— Но мы их лишь подкорректировали, — возразил Атвар. — А нужно было полностью пересмотреть исходный план вторжения.

— И все же, — с некоторым удивлением проговорил Кирел, — мы еще можем победить, несмотря на то что от прежних планов пришлось отказаться.

Большие Уроды — в чем Атвар, к своему ужасу, успел многократно убедиться — спокойно отказывались от осуществления одних планов и тут же придумывали новые — или вообще действовали без всякого плана. Для представителей Расы подобный подход абсолютно неприемлем. Система, организация, рассмотрение всех возможных вариантов — Раса успешно существовала в течение ста тысячелетий, заставив попутно еще две расы почитать Императора. Отказ от привычных принципов таил в себе серьезные опасности. Установленная система действий обычно являлась оптимальной; отклонения приводили к ухудшению положения. Раса не умела мыслить, находясь в состоянии жесткого давления извне: скоропалительные решения, принимаемые самцами, обычно оказывались неверными. И Большие Уроды успешно пользовались их ошибками.

Атвар убрал с экрана карту предстоящей кампании против Дойчланда. На ее месте появился подробный план городских кварталов, находившихся на другом материке.

— Ты прав, мы еще можем победить, — продолжал Атвар. — Здесь, в Чикаго, нам удалось приостановить отступление, к которому нас вынудили американские тосевиты, когда началась зима. Сейчас мы вновь перешли в наступление. Если ничто не изменится, к концу зимы город будет в наших руках.

— Да, — ответил Кирел. — Но даже если мы одержим здесь победу, цена будет слишком высокой. Мы уже потеряли много самцов, бронетранспортеров и танков.

— Верно, — печально согласился Атвар. — Но ввязавшись в сражение за Чикаго, мы не можем отступить. Если мы оставим город, тосевиты решат, что мы пасуем, встречая ожесточенное сопротивление. Мы потеряли слишком много самцов в сражении за Чикаго; на карту поставлен наш престиж. И в случае победы мы многое выиграем.

— И тут вы правы, благородный адмирал, — согласился Кирел. — Нельзя отступать, ввязавшись в крупное сражение. Но если бы мы предвидели количество потерь, то не стали бы пытаться захватить Чикаго. — Он с шипением вздохнул. — На Тосев-3 именно такое решение часто выглядит самым правильным.

— Но не всегда, — возразил Атвар. — И у меня есть дополнительные причины считать, что покорение Чикаго будет успешно завершено. Где-то на территории не-империи, носящей название Соединенные Штаты, скрывается прежде грозный капитан Страха. — Голос Атвара наполнился презрением. — Пусть негодяй увидит могущество Расы, которую он предал. Пусть оценит, к чему ведут попытки восстания против меня и предательство. И когда наступит время нашего триумфа, мы свершим правосудие. На Тосев-3 его имя для колонистов навсегда останется символом предательства.

Раса обладала долгой памятью. Когда Атвар сказал «навсегда», он имел в виду именно это. Атвар вспомнил про Воргнила, который попытался убить Императора шестьдесят пять тысяч лет назад. Его имя сохранилось как символ позора. После завершения покорения Тосев-3 имя Страхи встанет рядом с именем Воргнила.

* * * Мордехай Анелевич шагал по улице с таким видом, словно наслаждался утренней прогулкой. Поскольку стояли холода, на нем была надета меховая шапка с опущенными ушами, две пары шерстяных брюк, красноармейская шинель, валенки и толстые варежки. Пар от дыхания вырывался изо рта и тут же оседал кристалликами льда на бороде и усах, но он шагал так, словно цвела весна в Париже, а не лютовала зима в Лодзи.

На улице встречались и другие пешеходы. Кто-то должен работать — даже когда ужасно холодно. Люди либо игнорировали погоду, либо шутили.

— Холоднее, чем моя жена после разговора со своей матерью, — сказал какой-то мужчина приятелю.

Оба рассмеялись, окружив себя облачком пара.

На улицах Лодзи попадались и ящеры. Полицейские, которые поддерживали порядок в городе, выглядели еще более несчастными и замерзшими, чем большинство людей, встреченных Мордехаем. Ящеры пытались освободить проезжую часть от пешеходов, но стоило им отогнать одних, как тут же появлялись другие. Разумеется, люди нарочно действовали на нервы захватчикам. Анелевич надеялся, что ящеры ни о чем не догадаются. В противном случае могли возникнуть серьезные осложнения.

Наконец ящерам удалось расчистить улицу, и танковая колонна двинулась дальше. Самцы выглядывали из люков, а персонал бронетранспортеров казался еще несчастнее тех ящеров, которым приходилось болтаться под открытым небом. Да и вид у них был дурацкий: ящер в шапке из волчьей шкуры с завязками под нижней челюстью напоминал одуванчик, расставшийся со своими семенами.

Четыре танка, три бронетранспортера… семь танков, девять бронетранспортеров… пятнадцать танков, двадцать один бронетранспортер… Анелевич потерял счет грузовикам, но их число было пропорционально бронированной технике, которую они сопровождали. Когда колонна прошла, он негромко присвистнул. К западу от Лодзи ящеры готовят серьезную операцию. Не нужно быть Наполеоном, чтобы понять, что они задумали. К западу от Лодзи находится… Германия!

Продолжая насвистывать, он отправился на площадь Балут, где находился рынок, и купил капусту, репу и немного пастернака, а также пару куриных лап. Суп из лапок получается наваристым, хотя мяса на них почти нет. Если вспомнить, чем приходилось питаться в Варшаве… от мыслей о супе с мясом — с множеством овощей — Мордехаю сразу захотелось есть.

Он завернул свои покупки в кусок ткани и понес обратно на пожарную станцию на улице Лутомирской. Его кабинет находился наверху, рядом с убежищем, где люди прятались, когда нацисты сбрасывали на Лодзь бомбы, начиненные газом. Если бы они узнали то, что стало известно Мордехаю, они бы начали обстрел на час раньше.

Он начал писать черновик письма от имени Мордехая Хаима Румковского для представления властям ящеров, в котором просил выдать угля для обогрева здания. Ему совсем не нравилось, что приходится рассчитывать на сомнительное милосердие ящеров, но Румковскому иногда удавалось получать топливо, так что игра стоила свеч. Румковский просил топливо у Гиммлера и иногда получал его. Пока он мог быть большой рыбой в маленьком водоеме еврейской Лодзи, он готов унижаться перед большими рыбами из больших водоемов.

Люди входили и выходили из здания пожарной станции. Прошлой ночью сестра Берты Флейшман родила ребенка; вместе со всеми остальными Анелевич произнес благодарственную молитву. И хотя люди по-прежнему рвали друг друга на части, у них продолжали рождаться дети. И он не знал, что это — полный идиотизм или вечная мудрость жизни.

Наконец пробило три часа. В это время менялись смены на центральной телефонной станции. Анелевич снял трубку и подождал, пока оператор соединит его с хозяйкой госпожой Липшиц. Мордехай предупредил ее, что задержится на работе и вернется домой поздно. Она отнеслась к его сообщению спокойно. Анелевич вновь поднял трубку, сказал, что ему нужен офис Румковского. Задав несколько ничего не значащих вопросов относительно запроса на уголь у ящеров, он повесил трубку.

Бормоча себе под нос, Анелевич поднял трубку в третий раз. Когда оператор ответил, лицо Анелевича прояснилось.

— Это ты, Йетта? — спросил он. — Как ты провела утро, дорогая?

— Саул? — спросила она, как было условлено между ними.

Йетта — не настоящее имя. А настоящего Мордехай попросту не знал; он даже никогда не видел «Йетту». Чем меньше ему известно, тем меньше он сможет рассказать, если попадет в лапы ящеров.

— Послушай, любимая, мне нужно поговорить с пекарем Мейером. Ну, ты знаешь — его пекарня находится рядом с площадью Балут.

— Я попытаюсь тебе помочь, — ответила Йетта. — У нас возникли кое-какие трудности, так что это может занять некоторое время. Пожалуйста, прояви терпение.

— Для тебя, дорогая, я готов на все, — ответил Анелевич.

«Балут» был кодом для Бреслау, ближайшего крупного города, находившегося в руках ящеров. Если бы Анелевич хотел поговорить с Познанью, то назвал бы заведение на улице Пржелотна. Считалось, что телефонная связь с Бреслау прервана, однако существовали тайные, проложенные под землей провода, соединявшие территорию, находившуюся в лапах ящеров, с городами, которые удерживали немцы. Воспользоваться линиями было непросто, но люди вроде Йетты знали, как это делается.

Мордехай надеялся, что она справится. Он не хотел звонить в Бреслау, но другого выхода не видел. Нацисты, будь они прокляты, должны знать, что ящеры замышляют против них нечто очень серьезное. Ящеры вели себя лояльно по отношению к Польше, поскольку рядом находилась Германия. Если Гитлер и его команда прекратят сопротивление, ящерам незачем будет заигрывать с поляками.

«Проклятье, как приходится рассуждать!» — разозлился Анелевич.

Вскоре, гораздо быстрее, чем он рассчитывал, в трубке раздался голос:

— Bitte?

Связь была не слишком хорошей, но слова удавалось разбирать.

— Магазин пекаря Мейера? — спросил Мордехай на идиш, надеясь, что нацист на другом конце провода в курсе дела.

Он был в курсе и ответил без малейшей задержки:

— Ja. Was willst du? — Да. Что ты хочешь?

Анелевич знал, что «du» демонстрирует оскорбление, а не знак дружеской близости, но сдержал гнев.

— Я хочу сделать заказ, который намерен получить позже. Мне нужно, чтобы вы испекли пятнадцать булочек с черной смородиной, двадцать один пирожок с луком и много хлеба. Нет, я пока не могу сказать, сколько буханок; уточню позднее. Вы все поняли? Да, пятнадцать булочек со смородиной. И сколько я буду должен?.. Мейер, ты gonif, впрочем, ты и сам это знаешь. — И он повесил трубку, изобразив страшную обиду.

Со стороны двери послышался голос:

— Делаешь заказы?

— Точно, Нуссбойм, — ответил Мордехай, надеясь, что его голос звучит спокойно. — Я хочу как следует отпраздновать рождение племянницы Берты. Ведь это тот случай, когда не следует жалеть денег, не так ли?

Теперь ему придется пойти к Мейеру и купить все, о чем шла речь.

В комнату вошел Давид Нуссбойм. Он был на несколько лет старше Анелевича и вел себя так, словно у того лишь одна забота — вытирать свой сопливый нос. Нахмурившись, Нуссбойм заговорил с ним, как профессор с глупым студентом.

— Я скажу тебе, что думаю. Ты мне лжешь — на самом деле ты отправил закодированное сообщение. И есть только один вид кода, который ты можешь использовать, — да и адресат не вызывает сомнений. Я уверен, что ты пошел в услужение к Гитлеру.

Анелевич неспешно поднялся на ноги. Он был на три или четыре сантиметра выше, чем Нуссбойм, и воспользовался этим преимуществом, чтобы взглянуть на него сверху вниз.

— А я думаю, — с угрозой проговорил он, — что, если ты и дальше будешь болтать насчет услужения Гитлеру, тебе придется лизать мне задницу.

Нуссбойм потрясение уставился на младшего товарища. Никто с ним так не разговаривал с тех пор, как ящеры вытеснили немцев из Лодзи. За полтора года он привык быть большой шишкой. К тому же Нуссбойм знал, что местные власти его поддерживают. В удивлении отступив на шаг, он вздернул подбородок и ответил резко:

— На твоем месте я бы вел себя скромнее. Я тут поспрашивал немного, господин Мордехай Анелевич, — о, да, мне известно твое настоящее имя! Кое-кто в Варшаве с удовольствием перекинется с тобой парой слов. Я уж не говорю о своих друзьях здесь, которых обманула твоя деятельность в Лодзи. Но если ты намерен вернуть нацистов в Польшу…

— Не дай бог! — искренне воскликнул Мордехай. — Но я не хочу, чтобы ящеры оставались в Германии, а ты не хочешь увидеть другую сторону монеты.

— Я хочу смерти Гитлера. Я хочу смерти Гиммлера. Я хочу смерти Ганса Франка. Я хочу, чтобы все нацистские ублюдки с эсэсовскими нашивками отправились на тот свет, — прокричал Нуссбойм. — Только так можно отомстить за то, что они сделали с нами. Я бы задушил их собственными руками, но если ими готова заняться Раса, я не возражаю.

— А что будет потом? — осведомился Анелевич.

— А мне плевать, — ответил Давид Нуссбойм. — Месть нацистам для меня важнее всего.

— Неужели ты не понимаешь, что ошибаешься? — с отчаянием спросил Мордехай. — Когда ящеры расправятся с немцами, кто остановит их? Кто помешает им делать все, что они пожелают? Если тебе известно мое настоящее имя, ты должен знать, что я работал вместе с ними. Они об этом и не вспомнят

— у ящеров одна задача: навсегда поработить человечество. Когда они говорят «навсегда», они имеют в виду не тысячу лет, как безумец Гитлер. Навсегда! Кроме того, ящеры совсем не безумцы. Если они победят сейчас, второго шанса у нас не будет.

— И все же они лучше, чем немцы, — стоял на своем Нуссбойм.

— Подумай, Давид, конечно же, выбор не прост. Мы должны… — Не меняя выражения лица и продолжая говорить, Анелевич изо всех сил ударил Нуссбойма в живот.

Он рассчитывал выиграть схватку первым же ударом, но не попал в солнечное сплетение. Нуссбойм застонал от боли, но не сложился пополам, а бросился на Мордехая. Они упали на пол, с грохотом опрокинув стул, на котором сидел Анелевич.

Мордехаю не раз приходилось вступать в бой, но тогда у него в руках была винтовка и он видел врага сквозь прорезь прицела. А сейчас Нуссбойм пытался его задушить. К тому же противник оказался сильнее, чем он предполагал. В очередной раз он убедился в том, что далеко не все враги — трусы и ничтожества.

Нуссбойм попытался ударить его коленом в пах. Анелевич успел подставить бедро. Не слишком благородный прием, но он и сам пытался провести его несколько мгновений назад.

Они оказались возле стола Мордехая, дешевой хлипкой конструкции из сосны и фанеры. Мордехай собрался стукнуть Нуссбойма головой о стол, но тот успел подставить руку.

Со стола упала тяжелая стеклянная пепельница. Анелевич и сам не знал, зачем принес ее. Он не курил. К тому же табака в Польше практически не было.

Сейчас она могла пригодиться. Они с Давидом Нуссбоймом потянулись к ней одновременно, но рука Мордехая оказалась длиннее. Он схватил пепельницу и ударил Нуссбойма по голове. Давид застонал, но продолжал сопротивляться, пришлось стукнуть его второй раз. После третьего удара глаза Нуссбойма закатились, и он потерял сознание.

Анелевич с трудом поднялся на ноги. Его одежда порвалась в нескольких местах, из носа капала кровь, а еще у него было такое ощущение, будто он только что выбрался из бетономешалки. В дверном проеме столпились люди.

— Он собирался донести на меня ящерам, — прохрипел Анелевич. Нуссбойм едва его не задушил.

Берта Флейшман деловито кивнула.

— Я боялась, что так и будет. Как ты считаешь, с ним следует покончить?

— Мне бы не хотелось, — ответил Мордехай. — Евреи не должны больше умирать. Он неплохой человек, просто у него неверные представления о ящерах. Мы сможем его отсюда убрать?

Она вновь кивнула.

— Ему придется отправиться на восток. У меня достаточно друзей среди коммунистов, они помогут переправить его в Россию — там у него не будет возможности разговаривать с ящерами.

— А какая судьба ждет его в России? — спросил Анелевич. — Его вполне могут отправить в Сибирь.

Он хотел пошутить, но по серьезному выражению лица Берты понял, что такую возможность исключать нельзя. Он пожал плечами:

— Чему быть, того не миновать. Так у него будет шанс уцелеть — иначе нам придется его прикончить.

— Давайте вынесем его отсюда, — распорядилась Берта, а потом негромко добавила: — Тебе следует исчезнуть, Мордехай. Далеко не все, кто симпатизирует ящерам, столь же откровенны, как Нуссбойм. Тебя могут выдать в любой момент.

Он прикусил губу. Да, Анелевич прекрасно понимал, что она права. Но от мысли, что снова нужно пускаться в путь, придумывать легенду, искать партизанский отряд, ему стало не по себе. Он ощутил, как в лицо подул холодный ветер.

— Прощай, Лодзь. Прощай, дом, — пробормотал он, берясь за ноги Нуссбойма.