- Мы смешали кровь, мы смешаем судьбы, - сказал он, как, видимо, было положено.
      Виридовикс отпил тоже. Кара-кумыс был густым и мягким на вкус. Приятный напиток, как хорошее, согревающее вино.
      Как только напиток братства соединил кельта с кочевниками, приближенные Таргитая встали со своих подушек и подошли разделить чашу. Слуги передали салфетки из тонкой ткани, чтобы ни одна капля драгоценной влаги не пролилась на землю.
      - Теперь ты один из нас, - сказал Таргитай и повторил это по-хаморски, громко рыгнув. - Еще кумысу!
      В шатер внесли еще несколько бурдюков. Но там был не темный густой кара-кумыс, а обычный, однако, довольно крепкий. Виридовикс жадно припал к бурдюку, а затем передал его Валашу, сидевшему рядом. Еще один бурдюк подоспел через минуту, затем - еще один... В ушах кельта уже позванивали колокольчики. Крепкий кумыс делал свое дело.
      Шапка из волчьего меха все время съезжала на левый глаз Таргитая. Вождь сдвинул ее на затылок и по-совьи глянул на Виридовикса.
      - Ты один из нас, - повторил он. Его акцент стал жестче, чем был несколько минут назад. - Должен быть счастлив, совсем счастлив. Это право человека. Ты видишь женщину, которая тебе нравится?
      - Проклятье! Поджарь меня, болвана, как кусок мяса! - воскликнул кельт. Я не бросил на них и беглого взгляда!
      То, что он не обратил внимания на женщин, было мерой его тревоги. Теперь Виридовикс мог наконец расслабиться. Случалось, одиночество впивалось в него, как удар ножа, и тогда он вспоминал белокожих кельтских девушек с соломенными или рыжими волосами, похожими на его собственные. Но он не собирался жить одним только прошлым. И когда появлялась возможность развлечься - рисковал. Он усмехнулся, вспомнив Комитту Рангаве. Не то чтобы Виридовикс ожидал увидеть таких же жгучих красавиц в шатре Таргитая...
      Как и васпуракане, хаморы имели более угловатые черты, чем утонченные имперцы. Лица их мужчин часто отражали сильные, волевые характеры, однако сходное выражение не красило женщин... Одежда также не способствовала проявлению женственности: женщины хаморов носили штаны, туники и плащи, как и мужчины-кочевники, они закутывались в такие же меха и куртки из кожи. Однако вместо обычных меховых островерхих шапок они надевали маленькие конические повязки для волос, сделанные из шелка и украшенные орнаментом из ярких камней. Наверху были пришиты перья уток и фазанов. Это немного добавляло им привлекательности, однако недостаточно, чтобы сделать желанными.
      Хуже всего, подумал Виридовикс, скользя глазами по женщинам, многие из них, вероятно, жены приближенных Таргитая. Полные, неуклюжие, даже самые молодые, они привыкли повелевать. Всего этого Виридовикс предостаточно нахлебался от Комитты.
      Они глазели на кельта совершенно откровенно. Виридовикс был рад, что не понимает их языка.
      Затем взгляд кельта замер. Недалеко от дивана Таргитая сидела девушка. Чем-то она неуловимо напоминала Неврат - такое же резкое и вместе с тем прекрасное лицо. Ее красота была иной, чем у остроносых видессианок. Наверное, дело в глазах, решил кельт. Они, казалось, улыбались и светились, даже когда ее лицо оставалось неподвижным. Девушка встретила взгляд кельта с той же готовностью, но без соленых шуточек.
      - Вот красивая девчонка, - сказал кельт Таргитаю.
      Густые брови хамора взметнулись вверх.
      - Рад, что ты так думаешь, - сказал он сухо. - Но сделай другой выбор. Возьми на этот раз служанку. Это Сейрем, моя дочь.
      - Прости, - сказал Виридовикс, заливаясь краской до корней волос. Он прекрасно знал, что его положение в клане еще очень шатко. - Но как мне отличить служанку от знатной женщины?
      - По багтэгу, конечно, - ответил Таргитай. Когда вождь заметил, что кельт не знает этого слова, то сделал движение вокруг головы, показывая, что имеет в виду головную повязку.
      Виридовикс кивнул, ругая себя за то, что не обратил внимания на эту деталь. На головном уборе Сейрем были нефриты и полированные опалы, а также причудливые золотые украшения. Очевидно было, что она - не рабыня.
      Наконец взор кельта остановился на молодой женщине лет двадцати пяти. Она была далеко не столь красива, как Сейрем, но все же достаточно приятна и обладала хорошей фигурой - этого оказалось довольно, чтобы привлечь внимание кельта.
      - Вот эта девушка подойдет, если не возражаешь, - сказал Таргитаю Виридовикс.
      - Кто? - Таргитай отложил бурдюк с кумысом, из которого шумно тянул. - А, Азарми. Она прислуживает моей жене Борэйн. Хорошо.
      Виридовикс махнул рукой, подзывая девушку к себе. Одна из богато одетых женщин, очень тяжеловесная на вид, сказала что-то своим подругам, которые так и покатились со смеху. Азарми покачала головой. Это вызвало у пожилых женщин новый взрыв хохота.
      Кельт предложил девушке кумыс из бурдюка, который Таргитай отложил в сторону. Не зная языка и не имея возможности объясниться с девушкой, кельт не представлял себе, как ему сказать ей что-нибудь нежное. Она не отшатнулась, когда он коснулся ее, но и желания с ее стороны он не почувствовал.
      Постель расстелили у костра. Девушка была покорной, и кельт не ощущал неприязни, но зажечь ее он так и не смог. Разочарованный и уязвленный, он жадно думал о Сейрем, спящей всего в несколько шагах от него. Вскоре и самого Виридовикса сморил сон.
      * * *
      - Мой отец узнал это от своего деда, - рассказывал Ариг. - Когда аршаумы увидели реку Шаум, они приняли ее за море.
      - Охотно верю, - отозвался Горгид, глядя на могучую реку, которая несла свои синие воды на юго-запад, к далекому морю Миласа.
      Грек прикрыл ладонью глаза: ослепительное полуденное солнце искрилось и плясало на гладкой поверхности воды. Он попытался определить ширину реки, но кто мог бы сказать, на сколько километров она разлилась? На два, на три? После Шаума Куфис, Аранд - да и любая другая река, какую Горгид видел в Галлии, Италии, Греции, - превращались в сущих пигмеев. Горгид обтер лоб ладонью и ощутил шершавое прикосновение песка.
      Гуделин, все еще очень неуклюжий в степных одеждах, стряхнул с рукава сухую травинку.
      - Как будто дойти до этой реки не было для нас достаточно суровым испытанием... Как же нам перебраться на тот берег? - вопросил бюрократ, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности.
      Хороший вопрос, подумал грек. Ближайший брод находился в двухстах пятидесяти километрах к северу. Чтобы построить мост через Шаум, нужно вмешательство богов. Что до кораблей - кто умеет их строить в степи, где почти не встречаются деревья?..
      Скилицез оскалил зубы в нехорошей улыбке.
      - Пикридий, ты хорошо плаваешь?
      - На такое расстояние? Не хуже тебя, клянусь Фосом.
      - Лошади плавают лучше, чем вы оба, - заявил Ариг. - Пошли.
      Он подвел лошадей к берегу Шаума, соскочил на землю и разделся почти догола, затем прыгнул обратно в седло. Остальные последовали его примеру.
      Ариг сказал:
      - Направляйте свою лошадь в воду, пока она не начнет плыть. Затем соскользните с нее и крепко держитесь за шею. Я пойду последним. Псой, держи мою лошадь и свою тоже. Я возьму еще одну. Хочу убедиться, что ни одна не останется на берегу.
      Аршаум обнажил саблю и проверил остроту лезвия ногтем.
      Горгид взял с собой пропитанный маслом кожаный мешок, в котором хранил драгоценную рукопись. Уловив взгляд аршаума, грек пояснил:
      - Я буду держаться одной рукой - книга должна оставаться сухой.
      Кочевник только пожал плечами. Если грек хочет рисковать жизнью из-за каких-то каракулей на пергаменте - что ж, его личное дело.
      Оглядев толстого Гуделина, Ланкин Скилицез сказал:
      - Ты будешь держаться на плаву лучше, чем я.
      Гуделин только фыркнул.
      Горгид дернул поводья, направляя лошадь к реке. Она попыталась увернуться, когда поняла, чего добивается всадник, но он ударил ее по бокам пятками, и лошадь вошла в воду. Оказавшись в реке, она дернула головой и недовольно посмотрела на всадника. Затем, как купальщик, пробующий воду ногой, неуверенно пошла вперед. Снова запнулась.
      - Итхи! - крикнул грек на своем языке. - Вперед!
      Он еще раз ударил ее пятками. Лошадь наконец поплыла. Она испуганно фыркнула, когда копыта перестали касаться дна, но тут же начала сильно загребать. Противоположный берег, видный с поверхности воды, казался невероятно далеким.
      Прянул запасной конь, когда Ариг погнал его в воду, кольнув саблей. Дико заржала лошадь, прыгая в воду и утаскивая за собой остальных, привязанных к ней.
      Течение Шаума оказалось не таким сильным, как ожидал Горгид. Оно относило плывущих немного на юг, делая переправу дольше, но в целом не слишком мешало. Вода была холодной и очень прозрачной. Горгид видел на дне реки камни и водоросли.
      На середине переправы он заметил большую серую рыбу с коричневыми полосками на спине. Она рылась на дне. Размеры рыбы вызвали у грека нешуточную тревогу: она была поболе лошади.
      - Акула! - крикнул Горгид.
      - В Шауме нет акул, - заверил его Скилицез. - Они называют ее "мурзалин", а видессианское название - "сиркат".
      - Мне плевать, как ее называют. - Грек был не столько удивлен, сколько испуган. - Она кусается?
      - У нее даже нет зубов. Только сетка для ловли рачков и червей.
      - Засоленная икра сирката - редкостный деликатес, - вставил Гуделин тоном гурмана.
      - Да и мясо недурно, если хорошенько прокоптить, - добавил Превалий, сын Хараваша. - А из ее плавательного пузыря мы делаем... Как вы это называете, когда свет проходит насквозь?
      - Прозрачный, - сказал Гуделин.
      - Благодарю, господин. Мы делаем прозрачные окна для шатров.
      - А если бы она умела петь, то, я полагаю, вы и это пустили бы в дело, мрачно сказал грек. Страшная на вид рыба все еще казалась ему опасной.
      Превалий отнесся к реплике Горгида с неожиданной серьезностью.
      - В степи приходится использовать все. У нас тут слишком мало вещей, чтобы выбрасывать их, не взяв от них всего.
      Горгид только хмыкнул, не отводя глаз от сирката, мурзалина или как там это называют. Но рыбина, не обращая на плывущих никакого внимания, продолжала копаться в песке. Через несколько минут она совсем исчезла из вида.
      Западный берег приближался. Руки Горгида устали - он постоянно держал мешок с рукописью над поверхностью воды. Время от времени он перекладывал мешок из левой руки в правую, но это не слишком помогало. В конце концов он выпустил шею лошади. До берега оставалось еще метров тридцать. Горгид старался держаться на плаву и, к своей радости, неожиданно почувствовал под ногами дно. Степная лошадка была слишком маленькой, чтобы достать до дна копытами. Теперь настал черед всадника помочь лошади.
      Вздохнув с облегчением, грек вывел свою лошадку на берег Шаумкиила. Степь простиралась перед ним - точно такая же, как Пардрайя, оставшаяся на востоке.
      С шумным плеском на берег в нескольких метрах от Горгида вышел Скилицез. Горгид тут же полез в свой драгоценный мешок и достал табличку.
      - Как правильно пишется "мурзалин"? Скажи мне, пожалуйста, по буквам, попросил грек.
      Скилицез посмотрел на него как на слабоумного, но все же терпеливо разъяснил.
      * * *
      В развевающихся белых одеждах, широкими шагами Авшар метался по шатру, точно загнанная в клетку пантера. Громадный рост колдуна и размашистые движения делали шатер маленьким, тесным, неудобным, будто предназначенным для народа карликов. Колдун пнул ногой подушку, которая полетела в стену, отскочила и упала, сбив небольшую картинку с изображением сурового воина в черных доспехах, бросающего в своих врагов три острых молнии.
      Авшар резко повернулся к Варатешу:
      - Бездельник! Пес! Безмозглый червь! Кусок дерьма! Мало вырезать твое сердце, после того, что ты сделал!
      В шатре они были наедине. Авшар хорошо знал, что нельзя унижать вождя перед его бандитами.
      Гнев колдуна жег огнем, его слова были как плеть. Варатеш наклонил голову. Больше всего на свете он хотел бы заслужить похвалу этого человека. И потому вытерпел оскорбления, за которые любой другой давно поплатился бы жизнью.
      Но изгой не считал себя рабом и потому счел возможным сказать в свою защиту:
      - Я - не единственный, кто совершил в этом деле ошибку. Ты послал меня не за тем человеком. Он...
      Авшар резко ударил его железной рукавицей. Удар был так силен, что Варатеш полетел лицом в пыль.
      Вождь-изгой поднялся. Лицо его было окровавлено, голова гудела. Рука скользнула за пояс, к ножу. Он любил и Кодомана, но Кодоман тоже первым нанес удар...
      - Кто ты такой, чтобы так обращаться со мной? - прошептал Варатеш. Слезы жгли ему глаза.
      Авшар засмеялся. Смех его был черен, как одежды Скотоса...
      И отбросил с лица покрывало, которое всегда окутывало его.
      - Ну что, червь! - сказал Авшар. - Так кто же я такой?
      Варатеш застонал и упал на колени.
      Глава седьмая
      Фекла Зонара передала слуге серебряный подсвечник.
      - Положи в мешок, - велела она.
      Слуга в недоумении повертел подсвечник в руке. Фекла забрала у слуги массивный поставец и сама засунула в мешок, который увязывал слуга.
      - И это тоже, - добавила она, подавая позолоченное серебряное блюдо с чеканкой на охотничьи темы.
      - Мы должны сберечь и это! - В комнату вбежала Эритро с целой кучей глиняных чаш, ярко расписанных узорами. - Они слишком красивы, чтобы оставлять их этим грязным намдалени.
      - Милосердный Фос! - возопил Ситта Зонар. - Почему бы заодно не прихватить корыта, из которых кормят свиней, раз уж ты решила тащить с собой все подряд? Все это бесполезный мусор. Пусть островитяне подавятся, на здоровье! У нас нет времени спасать все это барахло. Все равно придется половину бросить в пути, так что смысла нет тратить нервы...
      Он покрутил головой.
      - Лучше не трать нервы на ругань с Эритро, - посоветовала дочь Ситты, Ипатия.
      Землевладелец вздохнул и повернулся к Скавру:
      - Женщины начисто лишены логики, не считаешь?
      Не выпуская из рук чаши, Эритро разъяренным воробьем набросилась на брата:
      - Что этот солдафон знает о логике? Зачем ты задаешь ему бесполезные вопросы? Это за ним на хвосте притащились сюда намдалени! Если бы не он, мы бы преспокойно жили в нашем поместье. А теперь нам придется кочевать куда-то за холмы, будто мы - какие-то хаморы, что следуют за своими стадами...
      - Все, хватит! - оборвал Зонар. На этот раз он рассердился всерьез. - Если бы не он?.. Если бы не он, я бы давным-давно валялся трупом в лесу или сидел бы в плену у намдалени. И выкупать меня пришлось бы ценой нашего поместья. Забыла?
      - Да, забыла! - ничуть не смутившись, ответила Эритро. - Вся эта суматоха, бегство... Все это сводит меня с ума. Ничего удивительного! - Она наклонилась, положила чаши поверх кучи подсвечников и серебряных блюд.
      Ее брат взглянул в глаза Ипатии, но та сделала вид, будто не замечает.
      Сначала Марк подумал, что Эритро зла и несправедлива. Но по некотором размышлении уже не был в этом столь уверен. Многие землевладельцы западных провинций были настроены вполне дружественно к намдалени и "императору" Метрикию.
      - Ты, Ситта, тоже мог бы встать на их сторону, если бы не мои солдаты, заключил трибун.
      Эритро усмехнулась.
      - Не поддерживай ее, - сказал Зонар. - Чтобы я пожал руку бандитам? Сел за один стол с еретиками? Пусть лучше этот дом, пылая, обрушится мне на голову, чем я преклоню колени перед Драксом, его сворой и марионеткой-императором. Нет уж. Я страшно рад, что могу уйти с тобой.
      Поместье и без того сгорит, подумал трибун горько. Оборонительные сооружения вокруг поместья, дополнительный отряд хатришей Пакимера - все это будет бессильно остановить намдалени, вздумай Дракс бросить на легионеров все свои силы. А крупные соединения намдалени были уже рядом. Разведчики Пакимера доносили, что колонна островитян должна пересечь Аранд не сегодня-завтра. Значит, нужно снова отступать, на сей раз в южном направлении, в сторону холмов.
      Скавр вышел из дома. Семейство Зонара продолжало спорить о том, какие из вещей взять, а что бросить.
      Мимо проходили стада - мычащие коровы, блеющие овцы. Пастухи отгоняли стада, чтобы не мешать выступающей в поход армии.
      - Давай, живей, шевелись! - кричал старший пастух. - Нет, Стор, не давай им сейчас пить. У нас будет для этого много времени потом, когда все уйдут.
      Гай Филипп наблюдал за пастухом с растущим уважением.
      - Вот кто мог бы стать неплохим офицером, - заметил он трибуну.
      У Марка блеснула идея.
      - Так почему бы не сделать из него офицера? Кто лучше него может возглавить твоих партизан?
      Старший центурион уставился на Марка удивленно.
      - Клянусь богами, тройная шестерка<Тройная шестерка: три кубика, выбросившие шесть очков при игре в кости. Здесь: отличная идея, удачная мысль. - Прим. перев.>!
      Оба римлянина обменялись улыбками. В Видессе, в отличие от Рима, шестерки были худшими бросками - имперцы называли их "демонами". Фраза Гая Филиппа заключала в себе одну из тех маленьких деталей, которые все еще делали легионеров в Империи чужаками.
      - Эй! - крикнул Гай Филипп.
      - Ты мне? - спросил старший пастух, не поворачивая головы. - Подожди.
      Он быстро разделил два стада, направив их в разные стороны, чтобы они не мешали друг другу пастись. Когда это было закончено, он подошел к римлянам и кивнул им с завидным достоинством.
      - Чем могу быть полезен?
      Марк заговорил было, но запнулся, не зная имени пастуха.
      - Тарасикодисса Симокатта, - представился тот. Римляне моргнули, услышав столь длинное имя. Пастух добавил: - Все зовут меня просто Расс.
      - И правильно делают, - прошептал Гай Филипп, но по-латыни.
      Скавр тоже подумал об этом, однако заговорил сразу о деле:
      - Когда мы встретились впервые, ты говорил, что собирался поднимать на чужаков округу.
      Расс снова кивнул.
      - Так тебе приходилось держать в руках оружие?
      - Немного. Лук, топор. Копье. Меч - почти не приходилось.
      - Любишь сражаться? - спросил Гай Филипп.
      Ответ был быстрым и определенным:
      - Нет.
      Старший центурион просиял. Это выражение удивительно не гармонировало с его суровым, обветренным лицом.
      - Ты был прав, Скавр. Мне, пожалуй, подойдет этот парень. - Гай Филипп поверялся к Симокатте. - Хочешь, чтобы намдалени пожалели о том, что вообще появились на свет Божий?
      Расс долго изучал лицо центуриона. Постепенно физиономия старшего пастуха приобрела точно такое же хитрое, лукавое выражение, точно в зеркале. У этих двоих - бородатого видессианского пастуха и старого римского ветерана - очень много общего, невольно подумалось Марку, Приманка была слишком лакомой, чтобы Расс отказался отщипнуть хотя бы кусочек...
      - Расскажи мне об этом побольше, - попросил Расс.
      Гай Филипп улыбнулся.
      Двумя днями позднее старший центурион глядел куда как более мрачно. Ранним утром, поднимаясь вместе с легионом на холмы, он оглянулся назад, на поместье Зонары.
      - Надо было поджечь дом, - сказал он Марку. - Это поместье - отличный укрепленный пункт. Не стоило оставлять его Драксу.
      - Знаю, - отозвался трибун. - Но если бы мы подожгли его, то что подумали бы об этом местные землевладельцы? Если мы жжем их дома, то что, спрашивается, они выигрывают, присоединившись к нам? Мы должны оставлять их дома в неприкосновенности. Иначе они станут смотреть на нас как на еще один отряд варваров, таких же скверных, как намдалени.
      - Может, и так, - сказал Гай Филипп. - Да только не слишком мы им понадобимся, если открыто покажем свою слабость.
      Скавр только хмыкнул. К сожалению, в этих словах было слишком много правды. Разрушить поместье Зонаров и восстановить против себя землевладельцев? Или подарить это поместье Драксу в качестве отличной базы? Что принесет больше вреда? Вопрос был обоюдоострым. Хотелось бы Марку найти точный ответ в этой ситуации, когда тактика должна перевесить стратегию.
      - Ничего, время от времени на ошибках учатся, - утешил Гай Филипп, когда Скавр поделился с ним своими сомнениями. Затем добавил: - Конечно, если ты сделаешь слишком большую ошибку, она убьет тебя, и после этого ты уже немногому сможешь научиться.
      - Ты всегда умел снять тяжесть с моего сердца, - сухо сказал Марк.
      На севере, в горле долины, которая принадлежала Зонару, Скавр заметил движение.
      - Мы вовремя унесли ноги. Намдалени тут как тут. Как ты думаешь, нас хорошо прикроют?
      - Арьергард Тарасия? Исключено. Он не выдержит фронтальной атаки. - В голосе старшего центуриона звучали твердая убежденность и вместе с тем искреннее сожаление. Гай Филипп подозвал к себе солдата: - Эй, Флор, приведи-ка сюда этого пастуха Расса. Я хочу, чтобы он кое-что увидел.
      Римлянин отдал честь и побежал выполнять приказание.
      Юный Тарасий Зонар отказался присоединиться к легионерам, когда те отходили к холмам.
      - Нет, - сказал он еле слышным от волнения голосом. Болезнь оставила красные пятна на его скулах. - Я останусь и буду сражаться здесь. Моей жизни и без того отмерен короткий срок. Погибнуть за свою землю - это славный и быстрый конец. Куда лучше, чем угаснуть в постели от скучной хворобы.
      Родные не сумели отговорить его, а Скавр даже и не пытался: согласно учению стоиков, человек решает сам, когда и как ему лучше расстаться с жизнью.
      Десяток солдат из дружины Зонара решили остаться с Тарасием.
      Расс Симокатта вернулся вместе с легионером.
      - В чем дело? - спросил он старшего центуриона.
      - Просто стой здесь и смотри, - сказал ему Гай Филипп.
      Входя в долину, солдаты Княжества, опытные воины, выстроились в атакующую боевую линию. Они не хотели рисковать понапрасну и попасть в засаду. Затем они увидели, что лагерь легионеров пуст, и ускорили продвижение. На холмах они, несомненно, уже заметили отступающих римлян.
      Захватчики подошли к поместью Зонара почти вплотную, когда Тарасий и его солдаты выскочили из яблоневого сада и бросились в атаку. Сабли сверкали на солнце, лошади неслись вперед под ударами шпор.
      На большом расстоянии все казалось крошечным и безмолвным: картина с натуры, на которой каким-то образом передвигались изображения. Вот один островитянин упал с коня, за ним другой... После мгновенного замешательства намдалени вступили в бой.
      Все больше и больше латников окружали маленький отряд Тарасия кольцом сверкающих клинков. Симокатта смотрел то на юного Зонара, то на его родных. Лицо Ситты было, казалось, высечено из камня, прорезанного глубокими скорбными трещинами. Старый землевладелец пристально наблюдал за неравным боем. Время от времени его руки сжимали узду, как бы повторяя удар сабли. Его жена и дочь безмолвно обнялись. Эритро горько плакала. В бессильной ярости старший пастух стискивал кулаки.
      Битва у поместья уже почти закончилась...
      - Что ты видишь? - спросил Гай Филипп.
      - Отважного человека, - тихо ответил Симокатта.
      - Вероятно. Но кроме того, ты увидел дурака.
      В гневе Симокатта повернулся к своему собеседнику, но старший центурион говорил с таким возбуждением, на какое только был способен. Марк никогда еще не видел своего флегматичного старшего офицера в таком волнении.
      - Подумай об этом, Расс, крепко подумай. Скоро ты сам возглавишь своих людей в битвах против намдалени. У них не будет ни опыта, ни хорошего оружия, какое было у солдат Тарасия. Что сделал Зонар? Он выскочил из укрытия, вместо того чтобы сражаться под его защитой. Он атаковал отряд, превышающий его по численности во много раз. А следовало бы - наоборот. Он отважен? И что хорошего принесла ему отвага в этом последнем бою?
      Конных видессиан в долине больше не было...
      - Наша задача - жалить противника и причинять ему всевозможный вред. В наши задачи не входит попусту терять своих людей.
      Старший пастух долго молчал, прежде чем ответить:
      - Ты очень жестокий человек, римлянин.
      - Возможно. Я занимаюсь этим грязным ремеслом вот уже тридцать трудных лет. Поверь мне, я знаю, что к чему. Я показываю тебе то, чем ты займешься завтра. Ты будешь это делать. Делать, а не говорить красивые слова насчет того, что, мол, собираешься поднимать на чужаков долину. Если у тебя не хватит духа на такое, то лучше уж сразу убирайся к своим коровам.
      Симокатта замахнулся кулаком, больше от отчаяния, чем от злости. Гай Филипп увернулся и шагнул вперед, точным и аккуратным движением сжав руку пастуха и завернув ее у него за спиной. Симокатта раскрыл рот от боли. Старший центурион тут же выпустил его и хлопнул ладонью по спине.
      - То, что ты думаешь обо мне сейчас, - это твое личное дело. Послушай доброго совета. Он поможет тебе когда-нибудь спасти шкуру.
      Симокатта коротко кивнул и ушел.
      - Он нам подходят, - сказал Гай Филипп, глядя в спину удаляющегося Расса.
      - Неужели тебе нужно было обойтись с ним так грубо? - спросил трибун.
      - Думаю, да. Новички всегда приходят в солдатскую науку с ворохом глупых идей в глупой голове.
      Горький опыт последних трех лет заставил Марка добавить:
      - Здесь не слишком много места остается для сердечности и мягкости,
      - Знаешь, что я думаю о сердечности и мягкости? - Старший центурион сплюнул в пыль. - Вот что я об этом думаю. В конце концов, не Ахилл взял штурмом Трою.
      Скавр изумленно воззрился на старшего центуриона. Если Гай Филипп, который едва умел писать по буквам собственное имя, привел в пример сюжет из Илиады, то старый Гомер и впрямь был величайшим поэтом!
      * * *
      Неплохо изучив обычную тактику Дракса, трибун полагал, что барон постарается захлопнуть все проходы на юг, но не станет серьезно думать о нападении на холмы. Однако барон - возможно, считая победу совсем близкой, проявил куда больше агрессивности, нежели рассчитывал Скавр. Дракс не только возвел на склонах холмов и в горле долины деревянные укрепления (которые к тому же могли служить и наблюдательными пунктами), но и одновременно с тем разослал по всей холмистой возвышенности разъезды своих конников.
      Островитяне грабили и сжигали все на своем пути. Они буквально дышали легиону Скавра в затылок. Марк и без недовольных взглядов, которые то и дело бросал на него Ситта Зонар, понимал: с захватчиками нужно кончать как можно скорее. Если небольшие конные отряды намдалени могут преспокойно грабить и убивать крестьян - то какой смысл видессианам поддерживать легионеров? Все равно от римлян никакого толку...
      Уделив этой безотрадной теме несколько минут неприятных размышлений, Скавр отправился на поиски Лаона Пакимера.
      Хатриш только что выстроил небольшую крепость из земли и палочек и теперь разрушал ее, бросаясь большими спелыми виноградинами.
      - Хорошо бы настоящие крепости намдалени падали так же легко, - заговорил Марк. Игрушечная катапульта Пакимера уже почти довершила разрушение.
      - Да, куда проще работать, когда в тебя не летят копья и стрелы, согласился Пакимер, прицеливаясь более тщательно. Он коснулся ремешка, и маленькая катапульта выстрелила большой ягодой. На насыпь упала щепочка.
      Марк ждал. Нетерпение его росло. А хатриш снова заряжал свою игрушку. Наконец он поднял на Марка глаза, и на рябом лице Пакимера появилась хитрая улыбка.
      - Ты вот-вот лопнешь?
      При виде такой наглости трибун рассмеялся:
      - Еще нет.
      - Я боюсь услышать то, что ты хочешь сказать. Моим ребятам настала пора отработать взятое в Кизике, так? Да, да, не отпирайся. По глазам вижу. Ну, какую пакость для меня ты изобрел на этот раз?
      Марк принялся объяснять. Слушая, хатриш пощипывал свою неровную бородку, размышлял.
      - Пожалуй, можно попробовать. Нужен хороший проводник.
      - Симокатта даст тебе опытного человека.
      - Договорились. Через три дня?
      Скавр кивнул.
      - Вся трудность в том, - заметил хатриш, - чтобы не откусить слишком большой кусок.
      - Именно.
      Как обычно, Пакимер прекрасно понял, что от него требовалось. И, как водится, не слишком рвался следовать приказу.
      Заложив в катапульту еще одну ягоду, хатриш покачал головой:
      - Недостаточно круглая. Хочешь винограда, Скавр?
      Он засмеялся, когда Марк сделал вид, что не слышит.
      Скавра угораздило спрятаться за диким укропом. Маленькие бледно-желтые цветочки, покрывавшие куст, оказались такими пахучими, что глаза у Марка стали слезиться, как от рубленого лука. Трибун сильно прикусил губу, чтобы не чихнуть. Пока что еще ничего не происходило. Но раз чихнув, уже не остановишься, а это было бы, мягко говоря, нежелательно. Особенно когда сидишь в засаде. Нос чесался уже нестерпимо.
      Полдюжины конных хатришей ворвались в долину, изо всех сил подгоняя своих низкорослых степных лошадок. Время от времени то один, то другой привставал на стременах и пускал стрелу в намдалени - островитяне гнались за маленькими наглецами по пятам.
      Во главе конного отряда намдалени мчался молодой человек плотного сложения. Его звали Грас. Хоть он и был молод, но осторожности не чуждался. У входа в долину он остановил своих людей, остановился, сторожко оглядывая стены узкого ущелья.
      Однако Расс Симокатта и Гай Филипп выбрали удачное место для засады. Манипула Юния Блеза давно уже лежала в укрытии, ожидая приближения врага, но ни блеск оружия, ни неосторожное движение не выдавали присутствия солдат. Наконец Грас гикнул и махнул рукой.
      Сжимая меч, Марк ждал, пока все намдалени войдут в долину, а после кивнул буккинатору. Резко прозвучал громкий сигнал. С криком "Гавр!" легионеры выскочили из-за кустов и понеслись с крутых склонов прямо на опешивших островитян.
      Двое латников в арьергарде повернули коней и попытались выскочить из долины. Это была не трусость: они хотели привести с собой подкрепление. Копье впилось в живот одного из коней. Животное рухнуло на землю, дико заржав и подминая под себя всадника. Второй намдалени был уже у самого горла ущелья, когда три легионера сдернули его с седла.
      Проклиная все на свете, Грас попытался построить своих людей кольцом.