Обнажив маленькие плоские зубы, ниппонец указал мечом на восток. Он произнес несколько отрывистых слов, вероятно означавших что-то вроде: "Пошевеливайся!" Теэрц пошел в указанном направлении. Офицер с солдатами окружили его, дабы быть уверенными, что он не попытается сбежать.
      Теэрц не имел намерения бежать. Если его не убили на месте, можно ожидать, что с ним будут обращаться хорошо. В плену у Расы находилось намного больше тосевитов, чем наоборот, и за неподобающее обращение с ее соплеменниками Раса отомстит в десять тысяч раз сильнее. Существовали и другие обстоятельства. Большие Уроды почти постоянно воевали между собой и при всем их варварстве разработали правила обращения с пленными врагами. Теэрц не знал наверняка, соблюдает ли Ниппон эти правила, но большинство тосевитских империй их соблюдали.
      Над головой с пронзительным звуком пронеслись истребители, направляясь туда, где опустилось кресло. Это, наверное, Гефрон и Ролвар пытаются спасти его от пленения. К сожалению, слишком поздно. Он не только угодил прямо на позиции Больших Уродов, но также их офицер сумел достаточно быстро уничтожить аварийный маяк и поспешно увести самого Теэрца с места приземления.
      Тем не менее Теэрц не считал свое положение слишком уж скверным. Вначале офицер привел его в медпункт. Ниппонский врач, перед глазами которого на странной проволочной конструкции были закреплены линзы, корректирующие зрение, перевязал запястье Теэрца и смазал каким-то жгучим дезинфицирующим средством порезы и царапины, которые тот получил при катапультировании. Когда врач закончил свою работу, Теэрц почувствовал себя значительно лучше.
      Затем тосевитский офицер опять повел его прочь от линии фронта. Рев истребителей стих; должны быть, пилоты его звена израсходовали боезапас и улетели на базу. Над головой почти непрерывно свистели артиллерийские снаряды. Большинство прилетало с запада и падало на позиции тосевитов. Между тем Большие Уроды отстреливались. Чересчур упрямы, чтобы вовремя сдаться.
      Теэрц двигался навстречу заре, которая занималась на востоке. С рассветом усиливался и огонь ниппонской артиллерии. Не имея приборов ночного видения, тосевиты были ограничены только теми целями, которые они могли видеть лишь естественным образом.
      У заднего фланга ниппонской системы укреплений Теэрца приняла новая группа Больших Уродов. Судя по тому, как офицер, взявший его в плен, вел себя с главарем группы, тот был куда более важной фигурой. Оба тосевитских офицера обменялись прощальными поклонами, и младший командир в сопровождении своих солдат направился обратно на передовую.
      Новый тосевит, в руках которого оказался Теэрц, сразу удивил его тем, что заговорил на языке Расы.
      - Пойдешь сюда, - сказал он.
      Акцент у него был ужасный, и слова он произносил отрывисто, но командир полета понимал его достаточно хорошо.
      - Куда вы меня ведете? - спросил Теэрц, радуясь представившейся возможности более полноценного общения, нежели язык жестов.
      Ниппонский офицер обернулся и ударил его. Теэрц зашатался и чуть не упал: удар был точно рассчитан.
      - Не говорить до тех пор, пока я не позволю тебе это! - закричал Большой Урод. - Ты сейчас пленный, а не хозяин. Подчиняйся!
      Послушание сопровождало Теэрца всю его жизнь. Возможно, этот тосевит и дикарь, но он говорит так, как говорят те, у кого есть право командовать. Командир полета инстинктивно отреагировал на тон ниппонца.
      - Можно мне сказать? - спросил Теэрц с таким смирением, словно обращался к главнокомандующему.
      - Хай, - ответил ниппонец. Это слово было Теэрцу незнакомо. Словно осознав это, тосевит перешел на язык Расы: - Говори, говори.
      - Благодарю вас, высокочтимый самец. - Не имея представления о чине офицера, Теэрц прибег к грубой лести, наградив того самым высоким званием. Высокочтимый самец, есть ли у вас места, где содержатся пленные из Расы? Разумеется, я не осмеливаюсь спрашивать, где они находятся.
      Ниппонец обнажил зубы. Теэрц знал: среди Больших Уродов то был жест дружелюбия, а не развлечения. Однако этот офицер менее всего выглядел дружелюбным.
      - Теперь ты пленный, - ответил тосевит. - Никому нет дела, что случится с тобой.
      . - Простите меня, высокочтимый самец, но я не понимаю. Вы, тосевиты, (Теэрц тщательно следил, чтобы не сказать Большие Уроды), - берете пленных, когда воюете между собой, и в большинстве случаев обращаетесь с ними хорошо. Справедливо ли относиться к нашим пленным по-другому?
      - Дело не в том, - ответил ниппонский офицер. - Быть пленным противоречит бушидо. - Это было ниппонское слово, и офицер объяснил его значение: - Против чести боевого самца. Настоящий боевой самец умирает раньше, чем его возьмут в плен. Быть пленным - недостойная жизнь. Становишься - как это вы говорите? развлечением для тех, кто тебя захватил.
      - Это... - Теэрц едва удержался, чтобы не сказать "безумие". - ...это не то правило, которому следуют большинство других тосевитов.
      - Они дураки, идиоты. Мы, ниппонцы, - так вы нас называете? - люди Императора. Наш образ жизни правильный и справедливый. Одна династия правит нами две с половиной тысячи лет.
      Он горделиво вздернул голову, словно эта ничтожная цифра была основанием для гордости. Теэрц счел за благо не говорить ниппонцу, что династия их Императора правит Расой в течение пятидесяти тысяч лет, что равняется двадцати пяти тысячам оборотов Тосев-3. Он разумно рассудил, что ничтожную гордость можно легко задеть огромной правдой.
      - И как же тогда вы поступите со мной?
      - Как захотим, - ответил офицер. - Ты теперь наш.
      - Если вы будете недостойно обращаться со мной, месть Расы падет на весь ваш народ, - предупредил Теэрц.
      Ниппонский офицер издал странный тявкающий звук. Вскоре Теэрц сообразил, что, должно быть, так Большие Уроды выражают смех.
      - Ваша Раса уже нанесла Японии громадный вред. Думаете, наше обращение с пленными может что-нибудь добавить к этому, да? Ты пытаешься заставить меня испугаться? Я тебе покажу. Я не побоюсь сделать вот это...
      Он ударил Теэрца, причем сильно. Командир полета зашипел от удивления и боли. Когда Большой Урод ударил его снова, Теэрц повернулся и попробовал дать отпор. Хотя он и был меньше, чем тосевит, у него имелись зубы и когти. Однако они не принесли Теэрцу пользы. Офицер даже не стал хвататься за меч или за небольшое огнестрельное оружие, висящее у него на поясе. Он где-то научился использовать в качестве смертоносного оружия собственные руки и ноги. Теэрц сумел лишь порвать его мундир. .
      Избиение руками и ногами продолжалось некоторое время. Наконец ниппонский офицер ударил командира полета в сломанное запястье. У Теэрца потемнело в глазах, как в момент катапультирования, и он испугался, что потеряет зрение. Словно совсем издалека, он услышал чей-то крик: "Достаточно! Достаточно!" Теэрц не сразу узнал в этом крике свой собственный.
      - Будешь еще говорить глупости? - спросил Большой Урод.
      Он стоял на одной ноге, готовый бить Теэрца и дальше. Если командир полета скажет "нет", тосевит, возможно, остановится. Если же скажет "да", офицер непременно забьет его до смерти. У Теэрца было такое ощущение, что офицера не особо заботит его ответ. В некоторой степени подобное безразличие было даже страшнее самого избиения.
      - Нет, я больше не буду говорить глупости! - выдохнул Теэрц. - Во всяком случае, постараюсь не говорить,
      Это маленькое дополнение выражало все неповиновение, остававшееся в нем.
      - Тогда вставай.
      Теэрц сомневался, что ему удастся встать. Но если он не сумеет этого сделать, у Большого Урода может появиться новая причина для избиения. Теэрц с трудом поднялся на ноги и обтер одной рукой глину с колен.
      - Что ты понял из происшедшего? - спросил ниппонский офицер.
      В его тоне командир полета уловил опасные нотки. Вопрос был далеко не риторический, и отвечать на него лучше всего так, чтобы удовлетворить тосевита. Теэрц медленно сказал:
      - Я узнал, что я ваш пленник, что нахожусь в вашей власти и вы можете делать со мной все, что захотите.
      Большой Урод исполнил движение головой вверх-вниз.
      - И ты будешь это крепко помнить? Да?
      - Да.
      Вряд ли подобное можно забыть...
      Ниппонский офицер слегка толкнул его:
      - Тогда пошли.
      Идти было больно, но Теэрцу это удавалось. Он не осмеливался оступиться: возможно, Большой Урод действительно преподал ему самый важный урок.
      Когда они подошли к транспортному центру, начало рассветать. Раса уже атаковала это место, по крайней мере один раз точно. Повсюду валялись искореженные грузовики.
      Но центр по-прежнему действовал. Ниппонские солдаты под монотонное пение разгружали матерчатые мешки с нескольких уцелевших моторных транспортных средств и с множества колесных повозок, запряженных тягловыми животными. Офицер что-то крикнул солдатам. Двое быстро подбежали. Поклонились офицеру и стали быстро о чем-то говорить.
      Офицер снова толкнул Теэрца, указав на повозку:
      - Пойдешь вон туда.
      Теэрц неуклюже вскарабкался на транспортное средство. Офицер жестом приказал ему сесть в один из углов. Он повиновался. Деревянные дно и стенки царапали его истерзанную кожу. Офицер и один из солдат тоже забрались к нему. Теперь офицер достал свое небольшое огнестрельное оружие. Солдат также нацелил на Теэрца винтовку. Командир полета едва не раскрыл широко рот. Должно быть, эти тосевиты сумасшедшие, если думают, что он в состоянии что-либо предпринять.
      Может, они и сумасшедшие, но не глупые - это точно. Офицер снова что-то сказал на своем языке. Самцы вокруг повиновались с таким рвением, которого не устыдились бы даже члены Расы. Солдаты растянули массивное грязное брезентовое покрывало и накинули на Теэрца и его стражников.
      - Теперь тебя никто не увидит, - сказал офицер и опять засмеялся шумным, лающим смехом.
      Содрогнувшись, Теэрц понял, что тосевит прав. С воздуха эта повозка не отличается от других, похожих на нее. Такие цели незачем обстреливать. Конечно, инфракрасное сканирование отметит, что температура внутри повозки выше, чем бывает при перевозке грузов. Но вряд ли кому-нибудь придет в голову заниматься сканированием.
      Какой-то тосевит в массивных сапогах уселся в передней части повозки, которая не была накрыта брезентом. От веса его тела повозка вздрогнула. Тосевит что-то сказал, но обращался он не к Теэрцу и не к Большим Уродам. Единственным ответом был негромкий храп одного из двух животных, запряженных в транспортное средство.
      Животные двинулись в путь. В это мгновение Теэрц обнаружил, что повозка не имеет рессор. Он также обнаружил, что дорога, по которой они едут, не заслуживает права называться дорогой. Первые же два толчка заставили Теэрца прикусить язык. После этого, ощутив во рту металлический привкус крови, он специально сжал челюсти и постарался не обращать на тряску внимания. От неспешного шага животных его болтало хуже, чем в кабине истребителя.
      Через какое-то время в пространство между верхом повозки и брезентовым покрытием начал просачиваться дневной свет. Двое тосевитов сидели не шевелясь. Их оружие оставалось направленным прямо на Теэрца. "Жаль, что на самом деле я не настолько опасен, как они считают", - подумал командир полета.
      - Можно мне сказать? - спросил он. Ниппонский офицер сделал движение головой. Надеясь, что это означает "да", командир полета попросил:
      - Не дадите ли вы мне воды?
      - Хай, - кивнул офицер.
      Он повернулся к солдату и что-то коротко ему сказал. Солдат подвинулся, достал сосуд с водой, висевший на правом бедре, отвернул крышку одной рукой (вторая держала винтовку направленной на Теэрца) и подал сосуд командиру. Тот в свою очередь передал его Теэрцу, предварительно убедившись, что Теэрц не сможет завладеть огнестрельным оружием.
      Теэрцу было нелегко воспользоваться сосудом с водой. Тосевиты могли прикладывать свои гибкие губы к отверстию, не позволяя воде расплескаться. Рот Теэрца был менее подвижен. Ему пришлось поднять сосуд над головой и лить воду прямо в рот. Но все равно часть воды стекла по краям его челюстей вниз и образовала две лужицы на полу повозки.
      Освежившись, Теэрц осмелился спросить:
      - Могу ли я также получить какую-нибудь пищу? Это слово напомнило Теэрцу, до чего же, пуст его желудок.
      - Ты можешь есть пищу, как мы? - Офицер помолчал, подбирая более точные слова: - Ты можешь есть пищу из этого мира?
      - Конечно могу, - ответил Теэрц, удивленный, что Большие Уроды сомневаются в этом. - Зачем бы мы стали завоевывать ваш мир, если потом не смогли бы пользоваться его ресурсами?
      Офицер хмыкнул, затем снова обратился к солдату. На этот раз движения солдата были медленными и неохотными. Ему пришлось положить винтовку на пол, чтобы добраться до мешка, висящего за спиной. Солдат достал оттуда завернутые в кусок материи две плоских беловатых зерновых лепешки. Одну из них он подал Теэрцу, другую тщательно завернул в материю и убрал обратно в мешок. После этого солдат вновь поднял винтовку. По тому, как он ее держал, было видно, что он способен без сожаления застрелить пленника.
      Теэрц взглянул на лепешку, которую сжимал в здоровой руке. Эта пища выглядела не слишком привлекательно - почему же тогда тосевитский самец так неохотно отдал ее? Через какое-то время Теэрц догадался, что две лепешки это, возможно, единственная пища, которая была у солдата. "Не забывай, они ведь варвары, - напомнил он себе. - В их мире по-прежнему существует такая вещь, как голод, а мы наносим удары по их линиям снабжения со всей силой, на какую способны".
      Теперь и сам Теэрц узнал, что такое голод. Он надкусил лепешку. Она была пресной и крахмалистой на вкус. Будь у него выбор, Теэрц ни за что не стал бы есть такую пищу. Однако его язык слизал подчистую последние крошки с пальцев. Теэрц чувствовал, что мог бы съесть еще одну такую лепешку, а может, и целых две.
      Слишком поздно в голову Теэрца пришла мысль, что не стоило показывать тосевитам, насколько он голоден. Ему не понравилось, как ниппонский офицер выпятил губы и обнажил зубы.
      Глава 10
      Сэм Иджер конвоировал двоих ящеров по коридору отдела зоологии комплекса Биологических лабораторий Халла. Он по-прежнему был в защитной каске и с винтовкой в руках, но больше по привычке, а не потому, что здесь это требовалось. Ящеры были послушными пленными. "Более послушными, чем оказался бы я сам, если бы угодил к ним в плен", - думал Сэм.
      Он остановился перед комнатой под номером "227-А".
      - Сюда, Сэмиджер? - спросил один из пленных на своем шипящем английском.
      Все пленные ящеры произносили его имя и фамилию как одно слово. Можно представить, какую мешанину сотворили бы они из слов "Сэм Финкельштейн".
      Иджер понимал, что он столь же отвратительно говорит на языке ящеров, как они по-английски. Но все равно старался как мог и потому ответил по-ихнему:
      - Да, храбрые самцы Ульхасс и Ристин, сюда.
      Сэм открыл дверь с матовым стеклом и дулом винтовки показал ящерам, чтобы те входили первыми.
      В приемной сидела девушка и вовсю стучала на старом разбитом "ундервуде". Когда дверь открылась, она прервала работу. Приветливая улыбка тут же сошла с ее лица, едва она увидела ящеров.
      - Не волнуйтесь, мэм, - быстро проговорил Иджер. - Я их привел на встречу с доктором Баркеттом. Должно быть, вы новенькая, иначе знали бы о них.
      - Да, это мой первый рабочий день, - ответила девушка.
      Посмотрев на нее внимательнее, Сэм увидел, что ей около тридцати. Его глаза сами собой скользнули к среднему пальцу ее левой руки. На нем было кольцо.
      Из кабинета появился доктор Баркетт. Он поздоровался с Ульхассом и Ристином на их языке; говорил он лучше Иджера, хотя и начал изучать этот язык совсем недавно. "Это потому, что он ученый чудак, а я всего-навсего полевой игрок из заурядной бейсбольной лиги", - подумал Сэм без особого раздражения. Кроме того, ящерам Иджер нравился больше, чем Баркетт; они говорили это всякий раз, когда Сэм вел их обратно.
      Поздоровавшись, Баркетт провел ящеров в свой кабинет и закрыл дверь.
      - Это не опасно? - встревоженным голосом спросила молодая женщина.
      - Не думаю, - ответил Иджер. - Ящеры не устраивают сюрпризов. Да и окно у Баркетта с решетками, так что им не убежать. А кроме того, - он подвинул стул, - я буду сидеть здесь и ждать, и, если они через два часа не выйдут, я войду в кабинет и вытащу их оттуда.
      Сэм полез в нагрудный карман рубашки, достал пачку сигарет "Честерфилд" (не его марка, но сейчас приходилось курить то, что удастся достать) и зажигалку
      - Не хотите ли закурить? - предложил он.
      - Извините, я не представилась: Барбара Ларсен. Да, спасибо, с удовольствием.
      Она перегнулась через стол, взяла сигарету и наклонилась, чтобы прикурить от поднесенной Сэмом зажигалки. Барбара проглотила дым, отчего у нее даже впали щеки. Подержав дым внутри, она выпустила в потолок длинный сизоватый шлейф.
      - О, как приятно! За последние два дня это первая сигарета. - Барбара снова глубоко затянулась.
      Прежде чем самому закурить, Сэм тоже представился.
      - Если вы заняты, не обращайте на меня внимания, - сказал он. - Считайте, что я - часть мебели.
      - Я печатаю без передышки с половины восьмого утра, так что могу позволить себе перерыв, - снова улыбнулась Барбара.
      Он прислонился к спинке стула и оглядел Барбару. На нее стоило посмотреть: хотя и не наделена красотой кинозвезды, но все равно очень хорошенькая. Круглое, улыбающееся лицо, зеленые глаза и янтарные волосы, прямые, но со следами завивки на концах. Чтобы начать разговор, Сэм спросил:
      - Ваш муж в армии?
      - Нет.
      Странно, этому можно было радоваться, но ее улыбка все равно погасла.
      - Он работал здесь, в университете, точнее - в Металлургической лаборатории. Но несколько недель назад уехал в Вашингтон. Он должен был давным-давно вернуться, но...
      Тремя быстрыми, отчаянными затяжками Барбара добила сигарету и раздавила окурок в квадратной стеклянной пепельнице, стоящей возле пишущей машинки.
      - Надеюсь, с ним все в порядке, - искренне сказал Сэм.
      Если этому парню срочно понадобилось ехать, зная, что, того и гляди, можно наткнуться на ящеров, значит, он занимается чем-то важным. Здесь у Сэма не повернулся бы язык пожелать кому-либо несчастья.
      - Я тоже надеюсь. - Барбара Ларсен изо всех сил пыталась скрыть страх в своем голосе, но Иджер все равно это услышал. Она показала на пачку "Честерфилда": - Надеюсь, вы не подумаете, что я хочу вас ограбить, но можно мне взять еще одну?
      - Разумеется.
      - Спасибо. - Закурив вторую сигарету, она склонилась над столом. - Хорошая сигарета, - сказала Барбара. Она стряхнула пепел. Увидев, что Сэм следит за движением ее руки, она невесело рассмеялась: - Машинка - просто кошмар для ногтей. Один уже сломался, а на трех других содран лак. Но знаете, посидев дома в четырех стенах, я вдруг почувствовала, что больше не могу так, что вместо этого надо попробовать заняться чем-то полезным.
      - Я понимаю. - Сэм встал и утопил в пепельнице окурок. Он не стал закуривать новую сигарету, ибо не знал, когда удастся раздобыть следующую пачку. - Мне кажется, что когда уйдешь с головой в дела, это помогает отогнать дурные мысли.
      - В какой-то мере помогает, но не настолько, как я надеялась. - Барбара махнула в сторону двери, за которой доктор Баркетт занимался с ящерами: - Как вам довелось сделаться охранником этих... существ?
      - Я воевал в отряде, который взял их в плен, это было к западу отсюда, ответил Сэм.
      - Повезло. Но я хотела спросить, каким образом вы стали их сопровождающим? У вас там что, тянули жребий?
      - Нет, конечно, - рассмеялся Сэм. - Фактически я нарушил старое армейское правило - вызвался добровольно.
      - В самом деле? - Барбара вскинула брови. - Боже мой, но чего ради?
      Несколько смущенно он рассказал Барбаре о своей увлеченности научной фантастикой. Ее брови вновь поднялись, на сей раз их кончики образовали над ее носом подобие узелка. Сэму уже приходилось видеть подобное выражение на лицах других людей, причем весьма часто.
      - Вас такие вещи скорее всего не интересовали? - сказал Иджер.
      - Честно говоря, нет, - созналась Барбара. - До того как нам с Пенсом пришлось переехать сюда из Беркли, я работала над диссертацией по средневековой английской литературе, так что в этом я ничего не смыслю. - Она умолкла и задумалась. - Но, наверное, фантастика лучше подготовила вас к тому, что происходит сейчас, чем мой Чосер<Чосер Джефри (1340-1400) - английский поэт. Один из первых памятников на английском литературном языке - его "Кентерберийскне рассказы". охватывающие жизнь разных социальных групп>.
      - М-м... может быть.
      Сэм готов был как обычно грудью встать на защиту книг, которые читал для собственного удовольствия. Но сейчас защищаться было не нужно, и от этого он почувствовал себя чем-то вроде граммофона, который завели и оставили крутиться, не поставив пластинки.
      - А вот я, если бы не умела печатать, - сказала Барбара, - то так и прозябала бы сейчас в нашей квартире в Броунзвилле.
      - В Броунзвилле? - Теперь брови вздернулись у Сэма. - Я не ахти как хорошо знаю Чикаго, - ("Если бы я когда-нибудь здесь играл, то знал бы", - пронеслась и исчезла мысль с быстротой иноземного истребителя), - но, насколько мне известно, это не слишком приятный район.
      - У меня там никогда не было неприятностей, - ответила Барбара, - С появлением ящеров различия между белыми я неграми вдруг стали такими незначительными, правда?
      - Похоже, что так, - согласился Иджер, хотя эти слова прозвучали весьма неубедительно. - Однако разного жулья в Броунзвилле хватает... Скажите-ка мне вот что. Когда вы закончите работу?
      - Когда доктор Баркетт посчитает нужным меня отпустить, - пожала плечами она. - Я же вам говорила, что первый день здесь. А почему вы спрашиваете?
      - Если хотите, я провожу вас домой... Послушайте, неужели это чертовски смешно?
      Продолжая смеяться, Барбара Ларсен запрокинула назад голову, потом издала звук, который можно было бы принять за волчий вой. Щеки Иджера вспыхнули. Барбара сказала ему:
      - Думаю, чисто теоретически мой муж одобрил бы эту идею, но не практическое ее воплощение. Если вы понимаете, что я имею в виду.
      - Я имел в виду вовсе не это, - возразил Иджер. Пока эти слова не сорвались с его губ, он не осознавал, что говорит не всю правду. Одна часть его разума делала это предложение вполне с невинными намерениями. Но другая, более глубинная, часть знала: если бы Барбара не приглянулась ему, он не завел бы такой разговор. Его даже немножко ошеломило, что эта женщина увидела его истинные намерения прежде, чем он сам.
      - Я не испугалась вашего предложения. Уверена, что у вас были самые добрые намерения, - сказала она, оправдывая Сэма за недостатком улик. - Мужчины, как правило, злятся, когда слышат "Нет, спасибо", либо не верят. Но мне кажется, вы не из таких.
      - Да, - согласился Сэм, постаравшись произнести это как можно более спокойнее.
      Барбара докурила вторую сигарету, взглянула на ручные часы (электрические на стене не работали) и сказала:
      - Вернусь-ка я лучше к своей работе.
      Она склонилась над машинкой. Пальцы быстро задвигались, и клавиши застрекотали как пулемет. Иджер знал нескольких репортеров, способных напечатать за минуту больше слов, чем Барбара, но таких было не много.
      Сэм развалился на стуле. Более легкой службы не придумаешь. Если только в кабинете у Баркетта что-то не произойдет или если Баркетту не понадобится спросить его о чем-нибудь (вероятность мала; похоже, этот ученый убежден, что уже все знает сам), ему остается лишь сидеть и ждать.
      Многие на его месте извелись бы от скуки. Но Сэм был ветераном многочасовых путешествий в автобусах и поездах и приобрел основательную закалку. Он стал думать о бейсболе, о научной фантастике, которую читал, чтобы убить время, переезжая из одного города в другой. Потом он подумал о ящерах, о своем небольшом боевом опыте.
      И конечно, он думал о Барбаре Ларсен. Как-никак она сидела рядом. Она тоже не забыла о присутствии Сэма: Барбара то и дело поднимала голову от машинки и улыбалась ему. Некоторые из его мыслей были приятными, но бессмысленными, которые возникают у любого мужчины, оказавшегося на какое-то время в присутствии хорошенькой женщины. Другие мысли Сэма имели оттенок горечи: ему хотелось, чтобы его бывшая жена с такой же любовью ждала его из поездок, с какой Барбара определенно ждала своего мужа. Как того зовут? А, Йенс. Знает ли это Йенс Ларсен или нет, но он счастливчик.
      Через какое-то время дверь кабинета доктора Баркетта отворилась. Оттуда вышел плотненький Баркетт, явно довольный собой, потом Ульхасс и Ристин. Иджер не слишком умел распознавать выражение их лиц, но никакой особой тревоги он у них не заметил.
      - Рядовой, мне нужно их видеть завтра в это же время, - сказал Баркетт.
      - Мне очень жаль, сэр, - сказал Иджер, которому вовсе не было жаль, - но, согласно графику, они должны провести весь завтрашний день с доктором Ферми. Вам придется выбрать другое время.
      - Я знаю доктора Ферми! - воскликнула Барбара. - Йенс работает с ним.
      - Для меня это очень неудобно, - заявил Баркетт. - Я буду жаловаться соответствующим военным властям. Как можно полноценным образом выполнять экспериментальную программу, если подопытных объектов доставляют в неподходящее время или когда заблагорассудится?
      Сэм понял, в чем дело: просто Баркетт, прежде чем планировать свои эксперименты, не удосужился заглянуть в график. Ему же хуже. Но вслух Сэм сказал:
      - Мне очень жаль, сэр, однако ученых у нас больше, чем ящеров, и нам приходится распределять пленных между всеми.
      - Слушайте! - возразил Баркетт. - Ферми же физик. Чему они смогут его научить?
      Скорее всего Баркетт задавал риторический вопрос, но Иджер тем не менее на него ответил:
      - Разве вам не кажется, сэр, что прежде всего его может интересовать то, каким образом они прилетели на Землю?
      Баркетт удивленно поглядел на него. Возможно, он думал, что вступление в армию освобождает человека от способности думать самостоятельно.
      - Доктор Баркетт, может, мне запланировать для вас очередную встречу с ящерами на самое ближайшее время? - спросила Барбара.
      - Да, сделайте это, - ответил он таким тоном, словно Барбара была частью мебели.
      Баркетт возвратился к себе в кабинет и с шумом захлопнул дверь. Барбара и Иджер переглянулись. Он усмехнулся, а она негромко засмеялась.
      - Я надеюсь, Барбара, ваш муж в целости и сохранности доберется домой, тихо сказал Сэм.
      Смех прекратился, словно его отсекли ножом.
      - Я тоже надеюсь, - сказала она. - Я беспокоюсь. Он отсутствует дольше, чем собирался.
      Ее взгляд остановился на двух ящерах, ожидающих дальнейших распоряжений Иджера. Сам кивнул. Без ящеров всем было легче жить.
      - Если кто-нибудь будет досаждать вам, пока его нет, дайте мне знать, сказал Сэм.
      Пока он играл в бейсбол, за ним не водилось славы крутого парня, но тогда у него не было и винтовки со штыком.
      - Спасибо, Сэм. Может, это и понадобится. Ее тон был весьма прохладным, она снова давала ему понять, что ему не следует быть одним из тех, кто досаждает ей. Иджер ответил маяча, сделав серьезное лицо: да, он все понял. Потом повернулся к ящерам и махнул дулом винтовки:
      - Пошли, важные персоны!
      Сэм отошел, пропуская их к выходу. Барбара Ларсен подняла трубку телефона, стоящего на столе, поморщилась и положила обратно. Гудка не было.
      " Все нынче работает с перебоями, - подумал Иджер. - Так что Баркетту придется подождать своей следующей встречи с ящерами".
      Двигатель "плимута" неожиданно затрещал, словно по нему дали очередь из пулемета. Йенс Ларсен узнал этот предсмертный звук мотора. На приборной доске сигналы температуры и заряда аккумулятора светились красным. Двигатель не перегрелся, а в баке еще оставалось горючее. У Йенса только не было больше автомобиля. Машина прокатилась несколько сотен ярдов, после чего пришлось нажать на тормоз, чтобы не перегораживать другим путь по Шоссе-250.
      - Дело дрянь, - произнес Ларсен, тупо глядя на сигналы приборной доски.
      Если бы он не заливал в бак разную дрянь; если бы не пытался ехать по разбитым бомбами дорогам, а иногда и вообще без дорог; если бы эти проклятые ящеры не вторглись сюда, он не застрял бы где-то на востоке Огайо, за целых два штата от того места, где рассчитывал оказаться.
      Йенс поднял глаза и взглянул сквозь пыльное, залепленное мухами ветровое стекло. Впереди маячили домики какого-то городишки. Механики из таких городков неоднократно помогали ему держать машину на ходу. Может, помогут и сейчас. Ларсен сомневался - прежде мотор его машины никогда так не трещал. Но все равно нужно попытаться.
      Покидая машину, он не стал вынимать ключ зажигания - вот удача для всякого, кому вздумается угнать "плимут". С шумом захлопнув дверцу со стороны водительского сиденья, Ларсен несколько разрядил свой гаев. Он вытащил пиджак, перебросил через плечо и зашагал по дороге в город.
      Движение на дороге ему не мешало. Фактически движения вообще не было. Йенс прошел мимо двух машин, которые, судя по всему, давным-давно торчали здесь на приколе. Дальше ему попался обгоревший остов еще одной;
      должно быть, по ней ударили с воздуха, отчего она съехала на обочину и перевернулась. Движущихся машин не было, так что собственные шаги по асфальту Йенс слышал без труда.
      У самой окраины города ему попался щит с надписью:
      ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СТРАСБУРГ. РОДИНУ "ГАРВЕР ВРАЗЕРС" - КРУПНЕЙШЕГО В МИРЕ МАЛЕНЬКОГО МАГАЗИНА:
      Пониже и помельче было написано:
      НАСЕЛЕНИЕ (1930) - 1303 ЖИТЕЛЕЙ
      Йенс с шумом выпустил воздух. Так и есть: классический американский провинциальный городишко. И хотя "новые" выборы прошли еще два года назад, здешний мэр, или как там его, не почесался внести исправления насчет числа жителей. Впрочем, стойло ли, если за эти годы население_из-менилось на каких-нибудь две-три дюжины?
      Йенс вошел в город. Первая бензоколонка, попавшаяся на его пути, была закрыта и заперта. Между двумя заправочными тумбами, соединенными паутиной, восседал жирный паук. Значит, бензоколонку закрыли не вчера. Это не слишком вдохновляло.