Липоксай бросил быстрый взгляд на Сейрем:
      - Кажется, твое воспитание дает хорошие плоды. Он становится цивилизованным.
      Виридовикс оскорбился:
      - Ну и кому это нужно - быть цивилизованным? Еще не хватало, чтобы меня назвали римлянином!
      Через минуту он сообразил, что слово "цивилизация" энари позаимствовал из видессианского языка. В хаморской речи его просто не было. Все-таки энари очень много знал. Кельт почувствовал некоторое облегчение при этой мысли.
      * * *
      - Ну хорошо, я ошибался! - Дизабул ударил кулаком по земляному полу. Он уставился на ушибленную руку так, словно это пол вдруг поднялся и напал на него. - Неужели это причина обращаться со мной как с паршивой овцой? И это честно?
      "Да", - подумал Горгид, но благоразумно промолчал. Дизабул достиг возраста, когда "вчера" уже подернулось дымкой, а "завтра" еще очень далеко. Младшему сыну кагана казалось ужасной несправедливостью отвечать за свои слова и поступки.
      Но старейшины относились к нему как к любому, кто принял сторону врага. Это больно уязвляло Дизабула. Он привык к похвалам и лести, а не к презрению.
      Он был в таком отчаянии, что решился даже поговорить с Горгидом, на которого прежде не обращал никакого внимания. Горгид не питал особой нежности к дуракам. Однако Дизабул иногда отвлекался от жалоб на свою долю и отвечал на вопросы об обычаях клана. Во многих вопросах юный аршаум оказался вовсе не глуп. Но он был невероятно капризен и испорчен.
      Знал он довольно много и о фольклоре, и о традициях своего народа. Грек немало записал после этих бесед. Кроме того, Дизабул был очень красив. Это помогало греку терпеть его самоуверенность.
      В конце концов Горгид решил немного посочувствовать этому прекрасному юноше. Но неискреннее участие только рассердило Дизабула. Он яростно вскрикнул:
      - Ты такой же негодяй, как прочие!
      Вскочив на ноги, он выбежал из юрты, оставив Горгида размышлять о пользе самоконтроля.
      Грек и Гуделин всерьез принялись обучаться искусству фехтования. Чиновник никогда не претендовал на то, чтобы стать воином даже средней руки. Но Горгид удивил аршаумов приемами с римским гладием.
      "Для кочевников, привыкших рубить врагов с коня, - записал он в своей "Истории", - весьма необычно и любопытно наблюдать римский пехотный бой с использованием колющего удара".
      Историк предусмотрительно опустил завесу милосердия над своими жалкими попытками овладеть саблей и рубящим ударом с коня. Во всяком случае, медленный, но неуклонный прогресс Горгида вызвал одобрение Скилицеза.
      - Никто, разумеется, не сочтет тебя настоящим солдатом. Но кое-чему ты научился. Хватит, чтобы тебя не зарезали, как овцу... - Офицер резко повернулся к Гуделину, который потирал ушибленное колено. Неловко подвернул ногу, уходя от нападающего кочевника. Закатив глаза и воздев руки к небу, Скилицез патетически заключил: - ...в отличие вон от того человека, который может с успехом написать у себя на лбу "кусок баранины" и на том покончить.
      Бюрократ, сидя в грязи, невнятно хрюкнул:
      - Осмелюсь заметить, что на поле битвы я буду действовать куда успешнее, чем любой из этих варваров в моем министерстве. Чего ты от меня хочешь? Я никогда не говорил, что хочу стать воином.
      - Эллин этим тоже не похвалялся, - прервал Скилицез. Горгид даже не подозревал, что видессианину известно слово, которым называли себя греки. Он был поражен.
      Однако сама похвала пришлась ему не слишком по душе. Грек глубоко ненавидел войну. Слишком часто он сталкивался с ужасами, приносимыми ею. Слишком часто разгребал руками тлеющие после битв угли.
      Однако, взявшись за какое-либо дело, Горгид обычно старался делать его как можно лучше. Решив овладеть солдатской наукой, грек погрузился в нее с тем же усердием, с каким некогда посвящал себя изучению медицины. Если не с большим интересом. Жадного до знаний грека привлекало любое новшество.
      Внезапно ему открылось, почему Гай Филипп смотрит на войну просто как на ремесло - такое же, как сапожное или плотницкое. Это делало военное искусство менее непонятным и чужим для грека.
      Горгид был сам себе смешон. Кто бы мог подумать, что интуиция и проницательность - лучшие спутники воина? Что воин - не просто мясник, но нечто большее? Горгид вспомнил слова Сократа афинянам: "Жизнь без строгого внимания к своим делам, без непрестанной мысли о своем усовершенствовании не стоит и названия жизни". Когда родина призвала его, он встал в строй и взял в руки оружие.
      Должно быть, последние слова Горгид пробормотал вслух по-гречески, потому что Гуделин спросил:
      - Что ты говоришь?
      Горгид перевел ему слова философа.
      - Неплохо! - оценил чиновник. - Кем он был, этот Сократ? Секретным агентом?
      Горгид только всплеснул руками.
      Вернувшись в юрту, Горгид тщательно счистил грязь со своих сапог из лошадиной кожи. Гуделин и Скилицез последовали его примеру. Они давно убедились: обитать рядом с греком куда проще, если уважать его привычки. Поэтому юрта видессиан была значительно чище и опрятней, чем в те времена, когда там жили кочевники.
      Гуделин скосил глаза на грека.
      - А что ты станешь делать, чистоплюй, когда мы отправимся на восток и будем ночевать в палатке, раскинутой в грязи?
      - Что смогу, - резко ответил Горгид. В данном случае он не считал нужным оправдываться. Раны заживают куда быстрее, если их держат в чистоте. Больные выздоравливают легче, если в их постели нет грязи. Это было одним из незыблемых правил жизни грека. То, что помогает вылечить болезнь, может также и предотвратить ее. Горгид не уставал разъяснять эту мысль окружающим.
      - Не насмехайся над ним, Пикридий, - сказал Скилицез. Он с хрустом растянулся на кошме и застонал от удовольствия. - Нет ничего плохого в том, чтобы возвращаться в дом, где чисто, сухо и нет навоза.
      - Без сомнения, без сомнения, - снисходительно обронил Гуделин. - Но я никогда не забуду, какое лицо сделалось у Толаи, когда наш чистоплотный друг обозвал его грязным навозом за то, что он наследил у нас в юрте.
      У Горгида хватило ума поспешно принять сконфуженный вид: шаман приходил поговорить о целебных травах, подаренных Аргуном.
      - И все же я думаю, что наша юрта стала куда уютнее, когда он начал здесь прибираться, нежели в те дни, когда здесь толклись наши девки, - продолжал Скилицез.
      Чиновник почесал гудящее от боли колено и закатал штанину. На ноге расплывался фиолетовый синяк. Однако Гуделин нашел в себе силы усмехнуться:
      - Однако признайся: у девок есть преимущества, которых напрочь лишен наш друг.
      - Первый раз слышу, чтобы ты назвал это "преимуществом", - фыркнул Скилицез.
      Горгид тоже посмеялся. Он даже не слишком смутился. Теперь, когда не было другого выбора, он довольствовался женщиной. Он даже не думал, что такое вообще возможно. Хелун помогла ему: ее желание доставить радость было настолько очевидным, что только безнадежный сухарь отверг бы ее. К своему удивлению, грек даже обнаружил, что скучает, когда ее нет рядом. Но куда больше не хватало ему того, что отвечало его натуре.
      - Ты что, свихнулся? Ты посмел так запросто явиться в наш лагерь? спросил Таргитай, пронзая бандита горящим взглядом. - А ну, бросай свой дурацкий белый щит. Мне нет дела до твоих "мирных намерений"!
      Вождь без колебаний схватился за рукоять меча.
      Воин Варатеша презрительно усмехнулся. Ему было около сорока лет. Гордое лицо хамора могло бы показаться красивым, если бы не выражение близко посаженных глаз, которые горели под косо спущенными веками холодной жестокостью. Лошадь и вооружение всадника находились в отличном состоянии. Вероятно - добыча после битвы с Таргитаем.
      Посланник "королевского кагана" не назвал себя. Он лишь проговорил с усмешкой:
      - Что ж, убей меня. Поглядишь, что станет после этого с твоими людишками, которые сидят в нас в плену.
      Мужество оставило Таргитая. Его плечи поникли. Виридовикс, наблюдая за ним, мог поклясться, что даже щеки у вождя в этот миг ввалились, как у дряхлого старика.
      - Продолжай, - молвил Таргитай треснувшим голосом.
      - Я так и думал, что ты найдешь в себе здравый смысл, - хмыкнул бандит. Он наслаждался поручением и теперь, готовясь перейти к делу, потирал руки. Ныне, когда новый Королевский Клан поднялся над степью, настало время и остальным кланам в степи признать власть Варатеша. Мы решили начать с тебя.
      Ничто в мире, казалось, не могло ударить Таргитая больнее. Жизнь снова вернулась к вождю. Вскочив на ноги, он заревел:
      - Ах ты, ублюдок, овечье дерьмо, грязная лягушка!
      Нельзя оскорбить хамора страшнее. Бандит сжал губы. Таргитай продолжал сыпать проклятиями:
      - Убирайся к своему навозному Варатешу и скажи ему: пусть лижет мою задницу! Я никогда не приползу к нему!
      Хаморы одобрительно загудели. Пауза позволила человеку Варатеша прийти в себя. Вожак выбрал для поручения отнюдь не глупца. Когда крики поутихли, посланец примирительно поднял руки и заговорил так мягко, как только мог.
      - Кто говорит о том, что нужно ползти на брюхе? Кто требует вилять хвостом? Варатеш сильнее. Вы знаете это. Варатеш может раздавить вас, как ящерицу, вот так! - Он стиснул кулак. Виридовикс злобно оскалился при этом точном и грубом сравнении. Посланник медленно разжал пальцы. - Но Варатеш не хочет этого делать. Зачем? Ты станешь подчиняться ему. Лучше сделай это добровольно.
      - Поставить Волка под черный стяг? Никогда.
      - Ладно, - произнес бандит. У него был такой вид, будто он долго торговался и теперь проиграл в цене. - Он хотел сделать тебе подарок.
      Таргитай презрительно сплюнул в пыль:
      - Что же это должен быть за подарок, чтобы я взял его из рук Варатеша?
      - Он отдаст тебе всех пленников, которые мертвым грузом висят у него на шее. Он не возьмет за них выкупа.
      - Ты издеваешься надо мной, - проговорил Таргитаи. Грустные лица хаморов слабо осветились надеждой. - Издеваешься... - повторил Таргитаи, но теперь и в его голосе прозвучало сомнение.
      - Клянусь моим мечом! Я не издеваюсь. Я говорю правду.
      Кочевники притихли, переглядываясь. Среди их воинственного народа даже самый последний негодяй дважды подумал бы, прежде чем нарушить подобную клятву. Не в силах больше сдерживать себя, Таргитаи вскрикнул:
      - Есть ли среди них Батбайян?
      - Да. И он более удачлив, чем большинство. Клянусь мечом!
      Уныние наполнило душу Виридовикса, когда он увидел, что Таргитаи внимательно слушает бандита.
      - Да, конечно, - поспешно встрял кельт. - Но как ты можешь считать правдой слова негодяя? Что стоит слово Варатеша или Авшара?
      Несколько хаморов согласно кивнули. Но их было немного. Знать, что сын находится в руках Варатеша... Иметь соломинку, за которую можно ухватиться... Этого было довольно, чтобы Таргитаи ответил:
      - Вридриш, дважды я следовал твоим советам. Вот результаты.
      Галл только рот разинул. Слишком явной была несправедливость. Но Таргитаи говорил и говорил, и каждая его новая фраза убивала жестокостью:
      - Ты нашел в себе наглость снова давать мне советы?
      - Но...
      Таргитай остановил его резким движением руки, как бы нанося удар саблей.
      - Радуйся, что они не попросили в качестве платы твою голову. Я обменял бы на нее Батбайяна и моих людей.
      Кельт ошеломленно замолчал. У него не нашлось ответа. Решив договориться с врагами, Таргитаи пустил в ход весь свой опыт. Он старался выгадать для клана как можно больше. Хорошо, он задержит клан, он рискнет и подождет пленников. Вождь выторговывал у человека Варатеша обещание не приближаться к лагерю с колонной пленных.
      - Пленные будут безоружными и пешими. Надеюсь, это ты понимаешь, предупредил бандит.
      - Да, да, - нетерпеливо сказал вождь. - Если бы победили мы, то тоже ограбили бы вас.
      Приняв решение, Таргитаи шел вперед без задержек. Виридовикс, стоя в толпе хаморов, мрачно наблюдал за ним. Теперь очень немногие заговаривали с кельтом. Впервые он почувствовал себя в клане чужим. Но Сейрем улыбалась ему по-прежнему: она не хотела отказываться от любимого человека. Как долго он сможет наслаждаться ее любовью теперь, когда ее отец обратился против него? Рамбехишт тоже подбодрил Виридовикса, бросив ему несколько хитрых фраз.
      - Может быть, в конце концов, вовсе не я сошел с ума, - сказал кельт самому себе, дергая рыжий ус.
      Договор был заключен.
      - Отправляйся быстрее, - говорил Таргитаи на прощание человеку Варатеша. Мы не сможем ждать долго.
      Бандит ударил сапогами в бока своей лошади и помчался галопом, подняв на копье белый щит, чтобы разъезды Таргитая не напали на него, когда он будет возвращаться к своему повелителю. Легкий ветерок донес до хаморов его короткий смешок.
      * * *
      - Ну вот, теперь мы можем наконец отпустить их на свободу, - сказал Авшар. - Какие мы все-таки великодушные!
      Не снимая шлема, он цедил кумыс через полую соломину и рыгнул, как любой кочевник, наслаждающийся напитком.
      В эти страшные дни Варатеш начал страшно пить. Его терзало бесплодное сожаление. Хотел бы он повернуть назад и не отдавать тех приказов, которые были отданы вместе с решением освободить пленников. Сейчас было уже слишком поздно сожалеть.
      - Да, их можно отпустить...
      Дело было сделано. Отныне ему предстояло жить с сознанием того, что он сотворил. Дрожащей рукой Варатеш поднял бурдюк и поднес его ко рту. Он с жадностью начал глотать, даже не ощущая вкуса.
      - Идут! Они идут! - крикнул всадник, подъезжая к лагерю Таргитая. Хаморы разразились радостными криками. Каждый стоял у своего шатра: мужчины в полном вооружении, женщины в самых нарядных одеждах, в красивых головных повязках из ярких тканей, украшенных золотом, бирюзой или нефритом.
      День тоже казался подходящим для встречи с близкими. Было холодно, но ясно. Прошлой ночью гремела гроза, но она ушла, и вместе с ней к северу ушли все тучи.
      Напряжение и страх сменились радостью. Жены, дочери, братья пленных, те, кто надеялся, что их близкие живы, и те, кто знал, что, может быть, сейчас рухнет последняя надежда, - все они собрались вместе.
      - Ублюдки связали их, - доложил разведчик Таргитаю. - По двадцать человек или около того.
      Поднялся ропот, но Таргитай крикнул:
      - Главное, что они идут! Пусть даже связанные веревками.
      Позади Виридовикса послышался голос Сейрем;
      - Как они выглядят?
      Дочь вождя сжимала руку кельта так крепко, что у того онемела ладонь. Но он знал, как ей хочется спросить о Батбайяне, и восхищался ее выдержкой. Сейрем не решалась отвлекать разведчика частностями. Кельт крепко стиснул ее пальцы, как бы отвечая на ее безмолвный вопрос. Сейрем приняла этот знак сочувствия с теплой благодарностью.
      - Я был слишком далеко, - сказал разведчик. - Как только я увидел их, я сразу помчался сюда, чтобы доставить весть.
      - Идемте встречать их! - крикнул кто-то.
      Хаморы бросились вперед, но Таргитай остановил их.
      - По договору мы обязаны ждать их здесь. Мы сдержим слово. Мы слишком слабы и не можем позволить себе терять людей. Пока что... - добавил вождь.
      Дрожа от нетерпения, люди замерли на месте. Молчание затянулось.
      Затем послышались громкие крики. Первые пленники показались за небольшим холмом, недалеко от лагеря. Каган не в силах был больше сдерживать людей. Кочевники бросились навстречу своим близким. И тогда Таргитай тоже побежал...
      Все еще держась за руки, Виридовикс и Сейрем мчались в толпе. Кельт мог бы вырваться вперед, но ему пришлось подстраиваться под шажки своей подруги.
      Все больше и больше пленников, спотыкаясь, появлялись перед встречающими. Они были связаны, как и говорил разведчик. Виридовикс удивленно присвистнул, увидев, как много людей бандиты выпустили на свободу.
      - Ни за что бы не подумал, что негодяй сдержит обещание, - пробормотал он. Сейрем глянула на него с любопытством, и Виридовикс понял, что говорит по-кельтски. - Не обращай на меня внимания, любовь моя, - сказал он на языке кочевников. - Кажется, твой отец не ошибся. Я очень рад этому...
      - Я тоже, - сказала она. И добавила дрожащим голосом: - Смотри, вон Батбайян...
      Они были слишком далеко, чтобы Виридовикс мог разглядеть Батбайяна, но у Сейрем не было никаких сомнений. Она выкрикнула имя брата и радостно замахала ему руками. Батбайян, дернув головой, обернулся на крик. Он заметил медноволосого Виридовикса и кивнул в знак того, что слышит.
      Когда пленники подошли ближе, Сейрем внезапно отшатнулась.
      - Глаза... - запнулась она, и слезы потекли по ее щекам. Пустая воспаленная впадина зияла под левой бровью Батбайяна. Веко бесполезно прикрывало ее.
      - Ох, девочка, это иногда случается... - ласково проговорил Виридовикс. Благодарение богам, что у него остался второй глаз. Он вернулся домой, где сможет вылечиться.
      Рука Сейрем похолодела как лед. Но девушка собралась с духом и только кивнула в ответ. Она часто видела последствия войны и знала, какими страшными они могут быть.
      Пошатываясь, пленники брели вперед. Многие ковыляли из-за едва заживших ран. У многих осталась лишь одна рука, завязанная за спиной. Сейрем различала теперь все больше знакомых лиц.
      - Вон Эллак, он ведет другую колонну. Пусть духи смилостивятся над ним он тоже потерял глаз. А там Майнак - у него такие кривые ноги... И он потерял один глаз! И Заберган, и вон тот здоровяк из клана Пятнистых Котов, и Нарсеф...
      Она посмотрела на Виридовикса. В ее глазах появился ужас. Страх охватил кельта. Под сердцем словно появился кусок льда. Он вспомнил, какого рода "подарки" любит раздавать Авшар.
      Толпа хаморов смешалась с толпой пленных. Приветственные крики быстро сменились воплями ужаса. Женщины рыдали и бились о землю, и мужчины в этот час оказались не крепче. Иные отходили в сторону, и их выворачивало. Один из хаморов выхватил саблю и разрубил веревку, которой его брат был привязан к остальным, а потом убил своего брата той же саблей. Прежде чем его успели остановить, он вонзил меч себе в сердце и упал, заливаясь кровью.
      То, что Сейрем увидела во главе каждой колонны, было пределом милосердия Авшара и Варатеша. Ведущие колонн были ослеплены только на левый глаз. Им предстояло провести остальных через степь. Остальные же, кто шел позади, были полностью ослеплены. Из пустых глазниц вытекал гной, словно слезы, которых те никогда больше не смогут пролить. Потребовалось немало времени, чтобы осознать всю безумную жестокость совершенного. Тысяча человек была ослеплена и только сто - оставлены с пятьюдесятью глазами, чтобы служить прочим поводырями.
      Липоксай утратил свой неизменный румянец во всю щеку. Шаман стал белее мела. Переходя от одного калеки к другому, энари накладывал повязки с целебными травами и ласково разговаривал с увечными. Может быть, последнее было еще важнее лекарств.
      Но сами чудовищные размеры задачи вскоре опустошили его торбу с лекарствами и истощили дух ясновидящего. Он рухнул в грязь и горько зарыдал. Это был плач человека, не привыкшего к слезам. Липоксая душило отчаяние.
      - Пятьдесят глаз! Я видел их! Я видел их и не понял! - кричал он горестно. - Я видел их! Видел!
      Волосы на затылке Виридовикса приподнялись дыбом. Он вспомнил видение энари. Что еще видел тогда Липоксай? Пятьдесят глаз, дверь в горах и два меча. Галл содрогнулся и сплюнул, чтобы отогнать дурное предзнаменование. Лучше бы ему никогда не иметь дела с предсказанием Липоксая.
      Таргитай замер, как человек, который, проснувшись, обнаружил себя все в том же кошмарном сне.
      - Мой сын!.. - простонал он. - Мой клан!..
      Он схватился за голову, вскрикнув от неожиданной боли. Левая рука отказалась повиноваться. Покачнувшись, как старое дерево в бурю, Таргитай рухнул ничком.
      Сейрем бросилась к отцу. Виридовикс последовал за ней. Борэйн была уже рядом с мужем. Она ласково водила руками по его лицу и бороде, вытирая грязь рукавами нарядного платья. Липоксай, забыв о своем горе, спешил к вождю.
      - Освободите же меня, будь все проклято! - крикнул Батбайян, дергая связанными руками. Кто-то разрезал веревку. Лишенные своего зрячего товарища, пленники замерли на месте, боясь двинуться дальше. Батбайян, все еще со скрученными за спину руками, пробился сквозь толпу и неловко склонился над отцом.
      Правая сторона лица Таргитая перекосилась от муки, а левая стала вялой, как растопленный воск. Один зрачок был крошечным, другой расширился. Воздух хрипло вырывался из клокочущего горла. Хаморы и Виридовикс бессильно смотрели, как дыхание Таргитая становится все тише и тише... пока оно не замерло окончательно. Липоксай закрыл остановившиеся глаза. Борэйн со стоном обняла мужа, пытаясь вдохнуть в него жизнь, но все уже было бесполезно.
      Глава тринадцатая
      После того как Марк прошел испытание наркотиком правды, Император долго не вызывал его к себе. Туризин - не Вардан Сфранцез; Гавр не мог наслаждаться видом человека, которого унизил. Трибун, со своей стороны, был рад, что его оставили в покое. Он наконец завершил свой бесконечный рапорт и отправил его Автократору. Записка с уведомлением о том, что рапорт получен, вернулась к Марку в тот же день.
      Гарсавра оставалась в крепких руках Гая Филиппа. Йезды Явлака пробовали было грабить окрестные деревни. Об этих происшествиях старший центурион отписал своему командиру с предельной лаконичностью:
      "Явлак приходил. Разбит вдребезги".
      Известие о победе обрадовало трибуна. Впрочем, еще больше оно обрадовало бы его несколько недель назад. Мир чиновников - обитателей Большой Тронной Палаты - был отделен от шума битв и сражений тихим, неумолчным шуршанием пергаментов. Легионеры неплохо справлялись и без Марка. Мысль об этом еще острее заставила Скавра ощущать свою бесполезность.
      Большую часть времени Марк проводил за письменным столом той комнаты, которую занимал. Он намеренно сужал свой мир как только мог. Сейчас в Видессе было очень немного людей, с которыми он мог общаться.
      Как-то раз, идя по коридору, он заметил одного из слуг Алипии Гавры - тот стучал в дверь комнаты Марка. Марк тихо отошел за угол и притаился там, пока слуга не удалился, ворча себе что-то под нос.
      Если бы не Сенпат и Неврат, Скавр полностью замкнулся бы в своем крошечном безотрадном мирке. Когда они в первый раз явились навестить его, он даже не собирался открывать им.
      - Я знаю, ты там, Скавр, - сказал Сенпат через дверь. - Ну поглядим, кто дольше не выдержит. Я все равно буду стучать.
      Не без помощи своей жены Сенпат поднял такой барабанный бой, что у трибуна зазвенело в ушах. Он сдался.
      - У тебя крепкие нервы, - заметила Неврат. - Я уж решила, что мы проторчим у тебя под дверью всю ночь и вымокнем до нитки.
      - Простите меня, - сказал Марк не слишком искренне. - Входите. Вам и вправду надо обсушиться.
      - Нет уж. Это ты сейчас пойдешь с нами, - заявил Сенпат. - Я нашел таверну, где есть достаточно сухое вино. Такое, как тебе нравится. Ну а если я ошибся - просто выпей побольше, чтобы не обращать на это внимания.
      - Я и так пью больше, чем следовало бы. Сухого, сладкого, кислого и всякого. Так что благодарю за приглашение, - ответил Марк. Он еще не утратил надежды отвязаться от своих друзей. Капли дождя, размеренно стучащие в окно, одиночество и сок виноградной лозы приносили ему столь желанный покой.
      Но Неврат уже вцепилась в локоть Марка:
      - Пить наедине с собой - совсем не то, что посидеть за кувшинчиком с друзьями.
      Теперь трибуну пришлось бы вырываться силой. Поэтому он сдался и поплелся следом за васпураканами.
      Таверна обнаружилась поблизости от дворцового комплекса. Скавр одним духом осушил кружку вина, скорчил гримасу и уставился на Сенпата Свиодо гневным взглядом.
      - Только васпураканин мог назвать этот сироп "сухим вином", - обвиняюще произнес он. "Принцы" предпочитали еще более густые и сладкие вина, чем даже видессиане. - Ну так чем же это вино отличается от любого другого?
      - Насколько мне известно, ничем, - весело сказал Сенпат. Марк вытаращил глаза - такой наглости он не ожидал. - Зато мне удалось соблазнить тебя обещанием доброй выпивки и вытащить из норы.
      - А твоя жена схватила меня за руку. Что тоже имеет отношение к делу.
      - Ты, кажется, хочешь сказать, будто она владеет чарами, которых я лишен? - Сенпат, драматически размахивая руками, показал, что Марк поразил его в самое сердце.
      - Ну тихо, тихо, - остановила разбушевавшегося мужа Неврат и повернулась к Скавру. - Что толку в друзьях, если они не приходят к тебе на помощь в трудную минуту?
      - Спасибо, - вымолвил трибун.
      Он поднялся из-за стола и коснулся руки молодой женщины, с явной неохотой выпустив ее через мгновение. В эти тяжелые дни даже такое малое проявление доброты сильно трогало Марка.
      - Друзья нужны также для того, чтобы замечать, когда кружка их друга пустеет, - заявил Сенпат и махнул рукой слуге.
      Неврат оказалась права. Когда Марк тянул из кувшина, сидя взаперти, в маленькой конуре, он накачивался до изумления и в конце концов начинал ощущать лишь забвение и пустоту. Напиваясь сейчас с друзьями, он по-настоящему расслаблялся. Выпивка позволяла ему принимать их сочувствие - Марк непременно отверг бы его, будь он трезвым.
      Скавр даже сделал попытку подхватить песню, когда один из посетителей медник - затянул пьяные куплеты. Сенпат скорчил ужасную рожу. Скавр засмеялся. Ну да, конечно. Музыкальный слух трибуна находился все в том же плачевном состоянии.
      - Надо будет как-нибудь еще раз... повторить... - услышал Марк собственный голос. Трибун стоял, покачиваясь, у входа в свою комнату.
      - Обязательно. Но при условии, что ты не будешь петь.
      С пьяным размахом Марк неловко обнял Сенпата и Неврат:
      - Вы действительно хорошие друзья.
      - В таком случае мы должны дать тебе отдохнуть, - сказала Неврат.
      Трибун с грустью посмотрел вслед молодым васпураканам. Они тоже слегка покачивались, когда брели по коридору к лестнице. Сенпат обнимал жену за талию. Марк прикусил губу и затворил за собой дверь.
      Но легкий укол зависти не испортил хорошего вечера. В эту ночь Скавр спал глубоко и спокойно. Он проснулся отдохнувшим. Головная боль казалась совсем небольшой ценой за это.
      Приступая наутро к работе, трибун приветливо кивнул чиновникам, которые находились у него в подчинении. За довольно долгий срок это был первый дружеский жест с его стороны.
      Сейчас Марку было куда легче надзирать над работой бюрократов, чем год назад. Ни один из нынешних не был наделен талантами Пикридия Гуделина, чтобы достаточно умело жонглировать цифрами. Все они к тому же знали, что Марк умел составлять документы почти наравне с хитроумными имперцами. Более того, несколько раз Скавр разоблачал хитроумные уловки Гуделина. Это не только не вызвало злобы Пикридия. Напротив - римлянин заслужил уважение прожженного интригана и бюрократа.
      Нет, чиновники не осмеливались жульничать при Марке. Проверяя налоговые документы лист за листом, свиток за свитком, трибун не видел не на своем месте ни одной серебряной монеты. В своем роде это был положительный сдвиг в его работе. Но это же делало ее изнуряюще скучной. Трибун выполнял свои обязанности машинально. Технология проверок была отработана им до мелочей. С другой стороны, монотонность также была для него сейчас целительна.
      Заметив, что Скавр - наконец-то! - в относительно приличном настроении, один из чиновников приблизился к нему.
      - В чем дело, Итзалин? - спросил Марк, подняв голову от счетов. Даже не глядя от них, он отсчитывал цифры с поразительной ловкостью: долгая практика с костяшками счетов сделала трибуна таким же умелым в обращении с ними, как любого счетовода.
      - Нечто забавное, - сказал Итзалин, протягивая ему пергаментный свиток.
      Итзалин был худым человеком неопределенного возраста с болезненно-желтоватым лицом. Он изъяснялся на специфическом чиновничьем жаргоне даже в тех случаях, когда говорил о вещах, не имеющих ни малейшего отношения к финансам. Вероятно, он разговаривает так, даже когда занимается любовью, презрительно думал Марк.
      Скавру стало любопытно: что смешного мог откопать в документах этот человек с рыбьей кровью.
      - Ну показывай. Что там такое?
      Итзалин развернул свиток:
      - Обрати внимание на печати. Если судить по внешнему виду, это правильно составленный документ. Однако посмотри, какая неопытная рука его писала. Текст детски простой, грамматика явно хромает. А смысл документа сводится к тому, чтобы вытребовать у столицы некую сумму для покрытия оперативно израсходованных фондов провинциального городишки...
      Итзалин даже рассмеялся, что случалось нечасто. Шутка была, с его точки зрения, замечательная.
      Скавр проглядел документ и внезапно разразился хохотом. На мгновение лицо Итзалина просияло: похоже, вышестоящий изволил оценить шутку. Затем бюрократ занервничал. Трибун смеялся что-то слишком долго.
      Наконец чиновник проговорил:
      - Прошу прощения... Мне показалось, ты нашел здесь еще больше смешного, чем заметил мой непосвященный взгляд... Ты не поделился бы с нами?..
      Марк все еще не мог говорить. Он просто ткнул пальцем в подпись. Глаза Итзалина последовали за его пальцем... и кровь медленно отхлынула от лица бюрократа.
      - Твоя подпись?.. - пролепетал он почти неслышно и испуганно уставился на меч Скавра. Он не привык видеть оружие здесь, в финансовом отделе, где строились куда более коварные ловушки из чернильниц и гусиных перьев.
      - Ну да, конечно. - Скавр наконец взял себя в руки. - Поищи-ка среди документов. Там должен быть императорский рескрипт, сопровождающий мою просьбу. Жители Гарсавры сослужили Империи большую службу, пожертвовав свои личные средства, чтобы выкупить у Явлака пленных намдалени. Простая справедливость требует вернуть им деньги.