Марк изобразил скромное пожатие плеч:

— Получилось лучше, чем я ожидал. Честно сказать, я здорово боялся, что провалюсь в ад следом за ним.

К Туризину пробился гонец на усталой, взмыленной лошади, тяжело поводящей боками. Он подъехал прежде, чем Император успел ответить Марку.

Трибун и халогаи вместе отбили нападение еще одного макуранского всадника. Марк сумел ранить лошадь макуранца, но воин отскочил в сторону и спасся.

Когда римлянин снова повернулся к Императору, у того сделалось такое бледное и неподвижное лицо, словно оно было высечено из мрамора.

— Плохие известия? — спросил трибун. Ему пришлось громко кричать, чтобы его услышали сквозь вопли и лязг оружия; пыхтение, проклятия, боевые выкрики, стук копыт и дикое ржание лошадей, стоны и крики раненььх и умирающих людей и животных — все это сливалось в один бесконечный страшный шум битвы.

— Пожалуй, можно сказать и так, — отозвался Гавр мертвым, пустым голосом. — Наблюдатели на холмах заметили клубы пыли, приближающиеся вон оттуда. Они движутся в нашем направлении. Это не наши солдаты. — Гавр бросил взгляд на солнце, которое уже ушло далеко на запад. — Мы могли бы продержаться до наступления темноты, и это спасло бы нас. Но сейчас…

Он не договорил. Марк легко закончил фразу за Туризина. Если макуранцы и йезды вызвали на помощь свежие подкрепления — все пропало. Туризину не выстоять против их объединенной атаки. Он даже не сможет отступить в полном порядке, не подвергаясь опасности оголить фланги.

— Так пусть заработают право убить нас дорогой ценой, — сказал трибун.

— А что еще нам остается делать? — В глазах Императора горело мрачное мужество. — Все это, все жертвы — все впустую, — проговорил он, борясь с отчаянием. Император произнес эти слова так тихо, что Скавр едва их расслышал. — Йезды поглотят наши западные провинции… Гражданская война вспыхнет с новой силой… Даже после того, как ты разделался с Авшаром, римлянин, — даже после этого проклятый колдун, похоже, в конце концов вышел победителем. — И почти неслышно он добавил: — И пусть Фос спасет Алипию и мое дитя, если никто другой не сможет этого сделать…

Он говорил, подумал Марк, как Цинциннат или какой-то другой из героев легендарного прошлого ранней Римской республики. Все они думали сперва об интересах своего отечества и только потом — о безопасности своей семьи. Но гражданская доблесть не спасла от гибели древних героев, и трибун понимал, что нечто подобное может случиться и сейчас.

Жестокая схватка была хорошим лекарством от горьких мыслей. Марк бросился в бой. Он заметил наконец Виридовикса и горько рассмеялся — кельт, похоже, тоже разыскивал его. Марк начал пробиваться к Виридовиксу, но неожиданно всадник преградил ему путь.

— Эй, мы удержимся? — спросил всадник по-гречески.

К удивлению Марка он машинально ответил тоже на греческом языке:

— По-моему, нет.

Горгид шумно, протяжно вздохнул. Он был встрепан, шлем криво сидел на голове, пот, пыль и кровь запачкали бороду; щеки ввалились от усталости. Щит, который дал ему Виридовикс, был изрублен. Грек мотнул головой, указывая влево, и перешел на латынь:

— Все решается там, не так ли?

Шум, доносившийся до них с этого участка битвы, нес недобрые вести. Иезды все сильнее теснили имперцев. Степняки чувствовали приближение победы и дико улюлюкали, точно уже победили.

Но у Скавра был на это только один ответ:

— Все куда хуже.

Марк был на целую голову выше Горгида и мог видеть сражение намного лучше. Трибун знал, какой ужас несет с собой приближающееся облако пыли. И объяснил Горгиду, что оно означает.

Слишком усталый для того, чтобы ругаться, Горгид только печально взглянул на римлянина, и его плечи осели под тяжестью нового груза.

— Что ж, тогда во всем случившемся не было большого смысла, -проговорил он. Мысль об этом была для него очень тоскливой.

Как врач и историк, Горгид постоянно искал причинно-следственные связи. Он стремился изучать природу вещей, он желал осознать смысл всего, что происходит вокруг. События последних нескольких лет теперь сошлись воедино, сложившись, как кусочки мозаики, и создав картину страшной гибели Авшара -неожиданную для всех.

А сейчас сравнительно небольшой отряд с запада исключительно благодаря несвоевременному появлению сотрет в пыль такое важное событие. Чистая случайность — но она принесет Авшару пусть посмертную, но победу.

Крики ужаса и отчаяния сказали греку о том, что имперцы тоже заметили приближение свежих сил противника.

— Держитесь до последнего! — Голос Туризина Гавра был сорван, но в нем не слышалось обреченности, которой Император не счел нужным скрывать перед Скавром. — Бегство не поможет! Вас зарубят со спины! Хотите спастись — бейтесь до последнего!

Это был толковый совет, который младший офицер дал бы своим солдатам. Простые слова Туризина смогли убедить людей лучше самой цветистой риторики.

Марк уже различал сквозь клубы пыли знамена йездов. При виде этого зрелища Марку уже не стало хуже — ведь он заранее знал, чьи это бойцы. Сверкнули наконечники опускающихся копий — свежий отряд перешел в галоп. Макуранцы, тупо подумал трибун. Они пробьют ряды имперской пехоты, как каменная осыпь, разрушающая деревянную изгородь.

Шум столкновения был подобен концу света. Люди против людей, лошади против лошадей; звон оружия и треск ломающихся копий, вопли ужаса и боли, стоны умирающих, крики бьющихся в агонии лошадей…

Но… кричали в отчаянии не имперцы, а их враги! Атака вновь прибывшего отряда обрушилась на незащищенный тыл армии Авшара. Марк замер как вкопанный. Он был совершенно ошеломлен случившимся.

Затем новый боевой клич эхом пронесся по полю, достиг ушей Марка, и трибун тоже завопил от радости, как одержимый:

— Вулгхаш! Вулгхаш! Вулгхаш!

С сумасшедшей улыбкой Горгид прокричал:

— Все сходится! Все сходится! — Грек обнял Скавра проплясал три па безумного танца. Трибун почти машинально отогнал вражеского пехотинца, который бросился было на ополоумевшего от радости грека.

Но если для Горгида логическая цепь была завершена, то для людей, которые следовали за Авшаром, ее финальный вывод был гибелью. Хаос волнами пробежал по рядам йездов и макуранцев, когда они услышали имя кагана. Некоторые сами подхватили его как боевой клич. Но нашлись и другие — кто сохранил верность Авшару до конца. Возможно, они всего лишь боялись мести Вулгхаша. Эти люди атаковали солдат, которые всего лишь за секунду до этого были их товарищами.

Началась сумятица. Братоубийство раздирало йездов и макуранцев. Теперь они не могли даже надеяться одолеть имперцев, какими бы усталыми те ни были. Если сейчас нанести им удар…

Туризин Гавр решил воспользоваться смятением, царящим в рядах противника, и тут же атаковать его. Трубы и дудки видессиан повторили приказ Императора:

— Вперед! На этот раз они сломаются!

И они в конце концов действительно сломались. Как это обычно делают кочевники, йезды рассыпались в разные стороны, растекаясь по равнине, точно капли ртути. Видессиане не стали преследовать бегущего врага; имперские солдаты и так еле держались на ногах.

Туризин же слишком хорошо знал, как легко отступающие кочевники могут вернуться и вновь осыпать стрелами своих врагов. Поэтому Гавр вместо того, чтобы преследовать бегущего врага, бросил все свои силы против макуранцев Норгаза. Тяжеловооруженные копейщики не могли отступать так быстро, как йезды. Им оставалось только сражаться до последнего или сдаться в плен.

На милость Туризина, впрочем, сдались лишь немногие. Большинство с отчаянной отвагой отбивали натиск за натиском. Но воины, выкликавшие имя Вулгхаша, сражались с отчаянной яростью.

Сам каган возглавлял атаку. Вулгхаш был старше, чем большинство его солдат, но все еще оставался могучим воином, и если уступал кому-либо из них в силе, то возмещал этот недостаток опытом. Гнев вел Вулгхаша, когда он прорубил страшную просеку в рядах воинов, которых считал предателями.

Норгаз встретил Вулгхаша в центре своего отряда. Голова макуранца была забинтована, но мысли оставались ясными и рука по-прежнему была сильной и уверенной. Однако теперь ничто не могло его спасти. Вулгхаш обрушил на изменника град ударов тяжелой булавы. Он разбил на куски щит макуранца и выбил обломки из его руки. Еще один сильный удар — и голова Норгаза треснула, как глиняный горшок.

Но лишь когда Норгаз мертвым свалился на землю, его солдаты наконец признали, что игра проиграна. Один за другим макуранские офицеры снимали гордые, украшенные плюмажами шлемы, сдаваясь Вулгхашу.

Осталась всего лишь сотня человек, решивших сражаться до конца.

Макуранцы сдавались охотнее имперцам, нежели Вулгхашу. Принимая шлем признавшего свое поражение знатного макуранца, надменного даже в унижении, Марк подумал, что он тоже, наверное, скорее сдался бы противнику, нежели бывшему повелителю, от которого отрекся.

Трибун, однако, не замечал, чтобы с солдатами, складывающими оружие к ногам Вулгхаша, обращались жестоко. Казалось, у кагана просто не нашлось пока времени казнить их или миловать. Он шел сквозь унылые ряды пленных, бросая острые взгляды направо и налево.

Вулгхаш был так поглощен своими поисками, что достиг видессианского строя, даже не заметив этого. Только столкнувшись с чужими пехотинцами, каган удивленно поднял голову. Халогаи и легионеры не обращали на него особого внимания, за исключением одного солдата, который спросил йезда, не хочет ли тот сдаться. Вулгхаш гневно покачал головой.

Скавр прокричал ему слова приветствия, но голос трибуна звучал хрипло, горло пересохло. Вулгхаш повернулся на крик, раздув широкие ноздри.

— Ты! — воскликнул каган. — Ты появляешься в самых странных и неожиданных местах.

— И да простит меня сиятельный каган — ты тоже. — Марк потянулся за фляжкой. К его огорчению, она оказалась совсем пустой.

Владыка Иезда хмыкнул:

— Мне было совсем нетрудно поднять людей против Авшара. Я шел за ним по пятам. Он оставляет страшные следы! Нам пришлось бегать, как голодным собакам, чтобы наскрести жалкие крохи, оставшиеся от армии… моей армии! -Вулгхаш оскалился. — И ради чего? — проговорил он горько. — Он разбит, но много ли в том проку? Он снова ускользнул от меня! Скоро он вернется к своим подлым делам и вновь начнет сосать кровь из моего народа точно пиявка.

— Это вряд ли. — Стараясь быть кратким, Марк в двух словах рассказал Вулгхашу о гибели князя-колдуна. Ему пришлось употребить все свое красноречие, чтобы убедить кагана в том, что Авшар не просто исчез, применив свою дьявольскую магию. Когда Вулгхаш наконец поверил Скавру, он соскочил с коня и обнял трибуна. Руки кагана были крепкими и мускулистыми, как у борца.

Битва уже практически закончилась. Лишь изредка можно было видеть небольшие группки сражающихся, но их становилось все меньше и меньше. Почти все воины Норгаза уже сдались в плен или были убиты.

Скавр огляделся, поискав глазами своих друзей. Он заметил стоявшего неподалеку Виридовикса. Даже покрытый пылью с головы до ног, кельт был заметен издалека из-за своих огненно-рыжих кудрей. Виридовикс как раз снимал с пленника украшенную золотой насечкой саблю и нож. В ответ на хриплый оклик трибуна он махнул рукой.

— Где ты пропадал? — осведомился Виридовикс, подтолкнув макуранца в ряды пленников. — А я-то думал, что нам опять предстоит поединок на друидских мечах. Клянусь, ты драпал бы от меня, как заяц!

В зеленых глазах Виридовикса прыгал веселый огонек. При виде Вулгхаша кельт удивленно вытаращился:

— А это еще что за тип с каменной рожей?

— Нам довелось встречаться, — холодно произнес каган, смерив Виридовикса уничтожающим взглядом. — Я помню твой длинный язык.

Кельт вспыхнул и схватился за трофейную саблю. Несколько солдат Вулгхаша зарычали, один из них направил на Виридовикса копье. Вулгхаш не сдвинулся с места, но напрягся, готовый к любой неожиданности.

Марк быстро сказал:

— Оставь его в покое. — И растолковал беспечному Виридовиксу, кто такой Вулгхаш и как завязалось знакомство кагана Йезда с римлянами. Вулгхашу же Марк рассказал о том, какую роль сыграл Виридовикс в гибели Авшара.

— Мы сражались с одним и тем же противником — не следует нам сейчас грызться друг с другом.

— Хорошо, — в один голос согласились оба, хотя и неохотно. А затем обменялись улыбками. Вулгхаш протянул руку. Виридовикс сунул за пояс саблю и пожал ладонь кагана. Это было не столько дружеским рукопожатием, сколько испытанием силы.

— Очень трогательно, — сухо произнес Туризин. Он сидел на спине своего серого жеребца с совершенно невозмутимым видом. Муха пролетела перед самым его лицом. Гавр косо взглянул на нее и отмахнулся. — О, наши жрецы с радостью благословят превращение побежденного врага в друга.

Императора невозможно было не узнать. Заходящее солнце ярко сверкало на его кирасе и золотом обруче на голове. Вулгхаш жадно облизал губы. За его спиной стояло много воинов…

— Мне достаточно бросить только одно слово, — пробормотал он, — и побежденным врагом будешь ты…

Брови Императора опустились, как штормовые облака.

— Кто этот наглый ублюдок? — осведомился Туризин у Скавра, сам того не зная, повторив слова Виридовикса.

Трибун ответил не сразу. Вместо этого он сердито сказал:

— Даст ли кто-нибудь мне наконец глоток воды?

Туризин моргнул. Виридовикс поспешно протянул трибуну флягу. В ней было вино, а не вода. Марк осушил ее одним глотком.

— Спасибо, — выдохнул Скавр, почувствовав себя намного легче. Теперь он снова был в состоянии разговаривать. Туризин едва сдерживал гнев. — Ваше Величество! Перед нами — благородный Вулгхаш, каган Йезда!

Туризин резко выпрямился в седле. Халогаи позади Императора внезапно насторожились, прекратив устало хлопать друг друга по спине, обмениваясь замечаниями по поводу битвы.

Скавр легко читал сейчас мысли Императора; Гавр думад о том же, о чем думал Вулгхаш за минуту до этого… Та же мысль мелькнула в голове трибуна там, в тронном зале Машиза… один быстрый удар, сейчас…

— Ты не выиграл бы свою битву, если бы не он, — быстро сказал Туризину Марк.

— Ну и что? — отозвался Туризин… но приказа своей гвардии не отдал.

Вулгхаш знал, о чем думает Гавр, не хуже, чем римлянин. Телохранители Вулгхаша были преданы ему, как халогаи — Туризину. Они следовали за каганом, когда тот был изгнанником в собственной стране, они прошли за ним сотни километров…

Вулгхаш приподнял булаву, однако это не было сигналом к атаке — всего лишь предупреждением.

— Один только шаг — и тебе не слишком долго ликовать под небесами. Даже если ты одолеешь меня — смерть будет уделом твоим!

— Оставь архаизмы Авшару, — фыркнул Туризин (каган говорил на старом видессианском диалекте). Император все еще оценивающе глядел на телохранителей кагана, словно прикидывая и взвешивая свои шансы.

— Авшара больше нет, — вмешался Марк. — Теперь некому вечно сталкивать Йезд и Видесс. Сможете ли вы оба найти возможность жить друг с другом в мире?

Вулгхаш и Гавр посмотрели на трибуна с удивлением — эта мысль ни одному из них не приходила в голову. Опасный, напряженный момент прошел.

Туризин усмехнулся:

— От этого белобрысого ублюдка можно услышать порой очень необычные идеи, — заметил Гавр Вулгхашу. — Возможно, в этом что-то есть.

— Возможно, — согласился Вулгхаш и повернулся спиной к Императору, чтобы сменить лошадь. Вскочив в седло, он продолжал: — Мы станем на ночь лагерем здесь. Если к утру нас не атакуют, мы не начнем новой войны.

— Договорились. — Туризин заговорил тоном человека, принявшего внезапное решение. — А утром я пошлю кого-нибудь с щитом парламентера -договориться об условиях перемирия. Если мы не добьемся в этом успеха… -Он оборвал фразу.

И снова трибун легко прочитал его мысли. Для Вулгхаша это также не составило труда. Он кисло усмехнулся.

— Ты попытаешься вырвать мне кишки, — заключил каган.

Туризин засмеялся. По крайней мере, сейчас перед ним стоял человек, который понимал его. Каган указал рукой на Скавра:

— Я хочу, чтобы утром ко мне явился для переговоров он — и больше никто… А, нет! Пусть с ним придет и его друг — тот суровый плотный старик. Если этот скользкий пройдоха начнет лгать, я увижу это по глазам его друга. Похоже, старик лгать не обучен — в отличие от Скавра!

История, сочиненная трибуном в Машизе, оказывается, не забыта. Похоже, Вулгхаш злопамятен.

— Но почему ты выбрал для переговоров именно этих двоих? — спросил Император, отнюдь не обрадованный требованием кагана. — У меня имеются настоящие, опытные дипломаты…

— …которые всосали скуку с молоком своей матери, которая тоже была бюрократом, — прервал его Вулгхаш. — У меня нет времени слушать болтовню твоих придворных чиновников. Кроме того, эти двое спасли меня. Это они дали мне возможность свободно уйти из военного лагеря своих друзей — а между тем они отлично знали, кто я такой. Я доверяю им… гм… до определенной степени. Во всяком случае, я знаю, что они меня не предадут. — Он метнул на Туризина острый взгляд. — А ты что, считаешь иначе?

Это был откровенный вызов, и Туризин сдался:

— Пусть будет так, как ты хочешь. — И не желая быть несправедливым, добавил: — В конце концов, они честно послужили Видессу, как и этот чужеземец. — Гавр кивнул в сторону Виридовикса. — То, что он помог избавить наш мир от Авшара, перевешивает все его тайные делишки… о которых я подозреваю.

Кельт держался на удивление тихо с того мгновения, как Император приблизился к Вулгхашу и его свите. Похоже, Виридовикс не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Теперь же он наконец окончательно убедился в том, что Туризин не держит на него зла. Виридовикс засветился своей неотразимой улыбкой и с облегчением сказал:

— Благодарю за доброту, государь. Ты — истинный воин!

— Возможно. Кроме того, я истинный, еле живой от усталости мешок дерьма!

Туризин повернулся к Скавру:

— Утром — ко мне. Получишь инструкции. А сейчас лично я собираюсь спать. Вы — как хотите…

— Слушаюсь, — сказал трибун, отдав честь.

Император кивнул, и Марк с Виридовиксом ушли. По пути они подобрали Горгида, умирающего от усталости — и после битвы, и после применения целительного искусства. Подождав, пока грек закончит лечить последнего из раненых халогаев, друзья помогли ему добраться до лагеря легионеров. Горгид спотыкался от страшного переутомления и бормотал бессвязные слова благодарности.

— Слушай, Скавр, что бы вы делали, если бы Гай Филипп в конце концов погиб? — спросил Виридовикс. — Это навек нарушило бы все твои планы?

— Фос, конечно же! — ответил Марк и сам удивился, поймав себя на клятве именем видессианского Доброго Бога. Но трибун действительно не мог представить себе Гая Филиппа убитым в битве. Ветеран казался вечным и несокрушимым. Но ведь он — человек, и человек смертный… Сердце Марка подпрыгнуло от радости, когда он услышал знакомый хриплый голос:

— В четкую линию, вы, ленивые олухи! Вы что, думаете, что это вам какой-нибудь сраный пикник? Подумаешь — битва закончилась! Стоять прямо! Боги уже блюют, видя ваш корявый строй!

Горгид слегка оживился.

— Некоторые вещи не меняются никогда, — сказал он.

Сумерки уже сгущались. Римлянин, грек и кельт чуть было не опрокинули Гая Филиппа, когда он наконец узнал их. Высвободившись, он тут же закричал солдатам:

— А теперь — приветствуем нашего трибуна! Он побил эту суку Авшара!

Громкие крики вырвались из сотен легионерских глоток.

— Мне это нравится! — возмутился Виридовикс. — А я что, ни при чем?

Марк положил руку ему на плечо:

— Мы оба знаем правду.

Как оказалось, Гай Филипп был того же мнения. Он подошел к кельту и, слегка смущаясь, проговорил:

— Надеюсь, ты понимаешь, это — для наших солдат. Все бы рухнуло, если бы ты не поддержал план Скавра своим мечом.

— Слыхал я эти сказки, — отозвался кельт. Виридовикс пытался говорить ворчливым тоном. Но ему стало немного легче, когда он услышал извинение из уст старшего центуриона — редкий, кстати, случай. Обычно Гай Филипп не считал нужным извиняться за свои поступки.

Казалось, легионеры оставляли лагерь не нынешним утром, а несколько недель назад. Легионеры понесли большие потери, огромные бреши зияли в их рядах. Скавр оплакивал каждое римское лицо, которого он никогда уже больше не увидит.

Пинарий — легионер, который остановил Марка и его друзей в лагере, когда те вернулись в Аморион, — был мертв, как и его брат, лежавший рядом с ним… И много-много других.

Секст Муниций ковылял, опираясь на палку; его правая нога была крепко перевязана, лицо побледнело. Марк видел за свою жизнь больше ранений, чем ему хотелось бы помнить. Трибун не был уверен, что молодой римлянин сможет когда-нибудь ходить, не хромая. Возможно, Горгид сумеет исцелить его своим искусством.

И все же Муницию повезло куда больше, чем многим другим. Тяжелее всего пришлось васпураканам. Они пострадали сильнее, чем римляне, поскольку были менее искусны в пехотной тактике боя.

Скавр почувствовал укол боли, когда проходил мимо лежавшего на носилках Фостия Апокавка; левая рука видессианина была забинтована, он был без сознания. Горгид склонился над ним.

— Несколько дней хорошего ухода, и он встанет на ноги, — сказал врач, и Марк облегченно вздохнул: Апокавк стал его хорошим другом и почти таким же римлянином, как он сам и его италийцы.

Даже суровые черты старшего центуриона смягчились, когда он взглянул на Апокавка.

— Этот парень дрался сегодня, как лев, — сказал он. — Центурион его манипулы был убит, и он фактически взял на себя команду. Кстати, неплохо с этим справлялся. Думаю, — добавил Гай Филипп, — это звание можно будет за ним и оставить. Он его заслужил, и из него выйдет хороший офицер.

Гагик Багратони хромал — его рана была похожа на ту, что получил Муниций. Два «принца» несли на носилках Месропа Анхогхина. К счастью, он был без сознания — липкое красное пятно расплывалось на повязках, которыми был обмотан его живот.

Багратони мрачно кивнул Скавру.

— Мы разбили их, — сказал он; это были единственные слова, сорвавшиеся с губ накхарара. Победа досталась слишком дорогой ценой, чтобы плясать от радости.

Проходя мимо Луция Ворена и Тита Пулиона, Марк улыбнулся — друзья пылко спорили о том, кто сегодня лучше дрался. Голова Ворена была обмотана повязкой — последствие скользнувшей по виску стрелы, но в остальном оба друга были целы и невредимы.

Легионеры возвращались в лагерь. Лаон Пакимер привел остаток своего отряда к римскому палисаду.

— Можно нам стать с вами? — спросил он Марка. Затем Пакимер перевел взгляд со своих солдат на римлян и грустно покачал головой: — Здесь достаточно места для всех нас.

— Увы, это правда, — отозвался Марк. — Конечно, идите к нам.

Он приказал, чтобы крепкий римский отряд проследил за пленниками, и, спотыкаясь, пробрался в палатку. Трибун начал снимать с себя доспехи, но так устал, что заснул, оставив на себе пояс с мечом и поножи.

Увидев Гая Филиппа с белым щитом парламентера на копье, Пикридий Гуделин иронически приподнял бровь:

— Сначала Скавр отнимает у меня мои обязанности, а теперь еще и ты?

Ветеран хмыкнул:

— Да забери их себе, коли хочешь. Вот уж кем я никогда не был, так это дипломатом. Была бы охота летать с оливковой веткой в клювике…

— Вини свое честное, открытое лицо, — усмехнулся Гуделин.

Физиономия бюрократа приняла изначальный холеный вид. Он подстриг волосы, подровнял бороду и сменил аршаумскую одежду на зеленый шелковый, украшенный серебряным позументом халат с короткими рукавами. Однако теперь Гуделин не без важности носил на поясе саблю и время от времени горделиво косился на рану от стрелы, попавшей в левую руку.

Гуделин был чиновником до мозга костей, что правда, то правда, но весь вчерашний день он провел в гуще сражения и бился наравне со всеми.

— Давайте закончим это дело, — сказал Марк, подняв парламентерский щит. Голова его еще гудела от многочисленных наставлений Туризина. Настойчивее всего Император требовал добиться договоренности о перемирии -и как можно скорее.

Несколько халогаев и видессиан отсалютовали трибуну, когда он выходил из имперского лагеря. Они знали, что он сделал для всех. Однако Провк Марзофл по-прежнему оставался самим собой и потому повернулся к нему спиной.

Марк вздохнул:

— Я знаю, плохо желать гибели тому, кто сражается на твоей стороне, но…

— Почему? — спросил Гай Филипп. — Этот хлыщ — враг похуже целого клана йездов.

Стервятники и воронье, хлопая крыльями, поднимались в воздух, недовольно каркая, пока римляне шли по полю битвы. Волки, дикие собаки и лисицы разбегались с их пути. Мухи роились над грудами трупов. Многие тела уже стали раздуваться под палящим солнцем.

Часовые-макуранцы, явно ожидавшие Скавра и Гая Филиппа, проводили их к Вулгхашу. По пути к шатру кагана они провели римлян по всему лагерю, разбитому еще в большем беспорядке, чем тот, который они покинули незадолго до этого.

Трибун резко задержал дыхание, когда они приблизились наконец к шатру кагана. Перед ним стоял длинный ряд копий с насаженными на них головами. Их насчитывалось около шестидесяти. На некоторых еще оставались позолоченные или серебряные шлемы высших офицеров.

— Что-то не вижу среди них Табари, — сказал Марк.

— А-а, ты тоже искал его? Что ж, будем надеяться, что у него хватило ума и везения оставаться в Машизе.

Одна голова, казалось, пыталась все еще что-то сказать. Скавр со страхом подумал, что, возможно, мысли человека бродили в голове еще две-три секунды после того, как шею перерубил топор палача.

Гай Филипп, однако, думал совершенно об ином:

— Интересно бы узнать, почему нам не показали пленных. Кажется, теперь я знаю почему. Укоротив на голову наиболее опасных солдат и офицеров, Вулгхаш загнал всех прочих в свою армию, чтобы пополнить ее ряды.

Марк с силой ударил себя кулаком по бедру, раздраженный, что сам не смог прийти к такому очевидному выводу. Это полностью совпадало со всем тем, что он знал о Вулгхаше и его жестоком, прямолинейном характере. Следуя той же цепочке логических умозаключений, трибун сказал:

— Тогда он, вероятно, попытается также взять под свою власть разбитые отряды йездов.

Едва он успел произнести эти слова, как около двадцати кочевников подъехали к римлянам на лошадях. Они яростно зарычали, узнав вооружение и доспехи легионеров.

Марк тоже нахмурился:

— Полагаю, этих людей нам показали тоже не случайно.

— А это — как раз то, чего опасается Гавр.

Проводники парламентеров исчезли в шатре Вулгхуша, а затем, улучив момент, снова появились снаружи и поманили римлян войти. Один из макуранцев отогнул войлок в сторону, чтобы гости могли пройти в шатер.

Там не было и следа царской роскоши. Внутреннее убранство шатра состояло из странной смеси макуранской вычурности и неприхотливой простоты йездов. Скорее всего, каган поспешно собрал то, что оказалось у него под рукой, предположил Марк. Единственное исключение составляло большое количество приспособлений для магии — книги заклинаний, разнообразная коллекция ножей, рукоятки которых были обтянуты чьей-то кожей, и другие странные вещи; все это было небрежно свалено в углу палатки.

Вулгхаш заметил взгляд трибуна.

— Бесполезные приготовления, как выяснилось, — заметил он.

— Вроде того представления, которое ты показал нам возле шатра? -вежливо осведомился Марк.

Но каган оставался невозмутимым.

— Вы увидели именно то, что я намеревался вам показать. Я не настолько слаб, как думает Гавр, и с каждым часом становлюсь все сильнее.

— Несомненно, — кивнул Гай Филипп. Они со Скавром решили, что лучше всего будет, если ультиматум Туризина произнесет старший центурион. -Именно поэтому Император дает тебе три дня, чтобы ты начал отходить в Йезд. После истечения трехдневного срока перемирие считается законченным, и Гавр атакует тебя без предупреждения.

Прямота и резкость старшего центуриона заставили Вулгхаша гневно раздуть ноздри.

— Он так говорит? Он осмелился? — закричал каган. — Если у него такое представление о «переговорах», то пусть приходит сюда сегодня же! Я поболтаю с ним на единственном языке, который он понимает. — Каган до половины вынул из ножен саблю.

— Ты проиграешь, — сказал Марк. — Мы выстояли (правда, с трудом, должен признать) против всей армии Авшара, а у тебя осталось лишь ее ядро. Мы опрокинем тебя. Почему бы тебе не уйти домой? Это — не твоя земля. Она никогда тебе не принадлежала. Теперь у тебя снова есть трон. Йезд снова принадлежит тебе. Что еще тебе нужно?

Каган выглядел таким мрачным, что Марк опасался: он не сумеет сдержать ярости. Беда в том, что Вулгхаш так же одержим стремлением завоевать Видесс, как сам Авшар. Вулгхаша, вероятно, сжигает ярость. Вместо того чтобы одолеть князя-колдуна, он сумел спасти видессианскую армию.

Но Вулгхаш был правителем Йезда в течение многих лет. Он хорошо знал, что такое реальное положение дел. Туризин не хвастался, когда говорил, что может устроить его армии настоящую резню, если захочет.

В течение целой минуты Вулгхаш только тяжело дышал, не желая говорить. Но в конце концов выпалил:

— Есть ли у Гавра еще… м-м… какие-нибудь… просьбы ко мне?

И снова ему ответил Гай Филипп:

— Только одна. Так как кочевники много лет пробирались в Видесс без его дозволения, он говорит тебе: прикажи им вернуться в Йезд и впредь оставаться там.

Скавр ждал, что Вулгхаш снова взорвется гневом. Но вместо этого каган откинул голову назад и громко рассмеялся прямо римлянам в лицо.

— С тем же успехом он мог бы приказать мне посадить ветер в мешок и удержать его в небе. Кочевники в Видессе не подчиняются ни мне, ни любому другому. Они идут туда, куда им вздумается. Я не могу заставить их поступать так или иначе.