- Неужто мне цена меньше, чем какому-то косматому?! - зло заговорил он. Аргун жестом велел сыну молчать.
      - Продолжай, Красная Грива, - сказал каган кельту.
      * * *
      - Недурно, недурно!.. - весело засмеялся Аргун, когда Виридовикс поведал о фокусе с коровами, которыми запугивал бандитов Варатеша.
      Теперь Виридовикс и Батбайян говорили поочередно, описывая события, послужившие началом войны против бандитов и их союзников. Каган задал несколько вопросов о самой битве. Слушая описание катастрофы, изложенное во всех деталях, грек думал: слишком уж все это напоминает разгром при Марагхе. Чары Авшара, какой бы сильной ни была магия колдунов, сражающихся на стороне его врагов, не теряются в горячке боя. Воины Авшара могли сражаться со своими противниками на равных, но магия князя-колдуна в любом случае обеспечивала им победу.
      Кочевник рассказал и о том, что произошло после победы Варатеша. Аршаумы впервые в жизни поняли, что напрасно гордились выдержкой и суровостью. Они поневоле утратили свою знаменитую невозмутимость, когда Батбайян заговорил о бесконечных раскаленных щипцах. Хамор рассказывал ровным голосом, словно повествуя о каком-то незнакомце.
      Виридовикс добавил к картине несколько штрихов, описав жестокую игру победителей с надеждами униженных врагов и то, как Таргитай умер на месте, когда ему открылась страшная правда.
      Горгид слушал с ужасом, но без удивления. Он мгновенно поставил диагноз отцу Батбайяна: апоплексический удар. Как будто это имело сейчас какое-то значение.
      После всего, что только что прозвучало, история об уничтожении всего клана прозвучала почти как счастливая развязка. Слишком много страданий. Но Виридовикс снова вспомнил о Сейрем, и его едва затянувшиеся душевные раны открылись. Боль потекла, как кровь.
      - Итак, - заключил Батбайян, - Варатеш, чтоб его с ног до головы обгадили духи, захватил Пардрайю. Авшар с ним. Во всяком случае, так мне казалось, пока я находился в плену. По сравнению с ним, - Батбайян бесстрашно взглянул в лицо Аргуна, - даже вы, аршаумы, для меня - посланцы добрых духов. Мы пришли просить о помощи. Захотите вы помогать нам или нет - решайте. - Хамор оглядел стоявших вокруг воинов и добавил сухо: - Вы и без того шли на восток, и я вам для этого не нужен.
      Аргун задумчиво теребил бородку.
      - Это тот самый Авшар из Йезда, о котором ты говорил? - спросил каган Горгида.
      - Да, - ответил грек. Его товарищи кивнули.
      Каган сказал:
      - В любом случае я не собирался оставлять от Йезда слишком много. Твой колдун станет еще одной юртой, которую мы повалим! - Аргун скрестил на груди руки. Он казался сильным, уверенным в себе вождем, которому незнакомо поражение. Аршаумы радостно завопили. Они тоже не сомневались: единственным исходом их битвы с хаморами и прочими недочеловеками может быть только победа! Видессиане, которые знали страшные чары Авшара не понаслышке, были настроены куда менее оптимистично. Однако большого смысла расхолаживать аршаумов они не видели.
      - Это все равно что объяснять глухому, что такое гармония, - пробормотал Гуделин. - Рано или поздно они убедятся на своей шкуре.
      - Рано или поздно, - мрачно согласился Горгид. Он не раз уже предостерегал Аргуна о страшной силе, с которой тот может столкнуться. Теперь врач все лучше и лучше понимал Кассандру.
      Зимний день короток. Метель не унималась. Все это заставило армию остановиться.
      - Ты не будешь против, если я предложу тебе заночевать в моей палатке? спросил Горгид Виридовикса. - Видишь ли, мне надо бы убедиться, что ты здоров... Мне просто не верится, что ты еще жив! Знаешь, я хочу тебя осмотреть.
      Любопытство, как ничто другое, помогло греку преодолеть усталость.
      - Представь себе, цел и невредим, и все благодаря тебе, - отозвался кельт и легонько толкнул грека под локоть. - А ты, значит, хочешь меня осмотреть? Ну-ну.
      Если бы подобную шутку отмочил кто-нибудь другой, грек, пожалуй, испугался бы. Но сейчас она почему-то доставила ему удовольствие:
      - Ты себе льстишь, верзила.
      - Да что ты говоришь? - усмехнулся галл, помогая устанавливать палатку. А эта палатка получше, чем та, что была у нас. Нет уж, давай-ка вобьем колышки получше.
      Горгид довольно ловко обращался с огнивом и трутом. Вскоре он развел небольшой костер из кизяка. После ужина он все-таки взял кельта за запястье. Пульс бился ровно и сильно. Когда огонь согрел воздух, грек попросил друга снять полушубок и тунику и прослушал легкие. И снова - ничего: грек так и не услышал влажного хлюпанья, характерного для воспаления легких. Наконец он ощупал руки и ноги кельта, его уши, нос, желая убедиться в отсутствии признаков обморожения.
      - Ты отвратительно здоров.
      - Исключительно по твоей вине. Так что нечего меня пилить, ты, коновал.
      - Насмешник. Однако, не будь ты таким здоровенным жеребцом, ты бы отбросил копыта задолго до того, как я смог до тебя добраться.
      И снова гордость и радостное изумление осветили лицо грека. Он наконец-то добился того, что пытался сделать так долго и безрезультатно!
      Виридовикс поспешно оделся. В палатке было отнюдь не жарко. Хлебнул кумыса. После нескольких месяцев степной жизни он уже едва ощущал кислый привкус. Кумыс, если к нему привыкнуть, оказался довольно приятным напитком.
      - Ну вот, - сказал Виридовикс, - мы рассказали тебе все, что с нами случилось. Теперь поведай-ка старому бродяге, как вы тут справлялись без меня.
      Грек послушно начал рассказывать. Они разговаривали почти всю ночь под неумолчное завывание ветра. Слушая, Виридовикс думал о том, что эти несколько месяцев прошли для Горгида не без пользы. В голосе врача то и дело проскальзывала горечь, но появилась теперь и уверенность в себе. Маленький грек будто осознал значимость своих профессиональных познаний. Со дня смерти Квинта Глабрио галл еще не видел его таким... а может быть, кстати, и никогда не видел.
      - Помнишь наш старый спор? - Горгид вдруг сменил тему разговора. - Тот, что был у нас с тобой два года назад, вскоре после того как мы очутились в Видессе?
      - Какой? - спросил Виридовикс, ухмыляясь и зевая во весь рот. - У нас их было много, всех не упомнишь...
      - Возможно. Нет, я имею в виду наш разговор о войне. Ты говорил, что в ней немало радости и удовольствия...
      Задумчивая улыбка исчезла с лица Виридовикса.
      - А, вот ты о чем!.. - произнес он тяжело и шумно выдохнул через густые усы. - Боюсь, ты был тогда прав. Война - жестокая и грязная вещь, а слава пустое слово. Разложившийся труп никогда не узнает, кто победил в битве.
      Горгид уставился на кельта, онемев, как будто на плечах его собеседника вдруг выросла вторая голова. И эти слова он слышит от неистового рубаки, от варвара, который наслаждался битвой, как вином и любовью?
      - Ну и дела... Странно, что ты говоришь об этом... - начал было врач и вдруг остановился. Впервые он посмотрел на своего друга так внимательно. До этого его интересовало только физическое здоровье галла. Теперь же он взглянул на него по-настоящему и увидел глубокое душевное страдание, притаившееся в глазах, в резких морщинах в углах рта. - У хаморов ты пережил что-то более страшное, чем поражение в бою! - вырвалось у грека. - Кого ты потерял?
      - Ты, как всегда, всех видишь насквозь. - Виридовикс вздохнул. - Девушка, сестра Батбайяна. Она умерла. К сожалению, недостаточно быстро. - Он помолчал немного и добавил еле слышно: - И часть моего сердца умерла вместе с ней. Какой же смысл во всем остальном? Я потерял все, когда увидел ее, бедную пташку, убитой. Нет смысла. Нет. Я так легко проливал кровь... Два года назад я был не прав и теперь могу признать это. Прав тогда был ты.
      Застывшее лицо Квинта Глабрио снова встало перед глазами Горгида. Память об этом не переставала жечь его. Он хорошо понимал Виридовикса.
      Некоторое время они сидели молча. Любые слова показались бы сейчас ненужными и фальшивыми.
      Потом грек проговорил:
      - Ирония.
      - Какая ирония?
      - Я вспомнил об этом споре, собираясь признать, что прав был тогда ты.
      - Не валяй дурака. - Виридовикс был ошеломлен не меньше, чем Горгид. - Ты не хотел даже носить на поясе меча - и вдруг полюбил солдатскую науку? Эй! Скажи еще, что скоро начнешь отрезать у врагов головы и прибивать их к воротам, как это делают кельты!
      - Ну, до такого пока не дошло. Но... - Горгид хлопнул по гладию, которого Виридовикс не заметил. - Я ношу на поясе меч и начинаю понимать, для чего он мне нужен. Возможно, я даже начинаю догадываться, что такое твоя "слава". Но, ты знаешь, я думаю, ты ошибался, когда говорил, будто громкое одобрение других помогает защищаться, когда враги наседают. - Неугомонный грек снова пустился в дискуссии.
      Галл отрицательно затряс головой. Изменив мнение, он придерживался его с ревностью новообращенного:
      - Слава манит дурака, слава манит и честного человека. Что в ней пользы?
      Горгид был готов спорить до бесконечности. Усталость была забыта ради любимого развлечения.
      - Верно. Но память о честном гражданине будет жить в веках, в то время как "слава" негодяя замарана позором. Четыреста лет назад Геродот написал об одном негодяе, который жил в Дельфах. Он украл из храма чашу и вырезал на ней свое имя. Геродот сказал: "Я знаю его имя, но не назову его". И все забыли теперь об этом человеке.
      - Подходящая месть для тебя! - восхитился галл. - Но вот послушай-ка...
      Всю ночь они провели в разговорах, ударяя кулаком по колену и крича друг на друга:
      - Дуболобый галл!
      - Безмозглый грек!
      Костер погас. Лампы, заправленные маслом, потухли, оставив спорщиков почти в полной темноте.
      Наконец первые бледные лучи зимнего восхода просочились в палатку. Горгад потер глаза - усталость все-таки брала свое.
      - Что ж, ничего не поделаешь, - пробормотал он. - Придется провести весь день в седле. - Он усмехнулся уголком рта. - Сидим здесь с тобой, не зная толком, кто прав, а кто ошибается. А день уже настал, и предстоит выполнять то, что называют долгом.
      - А что нам еще остается? - Виридовикс поднялся, потянулся, нахлобучил меховую шапку и высунулся наружу. - Идем, дружище. Они уже выступают.
      Холодная струя воздуха, проникшая в палатку, окончательно пробудила Горгида. Дрожа, он потуже запахнул полушубок и последовал за галлом.
      Глава пятнадцатая
      Как-то раз, засидевшись за работой, Марк заглянул в комнату, где хранились старые документы: ему потребовалось сравнить один налоговый документ с прошлогодним за тот же период. В недоумении трибун остановился, потирая лоб: коридоры налогового ведомства были пусты. Только сторож уныло бродил взад-вперед. Скавр окликнул его. Сторож уставился на трибуна как на ненормального.
      - Прости меня, господин, но у тебя не все дома. Кто же работает в День Зимнего солнцестояния? Все ушли еще несколько часов назад.
      - День Зимнего солнцестояния? - рассеянно повторил Марк и посчитал дни, загибая пальцы. - А ведь и правда!..
      Сторож удивленно разинул рот, обнаружив несколько гнилых зубов. Даже чужеземцы никогда не забывали главный праздник видессианского года - день, который призывал Солнце поворачивать к весне и развеять зимнюю тьму.
      Покинув теплое, надышанное гнездышко имперской бюрократии, Марк сразу замерз. Холодный ветер щипал кончик носа. Так же было и в прошлом году, когда Виридовикс и Хелвис силой вытащили его из-за письменного стола... При этом воспоминании Марк пнул ногой снежный ком.
      Широкие аллеи дворцового комплекса были пустынны. Слуги, солдаты, чиновники - все ушли, смешавшись на улицах с праздничной толпой.
      На площади Паламы, что находилась чуть восточнее дворцов, уже бурлило людское море. Торговцы выкликали свои товары: пиво, горячее подслащенное вино со специями, баранину под острым сырным соусом, устрицы, жареных осьминогов в оливковом масле и панировочных сухарях, благовония, самые разнообразные украшения - от дешевых бронзовых до увесистых золотых, осыпанных драгоценными камнями, амулеты и талисманы, иконы Фоса и его святых.
      Тут же бродили музыканты, распевая песни и наигрывая на дудочках и струнных инструментах. Марк заметил даже одну или две васпураканских лютни.
      Все эти люди с надеждой ожидали, что зеваки бросят им пару-другую серебряных монеток. Марк, который и в лучшие времена вряд ли обладал музыкальным слухом, обошел певцов стороной. Хелвис - та наслаждалась музыкой. И Неврат - тоже. Марк не хотел сегодня вспоминать об этом.
      Неврат. Всякий раз, когда они втроем с ней и Сенпатом шли куда-нибудь развлекаться, молодая женщина держалась с Марком очень дружески. Но в ее поведении появилась малая толика настороженности - прежде этого не было. Хотелось бы Марку когда-нибудь избавиться от назойливых воспоминаний.
      То и дело в толпе вычурно разодетых видессиан мелькал простой голубой плащ монаха. Скавр готов был держать пари на десять золотых, что Стипий в эту минуту уже честит кого-нибудь или, что еще более вероятно, накачивается вином.
      Прошло несколько монахов, исполняющих гимн в честь Фоса, - островок достоинства и глубокой, сердечной веры в море легкомысленной и простодушной толпы, жаждущей лишь веселья.
      Однако находились и такие служители Фоса, которые отказывали себе в любых земных радостях и в своем фанатизме посвящали себя лишь одному "благому" делу: уничтожению всего, что не одобряли. У "святейшего" Земарка нашлись братья по духу и здесь, в столице. Один из таких монахов, мрачный, тощий тип, на котором плащ висел, как на вешалке, выскочил прямо на трибуна. Он гнался за мальчишками в масках. Увидев, что юные "богохульники" ускользнули, фанатик затряс хилыми кулаками и прокричал:
      - Ваши грязные шутки оскорбляют святой день Фоса! Посвятите себя молитве, отверните души от безобразного глумления! Вы творите мерзость, о безумные глупцы! Лед Скотоса ожидает вас всех!
      Но мальчишки удрали, не расслышав даже начала этой превосходной речи.
      Монах огляделся, видимо желая отыскать еще какой-нибудь дьявольский корень, который надлежит выкорчевать. Марк опасался, что теперь фанатик набросится на него, - светлые глаза и отсутствие бороды выдавали в Скавре чужеземца и, следовательно, еретика.
      Но монаха уже оттеснило иное зрелище: окружив комедианта, люди смотрели, как маленькая собачка пляшет и подпрыгивает на задних лапах под удары барабанчика. Пикантность заключалась в том, что шерсть животного была выкрашена в зеленый цвет - цвет княжества Намдален. Песик был обучен принимать у зрителей деньги передними лапами и передавать их хозяину.
      - Восхитительно! - гулким басом прогудел один из прохожих, рослый халогай.
      Северная родина наемника была куда беднее на развлечения, чем столица Империи. Подружка халогая, хорошенькая черноволосая потаскушка, только улыбнулась, глядя на своего друга, и кивнула. Бархатное платье, украшенное красным и фиолетовым шитьем, плотно облегало ее гибкое, стройное тело. Халогай обнимал ее за талию и время от времени поглаживал по груди.
      На миг он выпустил девушку и наклонился к маленькому артисту. Светлые волосы наемника, заплетенные в косы, почти коснулись булыжной мостовой.
      - Собачка! Сюда! - позвал он.
      Песик подпрыгнул и схватил зубами монетку, а потом побежал к хозяину. Тот продолжал стучать в барабанчик.
      - О! Золото! - воскликнул он и низко поклонился халогаю. - Тысяча благодарностей, господин!
      Толпа весело приветствовала щедрый взнос. Но когда наемник выпрямился, видессианский монах ткнул ему прямо в лицо длинным костлявым пальцем.
      - Ты, несчастный, заблудший невежда! - возопил он гневно. - Ты предаешься безобразному кутежу! Сейчас ты должен находиться в храме и возносить благодарности Фосу за его великое милосердие, ибо он послал нам свет солнца еще на один год! А вместо этого ты тискаешь это похотливое создание! Яростный взгляд монаха обратился на девушку, которая ответила ему таким же прямым и злым взглядом. Девица так и льнула к щедрому кавалеру.
      При этой неожиданной атаке халогай моргнул. Возможно, его уже предупреждали о том, что священнослужителей задевать небезопасно, поскольку ответ наемника прозвучал довольно мягко:
      - Если ты не возражаешь, святой отец, то я попросил бы тебя убрать руку от моего лица.
      Монах, должно быть, решил, что задел совесть солдата, и заговорил менее повелительно - он желал продолжить увещевание:
      - Хоть ты и чужеземец, но лицо у тебя открытое и честное. Подумай же о том, что я скажу тебе. Неужто преходящее наслаждение плоти стоит того, чтобы рисковать ради него вечными благами души?
      - Чтоб тебе подавиться, стервятник! - завизжала девица. - Оставь его в покое! - Она покрепче вцепилась в руку наемника.
      - Молчи, шлюха! - ответствовал монах. Видессианские монахи давали обет безбрачия, но сейчас фанатик не мог оторвать горящего взора от ее зовущего тела. Слова монаха были обращены к мужчине, а глаза - к женщине: - Да, воин, она красива, но влечение к женщине - сладкая приманка Скотоса, ловушка для уловления неосторожных душ.
      Марк скроил гримасу, хотя увещевание было обращено не к нему. А монах уже завывал:
      - Погляди же на ее круглый зад, на узкую талию, на это лоно - пристанище всякого греха и грудь, от которой любой мужчина задрожит и забудет о вечных муках ада...
      Жрец вдруг стал Скавру жалок. Подумать только, этот человек отрекся от наслаждений плоти и теперь вынужден проклинать их... и влекущие глаза, и полные, алые губы, сладкие, как старое вино...
      Монах дрожал от возбуждения.
      Халогай откинул назад белокурую голову и расхохотался. Его громовой бас разнесся над площадью.
      - Можешь не тыкать в меня пальцем, жрец. Кажется, твоя еловая шишка напряглась не хуже моей при виде этой девчонки. Держи! - Он бросил золотой к ногам монаха. Тот уставился на монету выпученными глазами. - Бери же, повторил наемник, веселясь от души, - и хорошенько поваляй эту красотку. А я найду себе другую подружку. Этот город просто кишит шлюхами.
      Монах и потаскушка одновременно накинулись на халогая, а потом - друг на друга. Халогай показал им свою широкую спину и неспешно удалился. Толпа орала, изнемогая от восторга. Сегодня - единственный день в году, когда можно от души посмеяться даже над священником. И никому сейчас не было дела, что удачную шутку отмочил халогай-еретик.
      Скавр улыбнулся тоже. Нет моря печали столь глубокого, чтобы утопить в нем человека. Вспыльчивый пьянчуга Стипий, сегодняшний похотливый фанатик - эти люди лишний раз напомнили Марку о том, что голубой плащ скрывает лишь человека. И эти люди, возможно, не слишком отличаются от него самого. Стоит запомнить. Чаще всего видессианские монахи вызывали у Марка ужас, поскольку их религиозный фанатизм был явно не для римлянина. Марк был просто не подготовлен к подобным вещам и часто понятия не имел, как на них реагировать.
      Образ Стипия, вечно терзаемого жаждой, навел Марка на хорошую мысль: он подошел к лотку и взял кружку вина. Приятное тепло растеклось по телу.
      По площади пробежал глашатай, который во все горло расхваливал выступающих в Амфитеатре мимов. Вместе с толпой Марк устремился к Амфитеатру - громадной чаше, расположенной в южной части площади Паламы. Трибун заплатил две медные монетки и прошел в один из крытых коридоров, ведущих к арене. Слуги проводили его на верхний ряд: представление длилось целый день, и скамьи были переполнены.
      Даже отсюда, издалека, памятники былых триумфов Империи - обелиск, статуи из слоновой кости, трофеи - производили сильное впечатление. Марку хорошо была видна вершина обелиска - это гранитное сооружение было почти одной высоты с громадиной Амфитеатра. У основания обелиска диковинными цветами колыхались двенадцать ярких шелковых зонтиков - неизменных спутников Автократора Видессиан. В Риме место зонтоносцев занимали двенадцать ликторов, которые повсюду сопровождают консула, держа на плече связку прутьев и топорик. Трибун не мог отсюда разглядеть лицо Туризина. Каким-то образом это помогло ему чувствовать себя увереннее.
      Он выпил еще немного вина - дешевого пойла, от которого сразу заворчало в животе. Заметив его недовольное лицо, сосед, сидевший рядом на длинной каменной скамье, заметил:
      - Редкий букет. Его, мне думается, сделали позавчера.
      Это был тщедушный человечек с блестящими глазками воришки. Марк облизал губы:
      - Скорее всего, ты ошибаешься. Я уверен, что эту прекрасную кровь виноградной лозы разливали на прошлой неделе.
      Ответ соседа утонул в громе аплодисментов. На арену вышли мимы. Один из актеров показал, что наступил на что-то отвратительное. Это вызвало новый взрыв смеха.
      В маленьких городках Империи сценки себе на потеху вместо профессиональных актеров разыгрывают сами горожане. Но повсюду во всем Видессе играют одинаково. Пьески всегда очень короткие, очень злободневные и исключительно непристойные. В День Зимнего солнцестояния все равны. Исключений ни для кого не делают.
      В первом эпизоде действовали трое главных персонажей. Один, судя по богатым одеждам, явно был Императором. Остальные постоянно путались у него под ногами. В конце концов он споткнулся о "женщину" с каштановыми волосами (ее играл актер мужчина) и громадного "халогая", одетого в меха. На голове этого мима красовался золотистый парик. Парочка возилась под большим одеялом. О, какое огромное количество посуды полетело в любовников! Измена обнаружена!.. Однако "Император" вынужден был бежать, закрывая лицо от града тарелок и горшков, которыми актер, изображавший женщину, швырял из-под одеяла. В конце концов "Императору" удалось одолеть разъяренную "женщину". Ему помогали остальные актеры, одетые в позолоченные кирасы императорских гвардейцев. "Халогай" спрятался под одеяло, но удар императорского сапога, который угодил прямо в приподнятый зад, вышвырнул его из укрытия.
      Так вот почему Комитты Рангаве нет сейчас рядом с Туризином. Ее очередное увлечение оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения Гавра. Возможно, халогай оказался слишком наглым. Марк внезапно понял смысл язвительных шуточек, которыми перебрасывались чиновники. Погруженный в свое плохое настроение, Скавр тогда не придавал им значения.
      Он повернулся к соседу:
      - Меня довольно долго не было в городе. Когда это случилось?
      - Месяца два назад. Когда наш Император вернулся из... как его... с Опсикиона. Об этом даже песенку сложили. - Он просвистел несколько тактов. О, подожди-ка. Снова началось.
      Новая сценка показалась трибуну скучноватой, однако зрители ревели от хохота. Это была сатира на какие-то теологические дебаты, происходившие в городе прошлым летом. Постепенно Скавр сообразил, что актер с огромной седой бородой, свисавшей на толстый живот (мим был тощим, но под одежду сунул подушку), изображал Бальзамона, святейшего Патриарха Империи Видесс. Настоящий Бальзамон сидел в центре Амфитеатра, недалеко от Императора. Сегодня он был разодет в шелковые голубые одежды, шитые жемчугом, со всеми подобающими сану регалиями. Но Марк, как и всякий горожанин, знал: при всяком удобном случае Бальзамом переодевается в поношенное, но удобное платье.
      Туризин сидел неподвижно. Он терпимо относился к вольностям Дня Зимнего солнцестояния, но, как правило, не наслаждался ими. Бальзамон же весело хохотал вместе со всеми. Живот Патриарха заколыхался от смеха, когда актер-"Бальзамон" ударил оппонента по голове фигуркой из "слоновой кости" (непомерно большой), а потом, забыв о поверженном противнике - тот корчился на земле, - принялся заботливо осматривать фигурку, не повреждена ли она.
      Бальзамон что-то крикнул актеру. Тот приложил ладонь к уху, чтобы расслышать сквозь гул толпы. Бальзамон повторил сказанное. Актер низко поклонился Патриарху, кивнул и еще раз треснул "оппонента" фигуркой по голове.
      - Вот паршивец! - восхищенно сказал сосед Скавра. Амфитеатр взорвался рукоплесканиями. Бальзамон расцвел. В городе его очень любили - и не без причины.
      Третью пьеску открыл "кочевник". Он вышел на арену, одетый в меха и кожу. На голове у актера был серебряный обруч, что символизировало его знатность. Он яростно совершал прыжки влево и вправо, злобно размахивая саблей. Со всех сторон неслись свистки и улюлюканье.
      Вопли и аплодисменты встретили второго актера, одетого в одежды видессианина. Однако "видессианин" повернулся к "кочевнику" спиной и, погрузившись в глубокую задумчивость, уставился в дальние дали. Мимо пробежало еще несколько "кочевников". Они толкали закрытую брезентом телегу. "Знатный кочевник" зарычал и, оскалив зубы, несколько раз хлопнул плашмя саблей по брезенту.
      Вдали запели походные трубы. Они сопровождали отряд странных солдат. Впереди ступал высокий воин в доспехах чужеземного вида. Его сопровождали еще четверо, облаченные в менее роскошные варианты того же костюма. Кто же это?.. Щиты у них были выше, чем у видессиан... Лицо Марка запылало. Он понял!..
      "Легионеры" шагали слаженно и четко, однако каждые три-четыре шага дружно меняли направление. Через некоторое время их предводитель наткнулся на "кочевника". Это произвело страшное смятение в обоих лагерях. Вождь "йездов" показал на телегу, затем на "Императора" (тот все еще стоял неподвижно) и после комического диалога на пальцах "римский командир" заплатил "йезду" кучу денег. Он вручил кочевникам мешок с монетами и забрал телегу.
      Поминутно падая в грязь, "легионеры" потащили телегу в сторону неподвижного "Императора". Сердце Марка упало. В двух шагах от "Туризина" "легионеры" беспечно заснули, свернувшись калачиком. Стоило им замереть на земле, как четверо "намдалени" сорвали брезент и выскочили из телеги. Проплясав на спинах спящих, они пробежали по арене и скрылись. Все еще стоя к "легионерам" спиной, актер-"Император" небрежно пожал плечами, как бы спрашивая: чего еще ожидать от этих болванов?.. Вот с кем приходится иметь дело!..
      Марк посмотрел на Туризина. Император смеялся. Вот тебе и добрые вести Нейпа, подумал трибун.
      - Ты куда? - спросил Марка маленький человечек, когда римлянин поднялся со скамьи. - Представление еще не закончилось.
      - Мне... надо в уборную, - пробормотал Скавр, неуклюже, как краб, пробираясь к выходу. Задержавшись лишь на миг, чтобы осушить еще одну кружку молодого вина, он оставил Амфитеатр. Хохот толпы горел у него в ушах. Они смеялись бы куда громче, если бы знали всю историю...
      Почти стемнело. Слуги зажигали факелы вокруг Амфитеатра. Огонь трещал под порывами зимнего ветра. Желтоватая луна повисла над дворцами Великого Города. Марк направился было в сторону своего дома, но, не успев еще покинуть площадь Паламы, изменил свое решение. Сегодня потребуется много вина. И все городские таверны нынче будут счастливы удовлетворить это желание.
      Скавр вышел на Срединную улицу и пошел вниз. Главная магистраль Видесса была полна народа. Марк держал руку на поясе. Воров на улицах куда больше, чем в Амфитеатре. На скамье рядом с трибуном сидел, по крайней мере, только один жулик.
      Массивное темное гранитное здание, где помещались государственные учреждения, архивы и тюрьма, занимало целый квартал. Трибун почти миновал его, когда услышал, как кто-то зовет его по имени. Он обернулся.
      Алипия Гавра помахала рукой и сбежала по широким мраморным ступеням ему навстречу.
      Марк замер посреди улицы. Прохожие сновали мимо, обтекая его с обеих сторон, как остров.
      - Ваше Высочество... - вымолвил Марк.
      Его голос прозвучал хрипло и сдавленно. Алипия огляделась по сторонам, чтобы убедиться: никто не расслышал этих неосторожных слов. Но прохожие не обращали на них никакого внимания.
      - Сегодня ночью будет довольно просто "Алипии", - тихо проговорила она.
      Племянница Туризина, одетая в длинное темно-зеленое платье с высоким воротником, отороченным заячьим мехом, сегодня ничуть не походила на принцессу. Алипия выглядела куда скромнее, чем большинство женщин, проходивших мимо. На ней не было никаких украшений, а видессианки так и сверкали золотом, серебром и самоцветами.
      - Как тебе будет угодно, - ответил Марк деревянно.
      Она нахмурилась. Сейчас, когда она стояла рядом, особенно бросалась в глаза разница в росте: Алипия едва достигала Марку до подбородка.
      - Сегодня ночь веселья, - сказала Алипия.
      Из Амфитеатра донесся новый громовой вопль и оглушительные взрывы смеха.
      - Может, ты хочешь пойти туда? Актеры бывают забавны.
      Марк горько усмехнулся:
      - Спасибо за добрый совет. Сегодня я сыт забавами по горло.
      Марк не хотел ничего объяснять, но она глядела вопросительно, и он вдруг принялся рассказывать ей обо всем, что случилось сегодня. В ее расширенных глазах он читал сочувствие.
      - Иногда представления бывают довольно жестокими, - согласилась Алипия.
      В прошлом году Марк не видел ни одной сценки. Внезапно он задумался: чему они были посвящены тогда.
      - В том, что намдалени бежали, нет твоей вины, - продолжала принцесса.
      - Так ли? - спросил трибун, обращаясь больше к самому себе. Желая перевести разговор на другую тему, он заметил: - Судя по твоей одежде, ты тоже не слишком подготовилась к празднику.
      - Пожалуй, - призналась она с легкой улыбкой. - Меня что-то не тянуло сегодня развлекаться. Я отослала слуг пораньше, чтобы они могли провести этот день с друзьями или в кругу семьи, а сама пошла сюда. Хотела порыться в архивах. Я думала, что работы хватит на целый день.
      Скавр, поднаторевший в работе бюрократического аппарата, знал, что она права: в старых документах можно рыться целый день и все-таки не найти нужного. Видессиане с их дотошностью были великолепны, когда речь заходила о хранении документации. Однако когда записи устаревали, их просто сваливали в кучу. Даже старые архивные крысы не всегда знали, что именно хранится в архивах.
      - Ты подбирала материал для своей "Истории"?
      - Да, - ответила она, явно довольная тем, что он вспомнил о ее излюбленном занятии. - Я искала донесение одного полководца, Онсима Коркуаса, о первой стычке с йездами в Васпуракане. Это было тридцать семь лет назад. Каким-то чудом мне удалось наткнуться на него почти сразу. К тому же оно оказалось вполовину короче, чем я предполагала. И вот еще только вечер, а никаких особенных планов у меня нет. - Она пристально поглядела на Марка. - А ты что собираешься делать сегодня вечером? Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?