Дверь аптеки, расположенной в нескольких минутах ходьбы, была открыта. Ларсен решил зайти и узнать, как у них обстоит дело с прохладительными напитками. Сейчас он с удовольствием выпил бы чего-нибудь холодного, впрочем, не отвернулся бы и от теплого. Деньги в кармане еще оставались. В Уайт-Салфер-Спрингс полковник Гроувз оказался щедрым. С Ларсеном обращались как с национальным достоянием, и он легко привык к этому.
      Внутри магазинчика царил мрак: электричества не было.
      - Есть здесь кто-нибудь? - окликнул Ларсен, двигаясь по проходу.
      - Есть, - ответил женский голос. Но ее ответ был не единственным. С более близкого расстояния донеслось удивленное шипение. Вокруг витрины ходили двое ящеров. Витрина была выше, чем они. Одни сжимал в лапах оружие, другой держал целую кучу фонариков и батареек.
      Первым порывом Ларсена было повернуться и броситься бежать со всех ног. Он не знал, что его занесло на занятую врагом территорию. Йенс чувствовал себя так, словно к нему был прикреплен плакат с надписью трехфутовыми буквами:
      ОПАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК - ЯДЕРНЫЙ ФИЗИК
      К счастью, он не поддался этому порыву. Довольно быстро Йенс сообразил: для ящеров он просто еще один человек. Возможно, он живет в Страсбурге - это все, что они могли знать.
      Ящеры стремительно покинули магазинчик, унеся добычу.
      - Они же вам не заплатили; - воскликнул Йенс. Подумав, он понял, что изрек самую идиотскую в своей жизни фразу.
      У женщины, которая находилась за прилавком с лекарствами, хватило чувства юмора, чтобы достойно ответить на такую глупость.
      - И даже не застрелили, - сказала она. - Так что, думаю, мы с ними квиты. Что вы хотели?
      Оказавшись перед лицом столь неопровержимой логики, Ларсен ответил в том же духе:
      - Моя машина сломалась неподалеку от вашего города. Я ищу кого-нибудь, кто мог бы ее починить. А если у вас есть кока-кола или что-то подобное, я это куплю.
      - У меня есть пепси-кола. Пять долларов, - иформиро-вала женщина.
      Грабиловка здесь была почище, чем в Уайт-Салфер-Спрингс, но Ларсен заплатил без пререканий. Теплая шипучая пепси-кола проскользнула в его горло, словно нектар богов. И тут же рванулась вверх. Интересно, можно ли взорваться от такого количества углекислого газа? Когда глаза перестали слезиться, Йенс сказал:
      - Теперь насчет моей машины...
      - Дальше по Норт-Вустер, сразу за магазином "Гарвер Бразерс", находится гараж Чарли Томпкинса. - Хозяйка магазинчика показала рукой, где расположена улица Норт-Вустер. - Если кто и может помочь вам, то скорее всего он. Благодарю за покупку, сэр.
      Наверное, она и ящерам сказала бы то же самое, не появись он здесь и не окликни ее. Очень может быть; эта женщина, похоже, всегда сохраняла невозмутимость. Когда Йенс подал ей пустую бутылку из-под пепси, продавщица нажала на кассовом аппарате клавишу "Без продажи", выдвинула ящик, достала оттуда мелкую монету и подала ему.
      - Ваш залог, сэр.
      Удивленный Йенс сунул монету в карман. Залоговая стоимость не выросла вместе с ценами. "Разумеется, ведь эти деньги торговцы выплачивают обратно", подумал он.
      Страсбург был не слишком велик, чтобы в нем заблудиться. Норт-Вустер Йенс разыскал без труда. Громадная реклама возвещала о нахождении на этой улице магазина "Гарвер Бразерс". В отличие от множества щитов, что встречаются на дорогах близ городишек, тот, который попался Йенсу на пути сюда, не преувеличивал. Знаменитый магазин занимал несколько акров площади. Стоянка перед ним могла вместить сотни машин. Сейчас там находились грузовики, как попало стоящие поперек белых разграничительных линий на асфальте. Таких грузовиков Йенс ирежде не видел: они были больше, тише и имели более гармоничные очертания. Когда один отъехал. Йенс не услышал ни шума, ни грохота, ни рева. Выхлопных газов тоже не было.
      В "Гарвер Бразерс" хозяйничали ящеры. Двое из них стояли перед магазином, держа оружие наготове на тот случаи, если небольшая толпа людей, собравшихся на другой стороне улицы, вдруг поднимет шум.
      Йенс подошел к собравшимся горожанам. Двое или трое человек искоса посмотрели на него. Для них он был Чужак с большой буквы. До поступления в колледж Йенс рос в маленьком городке. Он знал: можно прожить здесь двадцать лет, и все равно ты будешь считаться чужаком - в лучшем случае чужаком с маленькой буквы.
      - И не стыдно им, черт побери! - сказал кто-то.
      Собравшиеся кивнули. Ларсен воздержался. Поскольку он не был жителем этого городишка, его мнение автоматически лишалось всякой ценности. Он просто стоял и смотрел.
      Ящеры знали, какие товары им нужны. Они вышли из магазина, неся на чешуйчатых плечах мотки медной проволоки, различные виды ручных инструментов. На одной тележке они катили электрогенератор, а на другой - станок.
      Йенс попытался произвести инвентаризацию их добычи. Вначале он ничего не понял. Потом сообразил: ящеры брали преимущественно инструменты, которые могли помочь в работе с оборудованием, а не готовые товары земного производства.
      Он почесал голову, не зная, о чем это может говорить. С одной стороны, это могло означать, что захватчики обосновались надолго. С другой - что их собственные запасы невелики и им приходится для пополнения красть все, что годится. Если так, это - приятное открытие.
      - Шайка гнусных мародеров, вот они кто, - сказал кто-то в толпе, когда отъехал очередной грузовик.
      Большинство собравшихся согласились с ним. На это раз Ларсен тоже позволил себе кивнуть. По каким бы причинам ящеры ни громили "Гарвер Бразерс", они знали, что и зачем берут.
      - Извините, - спросил наконец Ларсен, - кто-нибудь в курсе, открыт ли сейчас гараж Чарли Томпкинса?
      - Прямо сейчас он закрыт, - ответил человек, обозвавший ящеров мародерами. - Закрыт, поскольку Чарли Томпкинс - это я. Чем могу быть полезен, мистер?
      - У меня сломалась машина. Это случилось примерно в миле от вашего города, - объяснил Ларсен. - Не сможете ли вы посмотреть, что с ней?
      - Почему бы и нет? - улыбнулся механик. - Нельзя сказать, чтобы нынче я был перегружен работой. Думаю, вы это и сами видите. Так что там у вас произошло?
      Когда Йенс ему рассказал, Томпкинс нахмурился:
      - Веселого мало. Но сперва посмотрим на месте. Зайдемте ко мне в мастерскую, надо взять кое-какие инструменты.
      Хозяйка аптеки оказалась права: гараж находился почти сразу за магазином "Гарвер Бразерс". Томпкинс достал свой ящик с инструментами. На вид ящик был достаточно тяжелым, поэтому Ларсен предложил:
      - Если хотите, я его понесу. Все-таки это довольно далеко.
      - Не беспокойтесь. Мы его повезем.
      Механик подвел Ларсена к велосипеду, у которого спереди была приварена скоба. Ручка ящика плотно навешивалась на эту скобу. Томпкинс взобрался в седло и махнул Лар-сену:
      - Вы сядете сзади. Я предпочитаю не тратить бензин. К тому же у велосипеда меньше железок, чем у машины, и, если что сломается, мне его легче починить.
      Слова Томпкинса звучали вполне убедительно, однако Ларсен не ездил на багажнике со времен начальной школы.
      - Он выдержит нас двоих? - спросил он механика. Томпкинса это рассмешило.
      - Дружище, я как-никак буду потяжелее вас. Пусть вы ростом выше, зато тощий, как спичка. Обещаю, что докачу без приключений.
      Особых приключений не случилось, а мелкие неприятности были вызваны тем, что Ларсен давно не садился на велосипед и его телу понадобилось некоторое время, пока оно не вспомнило, как держать равновесие. Чарли Томпкинс молча сглаживал вихляния Йенса. От этого Ларсену было еще более неловко: неужели можно разучиться сидеть на велосипеде?
      - Откуда будете, мистер? - спросил Томпкинс, когда они проехали плакат, приглашавший всех в Страсбург.
      - Из Чикаго, - ответил Ларсен. Механик повернул к нему голову. Ларсен расценил это как лихачество, но промолчал.
      - И вы что, откуда-то возвращались в Чикаго? - через плечо спросил механик.
      - Верно. А что особенного?
      - Да так, ничего. - Томпкинс приналег на педали, затем грустно добавил: Понимаю, вы, наверное, просто не хотите говорить об этом с первым встречным. Чикаго-то до сих пор держится, правда? Я уверен, это так. Я не спрашиваю у вас, так это или не так. Вижу, вам не хочется, чтобы ящеры пронюхали, что вы туда едете.
      - Да откуда ящерам... - Голос Ларсена сник. - Вы хотите сказать, что люди могут им донести?
      Йенс уже знал, что среди людей есть коллаборационисты ящеров: варшавские евреи, китайцы, итальянцы, бразильцы. До этого момента он никак не предполагал, что могут существовать американские коллаборационисты. <Как это наивно с моей стороны", - подумал он.
      - Некоторые из кожи вон вылезут, чтобы поладить с боссом, кто бы ни был этот босс, - сказал Томпкинс. - Не ваш ли там "плимут" загорает?
      - Да, мой.
      - Что ж, посмотрим-ка ему в пасть.
      Томпкинс ногами притормозил велосипед. Вместе с Йенсом они слезли. Механик снял ящик с инструментами, обошел вокруг замершего автомобиля и поднял капот. Как только обнажились внутренности "плимута", Томпкинс наклонился и стал внимательно рассматривать моторный отсек.
      Рассмотрев, что к чему, он тихо и невесело присвистнул:
      - Ну, мистер, жуть не хочется вам говорить, но у вас треснул шкив. Вскоре он присвистнул во второй раз: - И еще у вас клапана стерты в срань, уж простите за грубое слово. Чем заливали бак, интересно бы знать?
      - Тем, что попадалось мне на пути и имело способность гореть, - честно признался Ларсен.
      - Мне понятно, что с вашей машиной и почему она дальше не поехала. Но, ей-богу, даже в старые добрые времена я бы не смог починить этот драндулет в одиночку. А сейчас сомневаюсь, что машину вообще можно починить. Противно говорить вам это, но и врать тоже не хочу.
      - Как же мне тогда добраться до Чикаго? Ларсен задавал этот вопрос вовсе не Томпкинсу: то был глас вопиющего в пустыне. Когда он проезжал Огайо, направляясь на восток, ящеров в этой северной части штата и в помине не было. И тогда машина его была в весьма хорошей форме.
      - Но туда же не целую вечность идти, - сказал Томпкинс. - Ну сколько получается: триста миль, четыреста? Можно попробовать.
      Йенс раздраженно посмотрел на механика. Сколько же получится, если добираться на своих двоих? Самое малое две недели, а то и месяц. Идти по захваченной ящерами территории, скрываться от врагов? И скорее всего прятаться и от бандитов тоже? (Еще одна реальность, которую он никак не ожидал встретить в Америке.) А тут и зима не за горами; небо уже утратило прозрачную летнюю голубизну. К моменту его возвращения Барбара будет считать своего мужа погибшим. Если он вообще вернется.
      Взгляд Ларсена упал на велосипед Чарли Томпкинса.
      - Слушайте, давайте меняться: на два ваших колеса - четыре моих. Вы можете пустить исправные детали на ремонт других машин.
      До прихода ящеров обмен "плимута", которому всего два года, на старый велосипед показался бы безумием. До прихода ящеров его машину, несомненно, починили бы даже в том случае, если бы она разбилась вдребезги. До прихода ящеров его машина вообще бы не сломалась, ибо он не стал бы лить в бак разную дрянь и колесить по бездорожью.
      Но теперь... Теперь Чарли Томпкинс перевел взгляд с велосипеда на "плимут" и медленно покачал головой:
      - С какой это стати, мистер? Потопав в Чикаго, вы же не потащите вашу колымагу с собой на спине? Я все равно распотрошу ваш "плимут", отдам я вам свой велик или нет.
      - Ну знаете...
      Ларсену хотелось убить механика. Сила этого чувства испугала его. Йенса почти тошнило. Сколько убийств уже произошло в этом порожденном ящерами хаосе на территории Соединенных Штатов и в мире? Времена становились все более безнадежными, риск, что тебя арестуют, резко уменьшился... так почему ж не убить, когда нужно?
      Чтобы побороть искушение, Йенс запихнул руки в карманы брюк. Среди ключей и мелких монет пальцы правой руки нащупали зажигалку марки "Зиппо". В отличие от "плимута", эта зажигался работала всегда, во всяком случае пока ему удавалось доставать кремни. И самогон в ней горел намного лучше, чем в двигателе машины.
      Йенс выхватил стальную коробочку, откинул крышку. Большой палец улегся на колесико зажигалки.
      - Можете не волноваться за свой велосипед, Чарли. Я сожгу эту чертову машину.
      Механик стал доставать из ящика разводной ключ. Во рту у Ларсена сделалось сухо - возможно, не он один подумывал об убийстве.
      И вдруг Томпкинс остановился. Его визгливый смех звучал странно, но это был смех.
      - Дерьмовые времена, - сказал он, на что Ларсен мог только кивнуть. Ладно, мистер, берите велосипед. Думаю, я сумею где-нибудь раздобыть другой.
      Ларсену стало полегче, но тревожное чувство оставалось. Его зажигалка могла спалить машину, однако против разводного ключа защищала плохо. Йенс подошел к багажнику машины, поднял крышку. Из двух стоявших там чемоданов он достал меньший и взял моток бечевки, затем захлопнул багажник. Йенс постарался как можно прочнее привязать этот чемодан к велосипедному багажнику, на котором недавно ехал сюда. Потом Ларсен снял с кольца ключ от багажника и швырнул Чарли Томпкинсу.
      Ларсен перекинул правую ногу через седло велосипеда, словно взбирался на лошадь. Если его мотало, когда велосипедом управлял Чарли, то теперь Йенс ощутил еще большую неуверенность. Однако ему удалось удержаться в седле и двинуться вперед.
      Проехав сотни две ярдов. Йенс улучил момент и оглянулся через плечо. Томпкинс уже вовсю рылся в чемодане, который пришлось оставить. Йенс нахмурился и приналег на педали.
      "У-2" гудел в ночной тьме, пролетая на столь низкой высоте, что секундное невнимание или просто какой-нибудь холмик могли бы стоить Людмиле Горбуновой жизни. "Кукурузник" оправдывал свою репутацию непревзойденного самолета в войне против ящеров. Более современные машины ВВС Красной Армии, летавшие с большей скоростью, лучше вооруженные, но вместе с тем имевшие цельнометаллические корпуса и более высокую минимальную высоту полета, полностью пропали из воздушного пространства. А этот устаревший учебный биплан, слишком маленький, медленный и едва заметный на своей малой высоте, продолжал нести службу.
      В лицо Людмилы, защищенное очками, дул холодный встречный ветер. В небе царила осень. Дожди шли почти беспрерывно. Летчица надула губы, невесело улыбнувшись. В прошлом году эта распутица с ее непролазной грязью здорово охладила пыл фашистов. Забавно, придется ли это время по вкусу бронемашинам ящеров, когда те попытаются двигаться, утопая по брюхо в раскисшей глине.
      На какое-то мгновение Людмила задумалась о том, как поступило вышестоящее командование с двумя немцами, которых она вывезла из украинского колхоза. Трудно было свыкнуться с тем, что смертельные враги неожиданно превратились в союзников, и столь же трудно было понять, что нацисты - такие же люди, как она сама. Было легче, когда они казались лишь маленькими серыми фигурками, разбегавшимися, точно вши, от очередей ее пулеметов.
      Людмил" взглянула на атлас, разложенный на коленях. Отсвет с приборной доски позволил ей свериться с установленным маршрутом полета. Самолет прошел над рекой. Быстрый взгляд на часы сообщил Людмиле, сколько времени она уже находится в воздухе. Да, это, должно быть, река Словечна, а значит, дальше нужно лететь на юг. Прямо сейчас.
      Дыхание Людмилы стало коротким и учащенным, когда впереди, на горизонте, она заметила огоньки. Ящеры до сих пор не отказались от дурацкой привычки освещать свои лагеря по ночам. Возможно, думали, что это поможет уберечься от наземных атак. Учитывая дальность и силу их оружия, может, "то действительно помогало. В конце концов, Людмила - не маршал Советского Союза, чтобы обладать всеми необходимыми знаниями тактики наземного боя. Зато она знала: когда видишь цель, стрелять по ней намного легче.
      Людмила не могла набрать высоту и затем беззвучно скользнуть в атаку, как она поступала, сражаясь против нацистов. Любой самолет, атаковавший Ящеров на сравнительно большой высоте, разлетался на мелкие кусочки. Горький опыт научил: держись пониже - имеешь шансы выжить.
      Шансы не всегда были в пользу людей; Ее авиаполк перестал существовать. От прежних двух десятков боевых подруг остались три или четыре летчицы. Разумеется, после этого авиаполк давно уже не делал массовых вылетов. Одновременное нахождение в небе большого количества самолетов вызывало гнев ящеров, как ничто другое. Теперь "кукурузники" летали поодиночке или вдвоем, но не звеном.
      Свет впереди становился ярче. Палец Людмилы опустился на гашетку спаренных пулеметов. Она разглядела: то, что поначалу было принято ею за холмик, на более близком расстоянии оказалось группой каких-то машин под маскировочной сеткой. "Грузовики", - подумала Людмила. Свои почти неуязвимые танки ящеры редко маскировали столь же тщательно, как люди.
      Людмила нажала гашетку. Под крыльями застрочили пулеметы. Маленький "У-2" качался, словно лист в осеннем воздухе. Искры трассирующих пуль помогали ей целиться.
      Ящеры почти сразу открыли ответный огонь. Судя по вспышкам выстрелов с земли, у них было больше оружия, чем у немцев. Людмиле показалось, что по самолету одновременно ударили десять тысяч автоматных очередей-. Матерчатая обтяжка крыльев "кукурузника" издавала звонкие хлопки, когда ее пробивали пули.
      Затем один из грузовиков превратился в бело-голубой шар вспыхнувшего водорода. Когда Людмила пролетала над этим местом, жаркая волна опалила ей щеки; эта жара пыталась лишить самолет управления. Девушка отчаянно сражалась с рулем и педалями, удерживая машину в воздухе.
      Позади нее от взрыва первого грузовика взорвалось еще несколько. Людмила выжала из "У-2" все его малые силенки, делая вираж навстречу спасительной темноте. Ящеры продолжали стрелять вслед, но выстрелов теперь было немного; остальные вражеские солдаты бросились тушить устроенные ею пожары. Когда тьма окутала самолет со всех сторон, Людмила ненадолго сняла одну руку с руля и хлопнула себя кулаком по бедру:
      - Нам не страшен серый волк!
      Добраться бы теперь домой. Ночной полет, даже когда просто летишь и не надо выполнять боевое задание, - дело нелегкое. Людмила сверилась с компасом и взяла курс ноль-четыре-семь. Он приведет самолет к посадочной полосе, с которой летчица взлетала. Людмила взглянула на часы и спидометр - два других незаменимых инструмента для ночных полетов. Где-то минут через пятьдесят она начнет кружить в поисках посадочных огней.
      Одно лишь то, что, выполнив задание, она уцелела, наполнило Людмилу гордостью и заставило вспомнить тех подруг, которым никогда больше не подняться в воздух. Эта мысль быстро развеяла ее радость, оставив лишь чувство усталости да нервозность от сохранившихся кусочков недавнего страха.
      То ли она была более умелым штурманом, чем думала, или сегодня ей повезло больше, чем обычно, но, сделав всего два круга, Людмила заметила тусклые посадочные огни. Они были прикрыты сверху и потому невидимы с большой высоты. Советские ВВС научились этому, когда воевали с Люфтваффе; в войне против ящеров ценность подобного урока была намного выше.
      Садиться в темноте нужно было крайне осторожно: наспех оборудованная взлетно-посадочная полоса не отличалась гладкостью. За такое приземление инструктор ОСОАВИАХИМа отчитал бы ее (жив ли он сейчас?) по полной программе. Все равно Людмиле не было стыдно. Она на земле, среди своих, целая и невредимая - до очередного задания. Об этом она сейчас даже не думала успеется.
      Как только Людмила выбралась из кабины "У-2", наземная команда покатила самолет под прикрытие. Женщина-механик указала на пулевые отверстия на материи, обтягивающей крыло. Людмила пожала плечами:
      - Заштопай их как можешь, подруга. Со мной все в порядке, с самолетом тоже.
      - Хорошо, - ответила механик. - Да, а тебя в землянке ждет письмо.
      - Письмо?
      Советская почта, работавшая с перебоями с самого начала войны, стала и вовсе хаотичной, когда ящеры переняли у нацистов эстафету уничтожения.
      - От кого? - с неподдельным удивлением спросила Людмила.
      - Не знаю. Оно в конверте, - ответила механик.
      - Неужели в конверте?
      Крайне редкие письма от братьев, отца и матери, которые получала Людмила, все были написаны на одной стороне листа, который затем складывался треугольником, и на обороте писался номер части и фамилия. С момента появления ящеров ей пришло лишь одно письмо от младшего брата Игоря - три размашистые торопливые строчки, сообщавшие, что он жив. Людмила быстро направилась к землянке.
      - Поглядим, кто это будет богатым, - говорила она на ходу. Занавески у входа не позволяли свету свечей просачиваться наружу. Евдокия Кащерина подняла голову от гимнастерки, которую чинила.
      - Ну как слетала? - по-свойски спросила она. В полку давно не отдавали положенные по уставу рапорты о проведенной операции, как это происходило раньше. Советские ВВС пребывали в настолько плачевном состоянии, что нынче не особо следили за соблюдением формальностей.
      - Довольно удачно, - сказала Людмила. - Приказ выполнен - подбила несколько грузовиков, которые были недостаточно замаскированы, вернулась живой. А как насчет письма?
      - Вон лежит, - махнув рукой, ответила Евдокия. - Неужели думаешь, что мы его куда-нибудь запрятали?
      - Только бы попробовали! - сурово произнесла Людмила.
      Обе женщины засмеялись. Людмила поспешила в уголок, где обычно спала. На темно-синем шерстяном одеяле светился аккуратный белый конверт. Людмила схватила его и поднесла к свечке.
      Прежде чем читать само письмо, она попыталась узнать по почерку на конверте, от кого оно. Здорово получить весточку от кого-нибудь из родных... Но, к ее удивлению и досаде, почерк оказался ей незнаком. Тем не менее, почерк был очень разборчивым: ее фамилия и номер части написаны большими печатными буквами, словно их выводил какой-то старательный первоклашка.
      - Так от кого письмо? - поинтересовалась Евдокия.
      - Пока не знаю, - сказала Людмила.
      - Может, от тайного воздыхателя, Людмила Вадимовна? Людмила раскрыла конверт, вытащила оттуда лист бумаги. Слова на нем были скорее нарисованы, чем написаны. Поначалу они показались ей совершенной бессмыслицей. Потом Людмила сообразила: письмо написано латинскими буквами и не по-русски. Оно было на немецком языке.
      Первой реакцией Людмилы был испуг. До прихода ящеров письмо на немецком языке обязательно попало бы к какому-нибудь сотруднику НКВД с твердокаменным лицом, который обвинил бы ее в предательстве. Однако цензоры, уж конечно, видели это письмо и решили пропустить его. И прочтение этого письма, возможно, ничем ей не грозит.
      "Храброй летчице, которая вытащила меня из колхоза..."
      Слово "летчица" была написано по-немецки, но с приписанным русскими буквами окончанием женского рода. "Колхоз" было написано по-русски, старательным школьным почерком.
      "...Надеюсь, с вами все в порядке, вы по-прежнему летаете и воюете с ящерами. Я пишу как можно проще, так как знаю, что у вас трудности с немецким, т он все равно намного лучше, чем мой русский. Сейчас я нахожусь в Москве, где работаю с вашим правительством над новыми способами ведения войны против ящеров. Эти способы..."
      Несколько слов были аккуратно вымараны. Значит, цензор все-таки видел это письмо. Какая-то доля страха вновь охватила Людмилу. Где-то там, в Москве, за получение письма от немца ее имя занесли в специальное досье. Пока Советский Союз и Германия продолжают вместе бороться против ящеров, это не столь важно. Если же их сотрудничество закончится...
      Людмила продолжала читать:
      "Надеюсь, мы встретимся снова. Это может произойти, потому что..."
      Здесь цензор замазал тушью еще несколько слов. Дальше письмо заканчивалось:
      "Наши страны были врагами, союзниками, врагами и вот теперь опять союзники. Жизнь - странная вещь, т так ли? Надеюсь, мы с вами не будем враждовать".
      Подпись в виде закорючки меньше всего была похожа на "Генрих Егер", но тем не менее означала именно это. Ниже все тем же четким почерком было добавлено: "Майор Шестнадцатой танковой дивизии", словно Людмила об этом забыла и нуждалась в напоминании.
      Она долго глядела на письмо, пытаясь разобраться в своих чувствах. Он был вежлив, умел говорить, не скажешь, что это самый уродливый мужчина, каких она видела, но... Но он был нацистом. Если она ответит на письмо, в ее личном деле появится еще одна пометка. В этом Людмила была уверена так же, как в наступлении завтрашнего дня.
      - Ну и как? - спросила Евдокия, не услышав никаких замечаний Людмилы.
      - Вы были правы, Евдокия Гавриловна, - ответила она. - Письмо действительно от тайного воздыхателя.
      * * *
      Вячеслав Молотов оглядел помещение. Еще несколько месяцев назад такое зрелище было просто невозможно представить: дипломаты стран-союзниц по антигитлеровской коалиции, дипломаты Оси; империалисты, фашисты, коммунисты и капиталисты... Они собрались все вместе, чтобы выработать общую стратегию против общего врага.
      Будь Молотов человеком иного склада, он бы улыбнулся. Но выражение лица наркома иностранных дел никогда не менялось. Молотов успел побывать в более невообразимых местах, когда плавал, словно пушинка, в кабинете вождя ящеров, жарком, как духовка, и расположенном за сотни километров от Земли. Тем не менее эта лондонская комната все равно была примечательна.
      Впрочем, эта комната могла находиться где угодно. Лондон был выбран потому, что Великобритания располагалась сравнительно близко от всех представленных держав, за исключением Японии. Ящеры не вторгались на Британские острова, а их нападения на корабли были достаточно хаотичны, и это давало каждому существенный шанс добраться сюда в целости и сохранности. И действительно, каждый участник совещания прибыл без осложнений, хотя открытие конференции запоздало. Ждали японского министра иностранных дел, который задержался, лавируя между захваченными ящерами районами Северной Америки.
      Единственным недостатком, который Молотов мог усмотреть в лондонской встрече, было то, что это давало Уинстону Черчиллю право председательствовать на ней. Молотов лично ничего не имел против Черчилля. Хотя и империалист, тот был стойким антифашистом, и без него Англия в 1940 году скорее всего подняла бы руки и пошла На соглашение с гитлеровцами. Это поставило бы Советский Союз в еще более сложное положение, когда через год нацисты двинулись на восток.
      Нет личной неприязни у Молотова к Черчиллю не было. Но у того существовала привычка не отступать. По всем меркам, британский премьер-министр являлся блестящим оратором. К сожалению, Молотов английского не знал, и даже самая великолепная речь, доходившая до ушей наркома через нашептывание переводчика, вскоре делалась тусклой и скучной.
      Подобное обстоятельство не беспокоило Черчилля. Толстый, коренастый, краснолицый, со своей извечной длинной сигарой, он являл собой образец капиталистического хищника, каким того изображали на советских карикатурах. Но в словах премьер-министра сейчас звучало открытое нежелание подчиниться ящерам:
      - Нам нельзя более уступать этим тварям ни дюйма земли. Это означает для человечества рабство на вечные времена.
      Корделл Халл, государственный секретарь Соединенных Штатов, скривил брови.
      - Если бы мы не были согласны с этим, нас здесь сегодня не было бы. Граф Чиано, например, не приехал.
      Молотов оценил камень, брошенный в итальянцев, которые за две недели до встречи перестали даже делать вид, что воюют против ящеров. Итальянцы дали имя фашизму; теперь они же показали его банкротство, изрядно струсив после первого же удара. Немцы, по крайней мере, имели мужество оставаться верными своим убеждениям. Муссолини, похоже, был лишен и того и другого.
      Переводчики вполголоса доводили содержание беседы до своих руководителей. Йоахим фон Риббентроп бегло говорил по-английски, поэтому пять дипломатов общались на трех языках и потому каждому требовались только два переводчика. Это обстоятельство хотя и замедляло переговоры, но все же позволяло их проводить.
      - Я считаю нашей первоочередной задачей здесь, - сказал Шигенори Того, не столько подтвердить необходимость борьбы против ящеров, с чем мы все согласны, сколько достичь уверенности, что мы не позволим отношениям враждебности, прежде существовавшим между нами, оказать отрицательное влияние на нашу борьбу.
      - Хорошая мысль, - согласился Молотов. Советский Союз и Япония сохраняли нейтралитет, что позволяло обеим странам направлять все усилия на борьбу с врагами, которых они считали более серьезными. Правда, враги Японии были союзниками СССР в его борьбе против Германии - партнера Японии по Оси. Дипломатия порой была делом странным.
      - Да, это так, - согласился Корделл Халл. - Мы прошли долгий путь в этом направлении. Вас, мистер Того, в недалеком прошлом едва ли пустили бы в Лондон, и еще более сомнительно, чтобы вам позволили добираться сюда через территорию Соединенных Штатов.
      Того поклонился, вежливо приняв ответ американца.
      - Следующим пунктом, к которому мы должны обратиться, - продолжил ведение собрания Черчилль, - являются трудности в оказании нами помощи друг другу. При нынешнем положении дел наш мир подобен куче мышей, боящихся кота. Это нетерпимо, и такого не должно быть.
      - Сказано смело. Впрочем, как всегда, господин премьер-министр, отреагировал Молотов. - Вы выдвигаете важный и вдохновляющий принцип, но, к сожалению, не предлагаете способов воплощения его в действие.
      - Поиск способов и является причиной, по которой мы согласились встретиться, несмотря на прошлые разногласия, - заметил Риббентроп.
      Молотов не удостоил его ответа. Если даром Черчилля было умение вдохновлять, то даром нацистского министра иностранных дел было изрекать очевидные истины. "Жаль, что этот напыщенный, самовлюбленный дурак не находился в Берлине, когда город исчез с лица земли, - подумал нарком иностранных дел. - По крайней мере, Гитлеру пришлось бы заменить его каким-нибудь умелым дипломатом".