Хроники пропавшего легиона (№2) - Император для легиона

— Так мы и сделаем. Вина для всех, чтобы согреться!

Еще до того как таверну огласили радостные крики, трибун вскочил на ноги и бросился к сияющему Сенпату Свиодо, по бороде и кожаной куртке которого стекали капли оттаявшего снега. Неврат стояла позади мужа. Марк бросился к ним, радостно хлопая их по плечам.

— Какие новости? — жадно спросил Скаурус.

— Ты мог бы сначала поздороваться, — ответила Неврат, и ее темные глаза блеснули от обиды.

— Прости. Здравствуйте, бродяги. Ну, какие же у нас новости?

Муж и жена расхохотались, но трибуну было не до смеха. Он слишком долго ждал возвращения васпуракан, и его слишком тревожило, какие вести они привезли.

— Ты не будешь бросать кости? — раздраженно спросил игрок, сидевший рядом с трибуном. — Отдай тогда мне, если не хочешь больше играть.

Марк покраснел, сообразив, что задерживает игру. И в эту минуту Неврат вложила монету в его ладонь. Пальцы у нее все еще были холодными.

— Держи, — сказала она. — Поставь на счастье.

Он взглянул на золотой. Это была хорошая монета, не бледная от серебра, не темная от меди, — скорее всего, из копей Васпуракана. На одной из сторон ее был изображен солдат с поднятым мечом в руке, надпись под которым гласила: «По праву». Скаурусу такие еще не попадались, и он перевернул монету, любопытствуя, кто же отчеканил ее. Гравер был опытный, и отчеканенное на монете лицо бородатого мужчины с длинным гордым носом показалось Марку не только очень живым, но и очень знакомым. Да, Скаурус, конечно же, знал этого человека. Трибун замер. Ему знаком этот рот — изгибающийся, как лук, когда обладатель его смеялся, и прямой, как меч, когда гневался. Римлянин присвистнул, заметив под портретом надпись: «Автократор». Имя, которое следовало за ней, ему уже не требовалось читать. Без всякого сомнения, на монете был помещен портрет Туризина Гавраса.

Возвратившись в лагерь, трибун поделился с Хелвис новостями, принесенными четой васпуракан.

— Значит, начнется гражданская война, — сказала она и добавила то, что пришла бы на ум жене любого наемника. — Обеим сторонам будут нужны солдаты, много солдат. Ты сможешь хорошо продать мечи легиона.

— Гражданская война — это проклятие, — сказал Марк, хорошо запомнивший последнюю гражданскую войну, несмотря на то, что был тогда еще мальчишкой. — Единственная война, которая имеет смысл, — это война против Казда и Авшара. Все остальное только помешает нам. Чем страшнее и кровопролитнее будут гражданские войны, тем слабее окажется Империя в решающей схватке. Если Туризин станет Императором, у Видессоса появится шанс победить. Если же на престоле укрепится Ортайяс — у нас не останется и шести месяцев.

— У нас? — Хелвис подсмотрела на него с недоумением. — разве ты видессианин? Или ты думаешь, что кто-то из этих Императоров будет считать тебя своим? Они нанимают солдат — а у тебя есть солдаты. Все, чем ты когда-либо будешь, — это орудием, которое используют и откладывают в сторону, когда работа закончена. Если Ортайяс заплатит тебе больше, ты будешь дураком, не взяв его деньги.

Трибун признавал справедливость ее слов, и на душе у него было тяжело. О солдатах легиона и о службе он думал как о чем-то отличном от солдат и службы других наемников Видессоса. Но так ли думали его повелители? Вероятно, нет. И все же одна мысль о том, чтобы служить идиоту и трусу Ортайясу, была невыносима.

— Если бы даже Ортайяс Сфранцез расплавил золотой шар с купола Великого Храма в Видессосе и отдал его мне, я все равно не стал бы сражаться за него, — заявил Марк. — Мои солдаты знают, что он трус, и вряд ли захотят принять его сторону.

— Да, мужество говорит само за себя, — признала Хелвис, но тут же добавила: — Но ведь и золото тоже не молчит. Кстати, неужели ты думаешь, что столицей управляет Ортайяс? Я полагаю, он спрашивает разрешения у своего дяди даже в тех случаях, когда ему приспичит.

— Это еще хуже, — пробормотал Скаурус.

Ортайяс был трусом и дураком; его дядя Варданес — ни тем и ни другим. И хотя он старался скрывать свое истинное лицо, кое-что всплывало. Старший Сфранцез был наделен холодной, расчетливой жестокостью и ничем не походил на племянника. Римлянин мог бы, пожалуй, даже служить Варданесу Сфранцезу, если бы тот не пытался скрыть это свое качество за маской дружелюбия. Улыбка его напоминала румяна, накладываемые на труп, и у Марка волосы вставали дыбом каждый раз, когда он думал об этом. Разумеется, ужас и омерзение можно было на время подавить, но трибун достаточно хорошо знал себя, чтобы утверждать с полной уверенностью: даже самая лучшая оплата не сможет прогнать эти чувства навсегда. Знал он и то, что не сумеет убедить Хелвис. Единственным принципом, которым руководствовались намдалени, воюя за Видессос, были деньги. И чем выше оплата и меньше риска, тем лучше.

Хелвис подошла к маленькому алтарю, установленному ею недавно у восточной стены комнаты, зажгла благовония и сказала:

— Какое бы решение ты ни принял, Фос заслуживает того, чтобы его возблагодарили.

Сладковатый аромат благовоний заполнил маленькую комнату. Трибун молчал, и тогда она подошла к нему, рассерженная уже не на шутку.

— Ты должен это сделать. Ты, а не я. Один Фос знает, почему он дает тебе такую возможность подняться, в то время как ты ничего не делаешь для него. Возьми. — Хелвис протянула ему маленькую алебастровую курильницу с дымящимися благовониями. Это гневное быстрое движение руки уничтожило последнюю возможность сохранить мир между ними.

— Вероятно, потому что он спит, твой Фос, или, что еще более вероятно, потому что его вообще не существует, — зарычал трибун.

Испуганный взгляд Хелвис заставил его пожалеть о своих словах, но сказано было слишком много, чтобы теперь отступать.

— Если твой драгоценный Фос сводит верующих в могилу, если он допускает, чтобы их разрывали в кровавые клочья банды поклоняющихся дьяволу дикарей, то какая от него может быть польза? Если тебе так нужен бог, выбери хотя бы такого, чтобы стоил молитвы!

Опытный теолог нашел бы множество ответов на этот резкий выпад. Он сказал бы, что дьявольский соперник Фоса, Скотос, воюет на стороне каздов и обеспечивает им удачу. Что, с точки зрения намдалени, видессиане верили в бога не так, как надо, были еретиками, а значит, не заслуживали его защиты. Но трибун бросил вызов самой основе веры Хелвис.

— Богохульствуешь! — прошептала она и сильно ударила его по щеке. Через мгновение она разрыдалась.

Мальрик проснулся и тоже заплакал.

— Иди спать, — сказал Скаурус, но резкий тон его голоса, заставлявший трепетать сердца легионеров, только испугал малыша, и он заревел еще громче. Гневно взглянув на трибуна, Хелвис склонилась к сыну и начала успокаивать его. Марк, слишком расстроенный, чтобы стоять на месте, нервно ходил по комнате; гнев его стал остывать, когда всхлипывания Мальрика утихли и ребенок принялся сонно посапывать носом. Хелвис взглянула на трибуна.

— Прости, что я ударила тебя, — сказала Хелвис без выражения. Скаурус потер щеку.

— Забудь об этом. Я сам виноват.

Словно чужие, смотрели они друг на друга. Несмотря на дитя, которое носила под сердцем Хелвис, они слишком часто теперь казались друг другу посторонними.

«О чем я думал, — спросил себя Скаурус, когда хотел, чтобы она разделила мою жизнь?»

По тому полуоценивающему, полузадумчивому взгляду, который Хелвис бросила на него, было видно, что она размышляет о том же. Марк помог ей подняться на ноги, и тепло ее руки напомнило ему об одной из причин, побудившей их жить вместе. Хелвис была беременна четыре месяца, но живот уже начал округляться, грудь стала тяжелее, хотя посторонний наблюдатель мог и не заметить этого. Марк попытался обнять жену, но она вывернулась.

— Что хорошего это принесет? — спросила Хелвис, отворачиваясь. — Ничему не поможет, ничего не изменит. Просто отложит проблему на потом. Сейчас, когда мы оба злимся, это совершенно лишнее.

Трибун проглотил уже готовый сорваться с языка гневный ответ. Раньше их ссоры часто кончались тем, что они вместе падали в постель, но с тех пор как она зачала, желание приходило к ней все реже и реже. Понимая, что это естественно, Скаурус не был слишком настойчив. Однако сегодня он хотел ее и, кроме того, надеялся, что это поможет им восстановить добрые отношения. Марк положил ладони ей на плечи. Она вздрогнула.

— Тебе абсолютно наплевать на то, что я чувствую, — вспыхнула Хелвис. — Удовольствия — это все, о чем ты думаешь.

— Если бы это было так, я бы уже давно гулял на стороне.

Хелвис снова начала плакать, на этот раз не громко, как прежде, а тихо и безнадежно, не пытаясь вытереть слезы с лица. Они продолжали течь по ее щекам, даже когда она потушила лампу и скользнула под шерстяное одеяло. Скаурус неподвижно стоял в полной темноте, прислушиваясь к затихающим всхлипываниям. Наконец он наклонился, чтобы погладить ее в хоть как-то утешить. Она отшатнулась от его прикосновения, как от удара. Не желая больше тревожить ее, трибун осторожно лег в постель. Сладкий аромат благовоний все еще щекотал его ноздри, напоминая слабый запах трупа. Скаурус долго смотрел в потолок, хотя в темноте ровным счетом ничего не было видно, но в конце концов усталость взяла свое и он заснул.

Наутро Марк чувствовал себя таким же усталым и опустошенным, как после целого дня битвы. Лицо Хелвис покраснело и распухло от слез. Они разговаривали с осторожной вежливостью, стараясь не касаться вчерашней раны. Но Скаурус знал, что пройдет немало времени, прежде чем эта рана начнет затягиваться, если такое вообще когда-нибудь случится. Он был рад поводу уйти. Хелвис, казалось, тоже вздохнула с облегчением, когда за ним закрылась дверь.

Солдаты, разумеется, ничего не знали о семейных бедах своего командира и возбужденно загудели, увидев золотой с профилем Туризина Гавраса. Трибун ухмыльнулся — расчет его оказался верным: легионеры терпеть не могли Ортайяса Сфранцеза.

— Правильно его мимы показывали, — сказал Муниций. — Туризин Гаврас жив, значит, большой драки не будет — Ортайяс в страхе убежит на край света.

— Да, Гаврас больше подходит на роль Императора, чем этот болван, — согласился Виридовикс. — Он хороший собеседник, на рожу не слишком безобразен и мажет выпить изрядно доброго вина.

Горгидас раздраженно посмотрел на кельта и поинтересовался:

— Какое из этих качеств необходимо для того, чтобы править Империей? Послушать тебя, так из Туризина получится неплохой философ-софист, красивая девчонка, — при этих словах врача Марк заморгал, — или винная губка. Но вряд ли Император. Государству нужна справедливость.

— Черт бы побрал тебя со всеми твоими софистами и губками, — отозвался кельт. — Пусть твой Император будет справедливым, но если он говорит, как продавец колбас, и выглядит, как мышиный помет, то ни одна душа не захочет с ним считаться. Если ты вождь, ты должен и выглядеть, и действовать как вождь.

Он гордо выпятил грудь, напоминая своим слушателям, что и сам был вождем.

— В этом что-то есть, — кивнул Гай Филипп. Он неохотно соглашался со всем, что бы ни говорил Виридовикс, но много лет командуя людьми, знал, что на этот раз кельт недалек от истины.

Горгидас тоже кивнул.

— Если вождь выглядит и действует как вождь, это, конечно, хорошо, но внешнее соответствие актера роли не всегда свидетельствует о его внутренней способности сыграть ее. Возьмем к примеру Алкивиада… — Центурион и кельт недоумевающе уставились на врача, и Горгидас вздохнул, прибегая к другому аргументу. — Что хорошего принесет Императору умение пить больше, чем его подданные?

— Ох, мой друг, даже самый последний дурак может это сообразить. Если Император вынужден целый день слушать болтовню своих чиновников… — Виридовикс уставился на Горгидаса и, подождав, пока красный от раздражения врач махнет ему рукой, предлагая закончить мысль, продолжил: -…то что может быть лучше, чем забыть весь сказанный ими вздор за кувшином вина?

— Я, должно быть, впадаю в маразм, — прошептал Горгидас по-гречески. — Меня уже побеждает в споре красноусый кельт…

Не закончив фразы, он ушел.

Вслед за ним и Марк отошел от спорщиков и принялся бродить по заснеженному полю, издали наблюдая за своими солдатами. Катриши Лаона Пакимера тоже были здесь. Одни гарцевали на лошадях, поднимая их на дыбы, пуская в галоп и останавливаясь внезапно на полном скаку. Другие стреляли с седел из лука или бросали копья и дротики в мишени из соломы. Несмотря на дружбу с римлянами, они предпочитали быть самостоятельным отрядом.

Сотни беглецов из видессианской армии, присоединившиеся к римлянам после Марагхи, вместе с людьми Гагика Багратони уже заполнили бреши в рядах римлян. Бороды и длинные рукава кольчуг все еще выдавали в них видессиан и васпуракан, но они уже неплохо владели копьями — пила и колющим мечом — гладием, как любые италийцы.

Фостис Апокавкос махнул трибуну рукой и улыбнулся. Марк улыбнулся ему в ответ. Он помнил день, когда забрал бывшего крестьянина из трущоб столицы и сделал легионером. Апокавкос стал своим среди римлян так быстро, будто родился в Италии. Он брил бороду и уже бегло говорил по-латыни, стараясь во всем быть похожим на своих новых товарищей. Его высокая худощавая фигура почти полностью скрывала стоящего за ним Дукицеза. Они быстро стали друзьями, и Скауруса удивляла эта дружба. Дукицез был именно тем, кем не хотел становиться Фостис — мелким воришкой. Трибун когда-то спас Дукицеза, которому Император приказал было отрубить руку — несчастный воришка не вовремя попался на глаза Маврикиосу. Присоединившись к римлянам после битвы, он, возможно, из благодарности совершенно перестал воровать и сейчас, после недолгого колебания, тоже махнул рукой Марку.

Наблюдая за манипулой, которая бежала с копьями наперевес, Скаурус со спокойной гордостью подумал, что у него теперь есть небольшая, но хорошая армия. И очень скоро ей предстоят серьезные испытания.

Уголком глаза трибун заметил нечто, явно не имеющее отношения к занятиям. Обняв друг друга за талию, Сенпат Свиодо и Неврат медленно шли к своему дому. Глядя на них, Скаурус неожиданно ощутил укол зависти и ему стало не по себе: ведь всего несколько недель назад он был так же счастлив. Мир легиона куда проще, решил он. Личная жизнь не может управляться обычными приказами. Марк вздохнул, сокрушенно покачал головой и повернулся к дому, чтобы попытаться хоть как-то помириться с Хелвис.

4

Невысокий камор-разведчик, одетый в серо-коричневые лисьи шкуры и сидевший на серой степной лошадке, казался обломком зимы среди светлой весенней зелени. Пристально глядя на кочевника, Скаурус спросил:

— Чем ты можешь доказать, что тебя прислал Туризин Гаврас? Мы и раньше попадали в разные ловушки.

Кочевник бросил на трибуна неприязненный взгляд. Так же, как и его сородичи, казды, он не любил города, обработанные поля и людей, которые их возделывали. Но он клялся в верности Туризину на своем мече, а вождь клана и военачальник Туризина пили вино, смешанное с каплями собственной крови. Поэтому камор ответил на плохом видессианском:

— Он сказал: «Спроси его, что говорил я об истеричных женщинах утром в моем шатре».

— Что с ними хорошо проводить время, но они страшно утомляют, — ответил трибун, полностью удовлетворенный.

Этого гонца, безусловно, прислал Гаврас. Марк прекрасно помнил то утро, потому что испугался, что Туризин арестует его по подозрению в предательстве. Странно, что Гаврас, будучи тогда вдребезги пьян, все еще помнил эту фразу.

— Правильно, — кивнул камор и улыбнулся той особенной улыбкой, которая сближает всех мужчин, независимо от образа жизни. — Ты прав. Он тоже прав.

— Да, пожалуй, — согласился Марк и улыбнулся в ответ.

По меркам Туризина, Хелвис вряд ли можно считать соблазнительной. Перемирие между ней и Скаурусом, сначала весьма хрупкое, крепло по мере того, как приближалась весна. На некоторые темы они по-прежнему старались не говорить, но такая плата за мир пока устраивала их обоих. Хотя, вероятно, любой мир, если его приходится покупать, покупается слишком дорогой ценой, мелькнуло в голове у трибуна. Эта мысль приходила к нему уже не первый раз, но он гнал ее прочь. Всадник сказал что-то еще, и Скаурус, отрываясь от своих размышлений, переспросил:

— Извини, ты что-то сказал?

Недовольство снова отчетливо проступило на лице камора: на что годится этот человек, если он даже не слушает, что ему говорят? Скаурус покраснел. Повторяя слова медленно, словно разговаривая с глупым ребенком, камор произнес:

— Ты должен свернуть лагерь в три дня. Туризин и его люди находятся далеко на западе. Я поскачу, встречу их, приведу сюда, чтобы вы соединили свои силы. Будешь ли ты готов к этому времени?

Трибун вздрогнул от возбуждения. Через три дня кончится их вынужденная изоляция, и он не будет больше отрезан от мира. Свернуть лагерь в три дня? Если римляне не сумеют этого сделать, они не заслуживают больше чести зваться римлянами.

— Мы будем готовы, — сказал он.

Кочевник скептически посмотрел на ров, палисад, на маленький военный городок. Для него и его отряда подготовиться к походу и выступить было делом нескольких минут, а не часов и дней.

— Через три дня, — повторил он, и слова эти прозвучали предупреждением. Не дожидаясь ответа, камор развернул лошадь и умчался. По его мнению, он и так уже потратил много времени, уделив целый день какому-то жалкому городишке.

Катриш, несший вахту на западном краю долины Аптоса, помахал поднятой кверху меховой шапкой. Лаон Пакимер, стоявший рядом с Марком, махнул ему в ответ в знак того, что понял сигнал. Первые всадники Туризина Гавраса появились вдали.

— Подготовиться к построению! — крикнул трибун.

Трубы и корнеты букинаторов разнесли его приказ по лагерю. Солдаты быстрым шагом двинулись к месту построения и заняли позиции позади девяти сигнштандартов манипул. Даже спустя полтора года Скаурус грустил по орлу легиона, который остался в далекой Галлии.

Позади пехоты выстроились конники-катриши. Пакимер не пытался поставить их в аккуратные ряды. Они выглядели теми, кем были в действительности, — иррегулярной кавалерией, в бою больше полагающейся на свою стойкость, чем на порядок и дисциплину.

Большая часть жителей Аптоса высыпала из города и толпилась вдоль дороги. Отцы посадили малышей на плечи, чтобы те могли видеть происходящее — Фос знает, когда еще какой-нибудь Император будет проходить через город Из разговоров, которые доходили до Марка после появления разведчика-камора, он знал, что половина толпы гадала — в каком месте корыта лошади Туризина коснутся земли. Те, кого, подобно вдове Форкоса — Нерсе, уже задела война, тоже были здесь.

— Ааах! — выдохнула толпа, завидев первых двух всадников Туризина, несших большие белые зонтики. Скаурусу они показались чем-то вроде римских ликторов, несущих топоры, украшенные вензелями — символами власти. За первой парой всадников появилась вторая, затем третья, и вот наконец все двенадцать пар, несших над собой зонты двенадцати ярких цветов — полный почетный караул, положенный Императору, оказались в долине. Напрягая зрение, трибун разглядел и самого Туризина, ехавшего за стражей на чудесном белом коне. Только пурпурные сапоги выдавали его высокое звание, одежда же и вооружение были хорошими, но не более того. Даже провозгласив себя Императором, Гаврас остался верен своим скромным привычкам.

Армия, состоящая в основном из кавалерии, как это было принято у видессиан, медленно двигалась за ним по дороге. Из всех известных империи народов только халога предпочитали сражаться пешими. Римская тактика многим здесь открыла глаза на преимущества, которыми обладает хорошо обученная пехота. Половина солдат Императора была из васпуракан — неудивительно, что он отчеканил свою монету по васпураканским стандартам веса.

— Бравые парни, — заметил Гай Филипп, и Скаурус кивнул. Заносчивость, замечавшаяся даже в манерах людей Туризина, говорила о большой уверенности в своих силах. После поражения у Марагхи нелегко было оставаться самим собой, многие пали духом, но сейчас вид войска Туризина говорил о том, что не все еще потеряно. Марк почувствовал, как дух его крепнет. Он попытался сосчитать, сколько воинов сопровождало Гавраса. Около тысячи их спустилось в долину… теперь две, три тысячи… Нет, вероятно, не так уж много, это тянется в пыли длинный обоз с припасами. Скаурус заметил и женщин — около двух тысяч. Хорошая, крепкая передовая часть. Через несколько минут вся армия Туризина будет здесь, и тогда можно будет точно сказать, сколько тот привел солдат.

Гаврас заметил трибуна и дружелюбно, совсем не по-императорски помахал ему рукой. У Марка потеплело на душе, и он махнул рукой в ответ. Второй отряд все не появлялся.

— Геркулес… — прошептал Гай Филипп еле слышно. — Я думаю, что это и есть всяего армия.

Марку хотелось плакать и смеяться одновременно. И это— всепобеждающая армия Туризина Гавраса, войско, которое вернет ему Видессос, свергнет узурпатора и прогонит из Империи каздов?

Если не считать нескольких сотен всадников Пакимера, у него самого было почти столько же солдат. И тем не менее носители зонтиков прошли мимо собравшихся у дороги жителей Аптоса, и те низко склонились, отдавая дань уважения Императору. Когда отряд Туризина поравнялся со Скаурусом, Лаон Пакимер встал на колени, а затем и распростерся ниц перед повелителем. Его примеру последовали и Газик Багратони, и Зеприн Красный, стоящие рядом со Скаурусом. Римляне, в полном соответствии а республиканскими традициями своей родины, никогда не преклоняли колен перед Маврикиосом. Не сделали они этого и сейчас. Марк ограничился глубоким поклоном. Он вспомнил, как был разгневан младший Гаврас в первый раз, когда он не распростерся ниц перед Императором.

— А ты все такой же упрямый? — сказал Туризин, подъезжая к трибуну.

Марк поднял голову и посмотрел Императору в глаза. Туризин держался с прежней уверенностью, и на лице его была прежняя легкая усмешка, которую так любили видессиане, когда он был просто братом Маврикиоса. Ирония светилась в его глазах — та самая ирония, которая приводила в недоумение собеседников молодого Гавраса, не знавших, насколько серьезно относится к ним Туризин. Взгляд его глаз стал, однако, более тяжелым и внимательным, и римлянину на миг показалось, что он видит перед собой Маврикиоса.

— А вы узнали бы меня, ваше величество, если бы я вел себя иначе?

Туризин улыбнулся, обвел глазами ряды молчаливых римлян, подсчитывая их число, точно так же, как это минуту назад делал трибун, разглядывал отряд Императора, и промолвил:

— Ты более чем скромен при таких успехах. Наверно, ты владеешь искусством магии, если сумел вывести свой отряд в целости. Ведь ты был в самой гуще боя?

Скаурус пожал плечами. Хуже всего пришлось тем, кто был рядом а Маврикиосом. Халога бились за Императора до последнего человека и погибли вместе с ним. Он ничего не сказал об этом, но Туризин прочитал это в его глазах и перестал улыбаться.

— Мы еще сведем с ними счеты, — сказал он тихо. — И долг будет заплачен с лихвой, если уж на то пошло.

Это обещание помогало забыть о том, что в битве с Каздом погиб Маврикиос, а вместе с ним полегла и его пятидесятитысячная армия. Младший брат погибшего Императора должен уничтожить Казд, но теперь ему будет мешать гражданская война, а силы его, включая римский отряд, уменьшились по сравнению с силами Маврикиоса в десять раз.

— Ты можешь приказать своим солдатам разойтись, — сказал Туризин Марку. — Терпеть не могу долгих церемоний. Собери своих офицеров, достань вина, и мы сможем потолковать.

— Значит, этот маленький паршивец действительно бежал с поля боя? — презрительно фыркнул Туризин. — Я слышал об этом, но не мог поверить, хотя речь и шла об Ортайясе. — Он покачал головой. — Ну что же, еще одна причина наказать его, хотя и одной было более чем достаточно.

Держа в руке глиняную кружку, он сидел на стуле, положив ноги в красных сапогах на стол, и походил на простого солдата, отдыхающего после долгого похода. Его командиры — васпуракане в видессиане — тоже расслабились.

Маврикиос, стремясь повысить авторитет своей власти, прибегал иногда к долгим замысловатым церемониям, хотя и считал их глупыми. Туризин же вовсе не обращал внимания на формальности.

Он внимательно выслушал рассказ Скауруса о скитаниях римлян и хлопнул себя по колену, когда трибун рассказал, как использовал фокус Ганнибала, чтобы оторваться от каздов.

— Ты погнал стадо на кочевников? Неплохая штука и вполне справедливая, — восхитился он.

Трибун не упомянул о «подарке» Авшара. Как только разведчик-камор дал ему знать, что Туризин находится неподалеку, он похоронил голову Маврикиоса. Когда рядом настоящий Император, риск встретить самозванца значительно уменьшается.

— Ну, хватит болтать про нас, — сказал Виридовикс римлянину и повернулся к Туризину. — Где же пропадал ты, друг? Несколько месяцев мы не знали, жив ли ты или попал в царство фей, чтобы вернуться оттуда через сто лет всеми забытым и никому не нужным.

Туризин не обиделся, и это было хорошо. Виридовикс всегда и всем говорил то, что думал, невзирая на должности и звания.

История Туризина была такой, какой и ожидал услышать ее трибун. Потрепанное правое крыло видессианской армии отступало через безлюдные области васпураканских гор, где местность была еще более изрезана, чем та, по которой шли римляне. Остатки армии постепенно таяли, рассыпались на маленькие группы и уходили на восток.

— Именно это я и предположил, когда увидел пришедших с тобой людей. Деревенские балбесы и трусы исчезли: погибли в бою или дезертировали, — прокомментировал Гай Филипп рассказ Туризина.

— Так и было, — согласился тот.

В одном солдатам Императора пришлось тяжелее, чем римлянам: казды преследовали их по-настоящему, и потребовалось три-четыре тяжелейших боя, чтобы прикрыть тыл и оторваться от врага.

— И вел их тот проклятый дьявол в белом плаще, — заметил один из видессианских офицеров. — Он прилип к нам хуже, чем пиявка, и высосал из нас изрядное количество крови.

Марк и его офицеры насторожились и подались вперед.

— Ага, значит, Авшар все-таки преследовал вас, — сказал трибун. — Мы ничего не слышали о нем здесь и не знали, чтоудержало его от нападения на Видессос.

— Я и сейчас этого не знаю, — призвался Гаврас. — Он исчез через две недели после битвы, и я понятия не имею, где он сейчас. Но именно его отсутствие спасло нас. Без него казды, самые храбрые и жестокие, превращаются в беспорядочную банду, зато с ним… — По выражению лица Туризина можно было понять, что слова, замершие на его языке, были слишком горькими.

Индакос Скилицез — офицер, упомянувший об Авшаре, — обратился к Марку:

— А что, в Аморионе люди сошли с ума? Мы послали в город гонца, чтобы объявить о новом Императоре Туризине, а они избили его до полусмерти и выгнали. Клянусь маленькими солнцами Фоса, даже во время гражданской войны у послов есть свои привилегии.

Будучи видессианским дворянином, Скилицез знал, о чем говорил.

— Сейчас Аморион — город Земаркоса, и его слово там закон, — ответил Марк. Задумался на минуту, и вдруг новая мысль поразила его. — Твой посол случайно не был васпураканином?

— Хаик Амазасп? — Туризин кивнул. — Да, он из Васпуракана. Но какое это имеет отношение к… О-ох.. — Он помрачнел, вспомнив, как жрец-фанатик хотел разгромить «еретиков» и просил поддержки у Императора. — Этот безумец с радостью поддержит Ортайяса, хотя получит от него не слишком много.

— Ты отомстишь за нас? — взволнованно воскликнул Сенпат Свиодо. — Клянусь, ты об этом не пожалеешь. Аморион — хорошая база для похода на восток, и тебе это известно не хуже моего.

Юный васпураканин даже привстал со своего стула. Гагик Багратони тоже стал медленно подниматься, и на его лице была написана мрачная решимость. Туризин махнул рукой, призывая их сесть.

— Мы должны без промедления идти к Видессосу. Захватив столицу, мы возьмем в свои руки всю Империю, без этого ни один город, ни одна провинция не будут нашими до конца.

Увидев разочарование офицеров, он продолжал:

— Если вы ничего не имеете против того, чтобы за вас отомстил кто-нибудь другой, то будете удовлетворены. Из Фанаскерта на восток двигаются намдалени, в марте они подойдут к Амориону. Они разнесут город Земаркоса в клочья, если он хотя бы заикнется об их религии и о «ереси», а я думаю, бес фанатизма заставит его это сделать.

Гаврас говорил спокойно, с каким-то мрачным удовольствием, слова его убедили васпуракан. Скаурус тоже был согласен с тем, что любая провокация против намдалени обернется Земаркосу боком. Шесть-семь тысяч всадников тяжелой кавалерии шутить не станут. Так-так, значит, солдаты Княжества тоже двинулись на восток, подумал он. Армии поплыли, как льдины, едва только кончилась зима.

И тут в голову трибуна пришла мысль о том, что у Намдалена сейчас гораздо больше солдат, чем у Туризина.

— Какие отношения сейчас между вами и островитянами? — спросил Марк.

— Взаимное недоверие, как всегда, — ответил Гаврас. — Если у них появится возможность, они вцепятся нам в глотку. Я, правда, не собираюсь предоставлять им ее, но…

— Вероятно, солдаты Ономагулоса уже пришли с юга и будут наблюдать за ними, — предположил Марк.

— Что? Баанес жив? — Теперь пришла очередь Императора удивляться.

— Жив, если можно доверять известиям, которые приносят на хвосте торговцы, — сказал Гай Филипп, все еще сомневающийся в верности этих слухов.

Однако Туризин не видел в этом ничего невероятного.

— Старого лиса не так-то легко прикончить. Силы у него еще есть, — пробормотал Гаврас.

Ага, подумал Марк, ты, кажется, не слишком обрадовался этой новости.

Когда Аптос исчез за поворотом дороги, Гай Филипп тяжело вздохнул:

— Первый раз за многие годы я жалею о том, что нам нужно трогаться в путь.

— Во имя богов, почему? — удивленно спросил Марк.

Идти под ласковым солнцем было удивительно приятно. После теплых дождей холмы покрылись зеленым ковром, но влаги было еще недостаточно, чтобы превратить пыльные видессианские дороги в моря грязи. Воздух был чист и свеж, весело щебетали птицы, порхали бабочки — яркие крылья их еще не обтрепал ветер.