Гарри ТЕРТЛДАВ
      ФЛОТ ВТОРЖЕНИЯ
      КНИГА 1
      Вторая мировая война в самом разгаре. Россия, казалось бы, обречена пасть под натиском нацистской Германии. Но тут в войну вмешивается третья сила. Непредвиденный противник, прилетевший из глубин космоса. Прилетевший покорять Землю...
      Глава 1
      Главнокомандующий Атвар стремительно вошел командный отсек космического корабля "Сто двадцать седьмой Император Хетго" - флагмана флота завоевателей. Когда он появился, офицеры замерли на своих местах, но адмирал не обратил на них внимания. Между тем, окажись кто-либо из подчиненных настолько глуп, что забыл бы продемонстрировать должное уважение, Атвар бы это заметил... и запомнил.
      Командир корабля Кирел, который по искусности раскраски тела уступал только Атвару, встал рядом с ним у проектора. Атвар произнес слова, которые говорил каждое утро:
      - Осмотрим цель.
      Кирел коснулся панели управления своим когтистым указательным пальцем. Перед ними возникла серо-голубая, с белыми участками, сфера - точное изображение обитаемой планеты, плавающей в космическом пространстве.
      Все офицеры повернули глаза к голограмме. Атвар как обычно обошел вокруг проектора, что
      бы осмотреть изображение со всех сторон. Кирел двигался следом. Когда они вернулись к месту, с которого начали осмотр, Атвар, выпустив наружу раздвоенный язык, подвел итог своей обычной фразой:
      - Холодное место. Холодное и влажное.
      - И тем не менее оно хорошо послужит Расе и Императору, - ответил Кирел.
      Офицеры вернулись к текущим обязанностям, утренний ритуал закончился.
      - Жаль, - добавил Кирел, - что столь горячая белая звезда, как Тосев, насиживает такое холодное яйцо.
      - Да, жаль, - согласился Атвар.
      Этот холодный мир вращался вокруг звезды вдвое более яркой, чем солнце, под которым он вырос. Но, к сожалению, горячие лучи попадали лишь на внешнюю кромку биосферы. На Тосев-3 было не только слишком много водных пространств: на планете то тут, то там, попадались участки замороженной воды. Тогда как на трех планетах Империи замороженная вода редко встречалась вне лабораторных условий.
      - Господин адмирал, даже если климат Тосев-3 в среднем холоднее привычного нам, вряд ли это доставит серьезные хлопоты. Со временем эти края станут просто замечательными. - Он обнажил в улыбке мелкие острые зубы. - И с туземцами мы справимся быстро.
      - Клянусь Императором, так и будет!
      И хотя повелитель находился за много световых лет отсюда, Атвар инстинктивно на мгновение опустил глаза.
      Кирел в точности повторил ритуальный знак поклонения Императору.
      - Покажите еще раз материалы зондирования.
      - Будет исполнено.
      Кирел подошел к панели управления проектором. Тосев-3 .исчез, а его место заняло изображение типичного обитателя этой планеты: двуногого существа с красно-коричневой кожей, намного превосходящего ростом средних мужских особей Расы. Вокруг бедер аборигена был обвязан кусок материи, а в руках он держал лук и несколько стрел с каменными наконечниками. На макушке головы торчала густая черная шерсть.
      Затем этот двуногий исчез, а на его месте оказался другой, закутанный с головы до пят в грязные одеяния из сероватой материи. На кожаном поясе, стягивающем бедра, висел кривой железный меч. Рядом стояло какое-то ездовое животное, покрытое бурой шерстью, с длинной шеей и горбом на спине.
      Атвар указал на мохнатое животное, затем на одеяния двуногого.
      - Даже туземцы вынуждены защищаться от сурового климата Тосев-3.
      Он провел ладонью по ровным блестящим чешуйкам своей руки.
      Появлялись голографические изображения все новых и новых двуногих: у одних кожа была черной, у других золотисто-коричневой, а у некоторых она имела красноватый оттенок, настолько светлый, что это делало ее почти розовой. .Пока изображения чередовались, Кирел снова усмехнулся, указывая на проектор:
      - Вот, посмотрите! Устрашающий воин с Тосев-3.
      - Зафиксируйте это изображение. Пусть все внимательно его разглядят, приказал Атвар.
      - Будет исполнено.
      Кирел остановил поток голограмм. Каждый офицер в командном отсеке повернул один глаз в сторону изображения.
      Рассматривая тосевитского воина, Атвар рассмеялся. Этот туземец принадлежал к розовокожей расе, хотя об этом можно было судить лишь по его лицу. Защитный панцирь закрывал остальные части его тела столь же основательно, как и одежды того двуногого, что был показан ранее. На голове красовался остроконечный железный шлем с несколькими вмятинами. Одеяние состояло из покрытой пятнами ржавчины кольчуги, которая доходила воину почти до колен, а ниже, на ногах, были тяжелые кожаные сапоги. Тонкий плащ из голубоватой материи укрывал кольчугу от солнечных лучей.
      Животное, на котором восседал этот двуногий, - в общем-то, более изящное в сравнении с горбатым созданием, - выглядело уставшим от своей ноши. Из-за спины наездника торчала пика с железным наконечником. Остальное вооружение туземца состояло из прямого меча, ножа и щита с нарисованным на нем крестом.
      - Как вы думаете, насколько успешно эта особь сможет противостоять пулям, бронемашинам и самолетам? - риторически спросил Атвар.
      Офицеры улыбались, предвкушая легкое завоевание. Вскоре к владениям Императора будет добавлена четвертая планета и еще одна солнечная система.
      - Все это недавние изображения, - добавил Кирел, уловив настроение главнокомандующего. - Им всего лишь тысяча шестьсот лет. - Он взглянул на калькулятор. - Что составляет около восьмисот оборотов Тосев-3 вокруг Солнца. А намного ли может измениться мир за каких-то восемьсот оборотов?
      Офицеры снова рассмеялись, на этот раз более дружно. Атвар рассмеялся вместе с ними.
      История Paсы насчитывала более сотни тысяч лет, и почти половину этого времени на троне находилась династия Ссумазов. С тех пор были разработаны методы, гарантирующие рождение наследников только мужского пола. При Императорах Ссумазской династии двадцать восемь тысяч лет назад Раса завоевала Работев-2, а через восемнадцать тысяч лет после этого захватила Халесс-1. Теперь наступил черед Тосев-3.
      "Скорость завоеваний нарастает", - подумал Атвар.
      - Наши имена войдут в историю Расы, слуги Императора, - произнес главнокомандующий.
      Когда он покидал командный отсек, офицеры вновь почтительно замерли.
      Атвар вернулся в свои покои. Он был занят бесконечными текущими делами, когда раздался сигнал вызова. Адмирал вскинул голову и взглянул на компьютерный экран. Согласно распорядку никто не должен был прерывать его в это время, а Раса крайне редко шла на нарушение установленных правил. В космическом пространстве чрезвычайные ситуации были практически невозможны. Тогда кто и зачем дерзнул потревожить его?
      - Входите, - проворчал Атвар.
      Младший офицер, вошедший в каюту главнокомандующего, заметно нервничал. Обрубок его хвоста дрожал, а глаза быстро поворачивались то в одну, то в другую сторону, словно обшаривали помещение в поисках опасности.
      - Господин адмирал, верно служащий Императору, как вам известно, мы приближаемся к системе Тосев, - произнес вошедший чуть ли не шепотом.
      - Догадываюсь об этом, - с откровенным сарказмом ответил Атвар.
      Младший офицер, находящийся почти на грани обморока, явно собирался с духом, прежде чем продолжить.
      - Господин адмирал, меня зовут Эревло, я - помощник командира корабля по связи. В течение нескольких последних дней корабельная аппаратура фиксирует необычные радиосигналы, идущие из системы Тосев. Происхождение их представляется искусственным, и... и... - Он запнулся, видимо, предчувствуя гнев адмирала. - .....Судя по слабому допплеровскому смещению в частоте сигналов, они, похоже, идут с Тосев-3.
      На самом деле адмирал был слишком ошеломлен, чтобы прийти в ярость:
      - Вы что, насмехаетесь надо мной?! Вы осмеливаетесь утверждать, что заснятые нашими зондами дикари, разъезжающие на горбатых тварях, сумели дойти до электроники за какие-то полторы тысячи лет, когда нам для подобного достижения потребовались многие и многие тысячелетия?
      - Никак нет, господин адмирал, - дрожащим голосом ответил Эревло. - Я ничего не осмеливаюсь утверждать. Просто докладываю вам об аномальных явлениях, которые могут представлять важность для нашей миссии и, следовательно, для Расы.
      - Вы свободны, - приказал Атвар, голос которого звучал ровно и очень устрашающе.
      Эревло исчез. Главнокомандующий метнул сердитый взгляд ему вслед. Нет, нелепость какая-то... Раса развивалась медленно, неспешными, разумными шагами. Хотя и работевляне, и халессиане были завоеваны прежде, чем изобрели радио, их развитие тоже проходило сравнительно долго и неторопливо. Такой порядок вещей - норма среди разумных рас.
      Атвар обратился к своему компьютеру. На экране появились данные, упомянутые помощником командира. Главнокомандующий изучил их, затем запросил у машины выводы. Результаты компьютера оказались аналогичными тем, о которых говорил Эревло: с вероятностью, близкой к единице, радиосигналы, исходящие с Тосев-3, были искусственными.
      Главнокомандующий прорычал в компьютер такую команду, исполнить которую устройство не могло по своим конструктивным особенностям. Если туземцы Тосев-3 каким-то образом додумались до радио, что еще они могли наизобретать?
      Планета Тосев-3, видимая сквозь бронестекло иллюминатора, напоминала собственное голографическое изображение. Но сейчас, чтобы увидеть ее обратную сторону, Атвару пришлось бы дожидаться, пока "Сто двадцать седьмой Император Хетто" сделает половину витка.
      Главнокомандующий пристально всматривался в планету, лежащую внизу. Так же он глядел на нее и год назад, пока космический флот добирался сюда. За всю историю Расы еще никто не оказывался перед столь опасной дилеммой. Собравшиеся вокруг командиры кораблей ждали, когда Атвар отдаст распоряжения. Адмиралу главные награды, но отвечать в случае неудачи придется тоже ему.
      - Обитатели Тосев-3 оказались технически более развитыми, чем мы предполагали, готовя эту экспедицию, - сказал Атвар.
      Все как один командиры слегка наклонили головы в знак согласия. Атвар сжал челюсти: о, как ему хотелось сейчас вцепиться кому-нибудь в глотку. Подчиненные вовсе не собираются оказывать ему какую-либо помощь в принятии решения. Ответственность лежит на нем одном. Он не в состоянии даже попросить указаний у Императора. Запрос будет идти на родину двадцать четыре года, и еще столько же придется ждать ответа. Конечно, силы вторжения могли бы погрузиться в сон и подождать. Но кто возьмется предсказать, что еще к тому времени изобретут обитатели этой холодной планеты?
      - Как выяснилось, в данный момент тосевиты ведут несколько междоусобных воин. Разобщенность туземцев может пойти нам на пользу.
      "Древняя история... - подумал Атвар. - Империя так давно находится под единым правлением, что никому даже в голову не приходит использовать разобщенность в своих интересах. Однако летописи говорят, что подобное возможно, а истории можно верить".
      Кирел склонил голову, показывая, что он хочет говорить. Атвар повернул к нему оба глаза, довольный, что кто-то поможет ему разрешить сомнения.
      - Господин адмирал, а действительно ли мы способны одолеть тосевитов? спросил командир флагманского корабля. - Ведь помимо радио и радаров у них тоже есть самолеты, равно как и бронированные боевые машины. Последние результаты разведки показали это достаточно ясно.
      - Но из тех же разведданных вытекает, что их оружие намного уступает аналогичным типам нашего вооружения! - возразил Страха, командир корабля "Двести шестой Император Йоуэр". Среди офицеров флота он был самым старшим по чину после Кирела и все надеялся когда-нибудь перегнать его.
      Кирел отлично знал об амбициях Страхи. Он сердито взглянул на своего соперника и возразил:
      - Большая часть этого оружия участвует сейчас в боевых действиях, и тосевиты постоянно производят новое. Наши же запасы ограничены тем, что мы везли с собой все эти световые годы.
      - А атомное оружие у тосевитов есть? - с издевкой спросил Страха. - Если другие меры не принесут успеха, мы просто-напросто уничтожим их.
      - И тем самым понизим ценность планеты для поселенцев, которые двинутся вслед за нами.
      - А что бы вы посоветовали? - не унимался Страха. - Вернуться назад, ничего не достигнув?
      - Полномочия главнокомандующего флотом это допускают, - упрямо проговорил Кирел.
      Он был прав: отмена вторжения находилась в пределах полномочий Атвара. И если он повернет назад, его не ожидает никакого наказания. Никакого официального наказания. Но вместо того чтобы его запомнили потомки как Атвара - Завоевателя Миров (до него за всю долгую историю Расы такого титула удостоились лишь двое), он войдет в историю как Атвар - Космический Трус. У Атвара не было ни малейшего желания удостоиться подобного титула.
      Адмирал отвечал за все, но, в сущности, выбора у него не было.
      - Пробуждение и подготовка войск проходят удовлетворительно? - спросил Атвар у командиров кораблей.
      Чтобы узнать ответ на свой вопрос, ему не требовалось выслушивать их согласное шипение. Всю информацию он получал из компьютерной сети флота и, принимая решение, полагался в основном на нее. Оружие и воины Императора были готовы.
      - Мы начинаем, - объявил Атвар.
      Командиры кораблей снова одобрительно зашипели.
      - Давай, Джо! - крикнул своему питчеру Сэм Иджер, находившийся слева от него. - Еще разок! Ты же можешь! "Надеюсь, что можешь", - добавил про себя Иджер. На питчерской горке Джо Салливен напружинился и бросил мяч. Когда-то Салливен и с картой не мог отыскать базу. Однако сегодня мяч, описав большую дугу, ударил точно во внешний угол. Судья поднял правую руку. Несколько человек из двух сотен зрителей приветствовали этот бросок.
      Салливен произвел второй бросок. Отбивающий игрок, рослый левша по фамилии Кобески, защищавший первую базу, отреагировал поздно и пропустил мяч, неторопливо пролетевший слева от него.
      - Опять прозевал, будь все проклято! - выругался он и от досады швырнул свою биту на землю.
      Иджер отступил на несколько шагов. Мяч ударил в его перчатку, и другая рука Сэма моментально прикрыла его.
      Раздался финальный свисток. Иджер направился в помещение для гостевой команды. Остальные игроки "Дека-тур Коммодорз" двинулись следом.
      - Окончательный счет матча "два-четыре" в пользу "Декатур Коммодорз", объявил диктор в скрипучий, звучащий, как жестянка, микрофон. - Завтра здесь же, на Бриз-Стивенс-Филд, команда "Спрингфилд Брауниз" открывает серию матчей с командой "Блюз". Игра начнется в полдень. Надеемся увидеть вас на ней.
      Очутившись в помещении для гостевой команды, Иджер достал из бокового кармана своей фланелевой формы пачку "Кэмела". Он закурил, глубоко затянулся и удовлетворенно выпустил облако дыма.
      - Молодец, Джо! - одобрительно сказал он Салливену. - Держи мяч пониже и подальше от такого бугая, как Кобески, и ему вовек не перехватить ни одного удара.
      - Ясно. Спасибо, Сэм, - ответил питчер - победитель, обернувшись через плечо. Он снял шапку и отер рукавом пот со лба. Потом начал расстегивать рубашку.
      Иджер, глядя на спину Салливена, медленно покачал головой. Мальчишка даже не понял, что произошло; ему случайно удалось сделать все как надо.
      "Но парню всего лишь семнадцать", - напомнил себе левый полевой игрок Сэм Иджер.
      Большинство в "Декатур Коммодорз" были такими же мальчишками, как Джо, слишком юными для призыва в армию. В их компании Иджер чувствовал себя настоящим стариком - ему-то уже тридцать пять стукнуло.
      Его "шкафчик" для одежды представлял собой вбитый в стену гвоздь. Сэм уселся на низкую скамеечку и начал стаскивать форму
      Рядом на другую скамеечку тяжело плюхнулся Бобби Фьоре. Защитник второй базы также был ветераном бейсбола-и соседом Иджера по гостиничному номеру.
      - Что-то я старею для таких дел, - поморщился Фьоре.
      - Да ну, ты же на два года моложе меня! - возразил Иджер.
      - Во всяком случае, мне так кажется.
      Смуглое лицо Фьоре, с густой бородой, с резкими чертами и тенями, словно было создано, чтобы служить маской уныния. Он являл собой полную противоположность светловолосому розовощекому Иджеру, весь облик которого словно кричал всему миру: "Я - парень с фермы!"
      Находившийся в мрачном настроении Фьоре продолжал:
      - Какой, к черту, смысл играть в этой вшивой команде, когда тебе столько же лет, сколько мне? Или, Сэм, ты все еще думаешь прорваться в высшую лигу?
      - Войне не видно конца, так что кто знает? В армию призывают молодых, а мне не хотят давать винтовку. Я пробовал записаться добровольцем полгода назад, сразу после Пёрл-Харбора<Перл-Харбор (Pearl Harbor) - военно-морская база США на Гаванских островах. 7 декабря 1941 года японская авианосная авиация нанесла внезапный удар по Пёрл-Харбору к вывела из строя основные силы американского флота. 8 декабря США н Великобритания объявили войну Японии>, но получил официальный отказ.
      - Ты с ума сошел! У тебя же все зубы вставные! - воскликнул Фьоре.
      - Это не значит, что я не могу есть, а заодно и стрелять, - ответил Иджер.
      Он едва не умер во время эпидемии гриппа, вспыхнувшей в 1918 году. В течение нескольких последующих лет его зубы, ослабленные болезнью, сгнили и повыпадали; так что, еще даже не начав бриться, Сэм обзавелся вставными челюстями. По иронии судьбы, его единственными "родными" зубами были четыре зуба мудрости, которые обычно доставляют людям много хлопот. Они появились ровнехонькими через много лет после того, как выпали остальные зубы.
      Фьоре лишь хмыкнул и отправился под душ. Иджер двинулся следом. Вымылся он быстро: душ был холодным. "Могло быть и хуже", - философски подумал Сэм, насухо вытираясь полотенцем. Некоторые стадионы лиги "Б" вообще не имели душевых для гостевых команд. А возвращаться в гостиницу в липкой, пропахшей потом форме - сомнительное удовольствие.
      Он бросил грязное белье в парусиновую спортивную сумку, добавив туда шиповки и перчатки. Облачаясь в свою обычную одежду, Иджер продолжил разговор:
      - А что мне остается делать, Бобби? Бросить бейсбол? Я слишком давно играю. И потом, кроме этого, я мало что умею.
      - Много ли надо уметь, чтобы получить какую-нибудь работу на оборонном заводе, где платят всяко лучше, чем здесь? - спросил Фьоре.
      - А почему же ты не уйдешь, если сыт по горло?
      - Мне пока что чертовски везет, - хмыкнул Фьоре. - Сегодня из четырех ударов два провел я.
      Он перекинул через плечо голубую сумку и направился к выходу из набитой игроками раздевалки.
      Иджер пошел вместе с ним. Когда они проходили мимо полицейского, дежурившего у входа для игроков, тот козырнул им. Судя по еще седым усам, должно быть, он участвовал в войне между Штатами и Мексикой.
      Оба игрока сделали долгий глубокий вдох Патом улыбнулись друг другу. В воздухе плавал приятный аромат хлеба и булочек, которые пеклись напротив стадиона, в пекарне Гарднера. Фьоре сказал:
      - У моего двоюродного брата в Питсбурге есть небольшая пекарня. Но там никогда не бывает таких запахов, как здесь.
      - Когда в следующий раз буду в Питсбурге, непременно передам твоему брату, как ты о нем отзывался, - пообещал Иджер.
      - Не видать тебе Питсбурга, даже если война затянется ещё на десять лет. В больших городах играют только команды высшей лиги, - заметил Фьоре. - А кстати, какая самая лучшая команда, за которую ты когда-либо играл?
      - В тридцать третьем году меня взяли на полсезона в "Бирмингем", - ответил Иджер. - Только на одном из парных матчей<Парные матчи - два матча, сыгранные подряд с одной и той же командой> в честь Дня независимости, во время второй-игры, я сломал себе лодыжку и до конца года выбыл из игры. А когда на следующий сезон вернулся, то понял, что, отстал на шаг, а может, и на полтора. В общем, все мои шансы попасть в высшую лигу накрылись вместе с проклятой лодыж-кой.
      - Как бы там ни было, ты меня обскакал, Сэмми. Я провел три недели в Олбани, играл в классе "А" Восточной лиги. Но когда в одной из игр я допустил три ляпа подряд, меня тут же вышибли. Сволочи!
      Фьоре произнес это слово без особой злости. Если ты напортачил, всегда найдется другой игрок, готовый занять твое место. Тому, кто этого не понимает, бесполезно претендовать на достойное место в профессиональном бейсболе.
      Подходя к гостинице, Иджер остановился на углу у киоска.
      - Что-нибудь, чтобы скоротать время в поезде, пока едем обратно в Декатур, - сказал он продавцу, подавая монету в двадцать пять центов.
      Увидев, какое чтиво выбрал Сэм, Фьоре скривил губы:
      - И как ты можешь выносить эту стряпню про Бака Роджерса?<Бак Роджерс герой популярного фантастического киносериала, снятого в 1939 году режиссерами Фордом Бибом и Саулом Гудкиндом>
      - А мне нравится, - ответил Иджер, беря в руки новый номер "Эстаундинг"<"Astounding science-fiction" - популярный ежемесячный журнал фантастики, издававшийся с января 1930 года; с декабря 1937 по декабрь 1971 года под редакцией известного фантаста Джона Кэмпбелла. Публиковал ранние произведения будущих "патриархов" американской НФ "золотого века" - Джека Вильямсона, "Дока" Смита, Роберта Хайнлайна, Айзека Азимова, Рона Хаббар-да, Клиффорда Саймака, Альфреда Ван Вогта>. - Кто бы поверил десять лет назад в блицкриг, в авианосцы или танки? А эти парни уже рассказывали здесь про все такое.
      - Жаль, что их пророчества сбылись.
      Сэм Иджер не смог найти достойного ответа и промолчал.
      Спустя пять минут они вошли в гостиничный холл. У портье было включено радио, и приятели остановились послушать дневной выпуск новостей.
      Сочный, уверенный голос диктора сообщал о сражении в Северной Африке, близ Газалы, о боях в России, к югу от Харькова, и о высадке американских войск на остров Эспи-риту-Санта в архипелаге Новые Гебриды.
      Иджеру казалось, что Эспириту-Санта находится где-то в южной части Тихого океана, но где именно - он не имел ни малейшего понятия. Равным образом он не нашел бы Газалу или Харьков без Большого атласа мира и доли терпения.
      - Приятно слышать, что хоть где-то мы наступаем, даже если мне и не произнести название этого места, - сказал Иджер.
      Диктор продолжал: "Бесстрашные чешские патриоты совершили в Праге нападение на гауляйтера оккупированной Богемии, нацистского палача Рейнхарда Гейдриха. Они заявляют, что убили его. Германское радио обвиняет в нападения "вероломных англичан" и утверждает, что Гейдрих по-прежнему жив. Время покажет".
      Сэм направился к лестнице, Фьоре двинулся следом. Лифтер окинул их презрительным взглядом. Подобное отношение всегда заставляло Иджера ощущать себя человеком отнюдь не первого сорта, но Сэм слишком привык к этому чувству, чтобы каждый раз расстраиваться. Если уж на то пошло, то и отель тоже был "не ax" - с единственной ванной комнатой на каждом этаже, в конце холла.
      Он открыл ключом номер, швырнул сумку на кровать, - поставил рядом чемоданы и начал перекладывать туда вещи из сумки и шкафа с тем же автоматизмом, с каким перехватывал мяч. Если бы Иджер раздумывал над тем, что делает, то провозился бы вдвое дольше. Но он половину жизни провел в номерах гостиниц провинциальных городов - - какая нужда в раздумьях?
      На другой кровати Фьоре с тем же проворством упаковывал свой багаж. Управившись в считанные секунды, они закрыли чемоданы и поволокли их вниз. Иджер и Фьоре первыми вернулись в холл, ибо у большинства их товарищей сборы еще не стали столь же привычной и легкой процедурой.,
      - Ну вот, еще одно турне позади, - проговорил Иджер. - Интересно, сколько миль я накатал в поезде за эти годы?
      - А мне все равно, - ответил Фьоре. - Но если бы мне попался подержанный автомобиль, накрутивший столько же миль, я бы его точно не купил.
      Иджер не удержался от смеха: автомобиль, пробежавший такое расстояние, трудно себе даже представить.
      Остальные игроки "Декатур Коммодорз" вразброд спускались вниз. Несколько человек вышли на улицу глотнуть свежего воздуха, но большинство образовали свою, довольно большую группу. Узы юности сильнее командных. Это огорчало Иджера, но он понимал ребят. Когда он сам только начал играть в профессиональный бейсбол в те давние дни 1925 года, Иджер тоже не осмеливался подходить к ветеранам. Война лишь усугубила положение, забрав почти всех, кто находился в возрасте между ним и Фьоре, с одной стороны, и этими мальчишками с другой.
      Тренер команды Пит Дэниелс (которого все называли "Остолопом") расплатился с портье, потом обернулся к игрокам и заявил:
      - Пошевеливайтесь, мальчики, нам надо успеть на пятичасовой поезд.
      Его произношение было тягучим и вязким, как глина штата Миссисипи, где стояла ферма, на которой он вырос. Лет тридцать назад он целых два сезона играл за команду "Кардиналз". Было это в те далекие дни, когда ныне знаменитая команда болталась в самом хвосте турнирной таблицы.
      Иджер не раз гадал про себя, неужели Остолоп до сих пор мечтает о карьере тренера высшей лиги. Спросить не хватало смелости, но сам Иджер сомневался в этом: война не открыла таких лазеек. Вероятнее всего, Дэниелс находится здесь, потому что больше ничего не умеет делать. Это в чем-то роднило их с Сэмом.
      - Все в порядке, идем, - сказал Дэниелс, как только портье подал ему квитанцию.
      Он направился к выходу, игроки "Декатур Коммодорз" потащились за ним. Год назад они бы набились в три или четыре такси и покатили на вокзал. Но с дефицитом шин и бензина такси исчезли с улиц. Игроки дождались на углу автобуса, идущего через весь город, и влезли в него, побросав в кассу свои пятицентовики.
      Автобус поехал по Вашингтон-авеню в западном направлении. На перекрестках с улицами, шедшими с севера на юг, Иджеру с обеих сторон была видна вода. Мэдисон стоял на узком перешейке между озерами Мендота и Мо-нона. Прежде чем вернуться на Вашингтон-авеню и достичь вокзала Иллинойс-Сентрал, автобус объехал вокруг парка Капитолий. Само здание капитолия из белого мрамора, с гранитным куполом, возвышалось над низкими крышами города.
      Автобус остановился прямо перед вокзалом. Остолоп Дэниелс достал билеты. Во время турне команды по городам штатов Иллинойс, Айова и Висконсин тренер выполнял также обязанности администратора; в следующем месяце команда проведет все матчи дома, на поле Фэнсфилд, и Дэниелсу придется беспокоиться лишь о расстановке игроков.
      Темнокожий носильщик подкатил свою тележку. Приподнял фуражку и широко улыбнулся, обнажив полный рот золотых зубов.
      - К вашим услугам, джентльмены, - сказал он. Акцент носильщика был даже сильнее, чем у тренера. Иджер разрешил парню взвалить чемоданы на тележку и добавил пять центов чаевых. Сверкающая улыбка сделалась еще шире. .
      В вагоне, усевшись напротив Иджера, Фьоре сказал:
      - Первый негр, которого увидел мой отец, вырвавшись из своего захолустья, тоже имел золотые зубы. И несколько месяцев после этого отец не сомневался, что у всех цветных золотые зубы.
      Иджер засмеялся.
      - Я рос между Линкольном и Омахой и не видел цветных до тех пор, пока не стал играть в бейсбол, - признался он. - И мне доводилось играть против цветных команд в незапланированных матчах, зимой, чтобы подзаработать деньжат. Будь эти ребята белыми, кое-кто из них смог бы играть даже в высшей лиге.
      - Может, и так, - согласился Фьоре. - Но они не белые.
      Поезд тронулся. Фьоре поерзал на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее.
      - Я немного вздремну, а затем сходим в ресторан, когда толпа рассосется.
      - Если ты не проснешься до восьми, я врежу тебе по ребрам, - пообещал Иджер.
      Не открывая глаз, Фьоре кивнул. Он умел спать в поездах, в отличие Иджера, который достал "Эстаундинг" и погрузился в чтение. Последний сериал Хайнлайна закончился месяц назад, зато вышли новые рассказы Азимова, Роберта Мура, Виль-ямсона, дел Рея, Хаббарда и Клемента. Через несколько минут Иджер уже находился за миллионы миль и тысячи лет от поезда железной дороги Иллинойс-Сентрал, катившего меж полей и прерий от одного города на Среднем Западе к другому.
      Полевая кухня наконец-то добралась до танковой роты, которая стояла в степи, где-то к югу от Харькова. После нескольких недель непрестанных перемещений то туда, то сюда - вначале чтобы остановить наступление русских, а затем чтобы взять их в кольцо - майор Генрих Егер не смог бы назвать точное местоположение роты, не позвонив в штаб Шестнадцатой танковой дивизии.
      Но полевая кухня не относилась к роте. Как и две другие роты, составлявшие Второй танковый полк, рота Егера имела моторизованную кухню, которая, как считалось, беспрестанно находилась при них. Между тем прибывшую кухню тащила лошадь. Егеру было все равно. Он помахал, чтобы возница остановился, и крикнул своим людям, созывая их.
      Некоторые солдаты продолжали спать - кто внутри своих "Т-3", кто под танками. Но волшебное слово "еда" и аппетитный запах, наплывавший из котла, заставили многих подняться и подойти.
      - Ну, что у нас сегодня? - спросил Егер у возницы и одновременно повара.
      - Каша, герр майор, с мясом и луком, - ответил повар. До того как в июле прошлого года танковая дивизия проникла на юг России, Егер никогда не пробовал гречневой каши. Она и сейчас не стала его изысканным лакомством или чем-то близким к этому, зато прекрасно набивала желудок. Майор не решился спрашивать насчет мяса, какое оно: конина, мясо осла, а может, вообще собачатина? Лучше не знать. Будь это говядина или баранина, повар обязательно похвастался бы.
      Егер вытащил котелок и встал в очередь. Повар подцепил ему черпаком большой кусок жилистого мяса. Майор с жадностью набросился на еду. Сначала желудок слегка протестовал, поскольку не привык к такой тяжелой нагрузке в ранние предрассветные часы, но затем, видимо, решил, что наполненным быть все же лучше, чем пустым, и заткнулся.
      Где-то вдали застрочил пулемет, а через несколько секунд, - другой. Егер нахмурился, на мгновение перестав жевать. Почти целую неделю считалось, что с Иванами в этих местах покончено. Но за поспешные выводы приходится дорого платить. Прошлая зима это доказала.
      Притянутый, словно магнитом, взгляд Егера остановился на обгоревшем танке "Т-34" со свернутой набок башней, застывшем в полусотне метрах от майора. В сумерках подвитый танк виднелся лишь неясным силуэтом, но даже от короткого взгляда в ту сторону у майора по спине пробежали неприятные мурашки.
      - Если бы у нас были такие танки, как этот! - прошептал Егер.
      Он воткнул ложку в недоеденное мясо и провел рукой по черной ленточке нашивки, свидетельствовавшей о полученном в бою ранении. Благодаря одному из таких "Т-34" ему до самой смерти теперь ходить со шрамом на икре. Но остальные члены его экипажа оказались не столь везучими. Из них лишь одному удалось выбраться наружу. Сейчас он находился в Германии, где его собирали по кусочкам, делая операцию за операцией.
      Даже с новой длинноствольной пятидесятимиллиметровой пушкой "Т-З" не мог тягаться с "тридцатьчетверкой". Орудие русского танка было мощнее, броня толще и имела более удачный наклон, позволявший отражать попадания снарядов. А двигатель был не только мощнее, чем у "Т-3", но вдобавок еще и дизельный, который не загорался, что часто случалось с работавшими на бензине моторами "Майбах", стоявшими на немецких машинах.
      - Все не так уж плохо, герр майор. Веселый голос, раздавшийся рядом, принадлежал капитану Эрнсту Рикке, его заместителю.
      - А-а, вы слышали, как я тут размышляю вслух? - спросил Егер.
      - Да, герр майор. Сдается мне, что у танкистов и любовников есть немало общего. Егер вскинул брови:
      - Как это?
      - В обоих случаях умение применять то, что имеешь, намного важнее размеров того, что имеешь.
      Командир роты усмехнулся: Рикке попал в точку. Почти год немцы жестоко проучили большевиков, но и сейчас те не научились использовать танковую мощь максимально эффективно. Именно по этой причине и был подбит маячивший неподалеку "Т-34": рванулся вперед без поддержки, пока не столкнулся с тремя немецкими танками и те не уничтожили его. И все же...
      - Подумайте, как замечательно было бы иметь большую пушку и вдобавок знать, как ее применять.
      - Это действительно потрясающе, герр майор! - согласился Рикке. - Или вы опять говорили о танках?
      - Вы неисправимы, - усмехнулся Егер.
      "А ведь капитану, поди, нет еще и тридцати, - подумал он. - На русском фронте продвижение по службе идет быстро, Хорошие офицеры ведут своих солдат вперед, а не командуют из тыла, и гибнут чаще плохих. Извращенный вариант естественного отбора".
      Егеру уже стукнуло сорок три. Он успел повоевать в окопах в 1918 году во Франции, во время последнего броска на Париж, за которым последовало изматывающее отступление к Рейну. Тогда же он впервые увидел танки - неуклюжие чудовища англичан. Егер сразу понял: если когда-либо снова окажется на войне, то будет служить в танковых войсках. Но рейхсверу<Рейхсвер - вооруженные силы Германии в 1919-1935 годах, ограниченные по составу и численности условиями Версальского мирного договора 1919 года. В марте 1935 года фашистская Германия отменила ограничительные военные статьи Версальского договора и приступила к созданию вермахта на основе всеобщей воинской повинности> было запрещено иметь танки. Как только Гитлер стал готовиться к войне, начав заново вооружать Германию, Егер сразу же пошел в танковые войска.
      Майор проглотил еще несколько кусков облепленного кашей мяса, а потом спросил:
      - Сколько у нас боеспособных танков?
      - Одиннадцать, - ответил Рикке. - Может, утром удастся запустить еще один.
      - Неплохо, - кивнул Егер, чтобы подбодрить скорее самого себя, чем Рикке.
      По штатному расписанию его рота должна насчитывать двадцать два танка "Т-3". На самом деле перед началом наступления русских у Егера было девятнадцать машин. На Восточном фронте точное соблюдение инструкций и правил было делом непростым.
      - Вряд ли у красных положение лучше, - сказал Рикке. В его голосе слышалась тревога; - Правда ведь?
      - За последние три недели мы их неплохо потрепали, - отозвался Егер.
      Так оно, в общем-то, и было. Когда немцы перекрыли проход, через который противник мог отступить, несколько сот тысяч русских оказались в окружении. Враг побросал более тысячи танков и две тысячи артиллерийских орудий. Прошлым летом большевики понесли еще более внушительные потери.
      Однако до того, как Егер пересек Румынию и очутился в России, он и представить себе не мог, насколько необъятна эта страна. Ее равнины, казалось, простирались без конца, и дивизия, корпус, армия вытягивались в тонкую нить, чтобы просто удерживать фронт, не говоря уже о продвижении вперед. А из бескрайних далей появлялись нескончаемые потоки людей и танков. И все они сражались, яростно сражались, хотя и без особого мастерства. Егер слишком хорошо знал: вермахт не был неисчерпаемым источником. Даже если каждый немецкий солдат убьет дюжину красноармейцев, если каждый немецкий танк уничтожит десяток "Т-34" или "KB", у русских появятся новые батальоны солдат и новые колонны танков.
      Рикке закурил сигарету. Огонек спички ненадолго высветил морщины на его изможденном лице, в которые въелась грязь. Этих морщин месяц назад не было. И все-таки даже сейчас он чем-то был похож на мальчишку. Егер завидовал ему: при той скорости, с которой седина пробивалась в волосах майора, он скоро станет выглядеть, как древний старец.
      Капитан передал ему пачку. Егер взял сигарету и наклонился, чтобы прикурить от огонька Рикке.
      - Благодарю, - сказал Егер, прикрывая тлеющий конец сигареты рукой: незачем служить мишенью для снайпера. Рикке тоже прикрывал свою сигарету.
      После того как они докурили и раздавили окурки каблуками, Рикке вдруг спросил:
      - А когда появятся танки нового образца, герр майор? Что пишет ваш брат?
      Брат Егера Иоганн работал инженером у Хеншеля. Письма брата подвергались особо тщательной цензуре на случай, если попадут во вражеские руки, совершая длинный путь между Германией и степями к югу от Харькова. Однако у братьев были разработаны свои приемы шифровки, заключающиеся в необычной расстановке слов.
      - Очень может быть, вскоре появится что-то поновее нашего старого доброго "Т-З", - после паузы ответил Егер. - Хотя, как мне показалось, размеры пушки вас не очень-то беспокоят.
      - О, я смогу действовать и тем, что мы имеем! - живо проговорил капитан.
      "Еще бы-! Когда выбора все равно нет..." - подумал Егер.
      - И все же, - добавил Рикке, - как вы говорили, было бы замечательно иметь то, что одновременно и больше, и лучше.
      - Согласен.
      Егер плеснул в котелок немного воды из фляги и сорвал пучок свежей весенней травы, чтобы хоть как-то вычистить посуду. Затем зевнул.
      - Попробую уснуть до рассвета. Если что-то случится, сразу разбудите.
      Он не менее сотни раз отдавал Рикке подобное распоряжение. И как всегда капитан кивнул.
      Гул четырех "мерлинов" вызвал у лейтенанта авиации Джорджа Бэгнолла ощущение, что каждая пломба у него во рту раскачивается и вываливается из своего зуба.
      "Ланкастер" подпрыгнул в воздухе, когда поблизости разорвался снаряд, выпущенный из восьмидесятивосьмимиллиметровой зенитной пушки. Взрыв наполнил ночную темноту клубами дыма, которые почему-то напомнили борт-инженеру яблоки в тесте.
      Снизу ударили прожектора, стремясь нанизать бомбардировщик на свои лучи, словно букашку на булавку натуралиста. Брюхо "Ланкастера" имело матово-черную окраску, но это не спасло бы самолет, если бы одному из лезвий прожекторных лучей удалось зацепить его. К счастью, Бэгнолл был слишком занят, чтобы пугаться: лейтенант следил за температурой моторов, числом оборотов, расходом топлива, давлением масла и прочими сложными системами, которые обязаны были исправно работать, чтобы "ланкастер" продолжил полет.
      Любой человек засмотрелся бы на эти бесчисленные стрелки и циферблаты. Ничто не могло сравниться с этим зрелищем; ничто, кроме картины, разворачивающейся за толстыми стеклами иллюминаторов. Пока Бэгнолл вел свои наблюдения, внизу, в Кёльне, появились новые сполохи пламени. Некоторые из них были бело-голубым сиянием зажигательных бомб, другие раздувались красными шарами пожаров.
      Примерно в полумиле от самолета Бэгнолла и чуть пониже Другой бомбардировщик накренился и камнем рухнул вниз с охваченным пламенем крылом.
      Рядом послышалось ворчание Кена Эмбри.
      . - Мы послали на Кёльн не менее тысячи бомбардировщиков, - сказал летчик. - Посмотрим, сколько этих чертовых машин вернется обратно.
      В наушниках шлемофонов его голос приобретал металлическое звучание.
      - Похоже, что джерри<Джерри (от слова "german" - немецкий) пренебрежительное слово, которым называли немецкого солдата или немецкий военный самолет. - Прим. перев.> не очень-то обрадованы нашим вечерним визитом, не правда ли? - отозвался Бэгнолл, не желающий уступать приятелю в мрачном цинизм".
      - Под нами - железнодорожная станция! - словно индеец в прериях, заорал находящийся под ними бомбометатель Дуглас Бел. - Зависайте прямо над ней, еще чуть-чуть... Готово!
      "Ланкастер" снова вздрогнул, на этот раз по-иному, когда смертоносный груз понесся вниз, к городу, раскинувшемуся на берегах Рейна.
      - Это за Ковентри<Ковентри - город в Великобритании, был разрушен во Вторую мировую войну гитлеровской авиацией; отстроен заново. Руины готического собора XIV века сохранены как свидетельство фашистского варварства>, - тихо произнес Эмбри. Полтора года назад, при налете немецкой авиации на этот английский город, у него погибла сестра.
      - За Ковентри и за все остальное, - добавил Бэгнолл. - Но тогда немцы не посылали к нам столько самолетов. У них и сейчас нет бомбардировщика, способного сравниться с "ланком".
      Эффектным жестом затянутой в перчатку руки он указал на приборную панель.
      - Они убивают наших мирных жителей, а мы - их, - проворчал пилот. - В Африке и в России каждый день гибнут тысячи солдат. Японцы продолжают теснить янки в Тихом океане, а в Атлантике джерри потопили кучу кораблей. Похоже, что мы проигрываем эту проклятую войну.
      - Я бы не стал спешить с выводами, - возразил Бэгнолл. - Скорее, это похоже на состояние равновесия, а? Рано или поздно либо одна сторона, либо другая в бешенстве сотворят какую-нибудь большую глупость и эта самая глупость решит исход войны.
      - Боже милостивый, в таком случае нам крышка! - воскликнул Эмбри. - Ты способен представить себе что-нибудь более нелепое, чем англичанин в состоянии бешенства?
      Бэгнолл поскреб щеку у нижнего края защитных очков - эти несколько квадратных дюймов были единственным участком тела, не покрытым одеждой. Он попытался придумать какой-нибудь достойный ответ, но времени на размышление не оставалось: в ушах зазвенели крики хвостового стрелка и стрелка наверху, почти оглушив его:
      - Вражеский истребитель справа по борту, внизу!
      - Джерри! Чтоб его!..
      Пулеметы принялись строчить, хотя пули триста третьего калибра вряд ли могли помочь в этой ситуации.
      Кен Энбри бросил "ланкастер" вбок и ускользнул от опасности, маневрируя, насколько возможно, своим большим неповоротливым самолетом так, словно управлял истребителем. Корпус застонал, сопротивляясь, но Эмбри не обратил на это внимания: вероятность быть подбитым немцем куда как выше - вероятности оборвать крылья "ланка".
      Затем Эмбри перевел мощь моторов на одно крыло.
      "Ланкастер" камнем падал вниз. Вэгнолл зажал рукой рот, словно пытался удержать желудок, готовый выскочить из глотки.
      Крики стрелков достигли пика. Несмотря на ледяной воздух, всех прошиб пот. Бэгнолл почти физически ощутил, как рвутся рядом с самолетом снаряды.
      Двухмоторный истребитель проревел над фонарем кабины и растаял во тьме, преследуемый трассирующими пулями из пулеметов "ланка".
      Опытный пилот быстро выровнял "ланкастер": можно было перевести дух.
      - "Мессершмит-110", - дрожащим голосом произнес Бэгнолл.
      - Спасибо за сообщение, - ухмыльнулся Эмбри. - А то я был немного занят и не заметил. - Он повысил голос: - Все целы? Отвечайте!
      Члены экипажа отозвались высокими, срывающимися голосами, чертыхаясь вслед немцу. Эмбри повернулся к Бэгноллу:
      - А как перенесла встряску наша развалюха? Бэгнолл поглядел на показания приборов.
      - Похоже, все нормально, - сказал он, удивившись, как странно прозвучал его голос. - Мы могли бы потратить гораздо больше нервных клеток, если бы джерри напал на нас до того, как мы избавились от груза.
      - Еще бы, - согласился летчик. - Ну а раз уж мы от груза избавились, не вижу особой нужды прохлаждаться здесь и дальше. Мистер Уайт, не будете ли вы любезны сообщить нам курс для возвращения домой?
      - С удовольствием, сэр, - отозвался Элф Уайт из-за черной занавески, загораживающей его прибор ночного видения. - На какое-то мгновение мне показалось, что вы пытаетесь вышвырнуть меня за борт. Держите курс два-восемь-три. Повторяю: два-восемь-три. Тогда примерно через четыре с половиной часа мы должны увидеть сигнальные огни Суиндерби.
      - Или другого Богом забытого местечка, но все равно в Англии, - заметил Эмбри. Когда Уайт презрительно хмыкнул, летчик добавил: - Знаешь, мне все-таки следовало вышвырнуть тебя за борт. С таким же успехом можно ориентироваться по хлебным крошкам.
      Несмотря на свою тираду, Эмбри взял указанный штурманом курс. Бэгнолл внимательно следил за показаниями приборов, по-прежнему проверяя, все ли в порядке. Но стрелки оставались там, где им надлежало быть, и четыре "мерлина" несли самолет по воздуху со скоростью двухсот миль в час. "Ланк" был надежной птицей, особенно в сравнении с "бленхеймами", на которых они начинали войну.
      И еще - все семеро членов экипажа явно родились в сорочке. Лейтенант посмотрел через стекла кабины. В тёмном небе плыли силуэты других "ланкастеров", "стерлингов" и "манчестеров". Когда горящий Кёльн остался далеко позади, Бэгнолл ощутил, что страх начинает уходить. Дело было сделано, и он скорее всего доживет до нового рейда - и до нового страха.
      В шлемофоне звенели голоса членов экипажа, полные того же облегчения, что испытывал Бэгнолл.
      - Отличную порку мы устроили джерри! - сказал кто-то. Бэгнолл невольно кивнул в ответ на эти слова. Да, были зенитки, были вражеские истребители (на мгновение тот "Мессершмит-110" снова всплыл перед глазами). Но ему доводилось бывать в передрягах и похуже. Все-таки массированная бомбардировка почти наполовину парализовала оборону Кёльна. Большинство его друзей (а если повезет, то и все) вернутся домой, в Суиндерби.
      Бэгнолл поудобнее устроился в кресле. "А теперь под горку и домой", подумал он.
      Людмила Горбунова летела менее чем в сотне метров от земли. Ее "У-2" казался не более чем игрушкой. Любой истребитель мог с легкостью сбить "кукурузник". Однако с первых же дней Великой Отечествениой войны он показал себя настоящей боевой машиной. Маленький и тихий, "У-2" словно был создан для того, чтобы незамеченным пересекать линию фронта.
      Девушка потянула на себя руль, чтобы набрать высоту. Она пролетала над теми местами, которые сперва были линией наступления советских войск, затем линией обороны и наконец, как бы унизительно это ни звучало, стали "ловушкой для русских", оказавшихся в фашистском кольце. В темноте не было видно ни одной вспышки артиллерийского выстрела.
      Ни в прошлую ночь, ни в позапрошлую не поступало никаких сообщений об окруженной советской артиллерии. Судя по всему, Шестая армия была полностью разгромлена. Но, отказываясь в это верить, фронтовая авиация продолжала посылать туда самолеты, словно пребывая в надежде, что мертвецы могут каким-нибудь чудом воскреснуть. За защитными очками слезы обжигали Людмиле глаза. Как многообещающе начиналось наступление!.. Даже фашистское радио не скрывало опасений, что советские войска отобьют Харьков Но потом... Людмила так и не поняла, что именно случилось потом, хотя в течение всего времени боев совершала разведывательные полеты. Похоже, немцам удалось блокировать важнейшие пути, по которым отступали советские войска, после чего сражение превратилось в побоище.
      Ее рука в перчатке сдавила руль, словно тот был шеей фашистского захватчика. Людмила с матерью бежали из Киева накануне захвата города немцами. Оба ее брата и отец находились в армии, и ни от кого из них вот уже несколько месяцев не было писем. Иногда Людмила жалела, что не умеет молиться, хотя как может верить в Бога советская девушка, родившаяся через пять лет после Октябрьской революции...
      Вдалеке появился огонек. Людмила Повернула самолет в том направлении. Любой огонь в ночной темноте должен принадлежать немцам: уцелевшие русские солдаты не решились бы привлекать к себе внимание. Летчица снизила "кукурузник" до высоты нескольких десятков метров. Самое время напомнить фашистам, что они на чужой земле.
      Чувство радости от предстоящей мести смешивалось у Людмилы с чувством страха.
      - Я не боюсь, я не боюсь, я не боюсь... - твердила она, словно гипнотизируя саму себя.
      За считанные секунды люди, сидевшие вокруг костра, выросли из муравьев до обычных размеров. Никакого сомнения - немцы. В грязных серых шинелях и касках, похожих на угольные ведерки. Они бросились врассыпную за мгновение до того, как Людмила нажала гашетку в верхней части руля.
      Два пулемета, установленные под нижними крыльями самолета, добавили шума к тарахтению пятицилиндрового радиального двигателя. Людмила не переставала строчить, пока самолет низко пролетал над костром. Затем "У-2" резко взмыл вверх. Когда огонь остался позади, девушка обернулась, чтобы посмотреть на результат.
      На земле остались лежать двое немцев: один был неподвижен, другой извивался, словно ящерица в лапах кота.
      - Хорошо. Очень хорошо! - довольно произнесла Людмила.
      Каждый удар по фашистам отбрасывал их назад или, по крайней мере, затруднял им дальнейшее продвижение вперед.
      В темноте появились вспышки, сначала в двух местах, затем в трех. Не огоньки, а выстрелы.
      Ужас подкатил снова.
      Людмила выжимала из "кукурузника" все, что можно. Возле ее головы просвистела пуля, словно подгоняя. Сзади продолжали стрелять, но вскоре самолет был уже вне досягаемости.
      Людмила набрала высоту, чтобы продолжить поиски новых целей.
      "И все ж фрицы - неплохие солдаты, - мысленно отдала должное врагу девушка. - В считанные секунды открыли ответный огонь!"
      Когда фашисты вероломно нарушили договор о мире и дружбе и вторглись в Советский Союз, Людмила была уверена, что Красная Армия быстро отбросит их назад. Однако поражения и отступления следовали одно за другим. Над Киевом появлялись бомбардировщики. Прилетали ширококрылые "хейнкели", долговязые, похожие на летающие карандаши "дорнье", изящные "юнкерсы" и с жутким воем, как ястребы, бросались на намеченные цели. Фашистские самолеты летали без страха. Ни один советский истребитель не поднимался им наперехват.
      После того как Людмила и ее мать бежали от немцев и оказались в Россоши, разговаривая с одним занятым по горло штабным работником, Людмила обмолвилась о том, что прошла обучение летному делу на курсах ОСОАВИАХИМа<ОСОАВИАХИМ (Общество содействия обороне, авиации и химическому строительству) - массовая добровольная общественная организация граждан Советского Союза в 1927-1948 годах>. Через два дня ее призвали в Советские Военно-Воздушные Силы. Ее до сих пор интересовало: заботился ли тот человек о защите отечества или просто решил снять с себя хлопоты по размещению еще одной беженки?
      Теперь же целые женские авиаполки совершали дерзкие ночные налеты на фашистских захватчиков.
      "Когда-нибудь мне доверят настоящий истребитель", - мечтала Людмила. Несколько женщин стали асами, сбив за один вылет более пяти немецких самолетов.
      Ну а пока что сгодится и старый надежный "кукурузник". Людмила увидела вдали еще один огонек. "У-2" сделал вираж и развернулся, чтобы лететь к новой цели.
      Моторы самолетов ревели на бреющем полете. Изображения красного солнца на нижней части их крыльев и на боках фюзеляжей, должно быть, были нарисованы кровью. Беспрестанно строчили пулеметы. Пули вздымали пыль и вспенивали воду, как первые крупные капли ливня.
      В тот момент, когда Лю Хань услышала рев японских истребителей, она купалась. Вскрикнув от страха, женщина нырнула и поплыла под водой, пока ее ноги не ощутили скользкое илистое дно реки. Самолеты исчезли столь же быстро, как и появились. Но Лю знала: японские солдаты близко. Вчера через их деревню проходили китайские части, отступая к Ханькоу.
      Сделав несколько быстрых взмахов, Лю Хань подплыла к берегу. Она вылезла из воды, поспешно вытерлась грубым хлопчатобумажным полотенцем, потом надела кофту и сандалии и успела отойти на несколько шагов от реки...
      Но тут опять послышался гул моторов: эти самолеты находились выше и дальше, чем истребители. Затем в воздухе раздался свист, но так ужасно не свистит ни одна птица-Бомба взорвалась менее чем в сотне ярдов от Лю. Взрывная волна подняла ее как пушинку и швырнула обратно в реку.
      Наполовину оглохшая, женщина билась в воде. Задыхаясь и кашляя, она высунула голову из воды и срывающимся шепотом обратилась к Будде:
      - Амито-фо<Амито-фо!" - молитвенное обращение к Амитабхе, обычное среди масс китайских буддистов; представляет собой китайскую транскрипцию санскритского имени Амнтабха ("Неизмеримый свет" ).Амитабха-один из будд в буддийской мифологии махаяны и ваджраяны>, помоги мне!
      Вокруг падали все новые и новые бомбы. Разлетающиеся осколки дико визжали. Несколько упало в реку неподалеку от Лю. Она вновь закричала от страха. В прошлом году осколком убило ее отца.
      Взрывы удалялись в направлении деревни. Лю доплыла до берега и снова выползла наружу. Она машинально подняла полотенце и двинулась домой, вознося молитвы Будде о том, чтобы ее дом уцелел.
      Поля были усеяны воронками взрывов. Возле воронок, то здесь то там, валялись тела убитых мужчин и женщин, искалеченные и скрючившиеся в предсмертных судорогах. Лю увидела, что грунтовая дорога осталась нетронутой бомбардировщики сохранили ее для продвижения японской армии.
      Лю захотелось курить. В кармане у нее лежала пачка сигарет, но они промокли. Вода стекала с волос прямо в глаза. Однако увидев столбы дыма, поднимавшиеся к небу, Лю бросилась бежать. Из деревни слышались крики и вопли, но, поскольку у Лю по-прежнему звенело в ушах, слов разобрать она не могла.
      Когда Лю добежала до центральной площади деревни, собравшиеся там люди разом повернули к ней головы. Даже посреди случившейся беды она тут же подумала о том, как плотно мокрая одежда прилипла к ее телу, и Лю стало не по себе. Маленькие бугорки ее сосков отчетливо выделялись под тканью. "Плата за созерцание женского тела" - так китайцы называют посещение шлюхи. Вспомнив об этом, Лю покраснела.
      Однако в неразберихе, царившей после воздушного налета японцев, ее тело никого не волновало. Странно, что некоторые жители деревни вместо того, чтобы испугаться, как то было с Лю, веселились, словно на празднике.
      Лю хотелось быстрее оказаться дома, рядом с мужем и сынишкой, но она не удержалась, спросила у оказавшегося неподалеку деревенского портного:
      - Старец Сунь, скажи, у нас что, все вдруг сошли с ума?
      - Вовсе нет! - крикнул ей в ответ старик. - Знаешь, куда угодили бомбы восточных дьяволов? - Почти беззубый рот портного расплылся в широкой улыбке Едва ли не все бомбы попали в ямень.
      - В ямень? - удивилась Лю и тоже улыбнулась: - О, какая жалость!
      Окруженный стенами, ямень был резиденцией главы округа; там же размещались тюрьма и суд. Тан Вэнь Лань был известный взяточник, наравне со своими чиновниками, секретарями и слугами.
      - Я вот думаю, не сходить ли домой и не нарядиться в белое по случаю похорон тана? - сказал старец Сунь,
      - Он мертв?! - воскликнула Лю. - Я думала, что такой злой человек, как он, будет жить вечно.
      - Он мертв! - с радостью подтвердил портной. - И дух смерти прямо сейчас несет его в мир иной. Одна бомба угодила прямо в кабинет, где он брал взятки. Больше никто не будет нить нашу кровь!
      Но Юм Минь, местный лекарь, был настроен не столь оптимистично:
      - Подожди, вот появятся японцы и натворят такого, что покойничек покажется щедрым, как сказочный принц, Тан хоть оставлял нам немного риса, чтобы мы дотянули до следующего года. Японцы заберут себе все. Им наплевать, живы мы или сдохли.
      Каким бы плохим ни было правительство Чан Кайши<Чан Кайши (Цзян Цзеши) (1887-1975) - с 1927 года глава гоминьдановского режима, свергнутого в результате Народной революции в Китае в 1949 году с остатками войск бежал на остров Тайвань, где закрепился при поддержке США>, в деревнях, захваченных японцами, жилось еще хуже.
      - Может, нам стоит бежать отсюда? - спросила Лю.
      - Крестьянин без своего клочка земли - ничто, - ответил ей старец Сунь. Если уж мне суждено голодать, то я, скорее предпочту голодать дома, чем где-нибудь на дороге, вдали от могил моих предков.
      Несколько односельчан согласились с ним. Юи Минь спросил:
      - А если существует выбор между тем, чтобы остаться в живых на дороге, и смертью возле могил твоих предков? Что тогда, старец Сунь?
      Пока эти двое спорили, Лю Хань поспешила к своему дому.
      Ямень являл собой груду дымящихся развалин, и его стены были снесены в нескольких местах, словно по ним ударил какой-то великан. Сломанный флагшток торчал, как прут веника. Тут же валялся изодранный гоминьдановский<Гоминьдан политическая партия в Китае. Создана в 1912 году, до 1827 тола играла прогрессивную роль, затем превратилась в правящую буржуазно-помещичью партию, связанную с иностранным империализмом. Власть гоминьдана была свергнута китайским народом в 1949 году> флаг белая звезда в голубом круге на красном полотнище.
      Сквозь дыру в пробитой стене Лю Хань заглянула внутрь. Если глава округа находился здесь, когда упала бомба, старец Сунь был прав, считая его погибшим. От здания не осталось ничего, кроме воронки в земле и сорванной с крыши соломы.
      Другая бомба упала на тюрьму. Какими бы ни были преступления, которые совершили находившиеся там узники, все они получили "высшую меру". Жители деревни уже спешили к яменю, расчищая, где возможно, завалы и извлекая погибших. Тошнотворный запах крови соперничал с запахами дыма и развороченной земли. Лю Хань вздрогнула, представив, что сейчас односельчане могли бы вдыхать запах и ее крови.
      Дом: Лю Хань стоял в двух кварталах от яменя. Лю увидела поднимавшийся оттуда дым, но не придала этому значения - никто не верит в возможность того, что несчастье произойдет с ним самим или его близкими, даже когда вокруг царит смерть.
      Когда Лю завернула за угол и увидела там, где стоял дом, воронку от бомбы, то не поверила своим глазам. Здесь уцелело еще меньше, чем на месте кабинета главы округа. .
      "У меня нет дома", - Лю понадобилось немало времени, чтобы осознать это. Она опустила голову, не представляя, что теперь делать.
      Возле ее левой ноги валялось что-то маленькое и грязное. Она узнала, что это такое, и осознание пришло к ней так же медленно, как и мысль об утраченном доме. На земле лежала рука ее сынишки. Больше от малыша ничего не осталось.
      Лю наклонилась и взяла ее так, словно брала за руку живого сына. Рука все еще была теплой, и женщина ощутила это. Лю услышала громкий крик и не сразу поняла, что крик вырвался из ее собственного горла. Крик продолжался помимо ее воли: когда она попробовала остановить его, то обнаружила, что не в состоянии это сделать.
      Но вскоре крик перестал быть единственным звуком в мире Лю, туда прорвался новый шум. Раздалось бодрое "поп-поп-поп", словно кто-то дергал за нитки хлопушек. Только это были не звуки увеселительных хлопушек, а винтовочные выстрелы.
      К деревне приближались японские солдаты.
      На станции слежения в Дувре Дэвид Гольдфарб смотрел на зеленое мерцание радарного экрана, ожидая появления роя движущихся пятен, которое означало бы возвращение армады британских бомбардировщиков. Он повернулся к своему напарнику, сидевшему рядом.
      - Что ни говори, а мне куда приятнее ждать возвращения наших бомбардировщиков, чем, как в позапрошлом году, наблюдать за всякой немецкой швалью, держащей курс прямехонько на Лондон.
      - Согласен, - отозвался Джером Джоунз, потирая утомленные глаза. - Тогда нам приходилось несладко.
      - Да уж.
      Гольдфарб откинулся на спину своего неудобного стула и расправил плечи. Что-то в его шее хрустнуло. Ему недавно исполнилось двадцать три года, которые он прожил среди пресловутой британской сдержанности и даже научился ей подражать, хотя она по-прежнему казалась ему неестественной.
      Незадолго до начала Первой мировой войны его только что поженившиеся родители бежали из Польши в Лондон, спасаясь от погромов. Уж чем-чем, а сдержанностью его семья не отличалась. Родители постоянно кричали друг на друга, а потом и на Давида, на его братьев и сестру. Иногда родители кричали сердито, чаще с любовью, но неизменно во все горло.
      Улыбка, ненадолго вспыхнувшая на лице Гольдфарба при этих воспоминаниях, быстро погасла. Судя по доходившим сведениям, погромы вновь катились по Польше, и при нацистах они были страшнее, чем прежде. Когда Гитлер проглотил Чехословакию, Саул Гольдфарб написал в Варшаву своим родным, убеждая их убираться из Польши, пока еще есть возможность. Никто из них не внял его совету. А через несколько месяцев ехать было слишком поздно.
      Пятно, возникшее на радарном экране, оторвало Дэвида от невеселых раздумий.
      - Ну и ну! - выдохнул Джоунз, у которого от изумления выпала изо рта длинная сигарета. - Погляди-ка, что выделывает эта штука!
      - Вижу, - ответил Гольдфарб.
      Он тоже не спускал с экрана глаз, пока цель не исчезла. Это произошло довольно быстро. Он вздохнул:
      - Теперь нам снова придется чем-то объяснять эту чертовщину.
      - Третий случай за неделю, - заметил Джоунз. - Кем бы эти чертенята ни были, они становятся все назойливее.
      За последние месяцы многие радары на территории Англии и, как он узнал неофициальным путем, в Соединенных Штатах засосали некий призрачный самолет, летевший на невообразимой высоте в девяносто тысяч футов<Фут - единица длины в системе английских мер, равная 0, 3048 метр> и еще с более невообразимой скоростью - две тысячи миль в час.
      - Раньше я считал, что эти призраки возникают из-за каких-то нарушений в электрических цепях, - заметил Гольдфарб. - Но теперь мне все труднее верить в это.
      - А откуда им еще взяться? - Джоунз принадлежал к числу тех, кто по-прежнему видел проблему в сетевых неполадках. Он двинул в бой тяжелую артиллерию своих аргументов: - Эти штучки - не наши. Они не принадлежат янки. А если бы их сделали джерри, они бы незамедлительно свалились нам на голову. Кто еще остается? Марсиане?
      - Смейся сколько угодно, - упрямо возразил Гольдфарб. - Если это неполадки в цепях, почему бы ученым шишкам не обнаружить и не устранить их?
      - Бог мой, я думаю, что даже те парни, которые изобрели эту штуковину, не знают, что она может и чего не может, - ответил Джоунз.
      Поскольку это была неопровержимая правда, Гольдфарб не стал спорить. Вместо этого он спросил:
      - Хорошо, тогда почему оборудование начало засекать чертей только сейчас? Почему они не появились на экранах с первого же дня?
      - Если уж ученым до этого не докопаться, то откуда мне-то знать? - пожал плечами Джоунз. - Достань-ка лучше бланк отчета. Нам повезло, что мы можем заполнить его до возвращения бомбардировщиков. Хоть завтра не придется возиться.
      - Ты прав.
      Гольдфарб иногда думал, что, если бы немцам удалось-таки пересечь Ла Манш и вторгнуться в Англию, англичане бы обрушили на них бумажные горы и погребли навек. Ящики, что находились под консолями с аппаратурой, возле которой он сидел, хранили официальные предписания, директивы и отчеты, способные на несколько лет вывести из строя самого изощренного бюрократа.
      Британские Королевские военно-воздушные силы добавили к официальным бумагам документ, озаглавленный так:
      "СЛУЧАЙ ДОСТОВЕРНОГО ОБНАРУЖЕНИЯ АНОМАЛЬНОЙ ЦЕЛИ, ДВИГАВШЕЙСЯ С БОЛЬШОЙ СКОРОСТЬЮ И НА БОЛЬШОЙ ВЫСОТЕ". На случай, если бланк попадет в руки немцев, нигде не упоминалось, что обнаружения проводились с помощью радара.
      "Словно джерри не знают, что у нас есть радары", - подумал Гольдфарб.
      Дэвид отыскал огрызок карандаша, написал название станции, дату, время, характер объекта и его установленную скорость, затем швырнул бланк в папку из плотной коричневой бумаги, прикрепленную сбоку от радарного экрана. Папку поместил туда начальник авиабазы, озаглавив ее: "ОТЧЕТЫ О ЧЕРТОВЩИНЕ". При подобном отношении к документации этот офицер вряд ли мог рассчитывать на повышение.
      - Завтра отправится в Лондон, где наш отчет сопоставят с данными других станций и смогут по общим цифрам определить высоту и остальные параметры объекта, - сказал Годьдфарб. - Они не стали бы добавлять себе хлопот, будь это просто нарушения в цепях, как думаешь?
      - Не спрашивай меня о том, чем будут заниматься в Лондоне, - отмахнулся Джоунз.
      - Я бы охотно поверил в реальность существования чертей, если бы их видели где-нибудь еще кроме экранов радара.
      - Я бы тоже, - согласился Гольдфарб, - но вспомни, сколько хлопот у нас было с "Юнкерсом-86".
      Эти ширококрылые самолеты месяцами летали над южными частями Англии, кружа на высоте более сорока тысяч футов. "Спитфайрам" нелегко было забираться в такую высь для перехвата.
      Джерома Джоунза это не убедило:
      - "Юнкерс-86" - всего-навсего "ящик", сделанный джерри. Да, у него хороший потолок, но он медлителен, и если его засечь, то сбить не составляет труда. Это тебе не супермен из американских комиксов, который двигается быстрее Летящей пули.
      - Знаю. Я не об этом. Мы не можем увидеть самолет на такой высоте, даже если он там есть. А если он еще и движется с такой скоростью, то даже корректировщик с биноклем не успеет его как следует рассмотреть. Нам нужны бинокли, соединенные с радаром, чтобы точно знать, куда смотреть. О, проклятие! Опять эта чертовщина.. Они странно ведут себя.
      - Да, слишком странно, - согласился Гольдфарб, уставившись в экран и мысленно переводя пятно в изображение самолета. - На сей раз они движутся медленнее обычного.
      - И их больше. Намного больше, - сказал Джоунз. Он повернулся к Гольдфарбу. В зеленом сиянии катодной трубки любой человек выглядит крайне странно, но сейчас напарник Давида казался особенно бледным и щеточка его усов была единственным пятном на худом, заостренном лице.
      - Давид, мне кажется, что это никакие не помехи в цепи. Они - настоящие.
      В его голосе Гольдфарб впервые уловил нотки страха.
      Глава 2
      Жуткий голод терзал Мойше-Русси. Он-то думал, что постные дни и посты, предшествующие великим праздникам, научили его переносить голод. Однако они подготовили его к жизни в Варшавском гетто не более, чем изображение озера может научить человека плавать.
      Он перебегал от одного затемненного участка к другому, и длинное черное пальто болталось на нем, как кусочек ночи. Прошло уже немало времени после наступления комендантского часа, который начинался в девять. Если какой-нибудь немец увидит его, Мойше проживет ровно столько времени, сколько будет развлекаться палач. При каждом вдохе страх раздувал ноздри, заставлял большими глотками втягивать зловонный воздух гетто.
      Но голод был сильнее страха; к тому же жертвой немцев можно было оказаться и в любое другое время дня и ночи. Всего лишь четыре дня назад нацисты напали на евреев, которые пришли в здание управы на улице Лешно, чтобы уплатить налоги, немцами же установленные. Нацисты ограбили евреев, взяв не только то, что, по их утверждениям, те были должны, но и забрав все, что оказалось у них при себе и на себе. Грабеж сопровождался ударами и пинками, как напоминание евреям о том, что их ждет в дальнейшем.
      - Мне такого напоминания не требуется, - прошептал Русси.
      Он был коренным жителем Волынской улицы и находился в гетто с тех пор, как Варшава сдалась немцам. За два с половиной года не многие уцелели в этом аду.
      Мойше задумался о том, сколько еще сможет протянуть. До сентября 1939 года он был студентом-медиком, а поэтому легко мог поставить себе диагноз. Шатающиеся зубы и рыхлые десны предупреждали о приближении цинги, плохое зрение в темноте означало недостаток витамина А. Понос мог иметь добрый десяток причин. А истощение вообще не нуждалось во врачебном диагнозе. Сотни тысяч евреев, скученных на четырех квадратных километрах, были знакомы с этими симптомами.
      Крадущиеся движения Мойше сделались еще более осторожными, когда он оказался около стены из красного кирпича. Она вдвое превышала человеческий рост, а поверху тянулась колючая проволока, дабы удержать дерзкого смельчака от попытки перелезть на другую сторону. Русси и не собирался испытывать судьбу. Вместо этого он, словно олимпийский метатель молота, что было сил раскрутил принесенный с собой мешок и швырнул его через стену на польскую сторону.
      Мешок взмыл вверх и перелетел через ограждение. С бешено колотящимся сердцем Мойше прислушался. Серебряный подсвечник он обернул тряпьем, поэтому вместо лязга послышался негромкий, глухой удар о землю. Мойше напрягся, чтобы уловить звук шагов на той стороне. Сейчас все зависело от честности того поляка. Если парень просто хочет украсть подсвечник, то запросто может это сделать. Если же надеется подучить еще, то выполнит условия, о которых они договорились на улице Лешно.
      Ожидание тянулось подобно рядам проволоки на стене я имело столько же колючек. Как ни вслушивался Мойше, он не слышал ни звука с той стороны. Могло случиться, что немцы арестовали ушлого поляка. Тогда драгоценный подсвечник будет валяться, пока на него не набредет какой-нибудь прохожий... И получится, что Русси швырнул коту под хвост одно из последних остававшихся у него средств к существованию.
      Невдалеке что-то мягко шлепнулось на булыжники мостовой. Русси бросился туда. Тряпки, скреплявшие его изношенные до дыр башмаки, делали шаги почти бесшумными.
      Мойше схватил мешок и нырнул в темноту. Еще на бегу сильный, дурманящий запах мяса заставил рот наполниться слюной. Мойше мгновенно расправился с бечевкой и заглянул внутрь, прикидывая мясо на вес. Конечно, не полкилограмма, как ему обещали, но что-то около этого. Мойше ожидал, что поляк положит еще меньше.
      - Конечно, можно пожаловаться на обман в СС, - горько усмехнулся Русси. Но пусть это делает кто-нибудь Другой.
      Его жена Ривка, их сын Рейвен (и, между прочим, он сам) смогут продержаться еще немного. Слишком поздно для маленькой Сары, слишком поздно для родителей жены и его собственного отца, которые не вынесли голода. Однако втроем они смогут протянуть еще.
      Мойше облизал пальцы. Сладкий привкус на языке отчасти был вызван тем, что мясо оказалось испорченным (не слишком, ему доводилось есть мясо гораздо более тухлое), а в остальном объяснялся тем, что это была свинина. Раввины в гетто давным-давно отменили запреты на употребление нечистой пищи, но Русси до сих пор испытывал чувство вины, когда ему приходилось есть свинину. Некоторые евреи предпочитали голодать, только не нарушать закон. Если бы Русси был одинок, наверное, последовал бы их примеру, но, поскольку на нем лежит забота о близких, он постарается выжить. Он обсудит это с Богом при случае.
      "Как лучше всего приготовить мясо?" - раздумывал Мойше. Единственным решением оставался суп: его хватит на несколько дней, и мясо уберет вкус гнилой картошки и заплесневелой капусты.
      Он запустил руку в карман и нащупал пачку злотых, которых при необходимости хватит, чтобы подкупить еврея-полицейского, если его заметят в этот неурочный час. Помимо этого, деньги мало на что годились: на банкноты еду не купишь, особенно в гетто.
      - Нужно возвращаться, - шепотом напомнил себе Русси. Если через пятнадцать минут после прекращения действия комендантского часа он не вернется на фабрику, к своей швейной машине, то какой-то другой отощавший еврей возблагодарит Бога, давшего ему возможность занять место Мойше. А если и вернется вовремя, но окажется слишком усталым, чтобы выполнить норму по пошиву немецкой военной формы, тогда ему недолго сидеть за машиной. Узкие руки Мойше были созданы для измерения пульса и удаления аппендицита, но сейчас именно сноровистость в обращении с тканью и нитками позволяла хоть как-то поддерживать жизнь.
      - Господи! Сколько же еще будет продолжаться все это?! Он не боялся стать жертвой неожиданного убийства - оно проникало в гетто с каждым появлением там немцев.
      Но не далее как вчера на фабрике от скамьи к скамье ползли слухи. Говорили, что гетто в Люблине перестало существовать: тысячи евреев вывели оттуда и... каждый дорисовывал картину сообразно собственным кошмарам.
      У Русси его "и..." представало в виде скотобойни, куда вместо скота сгоняли людей. Он хотел бы ошибиться, но слишком много повидал за последние годы, слишком много еврейских трупов валялось на тротуарах, пока наконец их не связывали, словно дрова, и не увозили.
      - Бог Авраама, Исаака и Иакова, - тихо прошептал Мойше, - прошу Тебя дать мне знак того, что Ты не оставил Свой избранный народ.
      Как и десятки тысяч соплеменников, Русси ежечасно возносил молитвы, возносил их потому, что это был единственный способ, каким он мог повлиять на свою судьбу.
      - Прошу Тебя, Господи, - вновь прошептал он, - пошли мне знак!
      И вдруг посреди ночи в Варшавском гетто наступил день. Мойше Русси застыл в неописуемом удивлении, глядя на раскаленную, словно солнце, точку света, вспыхнувшую в кромешно-черном небе.
      "Подсветка с парашюта", - подумал он, вспомнив немецкие бомбардировки.
      Но то была не подсветка. Огонь был больше и ярче любой подсветки: его одного хватило, чтобы во всем гетто, во всей Варшаве, даже во всей Польше стало светло как днем. Огонь висел в небе, не двигаясь, на что не способны никакие осветительные ракеты.
      Медленно-медленно точка света подернулась дымкой и начала менять цвет - от режущего глаза темно-фиолетового до белого и потом Желтого и оранжевого. Сияние дня постепенно уступило место закату, а затем сумеркам. Две-три сбитые с толку птахи принялись было щебетать и снова умолкли, будто сконфуженные тем, что их одурачили.
      Однако их мелодичные трели все равно потонули в криках, раздавшихся в гетто и за его пределами, - криках удивления, смешанного с ужасом. Русси услыхал и немецкие голоса, в которых звучал страх. Он не слышал страха в голосах немцев с тех пор, как нацисты загнали евреев в гетто, и не представлял, что сможет услышать подобное впредь. От этого напуганные голоса немцев звучали еще приятнее.
      Слезы полились из глаз Мойше, покатились по его впалым щекам и курчавой бороде.
      Он просил Бога о знаке, и Бог дал ему знак.
      Главнокомандующий Атвар стоял перед голографической проекцией Тосев-3. Над смехотворно малыми участками суши планеты то тут, то там мигали огоньки.
      "Интересно, - думал он, - когда Тосев-3 войдет в число владений Расы, удастся ли передвижением тектонических плит добиться появления новых полезных территорий?"
      Однако это вопрос будущего: последующих пятисот лет, а может, пяти или двадцати пяти тысяч лет. Только когда все было решено и распланировано до последней мелочи. Раса начинала действовать. Такой порядок прекрасно оправдывал себя в течение бесчисленных столетий.
      Атвару было тягостно сознавать, что в его распоряжении слишком мало времени, но тосевиты, с наглой поспешностью создавшие зачатки индустриальной цивилизации, бросали более серьезный вызов его силам, чем он или вообще кто-либо мог предполагать, находясь на своей родной планете. Если ему не удастся ответить на этот вызов, в памяти потомков останется лишь его провал.
      Когда Атвар обернулся к командиру корабля Кирелу, в его вопросе сквозила озабоченность:
      - Все устройства размещены надлежащим образом?
      - Да, господин адмирал, - ответил Кирел. - Ракеты-носители докладывают об успехе. Они уже возвратились невредимыми в расположение эскадры. Данные приборов подтверждают правильное наведение устройств на цели и их одновременный взрыв над основными радиокоммуникационными центрами Тосев-3.
      - Превосходно.
      Атвар знал, что тосевитам ни при каких обстоятельствах не достичь высоты, на которой шли ракеты-носители, но всегда приятно слышать, что все происходит согласно разработанному плану.
      - Следовательно, их радиолокационные системы серьезно повреждены, добавил он.
      - Совершенно верно, господин адмирал, - согласился Кирел. - Более того, многие части этих систем насовсем выведены из строя. Незащищенные транзисторы и микропроцессоры крайне уязвимы перед электромагнитными импульсами, а поскольку тосевиты не располагают собственной ядерной энергией, у них не возникло потребности в такой защите.
      - Превосходно, - повторил Атвар. - Получается, что для нашего самолета, война с тосевитами будет просто охотой за существами с перебитыми позвоночниками. У нас не будет помех при расчистке посадочных участков, и, как только наши войска высадятся на планету, ее завоевание станет неминуемым.
      Ничто не успокаивало Расу больше, чем план, который тщательно выполняется.
      - Может, - продолжил Кирел, - господин адмирал разрешит перед высадкой передать по радио требование о капитуляции, чтобы оно достигло всех уцелевших приемных устройств туземцев?
      Подобный шаг планом не предусматривался. Конечно, план был разработан в те дни, когда никто не думал, что у тосевитов есть какая-либо достойная упоминания технология. Тем не менее Атвар ощущал почти инстинктивное нежелание отклоняться от плана.
      - Нет, пусть они сами придут к нам, - сказал он. - Они капитулируют сразу, как только ощутят всю тяжесть нашего удара.
      - Будет исполнено так, как желает господин адмирал, - официальным тоном произнес Кирел.
      Атвар знал, что у командира корабля есть амбиции и что Кирел будет тщательно следить за всеми без исключения его ошибками и неудачами, особенно там, где сам Кирел высказывался против. Пусть Кирел делает что угодно. Атвар твердо верил, что его решение не было ошибочным.
      Командир полета Теэрц с удивлением взирал на дисплей, который располагался чуть выше его головы и отражался на внутренней поверхности кабины. Он и вообразить не мог вылет в пространство, столь богатое целями. Впереди него и чуть ниже ползло целое стадо тосевитских самолетов, ползло в блаженном неведении, что он, Теэрц, уже рядом.
      В шлемофоне зазвенел голос одного из двух других пилотов, участвующих в рейде:
      - Жаль, мы не можем направить сюда больше истребителей. Они бы позабавились.
      - Мы завоевываем целый мир, Ролвар. У нас не хватит истребителей, чтобы разом подавить эту туземную падаль.
      Все шесть ракет его истребителя уже выбрали цели в стаде тосевитских самолетов. Теэрц пробежал по врагам огненной волной, уничтожая одного за другим. Самолет слегка дернулся, когда ракеты скользнули вниз и стремительно понеслись в направлении неуклюжих тосевитских летательных аппаратов.
      Даже если бы туземцы знали, что их атакуют, они едва ли могли спастись, учитывая, что скорость ракет Теэрца в десять раз превосходила скорость их самолетов. Головной дисплей показал залп машины его товарищей. Впрочем, ему не потребовалось бы никакого дисплея, чтобы оценить происходящее: огненные брызги рассыпались в темноте, когда туземный самолет рухнул вниз.
      - Погляди, как падают! Каждый выстрел - попадание! - заверещал в наушнике голос Ролвара.
      Каждый пилот азартен, но Теэрц заслужил раскраску командира полета потому, что умел следить за каждой мелочью. Бросив короткий взгляд на дисплей, он сказал:
      - Только семнадцать поражений цели. Либо одна из ракет была неисправна, либо две ракеты угодили в одну цель.
      - Какая разница? - отозвался Гефрон, еще один участник рейда. .
      Гефрону никогда не стать командиром полета, даже если бы он прожил целую тысячу тосевитских лет, которые вдвое длиннее. И все же пилотом он был хорошим.
      - Но у нас еще остаются пушки, - добавил Гефрон. - Почему бы не использовать их?
      - Правильно.
      Теэрц снизил высоту до пределов досягаемости пушки. Туземцы по-прежнему не понимали, что произошло, но знали - творится нечто ужасное. Они разбегались, словно стадо френни, преследуемое диким бутором<Автор не делает каких-либо комментариев на этот счет. Скорее всего речь идет о каких-то травоядных животных и хищниках, которые водятся на родной планете Расы. - Прим. перев.>, изо всех своих жалких силенок стремясь спастись от опасности. Губы Теэрца расползлись от удовольствия.
      Двигатели его самолета изменили тон, войдя в более плотную воздушную среду. Заскрипели сервомеханизмы, меняя угол атаки. Скорость упала до звуковой. Теэрц нажал гашетку указательным когтем - На мгновение нос его самолета скрылся в пламени пушечного выстрела. Когда видимость улучшалась, тосевитский самолет, одно крыло которого было срезано вчистую, уже потерял управление и, кружась, падал вниз.
      Теэрв никогда прежде не бывал среди такого множества самолетов. Он сбросил скорость, дабы избежать столкновения. Новая цель, новый выстрел, новое попадание. А вскоре еще одно и еще.
      Справа по борту Теэрц увидел короткие вспышки пламени. Он повернул туда один глаз. Какой-то тосевитский самолет отстреливался. Теэрц отдал должное мужеству туземцев. Когда их подчинят, они хорошо будут служить Расе. Неплохие пилоты, если учесть возможности неуклюжего самолета, на. котором они летают. Даже маневрируют, пытаясь оторваться и уйти. Но решающее слово принадлежало Теэрцу, а не туземцам.
      Он выстрелил по туземной эскадрилье и пошел на новый заход. Во время маневра светящаяся точка на головном дисплее заставила Теэрца повернуть оба глаза. Где-то там, в ночной тьме, туземный самолет, имевший более совершенные летные качества, чем машины этого стада, разворачивался в его направлении, держась чуть поодаль.
      Туземный эскорт? Враг, посчитавший его подходящей целью? Теэрц не знал и не хотел знать. Кем бы ни был этот смельчак, он заплатит за свою наглость.
      Пушка самолета Теэрца управлялась радаром. Теэрц выстрелил. Языки пламени охватили истребитель туземцев, но тот успел произвести ответный выстрел. Снаряды не достигли цели. Туземец, теперь уже весь в огне, камнем полетел вниз.
      До того как кончился боезапас, Теэрц еще дважды обстрелял продольным огнем поспешно удирающее стадо туземных самолетов. Ролвар и Гефрон также нанесли врагу немалый ущерб. Вскоре все трое уже неслись вверх, набирая скорость для перехода на низкую околоземную орбиту. Вскоре у Расы появятся посадочные полосы на поверхности планеты. Тогда уничтожение тосевитских самолетов пойдет еще успешнее.
      - Однако эти туземцы довольно смелые, - сказал Ролвар в переговорное устройство. - Два их самолета пошли прямо на меня... Наверное, я получил одну-две дырки. Однако сомневаюсь, что уничтожил обоих, такие они маленькие и верткие.
      - Я-то своих сбил, это точно, - отозвался Теэрц. - Что ж, вернемся на базу, пополним боезапас, отдохнем, а потом вернемся и продолжим.
      В ответ его соратники одобрительно зашипели.
      Еще минуту назад "ланкастер", что находился ниже и справа от бомбардировщика Джорджа Бэгнолла, летел себе как ни в чем не бывало. И вдруг взорвался. На секунду Бэгнолл увидел куски машины и людей, словно повисших в воздухе. Затем они исчезли.
      - О Боже! - воскликнул он. - Похоже, весь этот проклятый мир спятил. Сначала невероятный свет на небе...
      - Залил нас, будто миллиард осветительных снарядов, правда? - отозвался Кен Эмбри. - Удивляюсь, как этим чертовым джерри такое удалось? Продержись иллюминация подольше, любой немецкий истребитель засек бы нас.
      Неподалеку взорвался еще один "ланк".
      - Что происходит? - не унимался Бэгнолл. - Кто-нибудь видел немецкий самолет?
      Никто из стрелков не ответил ему. Молчал и бомбометатель. Эмбри обратился к радисту:
      - Тэд, хоть что-нибудь удалось услышать?
      - Ни звука, - ответил Эдвард Лэйн. - После той вспышки на всех частотах я слышу только шум.
      - Чертовщина, вот как это называется, - сказал Эмбри. И словно в подтверждение его слов вспыхнули еще два бомбардировщика. Голос летчика поднялся почти до крика:
      - Кто же это выделывает? Это ведь не зенитки и не самолеты, тогда что же?1
      Рядом с летчиком дрожал на своем сиденье Бэгнолл. Рейды над Германией были жуткими уже сами по себе, но когда "ланки" без всякой на то причины начали вдруг взрываться в небе... Сердце в его груди сжалось в маленький застывший комок. Он крутил головой в разные стороны, стремясь увидеть хоть что-нибудь. Но за толстыми стеклами кабины ночь оставалась непроницаемой.
      Затем еще один большой тяжелый "ланкастер" на мгновение качнулся в воздухе, словно лист в бурлящем потоке. Даже сквозь рев четырех "мерлинов" их собственного самолета Бэгнолл услышал какой-то визгливый звук, от которого волосы у него встали дыбом. Мимо пронеслось нечто, похожее на акулу, невероятно быстрое и изящное. Две мощные струи выхлопов светились в темноте, как глаза тигра. У одного стрелка хватило присутствия духа выстрелить в незнакомца, но тот в мгновение ока ускользнул от "ланка".
      - Вы... видели? - упавшим голосом спросил Кен Эмбри.
      - Думаю, что да, - столь же тихо ответил Бэгнолл. Он сомневался, верит ли сам в этот ужасный призрак.
      - Откуда у немцев такие машины?
      - Это не немцы, - возразил летчик. - Мы знаем, что есть у них, как и они знают, что имеем мы.
      - Хорошо, если это не немец, тогда откуда же он, из преисподней? - спросил Бэгнолл.
      - Черт меня подери, если я знаю! Но я не собираюсь тор-тать здесь и дожидаться, пока он вернется. Эмбри резко изменил курс и снизил высоту.
      - Наземные зенитки! - предупредил Бэгнолл, поглядев на альтиметр.
      Эмбри оставил его слова без внимания. Бортинженер замолчал, чувствуя себя дураком. Когда оказываешься лицом к лицу с монстром, который смахивает с неба бомбардировщики с легкостью прислуги, заметающей метлой просыпанную соль, едва ли стоит беспокоиться о каких-то там зенитках.
      - Черт побери, я ведь физик, а не плотник! - воскликнул Йенс Ларсен.
      Большой палец нестерпимо саднил. Ноготь уже начал чернеть; Йенс подозревал, что он и вовсе сойдет. Но сильнее, чем покалеченный палец, его донимали насмешки юнцов, составлявших большую часть бригады рабочих, что возводили странные сооружения на западных трибунах Стэгфилда.
      Вечернее солнце светило Ларсену в спину, пока он тащился по Пятьдесят седьмой улице в направлении клуба "Четырехугольник". Аппетит его несколько поднялся - после того как Ларсен попытался вколотить свой ноготь в деревянный вит размером два на четыре фута. Но, перекусив, Ларсен снова вернется к реактору и продолжит стучать молотком - на этот раз, будем надеяться, с большей осторожностью.
      Йенс набрал поляне легкие удушливого чикагского воздуха. Сам он родился и вырос в Сан-Франциско, и его весьма удивляло, почему три миллиона человек выбрали жизнь в таком месте, где полгода чересчур жарко и влажно, а в остальное время стоит собачий холод.
      - Должно быть, они чокнутые, - вслух произнес Ларсен.
      Какой-то студент, идущий навстречу, удивленно посмотрел на него. Йенс покраснел. В нынешнем своем одеянии, состоящем из грязной футболки и "чиносов"<Чинос - рабочие брюки на диагоналевое хлопчатобумажной ткани>, он выглядел совсем не так, как люди из городка Чикагского университета, и уж, конечно, не как член факультетского совета. В "Четырехугольнике" на него тоже будут глазеть.
      "Профессорам латыни в их изъеденных молью твидовых костюмах этого не вынести", - подумал Ларсен.
      Он миновал Кобб-Гейт. Гротескные фигуры, высеченные на огромном каменном здании, всегда вызывали у него улыбку. Ботанический пруд, окруженный с трех сторон биологическими лабораториями Халла, был приятным местом; возле него Ларсен любил посидеть и почитать, когда выдавалось время. Сейчас такое случалось не слишком часто.
      Йенс подходил к Митчелл-Тауэр, когда его тень вдруг исчезла.
      Только что она тянулась впереди, честь по чести, и вдруг провала. Сама башня - копия башни колледжа Магдалины в Оксфорде - неожиданно потонула в резком белом свете.
      Ларсен вперился глазами в небо. Сияющее пятно выросло в размерах, потускнело и изменило цвет. Все вокруг указывали на это пятно, восклицая:
      - Что это, черт побери?!
      - О Господи!
      - Вы когда-нибудь видели что-либо подобное? Люди высовывались из окон и выбегали на улицу посмотреть.
      Физик Ларсен глазел на происходящее вместе с остальными. Мало-помалу странный свет потускнел и погас; в Йенсу вернулась - добрая, привычная тень. Но еще до того Ларсен метнулся туда, откуда пришел. Он лавировал между десятками зевак, которые все еще стояли и таращили глаза.
      - Где полыхает, приятель? - крикнул ему один.
      Ларсен не ответил, ускорив свой бег в. направлении Стэгфилда. Полыхало на небе. Он знал, что это за огонь: тот самый огонь, который он и его коллеги стремились извлечь из атома урана. До сих пор ни в одном атомном реакторе Соединенных Штатов не удавалось добиться управляемой цепной реакции. Бригада на западных трибунах как раз пыталась собрать такой реактор, который позволит это сделать.
      Никто и предполагать не мог, что немцы уже построили не только реактор, но и бомбу, хотя впервые уран был расщеплен в Германии в 1938 году. На бегу Ларсен соображал, каким образом нацисты взорвали бомбу над Чикаго. Насколько он зная, их самолеты не могли долететь даже до Нью-Йорка.
      Правда, удивительно, почему немцы взорвали свою бомбу на такой громадной высоте-слишком высоко, чтобы взрыв причинил какой-либо ущерб. Может, немцы установили бомбу на борту межконтинентальной ракеты - наподобие тех, о которых судачат бульварные журналы? Но ученые-то знали, что немцам далеко до этого.
      Нет, взрыв не поддавался разумному объяснению. Однако эта жуткая штуковина находилась у них над головой и должна была принадлежать немцам. Она явно не американского и не английского происхождения.
      У Ларсена мелькнула еще более ужасающая мысль:
      "А что, если бомба японская?"
      Он сильно сомневался, что японцы обладают технологией, достаточной для постройки атомной бомбы, но ведь не думал он и о том, что они разбомбят Пёрл-Харбор в считанные часы; что они сумеют захватить Филиппины, Гуам и Уэйк, вырвать у англичан Гонконг, Сингапур и Бирму, практически выгнать британский военно-морской флот из Индийского океана... Чем дальше бежал Йенс, тем длиннее становился мрачный список воспоминаний.
      - Наверное, это действительно сделали чертовы япошки! - решил он и припустил еще быстрее.
      Вагонное окно около сиденья Сэма Иджера было зашторено, чтобы заходящее солнце не светило Бобби Фьоре в глаза, пока тот спал. В свои юные годы Сэм обязательно воспротивился бы этому, ведь он не видел ничего, кроме родительской фермы. Поэтому, начав играть в бейсбол, Сэм стремился увидеть как можно больше. Через окна поездов и автобусов он жадно глазел на большой мир.
      Сэм исколесил едва ли не все Штаты, побывав вдобавок в Канаде и Мексике. Теперь поездка вдоль сонных
      равнин Иллинойса никакого интереса для него не представляла.
      Он вспомнил, как солнце вставало над иссушенными горами близ Солт-Лейк-Сити, пронизывая светом озеро и белые соляные отмели, сверкая прямо в глаза. Да, то было зрелище, на которое стоило посмотреть; его Сэм будет по-мнить до самой могилы. Здешние поля, амбары и пруды просто не шли ни в какое сравнение, хотя он не согласился бы жить в Солт-Лейк-Сити даже за гонорар Ди Маджо. "Ну разве что за гонорар Ди Маджо..." - подумал он. Многие игроки команды отправились в вагон-ресторан. По другую сторону прохода Джо Салливен глазел в окно с той же жадностью, которая некогда была присуща Иджеру. Губы питчера двигались, когда он тихонько читал сам себе рекламу крема для бритья "Бирма". Это заставило Иджера .улыбнуться: пока что Салливен нуждался в намыливании щек от силы два раза в неделю.
      Неожиданно с той стороны, где находился питчер, в окна ударил яркий свет. Джо вытянул шею.
      - Какая забавная штука в небе! - сообщил Джо. - Напоминает салют по случаю Дня независимости, только намного ярче.
      Остолоп Дэниелс сидел с той же стороны вагона. .
      - Куда как ярче! - сказал тренер. - Ничего подобного не видывал за всю свою жизнь. Эта штука просто застыла в небе и, похоже, вообще не движется. Красивое зрелище, черт возьми!
      За несколько минут белый свет превратился в желтый, затем в оранжевый и красный, постепенно слабея. Иджер хотел было встать и поглядеть на то, откуда исходил свет. Он скорее всего так бы и сделал, не сравни Салливен это зрелище с фейверком в День независимости. С того самого Дня независимости, когда Сэм сломал лодыжку, ему разонравились салюты. И потому он снова уткнулся в "Эстаун-динг".
      Восходящее солнце скользнуло по лицу Генриха Егера, заставив его открыть глаза. Он тяжело вздохнул, смахнул паутинки с головы и медленно поднялся на ноги. Двигаясь так, словно каждый сустав в его теле проржавел, он встал в очередь за завтраком. По запаху понял, что это снова будет каша с тушеным мясом. Он пожал плечами. Это варево хоть насытит его.
      К нему подошел Эрнст Рикке, на лице которого читалась усталость.
      - Герр майор, сегодня ночью небо осветилось странным огнем, - сообщил капитан. - Не знаю, следовало ли мне беспокоить вас, но все быстро кончилось, никакой опасности не возникло...
      - Если опасности не возникло, то правильно, что не будили, - ответил Егер и добавил про себя: "Хотя бы потому, что я смог провести лишний час под одеялом".
      - Не знаю, что за чертовщина там творилась! Это напоминало наши рекогносцировочные огни, но в миллион раз больше и ярче. К тому же этот свет не снижался. Висел неподвижно, пока не исчез. Ума не приложу, что бы это могло быть. Наверное, один из фокусов, устроенных Иванами, - предположил Рикке.
      - Может быть. - Но Егер в это не верил. - Хотя вряд ли. Будь это так, последовало бы продолжение. Но ни бомбежек, ни залпов артиллерии... Если русские и пробовали что-то новенькое, у них ничего не получилось.
      Как и другие танкисты, Егер быстро проглотил свой завтрак. Когда все насытились, он с неохотой отпустил полевую кухню восвояси. Расставаться с вей было жаль, но конвой повозке не угнаться за танками.
      Один за другим "Т-3" оживали. Когда затарахтел мотор двенадцатого танка, вся рота приветственно закричала. Егер кричал во все горло вместе с остальными. Вряд ли сегодня они встретятся с противником, но в России ни в чем нельзя быть уверенным. И если это случится не сегодня, то в один В ближайших дней непременно.
      Майор вскарабкался на башню танка, которым командовал, и связался по радио со штабом дивизии, чтобы узнать, нет ли каких-нибудь изменений со вчерашнего дня.
      - Нет, Распоряжения остаются прежними: вам нужно переместиться в квадрат Б-9, - ответил офицер связи. - Кстати, как вы меня слышите?
      - Вполне нормально, - ответил Егер. - А почему вы спрашиваете?
      - Тут у нас возникли трудности, - пояснил штабной лейтенант. - После того взрыва вся связь на какое-то время будто в сортир провалилась. Рад, что все восстановилось.
      - Я тоже, - отозвался Егер. - Отбой!
      Он развернул карту и вгляделся. Если рота действительно находится там, где он предполагает, тогда до намеченной точки ему и его танкам предстоит пройти около двадцати километров. Егер нагнулся и скомандовал водителю:
      - Трогай! Курс на восток.
      - Есть на восток!
      Дитер Шмидт включил передачу. Гул мотора "Майбах-HL120TR" изменил свой тон. Танк покатился вперед, оставляя на степной земле две глубоких колеи. Шмидт ловко управлялся с шестью скоростями переднего хода, и в такт его действиям мотор то подвывал, то начинал басить. Защитный купол в задней части башни давал хороший обзор. Как и всякий танковый командир, Егер оставляя купол открытым и не упускал возможности там постоять. Отсюда не только было видно больше, чем в самый хороший перископ; здесь и воздух был свежее и прохладнее, и шума меньше, или, по крайней мере, здесь шум другой. Егер предпочитал слушать окружавший его грохот двигателя, нежели лязг железа и громыхание запасных колес и гусениц, привязанных в задней части танка. Если бы машина немецкой службы снабжения крутилась побыстрее, им не пришлось бы таскать за собой все эти железки. Но Восточный фронт растянулся более чем на три тысячи километров - от Балтики до Черного моря. И излишне было надеяться, что у высоколобых чиновников, которым ничто не угрожает, достанет заботы о каждом танковом командире.
      Танки катились по опустошенной войной местности: мимо могил, наскоро вырытых в плодородном украинском черноземе, мимо распухших русских трупов, до сих пор не преданных земле, мимо покореженных грузовиков и сгоревших танков. Германские инженеры, словно мухи над падалью, роились возле подбитой техники, подбирая все, что только уцелело.
      Куда ни глянь, во все стороны простиралась бескрайняя степь. Даже шрамы войны не слишком жестоко изуродовали ее. Когда Егер смотрел на это зеленое море, ему порой казалось, что его двенадцать танков оторваны от всего мира. Поэтому, заметив вдалеке немецкую пехотную роту, он довольно улыбнулся.
      Раза два над головой гудели самолеты. Майор улыбнулся еще шире - Иванов ожидала хорошая трепка.
      И вдруг раздался ужасный грохот - танк, двигавшийся примерно в двухстах метрах справа, превратился в огненный шар. Только что он был целехонек - и вот от танка не осталось ничего, кроме красно-желтых языков пламени и столба черного, с копотью, дыма, поднимавшегося высоко в небо.
      Через несколько секунд донеслись хлопки новых взрывов - это начали рваться боеприпасы. Пять человек экипажа вряд ли даже поняли, что произошло.
      Егер мгновенно скользнул вниз.
      - Что случилось? - спросил Георг Шульц. Стрелок слышал взрыв, несмотря на толстую броню и грохот мотора.
      - Танк Йоахима подорвался, - ответил Егер. - Должно быть, наскочил на мину-Голос майора звучал неуверенно: для мины взрыв был слишком чудовищным. "Правда, если взорвался бак с горючим, то..." - подумал было майор, но едва эта мысль мелькнула у него в голове, как взорвался другой танк, и грохот взрыва был даже сильнее, чем в первый раз.
      - Боже! - вскричал Шульц. Он со страхом уставился в металлический пол танка, словно ожидая, что оттуда вот-вот вырвется раскаленная струя пламени.
      Егер схватился за рацию и настроился на общую частоту.
      - Всем стоять! - заорал он. - Мы попали на минное поле!
      Он прокричал приказ Дитеру Шмидту, затем выглянул из башни, чтобы убедиться, что приказ его выполнен.
      Десять уцелевших танков остановились. Как и Егер, другие командиры тоже высунулись наружу, и каждый из них пытался понять, что же происходит. Кроме пылающих остовов двух танков, все остальное выглядело как обычно. Егер уже собирался было связаться со штабом дивизиона и запросить отряд саперов, когда небо прорезало огненным лезвием, начисто снесшим башню одного из остановившихся танков. Промасленная ходовая часть быстро загорелась.
      Проклиная свою ошибку, Егер снова забрался внутрь тан-кa, схватил рацию и прокричал:
      - Уходим! Это не мины, а ракетные снаряды с воздуха! Должно быть, иванам удалось установить на своих противотанковых штурмовиках "катюши". Если останемся здесь, то превратимся в легкую добычу!
      Майору не понадобилось повторять свой приказ Шмидту. Их "Т-3", громко рыча мотором и накренившись на один бок, уже двинулся вперед.
      Только когда майор вновь высунулся из башенного купола, до его сознания дошло, что огненный след на небе появился сзади, с западной стороны.
      - Разверните башню! - крикнул Егер и обругал гидравлический привод, поскольку тяжелая металлическая глыба башни поворачивалась слишком медленно.
      Несколько других командиров оказались проворнее. Башни их танков уже развернулись назад.
      Тем временем четвертый танк получил снаряд прямо в моторный отсек. Затрещали языки пламени. Башенные люки открылись, и оттуда начали выкарабкиваться люди. Один, два, три... командир, стрелок, заряжающий. Огонь охватил весь танк. Водителю и башенному стрелку выбраться так и не удалось.
      Командир танковой роты пристально всматривался в небо. Где же этот проклятый истребитель с "катюшами"? Сердце у Егера екнуло, когда он заметил летящий силуэт. Некоторые танки отреагировали быстрее, и их сдвоенные пулеметы открыли по самолету огонь. Вряд ли они повредили самолет, но это могло удержать летчика от новых атак на бреющем полете.
      Не помогло. Самолет появился снова.
      Егеру удалось забиться под броню башни в то самое мгновение, когда пулеметы штурмовика начали обстрел. Затем, когда противник приблизился, Егер заметил, что нападающий самолет не похож на какие-либо виденные им воздушные
      боевые машины. А когда неизвестный самолет произвел залп, весь его тупой нос сделался желто-белым от выстрелов. Пыль взметнулась вокруг еще двух танков. Вместе со смрадом от пылающего горючего, масла и пороха ноздри Егера ощутили зловоние обугливающегося человеческого мяса.
      Самолет пронесся над головой так низко, что его почти можно было коснуться. Егер внимательно разглядел врага - и не поверил своим глазам. Машина имела размеры среднего бомбардировщика, но, насколько понял майор, у нее отсутствовал винт. На ее корпусе не было ни свастики, ни советской звезды; на закамуфлированных крыльях и остове не было вообще никаких опознавательных знаков. Этот самолет не рокотал, как любой из известных самолетов, - он пронзительно выл, словно его движущая сила исходила от самого дьявола.
      А потом противник исчез столь же стремительно, как и появился. Майор глазел ему вслед, разинув рот, что совсем не подобало офицеру. Один заход - и половина танков роты Егера превратилась в груду пылающего металла.
      Танк Эрнста Рикке, как и машина самого Егера, уцелел в этой атаке. Он с грохотом приближался. Рикке высунулся из башни. На лице капитана было написано то же выражение полнейшего недоумения, что и на лице Егера.
      - Что это было? - с трудом приходя в себя, прокричал Рикке.
      - Не знаю, - проорал в ответ Егер. - Но если это вернется - нам крышка!
      Японцы грабили деревню. Солдаты уже застрелили нескольких жителей, недовольных тем, что воруют их пожитки. Трупы как немое предостережение лежали на площади, возле разрушенной стены яменя. Но и этого было мало: захватчики, примкнув штыки, расхаживали по деревне, готовые проткнуть каждого, кто косо посмотрит на них.
      Лю Хань старалась не привлекать внимания японцев. Она была наслышана, каким образом те набирают женщин в свои "батальоны развлечении". Пепел сделал волосы Лю седыми, древесный уголь прибавил ее лицу не только грязи, но и прочертил морщины, значительно состарив, Горе помогло ей легко освоиться с шаркающей походкой старухи. Лю Хань бесцельно бродила вокруг деревни, держась подальше от солдат.
      Поскольку она находилась в стороне от шумной суеты, поглотившей захватчиков и деревенских жителей, то, наверное, стала первой, кто услышал какой-то шум в небе. Лю испуганно задрала голову - новые бомбардировщики на подходе? Но зачем они сейчас, когда деревня уже захвачена японцами? А может, это китайские самолеты? Если гоминьдановское правительство хочет удержать Ханькоу, им придется очень постараться.
      Шум нарастал, приближаясь с юга. Страх и волнение охватили Лю Хань. Она желала японцам смерти, но ей не хотелось погибать вместе с ними.
      Несмотря на свои страдания, она решила, что хочет жить. Позабыв про старушечью походку, Лю кинулась к зарослям: лучше оказаться подальше, когда на деревню посыплются бомбы. Гул приближающихся самолетов нарастал.
      Она забралась в самую гущу кустарника и папоротников. К этому времени самолеты были почти у нее над головой. Лю посмотрела на них из-за ветвей дерева, и глаза женщины широко раскрылись: на мгновение она забыла о страхах и постигшем ее горе. Те самолеты, которые она привыкла видеть, имели изящные очертания, напоминавшие птиц. Эти же больше походили на жуков. И у них не было крыльев!
      Если что-то, кроме колдовства, удерживало их в воздухе, то этим "что-то" являлся вращающийся диск над каждой из машин.
      Неизвестные машины парили в воздухе как стрекозы. Лю Хань никогда не слышала о самолете, который мог бы проделывать такое - хотя все, что она знала о самолетах, было связано со смертью и разрушениями, которые они приносили.
      Повиснув в воздухе, странные машины обстреляли пулеметами и ракетами несчастную, залитую кровью деревню. Сквозь щелчки ружейных выстрелов и хлопки взрывов оттуда донеслись крики, в том числе и низкие, гортанные вопли японских солдат. Услышав их, Лю съежилась: эти звуки напомнили ей волчий вой.
      Неожиданно в развалинах яменя застрекотал пулемет Японцы пытались отразить атаку. Трассирующие пули летели вверх, прочерчивая огненные следы в направлении само-летов-"стрекоз". К земле с рычанием устремились две ракеты. Грохот, вспышка света - и пулемет умолк. Забыв про осторожность, Лю Хань испустила пронзительный крик радости. Да и кто услышит ее среди царящего хаоса?
      Несколько странных машин приземлились; сбоку открылись дверцы. Затаив дыхание, Лю ждала, что сейчас оттуда выпрыгнут солдаты и завершат уничтожение японцев.
      Неужели это действительно войска гоминьдана? Лю Хань даже не представляла, что ее страна может похвастаться такими удивительными самолетами. Или они прилетели из Америки? Американцы считались наиболее умными из всех чужеземцев, и ведь они тоже воюют с японцами. Однажды Лю Хань видела американца - большого толстого христианского миссионера, который плохо говорил по-китайски. Она помнила, что голос у него звучал очень свирепо. Женщина представила рослых свирепых американцев, выпрыгивающих из самолетов-"стрекоз", и у каждого в руках длинный сверкающий штык.
      Из самолета-"стрекозы" появились солдаты в шлемах. Вовсе не американцы, не рослые и не свирепые. Небыли они и воинами китайской армии. Ликование Лю Хань мгновенно сменилось ужасом. Обычно китайцы называли иностранцев "дьяволами"; только что Лю Хань думала так об американцах. Но сейчас перед ней действительно предстали дьяволы!
      Они были ниже, чем люди, их зеленовато-коричневые тела блестели, как змеиная кожа. Безносые - вместо этого нижняя часть их лиц была вытянута наподобие короткой морды. Вначале Лю Хань подумала о кошках, потом - о ящерицах. Эти дьяволы имели также и хвосты, короткие и толстые, доходящие почти до колен.
      Лю Хань протерла глаза, но, когда вновь открыла их, дьяволы никуда не исчезли.
      Вдобавок ко всему дьяволы даже двигались не так, как люди. Лю Хань вновь подумала о ящерицах: движения пришельцев чем-то напоминали их суетливое снование. Когда же дьяволы останавливались, то замирали полностью, что несвойственно для человека, за исключением разве что монаха в медитации:
      Но пришельцы вели себя отнюдь не как монахи. В руках у них находились предметы, похожие на ружья. Это и были ружья - дьяволы открыли огонь по деревне. И какие ружья! Вместо обычных винтовочных залпов оружие дьяволов, словно пулемет, выплевывало потоки пуль.
      Невзирая на шквал огня, невзирая на ракеты и пулеметный обстрел из самолетов-"стрекоз", японские солдаты, остававшиеся в деревне, продолжали отстреливаться. Дьяволы, что приземлились, пошли в атаку на японцев: одни устремились вперед, другие их прикрывали. Лю Хань знала: если бы ее атаковали такие чудовища, она бы либо сразу же сдалась, либо убежала. Японцы не сделали ни того, ни другого. Они сражались до тех пор, пока их всех не перебили. Это произошло довольно скоро.
      К тому времени, когда закончилось это небольшое сражение, деревня была охвачена огнем. Вглядываясь сквозь листву кустарника, Лю Хань видела своих односельчан, тех кто уцелел, - они разбегались во все стороны, прочь от новой напасти.
      Через несколько минут несколько жителей все-таки двинулись к самолетам-"стрекозам", подгоняемые дьяволами с ружьями. Один из таких дьяволов лежал на траве прямо перед домами. Кровь, забрызгавшая его чешуйчатую кожу, была такой же красной, как человеческая. Лю Хань вновь протерла глаза. Она не думала, что дьяволы могут истекать кровью.
      Несколько висевших в небе самолетов-"стрекоз" улетели на север. Вскоре они вновь начали обстрел. "Хорошо! - подумала Лю Хань. - Они продолжают убивать японцев".
      Покончив с сопротивлением в деревне и с самой деревней тоже, маленькие чешуйчатые дьяволы, которые остались на земле, принялись осматривать окрестности, словно хотели убедиться, что поблизости больше нет притаившихся врагов. Когда один из них двинулся в ее направлении, Лю Хань лихорадочно попыталась зарыться под листьями и ветвями. Если Будда будет добр, дьявол ее не заметит.
      Но, наверное, сострадательный Будда был занят чем-то другим. Чешуйчатый дьявол увидел ее и что-то закричал на своем языке. Лю Хань задрожала всем телом, но не вышла. Потом заговорило ружье дьявола. Пули засвистели в ветвях около Лю.
      Дьявол снова что-то крикнул. Она понимала: если бы он захотел, то мог бы убить ее, поэтому он скорее всего приказывает ей сдаться. Она встала, подняла над головой руки и, заикаясь от страха, взмолилась:
      - П-пожалуйста, не стреляйте в меня, господин дьявол!
      Когда дьявол заговорил опять, Лю увидела у него во рту множество маленьких острых зубов и длинный раздвоенный язык, как у змеи. Один глаз продолжал следить за ней, другой беспокойно вращался из стороны в сторону. Когда Лю Хань сделала шаг в направлении дьявола, тот отскочил назад и поднял ружье.
      Пришелец едва доходил ей до плеча.
      - Вы меня боитесь? - спросила она.
      Мысль о том, что дьяволу знаком страх, была такой абсурдной, что Лю, вопреки всем бедам этого жуткого дня, захотелось рассмеяться.
      Маленький чешуйчатый дьявол вовсе не собирался шутить. Ружьем он показал назад, в направлении самолетов-"стрекоз". Туда уже загоняли плененных жителей деревни. Лю Хань знала, у нее нет выбора, кроме как идти в том направлении. Когда она прошла мимо дьявола, тот отступил назад, пропуская ее на расстояние вытянутой руки. Если он ее не боится, тогда вообще непонятно, почему он так осторожен.
      Прежде чем Лю Хань поднялась по трапу внутрь самолета-"стрекозы", другой дьявол связал ей спереди руки. Затем провел женщину в кабину, ружьем указал на сиденье.
      Сиденье оказалось неудобным, будучи слишком маленьким. Пришлось даже подтянуть ноги к самому подбородку. Рядом с ней, на другом сиденье, оказался Юи Минь, которому приходилось еще хуже, чем ей.
      Когда женщина опустилась рядом, деревенский врач безучастно посмотрел на нее. Лицо у него было залито кровью, сочащейся из пореза под глазом.
      - Выходит, и тебя загребли? - сказал он.
      - Да, - ответила Лю Хань. Юи Минь был человеком образованным, учился в городе и знал грамоту, поэтому она обратилась к нему с вопросом: - Что это за дьяволы? Я таких никогда не видела и ни о чем подобном не слышала.
      - И я тоже, - ответил лекарь. - Раньше я не верил в дьяволов. Я думал, что это суеверная чушь. Они...
      Маленький чешуйчатый дьявол с ружьем что-то произнес. Он поднес одну руку к своей морде и крепко сжал рот. Затем указал на Лю Хань и Юи Миня. После того как дьявол проделал это два или три раза, Лю Хань догадалась: он не хочет, чтобы они разговаривали. Она приложила руку к своему рту. Дьявол издал звук, похожий на бульканье кипящей в кастрюле воды, и сел. Лю Хань решила, что вполне угодила дьяволу.
      У самолета-<стрекозы" взревел двигатель. Лопасти, расположенные над кабиной, начали вращаться, вначале медленно, затем все быстрее и быстрее, и наконец, машина взмыла в воздух. В Желудке у Лю Хань все перевернулось. Она непроизвольно вскрикнула от испуга. Маленький чешуйчатый дьявол нацелил на нее оба своих вращающихся глаза.
      - Простите, господин дьявол! - произнесла Лю. Дьявол продолжал пристально глядеть на нее. Она поняла, что совершила новую ошибку, хлопнула себя ладонью по рту, стараясь исправить положение. Дьявол снова издал булькающий звук и отвел глаза. Будь у нее такая возможность, она бы с облегчением откинулась назад.
      Лю выглянула в маленькое окошко. Там, далеко внизу, она увидела горящие развалины своей деревни. Сделав над руинами большой круг, самолет-"стрекоза" полетел прочь, унося Лю Хань от прежней привычной жизни.
      Поезд, спешивший на юг, только-только миновал Диксон, когда все понеслось в тартарары.
      Сэм Иджер дочитал последнюю фразу в "Эстаундинг" и положил журнал на сиденье возле себя. Бобби Фьоре успел выспаться и сейчас находился в вагоне-ресторане. Исчерпав все аргументы, игроки "Декатур Коммодора" прекратили спорить насчет того, чем являлся свет на небе. Некоторые спали, причем кое-кто надвинул на глаза шляпу или кепку. Иджер зевнул, потянулся и решил последовать их примеру. Возможно, к моменту возвращения Бобби он уже уснет.
      Сэм начал укладываться спать, как вверху что-то загрохотало, да так громко, что все проснулись. Иджер прилип к окну, рассчитывая увидеть горящий самолет, падающий вниз. Сэм никогда не слышал, чтобы нормально работающий мотор звучал на такой высокой ноте.
      И действительно, через секунду чудовищный удар сотряс переднюю часть поезда, потом последовал еще один удар, куда громче.
      - Боже! - пробормотал Иджер. На сиденье с другой стороны прохода Джо Салливен перекрестился.
      Пока в голове у Иджера все еще звенело от взрыва, поезд резко затормозил. Сэм ударился о противоположное сиденье. Истошно заскрипело железо колес, искры взметнулись так высоко, что их было видно даже в окно. Однако силы тормозов не хватило, и пассажирский вагон перевернулся на бок.
      Иджер упал и приземлился на голову Салливена. Питчер закричал. Иджер тоже вскрикнул, поскольку головой ударился о стену вагона. Его зубы впились в губу. Рот наполнился кровью. Он обвел языком внутри рта. К счастью, зубные протезы не пострадали.
      Сквозь крики бейсболистов и других пассажиров Сэм слышал, как сходят с рельсов остальные вагоны. Затихающая череда ударов и толчков навела его на мысли о землетрясении, "купленном в рассрочку".
      Выбравшись из-под Джо Салливена, Сэм ощупал свои руки и ноги.
      - Ты в порядке, парень? - спросил он товарища.
      - Не знаю. Мое плечо...
      Салливен держался за раненое место. Глаза у него округлились от страха и боли разом - то была подающая рука: если травма окажется серьезной, о карьере в высшей лиге можно забыть навсегда.
      - Давай-ка лучше выбираться отсюда, если сумеем. Иджер двинулся впотьмах к выходу из вагона, ступая по тому, что недавно было оконными рамами.
      - Это ты, Сэм? - спросил Остолоп Дэниелс, когда Иджер пробирался мимо него.
      Требовалось нечто более значительное, нежели сошедший с рельсов поезд, чтобы его голос перестал звучать лениво и тягуче.
      - Да, это я.
      Иджер прислушался к стонам и негромким вскрикиваниям какой-то женщины.
      - Кажется, в нашем вагоне есть раненые, - сказал он.
      - Ты прав, - отозвался тренер. - Но, черт побери, нам завтра вести игру, а на нас сваливается такая срань!
      - Ты - бейсболист до мозга костей. Остолоп, - невесело усмехнулся Иджер.
      Катастрофа выбила из головы все мысли о завтрашней игре. Он решил не говорить Дэниелсу о плече Джо Салливена. Бедняга Остолоп вскоре и сам об этом узнает.
      Раздвижная дверь, что вела в соседний вагон, выскочила из пазов. Иджер высунулся в дверной проем. Он понюхал воздух, но запаха дыма не ощутил. Не увидел и огня.
      "Хоть за это спасибо", - подумал Сэм. В передней части вагона кто-то крикнул:
      - У мужчины серьезно повреждена шея!
      - Не двигайте его! - разом отозвались трое. Остолоп Дэниелс выкарабкался и встал рядом с Иджером. Тренеру пришлось тяжелее, поскольку он был ниже ростом и толще, чем его игрок.
      - Интересно, во что же мы врезались?
      - Если бы это был самолет, он бы сейчас горел, - встряхнул головой Иджер.
      Похожий на вой звук по-прежнему стоял в небе, а это означало, что самолет вообще не пострадал. Но в таком случае отчего же произошел взрыв?
      Пронзительный вой сделался громче; похоже, издававший этот безумный звук самолет приближался. И когда Иджеру самому тоже захотелось завыть, появился новый звук: сильный, часто повторяющийся и отрывистый. Опрокинутый поезд вздрогнул под Иджером и Дэниелсом, когда по нему ударили снаряды. Зазвенело стекло. Криков стало вдвое больше.
      - .Господи, это же немпонцы по нам стреляют! - заорал тренер.
      Он не знал, какое слово произнести: "немцы" или "японцы", и они слились у него в одно.
      Сквозь перила небольшой площадки между вагонами. Иджер разглядел самолет. Чей бы он ни был, он стремительно пронесся над ними. Самолет пролетел настолько быстро, что, казалось, лишь промелькнул в небе. Гул двигателей слабел... потом снова стал нарастать.
      - Возвращается, - сказал Иджер. Остолоп Дэниелс просунул голову обратно в вагон и заорал:
      - Выбирайтесь отсюда, покуда целы!
      Затем он последовал собственному совету и спрыгнул с поезда. Ботинки тренера царапнули щебенку насыпи, потом, когда он достиг рыхлой почвы поля, затопали тише.
      Иджер немного помешкал, однако пронзительный вой, нарастающий в небе, заставил и его спрыгнуть вниз и побежать. Молодые стебли кукурузы ударяли по ногам, когда он пробирался между бороздами. Сладкий запах поля возвращал Сэма в детство.
      Неожиданно Пит Дэниелс навалился на него и примял к земле.
      - Какого черта, Остолоп?! - возмутился Иджер.
      - Эта штука идет на новый заход! Думаю, тебе не хочется стать для нее движущейся мишенью? - прохрипел Дэниелс. - Я научился этому во Франции, еще в восемнадцатом году. Больше двадцати лет прошло... Я и думать забыл о той войне... Но вонь от крови и дерьма там, в вагоне, живо заставили вспомнить...
      В этот момент самолетное орудие выплюнуло новую порцию смерти, стегая опрокинутый поезд еще одним огненным хлыстом. Иджер зарылся лицом в прохладную, сырую землю. Дэниелс сделал то же самое. Вражеский самолет стремительно унесся прочь.
      - Боже! - сказал Остолоп, осторожно поднимаясь на четвереньки. - Никогда не думал, что снова попаду под артиллерийский огонь. Но в сравнении с тем, что немцы швыряли на нас, это цветочки.
      Иджер уставился на своего тренера. Он и не представлял, что может существовать нечто худшее, чем пережитое им минуту назад.
      - Слушай, Остолоп, надо попробовать вытащить людей, - сказал Сэм. Когда он встал, у него дрожали ноги.
      - Пожалуй, ты прав, - начал Дэниелс. - Просто чудо, что весь поезд не загорелся.
      Иджер огляделся и ахнул. Горизонт был в огне. Полыхали два больших цементных завода в Диксоне, а вместе с ними горела и немалая часть самого города.
      В красных сполохах огня Иджер увидел, как из покореженного поезда выбираются люди, а некоторые, подобно ему с Остолопом, стоят посреди кукурузного поля. Он взглянул в сторону паровоза и сразу понял, отчего перевернулся поезд: паровоз и тендер<Тендер - прицепная часть паровоза для хранения запасов воды, топлива и размещения вспомогательных устройств> въехали в бомбовую воронку.
      - Мы должны помочь тем людям. Остолоп. Дэниелс прошел с ним несколько шагов, затем схватил Сэма за рукав и потянул назад.
      - Опять самолеты. Не стоит сшиваться слишком близко от большой цели.
      И действительно, в воздухе вновь раздался гул, точнее, гул нескольких моторов, напоминавший низкое жужжание пчелиного роя. Но звучали они не так, как то вопящее чудище, которое разбомбило пути и расстреляло поезд.
      - Может, наши? - с надеждой сказал Иджер.
      - Мо-ожет, - пробормотал Остолоп. Гул нарастал. Дэниелс продолжал: - Ты, Сэм, можешь делать что хочешь, но я не собираюсь вылезать на открытое пространство, пока не увижу на этих самолетах звезды. Когда тебя пару раз накроет с воздуха, это отобьет всякую охоту к подобным глупостям.
      Тренер присел на корточки, спрятавшись в кукурузе. Иджер направился было к поезду, но шаги его становились все медленнее. Он все еще хотел помочь оставшимся внутри людям, но предостережение Дэниелса имело смысл, и чем ближе становилось гудение моторов, тем меньше этот звук напоминал Иджеру знакомый шум самолетов. Сэм лег на живот. Если его тревоги напрасны, это будет стоить ему и раненым в поезде каких-то две минуты. Но если он прав...
      Он перевернулся на бок, чтобы наблюдать за небом сквозь скрученные листья кукурузных стеблей. Судя по звуку, приближающиеся самолеты едва двигались; они будто вообще не двигались, а просто висели в воздухе. "Но это же невозможно!" - подумал Иджер. Но затем он увидел один из самолетов, освещенных на фоне ночи заревом пылающих цементных заводов в Диксоне.
      Это был не американский самолет. Да и вообще увиденное едва ли можно было назвать самолетом - оно больше напоминало летающего головастика. Потом Иджер заметил над машиной вращающийся диск. В мозгу Сэма немедленно всплыли летающие гидростаты из романа Хайнлайна "Если это продолжается". Но что делают эти летающие чудеса из произведения о далеком будущем в современном Иллинойсе?
      Ответ Сэм получил через несколько секунд, когда странные аппараты открыли огонь. Выстрелы из автоматического оружия по звуку напоминали треск рвущегося холста. Иджер не стал высовываться, чтобы поглядеть, что произошло с теми, кто находился около поезда. Он лишь поблагодарил свою счастливую звезду и Остолопа Дэниелса.
      Два летательных аппарата опустились на землю, по одному с каждой стороны поезда. Тот, что приземлился с восточной стороны, оказался прямо напротив Иджера. Любопытство боролось со страхом, и Сэм чуть приподнялся, чтобы взглянуть на напавших сквозь ряды кукурузы. Немцы это или японцы, они об этом еще пожалеют.
      Видно было плохо, и Сэму понадобилась почти минута для беглого осмотра. Когда же Иджер увидел одного из захватчиков, то подумал, что солдат должен быть японцем - для немца он слишком низкий. Потом Иджер получше рассмотрел, как фигурка возле поезда двигается, обратил внимание на форму головы...
      Он повернулся и пополз сквозь кукурузу с поразительной скоростью. Хотел даже подняться и побежать, но это привлекло бы внимание захватчиков. Вскоре Сэм догнал Остолопа Дэниелса, который по-прежнему отползал медленно и осторожно.
      - Поаккуратнее, парень! - прошипел Дэниелс. - Хочешь, чтобы нас обоих укокошили?
      - Я их видел, Остолоп! - Иджеру потребовалась вся сила воли, какой он обладал, чтобы не закричать. Он заставил себя глубоко вздохнуть и медленно выпустил воздух. - Я видел того, кто вылез из этих висящих в воздухе штучек.
      - Это немцы? Или чертовы япошки?
      - Не те и не другие.
      - Уж не собираешься ли ты сказать, что это итальянцы? - хрипло рассмеялся Дэниелс.
      Иджер покачал головой. Жаль, он оставил в поезде свой журнал.
      - Помнишь радиопостановку Орсона Уэллса<Орсон Уэллс (1915-1985) популярный американский кинорежиссер и актер>, которую передавали года три или четыре назад, в канун Дня всех святых?<Этот день отмечается 31 октября. - Прим перев.> Ту, про марсиан, которая до смерти напугала страну?
      - Конечно, помню. То есть сам я ее не слышал, но помню разговоры о ней. Но при чем здесь эта постановка?..
      - Остолоп, марсиане здесь, на Земле! На этот раз - по-настоящему.
      Бобби Фьоре ковырял ложкой жидкий овощной суп в вагоне-ресторане и предавался печальным размышлениям:
      "Я понимаю, война продолжается и не стоит рассчитывать на многое, но овощной суп не должен напоминать помои с раскисшим сельдереем. Дайте моей матери несколько кабачков, морковь, одну-две картофелины и лишь щепотку специй - всего лишь щепотку, - и она тут же приготовит такой суп, просто пальчики оближешь. А здешний повар либо туп, либо ленив, а может, и то и другое разом..."
      Но в следующую секунду все разлетелось на кусочки. Фьоре услыхал тот же раскатистый грохот в небе, который слышал Иджер, те же два взрыва. Потом поезд заскрежетал тормозами, а чуть позже сошел с рельсов. Фьоре очутился в воздухе, сильно ударившись головой о край стола. Перед тем как все закружилось и погрузилось в темноту, в сознании Бобби вспыхнул ослепительный свет.
      Когда он очнулся, то подумал, что умер и попал в ад: лицо, которое Бобби увидел перед собой, больше напоминало дьявольское. Это лицо явно не принадлежало ни одному из человеческих существ, которых он когда-либо видел в своей жизни.
      Существо обладало множеством мелких и чрезвычайно острых зубов, а между ними виднелся раздвоенный язык, как у змеи. Глаза чудища напомнили Бобби хамелеона, которого он видел в Питтсбургском зоопарке, когда был мальчишкой. Каждый глаз находился на маленьком коническом возвышении, что позволяло одному глазу глядеть на север, а другому - на юг.
      Воспоминание о хамелеоне было первой мыслью, которая заставила Фьоре усомниться, действительно ли он очутился в царстве сатаны. Дьявол должен был бы выглядеть более сверхъестественно и менее походить на ящерицу, пусть самую экзотическую.
      Затем Бобби обнаружил, что по-прежнему находится в опрокинутом вагоне-ресторане: об этом свидетельствовали нож для масла, лежащий у него на животе, и булочка с кунжутом возле ботинка. Он не сомневался, что ад должен обладать более скверными реалиями, нежели вагон-ресторан, вне зависимости от того, каков там суп.
      Предметом, напоминающим по виду ружье, существо показывало на нож для масла, лежащий у самого пупка Фьоре. Он понял: если это еще не ад, то он может очень скоро туда отправиться. И улыбнулся улыбкой пса, проигравшего в драке. Существо что-то прошипело. Четырнадцать лет игры в бейсбол по всем Соединенным Штатам, со своими и чужими игроками, родители которых происходили из всех стран Европы и Латинской Америки, научили Фьоре различать на слух около двух десятков языков и отлично ругаться на нескольких из них. Но язык ящерицы не входил в число известных ему.
      Существо снова что-то сказало и сделало быстрое движение дулом оружия. Это Фьоре понял. Шатаясь, он поднялся на ноги, стараясь не мотать раскалывающейся от боли головой. Существо не сделало попытки ему помочь, пока он вставал, наоборот, поспешно отскочило назад, видимо, опасаясь подвоха со стороны Бобби. Учитывая то, что ростом оно доходило Бобби до груди (а ему нужно было надеть ботинки, чтобы достичь роста в пять футов и восемь дюймов, о котором он всегда заявлял), у этой бестии была причина нервничать в его присутствии, хотя Бобби сильно сомневался, что в нынешнем состоянии способен разделаться с этим крокодилом.
      После нового взмаха оружейного дула Фьоре пошел вперед. Через несколько шагов он поравнялся с телом темнокожего официанта. В спине у этого парня зияла дыра, в которую можно было запихнуть кошку. Фьоре замутило, но ружье за спиной заставило его преодолеть слабость. Глотнув воздух, он двинулся дальше.
      Когда вагон-ресторан сошел с рельсов, в нем находились лишь несколько человек. Насколько мог судить Фьоре, он был единственным из оставшихся в живых людей (разумеется, его пленитель к этой категории не относился). В боковой стене вагона, которая теперь служила крышей, зияли десятки пулевых отверстий, и сквозь них струился теплый ночной воздух. Фьоре вздрогнул. Только счастливый случай уберег его от того, чтобы оказаться прошитым очередью, пока он валялся без сознания.
      Существо заставило его выбраться из вагона-ресторана. Снаружи ждали еще несколько таких же существ. Почему-то это ошеломило игрока: он и не предполагал, .что этих тварей может быть много.
      Бобби заметил, что он не единственный человек, которого гонят в направлении диковинного вида аппаратов, что стоят на земле возле поезда. До тех пор пока одна из таких машин не пронеслась с грохотом у него над головой, он даже не сообразил, что это летательные устройства. Они не походили ни на один самолет, виденный им прежде.
      Кто-то из взятых в плен людей попытался бежать. Фьоре тоже все время подумывал об этом. И только порадовался тому, что не успел привести свой план в действие; существа - он по-прежнему не знал, как еще их назвать, - не колеблясь выстрелили беглецу в спину. Их ружья стрекотали как пулеметы. Раза два на ярмарках он слышал, как стреляет пулемет.
      Убегать от существа, держащего пулемет, бесполезно. Поэтому Фьоре позволил загнать себя внутрь летательной машины и втиснуть в крошечное сиденье. Внутри аппарата сидели несколько чешуйчатых тварей, но людей, кроме него, не было. Машина взлетела. Желудок снова возмутился, но уже не так, как при виде мертвого официанта. Просто Бобби никогда прежде не летал.
      Пока они летели в ночи, существа разговаривали друг с другом. Фьоре понятия не имел, куда они направляются. Украдкой он постоянно поглядывал на часы. Где-то часа через два тьма за маленьким окошком сменилась светом, но не дневным, а напоминающим лучи прожекторов на стадионе.
      Однако под лучами не было видно трибун. Они высвечивали... Фьоре силился подыскать правильное слово. Космические корабли? Ракеты? "Сэм Иджер наверняка знает, как это называется", - подумал Бобби, и ему стало стыдно за то, что он поддразнивал друга, читавшего этот дурацкий научно-фантастический журнал, который, похоже, оказался яе таким уж дурацким.
      А потом Бобби подумал: "Жив ли Сэм? Если жив, то наверняка уже знает про марсиан".
      Глава 3
      Людмиле Горбуновой приходилось несладко-ее "кукурузник" летел на высоте четыре тысячи метров, что было для него потолком. Маленький самолет не был снабжен кислородной маской, и у летчицы создавалось ощущение, будто она только что пробежала двадцать километров.
      Между тем, если бы она могла, то забралась бы еще выше. На такой высоте "У-2" был чуть больше пятнышка в небе, но ящеры оказались более искусными, чем фашисты, в уничтожении подобных целей.
      Людмила даже не пыталась пролететь прямо над базой новых захватчиков. Самолеты, которые предпринимали подобные попытки, никогда не возвращались. База, этот гигантский "стригущий лишаи" на чистой равнине, была хорошо видна даже с большого расстояния.
      Летчица сосчитала мощные летающие башни, что образовывали периметр базы, покачала головой и стала считать их вновь. И на этот раз у нее вышло двадцать семь. На четыре больше, чем во время последнего полета, совершенного позавчера. С четырехкилометровой высоты большинство предметов на земле выглядели крошечными, однако башни по-прежнему имели внушительный вид, а их тени закрывали громадные куски степи.
      Башни были вместительными: оттуда вылетали и выползали самолеты и танки, захватывающие большие земельные пространства не только у русских, которым принадлежала эта земля, но и у немцев. Людмила по-прежнему не знала, как к этому относиться. Она всей душой ненавидела немцев, но, сражаясь с ними, можно было хоть надеяться на победу. А как воевать против ящеров и их чудес?
      И все же люди пытались воспротивиться вторжению. Если верить сообщениям радио, именно сейчас советские танковые колонны ведут сражение с бронетехникой ящеров и заставляют их хаотично отступать. " Интересно, верит ли еще кто-нибудь радио?" - подумала Людмила. Год назад радио передавало, что немцев выбивают из Минска, потом из Киева, затем из Смоленска...
      Подобные мысли были опасны, и об этом Людмила тоже знала. Чистки тридцатых годов ураганом прокатились по Киеву, как и по всем остальным уголкам Советского Союза. Сегодня учитель вел уроки, назавтра он исчезал. И никто не спрашивал, куда он пропал, если, конечно, не хотел последовать туда же.
      Людмила встряхнула головой, словно желая отбросить тревоги. Она снова внимательно оглядела землю. Вдали виднелась завеса пыли.
      - Так и есть, - вздохнула она, - внизу танки. Чтоб им провалиться к чертовой бабушке!
      На борту "кукурузника" имелась рация, но теперь Людмила не пользовалась ею. Самолет, передававший сообщения вблизи позиций ящеров, не долго оставался в воздухе. Хотя Людмила и считала свои разведданные крайне важными, она все же полагала, что ради них погибать не стоит.
      Летчица сделала вираж, удаляясь от базы ящеров. Интересно, а будет ли цела ее собственная база, когда ока приземлится? Новые захватчики, как и прежние, наносили удары по каждой взлетно-посадочной полосе, которую им удавалось обнаружить. Однако так называемая "взлетно-посадочная полоса" была лишь узкой полоской ровной степи, и Людмила при необходимости легко найдет другое место для посадки.
      Когда же она добралась до своей взлетно-посадочной полосы, ей пришлось сделать два круга, чтобы найти аэродром. Маскировочные сети и выложенные дерном крыши надежно скрывали несколько строений. В нескольких километров отсюда находилась другая полоса, не столь тщательно замаскированная. Ящеры уже дважды бомбили ее-на это и был расчет. Вместо настоящих самолетов там стояли макеты, а в сараях, которые латали каждую ночь, никто не жил.
      "Кукурузник", подпрыгнув, сел. Людмила выбралась из кабины, когда пропеллер еще вертелся. Как только он замер, люди из наземной команды сразу набросили на самолет покрытые травой камуфляжные сети и оттащили в сторону, чтобы спрятать под дополнительными сетями, которые накрывали земляные заграждения.
      Людмила отодвинула угол маскировочной сетки на сарае и поспешно нырнула внутрь, под полог. Поскольку окна тоже были закамуфлированы, внутри сарая царила полутьма.
      - Докладываю о возвращении, товарищ майор! - произнесла она.
      - Вижу, что вернулась, товарищ летчик, - ответила майор Елена Попова, взяв под козырек. - Ты у нас или наиболее искусная, или наиболее удачливая, а может, и то и другое. - После теплого приветствия майор сразу же перешла к делу: - Рассказывай, что видела.
      Людмила доложила о полете. Когда же она упомянула о четырех новых летающих башнях, Попова нахмурилась:
      - Эти сволочи расползаются по нашей земле как саранча.
      - Да, товарищ майор, и как саранча пожирают все в округе.
      Людмила рассказала о виденной ею танковой колонне. Вечно недовольное лицо командира эскадрильи совсем помрачнело.
      - Да-а, важные сведения! Командование должно получить их немедленно! Я передам их по рации. Повтори свое донесение: я хочу, чтобы все было точно.
      Людмила повторила. Майор Попова записала ее слова, потом прочитала запись. Когда летчица кивнула в знак подтверждения, майор направилась к рации. Сама рация и ее батареи были спрятаны в тачке и сверху забросаны сеном. Елена выкатила тачку наружу и двинулась в направлении аэродрома-мишени. Ее можно было принять за крестьянку, ковыляющую по своим делам.
      Людмила наблюдала, как командир медленно движется по степи. Затем маленькая фигурка скрылась в одной из "потемкинских избушек". Прошло не более минуты, как Попова вышла оттуда и отправилась в обратный путь, но уже намного быстрее.
      По пустому сараю тут же ударила ракета, прилетевшая, казалось, из ниоткуда. Вверх взметнулись языки пламени. "Ребятам из "группы одурачивания" придется немало потрудиться этой ночью", - подумала Людмила. После ракетного удара майор Попова снова замедлила шаги. Людмила понимала ее: тачка, груженая рацией и батареями, была тяжелой.
      - Ящеры здорово умеют перехватывать радиосигналы, - сказала майор, вернувшись на настоящий аэродром.
      Она отерла лоб. Рукав потемнел от пота. Но ее глаза, темные и узкие, как у татарки, сияли триумфом.
      * * *
      Несмотря на холодный ветер, дующий прямо в лицо, водитель танка Уссмак ехал с открытым люком. Перископы не давали такого обзора, какой он получал, высунув голову из люка. Вдобавок сиденье в узком водительском отсеке слишком уж напоминало низкотемпературную спальную ячейку, в которой он провел долгие годы полета с родной планеты на Тосев-3.
      К его слуховой диафрагме примыкала пуговка динамика.
      - Тебе лучше спуститься вниз, - сказал командир танка Вбтал. - Воздушная разведка сообщает о появлении впереди танков Больших Уродов.
      - Будет исполнено! - отозвался Уссмак и скользнул в свой отсек. Задраивая над головой люк, он про себя недоумевал, к чему такие предосторожности. Большие Уроды, особенно это племя с красной звездой на эмблемах, имели множество танков, но машины были не слишком хорошими, да и использовались не лучшим образом. Но раз командир отдал приказ, он подчиняется. Этому учили Уссмака с момента его появления из яйца.
      - Спорим, что нам даже поразвлечься не удастся?, - сказал стрелок Телереп. - Наши самолеты, наверное, разделаются с ними прежде, чем они двинутся на нас.
      - Для нас тоже может найтись работа, - возразил Во-тал. - Чем дальше мы уходим от базы, тем слабее становится поддержка с воздуха. И... - Он прервал фразу и прокричал: - Самолет Больших Уродов!
      Командир проскользнул в башню танка. Над головой раздался грохот, несколько снарядов отскочили, ударившись о металлокерамическую броню, и туземная машина унеслась прочь, чуть ли не задевая брюхом траву
      Два танка из колонны Расы выстрелили по самолету ракетами. Как бы быстро ни двигалась туземная машина, ракеты летели быстрее. Самолет рухнул на землю, и от коричневой борозды, которую он пропахал в зелени, взметнулась пыль. "Смелый! - подумал Уссмак. - Смелый; но глупый. Похоже, тосевиты все такие".
      - Тосевитские танки! - доложил Телереп. - Вы оказались правы, командир.
      - Я их вижу, - ответил Вотал.
      Уссмак по-прежнему ничего не видел, поскольку остов танка располагался ниже, чем башня. Но это не имело значения.
      - Курс двадцать два, Уссмак, - приказал Вотал. Водитель начал разворачиваться на запад. Да, они там. Сами большие и неуклюжие, тосевиты все строили большим и уродливым, хотя эти танки имели неплохие боевые качества в сравнении с другими машинами, с которыми экипажи Расы уже успели познакомиться.
      - Стрелок! - громко произнес Вотал.
      К этому времени он выбрал цель: одну из нескольких машин, которая, скорее всего, окажется у них на пути. Через мгновение командир добавил:
      - Снаряд!
      - Есть снаряд! - повторил Телереп.
      Автоматическое зарядное устройство поместило снаряд в казенную часть пушки. Еще один металлический звук известил о том, что казенная часть закрылась.
      - Готово! - доложил Телереп.
      - Танк прямо по курсу! - Это значило, что Вотал видит в свой перископ тосевитскую цель.
      - Вижу!
      Телереп тоже засек туземную машину. Над головой Уссмака слегка наклонился ствол орудия, целясь в центр вражеского танка.
      - Огонь!
      В свой перископ Уссмак увидел, как из дула пушки вырвалось пламя. От звука выстрела его защищала броня. Отдача заставила танк на мгновение замереть. Алюминиевые стенки снаряда отпали, освобождая сердцевину. Естественно, этого Уссмак не видел. Зато ему хорошо было видно, как снесло башню тосевитского танка.
      - Есть! - закричал он вместе с Воталом и Телерепом. Потом они подбили еще один тосевитский танк, утроивший фейерверк своими взорвавшимися боеприпасами. Большие Уроды разом лишились боевого порядка, который пытались сохранять. Некоторые машины остановились, очевидно намереваясь получше прицелиться.
      - Танк прямо! - произнес Вотал.
      - В прицеле! - ответил Телереп.
      Когда заработал автоматический зарядный механизм, тосевитский танк открыл огонь. От смеха Уссмак открыл челюсть. "Еще одному конец", - подумал он и стал прикидывать, какому из танков их подразделения удалось сравняться с его экипажем по числу попаданий.
      Затем раздался грохот, что-то хлестануло по броне. Уссмак почувствовал себя так, будто его ударили по зубам.
      - Уссмак! Ты я порядке? - спросил Вотал.
      - Д-да, - ответил изрядно потрясенный водитель. - Хвала Императору, снаряд не проник внутрь. А то меня размазало бы по всему отсеку...
      Большие Уроды пытались наносить ответные удары. К счастью для Уссмака, силы были неравны.
      Должно быть, некоторое время он был оглушен и не слышал всех команд, поскольку большое орудие их танка выстрелило вновь. Уссмак с удовлетворением отметил, что туземный танк, чуть не убивший его, загорелся. Интересно, удалось ли спастись кому-нибудь из его экипажа? Они такие же солдаты, как он, и потому заслуживают уважения. Но, с другой стороны, это всего лишь Большие Уроды, не знавшие даже имени Императора.
      Когда большинство тосевитских танков были подбиты, оставшиеся развернулись и начали удирать. Уссмак снова засмеялся: им не убежать от орудийных снарядов!
      В наушниках послышался странный звук, похожий на бульканье разлившейся жидкости. Затем раздался крик Телерепа, удивленный и яростный:
      - Вотал! Во... Они убили командира! В животе Уссмака сделалось как-то по-странному пусто, словно он неожиданно попал в невесомость.
      - Но как?! - допытывался Уссмак. - Мы же крушим их танки! Они уже не ведут ответного огня.
      - Снайпер, больше некому, - сказал Телереп. - В открытом бою им нас не одолеть, вместо этого они прячутся и выжидают.
      - Мы заставим их дорого заплатить! - свирепо проговорил Уссмак. Императоры прошлого узнали имя Вотала. Сейчас он находится с ними.
      - Естественно, он там, - ответил стрелок. - А теперь заткнись и двигай вперед, слышишь? Я собираюсь сжечь этот танк и ту пушку, поэтому мне некогда болтать. Если хочешь знать, я буду занят сильнее, чем однорукий самец, у которого зудит под чешуей.
      Уссмак включил мотор. Когда он ступил на борт звездолета и сложил свою форму возле низкотемпературной ячейки для сна, то думал, что Раса завоюет Тосев-3, не потеряв ни одного солдата. Однако все оказалось не так просто: эти Большие Уроды имеют более высокий уровень развития, чем предполагалось перед походом. Но все же их знания недостаточны. И Раса в состоянии управиться с ними так же легко, как Уссмак управляет своим танком.
      Очередной снаряд ударил по башне.
      - Курс двадцать пять, Уссмак! - закричал Телереп. - Я видел вспышку.
      Водитель послушно повернул на восток. Раздался еще один удар, этот пришелся по лобовой броне, но Уссмак не обратил на него внимания. Он с силой выжал акселератор. На сей раз он тоже видел огонь, вырвавшийся из дула орудия. И повел их машину прямо туда. Большой Урод выстрелил из пушки снова, промахнулся, потом развернулся и попытался бежать.
      Телереп скосил его огнем из пулемета. Уссмак наехал на пушку туземцев, вдавив, ее в землю. Челюсть водителя широко раскрылась: Вотал был отомщен. Боевые машины Расы продолжали двигаться по степи.
      Теперь даже малейший шум в небе немедленно привлекал пристальное внимание Генриха Егера. Майор боялся признаться самому себе, что им движет лишь одно чувство - страх. На этот раз, щебеча в воздухе, над ним пронеслась коноплянка. На этот раз.
      У него осталось лишь три танка, три танка и боевая группа пехоты. "Боевой группой" на языке вермахта назывались остатки опушечного мяса", собранные вместе в надежде превратить их в "колбасу". Иногда подобная тактика срабатывала, но, когда это случалось, "колбаса" тут же снова попадала в "мясорубку".
      Опять что-то промелькнуло в небе - еще одна птица. Егер покачал головой: он стал чересчур нервным. Самолет ящеров может убивать с любой высоты, стоит ему лишь появиться. Рота майора Егера хорошо усвоила этот урок.
      Впереди, на пригорке, в ста метрах от танков, размещался отряд пехоты. Один из солдат повернулся и замахал руками. Сигнал означал только одно: танки ящеров идут по степи. Егеру показалось, что его сердце на миг остановилось.
      Шульц поднял лицо на командира. Стрелок был грязным и небритым.
      - Мы должны принять бой, - сказал он. - Во имя отчизны!
      - Во имя отчизны, - повторил Егер.
      Альтернативой предстоящему бою было лишь вылезти из танка и брести пешком по Украине, пробираясь через отряды партизан и через войска ящеров в Германию. Но Егер решил, что лучше уж сражаться за родину здесь, в России. Он наклонился и скомандовал Дитеру Шмидту:
      - На подготовленную позицию!
      "Т-3" медленно двинулся вперед. За ним катились два уцелевших танка роты. Егер вылез из башни, рассматривая местность в полевой бинокль. Ветви, прикрепленные к его шлему, мешали обзору.
      Действительно, это были ящеры - восемь или десять танков и несколько вездеходов, выступающих в роли поддержки. Эти вездеходы могли сражаться с немецкими танками почти на равных.
      - А знаешь, Георг, что здесь самое смешное? - спросил майор, снова наклоняясь вниз.
      - Герр майор, расскажите мне что-нибудь смешное о ящерах, - проворчал стрелок. - Обещаю, я буду смеяться.
      - Танкисты-то они вшивые, - сказал Егер. Он и сам был вшивым танкистом, только в буквальном смысле слова. Никто из вшивых в переносном смысле не выжил бы на Восточном фронте почти год. Шульц действительно рассмеялся:
      - Однако здорово они надавали нам по заднице!
      - Только благодаря своей технике, - не унимался Егер. - Их оружие лучше нашего, броня тоже, и одному Богу известно, как они делают бездымные моторы. Но тактика у них - полное дерьмо! - Он презрительно скривил губу. - У русских и то куда как больше сообразительности. А эти просто катят себе и палят по всему, что попадется на пути. Сюда они даже не смотрят, хотя это явное место для засады. Глупо!
      - Не сомневаюсь, попотей они в учебном дивизионе танковой школы, это повысило бы их мастерство, герр майор, - сухо ответил Шульц. - Но если танки сами по себе достаточно хороши, зачем тогда хорошие танкисты?
      Егер хмыкнул. Довод был убедительным. Воюя в "Т-3", сопляки из гитлерюгенда, безусые мальчишки, могли бы уничтожить целые дивизии английских танков времен Первой мировой войны. Те ромбовидные монстры были слишком медлительны и слишком слабо вооружены. Егер считал "Т-3" великим танком, пока не столкнулся с первыми русскими "тридцатьчетверками"; но даже потом он считал "Т-3" достойной машиной. А сейчас... сейчас он чувствовал себя так, будто вдруг оказался в одном из устаревших ромбовидных танков.
      - Мы делаем все, что в наших силах, Георг, - сказал Егер.
      Стрелок кивнул.
      Егер снова высунул голову из башни. Ящеры беспечно катили мимо его опорного пункта не далее чем в полукилометре, даже не подозревая о присутствии рядом противника. Майор бросил быстрый взгляд на Эрнста Рикке и Уве Танненвальда - двух оставшихся в живых командиров танков - и поднял вверх один палец. Оба офицера кивнули в знак понимания. Задержаться здесь чуть дольше, чем требуется для одного залпа по ящерам, означает нарваться на собственные похороны.
      Командир роты показал на один из танков.
      - Вот по этому, Георг, - тихо сказал он.
      - Да, - ответил стрелок. - Бронебойным! - сказал ои заряжающему.
      - Есть бронебойным!
      Стефан Фукс вытащил из стойки с боеприпасами черноголовый снаряд, загнал его в пятисантиметровое отверстие ствола и закрыл казенную часть.
      Стрелок повернул башню на несколько градусов, наводя ее на бронемашину. На секунду он отвел глаза от прицела, дабы убедиться, что Фукса не заденет при откате, потом вновь припал к прицелу и почти сразу нажал на спуск.
      Прогремел выстрел. В палевой бинокль Егер увидел, как в боку бронемашины появилась дыра.
      - Попал! - закричал он.
      Вражеский танк завихлял и остановился. Он пылал. В передней части открылся люк. Оттуда начали выпрыгивать ящеры. Немецкие пехотинцы расстреливали их с близкого расстояния.
      - Назад! - закричал Егер.
      Замешкайся он, чтобы понаблюдать за действиями пехотинцев, и танки ящеров разнесут его на куски. Их башни с поразительной скоростью разворачивались, наводя орудия на его позицию. Дитер Шмидт резко дал обратный ход. Танк затрясся, сползая вниз по склону. То же сделал танк Танненвальда.
      Эрнст Рикке замешкался лишь на долю секунды. Егер в ужасе увидел, как срезало башню танка капитана и та погребла под собой пехотинца, пытавшегося убраться прочь.
      "Горевать будем после боя, если останется кому горевать!" - подумал Егер и отдал приказ отступать на вторую позицию. Воюя против русских, Егер усвоил среди прочих уроков и такой: везде, где только можно, иметь более одной огневой позиции. Вторая позиция Егера находилась у подножия холма.
      - Возможно, мы преподнесем им еще один сюрприз, майор, - сказал Шульц.
      Они с Фуксом уже зарядили и подготовили к выстрелу следующий бронебойный снаряд. Ствол орудия был наведен на то место, где танки ящеров вероятнее всего покажутся на вершине холма.
      Пехота открыла огонь. Это означало, что танки близко. Яростно застрочили пулеметы. Раздался взрыв, взметну" дым и землю, за ним второй. Егер надеялся, что эти храбрые люди отдали свои жизни не напрасно.
      Танк ящеров выкатился прямо в том месте, где и ожидал Егер. Ящеры действительно были "вшивыми" танкистами. Пушка "Т-3" выстрелила в тот момент, когда Егер только собрался скомандовать "Огонь!"
      Шульц был мастером своего дела. Он послал бронебойный снаряд прямо в днище вражеского танка, обнажившееся, когда тот поднимался на холм. Броне танка пятисантиметровые снаряды, летевшие на большой скорости, были нипочем, но днище, как и у земных танков, было тоньше. Снаряд его пробил. Танк остановился.
      "Водителя оттуда придется выскребывать ложкой", - злорадно подумал Егер.
      Из башни один за другим выпрыгнули два ящера. Башенный пулемет танка Егера немедленно скосил их.
      Экипаж танка Танненвальда действовал почти столь же успешно, как и командирский. Первым ударом они сшибли гусеницу с колес машины ящеров. Подбитый вражеский танк потерял управление и закрутился на месте. К нему подбежал пехотинец и швырнул в открытый люк ручную гранату. Вскоре за ее взрывом последовал более мощный удар: рванули боеприпасы танка.
      - Снова назад! - велел Егер Шмидту.
      В этом сражении они нанесли ящерам более серьезный урон, чем когда-либо прежде. Это было важно - но важно лишь до тех пор, пока их самих не подобьют, что могло случиться сразу, как только еще один танк ящеров одолеет подъем по противоположному склону этого пригорка.
      В небе нарастал пронзительный звук. Смерть могла прийти и без танков ящеров. Бомбы уже начали взрываться, но... по другую сторону холма, на которую продолжали взбираться ящеры.
      - Это же наш бомбардировщик! - крикнул Георг Шульц.
      - Боже мой, действительно! - выдохнул Егер.
      Ящеры собрали с немецких военно-воздушных сил не менее обильную "дань", чем с наземных войск. Но этот летчик каким-то чудом сумел поднять свой самолет в воздух, и у него по-прежнему хватало смелости летать прямо над головами ящеров.
      Бомбы продолжали падать с короткими интервалами. Обычно танк можно было подбить лишь прямым попаданием, но даже ящеры не решались двигаться вперед сквозь такой огонь.
      Два танка ящеров выстрелили по самолету, но снаряды прошли мимо, не причинив бомбардировщику вреда, - опытный пилот увел машину из-под удара, причем его шасси почти коснулись колышущейся степной травы.
      - Уходим! - сказал Егер Дитеру Шмидту.
      Водитель выполнил приказ, и мотор "Т-3" снова заревел. Егер ощутил неприятный зуд между лопатками. Он знал, что все это глупо. Если один из снарядов ящеров попадет в танк, он, Егер, умрет раньше, чем узнает об этом. Он оглянулся назад, на пригорок. Если его танк успеет убраться с этого склона раньше, чем ящеры окажутся там и засекут его, у него действительно есть шанс ускользнуть. Когда сражение начиналось, Егер едва ли поверил бы в такое. Егера охватила гордость. Его солдаты нанесли такой урон ящерам, каким могли похвастаться не многие подразделения.
      "Сам Бог помогает нам, - подумал Егер. - Возможно, нам даже снова повезет".
      Но, видимо, он рано начал благодарить Господа. На вершине пригорка показались два танка ящеров. А танк Егера одолел лишь половину склона. Башни вражеских машин повернулись в его сторону. Глаза Егера обратились к небу, губы молили еще об одном бомбардировщике. Но Бог не посылал новых самолетов. И ящерам для выстрела даже не требовалось замедлять ход.
      Егер ощутил чудовищный удар в спину. Его танк, который так долго верой и правдой служил ему, теперь погибал. Из задней части, сквозь вентиляционные решетки двигателя, валил дым.
      - Всем наружу, быстро! - заорал Егер.
      Счастье, что две бронированные стенки и масса двигателя не позволили вражескому снаряду достичь отсека с боеприпасами. Но если огонь вспыхнул, его уже не остановишь.
      Пули свистели вокруг, когда Егер выбрался из люка и нырнул в высокую траву. Раскрылись другие люки. Экипаж начал выбираться наружу. В кого-то у годила пуля, и звук был похож на шлепок по голой ягодице. Раздался крик.
      На секунду у Егера возникло искушение спрятаться от приближающихся ящеров под остовом подбитого танка, но надо было как можно дальше убраться от него: боеприпасы, оставшиеся в "Т-3", могли взорваться в любую минуту.
      В горящий <Т-3" угодил еще один снаряд. Танк с грохотом взорвался. "Глупо, - подумал Егер. - Глупо и расточительно. Ведь танк уже мертв".
      Пулеметные очереди хлестали по траве. Пули срезали стебельки с тихим, напоминающим шепот звуком: тик-тик-тик. "Интересно, - мелькнула в голове Егера идиотская мысль, - какой звук издаст пуля, если угодит в меня?"
      Танк ящеров величественно катился менее чем в полусотне метров от него. Егер лежал лицом вниз, не двигаясь. Если враги и заметят его, возможно, они сочтут врага мертвым. Танк ящеров двигался не только быстро, но и почти беззвучно.
      Где-то застрочил пулемет, однако пули лишь отскакивали от брони танка ящеров. Захватчики открыли ответный огонь, башня развернулась в сторону немецкого пулемета.
      Отползая в противоположном направлении, Егер чуть не столкнулся с Георгом Шульцем.
      - Рад, что вы живы, герр майор, - сказал стрелок, и на его грязном лице засияла широкая и искренняя улыбка.
      - Я тоже, - ответил Егер. - Ты не видел Фукса? Улыбка тут же сползла с лица Шульца.
      - Ему не удалось выбраться.
      - Значит, то был его крик, - проговорил Егер. Стрелок кивнул.
      - А что с остальными? - спросил майор.
      - Не знаю.
      Дитера Шмидта они обнаружили через несколько минут. Клаус Бауэр, башенный стрелок, исчез.
      - Мы выбрались оба, - сообщил Шмидт. - Не знаю, что произошло с ним потом.
      - Счастье, что мы не взлетели на воздух, когда нас подбили, - сказал Егер.
      - Да, герр майор, нам чертовски повезло! - усмехнулся Шмидт. - Тем более у нас кончалось горючее. Его оставалось километра на два, не больше.
      - А-а, - сказал Егер.
      Он задумался. Только что они провели самый удачный бой против ящеров, а что в результате? Окончательное уничтожение его танковой роты. И сколько еще боев выдержит вермахт, пока больше не останется никакого вермахта?
      Впрочем, бой еще не закончился. Пехота ящеров продолжала наступать вместе с танками. В кобуре у Егера лежал пистолет, из которого он не стрелял вот уже несколько месяцев. Шульц и Шмидт сжимали свои "шмайссеры".
      - Что теперь, герр майор? - спросил Шульц.
      - Будем выходить из окружения, - ответил Егер. - Если сумеем.
      Мойше Русси поднял Священное Писание и громким голосом стал читать:
      - "Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом; и обрушилась стена города до своего основания, и народ пошел в город..."<Библия, Книга Иисуса Навина. 6, 19.>
      Толпа евреев позади него разразилась приветственными криками. Жена Мойше Ривка, стоявшая рядом, с восторгом глядела на мужа нежными карими глазами, такими огромными на худом лице.
      - Что теперь, реббе Мойше? - спросил кто-то из толпы.
      - Я не реббе, - возразил Русси, потупив глаза.
      - Не реббе?! - одновременно воскликнули несколько недоверчивых голосов. Один из них добавил:
      - Кто, как не ты, просил Господа о знамении и получил ответ?
      Весть об этом успела обежать гетто еще до того, как на небе потускнел тот чудесный свет. Каждая весть, несущая в себе надежду, распространялась быстрее тифа. Имея лишь надежду на дальнейшую жизнь, евреи превратили нынешний день в празднование.
      - Да, он не раввин, - сказала какая-то женщина. - Он - пророк. Подобно Иисусу Навину, чью книгу читает, он заставил стены пасть.
      Евреи вновь ликующе закричали. Русси чувствовал, как начинают пылать уши. Не он обрушил стены гетто, а бомбы, которые с пронзительным воем полетели с небес. Это были бомбы ящеров.
      Единственные сведения об этих существах доходили до гетто в виде противоречивых сообщений на коротких волнах. Но из слухов, достигавших Русси, он знал, что ящеры бомбят укрепления по всему миру. Однако нигде их взрывы не принесли больше пользы, чем в Варшаве.
      Интересно, думали ли ящеры, что у нацистов есть враги, которых они держат в осаде в самом сердце города? Какими бы ни были у ящеров основания, инопланетяне атаковали стены гетто менее чем через неделю после своего появления.
      Русси вспомнил, как немецкие бомбардировщики сбрасывали свой нескончаемый смертоносный груз на Варшаву - почти наугад (правда, особое внимание они все же уделяли еврейским кварталам). Налет ящеров был совсем другим. Несмотря на то что он происходил ночью, бомбы ударили по стене, и только по ней. Ощущение было такое, словно они направлялись рукой Всемогущего.
      - А помнишь, как мы дрожали под одеялом, когда начались взрывы? - с улыбкой спросила Ривка.
      - Такое не забудешь, - ответил Русси.
      Взрывы бомб напомнили каждому, что в мире существуют более эффективные способы умерщвления, нежели голод и болезни.
      Бомбы или нет, но если бы тогда он вовремя не оказался у своей швейной машины, то лишился бы работы. Мойше знал об этом и спешил попасть на фабрику к установленному времени. Казалось, что в то утро улицы заполнялись людьми с поразительной скоростью. Люди двигались как обычно: никто из имеющих работу не рискнул бы ее потерять, а тот, у кого работы не было, не упускал шанса ее найти. Но каждый выкраивал несколько секунд, чтобы остановиться и поглазеть на проломы, образовавшиеся в стене, что отделяла гетто от остальной части Варшавы.
      Сейчас Русси стоял напротив одной из таких дыр - трехметрового пролома. По-прежнему держа перед собой Священное Писание, он шагнул через пролом и вышел из гетто.
      Обернувшись, Мойше сказал:
      - Как стены Иерихона не смогли некогда удержать евреев, так и стены Варшавского гетто не удержат нас теперь. Господь освободил нас!
      Толпа евреев снова радостно загалдела. Среди криков он слышал:
      - Реббе Мойше! Реббе Мойше!
      И чем дольше он слышал эти слова, тем приятнее звучали они в его ушах. В конце концов. Бог уже подал ему знак.
      Кто-то в толпе все же засомневался:
      - Возможно, Господь и освободил нас, но потрудился ли Он сообщить об этом нацистам?
      Этого было достаточно, чтобы все встревоженно оглянулись на говорившего, в том числе и Мойше. Ведь кроме стен оставались еще пулеметные вышки на прилегающих улицах.
      Похоже, одной мысли о немцах хватило, чтобы вызвать их, словно духов. Двое уже стояли перед Русси. Толпа позади Мойше резко начала таять.
      - Мойше, возвращайся обратно! - нерешительно позвала жена.
      Слишком поздно. Один из немцев - судя по остроконечной фуражке, офицер сделал жест в сторону Мойше.
      - А ну-ка, еврей, подойди сюда! - сказал он тоном, не допускающим возражений.
      Его спутник, рядовой, был вооружен винтовкой. Русси снял перед офицером шляпу и с облегчением понял, что это армейский офицер, а не эсэсовец. Некоторые из таких людей были порядочными. И все же не выказать требуемого нацистами уважения было слишком опасно. Если бы Мойше шел по тротуару, он бы перешел на проезжую часть. Сейчас же он поклонился и сказал:
      - Да, господин офицер. Чем могу быть полезен, господин офицер?
      Мойше разговаривал на чистом немецком языке, который изучал на медицинском факультете. Он и здесь решил не рисковать и не злить немца, заставляя его говорить по-польски или на идиш.
      - И что ты обо всем этом думаешь? - Офицер махнул рукой в сторону пролома стены.
      Русси увидел по погонам, что перед ним майор: погоны были с вышивкой, но без звездочек.
      Некоторое время Русси молчал, оценивая тон вопроса. Как и любая другая нация, немцы делились на тех, кто хочет слышать лишь подтверждение собственных мыслей, и на тех, кто спрашивает в надежде узнать что-то, чего еще не знает. И как везде, первый тип немцев значительно преобладал над вторым. Безопаснее всего было отделаться общей фразой, произнесенной вежливым тоном.
      Да, безопаснее, но Мойше вдруг понял, что не может больше выносить такую рабскую форму безопасности - ни с этим немцем, задающим вопрос еврею и задающим так, словно ответ имеет для него какое-либо значение, ни с кем-либо другим. Мойше поднял Библию, которую держал в руках:
      - Я воспринимаю это как знак того, что Бог нас все же не забыл.
      Рыжеватые брови рядового, глядевшие из-под каски, от злости сомкнулись. Однако майор медленно и задумчиво кивнул:
      - Возможно, ты прав. Чтобы выскользнуть из наших рук, вам потребовалась бы Божья помощь.
      - Я это знаю.
      Русси и не старался скрыть свою желчность. Когда мир повернулся вверх тормашками, едва ли покажется странным, если узник откровенно выскажется перед своим тюремщиком.
      Немецкий майор снова кивнул, словно думал с ним одинаково.
      - Знаешь ли ты, еврей, что те, кто бомбил эти стены, не люди, а существа из иного мира? Русси пожал плечами:
      - А так ли это важно нам, запертым здесь? - Он полуобернулся и подбородком указал на гетто. - И почему это должно волновать вас, немцев? Вы назвали нас недочеловеками. Какая разница между недочеловеками и Существами из другого мира?
      - Какая разница? Я тебе скажу, какая. По всем сведениям, ящеры довольно уродливы, и их можно отнести к недочеловекам, однако воюют они как сверхлюди.
      - По всем сведениям, русские тоже так воюют, - сказал Русси. Само нахождение по другую сторону от стены гетто придавало Мойше мужества.
      Лицо рядового опять нахмурилось, но майор стойко перенес насмешку. С почти английской рассудительностью он произнес:
      - Проблема с ящерами куда серьезнее.
      "Хорошо, - подумал Мойше. - Если таинственные ящеры когда-либо появятся в Варшаве, евреи гетто будут открыто приветствовать их". Но как бы ни велика была сейчас его отвага, Русси не высказал свои мысли вслух. Вместо этого он спросил:
      - А как вы, господин майор, относитесь к происходящему?
      - Мы пока еще решаем, как именно к этому относиться, - ответил майор. - До сих пор я не .получил никаких приказов.
      - Понятно, - сказал Русси.
      На войне немец, не имеющий приказов, действует столь же решительно, как и с ними, ибо немецких солдат беспрестанно учили захватывать инициативу, где и как только можно. В политических же делах немцы, не имеющие приказов, были столь же беспомощны, как младенец, отнятый от груди. Они боялись сделать шаг в каком-либо направлении.
      - Значит, у вас нет приказов препятствовать нашему выходу из гетто? спросил Мойше.
      - Именно так, - подтвердил майор глухим голосом человека, на долю которого за слишком короткий срок выпало слишком много. - Когда на территории Польши ящеры устраивают базу, у вермахта есть более серьезные заботы, чем вы, евреи.
      - Благодарю вас, господин майор, - выдохнул Русси.
      Собственная искренность его озадачила. Еще через мгновение она разозлила Мойше: с какой стати он должен благодарить этого нациста за то, что тот соизволяет разрешить ему поступать согласно законному праву?
      Однако последующие слова немца остудили его пыл:
      - Думаю, ты проявишь благоразумие, если вспомнишь, что СС всегда больше всего заботите вы, евреи. Будь осторожен.
      "Будь очень осторожен, - казалось, говорили холодные серые глаза молчаливого рядового. - Будь очень осторожен... выскочка".
      - Мы научились быть осторожными, - сказал Русси. - Иначе сейчас мы все были бы мертвы.
      Его заинтересовало, как майор отреагирует на эти слова. Но тот просто кивнул, как на любое неоспоримое утверждение. Рука майора поднялась и вытянулась в нацистском приветствии:
      - Хайль Гитлер!
      Русси не мог заставить себя ответить так же. Однако офицер говорил с ним как человек с человеком, а не как хозяин с рабом. Поэтому Мойше сказал:
      - Да убережет вас Господь от ящеров, майор. Немец снова кивнул, на сей раз резко, повернулся по-военному кругом и зашагал прочь. Рядовой поплелся за ним. Немцы оставили Мойше Русси в польской части Варшавы, за пределами гетто.
      - Мойше, ты в порядке? - позвала Ривка из-за стены.
      - Я в порядке, - ответил он, удивляясь собственному голосу. Потом повторил уже громче: - Я действительно в порядке.
      То, что он стоит средь бела дня на запретной территории, пьянило Мойше, как водка.
      Ривка несмело перешла через воронку от бомбы и встала рядом с мужем по другую сторону стены.
      - Они говорили с тобой и ничего тебе не сделали? - Она была удивлена не менее самого Мойше. - Может, они почувствовали, что через тебя действует Бог?
      - Может, и так, - сказал Мойше, обнимая жену за плечи.
      Еще час назад он смеялся над мыслью о том, что он, Мойше, бывший студент-медик, который ел свинину, когда припирала нужда, может сделаться пророком. Сейчас он думал об этом иначе. С библейских времен Бог не слишком часто вмешивался в дела избранного народа. Но когда еще Его народ находился в такой опасности?
      "Но почему, - думал Русси, - Бог выбрал именно меня?"
      Мойше встряхнул головой.
      - Кто я такой, чтобы вопрошать Его? - воскликнул он. - Да исполнится Его воля.
      - Уже исполняется! - с гордостью сказала Ривка. - Через тебя.
      Света в аудитории "Мемориального центра Миллза и Петри" не было: с того времени, как авиация ящеров начала налеты на районы Среднего Запада, электричество подавалось с перебоями. Тем не менее темный зал был забит до отказа мужчинами и парнями из поселка Эштон, а также беженцами вроде Сэма Иджера и Остолопа Дэниелса.
      Иджер несколько дней не менял одежды, ни разу не стирал ее и не мылся сам, но, когда он увидел, что большинство мужчин выглядят точно так же, ему стало несколько легче.
      На сцену поднялся человек средних лет в военной форме, лицо у него было мрачным. Шум в толпе разом прекратился, словно щелкнули выключателем.
      - Благодарю вас за то, что вы откликнулись на наш призыв, - произнес военный. - Прошу встать и поднять правую руку.
      Иджер и так уже стоял; собравшихся было больше, чем сидячих мест. Он поднял правую руку, сжав кулак. Человек в форме продолжал:
      - Повторяйте за мной: "Я" - и дальше ваше полное имя...
      - Я, Сэмюэл Уильям Иджер, - повторял Сэм, - гражданин Соединенных Штатов, подтверждаю, что восьмого июня тысяча девятьсот сорок второго года добровольно вступил в качестве рядового в регулярную армию Соединенных Штатов Америки на время продолжения настоящей войны на условиях, предписанных законом, до тех пор пока не буду демобилизован; и выражаю согласие принять от Соединенных Штатов вступительную премию, жалованье, довольствие и обмундирование. Я торжественно клянусь...
      Здесь хор голосов чуть сбился, поскольку несколько человек произнесли:
      - Подтверждаю, что буду верно служить Соединенным Штатам Америки, что буду храбро сражаться против их врагов и подчиняться приказам Президента Соединенных Штатов и приказам командиров, в соответствии со статьями и пунктами военно-судебного кодекса.
      Лицо Иджера растянулось в широкой улыбке: понадобилось вторжение с Марса или из того чертова угла, откуда эти ящеры явились, чтобы в конце концов его взяли на военную службу.
      - А когда нам дадут оружие? - прокричал кто-то из толпы.
      Суровый сержант, что находился на сцене и руководил призывом, - его фамилия была Шнейдер - развел руками:
      - Рядовой, мы не располагаем таким количеством единиц оружия, чтобы вооружить сразу всех. У нас нехватка обмундирования и многого другого. Мы создали армию, чтобы воевать за пределами нашей страны, а сейчас это инопланетное дерьмо высаживается у нас на заднем дворе.
      - Угу, - тихо произнес Остолоп Дэниелс. - Они и в прошлую войну устроили ту же штуку: нагребли людей прежде, чем дали им, из чего стрелять.
      - Прошу вас разделиться на две очереди, - сказал сержант Шнейдер. - Здесь встанут ветераны Первой мировой войны, там - все остальные. Давайте, ребята, и запомните, что вы теперь в армии: за ложь по головке не погладят.
      Дэниелс вместе с большинством пожилых мужчин в аудитории встал в очередь к столу, за которым сидел молодой человек в чине капрала. Иджер направился в более длинную очередь к другому столу, занятому самим Шнейдером. Сэм подозревал, что Остолоп и другие ветераны первыми получат винтовки. И это было вполне справедливо. Ветераны лучше знали, как с ними управляться.
      Очередь, в которой находился Сэм, двигалась намного медленнее. Он болтал с новобранцами, стоявшими рядом. Обсуждалась последняя речь президента Рузвельта, призывавшая к решительному сопротивлению.
      - Да, президент умеет ввернуть фразу, - согласился парень впереди Иджера. - "Эта планета - наша, эта страна - наша. И никому не отобрать их у нас, да поможет нам Бог".
      - Именно так он и говорил! - с восхищением произнес Иджер. - Как ты запомнил все слово в слово?
      - Я - репортер, профессиональная привычка, - ответил парень. Ему было около тридцати: острое лисье лицо, тонкие усы, ярко-голубые глаза и рыжеватые волосы, гладко зачесанные почти к самому темечку. Журналист протянул руку: Меня зовут Пит Томсен. Я из "Рокфордского курьера".
      Иджер пожал протянутую руку и представился. То же сделал человек позади него - лысый мускулистый парень по имени Отто Чейэ. Он сказал:
      - Я как раз направлялся на цементный завод в Диксо-не, когда эти твари взорвали его на моих глазах. Поэтому я пришел сюда.
      Толстым и коротким указательным пальцем он осторожно потрогал глубокую рану на макушке.
      Наконец Иджер очутился перед сержантом Шнейдером. Тот оторвался от бумаг, чтобы заточить перочинным ножом карандаш, затем записал имя и дату рождения Иджера.
      - Женаты? - спросил он.
      - Нет, сэр. Разведен, - ответил Иджер. - Дети есть?
      - Нет, сэр.
      Шнейдер сделал пометку, потом спросил:
      - Род занятий?
      - Игрок в бейсбол, - ответил Иджер, и его ответ заставил Шнейдера поднять голову. - Я играю, точнее, играл в составе "Декатур Коммодора". Вон там мой тренер.
      Сэм указал на Остолопа Дэниелса, который уже отстоял в своей очереди и теперь разговаривал с другими ветеранами Первой мировой.
      Сержант почесал подбородок.
      - В каком положении играли? Питчер?
      - Heт, сэр. Полевым игроком, преимущественно левым.
      - Гм... Значит, здорово умеете бросать мяч?
      - Да, сэр. На свою руку не жалуюсь, - без ложной скромности ответил Иджер.
      - Отлично! - сказал Шнейдер. - Думаю, вы сумеете швырнуть гранату дальше, чем большинство солдат.
      Сержант черкнул карандашом, затем указал в направлении Остолопа.
      - Присоединяйтесь к тем ребятам. У нас есть немного гранат, и мы подвезем еще, если, конечно, ящеры не расстреляют грузовики. А теперь идите Следующий! - громко позвал сержант.
      Иджер довольно нерешительно приблизился к группе людей, где находился Дэниелс. В этой команде он был зеленым юнцом, оказавшимся среди видавших виды ветеранов, многие из которых имели брюшко, лысину или седые, волосы. Они вдруг узнали, что в них снова нуждаются.
      * * *
      В воздухе что-то быстро пронеслось, и Давида Гольдфарба охватила тревога, едва он отметил это движение. Он припал глазами к окулярам бинокля, долго всматривался и наконец облегченно вздохнул.
      - Всего лишь чайка, - сообщил он довольным голосом.
      - Какой породы? - с интересом спросил Джером Джоунз.
      События нескольких минувших дней превратили его в страстного наблюдателя за птицами.
      - Одна из черноголовок, - с безразличием ответил Гольдфарб, чей интерес к пернатым начинался и оканчивался домашней птицей.
      Он сидел на шатком складном стуле в нескольких футах от кромки утесов Дувра, там, где берег Англии уходит прямо в море. Наверное, четверть века назад здесь тоже сидел наблюдатель с таким же биноклем. Может, даже на таком же допотопном складном стуле, представляющем собой деревянную раму, обтянутую парусиной. Сидел и пристально смотрел на противоположный берег в надежде засечь вражеские "цеппелины". Только таких полевых телефонов во время Первой мировой войны еще не могло быть.
      Когда он высказал эти мысли вслух, Джером Джоунз засмеялся:
      - Вероятно, стулья сохранились с тех времен. Бумаги нового образца еще не обошли всех чиновников. - Он вновь засмеялся, но уже невесело: - Как и бланки этих паршивых "Отчетов о чертовщине".
      - Я же тебе говорил, что с радаром все нормально, - сказал Гольдфарб.
      - Ну говорил, - нехотя согласился Джоунз. - Но если ты и дальше будешь талдычить свое "я же тебе говорил", то в один прекрасный день сделаешь несчастной какую-нибудь симпатичную девчонку.
      Взгляд Гольдфарба переместился на то, что недавно называлось радарной станцией, которую теперь заменяли наблюдатели, вооруженные всего лишь полевыми биноклями. От станции осталась груда развалин. Хорошо, что, когда в радар угодила ракета ящеров, Дэвид там не дежурил.
      По всему побережью Англии происходило одно и то же: везде, где находился действующий радар, появлялась ракета и выводила его из строя. Это означало только одно: вражеские ракеты наводились на цель по радарным лучам, даже по коротковолновым, которые стали применяться недавно и о которых джерри понятия не имели.
      - Кто бы подумал, что ящеры могут оказаться намного сообразительнее, .чем немцы?! - воскликнул Гольдфарб.
      - Радио передает, что мы сшибли над Лондоном два самолета ящеров, - с надеждой заметил Джоунз.
      - Это хорошо, - отозвался Гольдфарб. - Только вот сколько самолетов потеряли мы? - спросил он.
      - Комментатор, не сообщил счет матча, - ответил Джоунз. - По соображениям военной цензуры, разве не понятно?
      И возблагодарим Господа, что ящеры пока не пытались высадиться здесь.
      - Это всего лишь маленький остров.
      Гольдфарб мысленно представил земной шар и вдруг осознал, какой же маленькой должна выглядеть Англия из космоса.
      - Не такой уж маленький, чтобы удержать ящеров от бомбардировок, - с горечью произнес Джоунз.
      - Посмотри-ка туда! - воскликнул Гольдфарб, указывая направление.
      Они с Джоунзом направили полевые бинокли на движущиеся в небе пятнышки. Те перемещались в южном направлении.
      - Думаю, это наши, - сказал Гольдфарб. - Отправились к гнезду ящеров во Франции.
      . - Ящерицы у "лягушатников". - Джоунз засмеялся собственной остроте, но быстро умолк. - Кто знает, сколько этих храбрецов вернется назад со своей прогулки. Говорят, орудия ящеров похуже зениток над Берлином.
      - А меня больше занимает, наносят ли и джерри удары по ящерам? - Тут Гольдфарбу пришла в голову новая мысль: - Если и наши и их самолеты одновременно пытаются атаковать ящеров, продолжаем ли мы по-прежнему лупить друг по другу?
      - Надеюсь, что нет! - воскликнул Джоунз. - По-моему, это сущий идиотизм.
      - Конечно, - согласился Гольдфарб. - Я тоже так думаю. - Он рассмеялся, но несколько натянуто. - Впервые за все эти сумасшедшие годы я не желаю немцам побыстрее отправиться к дьяволу.
      - Немцы - все же человеческие существа. Поставь их рядом с марсианскими чудищами, и я знаю, кого выбрать, - сказал Джоунз.
      Гольдфарб что-то проворчал в ответ. Он упрямо не хотел делать каких-либо уступок нацистам и полностью соглашался с едким замечанием Черчилля, что, если бы сатана объявил Гитлеру войну, он бы устроил предводителю нечистой силы радушный прием в палате общин. Но колкости быстро забылись. Сейчас весь мир оказался лицом к лицу с таким дьяволом, которого и вообразить не мог. Перед лицом германского вторжения Британия пошла на альянс с Россией, потому что Германия худа хуже большевиков. Если же ящеры еще хуже Германии, означает ли это появление новых альянсов?
      Ход его мыслей прервал вражеский самолет, с пронзительном звуком пронесшийся совсем низко, на уровне верхушек деревьев.
      Гольдфарб схватился за телефон и завертел ручку так, словно от этого зависела его жизнь. Тем временем над ними промелькнули еще несколько самолетов ящеров, летевших на северо-восток. Свой доклад он выкрикивал сквозь завывание их моторов.
      - Если эти сволочи летят на Лондон, они будут там через минуту, - с горечью произнес Джоунз, когда Гольдфарб положил трубку.
      - Эскадрилья наших истребителей может быстро подняться в воздух, - не очень уверенно ответил напарник.
      - Может, - согласился Джоунз. - Да только нашим не догнать их самолетов. До сих пор лучшей тактикой было маневрировать в воздухе и наносить удар, когда ящеры полетят назад.
      Они молча следили, как вражеские бомбардировщики исчезают вдали.
      - В Кембридже я немного изучал историю, - продолжал Джоунз. - Знаешь, в древности византийцы обычно позволяли арабам беспрепятственно проникать в Малую Азию, а затем поджидали их на обратном пути вместе с добычей.
      - И это давало результаты?
      - Иногда. Но византийцам и самим доставалось.
      - Что ж, нам тоже досталось. Надеюсь, мы сможем выстоять, - сказал Гольдфарб и добавил: - Выбирать-то все равно не приходится.
      Джоунз не ответил. Гольдфарб ковырял пальцем в ухе, пытаясь избавиться от звона. Не помогало - моторы у самолетов ящеров были слишком громкими. Гольдфарб прикидывал шансы на удачу британских ВВС и одновременно жалел, что сам не сидит в кабине "спитфайра". Однако в летный состав его не взяли. Оставалось утешать себя мыслью, что он делает все, что в его силах, засекая вражеские бомбардировщики.
      Французский берег проступал на горизонте низкой угрюмой полосой. Гольдфарб поднес к глазам бинокль. Франция приблизилась. Три года назад тот берег служил для Англии щитом. Потом с пугающей неожиданностью щит пал и превратился в базу для нанесения ударов по самому сердцу Англии.
      Гольдфарб вздохнул:
      - Идиотский мир, по-другому не скажешь.
      - Да уж. - Джоунз поглядел на часы. - Скоро придет наша смена. Когда освободимся, не двинуть ли нам в "Белую Лошадь"? То, что они называют "лучшим пивом", к настоящему пиву, разумеется, никакого отношения не имеет. Зато там всегда можно поглазеть на Дафну, можно даже попытаться запудрить ей мозга.
      - Почему бы и нет?
      - Иногда есть за что благодарить ящеров, - сказал Джоунз. - Если бы они не разнесли радарную установку, мы бы ковырялись с ней дни напролет вместо того, чтобы волочиться за юбками. Радар по всем статьям - замечательная штука, но только после юбки.
      - Верно, - согласился Гольдфарб. - Гляди, а вот и Рэг со Стивеном подходят, так что давай сматываться.
      Поднимаясь со складного стула, Джоунз спросил:
      - Слушай, не одолжишь мне десятку?
      Гольдфарб пристально посмотрел на товарища. Р ответ Джоунз улыбнулся нагло и самодовольно. Гольдфарб вытащил бумажник и передал другу десятифунтовую бумажку.
      - Если бы ты вел себя с Дафной столь же нахально, как сейчас со мной...
      - С десяткой в кармане, может, и сумею.
      - Ладно, пошли.
      Война продолжалась. Точнее, за эти несколько безумных дней войн стало две, но жизнь тоже продолжалась. Гольдфарб быстро пробежал глазами свой отчет, а затем вместе с Джеромом Джоунзом поспешил в направлении "Белой Лошади".
      Каждый раз, когда "ланкастер" неуклюже подпрыгивал и отрывался от взлетной полосы, держа курс на Германию, Джордж Бэгнолл думал: "Может быть, я лечу навстречу своей смерти". Теперь же, в боевом вылете на позиции ящеров, он был почти уверен в этом. Да, в небе над Германией тоже витала смерть, но она была случайной: от зенитного снаряда, прошивающего самолет насквозь, или от ночного истребителя.
      В полетах против ящеров смерть не была случайной. То был третий вылет Бэгнолла во Францию, и он уже видел это своими глазами. Если ящеры выбрали твой самолет, они обязательно его собьют. Ускользнуть невозможно: стрельба по ракетам оказывалась дохлым делом.
      Бэгнолл бросил взгляд на Кена Эмбри. Лицо пилота осунулось, на скулах натянулась кожа, рот превратился в бескровную полоску. Этой ночью они летели низко, слишком низко, чтобы возиться с кислородными масками, поэтому лицо Эмбри было полностью открыто. Полет на большей высоте делал их более заметной целью. Королевские военно-воздушные силы дорого заплатили за этот урок.
      Им повезло дважды, даже трижды, если считать ту жуткую свалку в небе над Кёльном в ночь, которую все называли не иначе как Ночь Высадки Марсиан. Но сколько еще продлится их везение?
      - Странное ощущение, когда летишь не в эскадрилье, - признался Эмбри.
      - Там мы представляли бы из себя стаю связанных уток, которых сшибают одну за другой, - сказал Бэгнолл.
      Первая же атака на ящеров, в которой, по счастью, их самолет не участвовал, обернулась жутким побоищем, и это заставило командование спешно изменить тактику, чего раньше бортинженер и представить себе не мог.
      Атаки рассредоточенных самолетов, летящих на малой высоте, давали лучшие результаты, нежели массированные налеты на больших высотах, поскольку, в отличие от немцев, на ящеров численность противника впечатления не производила. Бомбардировщик Бэгнолла уже дважды возвращался в Англию из таких полетов.
      - Пять миль до вхождения в район цели, - сообщил по внутренней связи штурман.
      - Спасибо, Элф, - сказал Кен Эмбри.
      Впереди от земли начали отрываться огненные стрелы вражеских орудий. Бомбардировщики с полным боезапасом на борту взрывались один за другим, освещая ночную тьму, словно громадные оранжевые хризантемы. Этим зрелищем можно было бы восхищаться, если бы каждый такой "цветок" не означал гибель множества людей..
      Бэгнолл ждал, когда одна из огненных стрел подожжет их "ланк". Пока это не произошло, но...
      Хлопнув себя кулаком по бедру, Эмбри закричал:
      - Вы видели такое?! Черт бы вас подрал, вы это видели?} Одна из ракет прошла мимо цели! Кому-то из наших удалось увернуться!
      Действительно, одна из ракет продолжала набирать высоту, пока не взорвалась, и взрыв ее произвел не меньше впечатления, чем фейерверк в День Гая Фокса. Эмбри быстро опомнился:
      - Но попаданий все равно слишком много.
      - Приближаемся к объекту, который, судя по виду, принадлежит ящерам, сообщил из своей кабины, расположенной в нижней носовой части самолета, Дуглас Белл.
      - Наводящий, начинаем заход на бомбометание. Дайте направление.
      - Держитесь чуть-чуть на запад, в направлении вон той чертовщины. Не знаю, что это такое, но явно внеземного происхождения.
      - Понял. Держу чуть на запад, курс прямо на объект впереди, - повторил пилот.
      Всматриваясь через иллюминатор, Бэгнолл тоже видел на горизонте огромную башню. Более всего она походила на беременный небоскреб. Даже знаменитый американский Эмпайр Стейт Билдинг в сравнении с нею показался бы спичкой. Такое сооружение не имело никакого отношения к французскому сельскому пейзажу.
      Башня была не единственной. Бэгнолл предположил, что это космические корабли пришельцев. Ящеры продолжали размещать окрест все новые и новые башни. А нападать на сами космические корабли означало явную смерть. Пока никому не удалось их уничтожить и никому не удалось вернуться после такой попытки.
      Наводчик, хотя и был человеком смелым, отнюдь не стремился расстаться с жизнью.
      - Если можно, сэр, чуть на запад, градуса три или около того, - попросил Дуглас. - Я думаю, что это танкодром, о котором сообщали разведчики. Как вы считаете?
      Эибри и Бэгнолл оба наклонились вперед, чтобы взглянуть на цель. Ясно было одно: внизу находится нечто большое, имеющее упорядоченную структуру. Если это не немецкого происхождения, тогда оно должно принадлежать ящерам. "Если это все же объект немцев, - подумал Бэгнолл, - что ж, тем хуже для джерри". Бортинженер вскинул глаза на Эмбри и встретился с его взглядом. Пилот кивнул и сказал:
      - Думаю, вы правы, наводчик. Приступайте!
      - Очень хорошо, - повторил Белл.-Курс прямо, прямо - - Его голос усилился до крика: - Начинаем бомбардировку!
      От бомб, стремительно полетевших вниз, к цели, фюзеляж загремел и застонал.
      Бэгнолл подумал о несчастных французских крестьянах. Как бы там ни было, они ведь союзники, ныне страдающие под двойным ярмом: нацистов и ящеров. Ктo-то из них может погибнуть в этой бомбежке, а она сейчас единственная надежда на их освобождение.
      "Ланк" зашатался в воздухе. Бэгнолл ощутил ужас, думая, что самолет подбили. Но это была лишь качка, вызванная взрывающимися бомбами. Обычно они падали, когда самолет находился на две-три мили выше.
      - Все! Можно убираться.
      Эмбри развернул самолет по направлению к Англии.
      - Мистер Уайт, дайте нам курс для возвращения домой.
      - Пока следуйте точно на север; я уточняю, - сказал штурман.
      - Понял: строго на север. Знать бы, сколько наших приземлится вместе с нами, - произнес Эмбри.
      "Знать бы, удастся ли нам самим приземлиться", - подумал Бэгнолл.
      Зелено-желтые трассирующие пули проносились мимо кабины - слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. Вместе с ракетами ящеры обладали потрясающими осветительными снарядами. Эмбри бросал "ланкастер" резкими зигзагами, от которых у всего экипажа стучали зубы.
      - По правому борту истребитель! - крикнул хвостовой стрелок. - Нас не видит.
      Вся слюна, которая еще оставалась Бэгнолла во рту, мгновенно высохла, когда он посмотрел направо. Однако самолет, еще чернее, чем ночная тьма, принадлежал не ящерам. То был всего лишь (всего лишь!) "Фокке-Вульф-190". Он помахал крыльями перед "ланком" и умчался со скоростью, о которой британскому бомбардировщику нечего было и мечтать.
      Переведя дух, Бэгнолл сразу же вспомнил то, о чем на время забыл, - с земли открыла огонь еще одна зенитная батарея ящеров. Один из снарядов попал в левое крыло "ланкастера", словно какой-то великан ударил кулаком по жестяной кровле. Языки пламени вырвались из обоих моторов на крыле. Бортинженер проделал в точности то, чему его учили. Секундного взгляда на приборную доску хватило, чтобы понять: эти "мерлины" больше не жильцы. Он быстро заглушил их, перекрыв доступ топлива.
      Эмбри рванул рычаг и сморщился:
      - Левые подкрылки застопорило.
      - Нет гидравлического давления, - объяснил Бэгнолл, бросив еще один взгляд на приборы.
      Он видел, как пилот бьется с управлением: "ланк", качаясь, пытался развернуться против ветра.
      - Похоже, у нас небольшая проблема.
      - Совсем небольшая, - кивнув, сказал Эмбри. - Поищите поле или дорогу - Я попробую посадить машину. - Таким же спокойным голосом он продолжал: - Уж лучше я сам выберу время и место для посадки, чем это сделает за меня самолет, не так ли?
      - Вернее не скажешь, - согласился Бэгнолл. - Если поискать, мы почти наверняка обнаружим ровный отрезок шоссе. Хоть один плюс от войны - нам не грозит наскочить на "строен" какого-нибудь дядюшки Пьера.
      Эмбри кивнул в знак согласия и громко произнес:
      - Экипажу приготовиться к аварийной посадке. Мистер Бэгнолл, прошу выпустить шасси.
      Правое колесо опустилось легко. Левое двигаться отказывалось. Бэгнолл опускал его, вращая рукоятку. Стрелок в нижнем отсеке доложил:
      - Опустилось. Я его вижу.
      - Одной заботой меньше, - заметил Эмбри, голос которого показался Бэгноллу нарочито бодрым. Затем пилот добавил: - Если я не сбился со счета, до земли остается всего лишь две или три тысячи футов.
      - Мы могли бы попробовать сесть чуть дальше, в Нормандии, где вдоль дорожного полотна тянутся живые изгороди, - с надеждой сказал Бэгнолл.
      - Двумя заботами меньше. Вы намного облегчили мне задачу, Джордж.
      - Рад стараться, - ответил Бэгнолл.
      Шутить о том, что вот-вот им предстоит, было легче, чем просто сидеть и ждать. Вынужденная посадка поврежденного самолета на французское шоссе среди ночи, без посадочных огней была и без того трудным делом, чтобы еще предаваться унынию. Поэтому Эмбри сказал:
      - Экипаж может выброситься на парашютах. После прыжка я постараюсь продержаться в воздухе одну-две минуты, чтобы дать вам шанс отлететь. Если вы намерены прыгать, дайте мне знать сейчас.
      Внутренняя связь безмолвствовала, пока кто-то в задней части самолета не сказал:
      - Вы сумеете приземлиться, сэр.
      - Будем надеяться, что такое трогательное доверие оправдает себя, - сказал Эмбри. - Благодарю вас, джентльмены, всех и каждого, и да пошлет нам Бог удачу.
      Он повернул рычаг, сбрасывая обороты двух уцелевших моторов.
      Дорога, темно-серая линия, бегущая между черных полей, находилась совсем близко, почти на расстоянии вытянутой руки. Эмбри немного приподнял нос "ланка" и еще уменьшил обороты. Бомбардировщик с глухим ударом опустился на дорогу, однако Бэгнолл знавал в Суиндерби посадки и похуже. В наушниках шлемофонов раздались радостные крики.
      Пока "ланкастер" замедлял ход, его правое крыло срезало телеграфный столб. Самолет качнулся вправо. Левое колесо шасси съехало с асфальта на землю и погнулось. Левое крыло треснуло в том месте, где в него попал снаряд. Упавший обломок зарылся в почву. Все части самолета застонали, как узник на дыбе. Бэгнолл опасался, что самолет может опрокинуться. Но этого не случилось. Хотя самолет и кружило, Эмбри сумел удержать бомбардировщик на шоссе.
      Наконец, когда все осталось позади и наступила торжественная тишина, пилот обернулся к Бэгноллу с усталой улыбкой:
      - Est-ce que vous parlez francais, monsieur?<Говорите ли вы по французски, месье? (франц.) - Прим.перев.>
      - Нет, черт побери! - ответил Бэгнолл. И оба засмеялись как мальчишки.
      Глава 4
      Металлический грохот эхом разлетелся по всему флагманскому звездолету "Сто двадцать седьмой Император Хетто", когда транспортный корабль состыковался с одним из посадочных доков. В рабочем кабинете главнокомандующего прозвучал мелодичный сигнал.
      - Ожидаемый тосевит прибыл, господин адмирал, - доложил младший офицер.
      - Проводите его сюда, - сказал Атвар.
      - Будет исполнено.
      Атвар парил в воздухе. Перед приемом туземных представителей он распорядился отключить гравитацию на корабле. Атвар привык к невесомости и, хотя не получал от нее особого наслаждения, переносил без труда, как и прочий экипаж. Однако тосевитам космические полеты были неизвестны. Ощутив себя лишенными веса, они, испытывая дискомфорт, наверняка смутятся, а следовательно, будут более сговорчивыми. Во всяком случае, Атвар на это надеялся.
      Челюсти его широко раскрылись от удовольствия, когда он вспомнил туземца из империи, называемой Дойчланд. Тот еще в транспортном корабле исторг наружу все содержимое своего желудка. Этот бедный, перепуганный Риббен... (язык сломаешь!) Риббентроп не смог даже четко объяснить позицию своего повелителя.
      Дверь кабинета открылась. Офицер, выделенный для изучения данного тосевитского диалекта, вплыл внутрь вместе с туземцем, речь которого ему предстояло переводить. Офицер произнес:
      . - Господин адмирал, представляю вам посланника империи, называемой Союз Советских Социалистических Республик - сокращенно СССР. Его зовут Вячеслав Михайлович Молотов.
      - Передайте ему мое учтивое приветствие, - сказал Атвар, думая, что в сравнении с его родиной эта тосевитская империя слишком мала, чтобы заслуживать столь длинного названия. Однако сам посланец, как большинство тосевитов, был значительно крупнее главнокомандующего.
      Переводчик, запинаясь, заговорил на языке Молотова. Проблема была в том, что тосевитские языки не слишком годились для речевого аппарата Расы. Для Атвара речь любого тосевита звучала так, словно тот изрыгал сплошные проклятия. Тосевитские языки тяжело давались Расе еще и потому, что были ужасающе неритмичными. Они не претерпели долгих тысячелетий шлифовки, превращающих Язык в подлинно разумную речь. Но даже и без этих трудностей туземные наречия оставались не до конца понятными офицерам, назначенным для их изучения. До непосредственной высадки на Тосев-3 они располагали лишь принимаемыми радиопередачами (здесь Атвар впервые увидел полезную сторону того, что у тосевитов существовало радио). В общем, изучение языков продвигалось медленно, несмотря на помощь компьютеров, запрограммированных на статистический подбор вероятного значения слов.
      Молотов выслушал приветствия главнокомандующего и произнес свои. В отличие от тосевита из Дойчланда, у этого хватило мозгов говорить медленно, чтобы не перегружать переводчика. И не в пример тому тосевиту прибывший не выказал признаков замешательства, впервые в жизни покинув родную планету и очутившись в невесомости.
      Обзорный экран показывал голограмму Тосев-3, но Молотов даже не удостоил это зрелище взглядом. Он глядел прямо на Атвара сквозь корректирующие линзы, нацепленные перед его плоскими неподвижными глазами. Главнокомандующему это понравилось. Он не ожидал обнаружить среди туземцев такое самообладание.
      Молотов заговорил снова, по-прежнему медленно и не повышая голоса. Переводчик в недоумении повернулся к Атвару - привилегия говорить первым принадлежит главнокомандующему. Но что знает Большой Урод о правилах приличия?
      - Не обращайте внимания на его манеры, - сказал Атвар. - Просто передавайте мне, что он говорит.
      - Будет исполнено, господин адмирал. Вячеслав Михайлович - это вежливый способ обращения к тосевитам, которые говорят по-русски: первое слово - их имя, а второе - имя их отца. Впрочем, это несущественно. Этот тосевит требует немедленного и безоговорочного вывода всех наших сил с территории и из воздушного пространства империи СССР.
      - Он действительно это говорит? - Челюсти Атвара разошлись от громкого хохота, - Напомните ему, что он не в том положении, чтобы выдвигать требования. Если бы он оккупировал нашу Родину, разговор был бы иной. Но сейчас обсуждается капитуляция его страны.
      Молотов слушал переводчика, не меняя выражения лица. По мнению Атвара, все тосевиты, которых он видел, имели чрезвычайно подвижные лица; его собственная лицевая мускулатура была куда менее развита. Но этот туземец, должно быть, был высечен из камня. По-прежнему не обращая внимания на окружающую обстановку, он некоторое время раздумывал, после чего ответил:
      - Мы не намерены сдаваться. Мы воевали против гитлеровцев и остановили их, когда они считали, что добились победы. Наша страна обширна, и возможности наши огромны. Нас нелегко победить.
      - Под "гитлеровцами" он имеет в виду тосевитов из Дойчланда, господин адмирал, - пояснил переводчик.
      - Скажите ему, что его обширная империя исчезнет почти бесследно на любом из трех миров нашей Империи. Молотов вновь выслушал, подумал и ответил:
      - Трех ваших миров сейчас с вами нет, а вы рассчитываете завоевать не только СССР, но и все континенты. Подумайте, не слишком ли далеко вы зашли.
      Атвар метнул взгляд на бесстрастного тосевита. Может, туземец и варвар, но далеко не дурак. Этот мир - даже планета с таким громадным количеством воды, как Тосев-3, - был куда более громадной территорией, больше, чем предполагал главнокомандующий до начала кампании.
      - Мы атакуем вас, когда хотим, а вы несете тяжелые потери всякий раз, когда пытаетесь нанести нам ответный удар. Как вы вообще собираетесь воевать с нами, если почти все ваши производственные мощности лежат в развалинах? Сдавайтесь сейчас, и тогда вы сумеете сохранить для своего народа кое-какие преимущества.
      На Молотове была такая же грубая одежда, как и у большинства тосевитов. Лицо его блестело от пота. Температура на космическом корабле была комфортной для Расы, но не для туземцев. Однако Молотов по-прежнему отвечал довольно дерзко:
      - Фабрик и заводов у нас много. И людей много. Вы побеждали в сражениях против нас, но вам далеко до окончательной победы. Мы будем сопротивляться до последнего человека. Даже у гитлеровцев хватило здравого смысла не сдаться вам.
      - Я недавно говорил с министром иностранных дел Дойчланда, - сказал Атвар.
      Тот тосевит оказался тоже слишком упрямым, чтобы капитулировать прежде, чем его империи будет нанесен сокрушительный удар. Однако Молотову не надо об этом знать.
      Туземец испытующе посмотрел на адмирала:
      - И что он сказал?
      Поскольку до высадки Расы СССР и Дойчланд находились в состоянии войны, было понятно, что у них мало оснований доверять друг другу.
      - Мы обсуждали возможность признания Дойчландом власти Императора, ответил Атвар.
      Говоря о своем государе, он на мгновение опустил глаза. Переводчик - тоже.
      - Вы говорите - Император? Я хочу убедиться, что правильно вас понимаю, сказал Молотов. - Вашим... народом управляет некая персона, которая правит только потому, что является членом семьи, до этого находившейся у власти долгие годы? Именно это вы имели в виду?
      - Да, именно это, - подтвердил Атвар, удивившись вопросу туземца. - А кто еще может управлять империей, в том числе и нашей, как не Император? Я полагаю, что тосевит по имени Сталин является Императором вашего СССР.
      Насколько мог судить главнокомандующий, лицо Моло-това и сейчас не изменило выражения. Таким же оставался и его голос - негромким и монотонным. Но сказанное туземцем заставило переводчика зашипеть от ярости и изумления тот даже начал хлестать коротким хвостом, будто в смертельной битве. Но потом офицер овладел собой и заговорил на языке Молотова. Молотов ответил. Переводчика била дрожь. Успокаивался он медленно и еще медленнее поворачивался к Атвару.
      Говорить переводчик не отваживался.
      - Что же сказал Большой Урод? - требовательно спросил Атвар.
      - Господин адмирал, - запинаясь, начал переводчик, - этот... это тосевитское существо просит, чтобы я передал вам, что народ в его СССР... они... казнили... убили своего Императора и всю его семью двадцать пять лет назад. Это около пятидесяти наших лет, - добавил он, помня свои обязанности переводчика. - Они убили своего Императора, а этот Сталин, их вождь, является вовсе не Императором, но главарем шайки преступников, которые участвовали в убийстве.
      Атвар умел управлять своими чувствами и не зашипел, как переводчик. Однако, он был шокирован. Представить государство без Императора было для него почти невозможно. В течение многих десятков тысячелетий его Родина являлась единой, но и до обретения единства, в древности, одна Империя боролась с другой. Когда Раса завоевала Халесс-1, там существовала единая Империя. Работев-2 был разделен, но также между соперничающими Империями. Разве может существовать еще какой-нибудь способ организации разумных существ? Главнокомандующий не способен был этого вообразить.
      - Вам следовало бы знать, захватчик из другого мира, - спокойно добавил Молотов, - что Дойчланд также не имеет Императора, равно как и Соединен...
      Тут переводчик прервался и стал что-то уточнять у Молотова, а затем пояснил:
      - Он имеет в виду империю или, так сказать, не-империю в северной части малого участка суши.
      - Эти тосевиты - настоящие безумцы! - вырвалось у Атвара. - Этого не надо переводить, - добавил он.
      - Да, господин адмирал, - согласился переводчик. - Именно так. Но что мне сказать туземцу?
      - Не знаю.
      Атвар чувствовал себя оскорбленным одним присутствием существа, которое принимало участие в убийстве Императора. До этого момента сама мысль о возможности подобного преступления казалась невозможной. Неожиданно перспектива нанесения ядерных ударов по всей суше Тосев-3 показалась намного привлекательнее, чем прежде.
      Атвар справился с собой.
      - Скажите этому Молотову, что содеянное им и его преступными сообщниками до появления Расы нас не волнует, если только они не откажутся капитулировать. Но в противном случае - мы отомстим за их убитого Императора.
      Если эта угроза и испугала Молотова, Большой Урод не подал виду - туземец умел владеть собой не хуже представителя Расы.
      - Скажите, - спросил гость, - я правильно понимаю, что, говоря об империи, вы имеете в виду точный и буквальный смысл этого слова, то есть существование Императора, двора и всех прочих пышностей далекого прошлого?
      - Да, именно так, - подтвердил Атвар. - А что еще здесь можно иметь в виду?
      - Политически зрелые народы СССР выбросили правление угнетателей на свалку истории, - объяснил Молотов. Атвар рассмеялся туземцу прямо в его наглое лицо:
      - Вот уже сто тысяч лет, как Раса процветает под правлением Императоров. Несколько столетий назад с помощью зондов мы наблюдали вашу жалкую планету, тогда вы были дикарями. Что вы знаете об истории?
      Главнокомандующий искренне желал, чтобы тосевиты и по сей день оставались дикарями.
      - История движется медленной, но уверенной поступью, - упрямо сказал Молотов. - Наступит день, и ваш народ тоже совершит революцию, когда экономические условия продиктуют ее необходимость. Думаю, такой день наступит скоро. Вы являетесь империалистами, а империализм есть последняя стадия капитализма, как доказали Маркс и Ленин.
      Переводчик кое-как справился с переводом последней фразы.
      - Господин адмирал, мне трудно переводить на наш язык религиозные понятия туземцев. В СССР Маркс и Ленин являются богами или пророками. - Он коротко переговорил с Молотовым и уточнил: - Пророками. Вячеслав Михайлович лично знал Ленина.
      Молотов продолжал:
      - Ленин возглавил революцию, которая свергла нашего Императора и установила в СССР правление рабочих и крестьян. Говорю с гордостью, что и я помогал осуществлению этого благородного дела.
      Атвар с отвращением посмотрел на тосевита. Потом сказал переводчику:
      - Передайте этому преступнику, что больше нам не о чем разговаривать. Если он и его сообщники не захотят капитулировать перед нами, то мы не будем с ними церемониться.
      Молотов ответил кратко:
      - Мы не капитулируем.
      Главнокомандующий бросил на переводчика молниеносный взгляд, чтобы убедиться, правильно ли он угадал ответ. Оказалось, правильно.
      - Выпроводите его с корабля! - резко приказал Атвар. - Жаль, что приходится считаться с его неприкосновенностью, а не то я бы обошелся с ним так, как он того заслуживает.
      Мысль о жестоком, разнузданном убийстве Императора - пусть и тосевитского - вызвала в нем атавистическое желание кого-нибудь укусить, в первую очередь Молотова, хотя Большой Урод выглядел совсем не аппетитно.
      Дверь кабинета Атвара распахнулась. Переводчик оттолкнулся от стула, за спинку которого держался, и поспешно исчез. Молотов двигался более неуклюже, а его нелепая одежда болталась во все стороны. Атвар закрыл за туземцем дверь. Но довольно резкий запах его тела, как скверное воспоминание, еще оставался. Чтобы изгнать это воспоминание, главнокомандующий включил воздухоочистители.
      Не дожидаясь, пока чужеродный запах исчезнет полностью, Атвар вызвал по связи Кирела. На экране возникло лицо командира корабля.
      - Немедленно зайдите ко мне.
      - Будет исполнено, господин адмирал.
      Экран погас. Вскоре раздался сигнал входного звонка.
      - Я слушаю вас, господин адмирал, - сказал Кирел, всем своим видом показывая готовность выполнить любой приказ.
      - Переговоры с тосевитами продвигаются менее успешно, чем я надеялся, - с шипением вобрал в себя воздух Атвар. - Все их крупнейшие империи по-прежнему отказываются признать власть Императора..
      Сообразно ритуалу глаза Атвара опустились вниз. Ему не хотелось рассказывать Кирелу о том, что он узнал от Молотова. Во всяком случае, не сейчас: его собственная боль была еще слишком сильной.
      - Задача оказывается более трудной, чем виделось нам, когда мы покидали Родину, - сказал Кирел.
      Командир корабля обладал тактом. Он воздержался от напоминания Атвару, что настаивал на возвращении до того, как начались боевые действия на территории планеты. Помолчав, Кирел продолжал:
      - Слишком много поколений сменилось с тех пор, как Раса участвовала в настоящей войне.
      - Что вы имеете в виду? - спросил Атвар. - Нас специально готовили для этой миссии.
      - Готовили, это правда, - неохотно согласился Кирел. - Однако тосевиты не только подготовлены к войне, они имеют боевой опыт. Если сравнивать наше оружие, мы их значительно опережаем. Но зато в искусстве ведения войны они превосходят нас. И это превосходство наносит нам немалый урон.
      - Знаю. Они оказались более серьезными врагами. Я не ожидал этого - даже когда узнал об их ненормальном техническом прогрессе. Они не только хитры, как вы говорите, но еще и упрямы. Я был уверен, что они уступят, когда осознают преимущества, которые мы бы им даровали. Однако они продолжают сражаться.
      - Именно так, - подтвердил Кирел. - Возможно, то, что они уже находились в состоянии междуусобной войны, позволило им быстро переорганизоваться для войны с нами: они хорошо обучены и умелы. Да, мы еще долго можем уничтожать их. Но на один наш танк или самолет приходится от десяти до двадцати пяти их машин. Наше вооружение ограничено. Если мы не запугаем их, то можем столкнуться с трудностями. Знаете, меня преследует один и тот же кошмарный сон, когда я вижу, как наша последняя ракета уничтожает неуклюжий тосевнтский танк, а тем временем с их завода выкатывается новый и устремляется на нас.
      Когтистые руки Атвара непроизвольно дернулись, будто хотели разорвать появившегося перед ним врага.
      - Это всего лишь сон. Когда вы проснулись, его нужно было оставить в спальной ячейке. Вы же знаете, что мы уже направили на планету наши корабли-заводы. Как только получим сырье, мы будем в состоянии пополнить наши запасы.
      - Конечно, господин адмирал, - ответил Кирел. Он не сказал (возможно, потому, что Атвару это и самому было известно), что, даже работая на пределе своих возможностей, эти заводы не смогут изготавливать оружие в достаточном количестве. Никто на Родине не представлял, что эскадре понадобятся такие запасы.
      Словно желая уйти от неприятных раздумий, Атвар сказал:
      - Несмотря на их бахвальство. Больших Уродов можно сделать сговорчивыми. Этот самец из империи Дойчланд, кажется, оценил наше могущество.
      Неожиданно он вспомнил слова Молотова о том, что Дойчланд не является империей. Атвару стало тошно при мысли: а вдруг и они убили своего Императора.
      - Дойчланд? - переспросил командир корабля Кирел. - Интересно. Можно воспользоваться вашим экраном, чтобы показать вам материал, заснятый вчера разведывательным спутником?
      Атвар сделал характерный жест, выражающий согласие. Кирел ввел запрос в банк данных.
      На экране появились зеленая суша и стального цвета море. Потом неподалеку от громоздкого деревянного строения вспыхнула огненная точка. Огоиь вдруг расширился я стал ярче, затем начал медленно гаснуть.
      - Один из наших бомбовых ударов? - спросил Атвар.
      - Нет. Разрешите показать вам снова, на этот раз в замедленном темпе и с компьютерной обработкой записи.
      На экране возникло увеличенное изображение. Атвар внимательно посмотрел на него, потом на Кирела.
      - Это же ракета, - с упреком произнес он, словно то была вина командира корабля.
      Атвар никак не хотел верить в увиденное.
      - Да, господин адмирал, это ракета или, по меньшей мере, попытка ее запуска. Поскольку она взорвалась на стартовой площадке, мы были не в состоянии получить данные о радиусе ее действия и системе наведения. Однако, судя по размерам, она скорее относится к стратегическим, а не к тактическим ракетам.
      - Я полагаю, что это место уже стерто с лица планеты? - спросил Атвар.
      - Конечно, господин адмирал, - подтвердил Кирел. Печальный тон командира корабля сказал главнокомандующему то, что он уже знал: хотя это место и уничтожено, Расе неизвестно, сколько еще таких мест есть у тосевитов Дойчланда. И это останется неизвестным до тех пор, пока туземная ракета не понесется с ревом в их сторону. А уничтожать в воздухе ракеты на порядок труднее, чем сшибать медленные, неуклюжие тосевитские самолеты. Но даже самолеты беспрестанно наносили ущерб войскам Расы: сколько бы этих примитивных машин они ни сбивали, Большие Уроды продолжали посылать все новые и новые. Как говорил Кирел, мужество и умение тосевитских пилотов в какой-то степени компенсировали низкий уровень техники.
      - Нужно уничтожить все заводы, где производят это оружие, - подытожил Атвар.
      - Да, господин адмирал, - отозвался Кирел.
      "А ведь он не сказал "Будет исполнено"", - заметил Атвар.
      С воздуха все заводы выглядели одинаково. Уничтожение всех заводов Дойчланда - чрезмерно трудная задача. По сравнению со всей планетой Дойчланд был небольшой империей, но Атвар уже убедился, что здесь даже маленькие империи имеют большое влияние. У других тосевитских империй тоже есть заводы. Как близко они подошли к производству ракет?
      В бескрайних просторах юга России, прямо посреди степи, с пыхтением остановился поезд. С него спрыгнули люди в молевой форме и энергично принялись за дело. Они могли бы действовать еще эффективнее, если бы вместо бешеной гонки им позволили работать в обычной, отличающейся методичностью, манере. Так думал Карл Беккер. Но приказ фюрера есть приказ фюрера. Его надо выполнять как можно скорее.
      - Карл, а ведь грунт не удастся как следует подготовить, - с грустью проговорил Михаэль Аренвальд.
      Они оба входили в отделение инженерных войск батальона тяжелой артиллерии "Дора".
      - Ты прав, - обреченно кивнул Беккер. - Но сколько снарядов мы сумеем выпустить, прежде чем ящеры нас накроют?
      Батальон находился в шестидесяти километрах от базы ящеров. Однако самолет, особенно такой, на каких летали ящеры, преодолевал это расстояние в мгновение ока. Карл Беккер был далеко не глуп: услышав о миссии, он сразу понял, что их посылают на самоубийство.
      Возможно, Аренвальд тоже это понимал - но предпочитал хранить свои догадки при себе.
      - - Мы успеем выпустить полдюжины снарядов, прежде чем они сообразят, что творится.
      - А потом - пиф-паф! - усмехнулся берлинец Беккер, приставив указательный палец к виску.
      - Ты покойник, я покойник, мы все покойники, целый батальон. Остается ответить лишь на один вопрос: сколько ящеров мы сможем забрать с собой, чтобы наши смерти были не впустую?
      - Рано или поздно все мы будем покойники, - рассмеялся Аренвальд. - В любом случае прежде, чем покинуть этот бренный мир, мы устроим им сюрприз.
      - Дай Бог, чтобы мы сумели его устроить, - признался Беккер. - А то...
      Он замолк на полуслове и закашлялся. Батальону было придано отделение химзащиты, в задачу которого входило создание дымовой завесы, надежно скрывающей от наблюдателей с воздуха все подготовительные работы. Часть дыма создавалась довольно нехитрым образом - при помощи ведер с горящим моторным маслом. Вдыхание такой смеси не сулило легким ничего хорошего. Беккер снова закашлялся, потом перестал обращать на дым внимание.
      Люди сновали вокруг поезда как муравьи. Для батальонной пушки были уложены специальные рельсы - четыре плавно изогнутые дуги, каждая на одинаковом расстоянии друг от друга. Между рельсами внутренней пары было ровно двадцать футов. К внешней паре монтажные бригады начали подгонять специальные дизельные подъемные краны, которым предстояло работать на последующей сборке пушки.
      Глядя на всю эту деятельность, Аренвальд снова засмеялся:
      - Недурно, учитывая неравенство наших сил.
      - А сколько лишнего народа мы притащили с собой, если учесть, что долго здесь не задержимся...
      Когда батальон тяжелой артиллерии "Дора" прибыл в Россию, его сопровождали подразделение охраны численностью из трехсот солдат и охранников с собаками, а также усиленный зенитный батальон, насчитывавший четыре сотни человек. Сейчас и то и другое не имело никакого значения. Если ящеры решат двинуться в этом направлении, немецкие пехотинцы не смогут их сдержать, а зенитки - отогнать их самолеты. Единственная надежда - на то, что пушка сумеет выстрелить раньше, чем врага обнаружат ее присутствие.
      Беккер тоже рассмеялся. Дым успел закоптить его лицо. Аренвальд с любопытством посмотрел на него. Тот пояснил:
      - Держать "Дору" в секрете - все равно что пытаться спрятать в кармане слона из зоопарка.
      - Пожалуй, ты прав, - согласился Аренвальд, разгоняя рукой дым. - Но видишь ли, Каря, у нас здесь очень вместительный "карман".
      - Да и "слон" у нас тоже очень объемистый. Беккер спрыгнул с поезда и зашагал между рельсами, теми, что примут на себя вес "Доры". Для придания полотну дополнительной прочности рельсы были уложены на почти притиснутые одна к другой крестообразные шпалы. Если бы пушка оставалась здесь надолго, все это имело бы смысл. Но для нескольких выстрелов, после которых "Дора", вероятнее всего, сгинет, состояние грунта не играет роли.
      Следующие несколько дней прошли в страшной спешке, люди спали урывками, часто под поездом, дававшим хоть какую-то защиту на случай появления самолета ящеров. По инструкции на сборку "Доры" требовалась неделя. Подстегиваемый страхом, батальон тяжелой артиллерии управился за четыре с половиной дня.
      Две половины нижней части лафета "Доры" двигались по центральным путям и были соединены друг с другом. Они помещались на двадцати рельсовых тележках, что опять-таки было сделано для распределения массы "Доры" по возможно большей площади. Беккер входил в службу, которая занималась гидравлической центровкой нижнего основания.
      Дизельные краны подняли на нижнее основание крестовины, затем установили на свои места две половины верхней части лафета. Верхушка несла на себе зарядный блок. С нижней частью его соединяли десятки массивных болтов. Беккер прошелся вдоль одной стороны лафета, а Аренвальд - с другой, проверяя, все ли на месте. В конце пути они встретились, улыбнулись, обменялись чертежами и двинулись обратно, теперь уже проверяя работу друг друга. К моменту начала стрельбы все должно работать как надо, ибо чинить будет некогда.
      После сборки лафета дальнейший монтаж пошел быстрее. На свои места подняли люльку ствола, казенник, части самого ствола. Когда наконец "Дора" была целиком собрана, Беккер с восхищением оглядел гигантскую пушку. Лафет этого восьмидесятисантиметрового чуда инженерной мысли достигал пятидесяти метров в длину и одиннадцати в высоту; длина одного ствола равнялась тридцати метрам.
      Где-то за завесой дыма, с большой высоты, раздался скулящий звук пролетающего самолета ящеров. Плечи Беккера поникли, руки сжались в бесполезные в этой ситуации кулаки.
      - Боже, - взмолился он, - только не сейчас, мы ведь так близки к завершению!
      Михаэль Аренвальд похлопал его по плечу:
      - Они и прежде летали над нами. Карл. Все будет в порядке, вот увидишь.
      На них не упало ни единой бомбы; ни одной ракеты не разорвалось возле лафета пушки. Кран поднял из грузового вагона семитонный снаряд, имевший в длину почти пять метров, повернул длинную стрелу и поместил груз в казенную часть пушки.
      Казенная часть приняла снаряд и захлопнулась с лязгом, напоминающим грохот в заводском цеху. Когда ствол пушки медленно поднялся, весь батальон разразился ликующими криками. Аренвальд рассмеялся:
      - Как будто встал самый большой член в мире.
      - А ты прав: процесс одинаков, - отозвался Беккер. Достигнув наклона почти в сорок пять градусов, ствол остановился. Беккер вместе со всеми отвернулся, заткнул уши и открыл рот.
      Выстрел оказался совершенно непохожим на ожидания Беккера. Он целиком высосал воздух из легких и тряханул так, как терьер трясет крысу. Оглушенный, Беккер зашатался, споткнулся и тяжело осел на землю. Голова гудела. Он не был уверен, что после этого титанического рева сможет что-либо слышать. Но видеть он мог. Скрючившись на земле рядом с ним, Михаэль Аренвальд держал поднятыми вверх большие пальцы обеих рук.
      Оператор радара транспортного корабля "Шестьдесят седьмой Император Сохреб", стоящего на поверхности Тосев-3, вперился в экран и неодобрительно зашипел. Дребезжащий звук автоматической системы оповещения раздался прежде, чем Бретлан закричал:
      - Ракета на подходе!
      Их уже предупредили, что Большие Уроды балуются с ракетами, но он никак не ожидал встретиться с одной из этих игрушек так скоро. Он ошеломление устремил глазные бугорки к потолку. Вот уж действительно, Большие Уроды совсем не похожи на Расу. Как они быстры...
      Тосевитская ракета не менее быстро преодолела расстояние до приземлившихся космических кораблей. Челюсти Бретлана снова раскрылись, на этот раз от удовольствия. Значит, тосевиты додумались до управляемых снарядов? Замечательно, но они еще не знают, что такие снаряды тоже можно уничтожать.
      Едва эта мысль шевельнулась в мозгу Бретлана, радары показали запуск ракет для перехвата и уничтожения туземного оружия. Бретлан засмеялся:
      - Вам, Большие Уроды, придется выдумать что-нибудь получше.
      Обычный снаряд, как правило, имеет тонкие стенки, ибо лишний вес снижает его баллистические характеристики. Если в него попадает другой снаряд, или даже осколок, чаще всего это выводит его из строя.
      Однако снаряды для "Доры" приходилось одевать в броню, чтобы они смогли выдержать чудовищную силу, выбрасывавшую их из ствола орудия.
      Ракета ящеров взорвалась в нескольких метрах от летящего гиганта. Осколки ее отскочили от блестящей поверхности. Вторая ракета, прежде чем взорваться, ударилась в снаряд и, закружившись, развалилась.
      Снаряд как ни в чем не бывало продолжал лететь.
      Бретлан следил за радарным экраном, не веря своим глазам. К недоверию в равных количествах примешивались ужас и удивление.
      - Такое просто невозможно, - повторял он.
      Но факт оставался фактом: тосевитский снаряд сокрушал все, что Раса посылала ему наперехват, и продолжал двигаться. Он летел прямо на Бретлана.
      - Император, спаси и сохрани! - заскулил Бретлан и скользнул под свое кресло, приняв положенную по уставу защитную позу в случае нападения с воздуха.
      Снаряд упал примерно в десяти метрах от "Шестьдесят седьмого Императора Сохреба", угодив прямо в хранилище особо взрывоопасных веществ. За микросекунды все вокруг превратилось в море острых как бритва, раскаленных осколков всех форм и размеров.
      Как и все звездолеты эскадры пришельцев, "Шестьдесят седьмой Император Сохреб" использовал энергию атомного реактора. Но так же, как и большинство находившихся на поверхности Тосев-3 кораблей, значительную часть этой энергии он расходовал на электролиз воды и получение кислорода и водорода. Они служили топливом для воздушных и наземных машин Расы.
      Когда прогремел взрыв, все вокруг взвилось высоко в небеса. Бретлан и его кресло исчезли бесследно.
      Огненный пар был достаточно громадным, чтобы его увидели за шестьдесят километров. Когда он осветил северный горизонт, люди из батальона тяжелой артиллерии "Дора" закричали от радости - их громкие крики услышал и оглушенный Карл Беккер.
      - Попал! Попал! Попал! - вопил он и кружился в безумной пляске вместе с Михаэлем Аренвальдом.
      - Да это лучше оргазма! - орал Аренвальд.
      Командующий батальоном взобрался на массивный лафет и поднес к губам мегафон.
      - Всем по местам! - громогласно осадил он одуревших от радости подчиненных. - Мы должны ударить по ящерам еще раз, прежде чем они ударят в ответ.
      Вряд ли можно было придумать что-нибудь лучше этих слов, чтобы привести батальон в чувство. .Работа снова закипела. В отличие от танковой пушки, "Дора" не обладала возможностью разворачиваться. Поэтому дизельный локомотив, прицепленный к переднему концу лафета, проехал несколько метров по плавному изгибу рельсов и переместил громадину весом в полторы тысячи тонн на следующую, заранее выбранную огневую позицию.
      Как только машинист остановился возле метки, нанесенной на рельсы, Беккер стремглав бросился вперед, чтобы убедиться, не нарушилось ли от поворота и перемещения равновесие лафета. Пузырьки жидкостных уровней на всех четырех углах лафета не сдвинулись ни на миллиметр. Беккер махнул рукой:
      - Все в порядке!
      Длинный ствол поднялся на один-два градуса. Кран уже вынимал из казенной части пустую гильзу от первого снаряда.
      - Разойдись! - закричал сверху крановщик. Люди поспешно разбежались. Гильза шлепнулась на землю неподалеку от лафета. Такой способ удаления пустых гильз противоречил инструкциям, зато был самым быстрым. Кран повернулся за новым снарядом.
      Карл Беккер следил за часами. Через двадцать девять минут после того, как "Дора" заговорила в первый раз, ее голос раздался вторично.
      Крефак явственно ощущал жар от горевшего "Шестьдесят седьмого Императора Сохреба", хотя его ракетная батарея находилась на приличном расстоянии от несчастного корабля.
      Крефак также чувствовал жар и от своего командира, который бурно обсуждал свою неудавшуюся попытку сбить снаряд Больших Уродов. Он все сделал совершенно правильно. Батарея по крайней мере дважды перехватила тосевитский снаряд. Записи с радаров это подтверждают. Но почему там, где буквально мгновение назад горделиво высился космический корабль, теперь осталась липа груда дымящихся обломков?
      Один из операторов у радарного экрана испуганно зашипел.
      - Эти твари, рожденные не из яйца, запустили новый снаряд! - воскликнул он.
      Крефак с оторопелым удивлением уставился в экран. Хватило и одной катастрофы, но вторая... Он не мог представить себе, что будет, если. Он не хотел этого представлять. Его голос повысился до пронзительного крика, что совершенно не подобало офицеру:
      - Сбить!
      Шум пусковых установок доказывал, что компьютеры не стали дожидаться его приказов. Крефак подбежал к экрану, отыскал летящие ракеты. Как и прежде, они подошли прямо к цели, взорвались и... исчезли. С таким же успехом их можно было вообще не запускать. Тосевитский снаряд продолжал неотвратимо двигаться установленным курсом.
      Чуть ниже радарного экрана, отмечавшего путь снаряда, находился другой экран, который определял наземную цель, куда направлялся снаряд.
      - Нет! - со свистом выпустил воздух Крефак. - Ради Императоров, запускайте новые ракеты!.
      - Высокочтимый начальник, батарея израсходовала все снаряды; которые имелись на пусковых площадках, - беспомощно ответил подчиненный. - Ждем новых.
      Он тоже взглянул, куда был нацелен тосевитский снаряд.
      - О нет, только не в "Пятьдесят шестого Императора Джоссано"!
      Бугорки его глаз задрожали от страха, когда он посмотрел на Крефака.
      - Да, снаряд летит именно сюда, а у нас на борту хранится большая часть запасов ядерного оружия. Чтобы не сталкиваться с вероломными сюрпризами при колонизации этой вонючей планеты, нужно было бы стерилизовать ее и раз и навсегда избавиться от тосевитов. Мы...
      Его голос потонул в грохоте взрывающегося снаряда, а затем в более мощном грохоте, поглотившем все.
      "Пятьдесят шестой Император Джоссано" взорвался таким же образом, как взорвался "Шестьдесят седьмой Император Сохреб". Атомное и водородное оружие хранилось в самом сердце корабля, в бронированном отсеке особой прочности. Но это не спасло опасный груз. Когда "Пятьдесят шестой Император Джоссано" загорелся, детонаторы, которые приводили к быстрому соединению крупных, тщательно обработанных кусков плутония, начали взрываться, словно обычные снаряды в горящем танке.
      Сами атомные бомбы не взорвались: пусковые заряды не сработали. Однако корпуса бомб были повреждены, а слитки плутония - разбиты, покорежены и разбросаны по большому участку тосевитской суши. Взрывы, один за одним, сотрясали остов "Пятьдесят шестого Императора Джоссано"...
      Наверное, этот плутоний ног бы стать самым ценным металлом на Земле, если бы хоть один человек знал, где его отыскать и что с ним потом делать.
      Артиллеристы "Доры" разразились новыми криками ликования. На этот раз они не тратили времени на дурацкие пляски, наблюдая далекое зарево, а немедленно приступили к перезарядке.
      Михаэль Аренвальд прокричал Беккеру в ухо:
      - Шесть! Разве я не говорил тебе, что мы выпустим шесть снарядов? Шесть и выпустим!
      - Нам дважды повезло, - сказал Беккер. - Это больше, чем я ожидал. Возможно, мы выпустим еще один снаряд; говорят, цифра "три" приносит удачу... Даже если он будет последним, все равно здорово!
      Пронзительный звук в небе Беккер принял за звон в собственной голове после второго выстрела гигантской пушки. Дизельный локомотив уже переместил "Дору" на новую огневую позицию. Беккер двинулся к лафету, чтобы проверить, не сбились ли уровни.
      Взрыв первой бомбы в нескольких метрах позади швырнул Беккера прямо на металлическую стойку лафета. Он почувствовал, что у него сломаны нос, скула и несколько ребер. Беккер открыл рот, чтобы закричать. Следующая бомба взорвалась еще ближе.
      Квартира Йенса Ларсена находилось в нескольких кварталах к западу от чикагских боен. Соседство было не из приятных, но его прельстила удивительно низкая цена на жилье. В тот день неугомонный чикагский ветер дул с запада. Через несколько дней он начал дуть со стороны озёра Мичиган, и Йенс все понял. Но к тому времени было слишком поздно - он уже подписал контракт и заплатил деньги.
      Ветер дул с озера и в тот день, когда в город приехала его жена Барбара. Он до сих пор помнил ее округлившиеся глаза. Свое отношение к запаху она выразила поднятыми бровями и четырьмя словами:
      - Пахнет духами "Испуганная корова".
      Ветер дул с озера и нынешним вечером, однако Ларсен едва ли ощущал терпкую навозную вонь. Ему было не до того. Самолеты ящеров опять появились над Чикаго. Йенс ловил на трескучих коротких волнах Англию и слушал голос Эдварда Мэрроу, с хрипотцой объявлявший неизменное: "Говорит Лондон". Таково было волшебство Мэрроу, благодаря которому Йенс представлял, что понимает, каково быть жителем Лондона во времена блицкрига. Теперь он понимал это намного лучше.
      С пронзительным визгом пронеслись еще несколько самолетов, упали новые бомбы, причем, судя по дребезжанию стекол, совсем неподалеку. Йенс и Барбара прижались друг к другу, сидя под кухонным столом. Бомбоубежищ в Чикаго не было.
      - Снова колошматят по бойням, - прошептала ему на ухо Барбара.
      - Бьют по всему, куда ведут рельсы, - кивнул Йенс. Ящеры методично бомбили все транспортные узлы, а Чикаго как раз и являлся таковым. К тому же город находился неподалеку от базы ящеров, расположившейся на стыке Иллинойса, Миссури и Кентукки. Из-за двух этих обстоятельств городу здорово доставалось.
      В двухкомнатной квартире Ларсенов горели лишь две свечи. Их свет не пробивался сквозь одеяла, навешенные на окна с целью маскировки. Для электрического света одеяла вряд ли послужили бы надежной преградой, но электричество теперь включалось редко. Ларсен еще раз порадовался, что в доме старомодный ледник, а не капризный электрический холодильник. Пока торговец льдом ходит по квартирам, у них с женой будут свежие продукты.
      В какофонию звуков вносило свою лепту и тявканье противовоздушных орудий, до обидного малочисленных и до обидного неэффективных. Осколки молотили по крышам, словно град раскаленного металла. Воздушные сирены выли, как души грешников.
      Через какое-то время Ларсен заметил, что больше не слышит самолетов ящеров, хотя канонада продолжалась. Видимо, зенитчики палили наугад.
      - Кажется, кончилось, - сказал Йенс.
      - На этот раз, - ответила Барбара. Он чувствовал, как у нее из-за бомбежки трясутся руки. Его и самого трясло. Одна за другой сирены умолкли.
      - Не знаю, сколько еще я смогу это выдержать, - проговорила Барбара.
      Ее голос дрожал от скрытого напряжения, как туго натянутая струна.
      - Англичане ведь не падают духом, - сказал Йенс, снова вспомнив голос Мэрроу.
      - Одному Богу известно, как им это удается. А я не могу, - ответила Барбара.
      Она обняла мужа.
      Будучи очень рациональным молодым человеком, Йенс раскрыл рот, чтобы объяснить жене, какие ужасные бомбежки переносит Лондон, а также что ящеры почему-то в значительно большей степени, чем нацисты, предпочитают бомбить гражданские объекты, однако пружинистое, крепкое тело его жены, крепко прижатое к нему, смешало все его мысли, и вместо объяснений Ларсен просто поцеловал Барбару.
      Она тихо и сдавленно простонала. От страха, от желания или от того и другого одновременно - он не знал. Барбара провела теплой ладонью по его лицу. Он накрыл ее своим телом, стараясь не удариться головой о столешницу. Когда их поцелуй наконец прервался, Йенс спросил:
      - Может, пойдем в спальню?
      - Нет, - ответила жена, удивив его. Потом игриво добавила: - Давай займемся этим прямо здесь, на полу. Это напомнит мне о том, как мы проводили время на заднем сиденье твоего старого "шевроле".
      - Идет, - согласился Йенс и немного отодвинулся. - Поднимись чуть-чуть.
      Когда Барбара приподнялась, Йенс одной рукой расстегнул пуговицы на задней стороне ее блузки и отцепил застежку лифчика. Он не занимался этим с тех пор, как они поженились, однако та легкость, с какой Йенс все проделал, показывала, что его рука тоже помнит заднее сиденье "шевроле". И блузку, и лифчик он отшвырнул в сторону.
      - Приподнимись еще раз.
      Он медленно стянул с нее трусики. Вместо того чтобы снимать юбку, Йенс просто задрал ее вверх. Это заставило Барбару снова засмеяться. Она целовала мужа долго и медленно.
      На какое-то время оба позабыли про ужас, царивший снаружи занавешенных окон.
      - Нужно было снять с тебя юбку, - сказал он. - Теперь она вся потная.
      - Она? А я?
      Барбара уперлась руками в грудь мужа, словно желая высвободиться. Он быстро поднялся на локти и колени и вот тут-то ударился затылком о столешницу, да так, что из глаз посыпались искры. Йенс выругался, сначала по-английски, а затем по-норвежски - на языке, который усвоил от своего деда.
      В это время зазвонил телефон.
      Ларсен от удивления вздрогнул - он не думая, что телефон работает. Это стоило ему новой встречи затылка со столешницей. На сей раз его ругательства полились исключительно на норвежском. С брюками, сползшими на лодыжки, он поковылял в спальню.
      - Да! - раздраженно прорычал он в трубку, словно звонивший был виноват в набитых шишках.
      Голос с иностранным акцентом, прозвучавший на другом конце провода, немедленно охладил его пыл.
      - Да, доктор Ферми, - ответил он и поспешно схватился за брюки, - я слушаю.
      Естественно, Ферми не мог его видеть, но Ларсену было неловко разговаривать с гениальным физиком, стоя со спущенными штанами.
      - Спасибо, у нас опять все спокойно.
      - Спокойно? - с горечью переспросил Ферми. - В сегодняшнем мире это слово лишено смысла. Когда мы с Лаурой четыре года назад приехали сюда, мне казалось, что в словах "спокойствие", "безопасность" есть смысл, но я ошибался. Но забудем об этом. Я звоню по другой причине. Сцилард считает, и я с ним согласен, что мы все должны встретиться завтра, причем рано утром. В семь часов. Если бы он мог, то назначил бы на шесть.
      - Я приду, - пообещал Йенс. - А что случилось?
      - Ящеры идут на Чикаго. Если они появятся здесь, все, что мы делали, пропадет. А времени у нас в обрез.
      - Я приду, - снова сказал Ларсен.
      - Хорошо, - ответил Ферми. - Я должен проститься: нужно сделать еще звонки, пока телефоны работают. Встретимся утром.
      Ферми повесил трубку, даже не попрощавшись. Ларсен сел на кровать и глубоко задумался. Его брюки опять сползли. Но он этого не заметил.
      В спальню вошла Барбара. В руках она держала зажженную свечу. За окном в ночном воздухе выли пожарные сирены: пожарные делали все, чтобы потушить огонь, вызванный налетом ящеров.
      - Что случилось? - спросила Барбара. Она бросила блузку и нижнее белье в плетеную корзину для грязного белья и закрыла крышку.
      - Завтра большое собрание, - ответил Йенс и пересказал жене разговор с Ферми.
      - Приятного мало, - сказала Барбара.
      Она не знала, чем в действительности занимается ее муж, работая под трибунами Стэгфилда. Когда они встретились в Беркли, Барбара изучала средневековую английскую литературу. Но о значимости атомного проекта она имела представление.
      Барбара поставила свечу в серебряный подсвечник на туалетном столике. Подсвечник был свадебным подарком Ларсена; он никогда не думал, что эта вещь им действительно понадобится. Обеими руками Барбара стянула с себя юбку и тоже отправила в корзину. Бросив взгляд на мужа, она заметила:
      - А ты так и не натянул брюки.
      - Натягивал. Должно быть, опять сползли.
      - Так мне переодеться в халат или нет?
      Йенс задумался. Конечно, собрание начнется рано, но если он вольет в себя достаточно кофе, то как-нибудь проснется. Обнаженная Барбара при свете свечи заставила его позабыть о завтра.
      - Нет, - сказал он. - Иди ко мне.
      - Прекрасно. Но на этот раз и ты сними рубашку.
      Когда на следующее утро Ларсен направился в Чикагский университет, транспорт не работал: ни автобусы, ни городская железная дорога. Лишь редкие из-за дефицита бензина машины осторожно пробирались по улице.
      Йенс прошел мимо уполномоченного противовоздушной обороны. Тот кивнул. На плече у него болталась винтовка, на голове красовалась металлическая каска британского образца, а на рукаве - повязка с надписью: "Гражданская оборона". Эти уполномоченные повырастали, как грибы после дождя, когда Пёрл-Харбор на несколько недель вызвал панику. Но их служба оказалась ненужной, и они столь же быстро исчезли. Однако сейчас в них появилась настоящая потребность. Этот человек выглядел так, словно месяц не спал. Лицо его покрывала сероватая щетина, из угла рта свешивалась погасшая сигарета.
      Час быстрой ходьбы - и Йенс добрался до университетского городка. Хотя он и считал Ходьбу полезной, но начинал серьезно подумывать о покупке велосипеда. "И чем раньше, тем лучше, - решил он. - Лучше приобрести велосипед прежде, чем аналогичная идея придет в голову многим и цены будут взвинчены до предела". Йенс не мог себе позволить тратить ежедневно по два часа на путь до работы и обратно.
      Здание Экхарт-Холла стояло в юго-восточном углу университетского городка. Оно было довольно новым: его построили в 1930 году, однако кондиционеров в нем не было. Окна в аудитории распахнуты, чтобы теплый ветерок с улицы разогнал воздух, застоявшийся в помещении. Учитывая ранний час, кто-то поставил на столик под окнами большой кофейник и поднос со сладкими булочками.
      Ларсен прямиком направился к столику, налил себе в бумажный стаканчик черного горячего кофе и жадными глотками выпил. Потом схватил булочку и налил второй стакан.
      Пока он шел с кофе и булочкой, выбирая, где сесть, то думал, сколько еще будут еще существовать в Чикаго подобные веши. Кофе был импортным и что-то, положенное в булочку, тоже, например корица. Сколько еще сможет продержаться торговля, когда базы ящеров распространяются по Соединенным Штатам, словно злокачественная опухоль?
      Ларсен кивнул Энрико Ферми. Итальянский физик вытирал рот бумажной салфеткой. "Целлюлозу, из которой делают такие салфетки, тоже импортируют", подумал Йенс.
      - Будем наслаждаться жизнью, пока это возможно, - сказал Ларсен и объяснил, почему произнес эту фразу.
      Ферми кивнул. Благодаря лысеющей голове и овальному лицу он и в самом деле смахивал на "яйцеголового". Он выглядел намного старше, чем на сорок один год. Улыбка Ферми была мягкой и немного грустной.
      - Интересно, как близки были бы к управляемой реакции немцы, если бы у Гитлера хватило ума оставить в покое кое-кого из одареннейших людей страны и позволить им работать на него, - сказал Ларсен.
      - Я никогда особо не интересовался политикой, но мне всегда казалось, что фашизм и разум - вещи несовместимые, - ответил Ферми. Он повысил голос, обращаясь к подошедшему человеку: - А ты, Лео, как думаешь?
      Лео Сцилард был невысоким и коренастым. Костюм с накладными плечами лишь подчеркивал особенности его фигуры.
      - О чем вы спрашиваете, Энрико? - поинтересовался он.
      Когда Ферми повторил свою фразу, Сцилард, прежде чем ответить, почесал широкое, полное лицо.
      - Я считаю, что авторитаризм в любой форме приносит науке зло, поскольку его постулаты нерациональны. Да, нацисты зажимают науку, но всякий, кто думает, что американское правительство, а значит, и его проекты вроде нашей так называемой "металлургической лаборатории" свободны от подобного первозданного идиотизма, сам не слишком умен.
      Ларсен горячо закивал в знак одобрения. Если бы Вашингтон действительно верил в то, чем занимается "Метлаб", на исследования выделяли бы в три раза больше денег и оказывали бы им поддержку с того самого дня, когда Эйнштейн впервые доказал возможность искусственного высвобождения атомной энергии.
      Вдобавок кивки помогли Ларсену сохранить серьезное лицо. Сцилард был блестящим, культурным человеком и вел себя соответствующим образом. Однако акцент венгерского учёного все время напоминал Йенсу говор Белы Лугоши в фильме "Дракула". Ларсен не раз гадал про себя, видел ли Сцилард этот фильм, но спросить не хватало духу.
      Поодиночке и вдвоем подходили новые участники собрания. Каждые несколько минут Сцилард озабоченно поглядывал на часы: он считал, что бомбежки пришельцев из другого мира не есть достаточно уважительная причина для пропуска важного собрания. Наконец, где-то около половины восьмого, Сцилард решил, что ждать больше не стоит. Он Громко сказал:
      - Вопрос сегодня стоит так: что является правильной линией поведения для нас, когда наступление ящеров угрожает Чикаго? Следует ли свернуть все исследования и искать новое и более безопасное место, принимая во внимание потерю времени, сил и, по-видимому, также материальных средств, которые повлечет за собой переезд? Или же следует попробовать убедить правительство защищать наш город, зная при этом, что армия может потерпеть поражение. Кто хочет высказаться?
      Поднялся Джералд Себринг.
      - Все, что мы здесь делаем, вскоре может дать плодотворные результаты. Разве же так, коллеги? Если нам придется сейчас сворачиваться, мы потеряем год, может, больше. Не думаю, что мы можем согласиться на это.
      Несколько человек кивнули. Ларсен поднял руку. Лео Сиилард заметил и ткнул в его направлении указательным пальцем. Йенс сказал:
      - Мне кажется, что здесь не должно быть предложений "духе "или-или". Мы можем продолжать интенсивно работать здесь и одновременно готовиться покинуть город.
      Йенс обнаружил, что его язык не завернулся сказать:
      "Если ящеры возьмут Чикаго".
      - Это разумное и практичное предложение, - согласился Сцилард. - Например, химическое извлечение плутония, хотя и требует точнейших весов, может производиться в любом месте. Не последнюю роль в атом играет тот факт, что у нас пока еще слишком мало сырья. Однако другие направления исследований, а в частности - реактор, который вы сооружаете...
      - Уничтожение реактора будет самой большой утратой, - продолжил за него Ферми. - Особенно если впоследствии окажется, что в этом не было необходимости. Нам крайне необходимо превзойти величину k-фактора, равную единице, достигнув показателя не менее одного и четырех-сотых. Свернуть работу именно сейчас, когда мы наконец оказались на пороге создания управляемой цепной реакции, было бы очень печально.
      - Кроме того, назовет ли хоть кто-нибудь такое место, где мы будем в безопасности от ящеров? - спросил Себринг. Его трудно было назвать красавцем: вытянутое лицо, кустистые брови, торчащие зубы. Однако он, как всегда, говорил решительно и серьезно.
      После него снова заговорил Сцилард:
      - Итак, согласны ли мы с предложением Йенса, который считает, что нам следует оставаться в Чикаго, пока это возможно, и одновременно принять все меры для подготовки к эвакуации на случай чрезвычайных обстоятельств?
      Собравшиеся молчали. Сцилард щелкал языком между зубами. Когда он нарушил молчание, голос его звучал сердито:
      - Мы здесь не решаем вопросы в авторитарной манере. Те, кто считает, что покинуть город было бы разумнее, пусть приведут свои аргументы. Если можете, убедите нас, и, если сумеете доказать свою правоту, мы так и поступим.
      Артур Комптон, руководитель металлургической лаборатории, сказал:
      - Мне думается, Лео, что Себринг великолепно сформулировал суть: есть ли такое место, где мы могли бы скрыться, не опасаясь преследования ящеров?
      - Если мы решили, что Чикаго необходимо оборонять, - заметил Сцилард, - то должны убедить в этом и армию.
      - Армия в любом случае будет стремиться удержать Чикаго, - сказал Комптон. - Этот город - центр, вокруг которого вращаются Соединенные Штаты, и военные об этом знают.
      - Еще важнее, - негромко добавил Ферми, - учитывая то, чем мы здесь занимаемся: это центр, вокруг которого вращается весь мир, а вот этого армия не знает. Мы должны послать кого-то из нас, чтобы рассказать им.
      - Нужно послать двоих, - заявил Сцилард, и Ларсен сразу же понял, что они с Ферми заранее разработали эту стратегию. - Мы должны послать двоих человек отдельно друг от друга, на случай, если один по дороге столкнется с какими-либо непреодолимыми препятствиями. Повсюду идет война, и случиться может всякое.
      Теперь пришел черед говорить Ферми, словно их разговор со Сцилардом был диалогом из заранее заученной пьесы:
      - Нужно отправить коренных американцев. Их военное командование скорее всего выслушает более внимательно, чем кого-либо из иностранцев, кого-то из чужаков, выходцев из вражеских стран, кому нельзя полностью доверять даже сейчас, когда вторглись настоящие чужаки - ящеры.
      Ларсен кивнул - к сожалению, что в основе слов итальянца лежала правда. В это время Себринг поднял руку и сказал:
      - Я поеду.
      - И я - тоже, - услышал Ларсен собственный голос. Он удивленно замигал, ибо не знал, что способен вызваться добровольцем, пока эти слова не вылетели у него изо рта. - Уолт Зинн сумеет управиться с этой шайкой прохвостов, что строят реактор.
      - Пока мне удается спасать их от тюрьмы, я сумею с ними поладить, согласился Зинн. То, как он выговаривал предлог "от", выдавало его канадское происхождение.
      - Значит, решено, - удовлетворенно потер руки Сцилард. Ферми также выглядел довольным. Сцилард продолжал: - Вы отправитесь так можно скорее. Один из вас поедет на машине... На автомобиле поедете вы, Йенс. Вы, Дже-ралд, отправитесь поездом. Надеюсь, вы оба доберетесь до Вашингтона целыми и невредимыми. И еще надеюсь, что, когда вы туда прибудете, Вашингтон по-прежнему будет находиться в руках людей.
      От его слов по спине Ларсена пробежали мурашки. До сих пор он не представлял себе ящеров, марширующих по Пенсильвания-авеню, мимо Белого дома. Но если они могут двигаться на Чикаго, значит, они в состоянии двинуться и на
      Вашингтон. Интересно, эти захватчики из иного мира хоть соображают, что там находится столица Соединенных Штатов?
      Глядя на довольное выражение лица Сциларда, он понял, что венгр получил именно то, чего хотел. При всей его преданности демократии Сцилард манипулировал собранием, как прихлебатель одного из чикагских политиканов. Ларсен усмехнулся. "Ну, если это не демократия, тогда что же?"
      - Господин адмирал, могу доложить о том, что одна загадка разгадана, сказал Кирел.
      - Это приятное разнообразие, - отрезал Атвар. Чем больше он воевал с Тосев-3, тем более желчным становился. Но надо проявлять сдержанность. Да, все подчинялись Императору, но находившиеся ниже его соперничали между собой: интриги между офицерами не были редкостью. И потому Атвар смягчил тон:
      - Итак, что же нового вы узнали о Больших Уродах?
      - Наши технические специалисты обнаружили, почему мощные ядерные бомбы, которые мы применили во время первого удара, не сумели полностью уничтожить радиосвязь тосевитов.
      Кирел подал знак одному из таких специалистов, который вплыл в кабинет Атвара с добытым тосевитским радиоприемником. Атвар усмехнулся:
      - Большой, уродливый и убогий, как и сами тосевиты.
      - Истинная правда, господин адмирал, - сказал подчиненный Кирела. - Да, уродливый и примитивный. Электронные компоненты даже не собраны в монолитные блоки. Тосевиты применяют такие ухищрения, как огромные стеклянные трубки, из которых выкачан воздух.
      Радиотехник снял заднюю стенку приемника, чтобы показать детали, о которых говорил.
      - Как видите, господин адмирал, они массивны, а количество избыточного тепла, которое они выделяют, просто чудовищно. Эти так называемые "лампы" имеют невероятно низкий коэффициент полезного действия. Но именно потому, что они такие большие и грубые, лампы менее восприимчивы к электромагнитным пульсациям, чем незащищенные интегральные схемы.
      - Благодарю вас, техник второго ранга, - сказал Атвар, распознав его звание по раскраске. - Ваши данные ценны. Служите Императору.
      Услышав, что его больше не задерживают, радиотехник опустил глаза вниз, воздавая почести верховному правителю, затем взял приемник и покинул кабинет главнокомандующего.
      - Как видите, господин адмирал, система связи у тосевитов сохранила работоспособность только вследствие своей крайней примитивности, - сказал Кирел.
      - Их приемники примитивны, и это играет им на руку. Они пока не знают, как строить настоящие управляемые снаряды, поэтому стреляют гигантскими артиллерийскими снарядами, что также идет им на пользу. Чем все это кончится, командир корабля?
      - Нашей победой! - решительно ответил Кирел. Атвар с благодарностью посмотрел на него. Возможно, единственная причина лояльности Кирела коренилась в том, что он не хотел становиться главнокомандующим и возлагать на свои плечи ношу, которая сулит больше неприятностей, чем славы. Атвару было все равно. Главное - рядом есть кто-то, кому можно пожаловаться.
      - Однако тосевиты не так примитивны, как кажется. Клянусь памятью Императоров прошлого, у кого еще хватило бы безумия вообразить, что можно построить гигантские корабли, на которых размещаются самолеты? Кто бы до этого додумался, я спрашиваю, кроме Больших Уродов?
      Да, родная планета ящеров, как и Работев-2 и Халесс-1, имели водные пространства, но в виде рек, прудов и озер (на Работев-2 было даже два небольших моря). Но ни один из миров Расы не омывали такие бескрайние океанские просторы, как Тосев-3, и ни один из народов Империи не использовал свои водные ресурсы так, как Большие Уроды. Появление самолетов буквально из ниоткуда, как это случилось при налете на их базу на побережье Китай, оказалось тяжким сюрпризом. Не меньшим сюрпризом явилась и дальнобойная морская артиллерия, которая обстреливала прибрежные базы Расы.
      - Зато теперь мы знаем, - возразил Кирел, - что они нападают с моря, и мы можем топить их огромные корабли, причем с легкостью, - их ведь не скроешь от глаз. Так что проблема исчезнет, причем скоро.
      - Возможно, так оно и будет.
      Начав жаловаться вслух, Атвар не собирался останавливаться на полдороги.
      - А управляемые снаряды, которые они пытаются запускать? Что делать сбивать каждый из них? Мы прилетели сюда воевать с дикарями, единственными пусковыми установками которых являются камнеметные машины... А самую последнюю новость вы знаете?
      - Надеюсь услышать ее от вас, господин адмирал, - сказал Кирел.
      Тон его ответа говорил, что он понимает: для собственного же блага ему лучше внимательно выслушать слова Атвара.
      - Последние дни в сражениях с нашими самолетами впервые участвовали реактивные самолеты тосевитов из Дойчланда и Британии одновременно. Они, конечно, уступают нашим, особенно британские. Однако это уже не примитивные ящики с вращающимися лопастями, с которыми мы сталкивались до сих пор.
      - Я не слышал об этом, господин адмирал. - Теперь внимание Кирела стало искренним. Немного оправившись от удивления, он спросил: - Как же так? Если я прав, то до нашей высадки Дойчланд и Британия были врагами?
      - Да, были. Британия, США, СССР и Китай воевали против Дойчланда и Италии. Британия, США и Китай воевали против Ниппон. Однако по какой-то причине, явно лишенной скорлупы, Ниппон не воевал с СССР. И если бы тосевиты не додумались до новых штучек, которыми теперь швыряются в нас, я мог бы поклясться именем Императора, что они сумасшедшие.
      - Как же так? - повторил Кирел. - Если до нашего приземления Дойчланд и Британия были врагами, то вряд ли они поделились бы друг с другом технологией производства реактивных самолетов...
      - Мне бы не хотелось так думать, но кто может с уверенностью сказать, чего именно ожидать от Больших Уродов? Возможно, они такие потому, что на небольшом участке суши находится много различных империй.
      По сравнению со сложными и коварными политическими играми тосевитов даже интриги Императорского двора выглядели безобидными.
      Однако Кирелу не давали покоя реактивные самолеты.
      - Господин адмирал, если они не обмениваются технологией, это означает лишь одно: и те и другие разработали ее самостоятельно. Они подобны болезнетворному вирусу и тоже мутируют, но не физически, а технически, что еще хуже. Причем слишком быстро. Наверное, нам следовало бы провести полную зачистку планеты.
      Главнокомандующий повернул оба глазных бугорка к своему подчиненному. И эти слова он слышит от офицера, который настаивал на предоставлении Большим Уродам возможности капитулировать прежде, чем Раса уничтожит их средства связи?! Точнее, прежде, чем Раса потерпела неудачу, пытаясь уничтожить их?
      - Командир корабля, вы считаете, что они представляют для нас столь серьезную угрозу?
      - Да, господин адмирал. Мы находимся на высоком уровне развития, причем сохраняем его уже многие века. Они стоят ниже нас, но быстро поднимаются. Мы должны полностью уничтожить их, пока это еще в наших силах.
      - Если бы только эти грязные твари не уничтожили "Пятьдесят шестой Император Джоссано"! - со скорбью в голосе проговорил Атвар.
      "Если бы мы только не сосредоточили на одном корабле такое количество наших бомб!" - добавил он про себя. Но нет, его нельзя за это винить: инструкция предписывала доверять хранение больших запасов ядерного оружия только самым надежным командирам кораблей. Как и положено офицеру Расы, он следовал этому наставлению. Вряд ли кто-нибудь усомнится в его компетентности, разве что подумают: "Следуя инструкции, он потерпел неудачу". То, что отшлифованные веками правила оказывались бессильны всякий раз, когда дело касалось тосевитов, беспокоило главнокомандующего даже сильнее, чем сражения на поверхности Тосев-3.
      - У нас еще осталось некоторое количество ядерного оружия, - не унимался Кирел. - Возможно, Большие Уроды сдадутся быстрее, когда увидят, что мы способны сделать с их городами?
      В знак несогласия Атвар откинул назад голову.
      - Мы не можем уничтожить планету, на которую уже направляются корабли с переселенцами.
      Так гласило древнее наставление, основанное на завоеваниях работевлян и халессиан.
      - Господин адмирал, мне кажется, что Тосев-3 не идет в сравнение с другими планетами, завоеванными Расой. Тосевиты обладают большей способностью к сопротивлению, чем обладали работевляне и халессиане, и, похоже, требуют более жестких мер. Особенно тосевиты Дойчланда, господин адмирал. Пушка, уничтожившая "Пятьдесят шестой Император Джоссано", принадлежала им, хотя и стреляла с территории СССР. Добавьте сюда управляемый снаряд, который эти Большие Уроды пытались запустить. А теперь вы сообщаете мне еще и об их реактивных самолетах. Я считаю применение ядерного оружия необходимым.
      - Нет, - возразил Атвар.
      Инструкции требовали, чтобы новые планеты не загрязнялись радиацией, которая способна сохраняться длительное время. Кроме того, Расе предстоит жить здесь вечно, вплетая Тосев в ткань Империи, и нужно считаться с тем, что на Тосев-3 не так уж много суши.
      Но этим исключительно опасным туземцам суши вполне хватало. Только что главнокомандующий размышлял о том, сколь недейственным оказалось древнее наставление в войне против Больших Уродов. Отход от инструкции пугал главнокомандующего как никогда прежде. Атвар словно бы лишался милости Императора, становясь одиноким и заброшенным. Но заслужит ли он милость Императора, если принесет Расе новые несчастья?
      - Постойте, командир корабля, я передумал, - сказал он Кирелу, который был готов уйти. - Давайте рискнем и сбросим бомбу на... как называется главный город Дойчланда?
      - Берлин, господин адмирал, - ответил Кирел. - Будет исполнено.
      Глава 5
      - Париж... - устало произнес Джордж Бэгнолл. - За несколько лет до начала войны я ездил сюда в отпуск. Он не похож на тот, прежний Париж.
      - Теперь вообще все изменилось, - отозвался Кен Эмбри, - Черт побери, все не похоже на То, что было до появления ящеров, а они свалились нам на голову всего какую-нибудь неделю назад.
      - В этом есть и свои плюсы, иначе мы бы все считались сейчас военнопленными, сидели бы за колючей проволокой и дожидались очередных посылок от Красного Креста, - заметил Элф Уайт. Штурман поднял ногу и потряс уставшей от долгой ходьбы ступней. Потом мрачно рассмеялся: - Впрочем, будь мы пленными, получающими посылки от Красного Креста, кормежка у нас, вероятно, была бы получше той, что мы имели, добираясь сюда.
      - Ты прав со всех сторон, - согласился Бэгнолл. - Но, будучи свободным, я чувствую себя гораздо лучше.
      Немцы, оккупировавшие северную и центральную части Франции, могли не раз уничтожить английских летчиков, пока те добирались до Парижа, но они и не подумала это сделать. Напротив, некоторые из них даже приветствовали людей, которым при иных обстоятельствах без долгих размышлений пустили бы пулю в лоб. Французские крестьяне делились с англичанами чем могли, однако они сами питались весьма скудно - их собратья по другую сторону Ла-Манша могли считать себя баловнями судьбы.
      - Если уж мы заговорили о ящерах, - сказал Кен Эмбри, - то кто бы мог подумать, что стертый с лица земли Берлин будет вызывать у меня сожаление?
      В течение последних дней французские газеты, все еще находившиеся под немецкой цензурой, только и писали об огненном шаре, поглотившем Берлин. Они скорбели о чудовищных разрушениях и оплакивали сотни тысяч погибших. Большую часть газетных статей Бэгнолл понимал: его французский оказался вполне приличным.
      - Если бы им удалось в числе прочих поджарить и Гитлера, я бы ни слезинки не пролил, - признался Бэгнолл.
      - Я бы тоже, - согласился Эмбри. - Раньше и я бы не отказался швырнуть туда одну из тех проклятых пузатых бомб, которые мы скидывали на Кёльн. Да, пока шла война между нацистами и нами... Но ящеры все сильно усложнили.
      - Это уж точно.
      Бэгнолл поднял утомленные глаза к небу, словно ожидая увидеть самолет ящеров. Но даже если ты его не видишь, радости мало, когда на борту находится такая супербомба, какая шарахнула по Берлину. Если доверять газетам (а это во Франции дело рискованное, особенно после начала войны), одна-единственная бомба ящеров на многие мили вокруг уничтожила все до основания. От такой бомбочки не убежишь и не спрячешься. Так какой тогда смысл шарить глазами по небесам?
      Мимо на дребезжащем велосипеде проехала хорошенькая девушка. Велосипеду, наверное, было больше лет, чем ей. Юбка давала возможность вдоволь насмотреться на ее загорелые ноги. Бэгнолл слышал каждый щелчок велосипедной цепи, когда та задевала шестеренку педалей. Его слух улавливал звуки и других велосипедов, заворачивавших за угол и исчезавших из поля зрения. Бортинженер слышал цоканье лошадиных копыт и грохот железных ободов колес повозки, которую лошадь медленно тащила по улице. Он слышал, как где-то кто-то шьет на ручной швейной машине, как женщина зовет домой своего кота по имени Клод, который, согласно ее словам, был очень дурным созданием. Бэгноллу казалось, что он слышит весь город.
      - Париж без стада автомобилей, которые пытаются тебя задавить, - это не Париж, - сказал он.
      - Это так, но с исчезновением машин стало чище, - отозвался Эмбри. Чувствуешь, какой свежий воздух? Мы как будто находимся за городом. Когда в последний раз я здесь был, выхлопными газами воняло сильнее, чем в Лондоне.
      - Да, выхлопные газы теперь не докучают, - согласился Бэгнолл. - Джерри до последней капли выкачали бензин для своих самолетов и танков.
      Из-за угла появился человек, выглядевший значительно лучше, чем большинство французов, встреченных Бэгноллом за последние дни. На лацкане мужчины блеснуло что-то серебряное. Когда он подошел ближе, Бэгнолл, увидел, что именно: то был маленький значок в виде двустороннего топора - франциск, символ Виши и коллаборационистов<Каллаборационисты - лица, сотрудничавшие с фашистскими захватчиками в странах, оккупированных фашистами во время Второй мировой войны. Виши - общепринятое название фашистского коллаборационистского режима во Франции в период ее оккупации гитлеровскими войсками>.
      Француз уже собирался пройти мимо, но вид людей в незнакомой форме, пусть даже в такой грязной и рваной, в какой щеголял экипаж "ланка", пробудил в нем любопытство.
      - Pardonnez-moi, messieurs, mais - etes-vous allemands?"<Извините меня, месье, вы немцы? (франц.) - Прим. перев.> - спросил он и затем повторил вопрос по-немецки.
      - Non, monsieur, nous sommes anglais<Нет, месье, мы англичане (франц.). Прим. перев.>, - ответил Бэгнолл. Глаза француза широко раскрылись. Непроизвольно его левая рука метнулась к булавке значка на лацкане, словно он желал спрятать его. Бэгнолл подумал о том, что сейчас творится у француза в душе, что чувствует он, приспособившийся к немецкому ярму, встретив людей из страны, отказавшейся покориться.
      Француз говорил и по-английски тоже.
      - Весь мир сейчас объединился, - сказал он. Кивнув, он протиснулся сквозь англичан и заспешил прочь, но не удержался и оглянулся через плечо.
      - Угодливый слизняк! - пробормотал Элф Уайт. - Ишь ты, "весь мир", ни больше ни меньше. Въехать бы ему на память сапогом под задницу!
      - Я бы тоже не отказался, - сказал Бэгнолл. - Но какой бы дрянью он ни был, он прав. Иначе, думаешь, мы бы долго болтались здесь в форме Королевских ВВС?
      - Может, и так, но я не особенно настроен считать паразитов вроде этого частью человечества, - возразил Уайт. - Если бы в Париже хозяйничали ящеры, он лизал бы зады им, а не немцам.
      Штурман не собирался приглушать свой голос. Француз дернулся, словно ужаленный пчелой, и пошел еще быстрее.
      - Лучше благодарить судьбу, чем осуждать других, - вмешался Кен Эмбри. Нам-то не пришлось жить под немецким башмаком эти два года. Скажу откровенно: если бы Гитлер вломился к нам и победил, нашлась бы свора коллаборационистов и среди англичан, а еще - великое множество тех, кто стал бы делать что велят, лишь бы уцелеть.
      - Таких я не осуждаю, - ответил Бэгнолл. - Человеку нужно жить, значит, он должен приспосабливаться. Но будь я проклят, если бы увидел кого-то из нас, нацепившими значки с серебряными топорами или еще какой-нибудь пакостью! Все-таки есть разница между тем, чтобы приспосабливаться и подлизываться. Никто не заставляет их тут прикалывать франциск. Это делают только те, кто хочет.
      Остальные члены экипажа кивками поддержали его. Англичане продолжали двигаться к центру Парижа. Почти обезлюдевшие улицы не были единственной чертой, удивившей Бэгнолла. Когда он был в Париже в прошлый раз, экономическая депрессия еще продолжалась и одним из впечатлений, которых ему никогда не забыть, было зрелище мужчин (многие из них были прилично одеты), которые вдруг наклонялись, чтобы поднять из канавы сигаретный окурок. Правда, прилично одетые мужчины в Лондоне делали тогда то же самое. Но французам каким-то образом удавалось даже попрошайничать с оттенком щегольства.
      - А, вот оно что! - воскликнул Бэгнолл, довольный своим открытием, словно физик, работающий с радием. Товарищи оглянулись и поглядели на него. - Я понял, что изменилось: Париж всегда был символом веселья, веселый "Пари" и все такое. Всегда возникало чувство, что живущие здесь знают лучше тебя, как надо развлекаться. Одному Богу известно, действительно ли это так, но мы так думали. А теперь этого про Париж не скажешь.
      - Трудно веселиться, когда голоден, да еще находишься под оккупантами, проворчал Элф Уайт.
      - Да, оккупанты... - негромко сказал Кен Эмбри. - Кстати, прямо к нам двигаются джерри собственной персоной. Покажем им своим молодецким видом, что мы солдаты?
      На пропагандистских снимках немецкие солдаты больше напоминали механизмы, чем людей, рожденных отцом и матерью. Все линии, углы, все их движения были полностью одинаковы, а тяжелые, лишенные выражения лица под касками, похожими на ведерки для угля, добавляли зрелищу завершающий тягостный штрих. Отряд, что двигался по улице в направлении англичан, здорово не дотягивал до идеала герра Геббельса. Двое из вояк были непомерно толстыми, у одного в усах преобладала седина. У нескольких солдат верхние пуговицы на мундирах были расстегнуты геббельсовский идеальный солдат скорее бы согласился быть расстрелянным, чем вообразил бы подобное. У некоторых вообще не хватало пуговиц; вдобавок сапоги многих нуждались в чистке и починке.
      "Войска из запаса третьего разряда, - догадался Бэгнолл. - Возможно, четвертого". Настоящая немецкая армия в прошлом году увязла в сражениях с русскими либо моталась взад-вперед по Сахаре. Побежденная Франция получала лишь отходы вооруженных сил Германии. "Интересно, - подумал Бэгнолл, - как этим оккупационным войскам перспектива сдерживать атаки ящеров - врага посерьезнее, чем Красная Армия?"
      Он также подумал о вещах более насущных: соблюдается ли шаткое англо-германское перемирие на земле так же, как в воздухе? Немцы, направлявшиеся к ним, были грузными и не первой молодости, но все были вооружены винтовками, по сравнению с которыми револьверы экипажа выглядели игрушечными.
      Фельдфебель, командовавший отрядом, имел такой живот, что можно было подумать, будто его владелец находится на сносях. Немец поднял руку, приказывая своим людям остановиться, затем приблизился к английским летчикам. У него был тройной подбородок и мешки под хитрыми глазами. Бэгнолл предпочел бы не садиться с этим человеком за карточный стол.
      - Sprechen Sie deutsch?<Вы говорите по-немецки? (нем.) - Прим. перев. > спросил немец. Англичане переглянулись. Все отрицательно покачали головами.
      - Кто-нибудь из ваших людей говорит по-английски? - поинтересовался в ответ Кен Эмбри. - Или parlez-vouz francais?<Или говорит по-французски? (франц.) - Прим. перев.>
      Фельдфебель покачал головой; при этом его дряблое тело заколыхалось. Однако, как и подозревал Бэгнолл, он был находчивым малым. Унтер-офицер подошел к отряду и что-то прорычал своим людям. Те устремились в магазинчики на бульваре. Менее чем через минуту один из солдат вернулся с каким-то тощим, перепуганным французом, громадные уши которого, казалось, готовы были унести своего хозяина прочь при малейшем ветре.
      Оказалось, что этот человек в равной степени владеет как французским, так и немецким языками. С его помощью фельдфебель сообщил:
      - В кафе Веплер на площади Клиши у нас находится центр отдыха для солдат. Там же разбираются с английскими летчиками. Прошу следовать за нами.
      - Мы пленники? - спросил Бэгнолл.
      Француз перевел вопрос немцу. Теперь, когда этот человек увидел, что его взяли не в заложники, а как переводчика, он почувствовал себя куда лучше.
      - Нет, вы не пленные, - ответил унтер-офицер. - Вы гости. Но здесь не ваша страна, и вы пойдете с нами. Сказанное не походило на просьбу.
      - Может, напомнить ему, что здесь также и не его страна? - спросил по-английски Эмбри.
      Бэгнолл, как и остальные члены экипажа, прикинул шансы. Немцы превосходили их численностью и оружием. Никто из англичан не сказал ни слова. Пилот вздохнул и перешел на французский:
      - Скажите офицеру, что мы пойдем с ним.
      - Gut, gut, - довольным тоном произнес фельдфебель, поглаживая свой живот, словно ребенка.
      Он приказал французу также идти с ними, чтобы служить переводчиком. Француз бросил тоскливый взгляд на свой магазинчик дорожных принадлежностей, но иного выбора у него не было.
      Идти пришлось далеко. Солдатский центр находился на правом берегу Сены, к северо-востоку от Триумфальной арки. Даже немцы щадили памятники Парижа. Но ящеры понятия не имели о такой щепетильности - из арки был вырван солидный кусок, и впадина напоминала дупло в гниющем зубе. Эйфелева башня пока стояла невредимой, однако Бэгнолл сразу задумался над тем, как долго еще будет она возвышаться над Парижем,
      Немецкие военные указатели - белые деревянные стрелки с остроугольными черными буквами - как грибы, торчали на каждом парижском перекрестке. Наверное, экипажу английского бомбардировщика удалось бы найти путь к переделанному немцами кафе и без сопровождающих. Но Бэгнолл чувствовал, что не стоит винить фельдфебеля за этот поход под конвоем. Если они с немцами больше не враги, то еще и не друзья.
      В центр солдатского отдыха входили и выходили люди в серой форме. Те, кто узнавал форму английских ВВС, останавливались, чтобы поглазеть. Дальше любопытных взглядов дело не шло, за что Бэгнолл был неимоверно признателен.
      У входа фельдфебель отпустил переводчика, не заплатив ему ни гроша. За полтора часа пути сюда этот человек перевел всего около полудюжины фраз, в большинстве своем обыденных. Теперь ему предстоял такой же путь обратно. Но француз ушел, не бросив косого взгляда и ни единым словом не выразив своего недовольства, словно выход из этой ситуации без осложнений был достаточной платой. Возможно, для человека его судьбы так оно и было.
      Неподалеку от входа стоял стол с табличкой, написанной по-немецки и по-английски. Английская надпись гласила:
      ДЛЯ БРИТАНСКИХ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ, ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ В РЕПАТРИАЦИИ ИЗ ФРАНЦИИ
      За столом сидел офицер в очках со стальной оправой. Единственная золотая звездочка на его вышитых погонах означала, что он имеет чин подполковника.
      Немецкий унтер-офицер отдал честь и доложил подполковнику. Тот кивнул, задал ряд вопросов, затем отпустил фельдфебеля, сказав ему несколько слов на прощание. Затем он обратился к англичанам:
      - Я - подполковник Максимилиан Хёккер, если от знания моего имени вам станет легче. - Он говорил на правильном английском языке и почти без акцента. - Итак, джентльмены, как вы очутились в Париже?
      Будучи пилотом, Кен Эмбри говорил от имени экипажа. Он весьма подробно рассказал об атаке на базу ящеров, хотя Бэгнолл заметил, что он не назвал аэродрома, с которого вылетел их "ланкастер". Если Хёккер это тоже заметил - а он наверняка заметил, ибо, как любой разведчик, выглядел проницательным, значит, просто не стал допытываться.
      Серые глаза подполковника слегка расширились, когда Эмбри описал вынужденную посадку на французской дороге.
      - Вы оказались очень удачливы, лейтенант, и, несомненно, столь же умелы.
      - Благодарю вас, сэр, - ответил Эмбри.
      Он досказал историю, не назвав имен французов, помогавших им на пути сюда. В общем-то, лишь несколько человек назвали свои имена, но только имена, без фамилий. Тем не менее Эмбри их не сообщил. Хёккер снова не стал допытываться.
      - Затем, сэр, нас обнаружил ваш унтер-офицер и доставил сюда. Если судить по надписи на табличке, вы не намерены держать нас в плену, и потому надеюсь, что мы можем вернуться домой.
      - Мы можем посадить вас на поезд, отправляющийся вечером в Кале. - Удыбка немецкого офицера не вязалась с выражением его глаз: возможно, все дело было в игре света, отражавшегося от стекол очков. - Если Бог и ящеры позволят, завтра утром вы окажетесь на британской земле.
      - Вряд ли все здесь так просто, - вырвалось у Бэгнолла. После трех лет войны с нацистами он не был склонен доверять чему-либо немецкому.
      - Достаточно просто.
      Хёккер взял из пачки, лежащей перед ним на столе, семь экземпляров каких-то бланков и вручил Эмбри, чтобы тот раздал остальным членам экипажа.
      - Вам нужно лишь подписать вот это, и мы отправим вас домой.
      Бланк, спешно напечатанный на самой дешевой бумаге, был озаглавлен: "ОБЕЩАНИЕ". Текст шел в два столбца, один на немецком, другой на английском языках. Английская часть представляла собой витиеватый юридический документ, подпорченный остававшимся кое-где немецким порядком слов. Но смущало не это, а обещание не воевать против Германии до тех пор, пока либо Лондон, либо - нет, не Берлин, но страна, столицей которой он когда-то был, - остаются в состоянии войны с ящерами.
      - А что будет, если мы этого не подпишем? - спросил Бэгнолл.
      Улыбка подполковника Хёккера тотчас улетучилась.
      - Тогда сегодня вечером вы также сядете в поезд, но поедете отнюдь не в Кале.
      - А если мы подпишем, но затем все равно будем воевать против вас, что тогда? - спросил Эмбри.
      - В таком случае я бы настоятельно советовал вам не попадать в плен.
      У Хёккера было слишком круглое и мягкое лицо, и он совсем не соответствовал приевшемуся по фильмам образу немецкого офицера. Он больше походил на баварского крестьянина, чем на прусского аристократа. Но угрозы, содержащейся в его голосе, хватило бы на трех кинематографических Гансов.
      - Получали ли вы какие-либо сообщения от Королевских ВВС или правительства Ее Величества, разрешающие нам подписывать подобный документ? - спросил Эмбри.
      - Нет, не получал, - ответил Хёккер. - Однако даю вам свое честное слово, что я достоверно знаю: подписавшие этот документ не подвергаются наказаниям на родине.
      - Прошу вас, будьте столь любезны и дайте нам подтверждение в письменной форме, чтобы мы могли представить его своему начальству. Если оно окажется ложным, мы будем считать себя свободными от данного обещания, и в случае, если в результате вооруженных действий против вашей страны мы попадем в плен, к нам не будут применены соответствующие санкции.
      - Ловко придумано, Кен! - восторженно прошептал Бэгнолл.
      Хёккер обмакнул перо в чернильницу и стал быстро писать на обратной стороне еще одного бланка с "Обещанием". Закончив писать, он подал бумагу пилоту.
      - Полагаю, это вас устроит, лейтенант? - Слово "лейтенант" он произнес именно так, как его привыкли произносить англичане.
      Эмбри прочитал написанное. Прежде чем ответить, он передал бумагу Бэгноллу. В отличие от речи, почерк Хёккера был типично немецким, и бортинженеру пришлось расшифровывать слово за словом. Но, похоже, написанное соответствовало требованиям Эмбри. Бэгнолл передал бланк Элфу Уайту.
      Немецкий подполковник терпеливо ждал, пока весь экипаж "ланкастера" прочтет документ.
      - Итак, джентльмены? - спросил он, когда лист вернулся к Эмбри.
      Пилот быстро посмотрел на каждого из своих товарищей. Никто не произнес ни слова. Эмбри вздохнул и вновь повернулся к Хёккеру
      - Дайте мне перо. - Он размашисто подписал свое обещание. - Вот.
      Хёккер поднял бровь:
      - Вы недовольны этим соглашением?
      - Да, недоволен, - честно признался Эмбри. - Если бы не ящеры, мы бы воевали друг с другом. Но они здесь, поэтому, что мне остается делать?
      - Поверьте, лейтенант, я испытываю точно такие же чувства, - ответил немец. - Но у меня в Берлине была сестра и две племянницы. Поэтому я должен отложить на время воину с вами. Возможно, мы возобновим ее в более подходящий момент.
      - Ковентри, - произнес Эмбри.
      - По сравнению с Берлином, господа англичане, - вздохнул подполковник, Ковентри кажется царапиной на коленке уличного шалуна.
      Бэгнолл взял перо и написал свое имя на бланке.
      - Каждому врагу - свое время, - сказал он. Остальные члены экипажа тоже подписали соглашение.
      Отряд пришельцев маршировал по главной улице концлагеря. Как и всякий, кто их видел, Лю Хань низко поклонилась им. Никто не знал, что может случиться, если пленные вдруг не окажут маленьким чешуйчатым дьяволам внешних знаков уважения. Никто и не хотел узнать об этом, а уж меньше всех - Лю Хань.
      Когда отряд удалился, к Лю Хань подошел какой-то мужчина и что-то произнес. Она покачала головой:
      - Извините, но я не понимаю вашего диалекта. Должно быть, и он не понял ее слов, ибо лишь улыбнулся, развел руками и пошел дальше.
      Женщина вздохнула. Здесь почти никто не говорил на ее диалекте, за исключением нескольких односельчан Лю, взятых вместе с нею. Чешуйчатые дьяволы побросали в свои лагеря людей со всего Китая: они либо не знали о различиях между китайцами, либо не желали их знать. Для немногих образованных людей, умеющих читать и писать, отсутствие общего диалекта не имело значения. Они разговаривали друг с другом с помощью бумаги и кисти, поскольку пользовались одинаковыми иероглифами.
      Невежество дьяволов было столь огромным, что они даже поместили в лагерь нескольких японцев. Сейчас их не осталось ни одного. Некоторые покончили жизнь самоубийством, как и положено истинным самураям, другие были убиты китайцами.
      Через две улицы от той, которую дьяволы патрулировали наиболее регулярно, появился рынок. Люди прибывали в лагерь лишь с тем, что было у них в руках, но вскоре они начали этим торговать. И почему бы мужчине, у которого есть золотое кольцо, или женщине с сумочкой, полной монет, не воспользоваться этим рынком? За считанные дни на рынке появились цыплята и даже поросята - неплохая добавка к рису, который скупо выдавали дьяволы.
      На земле сидел лысый мужчина с тонкими усами. Напротив него лежала перевернутая соломенная шляпа. Внутри уютно устроились три небольших яйца. Увидев, что Лю Хань глядит на них, мужчина кивнул и заговорил с ней. Когда он увидел, что она не понимает, то попробовал другой диалект, затем третий. Наконец он дошел до диалекта, понятного Лю.
      - Что дашь за них?
      - Простите, но у меня ничего нет, - сказала Лю Хань.
      В ее родной деревне с этих слов обычно начинали торговаться, и за таким занятием могла пройти большая часть утра. Здесь же, подумала Лю, эти слова чистая правда. Ее муж и сын погибли от рук японцев. Ее деревня, разрушенная сначала восточными варварами, а затем маленькими дьяволами, исчезла навсегда.
      Продавец яиц наклонил голову и улыбнулся вежливой улыбкой торговца:
      - У хорошенькой женщины всегда есть кое-что, что она может дать. Тебе нужны яйца. Возможно, за них ты позволишь мне поглядеть на твое тело, а?
      - Нет, - отрезала Лю Хань и зашагала прочь.
      Лысый засмеялся ей вслед. Он был не первым на рынке, кто предлагал ей такое.
      Она вернулась в палатку, в которой жила вместе с Юи Минем. Лекарь становился важной персоной в концлагере. Маленькие чешуйчатые дьяволы часто навещали его, чтобы научиться письменному китайскому языку и диалектам, на которых он говорил. Иногда он советовал им, как правильно поступить в том или ином случае. Часто дьяволы к нему прислушивались - именно это и делало его важной персоной. Если ей захочется яиц, у него достаточно влияния, чтобы достать их.
      Лю Хань все равно жалела, что не поселилась с другими пленными из их деревни или вообще с незнакомыми людьми. Но они с Юи Минем вместе прилетели сюда во чреве удивительного летательного аппарата, доктор был частицей привычного мира в огромном непонятном океане жизни - и она согласилась. Прося ее об этом, лекарь краснел и бледнел. Теперь Юи Минь ее не стеснялся.
      Лю откинула полог палатки. Ее приветствовало удивленное шипение.
      - Извиняюсь, господин дьявол. Я не хотела вас потревожить, - быстро проговорила она.
      Дьявол повернулся к Юи Миню, от урока которого его отвлекло появление женщины.
      - Она говорить - что? - спросил он по-китайски с чудовищным акцентом.
      - Она извиняется и говорит, что сожалеет о том, что побеспокоила вас.
      Юи Минь был вынужден произнести это несколько раз, прежде чем маленький дьявол понял. Затем лекарь издал звук, напоминающий звук кипящей кастрюли.
      - На вашем языке это надо говорить так? - спросил он, вновь переходя на китайский.
      Чешуйчатый дьявол что-то прошипел в ответ. Урок языка продолжался еще некоторое время. Юи Минь и дьявол не обращали на Лю Хань ни малейшего внимания, словно она была спальной циновкой. Наконец маленький дьявол булькнул нечто, что должно было означать слова прощания, ибо он поднялся на свои когтистые лапы и выскользнул из палатки.
      Юи Минь хлопнул ладонью по циновке. Лю Хань весьма неохотно уселась рядом с ним на то место, где только что сидел маленький чешуйчатый дьявол. Оно все еще было теплым, почти горячим: эти дьяволы оправдывали свое название, будучи более огненными существами, чем люди.
      Юи Минь находился в приподнятом настроении.
      - Я разбогатею! - торжествующе смеялся он. - Раса...
      - Что? - переспросила Лю Хань.
      - Раса. Так себя называют эти дьяволы. Они нуждаются в людях, которые бы им служили и были бы их наместниками. Им нужны те, кто бы смог научить их разговаривать так, как люди, и сам научиться их гадкому языку. Это трудно, но Ссофег - тот дьявол, что только что был здесь, - говорит, что я воспринимаю их язык быстрее, чем кто-либо в лагере. Я буду учиться и помогать дьяволам, отчего стану большим человеком. Ты оказалась мудрой, Лю Хань, что согласилась жить со мной, поистине мудрой.
      Он повернулся и поцеловал ее. Женщина не ответила, но лекарь вряд ли это заметил. Лю попыталась высвободиться. Юи Минь навалился на нее всем телом, придавив к циновке. Его пальцы уже возились с ее кофтой. Лю вздохнула и покорилась, глядя на серую ткань палаточного потолка и надеясь, что это не затянется надолго.
      Лекарь считал себя хорошим любовником. Он делал все, что надлежало делать хорошему любовнику, но Лю Хань не хотелось ни его самого, ни его ласк, поэтому они ее не возбуждали. Однако Юи Минь был настолько поглощен собственными желаниями, что до него вряд ли дошел бы ее ответ или отсутствие такового. Лю не сомневалась: не окажись она сейчас рядом, он просто воспользовался бы рукой.
      - Давай-ка попробуем сегодня "порхающих бабочек", - сказал Юи Минь.
      Это означало: ему хотелось, чтобы она была сверху. Лю снова вздохнула. Он даже не мог позволить ей просто лежать как мешок. Лю Хань вновь пожалела, что чешуйчатые дьяволы не загнали ее в самолет с кем-нибудь другим. Она сама не знала, почему уступила, когда Юи Минь в первый раз навалился на нее. Возможно, лишь потому, что он был последним связующим звеном с той исчезнувшей жизнью, к которой она привыкла. А уступив в первый раз, сказать "нет" во все последующие разы было просто глупо.
      Глядя куда угодно, только не на раскрасневшееся, сальное лицо Юи Миня, Лю Хань покорилась и взобралась на него, широко расставив ноги. Он вошел в нее, но это было ее единственным ощущением - никакого сравнения с тем наслаждением, которое она получала от мужа. Она стала энергично двигаться, чтобы побыстрее его удовлетворить.
      Юи Минь бился под нею, как задетый острогой карп, когда полог палатки вдруг отодвинулся. Лю глотнула воздуха и схватила свои хлопчатобумажные брюки в тот самый момент, когда Юи Минь, как всегда, забыв обо всем, кроме собственной персоны, застонал от оргазма.
      Лю Хань захотелось умереть. Как теперь она осмелится показаться в лагере, когда посторонние увидели ее обнаженное тело?
      Она была готова убить Юи Миня за то, что он навлек такой позор на ее голову. Возможно, этим же вечером, когда он уснет...
      Шипение у входа вернуло Лю из мрачной фантазии в реальность. Ее стыд видел не человек, а маленький чешуйчатый дьявол. Пока она скатывалась с Юи Миня и кое-как влезала в брюки и блузку, Лю соображала: лучше это или хуже? Ей показалось, что лучше: человек определенно начнет сплетничать, а чешуйчатый дьявол - вряд ли.
      Дьявол что-то прошипел и проверещал на своем языке, а затем попытался спросить по-китайски:
      - Что вы делать?
      - Мы наслаждались моментом "облаков и дождя", могущественный господин, дьявол Ссофег, - ответил Юи Минь, причем с таким спокойствием, словно говорил: "Мы пили зеленый чай". - Я не ожидал, что вы так скоро вернетесь.
      Намного медленнее, чем Лю Хань, он стал натягивать одежду.
      - "Облака и дождь"? Не понимать, - сказал маленький дьявол по имени Ссофег.
      Лю Хань едва разобрала произносимые им китайские слова.
      - А также мы желали "запереть луну в зеркале", так, кажется, этоНазывается в поэзии? - тихо и быстро добавил Юи Минь в сторону Лю Хань. Потом вновь повернулся к Ссофе-гу. - Я очень извиняюсь, могущественный господин дьявол. Нужно объяснить все простыми словами. Мы занимались любовью, делая то, от чего рождаются дети: совокуплялись, спаривались, сношались, трахались. Вам понятно какое-либо из этих слов?
      - Делать ребенок? - переспросил Ссофег.
      - Да, именно так, - с воодушевлением согласился Юи Минь. Он улыбнулся широкой, фальшивой улыбкой и сделал замысловатый жест, чтобы показать, как он доволен.
      Маленький чешуйчатый дьявол попытался и дальше говорить по-китайски, но слова не давались ему. Он перешел на свой язык. Теперь уже Юи Минь оказался вынужденным ловить смысл произносимых слов. Ссофег тоже обладал терпением, говорил медленно, простыми фразами, как то делал до этого лекарь. В какой-то момент он указал когтистым пальцем на Лю Хань. Та тревожно дернулась, но, похоже, чешуйчатый дьявол просто задал вопрос.
      Через некоторое время Юи Минь тоже задал один-два вопроса. Ссофег ответил несколькими простыми словами. Неожиданно Юи Минь покатился со смеху.
      - Знаешь, о чем думает эта глупая черепаха? - спросил он, едва успевая говорить между приступами хохота. - Даже за тысячу лет не догадаешься.
      - Тогда скажи сам, - ответила Лю Хань, опасаясь, что шутка касается ее.
      - Маленький чешуйчатый дьявол хотел узнать, не наступил ли у тебя сезон размножения и не находишься ли ты в состоянии течки, как овца или лисица. Если я его правильно понимаю, у их самок все происходит именно так, и когда у них нет течки, он сам не в состоянии испытывать желание. - Лекарь вновь засмеялся, еще громче: - Бедный, бедный дьявол!
      - Да, странно, - согласилась Лю Хань. Она никогда не задумывалась о любовной жизни маленьких чешуйчатых дьяволов. Они были настолько уродливыми, что она вообще не думала, будто у них есть нечто подобное. Сейчас она не смогла сдержать улыбки: - Бедные дьяволы!
      Юи Минь вновь вернулся к разговору с Ссофегом. На смеси китайского языка и языка дьяволов он попытался объяснить, что самки людей способны к размножению в любое время. Ссофег шипел и пронзительно пищал, Юи Минь - тоже. Затем лекарь добавил по-китайски:
      - Клянусь вам, господин дьявол, что я говорю вам истинную правду
      - Действительно, все женщина? Не только, - он ткнул в сторону Лю Хань, этот женщина?
      - Да, действительно, все женщины, - серьезно подтвердил Юи Минь, хотя Лю Хань по-прежнему видела смешинку в его глазах. Чтобы не ронять перед дьяволом достоинства собственного пола, он добавил: - Так же верно, как и то, что мужчины - человеческие самцы - тоже не имеют определенного сезона спаривания, они способны заниматься любовью с женщинами в любое время года.
      Эти слова заставили Ссофега вновь забулькать. Вместо того чтобы задавать новые глупые вопросы, маленький дьявол стремительно повернулся и выбежал из палатки. Лю Хань слышала, как стучат на бегу его когтистые ноги.
      - Я рада, что он ушел, - сказала Лю Хань.
      - Я тоже, - ответил Юи Минь. - Теперь можно подумать, как обратить в свою пользу эту странную особенность чешуйчатых дьяволов. Если бы они были земными мужчинами, я бы мог продавать им подходящие лекарства, делающие их вялые колбаски тугими. Но если я правильно понимаю Ссофега, без своих самок он и его собратья имеют все шансы сделаться евнухами. Правда, говорят, даже у евнухов есть желания. Г-м...
      Обычно не проходило и пяти минут после смешения внутри Лю Хань его жидкости ян с ее инь, как лекарь совершенно забывал о присутствии женщины в палатке. Для Юи Миня значение имел только Юи Минь; всему остальному, неодушевленному или одушевленному, нужно было подстраиваться под прихоти его комфортного существования.
      Сейчас лекарь сидел на циновке, скрестив ноги. Глаза его были почти закрыты, и он лихорадочно соображал, как извлечь пользу из слабости дьяволов. Вдруг Юи Минь громко вскрикнул.
      - Придумал! - прокричал он. - Я...
      Лю Хань так и не узнала, в чем же заключался новейший план Юи Миня. Прежде чем он смог об этом рассказать, в палатку спешно возвратился Ссофег. За ним виднелись еще трое маленьких чешуйчатых дьяволов, все с оружием. У Лю Хань внутри словно что-то оборвалось. Теперь Юи Минь заблеял как овца, завидевшая нож мясника.
      - Пощадите, добрый дьявол! - завыл он. Ссофег показал на выход, затем на Юи Миня.
      - Ты идти, - сказал он по-китайски.
      Юи Минь был так перепуган, что с трудом поднялся. Шатаясь, он на одеревеневших, негнущихся ногах выбрался из палатки. Двое вооруженных дьяволов встали с обеих сторон от него.
      Лю Хань, выпучив глаза, глядела на происходящее. В одно мгновение маленький дьявол подарил ей то, чего она больше всего хотела, - свободу от Юи Миня. И если он исчезнет, она сможет жить в этой палатке одна. Ей хотелось поцеловать Ссофега. Если бы не его морда, полная острых зубов, да не вооруженный дьявол позади, она бы, наверное, так и сделала.
      Потом Ссофег показал на нее.
      - Тоже идти ты, - сказал он.
      - Я? - Надежда, вдруг мелькнувшая у Лю Хань, разбилась вдребезги. - О нет, добрый дьявол, я вам не нужна, вы во мне не нуждаетесь. Я всего лишь бедная женщина, которая вообще ничего не знает.
      Лю Хань понимала, что говорит чересчур быстро, чтобы плохо знающий язык маленький дьявол понял ее, но слова сами выливались наружу.
      Ссофег обратил не больше внимания на ее просьбы, чем Юи Минь, когда тот раздевал Лю и удовлетворял свои потребности.
      - Тоже идти ты, женщина, - повторил Ссофег. Чешуйчатый дьявол, что был сзади него, нацелил оружие на Лю Хань. Плача, Лю Хань, как и Юи Минь, вышла наружу.
      Когда маленькие дьяволы повели ее по улице вслед за Юи Минем, люди глядели во все глаза, обменивались восклицаниями и показывали в их сторону. Несколько фраз она поняла:
      - Гляди, тут хорошего мало!
      - Интересно, что же они натворили?
      Лю Хань пыталась понять, какую оплошность она допустила кроме того, что позволила Юи Миню овладеть собой. И почему это должно быть так важно для чешуйчатых дьяволов?
      Никто из встречных не решался на большее, чем любопытные взгляды и восклицания. Дьяволы были маленькими, но сильными. Эта троица могла уложить из своего оружия немало китайцев. Но даже если люди и одолели бы их, остальные чешуйчатые дьяволы залили бы лагерь огнем из летающих машин. Лю Хань уже видела, что этот огонь сделал с японцами в ее родной деревне, а ведь у японцев было оружие, чтобы отстреливаться. Здесь, в лагере, люди были совершенно беззащитны.
      - Кто-нибудь, помогите! - громко кричал Юи Минь. . - Я ничего не сделал! Спасите меня от этих ужасных дьяволов!
      Лю Хань презрительно посмотрела ему в спину. Спасает свою никчемную шкуру, а на остальных наплевать. Эта черта характера лекаря была ей уже знакома.
      Хотя Юи Минь и вопил, как поросенок с перерезанными поджилками, никто из людей не решился придти к нему на помощь, чему Лю Хань была рада от всей души. Но она вдруг ощутила невероятное одиночество, когда вооруженный конвой дьяволов вывел ее из лагеря и повел к одной из летающих машин.
      - Туда! - приказал Ссофег.
      Юи Минь и Лю Хань подчинились.
      Спустя несколько минут машина с шумом поднялась в воздух. Хотя желудок Лю Хань сжимало всякий раз, когда самолет менял направление, она уже не так пугалась, как во время первого своего полета.
      - Это все твоя вина! - кричал на Лю Хань Юи Минь. - Если бы ты не мозолила мне глаза там, в палатке, я никогда бы не угодил в эту передрягу.
      От такой лжи у Лю Хань перехватило дыхание. Но прежде, чем она смогла ответить, один из дьяволов испустил зловещее шипение, которое сразу прервало поток слов лекаря. Юи Минь умолк, хотя и не перестал метать гневные взгляды в сторону Лю. Она отвечала ему тем же.
      Полет длился около получаса, а затем они приземлились неподалеку от намного более крупных машин чешуйчатых дьяволов. Вооруженные дьяволы заставили Лю Хань и Юи Миня выйти, повели их к одной из больших машин и погнали по лестнице внутрь ее чрева. В отличие от самолета, сиденья здесь были мягкими, но все равно тесными даже для Лю Хань.
      Эти сиденья имели еще и пристяжные ремни. Ожидавший людей маленький дьявол защелкнул застежки таким образом, что Лю Хань, как бы ни изворачивалась, не могла дотянуться до пряжек. К ней вернулся страх. Юи Минь извивался даже сильнее, чем недавно под нею.
      Дверь во внешний мир с лязгом захлопнулась. Чтобы закрепить ее в этом положении, дьявол повернул ручку. Затем поднялся по внутренней лестнице в верхнее помещение. Связанные по рукам и ногам люди остались одни.
      - Это ты виновата! - не унимался Юи Минь.
      Какое-то время он продолжал изливать поток обвинений. Лю Хань перестала его слушать.
      Неожиданно машина камнем упала вниз.
      - Землетрясение! - вскрикнула Лю Хань. - Мы разобьемся! Погибнем!
      Никогда еще она не слышала такого грохота, как тот, что сопровождал эту ужасную, непрекращающуюся качку
      Она почувствовала, как на нее навалилась тяжесть, - возможно, это была кирпичная стена, опрокинутая землетрясением. Лю попыталась закричать, но смогла издать лишь какой-то булькающий звук. Ужасный, давящий вес мешая дыханию, не говоря уже о том, чтобы набрать воздуха для крика. Через какое-то время грохот почти прекратился, хотя приглушенный гул и несколько механических звуков остались.
      - Юи Минь, что происходит с нами? - задыхаясь, спросила Лю Хань.
      При всей ее неприязни к лекарю он тоже попался в эту дьявольскую западню. К тому же, имея образование, он, может быть, даже знал ответ.
      - Я ездил по железной дороге, - ответил он. Слова также давались ему с изрядным усилием. - Когда поезд трогается с места, тебя вдавливает в сиденье. Но такого, как сейчас, я никогда не испытывал.
      - Уж конечно. Здесь же не поезд, - презрительно сказала Лю Хань.
      Слова лекаря удовлетворили ее не более, чем прежде - его тело.
      Внезапно грохот внизу полностью прекратился. В ту же секунду исчезла неимоверная тяжесть, сдавливавшая грудь Лю Хань. Казалось, вместе с ними исчез и ее вес. Лю чувствовала: если бы не ремни, крепко держащие ее на месте, она могла бы взмыть со своего сиденья и кружить в воздухе, как сорока. Ее наполнило невероятное ликование, которого до сих пор она никогда не испытывала.
      - Удивительно! - воскликнула Лю Хань. Единственным ответом Юи Миня был какой-то клокочущий звук, который напомнил ей рыбу, хватающую ртом воздух, после того как ее вытащили из пруда. Лю повернулась взглянуть на него. Лицо лекаря было бледным как мел.
      - Меня не вырвет, - лихорадочно шептал он, словно старался заставить себя в это поверить. - Меня не вырвет...
      На его лбу и щеках дрожали крупные капли пота. Юи Минь сжался, отчаянно пытаясь удержать свой непокорный желудок.
      Лю Хань с удивлением наблюдала, как с Юи Миня сорвалась капелька пота сорвалась, но не упала. Капля просто висела в воздухе, почти не двигаясь, словно была привязана к потолку невидимой паутинкой. Однако никакой паутинки не было.
      Юи Минь испустил еще один клокочущий звук, громче, нежели предыдущий. Только бы его не вырвало. Если его блевотина повиснет в воздухе так же, как капельки пота, она запачкает и Лю Хань.
      Затем лекарь произнес дрожащим голосом:
      - П-посмотри на дьявола, Лю Хань.
      Лю Хань повернулась в направлении лестницы, по которой вскарабкался маленький чешуйчатый дьявол. Он опять замер в отверстии люка, пялясь оттуда на людей своими беспокойными глазками, каждый из которых мог двигаться самостоятельно. Но сейчас эти глаза были не самой удивительной особенностью дьявола. Он висел вниз головой, находясь в нескольких ярдах над Лю Хань. И, как капли пота Юи Миня, он не падал.
      Убедившись, что люди надежно привязаны, дьявол согнулся в воздухе таким образом, чтобы его ноги оказались у них над головой. Заученное движение могло бы стать частью танца в трехмерном пространстве. Впервые Лю Хань увидела, что дьяволы способны на изящные движения. Дьявол поднялся вверх, схватился за ступеньку лестницы и оттолкнулся. Как и предполагала Лю Хань, он поплыл вверх, в свою кабину.
      - Ты когда-нибудь видел что-либо более удивительное? - спросила она.
      - Этого не может быть, - заявил Юи Минь.
      - Откуда нам знать, что могут дьяволы, а что нет? - усмехнулась Лю Хань.
      Превозмогая тошноту, Юи Минь внимательно посмотрел на нее. Ей не потребовалось много времени, чтобы прочесть выражение на его лице. Затем она поняла: даже не задумываясь об этом, она говорила с ним как равная. Невозможно, но это было так. Здесь, связанные ремнями дьяволов, они были равны, в одинаковой степени ничего из себя не представляя. И из них двоих она лучше осваивалась в этом странном месте.
      Если бы Юи Минь упрекал ее, если бы снова толкал вниз, навязывая ту роль, которую она играла всю свою жизнь, Лю Хань, вероятно, приняла бы это без ропота. Но он этого не сделал. Лекарь был слишком занят своей тошнотой, слишком переполнен своим страхом. По этой причине в течение тех нескольких молчаливых минут что-то навсегда изменилось в отношениях между ними; не все, но что-то.
      Лю Хань не знала, сколько они путешествовали в состоянии невесомости. Она наслаждалась каждой секундой и жалела лишь о том, что не может свободно парить в воздухе и попробовать выполнить те повороты, которые продемонстрировал маленький чешуйчатый дьявол. Юи Минь почти
      безостановочно издавал жалобные булькающие звуки. Лю Хань старалась не смеяться над ним.
      В самолете, где они летели, что-то шумело. Но эти щелчки и шипение ничего не значили для Лю Хань, поэтому она едва замечала их. Однако не услышать металлических ударов и резкого скрипа, донесшихся снаружи, она не могла.
      - Неужели мы вот-вот разобьемся? - спросила Лю Хань.
      - Откуда я знаю? - капризным тоном ответил Юи Минь, еще больше упав в ее глазах.
      Но они не разбились. Из передней части самолета донеслись еще какие-то странные звуки, а затем раздалась резкая речь маленьких чешуйчатых дьяволов. Трое из них снова появились там, где находилась Лю Хань. Прежде она думала, что, кроме дьявола в верхнем помещении, других тварей на самолете нет. Вместе с дьяволами к ней вернулся страх, поскольку у двоих были длинные ножи, почти что мечи. Раньше она представляла, как блевотина Юи Миня плывет в воздухе, словно зловонный туман. Теперь перед ее мысленным взором предстал красный туман капелек ее собственной крови, заполняющий помещение. Лю вздрогнула и вжалась в кресло.
      Дьявол с мечеобразным ножом скользнул к сиденью, на котором она лежала, и потянулся к ней. Лю Хань снова вздрогнула. Ласки Юи Миня показались ей в тысячу раз лучше, чем прикосновение чешуйчатого дьявола. Однако он всего-навсего развязал ремни, которые удерживали ее, а затем освободил лекаря. Когда они оба .были развязаны, дьявол показал наверх, в том направлении, откуда пришли он и его спутники.
      И вдруг, словно в слепящей вспышке озарения, Лю Хань поняла, что вооруженные дьяволы находятся здесь для защиты своего товарища от нее и Юи Миня. И так же, как раньше ей не приходило в голову, что она может сворить с Юи
      Минем, Лю Хань не представляла, что обыкновенные люди могут быть опасными для дьяволов. И вновь что-то изменилось во взгляде Лю Хань на мир.
      Юи Минь, запинаясь, что-то сказал на языке дьяволов. Тот, кто развязывал им ремни, ответил.
      - Что он говорит? - спросила Лю Хань, тоном давая понять, что она тоже имеет право знать.
      - Он говорит, чтобы мы шли туда, - ответил Юи Минь, показав в том же направлении, куда указывал маленький дьявол. - Говорит, что если мы будем делать так, как они велят, то нам ничего не будет.
      Лю Хань оттолкнулась от подлокотников своего сиденья и взмыла вверх, сделавшись легче перышка. Чешуйчатый дьявол схватил ее, но лишь для того, чтобы подправить направление ее движения. Юи Минь стал подниматься следом; его по-прежнему тошнило.
      Помещение, откуда появились дьяволы, было меньше того, в котором держали людей. Одна стена была целиком занята приборами, кнопками и экранами. Чешуйчатый дьявол с коротким мечом проплыл перед этой стеной. Он что-то прошипел Лю Хань, словно предупреждая, чтобы она не слишком приближалась к стене.
      Маленькое тело дьявола не заслоняло всех экранов. Один из них показывал коричнево-голубое, покрытое облачностью пространство, медленно уплывающее вдаль, словно на него смотрели с большой высоты. Яркие краски имели четкие, изогнутые линии, а выше них все было черным.
      - Посмотри, Юи Минь, - сказала Лю Хань, - они умеют делать замечательные картинки. Интересно, что это такое?
      Юи Минь посмотрел на экран, ткнул пальцем и, используя все свое знание чужого языка, попытался что-то спросить у охранявшего их дьявола. Тот принялся объяснять. Несколько раз Юи Минь прерывал его вопросами. Потом лекарь пояснил:
      - Это, Лю Хань, наш мир, находящийся далеко внизу, весь наш мир. Западные дьяволы, с которыми я учился, были правы: похоже, мир действительно круглый, как шар.
      Лю Хань воздержалась от высказывания своего мнения по этому поводу. Для нее мир всегда выглядел плоским. Но похоже, он действительно имеет закругленные края. Сейчас не время беспокоиться об этом: есть гораздо больше забот, связанных непосредственно с выживанием.
      Чешуйчатый дьявол зашипел и лезвием меча показал, чтобы она шла вперед. Лю Хань ухватилась за нечто, что должно было служить здесь поручнем, и направилась к другому выходу. Там, в более обширном помещении, ее поджидали еще два вооруженных дьявола. Они показали на открытый круглый вход в изогнутой стене этого помещения. Лю Хань послушно поплыла в том направлении. Для тех, кому трудно передвигаться, повсюду были сделаны поручни.
      Лю Хань с легкостью летела вперед - даже чуть не столкнулась с дьяволом, ожидавшим внутри туннеля. Юи Минь промахнулся мимо входа, и ему пришлось цепляться за поручни. Когда он появился, то потирал растянутое запястье и тихо ругался. За ним приплыли двое дьяволов.
      Путешествие по коридору было самым невероятным из всех путешествий в жизни Лю Хань. Оно даже затмевало собой полет на гремящем самолете. Удаляясь от двери, Лю Хань с каждым шагом делалась тяжелее. Ее полет сменился прыжками, затем ходьбой с широкими шагами, потом Лю перешла на обычный шаг и начала ощущать свой привычный вес.
      - Как они это делают? - спросила она Юи Миня. В конце концов, он был здесь единственным человеком и к тому же мог разговаривать с дьяволами. И тут же она подумала: "А что мешает мне самой научиться их словам?"
      Юи Минь говорил, слушал, снова говорил, потом опять слушал и наконец не выдержал:
      - Я не понимаю. У них здесь что-то крутится. Но как это делает нас легче или тяжелее? - Лекарь вытер рукавом взмокший лоб. - К тому же здесь слишком жарко.
      - Это верно, - согласилась Лю Хань.
      У дьяволов стояла жара, как в июльский день, правда, здесь не было так влажно, как обычно бывало в ее деревне. Похоже, дьяволы чувствовали себя в таком климате превосходно. Лю Хань вспомнила, сколь горячим было место на циновке, где каких-то несколько часов назад сидел дьявол. И христианский священник уверял, что дьяволы живут в самом пекле. Тогда она не восприняла это всерьез, но священник, должно быть, знал, о чем говорит. Возможно, будучи сам западным дьяволом, он имел близкое знакомство с различными видами дьяволов.
      Вооруженные дьяволы перевели людей из одного коридора во второй. По нему сновали другие дьяволы, занятые своими делами. Некоторые из них поворачивали бугорки глаз в сторону Лю Хань и Юи Миня. Большинство же не обращали на людей ни малейшего внимания.
      Конвой привел их в большое помещение. Там уже ждали несколько дьяволов, имеющих более искусную раскраску тела, чем та, что до сих пор приходилось видеть Лю Хань. На полу лежала подстилка, но не из хлопчатой ткани, а из какого-то мягкого блестящего материала, явно сделанного у дьяволов. Один из ждущих изрядно удивил Лю Хань, заговорив по-китайски. Но сказанное им удивило ее еще больше:
      - Здесь вы два сейчас любить друг друга. Лю недоуменно поглядела на дьявола, соображая, правильно ли она расслышала сказанное (акцент у него был ужасный) и понимает ли он значение этого слова. До некоторой степени ей было отрадно видеть, что Юи Минь ощутил такие же недоумение и испуг. Пережить одновременно ужас и удивление, путешествуя сюда, - а все для того, чтобы получить недвусмысленный приказ заняться прелюбодеянием... В голову Лю Хань стали приходить такие мысли о маленьких чешуйчатых дьяволах, каких прежде у нее не бывало.
      - Сейчас вы любить.
      - Нет! - сказала Лю, причем слово слетело с ее губ раньше, чем она сумела подумать о последствиях.
      Раздавшееся следом "нет" Юи Миня почти не удивило ее. Он ведь уже поимел ее и вполне удовлетворился.
      - Не любить - не выходить, - ответил чешуйчатый дьявол.
      Лю Хань и Юи Минь с тревогой поглядели друг на друга. Каким бы интересным ни было путешествие сюда, Лю Хань не хотела провести остаток своих дней в обществе дьяволов и Юи Миня. Но у нее также не было желания выставлять свое обнаженное тело напоказ.
      - Вы - извращенцы, если думаете, что мы займемся любовью прямо у вас на глазах! - взорвалась она. - Уходите отсюда и оставьте нас одних, а там мы посмотрим.
      - Нельзя так говорить с ними, - боязливо предупредил Юи Минь.
      Однако дьявол, говоривший по-китайски, что-то прошипел остальным. Один за другим они покинули помещение. Последний закрыл дверь. Кажется, с той стороны щелкнул замок. Дьяволы ушли (это даже удивило Лю Хань), но они не изменили своего решения.
      Лю Хань огляделась. Без дьяволов помещение было совершенно пустым: ни пищи, ни воды, даже ночного горшка не было. Только эта проклятущая блестящая подстилка. Лю Хань поглядела на Юи Миня, затем снова на подстилку. Лю Хань была уверена, что дверь не откроется до тех пор, пока она и лекарь не займутся тем, чего от них хотели дьяволы.
      Покорившись, Лю Хань начала стаскивать одежду.
      - Что ты делаешь? - удивился Юи Минь.
      - А как ты думаешь, что я делаю? Собираюсь побыстрее покончить с этим, ответила она. - Если приходится выбирать между случкой с тобой и сидением взаперти вместе с дьяволами, я предпочту тебя. Но как только мы вернемся в лагерь, ты, Юи Минь, больше никогда не дотронешься до меня.
      Она знала, что это предупреждение - не более чем пустая угроза. У Лю Хань в лагере не было семьи, чтобы защитить ее от лекаря, а он сильнее ее. Однако лекарь не стал спорить.
      - Как скажешь, - пробормотал он, развязывая брючный пояс и швыряя брюки на металлический пол камеры.
      На этот раз Юи Миню пришлось нелегко. Лю Хань была вынуждена помочь ему возбудиться. Лекарь двигался внутри нее медленно и осторожно, словно боясь преждевременно истратить оставшуюся силу. Казалось, прошло бесконечное количество времени, прежде чем ему все же удалось кончить.
      Возможно, именно эти долгие, медленные движения помогли Лю Хань, к ее удивлению, тоже достичь состояния "облаков и дождя". Однако потом она пришла к выводу, что это случилось совсем по другой причине: впервые половой контакт происходил по ее выбору, а не насильственным образом. Конечно, выбор: Юи Минь или дьяволы - был не из лучших, но то был ее собственный выбор. И в этом заключалась огромная разница.
      Отвалившись от Лю Хань, лекарь тяжело дышал.
      - Интересно, что это за оранжевый огонек все время мигал в том углу потолка? - спросил он.
      - Я его не заметила, - призналась Лю Хань.
      Это признание его разозлило: прежде молодую женщину больше занимало окружение, нежели то, что с ней проделывал Юи Минь. А теперь, когда они оказались в новых и удивительных обстоятельствах, ее глупое тело помешало ей увидеть то, что стоило видеть. Лю Хань подняла глаза к потолку:
      - Сейчас нет никакого огонька.
      - Но был, - сказал Юи Минь.
      Лю Хань оделась, потом подошла к двери и начала стучать.
      - Мы выполнили нашу часть уговора, - крикнула она. - Теперь вы, дьяволы, выполняйте вашу.
      То ли благодаря поднятому ею шуму, то ли по другой причине, но через несколько минут дверь распахнулась. Ее открыл тот самый дьявол, который говорил по-китайски.
      - Вы идти, - велел он, указав на Лю Хань и Юи Миня.
      Она пошла без возражений, Юи Минь поплелся следом за ней. Когда она это заметила, то медленно, как бы подтверждая собственные мысли, кивнула. Здесь Лю Хань тоже взяла первенство на себя, как и в недавно закончившемся спаривании. "Неужели это так просто?" - с удивлением думала она.
      Лю Хань нагнулась, чтобы войти в помещение, куда их вел дьявол. Юи Минь, будучи выше ростом, был вынужден согнуться еще сильнее. Если им придется еще ходить по таким коридорам, в конце концов они расшибут себе лбы о входные проемы.
      Дьяволы, которые находились в помещении, сгрудились вокруг сооружения, похожего на высокий постамент без статуи. Когда вошли люди, дьяволы повернули головы в их сторону. Рты почти одновременно широко раскрылись.
      Лю Хань было неприятно смотреть на полный ряд острых зубов. Чешуйчатый дьявол, говорящий по-китайски, сказал:
      - Вы смотреть, как вы любить.
      Эти слова прозвучали для Лю Хань бессмыслицей. Она обернулась к Юи Миню:
      - Что пытается сказать этот маленький дьявол? Попробуй выяснить, ты же говоришь на их языке.
      Юи Минь стал издавать шипящие и булькающие звуки. Заставить лекаря делать то, что она хотела, теперь было легко - ей требовалось лишь твердым тоном приказать. В этом странном мире его мужское высокомерие исчезло: здесь Юи Минь не был хозяином.
      - Дьявол говорит, что сейчас мм увидим, как мы с тобой занимались любовью, - сообщил Юи Минь, потратив несколько минут на вопросы и ответы.
      Кто-то из чешуйчатых дьяволов ткнул когтистым пальцем в ямку около вершины постамента. Над ним повисла картинка - изображение двоих людей, занимающихся в другом помещении любовью на блестящей подстилке.
      Лю Хань глядела во все глаза. Два или три раза она потратила деньги, чтобы посмотреть движущиеся картинки, но эта не была похожа на обычное кино. Изображение превосходно воспроизводило все краски, все оттенки тел. К тому же оно было не плоским, а объемным. Лю обнаружила, что, если отойти на шаг, изображение поворачивается. Она обошла вокруг всего постамента и оглядела себя с Юи Минем со всех сторон.
      Дьяволы следили не за картинкой, а за Лю Хань. Их рты снова широко раскрылись. Лю тут же сообразила, что они смеются над ней. И не удивительно там ее уменьшенное изображение лежало, делая на виду то, что она всегда считала необходимым скрывать от чужих глаз. За это Лю Хань возненавидела маленьких дьяволов, обманом заставивших ее заниматься подобным делом у всех на глазах.
      - Вы, люди, вы любить в любое время, никакой сезон? - спросил дьявол, говорящий по-китайски. - Это верно для все люди?
      - Да, именно так, - резко ответила Лю Хань. Юи Минь не произнес ни слова. Он наблюдал, как на картине двигаются вверх-вниз его мясистые ягодицы, даже вывернул голову, чтобы как можно лучше видеть все это - ему очень нравилось наблюдать за своим изображением.
      - Любой мужчина любить любой женщина в любой время? - продолжал допрос дьявол.
      - Да, да, да! - Лю Хань хотелось заорать на это паршивое маленькое чудовище. Неужели у дьяволов нет даже понятий о порядочности, скромности и такте? С другой стороны, кто знает, что порядочно для дьявола?
      Дьяволы оживленно переговаривались между собой. То один, то другой показывал на изображение людей, и это заставляло Лю Хань нервничать. Голоса дьяволов зазвучали громче. Юи Минь сказал:
      - Они спорят. Некоторые из них не верят.
      - А им-то какая разница? - удивилась Лю Хань. Лекарь покачал головой: у него тоже не было никаких мыслей на сей счет. Но вскоре дьявол, говорящий по-китайски, ответил на этот вопрос:
      - Наверное, это самое любить делает Больших Уродов так отличаться от Раса. Наверное, любой мужчина любить любой женщина в любой время делает вас такой... - Он перебросился парой фраз с Юи Минем, прежде чем нашел подходящее слово: Такой непостоянный. Да, непостоянный.
      Сказанное было понятно Лю Хань, но она совершенно не понимала скрывающегося за этим смысла и не могла попросить объяснений у самих дьяволов, поскольку те вновь начали спорить. Потом тот, кто говорил по-китайски, сказал:
      - Мы проверять, говорить ли ваш правда. Мы делать испытание. Делать... Он опять обратился к Юи Миню за нужным термином и продолжил для одной Лю Хань: - Делать опыт. Приводить сюда для мужчина много женщины, для женщина много мужчины. Смотреть, получаться любить любое время, как вы говорить.
      Когда Юи Минь услышал эти слова и, невзирая на скверную грамматику и искаженное произношение, понял их смысл, то довольно улыбнулся.
      Лю Хань с неописуемым ужасом глядела на маленького дьявола, который, похоже, был очень доволен собственной находчивостью. Несколько минут назад ее занимал вопрос: может ли быть что-нибудь хуже, чем оказаться в этом странном, противном месте?
      Теперь она знала ответ.
      Бобби Фьоре поднял камень и швырнул его в обрывок газеты, валяющийся в сорока или пятидесяти футах от него. Он промахнулся не более чем на два-три дюйма. Бобби кисло усмехнулся. Швыряние камней было практически единственным занятием в лагере с тех пор, как ящеры схватили его. Но Бобби никогда не отваживался бросать камни у лагерной ограды. Последний раз, когда кто-то швырнул камнем в одного из ящеров, те немедленно застрелили пятерых человек. С тех пор это прекратилось.
      С северо-запада показался один из винтокрылых самолетов ящеров. Он приземлился вблизи лагеря, прямо за забором, отрезавшим полуостров, на котором стоял городок Каир, штат-Иллинойс. Фьоре подобрал еще один камень, швырнул его и отметил свои бросок еще более кислой усмешкой. Он даже не предполагал, что когда-нибудь снова вернется - точнее, его вернут в Каир. Здесь он играл в лиге "Китти", класс Д. В каком же году это было: в тридцать первом или в тридцать втором? Этого он уже не помнил. Бобби лишь помнил, что это был забавный городишко. Таким он и остался.
      Каир стоял у слияния Миссисипи и Огайо, окруженный дамбой, которая защищает город от разливов рек. Над восточным краем дамбы взору Бобби открывались заросли магнолий. Они придавали городу южный облик и совсем не вязались с природой Иллинойса. С югом были связаны и воспоминания о давно прошедших хороших временах для этого города. Когда-то думали, что Каир будет пароходной столицей Миссисипи. Этого не произошло. Теперь городишко стал одним из концлагерей ящеров.
      Хорошим лагерем, надо полагать, поскольку с трех сторон его окружала вода. Ящеры просто повредили мост на Миссисипской автомагистрали и наставили своих заграждений поперек косы Каир-Пойнт. Военных судов на реке у них не было, зато на дамбе и на дальних берегах хватало солдат с пулеметами и ракетами. Говорили, что нескольким лодкам удалось вырваться отсюда под покровом ночи, но потопленных было гораздо больше.
      Слоняясь без дела, Фьоре добрел до ограды ящеров. Это не было заграждением из колючей проволоки; ограда больше напоминала длинные полосы узкой обоюдоострой ленты, похожей на бритвенные лезвия. Лента выполняла ту же функцию, что и колючая проволока, и делала это столь же успешно.
      С другой стороны забора, с его свободной стороны, ящеры установили сторожевые башни. Они выглядели точно так же, как, наверное, сторожевые башни в нацистском концлагере. Солдат, что стоял на ближайшей к Фьоре башенке, направил на него дуло пулемета.
      - Идти, идти, идти! - закричал он.
      Должно быть, это было единственным английским словом, которое тот знал. Но пока в его когтистых руках находился пулемет, ему и впрямь хватало одного этого слова.
      Бобби пошел, пошел, пошел. Не подчиниться лагерному охраннику можно только один раз. Когда Фьоре медленно шагал к городу по шоссе-51, плечи его были низко опущены. Еще совсем недавно Соединенные Штаты готовились как следует дать по заднице Японии и Германии. Все об этом знали. Всем это нравилось. А теперь - на тебе, концлагерь, прямо в центре США.
      Дело было не в том, справедливо это или нет. Подобное вообще представлялось невозможным. Будучи гражданином самой сильной страны мира, оказаться узником концлагеря, словно какой-то поляк, итальянец, русский или жалкий, нищий филиппинец... Никто и подумать не мог, что американцам придется пережить такое унижение. Его родители покидали свою родину, уверенные, что больше никогда не столкнутся с подобным.
      Бобби брел посередине шоссе, раздумывая о том, каково сейчас приходится его родителям. С момента появления ящеров он ничего не слышал о положении в Питтсбурге. Когда Бобби пришел в Каир, шоссе-51 плавно перешло в Сикамор-стрит. Он продолжал идти по белым черточкам центральной линии. Автомобилей не было. Правда, торчали несколько обгорелых кузовов машин. Только горстка стариков, кому перевалило за девяносто, помнили времена, когда война в последний раз приходила на землю Соединенных Штатов. Теперь она пришла вновь, без всякого предупреждения.
      Навстречу Фьоре по Сикамор-стрит двигался чернокожий. Он катил тележку, которая здорово смахивала на переделанную детскую коляску. Старый колокольчик для коров, свисавший с погнутой одежной вешалки, возвещал о его появлении, но парню этого было мало, и он через каждые несколько шагов выкрикивал:
      - Тамале! Покупайте горячие тамале!<Тамале - мексиканское блюдо из рубленого мяса, приправленного красным перцем и другими специями, которое сварено в обертках кукурузных початков>
      - И почем они у тебя сегодня? - спросил Бобби, когда торговец подъехал ближе. Негр выпятил губы:
      - Допустим, что доллар за штуку.
      - Боже милостивый! - присвистнул Фьоре. - Да ты просто грабитель, если хочешь знать.
      Торговец посмотрел на него так, как в былые времена не отважился бы посмотреть на белого человека ни один негр. Равнодушным, отчужденным голосом он ответил:
      - Не хотите, мистер, , не беда. Вокруг полно желающих.
      - Дерьмо ты! - Фьоре расстегнул клапан кармана на поясе и вытащил бумажник. - Дай-ка мне две порции.
      - Как скажете, босс, - согласился чернокожий, но взялся за дело не раньше, чем долларовые бумажки оказались в его руках.
      Торговец открыл стальную крышку тележки, взял щипцы и подцепил жирные тамале. Чтобы остудить их, негр на них подул, а затем подал Фьоре. В прежние времена Департамент здравоохранения обрушился бы на него, словно кирпичная стена.
      Бобби тоже не был в восторге от способа охлаждения этим парнем тамале, но попридержал язык. Уже хорошо, что у него есть деньги на покупку еды. Когда ящеры вытолкали
      Бобби из своей винтокрылой машины, в его карманах насчитывались два доллара и двадцать семь центов плюс монета, которую он считал своим счастливым четвертаком. Однако этих денег хватило, чтобы начать игру в покер. Бесконечные часы, проведенные Бобби в пригородных автобусах и поездах по дороге из одного города провинциальной бейсбольной лиги в другой, отточили его мастерство картежного игрока, и он играл лучше тех парней, с кем ему довелось здесь встретиться. Сейчас в его бумажнике хрустело куда больше, чем два доллара.
      Бобби надкусил обертку кукурузного початка, ощутил вкус острого томатного соуса, лука и мяса. Он жевал медленно, пытаясь определить, из какого мяса сделаны тамале. Не из говядины и не из курятины. Тамале, которые он покупал два дня назад, были из курятины. Эти имели другой вкус, немного резкий, напоминающий вкус почки, но не совсем.
      В мозгу Фьоре всплыла фраза, которую когда-то повторял его отец и о которой сам он не вспоминал давным-давно:
      "Времена настолько трудные, что приходится есть кролика с крыши". Подозрения Бобби моментально превратились в уверенность:
      - Сукин ты сын! - наполовину давясь, закричал Фьоре. Он еще не решил, проглотить это варево или выплюнуть. - Ты же всадил туда кошачье мясо!
      Продавец тамале не стал тратить понапрасну время, отрицая этот факт.
      - А если и так, что с того? - сказал он. - Единственное мясо, которое я мог раздобыть. Если вы невнимательный, мистер, могу подсказать, что нынче никто не привозит продовольствие в Каир.
      - Да мне следовало бы вышибить из тебя мозги за то, что ты подсовываешь белому человеку кошатину! - зарычал Фьоре.
      Не будь у него в каждой руке по порции тамале, он скорее всего так бы и сделал.
      Раньше одна эта угроза заставила бы негра съежиться от страха. Каир не только был похож на город Юга. Здесь были те же порядки. Негры здесь знали свое место. Темнокожие дети ходили в свою школу. Их матери занимались домашним хозяйством, а отцы были портовыми грузчиками, разнорабочими на фабрике или сборщиками урожая.
      Однако продавец тамале спокойно поглядел на Бобби Фьоре.
      - Мистер, я не могу продать вам то, чего у меня нет. Если вы побьете меня, я, наверное, не стану давать вам сдачи, хотя вы и не ахти какая шишка. Что я сделаю, мистер, так это скажу ящерам. Вы, конечно, белый, но ящеры ко всем людям относятся как к ниггерам. Белый, черный - им все равно. Мы больше не свободны, зато мы равны.
      Фьоре с удивлением поглядел на парня. Торговец тоже окинул его совершенно спокойным взглядом. Затем дружелюбно кивнул, словно они побеседовали о погоде, и покатил свою тележку дальше по Сикамор-стрит. Бренчал колокольчик, заглушаемый криками:
      - Горячие тамале! Покупайте горячие тамале! Фьоре поглядел на тамале, что купил у негра. Отец Бобби знавал тяжелые времена. Сам он думал, что тоже переживал такие же. Нет, до сегодняшнего дня Бобби ошибался. Тяжелые времена приходят тогда, когда ты ешь кошатину и счастлив, что можешь есть хотя бы ее. Бобби съел обе порции, затем тщательно облизал пальцы.
      Он продолжил свой путь по городу, но вдруг услышал за спиной стук когтистых ног ящеров по асфальту. Бобби обернулся. Какая-то ошибка: все ящеры разом направили на него свое оружие. Один из них сделал недвусмысленный жест, означавший: "Подойди сюда". Глотнув ртом воздух, Фьоре подошел. Ящеры окружили его. Все они не дотягивали ему до плеча, зато в их лапах было оружие.
      Ящеры повели Бобби назад, к острой как бритва ограде. Когда они проходили мимо лениво бредущего продавца тамале, парень лишь ухмыльнулся.
      - Я еще доберусь до тебя, даже если это будет стоить мне жизни! - крикнул ему Фьоре.
      Продавец тамале громко расхохотался.
      Глава 6
      Варшава вновь увидела настоящую войну: треск винтовок, хриплый и резкий лай гаубиц, визг и завывание падающих снарядов и вздымающиеся фонтаны камней разрушенных зданий. Мойше Русси почти тосковал по тем временам, когда, как и все, был заперт в гетто, когда смерть чаще наступала медленно, нежели внезапно. Почти тосковал.
      Зато теперь евреи могли свободно передвигаться по всему городу. Как в свое время поляки отчаянно сражались против значительно превосходящих их нацистов, так сейчас немцы бились в Варшаве против куда более могущественных ящеров.
      С пронзительным визгом пролетел самолет ящеров; он шел достаточно низко, но слишком быстро, чтобы зенитные орудия могли его сбить. Донесшиеся взрывы были мощнее тех, что обычно раздавались, когда бомбы ящеров падали впустую (как любой человек в Варшаве, будь то поляк, немец или еврей, Русси научился отличать взрывы друг от друга): должно быть, на сей раз бомбы угодили по немецким боеприпасам.
      - Что же нам делать, реббе Мойше? - со стоном спросил его какой-то человек в убежище.
      На самом деле это была просто комната в подвальном этаже достаточно прочного дома, но, называя ее убежищем, можно было сделать ее таковым: имена, о чем знает каждый кабалист, обладают силой!
      - Молиться, - ответил Русси.
      Он начал привыкать к званию, которым его наградили варшавские евреи.
      Послышались новые взрывы. Сквозь грохот человек прокричал:
      - Молиться за кого? За немцев, которые убивали преимущественно нас, или за ящеров, которые убивают всякого, кто встает у них на пути?
      - Ну и вопрос ты задал, Ицхак! - проворчал его сосед. - И что реббе должен тебе ответить?
      С присущей евреям любовью спорить, даже перед лицом смерти, Ицхак возразил:
      - А для чего же тогда реббе, как не для ответов на подобные вопросы?
      Вопрос действительно был животрепещущим. Русси знал это. Но найти ответ, удовлетворяющий всех, трудно. Очень трудно. Под какофонию самолетов, снарядов, пуль и бомб сбившиеся в кучку люди старались хоть как-то отвлечься.
      - Почему мы должны помогать этим нацистским сволочам? Они убивают нас только потому, что мы - евреи.
      - Так что, это делает их лучше ящеров, которые убивают нас только потому, что мы люди? Вспомни Берлин. За считанные секунды немцы увидели столько же горя, сколько причинили нам за три года.
      - Они это заслужили. Господь сделал немцев бичом для нас, а ящеров - бичом для немцев.
      От взрыва упавшей неподалеку бомбы на головы и плечи находившихся в убежище дождем посыпалась штукатурка. "Если ящеры стали бичом Божьим для немцев, - подумал Рус-си, - они заденут и евреев. Как бы то ни было, бич - не метла, им чисто не подметешь".
      Кто-то направил спор в новое русло:
      - Неужели Бог создал ящеров? Не могу в это поверить! /
      - Если не Бог, тогда кто? - вопрошал другой. Русси знал, как объясняют происходящее поляки-католики. Но что бы там ни думали христиане, евреи не слишком-то верят в дьявола. Бог - это все; как у Него может быть соперник?
      Однако приспособить ящеров к Божественному порядку вещей, даже в качестве бича, Тоже было делом нелегким. Немцы облепили Варшаву плакатами, изображающими солдата вермахта на фоне снимка обнаженных обгоревших трупов среди развалин Берлина. Надпись на немецком, польском и даже на идиш гласила:
      ОН СТОИТ МЕЖДУ ТОБОЙ И... ЭТИМ
      Хороший, действенный плакат. Русси оценил бы его действенность еще выше, если бы прежде не видел множество еврейских трупов в Варшаве, людей, которых умертвили немцы. Тем не менее сейчас он сказал:
      - Я буду молиться и за немцев тоже, как стал бы молиться за любого согрешившего человека.
      Ответом на его слова были недовольные вскрики и колкие выпады. Кто-то Мойше показалось, что Ицхак, - закричал:
      - Я тоже буду молиться за немцев, чтоб их холера взяла!
      Послышались возгласы одобрения, громкие и зачастую невежественные. "Бесполезно говорить о молитве", - с горечью подумал Русси.
      - Дайте мне закончить, - сказал он и тем самым сумел если не утихомирить, то хотя бы приглушить выкрики. - Я буду молиться за немцев, но не буду им помогать. Они хотят стереть нас с липа земли. Однако, как бы скверно ни обращались ящеры с человечеством, они не станут обращаться с евреями хуже, чем с каким-то другим народом. В этом я усматриваю Божий суд, который может быть суров, но справедлив.
      Евреи слушали Русси, но не все разделяли его мнение. Заглушаемый взрывами, раздающимися снаружи, спор продолжался. Кто-то похлопал Русси по руке. Это был чисто выбритый молодой человек в поношенном твидовом пиджаке и матерчатой кепке. Незнакомец спросил:
      - Реббе Мойше, вы хотите сделать нечто большее, чем просто стоять в стороне, пока ящеры и немцы воюют?
      Пока молодой человек ожидал ответ, его глаза буравили Русси из-под выцветшего козырька кепки.
      - А что именно я могу сделать? - осторожно спросил Русси.
      Ему захотелось уйти прочь. Со времен последнего устного экзамена, никто еще так пристально не разглядывал его - но это было еще до войны. Глаза у этого молодого еврея были острыми и колкими, словно осколки стекла.
      - Меня зовут Мордехай Анелевич, - ответил молодой человек. - Что же касается того, что вы сможете сделать...
      Он придвинул свое лицо почти вплотную к липу Мой-ше, хотя вряд ли в суматохе этого импровизированного убежища можно было что-либо подслушать.
      - Вы сможете помочь нам, когда мы побьем немцев.
      - Как вы сказали? - изумленно уставился на него Русси.
      - Когда мы побьем немцев, - повторил Анелевич. - У нас есть гранаты, пистолеты, несколько винтовок, даже один пулемет. Армия Крайова<Армия Крайова (Отечественная армия)-в 1942-1945 годах действовала под руководством польского эмигрантского правительства в оккупированной фашистской Германией Польше. Руководство Армии Крайовы организовало я качало Варшавское восстание 1944 года> имеет намного больше оружия. Если мы восстанем, нацисты не смогут одновременно воевать против нас и ящеров, и Варшава падет. Тогда мы будем отомщены. .
      Лицо Анелевича, худое и бледное, светилось решимостью.
      - Я... я не знаю, - запинаясь, произнес Русси. - Но какие у вас основания считать, что ящеры окажутся лучше, чем немцы?
      - Кто может быть хуже немцев? Во всей фигуре Анелевича читалось нескрываемое презрение.
      - Этого я не знаю, но после того, как мы пережили столько страданий... кто знает о том, что может быть и чего не может? - ответил Русси. - А поляки - они действительно поднимутся вместе с вами или будут отсиживаться в убежищах и позволять нацистам уничтожать вас?
      - Большинство из них ненавидят немцев сильнее, чем евреев. Ну а для тех, кто не питает ненависти к немцам, - что ж, после того, как мы выступим, у нас будет больше оружия, чем сейчас. Идемте с нами, реббе Мойше! Вы только что сказали, что ящеры являются Божьим средством избавления нас от нацистов. Повторите это, когда мы поднимемся, чтобы воодушевить нас и привести новых бойцов в наши ряды.
      - Но ящеры даже не люди...
      - А нацисты? - Анелевич снова пронзил собеседника своим взглядом.
      - Злые, но люди. Не знаю, что вам и сказать. Я... Русси умолк, удивленно качая головой. С тех пор как Бог даровал ему знамение, к нему относились как к человеку, чье мнение много значит. "Реббе Мойше". Даже Анелевич называет его так. Теперь Русси обнаружил, что вместе с известностью пришла ответственность. Сотни, нет, тысячи жизней зависят от того, что он решит.
      - Когда я должен принять решение?
      - Мы выступаем завтра ночью, - ответил Аиелевич.
      Он отошел от Русси и затерялся в переполненном убежище.
      Через какое-то время бомбежка ящеров прекратилась. Вой сирен не возвестил об отбое - нынче в Варшаве электричество подавалось крайне нерегулярно. Люди воспользовались затишьем, чтобы покинуть убежища и попытаться добраться до своих близких.
      Направляясь вместе с другими к выходу, Русси искал глазами Мордехая Анелевича, но не нашел. Русси вышел на Глиняную улицу, расположенную в нескольких кварталах к востоку от Еврейского кладбища.
      Мойше бросил взгляд на кладбище. Немцы установили там несколько зенитных орудий. Их длинные стволы торчали среди опрокинутых надгробий, словно хоботы гигантских слонов. Русси видел, как теперь, когда налет закончился, возле пушек копошится орудийный расчет.
      Солнце тускло блестело на касках. "Нацисты - источник бесконечных страданий, смерти и разрушения", - подумал Русси. Над одним из солдат плавало облачко сигаретного дыма. Они нацисты, но они тоже люди. Будет ли жизнь лучше под властью существ, называемых "ящерами"?
      - Господи, пошли мне знамение! - беззвучно про-шептал Мойше, как шептал в ту ночь, когда появились ящеры.
      Один из артиллеристов стоял в характерной позе, расставив ноги. Русси понял: нацистский солдат мочится на могилы. В уши Мойше ударил хриплый смех, перемежаемый солеными остротами. Это наполнило его яростью - немцы .продолжали издеваться даже над мертвыми евреями.
      Неожиданно он понял, что вновь получил знамение.
      Офицер разведки положил перед главнокомандующим новую пачку документов. По привычке адмирал пробежал резюме, пока не нашел что-то, привлекшее его внимание. Атвар прочитал каждое слово второго по порядку отчета в пачке, затем повернул один глаз к офицеру разведки:
      - Есть подтверждения достоверности этого отчета?
      - Какого именно из тех, что находятся перед вами, господин адмирал? Офицер глянул вниз, чтобы увидеть, на чем задержался взгляд Атвара. - А, вот этот. Да, господин адмирал, здесь все точно. В одном городе, принадлежащем к империи Дойчланд, Большие Уроды сражаются друг против друга - и весьма яростно.
      - А материалы радиоперехвата? Они также достоверны?
      Офицер разведки нервно дернул обрубком хвоста.
      - Здесь мы не столь уверены, господин адмирал. Один из языков, кажется, близок к языку племени Дойчланд, другой отдаленно похож на русский. У этих проклятых тосевитов огромное множество языков. Но если мы правильно понимаем общий смысл перехваченных сообщений, похоже, что одна часть населения города ищет нашей поддержки в борьбе против другой.
      - Верно ли, что нашей помощи ищут не сами тосевиты Дойчланда?
      - Клянусь Императором, господин адмирал, - ответил офицер разведки, - это другие, те, кто воюет против них. По нашим данным, Дойчланд в своем настоящем виде представляет собой сложную структуру. Большинство ее территории было присоединено к империи в результате межтосевитской войны, в разгар которой прибыла наша эскадра. Некоторые обитатели этой империи бунтуют против Дойчланда.
      - Понимаю, - сказал Атвар, хотя многого не понял. Что за империя, которая разваливается через два года и где происходят сплошные бунты?
      - Группы, вовлеченные в битву против дойч-тосевитов, - продолжал офицер разведки, - судя по всему, были собраны в том лагере, который освободили наши силы. Он находится к востоку от города.
      - Какой лагерь вы имеете в виду? - спросил Атвар.
      Жизнь главнокомандующего наполнена мелочами, всего не упомнишь.
      Прежде чем ответить, офицеру пришлось справиться у компьютера.
      - Он называется Треблинка, господин адмирал. Даже в устах представителя Расы тосевитское слово звучало резко и уродливо.
      - Желаете просмотреть снимки, сделанные нашими боевыми группами, когда мы захватили то место?
      - Ради Императора, нет! - быстро ответил Атвар. - Одного раза хватило.
      Фактически даже одного раза было более чем достаточно. Атвар думал, что привык к ужасам войны. Но он ошибался. Его силы несли намного более серьезные потери, чем предсказывали самые мрачные прогнозы перед отлетом с Родины. Однако тогда никто не ожидал, что тосевиты окажутся способными вести войну на промышленной основе. Впрочем, то, что наступающие бронетанковые части обнаружили в Треблинке, не было войной на промышленной основе. Это даже не было промышленной эксплуатацией преступников и пленных. Раса имела лагеря подобного типа на всех своих планетах. Но количество лагерей на Тосев-3 было несравненно больше. Особенно этим отличался СССР, который был весь покрыт лагерями, гораздо более жестокими, чем что-либо, дозволенное милостью Императора. Однако Треблинка... главнокомандующему не требовался экран компьютера, чтобы воскресить в памяти снимки из этого лагеря. Треблинка не являлась местом промышленной войны или промышленной эксплуатации. Треблинка была местом истребления на промышленной основе. Массовые могилы тосевитов с простреленными головами. Грузовики, устроенные так, чтобы выхлопные газы примитивных, грязных моторов поступали в наглухо закрытую камеру и убивали находящихся внутри. Наконец, установленные незадолго до захвата Треблинки Расой особые камеры для одновременного убийства значительного числа Больших Уродов с помощью ядовитого газа... Дойч-тосевиты упорно трудились над тем, чтобы отыскать наиболее эффективные способы уничтожения как можно большего числа Больших Уродов, не принадлежащих к их племени.
      - Вы говорите, что группы, которые противостоят дойч-тосевитам в этом городе, относятся к тому самому
      виду, который дойч-тосевиты истребляют в массовом количестве?
      - Лингвистические доказательства и предварительные расследования дают основания ответить на ваш вопрос положительно, господин адмирал.
      - Тогда мы пообещаем им помощь и окажем ее, - сказал Атвар.
      - Как желает господин адмирал.
      "А этот разведчик заслуживает более высокого чина, - подумал Атвар. - Он буквально на лету ловит мои приказы. Соглашается ли он с ними или считает безумными, он будет их выполнять".
      - Наконец-то у нас появилась возможность использовать хоть некоторых Больших Уродов в своих целях, - сказал Атвар. - Несмотря на потери, ведущие империи отказываются сдаваться нам. Италия колеблется, но...
      - Но Италия имеет на своей территории слишком много солдат Дойчланда, чтобы решать такие вопросы самостоятельно. Вот в чем дело, - сказал офицер разведки.
      "Да он не только умеет подчиняться, но еще и умен", - с удовольствием подумал Атвар, простив офицеру то, что он его перебил. Тот был прав.
      - Именно так. Возможно, есть смысл помочь этим...
      - Польска и йехудим, - подсказал офицер.
      - Благодарю вас, именно эти племена Больших Уродов я и имел в виду, сказал Атвар. - Если они обеспечат нам безопасное пространство, откуда мы сможем наносить удары по Дойчланду и СССР, это ускорит нашу общую победу. Мы можем обещать им все, что угодно. Как только Тосев-3 окажется под нашим полным контролем... тогда... ведь они-то не относятся к Расе.
      - Как не относятся к работевлянам или халессианцам, - добавил офицер разведки.
      - Вот-вот. Они дикари, и потому у нас не будет перед ними обязательств, кроме тех, которые мы сами пожелаем на себя принять.. - Атвар изучающе посмотрел на офицера. - Вы сообразительны. Напомните мне ваше имя, чтобы я смог отметить ваше усердие.
      - Меня зовут Дрефсаб, господин адмирал, - сказал офицер.
      - Дрефсаб. Я не забуду.
      Георг Шульц привстал на локтях, оглядывая поля созревающей пшеницы, овса и проса, и скривил лицо.
      - А урожай-то в этом колхозе будет дерьмовый, - проговорил он с уверенностью человека, выросшего в деревне.
      - У нас есть заботы поважнее, - ответил Генрих Егер. Он приподнял "шмайссер", который раньше принадлежал Дитеру Шмидту. Сам Шмидт уже два дня как покоился в украинском черноземе. Егер надеялся, что они с Шульцем набросали достаточно земли, чтобы одичавшие собаки не растерзали мертвое тело.
      - Мы с вами, герр майор, как два огородных пугала, только с оружием, горько усмехнулся Шульц.
      - Да уж, видок у нас еще тот! - ответил Егер. Вместо черной формы танкистов они оба были одеты в снятые с мертвых солдат серые мундиры и солдатские каски. Жесткая борода Егера, начинавшая отрастать, все время чесалась. У Шульца с бородой дела обстояли не лучше - его лицо "украшала" морковно-рыжая щетина, хотя волосы у него были русыми. Любой проверяющий, увидев такую парочку, запер бы их на гауптвахту и выбросил ключ.
      Танкисты, как правило, отличались болезненной аккуратностью. Танк, внутри которого царят грязь и беспорядок, обречен быть подбитым или подорванным. Однако с тех пор, как Егер выбрался из своего загоревшегося "Т-3", он чистил лишь оружие, а на остальное перестал обращать внимание. Он, Генрих Егер, был жив, это главное.
      Тут, как бы напоминая Егеру, что он действительно жив, его желудок заурчал. В последний раз Егер ел в ту ночь, когда появились ящеры.
      - Нам нужно что-нибудь раздобыть в этом колхозе, - сказал Егер. - Взять силой, стащить под покровом ночи или просто явиться к ним и попросить. Как это произойдет - меня больше не волнует. Но мы должны поест".
      - Черт меня подери: докатиться до похитителя кур! - воскликнул Шульц. Потом более прагматичным тоном добавил: - Впрочем, трудностей возникнуть не должно, ведь большинство мужчин на фронте.
      - Верно, - согласился Егер. - Но не забывай: это Россия. Здесь даже женщины ходят с оружием. Лучше попросить, чем воровать.
      - Вы - командир, - пожав плечами, ответил Шульц. Егер понял смысл его ответа: "Это тебе платят за что, чтобы думать". Самое печальное, что он не знал, о чем именно думать. Ящеры ведут войну с Россией, равно как и с рейхом, а это значит, что у него и у русских колхозников общий враг. С другой стороны, у него нет каких-либо сведений о том, что Германия и Советский Союз перестали воевать друг с другом (честно говоря, он вообще не знал, что творится в мире с тех пор, как уничтожили его танк). Наконец Егер принял решение и встал.
      Когда он двигался по южнорусской степи на танке, она казалась ему чрезвычайно обширной. Теперь же, пробираясь по ней пешком, Егер ощущал, что по этой чуть всхолмленной местности можно шагать целую вечность и так и не дойти до конца
      - Такое чувство, что ползешь, словно букашка по тарелке, - пробормотал Шульц. - Если тебе далеко видно, то и тебя тоже видно издали.
      Крестьяне заметили двоих немцев почти сразу. Приближаясь к деревянным домам с соломенными крышами, составляющим центр колхоза, Егер опустил свой автомат:
      - Если сумеем, давай действовать мирно.
      - Слушаюсь, герр майор! - ответил Шульц. - Но если мирно не получится, то, что бы мы ни забрали у Иванов сейчас, они потом сумеют выследить нас и убить.
      - Об этом-то я как раз и думаю, - подтвердил Егер. Крестьяне двинулись к немцам. Все они сжимали в руках мотыги. У некоторых девушек и стариков были пистолеты на поясе или винтовки на плече Скорее всего кто-то из этих стариков участвовал в прошлой войне. Егер подумал, что даже при таком раскладе сил они с Шульцем смогут уложить немало русских, но тогда они вряд ли раздобудут еду.
      - Ты что-нибудь знаешь по-русски?
      - "Руки вверх"! И это, пожалуй, все. А вы, герр майор?
      - Чуть больше. Но не намного.
      Коренастый, начальственного вида мужчина важно прошагал к Егеру. Именно прошагал, голова откинута назад, руки энергично двигаются вверх-вниз, а ноги размеренно ударяют по земле. "Председатель колхоза", - догадался Егер Подошедший скороговоркой проговорил несколько немецких фраз, которые с таким же успехом мог произнести и по-тибетски, ибо майор ничего не понял.
      Егер знал лишь одно русское слово, которое могло пригодиться в этой ситуации:
      - Хлеб!
      Сказав это слово, Егер потер живот свободной рукой. Колхозники заговорили все разом В этом гвалте то и дело слышалось слово "фриц" - единственное понятное Егеру слово Оно заставило его улыбнуться: точный русский эквивалент немецкому "иван".
      - Хлеб, да, - сказал председатель.
      Широкая довольная улыбка появилась на его круглом потном лице. Он произнес еще какое-то русское слово, которого Егер не знал. Немец пожал плечами Тогда председатель произнес на ломаном немецком
      - Молоко?
      - Спасибо, - сказал Егер. - Да
      - Молоко? - поморщился Шульц - Что касается меня, то я бы лучше выпил водки - это еще одно русское слово, которое знаю.
      - Водка?
      Председатель колхоза усмехнулся и махнул в сторону одного из домов. Потом что-то стал говорить - слишком быстро и неразборчиво, чтобы Егеру удалось понять, но жесты председателя безошибочно объясняли, что, если немцы хотят водки, в колхозе найдется и она.
      Егер покачал головой.
      - Нет-нет, - сказал он. - Молоко - Потом по-немецки добавил Шульцу Нельзя пить здесь водку. Эти люди могут дождаться, пока мы уснем, а потом перерезать нам глотки.
      - Вы правы, герр майор, - кивнул Шульц. - Но пить молоко? Я же не шестилетний малыш..
      - Тогда пей воду. Мы ведь все время ее пили и пока что не подцепили дизентерию
      Что, кстати, весьма радовало. Медицинское обслуживание прекратилось со времени того боя (правильнее было бы назвать его стычкой), стоившего роте Егора последних танков. Если они с Шульцем заболеют, у них не будет другого выхода, кроме как лечь на землю - и надеяться, что станет лучше.
      К немцам, прихрамывая, подошла пожилая женщина. В переднике она несла несколько круглых ломтей черного и съедобного на вид хлеба. Когда Егер увидел хлеб, его желудок снова заурчал. Он взял два ломтя, Шульц - три. Крестьянская пища. До войны Егер пренебрежительно отвернулся бы от черного хлеба. Но по сравнению с тем, что ему доводилось есть в России, а особенно по сравнению с частым в последнее время отсутствием вообще какой-либо пищи это была манна небесная.
      Георг Шульц непостижимым образом сумел разом запихнуть себе в рот целый ломоть хлеба. У него раздулись щеки, и он стал похож на змею, пытающуюся заглотнуть жирную жабу. Колхозники посмеивались и подталкивали друг друга плечом.
      - Это не самый лучший способ наесться, - сказал ему Егер. - Смотри, я успел съесть почти оба своих ломтя, а ты все еще возишься с первым.
      - Я был слишком голоден, чтобы ждать, - кое-как ответил Шульц, рот которого все еще оставался набитым.
      Пожилая женщина ушла, затем снова вернулась и принесла молоко в деревянных долбленых кружках. Молоко оказалось парным: кружка Егера была теплой. Толстый слой сливок великолепно дополнял грубоватый вкус хлеба.
      Из вежливости Егер отказался принять добавку, хотя мог бы съесть, наверное, двадцать таких ломтей хлеба. Он выпил молоко, обтер рукавом рот и задал председателю самый животрепещущий, как ему думалось, вопрос.
      - Eidechsen? - Егер был вынужден назвать ящеров немецким словом, ибо не знал, как их называют по-русски. Он махнул рукой в сторону горизонта, показывая, что хочет узнать, где находятся эти чудища.
      Колхозники не понимали. Тогда Егер стал изображать этих маленьких тварей насколько мог, воспроизвел характерный визг их самолетов. Глаза председателя колхоза вспыхнули.
      - А-а, ящеры... - сказал он.
      Колхозники, стоявшие вокруг председателя, обменялись возгласами. Егер запомнил это слово: он предчувствовал, что оно еще понадобится ему.
      Председатель показал на юг, однако Егер и так знал, что ящеры находятся в том направлении: они с Шульцем сами пришли с юга. Потом председатель показал на восток, но стал как бы отпихивать что-то руками, будто хотел сказать, что те ящеры не слишком близко. Егер кивнул. Но затем председатель колхоза махнул и в западном направлении.
      Егер поглядел на Георга Шульца. Стрелок тоже смотрел на своего командира. Егер подозревал, что вид у них обоих самый жалкий. Если ящеры находятся в том направлении, скорее всего от войск вермахта мало что осталось.
      Председатель колхоза сообщил им еще одну плохую новость:
      - Берлин капут. Ящеры...
      Энергичными движениями рук он продемонстрировал, что город был уничтожен одним чудовищным взрывом.
      Шульц застонал, словно его ударили в живот. Егер лишь нахмурился и постарался скрыть, что творится в его душе.
      - Может, они врут, - хрипло сказал Шульц. - Может, наслушались своего чертового русского радио.
      - Возможно.
      Но чем больше Егер всматривался в колхозников, тем меньше верил предположению Шульца. Если бы они злорадствовали, видя, как восприняли немцы эту новость, у Егера было бы больше оснований не верить им и считать, что их с Шульцем пытаются одурачить. Однако лишь немногие русские радовались его понурому виду (хотя такое отношение было совершенно естественным, если учесть, что их страны в течение года вели жестокую, смертельную схватку). Большинство колхозников смотрели на немцев сочувственными глазами, и их лица оставались серьезными. Это убеждало Егера, что они не врут.
      - Ничего, товарищ! - сказал один из них. Егер знал это слово. Оно означало: "Ничего здесь не поделаешь, ничем не поможешь, надо смириться". Действительно, то было очень русское слово: русским и в прошлом, и сейчас постоянно приходилось смиряться. Но Егер был другого мнения.
      - Берлин - да, ящеры - капут! - Он топнул, с силой вдавив каблук в землю.
      Некоторые русские захлопали в ладоши, восхищаясь его решимостью. Другие поглядели на него как на сумасшедшего. "Наверное, я тронулся", - подумал Егер. Он не представлял, что кто-то может нанести такой урон Германии, как нанесли ящеры. Польша, Франция, Нидерланды были опрокинуты вермахтом, словно кегли на площадке. Англия продолжала сражаться, но немцы отрезали ее от Европы. И хотя Советский Союз еще не был побежден, Егер не сомневался, что к концу года это непременно произошло бы. Сражение к югу от Харькова показало, , что иваны мало чему научились, сколько бы сил они туда ни стянули. Однако ящеры были неуязвимы. Они не были хорошими солдатами, но при их превосходной технике этого и не требовалось. Егер понял это на собственном опыте, дорого заплатив за него.
      С севера в небе послышался гул самолета. Егер дернул головой. Сейчас любой звук в небе приносил беспокойство.
      - Не стоит волноваться, герр майор! - успокоил Шульц. - Это всего-навсего одна из летающих "швейных машин" Иванов. - Стрелок провел рукой по рыжеватым усам. - Хотя, конечно, сегодня мы нигде не можем чувствовать себя в безопасности.
      Самолет пронесся над колхозом на высоте каких-нибудь двухсот метров. Небольшой двигатель по звуку действительно напоминал стучащую вхолостую швейную машину.
      Заложив вираж, самолет описал круг и вновь пронесся над головами людей, собравшихся возле двух немцев. На этот раз он пролетел ниже. Несколько колхозников помахали летчику, который был хорошо виден в открытой кабине.
      Самолет сделал новый вираж, к северу от колхоза. Когда он приблизился опять, стало ясно, что он идет на посадку. Под колесами, коснувшимися земли, взметнулась пыль. Подпрыгивая, самолет покатился, замедляя ход, пока не встал.
      - Даже не знаю, что и думать, герр майор, - сказал Шульц. - Местные русские - это одно, а самолет - это уже военно-воздушные силы красных. Нам вряд ли стоит иметь дело с большевистскими властями.
      - Естественно, но с тех пор, как здесь появились ящеры, все полетело к чертям, - ответил Егер. - К тому же разве у нас есть выбор?
      Летчик тем временем вылезал из кабины, поставив ногу на скобу, что находилась на боку пыльного фюзеляжа. Да и летчик ли это? Из-под шлема выбивалась прядь светлых волос, щеки под летными очками (теперь сдвинутыми к самому верху шлема) никогда не знали бритвы да и не нуждались в ней. Даже мешковатый летный костюм не мог скрыть явно женскую фигуру.
      Шульц заметил это одновременно с Егером. У стрелка дернулась челюсть, словно он намеревался сплюнуть, но у него хватило сообразительности вспомнить, где он находится, и хорошенько подумать. И потому все свое презрение он вложил в слова:
      - Одна из их чертовых летающих ведьм, герр майор!
      - Вижу.
      Летчица направлялась к ним. Егер изо всех сил старался выказывать полное хладнокровие.
      - Кстати, довольно хорошенькая, - добавил он.
      Людмила Горбунова парила над степью, высматривая ящеров или что-либо иное, достойное внимания. Но что бы она ни обнаружила, ей не удастся сообщить об этом на базу, если, конечно, сведения не окажутся такой чрезвычайной важности, что их передача окажется более ценной, чем ее возвращение назад. Самолеты, которые отваживались в полете пользоваться рацией, практически всегда погибали.
      Она находилась уже достаточно далеко к югу. Когда заметила толпу людей, собравшихся вместе, что само по себе в это время дня было необычным, и тут девушка поймала лучик света, отразившегося от двух защитных касок черновато-серого цвета.
      Немцы. Губы Людмилы скривились. То, что Советское правительство говорило о немцах, за последние годы несколько раз переворачивалось с ног на голову. Из кровожадных фашистских чудовищ они превратились в миролюбивых соратников по борьбе против империализма, а затем, 22 июня 1941 года, вновь стали фашистами, на этот раз заслуживающими мести.
      Людмила, прислушиваясь к звонким пропагандистским фразам, отмечала, когда менялось их содержание, и соответствующим образом меняла свое мышление. Тот, кто этого не успевал делать, обычно исчезал. Конечно, за последний год деяния самих немцев были хуже любой пропаганды о них.
      Вряд ли после случившегося кто-либо в Советском Coюзе мог подумать хорошо о нацистах. Мерой проклятия для Гитлера было то, что империалистические Англия и Соединенные Штаты присоединились к СССР в борьбе против Германии. Мерой проклятия для Советского Союза (хотя мысли Людмилы не текли в таком направлении) было то, что слишком много советских граждан: украинцы, прибалты, белорусы, татары, казаки и даже сами русские - оказались гитлеровскими приспешниками в борьбе против Москвы.
      Но с появлением ящеров тон Московского радио относительно Германии снова поменялся. Им не простили их преступлений (любой, кто спасался от них бегством, никогда этого не забудет), но немцы, по крайней мере, были людьми. Если они сотрудничают с советскими войсками в борьбе против пришельцев из иных миров, значит, им нельзя причинять вреда.
      Палец Людмилы сполз с гашетки. Она снова развернула "кукурузник" в направлении колхоза, чтобы присмотреться повнимательнее. Несомненно, те двое внизу были немцами. Она решила приземлиться и выяснить, что же там происходит.
      Только когда ее "У-2" запрыгал по земле, сбавляя обороты, до Людмилы дошло: если эти колхозники - гитлеровские приспешники, они не захотят, чтобы ее донесение отправилось в Москву, а оттуда на их головы обрушилось бы возмездие. Девушка уже собиралась вновь запустить двигатель, но решила остаться и узнать что сможет.
      Крестьяне и двое немцев подошли к ней довольно миролюбиво. В толпе она заметила оружие, но ни один ствол не был направлен на нее. У немцев винтовка и автомат висели на плече.
      - Кто здесь председатель? - спросила она.
      - Я, товарищ летчик, - ответил толстый приземистый мужичок, выпячивая грудь, словно желая усилить важность своего положения. - Климент Егорович Павлюченко в вашем распоряжении.
      Людмила представилась, внимательно наблюдая за этим Павлюченко. Вроде он говорил с нею искренне и назвал ее "товарищем", но это еще не означало, что ему можно доверять, особенно когда рядом с ним стоят двое немцев. Она указала на них:
      - Товарищ председатель, как эти двое оказались в вашем колхозе? Они хоть немного говорят по-русски?
      - Тот, что постарше, через пень-колоду еще может. А вот тот с рыжими усами, только лопочет что-то по-своему. Должно быть, они достаточно давно отбились от своих: даже не знают про Берлин.
      Услышав название своей столицы, немцы поглядели на Павлюченко. Людмила смотрела на них, словно они действительно были опасными зверями. Ей еще не доводилось видеть гитлеровцев так близко.
      К немалому ее удивлению, они не были похожи на бесчеловечные истребительные механизмы, которые на громадных просторах России и Украины оттесняли советские части на восток. Не напоминали они и "зимних фрицев" с недавних пропагандистских плакатов: с женскими платками на голове и свисающей с носа сосулькой. Они были просто людьми: чуть повыше ростом, чуть худощавее, с более вытянутыми лицами, чем у русских, но такими же людьми. Они и пахли, как люди, - люди, которые давно не мылись.
      Тот, что помоложе, походил на крестьянина. Людмила легко могла бы представить его сидящим на скамеечке и доящим корову или стоящим на коленях и занятым прополкой грядок. И та бесцеремонность, с какой он пялился на нее, тоже говорила о его крестьянском происхождении.
      Сказать что-либо определенное о втором было труднее. Вид у него усталый, лицо узкое и бледное. Как и на его рыжеусом спутнике, на этом немце были солдатская каска и пехотная гимнастерка, надетая поверх черных брюк танковых войск. На гимнастерке виднелись погоны рядового, но для простого солдата он был довольно стар и слишком умен.
      Когда-то, в средней школе, Людмила изучала немецкий язык. В прошлом году она изо всех сил старалась забыть его и надеялась, что, когда немцы взяли Киев, ее личное дело пропало. Знание языка врагов легко могло навлечь на человека подозрение. Однако если эти солдаты почти не говорят по-русски, ее немецкий может оказаться кстати. Людмила выудила из памяти фразу:
      - Wie heipen Sie?"<Кто вы? (нем.) - Прим. перев.>
      Грязные, измученные лица немцев просветлели. До этого момента они чувствовали себя среди русских косноязычными, почти немыми (недаром в древности русские окрестили людей из германских племен немцы - от слова "немые" те, кто не может сказать что-либо вразумительное). Рыжеусый заулыбался и сказал:
      - Ich heipe Feldwebel Georg Schultz, Fraulein<Я фельдфебель Георг Шульц. фройлян (чем.). - Прим. перев.>, - и скороговоркой назвал свой личный номер.
      - Ich heipe HeinrichJager, Major<Я Генрих Егер, майор (нем.). - Прим. перев.>, - представился старший и тоже сообщил свой личный номер.
      Людмила не обратила внимания на их номера: сейчас это ей было ни к чему. Колхозники зашептались между собой, либо удивляясь, что советская летчица может говорить с немцами на их языке, либо из недоверия к ней, опять-таки по той же причине.
      Девушка жалела, что не может вспомнить побольше немецких слов. Чтобы узнать, к какому подразделению относятся Егер и Шульц, ей пришлось соорудить нелепый вопрос:
      - Из какой группы военных людей вы идете? Фельдфебель начал было отвечать, но майор (в переводе с немецкого его фамилия означала "охотник"; Людмила подумала, что у него действительно глаза охотника) кашлянул, и этого оказалось достаточным, чтобы его подчиненный замолчал.
      - Скажите, русская летчица, мы что, являемся военнопленными? - спросил майор Егер. - Некоторые вещи вы можете спрашивать только у военнопленных.
      Он говорил медленно, четко и просто: наверное, понял затруднения Людмилы с немецким языком.
      - Нет, - ответила она. - Вы не военнопленные. Мы сейчас воюем в основном с... ящерами. - Людмила была вынуждена произнести это слово по-русски, ибо не знала, как эти твари называются на немецком языке. - Сейчас мы воюем с немцами, только если немцы воюют с нами. Мы не забыли о войне против Германии, но сейчас мы на одной стороне.
      - А-а... - сказал майор. - Это хорошо. Мы также в основном воюем против ящеров. Поскольку у нас есть общий враг, я вам скажу, что мы из Шестнадцатой бронетанковой дивизии. Еще я вам скажу, что мы с Шульцем вместе подбили танк ящеров.
      Летчица внимательно посмотрела на него:
      - Это правда?
      Московское радио на все лады твердило, что танковые силы ящеров уничтожены, но Людмила слишком часто летала над полями сражений, чтобы всерьез относиться к таким заявлениям. Видела она и то, что осталось от немецких танковых частей, пытавшихся атаковать ящеров. Не привирают ли эти танкисты?
      Однако не похоже. Немцы описывали операцию очень подробно. Если же они все это выдумали, то перед нею стоят первоклассные актеры, достойные более высокой сцены, чем колхозное село. Наиболее убедительными были трагические слова Егера в конце рассказа:
      - Мы слегка потрепали их, они же уничтожили нас. Все танки моей роты погибли.
      - Товарищ летчик, о чем они говорят? - спросил Павлюченко.
      Людмила быстро перевела. Колхозники уставились на немцев, словно они действительно были высшими существами, как утверждала их пропаганда. Видя широко раскрытые глаза этих простодушных колхозников, Людмиле захотелось врезать им как следует. Русские всегда смотрели на немцев с диковинной смесью зависти и страха. Еще со времен викингов русские многое перенимали у более развитых германских племен. И также со времен викингов германские племена стремились оттяпать что только можно у своих славянских соседей. Тевтонские рыцари, шведы, пруссаки, немцы - менялись ярлыки, но экспансия германских народов на восток, похоже, никогда не прекращалась. И хотя Гитлер был самым последним и самым худшим, он был всего лишь одним из многих.
      Что ж, двое этих немцев могут оказаться полезными. Они далеко не победили ящеров, но явно заставили тех по-иному отнестись к людям. Советскому командованию понадобятся эти сведения. Людмила опять заговорила по-немецки:
      - Я возвращаюсь на базу. Я возьму вас с собой, и вы сообщите то, что сейчас рассказали мне, моему командованию. Обещаю, ничего плохого с вами не случится.
      - А что, если мы не захотим лететь? - спросил майор. Летчица изо всех сил постаралась придать властность своему голосу:
      - Если вы не полетите, то в лучшем случае пойдете дальше пешком и одни. Возможно, вы встретите ящеров. Возможно, встретите русских, .которые думают, что вы хуже ящеров. А может, эти колхозники только и ждут, когда вы уснете...
      Майор танковых войск обладал достаточным хладнокровием. Он лишь сказал:
      - А почему я должен верить вашим обещаниям? Я видел тела немцев, попавших в плен к русским. Они валялись с отрезанными носами, ушами, а то и хуже. Откуда мне знать, что нас с фельдфебелем Шульцем не ждет такая же участь?
      От такой несправедливости Людмила чуть не задохнулась:
      - Если бы вы, нацистские свиньи, не вторглись в нашу страну, мы никогда бы не тронули никого из вас. Я тоже своими глазами видела, что вы делаете на той части Советского Союза, которую захватили.
      Людмила метнула яростный взгляд на Егера. Тот ответил ей тем же. И здесь Георг Шульц удивил ее, равно как и майора, сказав:
      - Krieg ist Scheisse. - Он удивил Людмилу еще больше, когда произнес те же слова по-русски: - Война - дерьмо!
      Колхозники окружили Шульца, стали хлопать его по спине, совать ему в руки и карманы гимнастерки сигареты и даже махорку.
      Повернувшись к Егеру, Людмила указала на колхозников и его стрелка:
      - Вот поэтому мы перестали воевать с немцами, которые не воюют с нами. И поэтому я могу гарантировать, что вам не причинят зла.
      - Мне нравятся ваши слова, и к тому же выбор у нас действительно невелик. - Егер махнул рукой в сторону ее верного "кукурузника": - Эта неуклюжая штучка выдержит троих?
      - Без комфорта, но выдержит, - ответила Людмила, едва сдерживая злость по поводу того, как майор обозвал ее самолет.
      - А откуда вы знаете, что, когда самолет поднимется в воздух, мы не заставим вас лететь в направлении немецких частей?
      - У меня не хватит горючего, чтобы долететь туда. К тому же самое большее, что вы можете заставить меня сделать, - это упасть на землю и убить нас всех. Я не полечу на запад.
      Майор где-то в течение полуминуты изучающе глядел на Людмилу, при этом ироническая улыбка не сходила с его лица. Потом он медленно кивнул:
      - А вы - хороший солдат.
      - Да, - спокойно согласилась летчица. Она почувствовала, что надо ответить на комплимент: - И вы - тоже. Так что вы должны понимать, почему нам нужно знать, как вы уничтожили танк ящеров.
      - Это было нетрудно, - вступил в разговор Шульц. - У них замечательные танки, это факт. Но танкисты из них еще хуже, чем из ваших Иванов.
      Скажи он это по-русски, сразу бы лишился всего завоеванного у колхозников расположения. А так Шульц лишь удостоился сердитого взгляда Людмилы да еще Климента Павлюченко, который, похоже, немного понимал по-немецки.
      - Он прав, - сказал Егер, и это еще больше расстроило Людмилу, поскольку она понимала, что к суждениям майора нужно относиться серьезно. - Вы, летчица, не можете отрицать, что наши танковые войска гораздо лучше, чем ваши, иначе мы никогда бы не смогли воевать на наших "Т-3" против ваших "KB" и "Т-34". Ящеры обладают еще меньшим мастерством, чем вы, русские, но у них настолько хорошие танки, что им это не особо и нужно. Если бы у нас были такие же машины, мы бы их разбили.
      "Обычная немецкая самонадеянность, - подумала Людмила. - Сознавшись, что ящеры уничтожили его роту, рассуждает о недостатках врага".
      Она резко махнула в сторону самолета:
      - Вам обоим придется сесть в переднюю кабину. Плечом к плечу. Если хотите, свои пистолеты можете взять с собой. Я не собираюсь отнимать у вас оружие. Но я надеюсь, что вы оставите винтовку здесь. Она там не... - Людмиле пришлось показать жестами слово "поместится". - А здесь винтовка может пригодиться колхозникам против ящеров.
      Шульц бросил взгляд на Егера. У Людмилы немножко отлегло от сердца, когда она увидела, как майор едва заметно кивнул. Шульц торжественно передал Клименту Павлючен-ко винтовку. Поначалу удивившись, председатель колхоза заключил немца в медвежьи объятия. Вырвавшись из них, Шульц обшарил свои карманы, отдав все винтовочные патроны. После этого занес ногу на выступ фюзеляжа и взобрался в "У-2".
      Вслед за ним в кабину влез Егер. Пространство, куда они втиснулись, было настолько узким, что они смогли там устроиться, лишь обнимая друг друга.
      - Герр майор, не хотите ли меня поцеловать? - спросил Шульц.
      Егер хмыкнул.
      Сама Людмила забралась в заднюю кабину, где были рычаги управления самолетом. По ее сигналу один из колхозников раскрутил пропеллер "кукурузника". Неприхотливый мотор ожил сразу.
      Увидев, что все колхозники отошли от взлетной полосы, Людмила отпустила тормоза и двинула руль вперед. "Кукурузнику" потребовался более длительный разбег, чем ожидала Людмила, пока он оторвался от земли. Безропотный трудяга в обычных условиях, сейчас самолет летел вяло, правильнее сказать, с ленцой. Как-никак, груз на его борту более чем втрое превышал норму. Но он все-таки летел.
      Они медленно двигались на север, оставляя позади удаляющиеся колхозные домики.
      - Полная боевая готовность! Это касается вас обоих, - предупредил Крентел из танковой башни.
      - Будет исполнено, командир! - отозвался Уссмак. Водителю хотелось, чтобы их новый командир танка заткнулся и позволил экипажу выполнять свои обязанности.
      - Будет исполнено!, - вслед за ним произнес Телереп. Уссмак искренне завидовал стрелку, умевшему убирать из голоса малейший намек на насмешку. Комментарии Телерепа, которые тот отпускал за глаза, заставили бы стухнуть от бешенства любое яйцо, но, когда командир был рядом, стрелок являл собой образец почтительности.
      Самцы Расы учились проявлять уважение к вышестоящим с самых ранних дней, однако даже по самым высоким меркам Телереп был необычайно любезен. Возможно, его насмешки над. Крентелом, сделанные вполголоса, были реакцией на непомерное тщеславие командира. Ведь Телереп никогда не говорил с такой интонацией о Вотале ни до, ни после его гибели.
      Мысли о Вотале напомнили Уссмаку о Больших Уродах, убивших его, и это воспоминание лучше любых предупреждений Крентела подстегнуло внимательность водителя. Туземцы Тосев-3 быстро сообразили, что в открытом сражении противостоять Расе они не могут. Усвоенный туземцами урок должен был заставить их сложить оружие и покориться. Так обещали офицеры солдатам, когда начались сражения.
      Обещание оказалось поспешным. Большие Уроды перестали бросать своих солдат на самолетах и танках на убой, но не перестали сражаться. Поэтому сейчас танковое подразделение Расы прочесывало холодную русскую равнину в поисках отряда тосевитских партизан, которых за день до этого обнаружил разведывательный спутник.
      В воздухе раздалось протяжное завывание.
      - Ракеты! - крикнул Телереп.
      Уссмак уже захлопнул люк у себя над головой. Металлический лязг, раздавшийся через несколько секунд в шлемофоне, сообщил, что Крентел сделал то же самое. Уссмак одобрительно оскалился: вопреки их с Телерепом предположениям новый командир не был полным идиотом.
      Вокруг танка посыпались снаряды ракетного залпа. Их взрывы вздыбили землю, залепив Уссмаку один из наблюдательных перископов. Лишившись возможности вести обзор местности, на слух он мало что мог определить. Но если бы танк подбили, Уссмак узнал бы об этом первым.
      Тем временем Крентел связался с базой.
      - Дальность пусковой установки две тысячи двести, азимут сорок два, скомандовал он. - Стрелок, пошлите Большим Уродам в ответ два фугасных снаряда! Это заставит их хорошенько подумать, прежде чем снова пытаться атаковать наши танки.
      - Два фугасных снаряда. Будет исполнено, - бесстрастным голосом повторил Телереп.
      Дважды громыхнула большая пушка, другие танки подразделения также выстрелили, но лишь по одному разу.
      "Все эти командиры - дураки, - подумал Уссмак, - а Крентел - дурак вдвойне. Большие Уроды, выпустившие снаряды, вряд ли находятся возле пусковой установки. Если у них хватает мозгов, они наверняка произвели запуск с помощью дистанционного механизма, соединенного с установкой длинным электрическим проводом".
      - Водитель, принять азимут сорок два, - раздалась команда Крентела. - Я хочу прикончить эту бандитскую шайку! Им не удастся действовать безнаказанно на территории, контролируемой Расой!
      - Азимут сорок два. Будет исполнено, - ответил Уссмак.
      - Тщательно следите за дорогой, - прибавил командир. - Здесь могут быть мины. Наш танк, как и любой другой, ценен для Расы. Проявляйте повышенное внимание.
      - Будет исполнено, - повторил Уссмак. Ему хотелось, чтобы Крентел перестал суетиться, будто самка в ожидании своей первой пары яиц. Как прикажешь следить за дорогой, когда приходится вести машину почти вслепую? Он не хотел открывать люк: еще рано. У Больших Уродов была привычка производить второй залп как раз в тот момент, когда солдаты Расы успевали перевести дыхание после первого.
      Но даже если бы он двигался, высунув голову в люк, вряд ли ему бы удалось разглядеть закопанную мину. Тосевиты здорово умели прятать мины под листьями, камнями или под всевозможным хламом, валяющимся вокруг с прошлых боев. Уссмак с облегчением вспомнил, что тосевитские мины рассчитаны на то, чтобы выводить из строя слабые и неуклюжие машины, которые производили Большие Уроды. Даже если бы такая мина взорвалась под его танком, вряд ли она могла причинить машине большой вред. Хотя как знать.
      И действительно, на подразделение танков обрушились новые ракеты. Должно быть, Крентел открывал свой люк на башне, ибо Уссмак слышал, как командир вновь поспешно его закрыл. Водитель удивленно отставил челюсть: "Нет, все-таки новый командир не отличается сообразительностью. Хотя, если повезет, научится".
      На полпути между танком и тем местом, откуда туземцы запускали свои ракеты, показались несколько невысоких тосевитских деревьев. Их листва была более тусклой, чем у деревьев на Родине. Уссмак хотел было предупредить Телерепа, чтобы тот угостил деревья пулеметной очередью, но решил смолчать. Телереп превосходно знал свое дело. К тому же...
      - Стрелок, следите за теми деревьями! Не успел Уссмак подумать о том, что Крентел отдаст ненужный приказ, как командир действительно его отдал.
      - Будет исполнено, командир!
      И вновь Телереп продемонстрировал совершенное умение подчиняться.
      Уссмак тоже вел наблюдение за деревьями. Ненужность приказа еще не делала этот приказ глупым. Если бы он сам был бандитом Больших Уродов, то разместил бы деревьях своих солдат, чтобы наблюдать за противником.
      Если прежде Крентел словно читал мысли Уссмака, то теперь их прочел Телереп. Стрелок дал очередь по деревьям. Ему повезло: он убил одного или двух Больших Уродов и вспугнул еще нескольких. Уссмаку не хотелось бы самому оказаться сидящим, притаившись, на дереве, когда вокруг свистят пули.
      Под деревьями что-то зашевелилось, и Уссмак это заметил. Телереп тоже. Пулемет послал туда порцию трассирующих пуль. Потом Уссмак крикнул:
      - Прекратить огонь!
      Поток пуль уже прекратился: Телереп очень хорошо знал свое ремесло.
      - Почему перестали стрелять? - сердито спросил Крентел.
      - Командир, там находится не Большой Урод. Это одно из их домашних животных, - спокойным тоном ответил стрелок. - Убивать животных - напрасная трата боеприпасов. Кроме того, для существа, покрытого шерстью, оно довольно симпатичное.
      - Да, похоже, - ответил Крентел.
      Уссмак был согласен с Телерепом. Он уже видел нескольких таких животных и решил, что они куда более приятны, чем их хозяева. Эти животные были изящными и к тому же отличались дружелюбием. Он слышал, как солдаты из другого подразделения приманили одного такого зверька на сырое мясо и оставили жить у себя.
      - И все же я думаю, что нам надо убить это существо, - сказал Крентел.
      - Пожалуйста, командир, не надо! - в один голос попросили Уссмак и Телереп. Стрелок добавил:
      - Смотрите, какое приятное создание! Оно идет прямо к нам и не боится нашего танка.
      - Это не делает его приятным, - заметил Крентел. - А скорее, говорит о его глупости.
      Однако он не стал приказывать Телерепу убивать тосевитское животное.
      Приняв молчание командира за знак согласия, Уссмак снизил скорость, чтобы дать животному возможность приблизиться. Кажется, это понравилось зверю. Животное раскрыло пасть, словно самец Расы, когда он смеется. Уссмак знал, что сейчас это животное издает резкие, отрывистые звуки, хотя и не мог их слышать через броню танка. Животное побежало прямо к машине.
      Это заставило Уссмака задуматься: "А может, животное действительно настолько глупое, как говорил Крентел?" Затем водитель заметил, что к спине твари привязан квадратный пакет, из которого торчит цилиндрический стержень. Прежде он ничего подобного на этих животных не видел, и это насторожило его.
      - Телереп! - резко сказал Уссмак. - Думаю, что нам действительно лучше застрелить это животное.
      - Зачем? Почему? - недоуменно спросил стрелок. - Оно же...
      Должно быть, теперь и он заметил пакет на спине тосевитского зверька, ибо фраза оборвалась на полуслове и застрекотал пулемет.
      Но было слишком поздно. К тому времени животное уже находилось совсем близко от танка. И вдруг оно с необычайной скоростью бросилось прямо под правую гусеницу, хотя Уссмак и попытался в последнее мгновение повернуть машину в сторону. Мина взорвалась, превратив животное в красное месиво.
      У Уссмака возникло ощущение, словно какой-то Большой Урод ударил его в основание хвоста тяжелым, кованым сапогом. Правый бок танка приподнялся и тут же с грохотом упал вниз. Вокруг водителя во все стороны полетели осколки горячего металла, один из которых прожег ему руку. Уссмак протяжно вскрикнул, потом начал кашлять от пены огнетушителя, хлынувшей в отсек.
      Уссмак подвигал рукой. Ранена, но действует. Он проверил управление. Рукоятка дернулась, и ужасный скрежет послышался с правого борта машины. От ярости Уссмак щелкнул челюстями, ругаясь самыми последними словами, какие только знал. Потом он сообразил, что Крентел и Телереп оба орут:
      - Что случилось? Ты в порядке? Что с танком?
      - У нас взрывом снесло гусеницу, пусть духи блаженной памяти Императоров навсегда проклянут тосевитов, - ответил Уссмак. Он глотнул ртом воздух пополам с остатками пены и сообщил более спокойным тоном: - Командир, наш танк поврежден. Полагаю, у нас нет иного выбора, кроме как покинуть его.
      С этими словами он рванул крышку люка у себя над головой.
      - Пусть будет исполнено, - согласился Крентел. И добавил злорадно: - Я же говорил вам, что нужно убить этого тосевитского зверя!
      Поскольку командир был прав, его упрек жалил еще сильнее. Но от этого, по мнению Уссмака, как командир танка Крентел не становился лучше.
      Водитель с трудом выбрался из отсека - правая рука отказывалась выдерживать вес тела. Уссмак соскользнул вниз, прячась с левой стороны танка. Интересно было бы посмотреть, что сделала мина с другой гусеницей, но ради этого не стоило высовываться и обходить танк со стороны деревьев. Где-то в укрытии залегли Большие Уроды с оружием. Это Уссмак знал столь же наверняка, как имя Императора.
      И действительно, из-за деревьев полетели пули, отскакивая от брони. Крентел зашипел от боли.
      - Командир, с вами все в порядке? - спросил Уссмак. Он по-прежнему не считал нового командира достойным преемником Встала, но как-никак Крентел был одним из Расы.
      - Нет, со мной не все в порядке! - резко ответил Крентел. - Как со мной может быть все в порядке, если в руке дыра, а мои подчиненные - недоумки?
      "Жаль, - подумал Уссмак, - что вместо руки тебе не заехало в голову". Подчиненные оказывали неукоснительное почтение своим начальникам: таков был образ жизни Расы. Но образ жизни Расы налагал обязанности и на начальников. Они уважали своих подчиненных за преданность. Те же, кто этого не делал, навлекали на себя несчастья.
      Вместе с Уссмаком и Крентелом Телереп тоже прижался к защищающему их борту. Стрелок дернул вверх-вниз свой левый глаз, который глядел на Уссмака, показывая, что он думает о командире. Крентел оставался безучастным к раздражению, вызванному им у экипажа.
      Несколько танков их подразделения остановились и повели по деревьям шквальный огонь. Град пуль и фугасных снарядов был настолько мощным, что деревья вспыхнули. Но когда Уссмак чуть высунулся, чтобы влезть в танк, остановившийся возле их подбитой машины, вокруг него вновь засвистели тосевитские пули.
      Он слышал, как одна из пуль попала в цель с каким-то глухим звуком. Уссмак не мог оглянуться: в это время он пробирался через передний башенный люк и чуть не свалился на голову водителю, тот выругался.
      - Только что попали в одного из ваших, - сообщил он. - Ему уже не встать.
      "Неужели?.." - мелькнула в голове Уссмака безумная мысль.
      Нет, Крентел, громко ругаясь, уже находился в башне. "Телереп", - понял Уссмак, и его обожгло болью. Они вместе учились, вместе с Воталом воевали на своем танке среди этих равнин, которым не было конца. Вотал мертв, не стало ни танка, ни Телерепа. А вот Крентел с его брюзжанием остался.
      - Эти проклятые Большие Уроды все лучше и лучше устраивают засады, сказал водитель подобравшего их танка.
      Уссмак не ответил. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким. Все, кто окружал Уссмака, исчезли, словно упавшие кусочки мозаики, и он почувствовал в душе пустоту.
      Танк вновь двинулся, и это было разумно. Нечего задерживаться дольше, чем нужно: тосевитам не требуется много времени, чтобы выкинуть какую-нибудь новую каверзу.
      Пустота была в душе, но не снаружи. Водительский отсек был настолько тесным, что там едва хватало место для двоих. Хуже было то, что все вокруг, начиная от сопла огнетушителя, до скобы, удерживающей на стене личное оружие водителя, оказалось жестким и имеющим острые края. Уссмак никогда этого не замечал, пока сам сидел в водительском кресле. Естественно, кресло было мягким, с пристяжными ремнями. Сейчас же он был просто груз, который бросает из стороны в сторону.
      - Скверно все обернулось для вашего товарища, - сказал водитель танка, переходя на более высокую скорость. - Как они подбили вашу машину?
      Уссмак начал рассказывать про тосевитское животное с миной на спине и про то, какую дорогую плату они заплатили за минутную доброту. Пока он говорил, у него перехватило дыхание. Уссмак не мог решиться рассказать даже своему товарищу по подразделению о том, что он думает о Крентеле или о Телерепе. Он беспомощно зашипел. Опять все та же пустота вокруг...
      - Да, я знаю зверей, о которых вы говорите, - заметил водитель. - Теперь, думаю, нам придется убивать их, как только увидим, раз Большие Уроды стали привешивать им на спину мины. Скверно!
      - Да, - ответил Уссмак и вновь умолк.
      Грохот, грохот, грохот... Вскоре водитель издал резкий, недовольный звук.
      - Они исчезли, - сказал он. Очнувшись, Уссмак спросил:
      - Кто исчез?
      Он был лишен возможности что-либо видеть сквозь смотровые перископы и не знал, что творится снаружи.
      - Большие Уроды. Остались лишь две поврежденные установки для их вонючих ракет. Даже трупов нет. Должно быть, оттащили своих мертвецов подальше, затем скрылись.
      Водитель выключил внутреннюю связь, затем тихо прибавил еще одну фразу:
      - Вся эта поездка сюда оказалась впустую. Впустую. Это слово эхом отдалось в голове Уссмака. Впустую Крентел приказал им повернуть. Впустую подбили его танк. Впустую Телереп получил пулю. Впустую он, Уссмак, лежал сейчас, скрючившись на стальном полу, как кусок консервированного мяса. Впустую...
      Глава 7
      Сэм Иджер высунулся из-за почерневшей груды кирпичей, которые еще совсем недавно были задней стеной ателье химчистки. Ее вывеска валялась посреди Мейн-стрит. Иджер спешно пригнулся опять. В воздухе, рыча, двигался вертолет ящеров. "Космические Захватчики" (именно так, называя их с большой буквы, думал о них Сэм) пытались выбить американские войска из Эмбоя и загнать в западню у берега Грин-ривер. Там люди окажутся легкой добычей.
      В небе раздался шум - Иджер тут же распластался на траве. Этот урок он усвоил еще до принятия присяги. Затем он "закрепил" пройденное, увидев, как парня, что находился в нескольких футах от него и не поторопился слиться с землей, превратило в кровавое месиво.
      Однако шум исходил от поршневых двигателей двух "ястребов" - истребителей "Р-40", летевших наперехват вертолету. Застрочили пулеметы истребителей. Иджер снова высунул голову. Вертолет отстреливался, делая разворот и намереваясь скрыться. Реактивные самолеты ящеров были почти неуязвимы, но транспортные вертолеты - совсем иное дело.
      - "Ястребы" со свистом пронеслись мимо вертолета - один справа, другой слева. Они совершили крутой вираж и снова устремились в атаку, но этого не потребовалось. У машины ящеров из мотора вырвался дым, и вертолет приземлился, почти упав на землю. Выбравшиеся оттуда ящеры разбежались в разные стороны.
      Иджер нахмурился, наблюдая, как ящеры покидают поврежденный вертолет.
      - Наши слишком быстро улетели, - недовольно обронил он. - Не смогли их уложить.
      Остолоп Дэниелс щелкнул затвором своей винтовки "спрингфилд", вставляя туда новый патрон.
      - Похоже, доканчивать придется нам, верно? Несмотря на жирок, он резво побежал вперед. Иджер поспешил вслед за Остолопом. У него теперь тоже была винтовка, доставшаяся ему от человека, которому она больше никогда не понадобится. На ферме, где Сэм вырос, он стрелял из отцовского ружья двадцать второго калибра по консервным банкам, сусликам и пролетавшим мимо воронам. Боевое оружие оказалось тяжелее и с более сильной отдачей, но это было не главным, что отличало те давно прошедшие дни от нынешних. Когда Сэм стрелял по жестянкам, сусликам или воронам, те не отстреливались.
      Где-то поблизости от пересечения Мейн-стрит с шоссе - 52 зарокотал тяжелый пулемет. От вертолета ящеров посыпались осколки, ярко вспыхивая в лучах солнца. Сами ящеры укрылись с быстротой и проворством, присушим земным ящерицам. Вскоре они открыли ответный огонь.
      Кажется, там, за узорчатой оградой, что-то шевельнулось. Иджер не стал терять времени. Он прижал винтовку к плечу и выстрелил. Прежде чем снова взглянуть в сторону ограды, он переполз на новую позицию. Теперь там ничего не двигалось.
      В воздухе опять раздался гул, на этот раз с юго-запада. Иджер выстрелил в приближающийся вертолет, но тот был слишком далеко. Из-под брюха машины вырвалось пламя. Закричав от страха, Иджер зарылся лицом в траву и грязь.
      Вокруг него начали падать ракеты - огненные струи хлестали по американским позициям. Тяжелый пулемет умолк.
      Еще один звук, послышавшийся в небе, означал возвращение "ястребов". Их пулеметы ударили по второму вертолету. На этот раз ребята сделали свою работу как следует. Машина упала на бок и превратилась в огненный шар. В синеву неба пополз дым. Дыма было меньше, чем когда горели подбитые самолеты людей: ящеры использовали более чистое топливо. Но сейчас горело не только топливо. Сиденья, краска, боеприпасы, тела команды... все превращалось в дым.
      С криками "ура" американцы кинулись на ящеров.
      - Осторожнее, вы, дурачье! - орал сержант Шнейдер, пытаясь перекричать шум сражения. - Пригибайтесь!
      И словно в подтверждение его слов, кто-то из солдат упал, раскинув руки.
      "Ястребы" вернулись, чтобы прикончить оставшихся на земле ящеров. Из-за валуна, что находился на лужайке посреди Мейн-стрит и отмечал место, где когда-то выступал Линкольн, вылетела и взвилась огненным столбом ракета.
      "Р-40" попытался ускользнуть, но мастерства не хватило. Ракета сбила самолет.
      - Будь я проклят, если это зрелище не напоминает фейерверк в День независимости, особенно весь этот грохот, - сказал Дэниелс.
      - Она летела так, словно у нее были глаза, - произнес Иджер, раздумывая над маневрами ракеты в воздухе. - Интересно, как им удается такое?
      - Сейчас меня больше волнует, буду ли я живым завтра в это же время, ответил ему Остолоп.
      Иджер кивнул, однако червь любопытства продолжал его точить. Он вспомнил, что в "Эстаундинге" не раз писалось о самонаводящихся ракетах. В тот вечер, когда впервые появились космические захватчики, Сэм понял, что жить среди мира научной фантастики - вещь куда более странная и несравненно более опасная, чем просто читать об этом.
      В небе послышались какое-то шипение, свист: звук напоминал подходящий к станции поезд. Среди наступавших ящеров разорвался артиллерийский снаряд, затем другой и третий. Вверх взлетели фонтаны земли. Вражеский огонь утих. Иджер не знал, что с ящерами: убиты, ранены или это просто маневр, но он воспользовался передышкой, чтобы подползти к ним поближе. И заодно - к тому месту, куда падали снаряды. Лучше бы эта мысль не приходила к нему в голову, однако Сэм продолжал ползти.
      Над головой промчался самолет ящеров, направляясь на восток. Иджер сжался, однако пилот не стал тратить время настоль ничтожную цель, как одиночный солдат. Несомненно, его больше интересовала батарея полевой артиллерии. Снаряды продолжали падать еще где-то в течение минуты, может двух, затем пушки разом смолкли.
      Однако к этому времени Иджер вместе с остальными американскими солдатами уже пробрались к позиции ящеров.
      - Сдавайтесь! - закричал сержант Шнейдер.
      Иджер был уверен, что сержант напрасно старается: откуда этим ящерам знать английский? Да хотя бы и знали, неужели они сдадутся? Из всех известных Иджеру народов они больше всего напоминали японцев - по крайней мере, были такими же низкорослыми я любили подлые атаки. Японцы ни за что не сдавались, с чего бы это делать ящерам?
      Кто-то из этих тварей все же немного знал английский.
      - Не ссдаваца, - послышалось в ответ сухое шипение, от которого у Иджера волосы встали дыбом.
      Автоматная очередь добавила восклицательный знак.
      Стреляли совсем неподалеку. Иджер выхватил гранату, выдернул чеку и метнул в том направлении. Граната полетела к забору из бетонных плит, за которым, видимо, скрывались нежелавшие сдаваться ящеры.
      Граната с грохотом взорвалась. Прежде чем стихло эхо, Иджер подскочил к серому забору. Он поднял винтовку над головой и вслепую несколько раз выстрелил. Если вражеский солдат не был серьезно ранен, Сэм хотел нагнать на него как можно больше страху. Затем он перемахнул через ограждение и оказался в начале узкого прохода.
      Ящер корчился на земле. Он был очень тяжело ранен. Его красная, почти как у людей, кровь заливала гравий дорожки. Желудок Иджера стало медленно стягивать петлей. Сэм никогда не думал, что предсмертные муки существа из другого мира так подействуют на него. Раненый пришелец бормотал что-то на своем непостижимом языке. Иджер не знал, что это может означать: проклятие или мольбу о пощаде. Ему хотелось лишь избавить чужака от страданий и заставить умолкнуть. Иджер поднял винтовку и выстрелил ящеру в голову.
      Пришелец один или два раза дернулся, затем застыл. Иджер с облегчением вздохнул. Он слишком поздно подумал о том, что у ящеров мозг совсем не обязательно должен располагаться в голове. Интересно, приходила ли подобная мысль кому-либо из солдат, что сражались поблизости? Скорее всего нет: поклонников научной фантастики было не так уж много. А поскольку атака удалась, подобное обстоятельство не имело значения.
      Он наклонился над чешуйчатым трупом и поднял автомат ящера. Сэма удивило, насколько легким было оружие пришельцев. "Кому-нибудь, - подумал он, обязательно нужно разобрать эту штуку по частям и докопаться, как она действует".
      - Эй, ящеры, сдавайтесь! Бросайте ваше оружие! Прекратите сопротивление, и мы не причиним вам вреда! - вновь прокричал сержант Шнейдер.
      Иджер подумал, что сержант зря дерет глотку, но вражеский огонь стих. Сэм перелез обратно через забор.
      Сержант Шнейдер вышел вперед, размахивая чем-то белым. Иджер увидел, что это неизвестно откуда взявшаяся наволочка, привязанная к винтовке. Сержант размахивал своим импровизированным флагом в направлении дома, где укрылись оставшиеся в живых ящеры. Затем Шнейдер сделал властный жест, который любой землянин понял был правильно: выходите.
      За спиной Иджера послышался голос Остолопа Дэниелса:
      - Ему следует дать медаль "За отвагу".
      Иджер кивнул, стараясь не показывать своего волнения.
      Сержант Шнейдер стоял и ждал: его большие ноги были широко расставлены, а живот перевешивался через ремень. Он выглядел так, словно уничтожил троих таких вражеских солдат, как тот, кого уложил Иджер. Вид у сержанта был суровый. Видя пренебрежение Шнейдера к автоматам ящеров, Сэм ощутил гордость от своей принадлежности к нации, способной рожать таких людей.
      После грохота сражения тишина казалась странной, неуместной, почти пугающей. Эта жуткая пауза длилась примерно тридцать секунд. Затем отворилась дверь одного из домов, откуда ящеры вели ответный огонь. Дуло винтовки Иджера моментально повернулось в том направлении. Шнейдер поднял руку, приказывая американцам не стрелять.
      Из проема медленно вышел вражеский солдат. Он не бросил своего оружия, но держал автомат за ствол. Подобно сержанту Шнейдеру, он тоже прикрепил к другому концу что-то белое. Вид этой тряпки был знаком Иджеру, и ему понадобилось не много времени, чтобы сообразить, что же это такое. Сэм разразился диким хохотом.
      - Что там прицеплено? - спросил Остолоп Дэниелс. Между приступами смеха Иджер с трудом ответил:
      - Впервые вижу, чтобы кто-то сооружал флаг перемирия из женских трусиков.
      - Ну да?
      Остолоп вгляделся и затем тоже покатился со смеху.
      Если импровизированный белый флаг и доставил удовольствие сержанту Шнейдеру, то он не подал виду, лишь махнул вражескому солдату: иди сюда.
      Солдат пошел, двигаясь осторожными шагами. Когда он оказался примерно в двадцати футах от Шнейдера, сержант указал на автомат, потом на землю. Он проделал это два или три раза, пока солдат ящеров, испытывая еще большую нерешительность, не оставил свое оружие на земле.
      Шнейдер снова показал ему жестом: иди сюда. Солдат подошел. Когда рука сержанта оказалась у него на спине, он вздрогнул, но не попытался убежать. Воин пришельцев доходил Шнейдеру до середины груди. Сержант повернулся туда, где прятались остальные ящеры.
      - Видите? Вам не причинят зла. Сдавайтесь!
      - Боже мой, они действительно сдаются, - прошептал Иджер.
      - С ума сойти! - поддакнул Остолоп Дэниелс.
      Ящеры вышли из своих укрытий. Иджер увидел, что их всего пятеро, причем двое были ранены и опирались о плечи своих товарищей. Солдат, сдавшийся первым, что-то прокричал им. Трое бросили автоматы на землю.
      - Что же нам делать с ранеными ящерами? - спросил Иджер. - Если их считать настоящими военнопленными, тогда мы должны обращаться с ними должным образом и проявлять о них заботу. Но кого вызывать: врача или ветеринара? Черт побери, ведь мы даже не знаем, способны ли они есть нашу пищу.
      - Честно говоря, меня это не волнует, - невозмутимо ответил Дэниелс. Здорово, что мы их взяли в плен. Не столько из-за того, что можно вытянуть из них какие-то сведения. Просто если уж они захватили в плен столько людей, будет по-честному, если и мы сделаем то же самое.
      - Согласен, - кивнул Сэм.
      Он подумал об участи остальных игроков команды "Дека-тур Коммодорз". Что с ними? Помня о том, как ящеры расстреляли поезд, трудно было надеяться на благополучный исход.
      Вместе с остальными солдатами Сэм поспешил на сигнал сержанта Шнейдера, велевшего заняться дальнейшей участью военнопленных. После капитуляции ящеры оказались на удивление сговорчивыми, стремились как можно лучше понять и выполнить подаваемые жестами команды. Даже Космическим Захватчикам было достаточно легко расшифровать смысл движений, означавших "стой" и "иди".
      - Нужно переправить этих чешуйчатых сукиных сынов отсюда в Эштон, причем побыстрее, прежде чем здесь окажется их подкрепление, - сказал сержант Шнейдер. Он выбрал шестерых солдат: - Ты, и ты, ты тоже, ты тоже, еще ты и ты.
      Среди этих "ты" Иджер оказался четвертым, а Остолоп Дэниелс - пятым.
      - Отправляйтесь к автобусу, который привез нас сюда, и везите их на нем. Мы окопаемся и будем надеяться, что люди появятся здесь раньше, чем ящеры решатся на новую атаку. Если Богу будет угодно, вы сможете выгрузить их в Эштоне и через несколько часов вернуться назад. А сейчас двигайте, да так, чтобы задницы сверкали.
      Окруженные с обеих сторон людьми, в руках которых были заряженные винтовки с примкнутыми штыками, ящеры пробирались через развалины к желтому школьному автобусу, реквизированному для перевозки личного состава. Иджер предпочел бы везти пленных в подобающем армейском грузовике цвета хаки, но в таком городишке, как Эштон, в распоряжении армии имелся лишь школьный автобус.
      Ключ зажигания по-прежнему торчал на своем месте. Отто Чейз поглядел на него с определенной долей беспокойства.
      - Кто-нибудь из вас умеет водить эту большую керосинку? - спросил бывший рабочий цементного завода.
      - Допустим, мы с Сэмом могли бы попытаться, - сказал Остолоп Дэниелс, глянув сбоку на Иджера.
      Бывший игрок в бейсбол надул щеки, как бурундук, едва удерживая смех. Проведя полжизни в автобусах, помогая их чинить на обочинах дорог, толкая, когда не заводился мотор, он знал о них почти все. Остолоп же вообще путешествовал на автобусах с тех самых пор, когда они только появились.
      Дэниелс подождал, пока солдаты загонят ящеров на широкое заднее сиденье, потом завел мотор, развернул автобус на узенькой улочке, где большинство людей не решились бы разворачиваться, и покатил в Эштон.
      Остолоп держался в стороне от больших автострад, предпочитая проселочные дороги. Так было меньше шансов оказаться замеченными с воздуха. Повысив голос, чтобы его было слышно сквозь шум мотора, он сказал:
      - Напоминает мне Францию в восемнадцатом году, где-нибудь возле передовой. В одном месте все разворочено, а пройдешь каких-то пятьсот ярдов - там вообще о войне никто не слышал.
      "Картина совпадает", - подумал Иджер. Большинство ферм, разбросанных среди перелесков между Эмбоем и Эштоном, не пострадали от вторжения. На нескольких полях работали люди в комбинезонах и широкополых шляпах. То тут, то там паслись коровы - черные и белые пятна, ярко выделяющиеся на фоне сочной зеленой травы и созревающего урожая. Жизнь неспешно шла своим черёдом, словно ближайшие ящеры находились в десятке миллиардов световых лет отсюда.
      Однако иногда автобус проезжал мимо бомбовых воронок. По сторонам от них, на теплом летнем солнце, коптились распухшие трупы коров. А некогда чистенькие фермерские домики больше не были ни чистенькими, ни домиками в привычном смысле слова, а более напоминали следы игры гигантов в городки. Жирные вороны, потревоженные тарахтеньем автобуса, взмывали в воздух, негодующе каркая из-за прерванного пиршества.
      Четверо здоровых ящеров делали все, что в их силах, оказывая помощь двум своим раненым собратьям. Сделать удалось не много: люди лишили ящеров их поясов, которые вместе со шлемами составляли все одеяние пришельцев. Никто ведь не знал, какие смертоносные диковинки могут скрываться внутри этих поясов и шлемов.
      Иджер никогда не задумывался о том, что могут чувствовать Космические Захватчики, если их ранили и взяли в плен существа, столь же чуждые им, как и они людям. Ящеры не казались ему всемогущественными или злобными. Они про сто выглядели встревоженными. На их месте он бы чувствовал себя не лучше.
      Сэм взял один из поясов и начал открывать кармашки. Вскоре он обнаружил что-то, напоминающее бинт, обернутое в какой-то прозрачный материал, более мягкий и гибкий, чем целлофан. Иджер решил: уж если эта штука содержит какую-нибудь смертоносную диковину, он скорее съест свою каску. Сэм пробрался к остальным солдатам, которые по-прежнему держали ящеров под прицелом своих винтовок, и протянул перевязочный пакет.
      - Какого дьявола ты это делаешь? - заворчал Отто Чейз. - Не все ли равно, останутся эти проклятые твари в живых или сдохнут?
      - Они военнопленные, и нам стоит обращаться с ними достойно, - ответил Иджер. - К тому же они захватили в плен гораздо больше людей, чем мы - ящеров. Мучить их - просто глупо.
      Чейз что-то пробормотал и уступил. Глаза ящеров бегали от лица Иджера к пакету и обратно. Эти существа напоминали Сэму хамелеона, которого он видел в зоопарке... кажется, в Солт-Лейк-Сити? Может, и в Спокане. Где бы то ни было, теперь это давно ушедшие времена.
      Один из ящеров взял перевязочный пакет в маленькую руку и когтями разорвал упаковку. Он что-то прошипел, и все его сородичи, даже раненые, опустили свои глазные бугорки к полу автобуса и несколько секунд оставались в таком положении. Затем пришелец начал довольно умело перевязывать глубокую рану в боку товарища.
      - Пошарьте в их поясах, - обернувшись через плечо, сказал Иджер. - Может, сумеете найти еще бинты.
      - Он опасался, что и другие солдаты, подобно Чейзу, начнут спорить, но возражений не последовало. Кто-то - он не оборачивался и потому не видел, кто именно, - подал ему еще один пакет, затем еще. Иджер передал их ящерам.
      К тому времени, когда автобус затормозил в Эштоне напротив "Мемориального центра Миллза и Петри", раненые ящеры были закутаны в такое количество перевязочной ткани, что стали похожими на египетских мумии. Люди в военной форме и в гражданских костюмах сновали возле здания из желтого кирпича.
      Остолоп Дэниелс крикнул из открытого окошка водительского отсека:
      - Мы привезли с собой пленных ящеров! Кто знает, какого черта с ними делать дальше?
      Это привлекло всеобщее внимание. Люди со всех ног бросились к школьному автобусу. Начались толчея и препирательства, поскольку те, кто имел более высокое звание, требовали у нижних чинов уступить им место. Первый офицер, поднявшийся в автобус, имел чин полковника. Это был офицер самого высокого ранга, которого Иджер видел в Эштоне. (Когда две недели назад он вступил в армию, самый высокий чин в городке имел сержант Шнейдер.)
      - Расскажи-ка мне, солдат, как вы их взяли? Скорее всего это самые первые пленные ящеры, попавшие к нам в руки.
      У полковника был почти такой же тягучий выговор, как у Остолопа.
      Остолоп сумел рассказать только часть истории, ибо остальные солдаты, и в их числе Иджер, постоянно перебивали его, добавляя собственные подробности.
      Полковник Коллинз (Сэм прочитал его имя на табличке на правом нагрудном кармане) слушал без замечаний. Когда рассказ закончился, ом сказал:
      - Вам, ребята, чертовски повезло. Если бы не те "ястребы", что атаковали вражеские вертолеты, трудно сказать, чем бы для вас все это закончилось.
      Полковник протиснулся между автобусными сиденьями, чтобы поближе взглянуть на пленных. Коллинз стремительно прошел мимо Иджера, остановился возле ящеров и минуты две внимательно их разглядывал. Затем повернулся к солдатам, взявшим их в плен.
      - Не сказать, чтобы особо страшные, как вы считаете?
      - Да, сэр, - ответил вместе с остальными Иджер. Полковнику было примерно столько же лет, сколько Остолопу Дэниелсу. Но на этом да еще на манере говорить сходство между ними кончалось. Коллинз был высокого роста, худощавым, обаятельным и совсем седым. За щекой у него не было табачной жвачки. Без формы Иджер принял бы этого человека за какого-нибудь политического деятеля, например, мэра небольшого городка.
      - Вы, ребята, отличились, - довольно произнес полковник. - Я позабочусь, чтобы вас за это повысили в звании.
      Все заулыбались. Остолоп сказал:
      - Сэр, по правде говоря, больше всех повышения заслуживает сержант Шнейдер, который остался в Эмбое. Иджер энергично кивнул.
      - Тогда я позабочусь, чтобы отметили и его, - пообещал Коллинз. - Всякий раз, когда солдаты хорошо отзываются о своем сержанте в его отсутствие, я склонен думать, что это достойный человек.
      Солдаты усмехнулись, а полковник продолжал:
      - Теперь нам каким-то образом нужно переправить этих ящеров туда, где знающие люди попытаются разобраться в том, что из себя представляют эти твари и что они замышляют.
      - Я помогу доставить их, сэр, - вызвался Иджер. Полковник Коллинэ внимательно поглядел на него холодным и хмурым взглядом:
      - Изыскиваешь лазейку, как бы удрать с передовой, солдатик?
      - Никак нет, сэр! - ответил смущенный, а затем и рассердившийся Иджер.
      "Интересно, - подумал он, - бывал ли сам Коллинз на передовой? Наверное, во время Первой мировой войны". Пестрые ленточки наградных колодок на мундире полковника были для него китайской грамотой.
      - Тогда почему я должен посылать именно тебя? - требовательно спросил Коллинз.
      - Наилучшей причиной, которую я могу назвать, сэр, является то, что я давно увлекаюсь чтением научной фантастики. И я размышлял о людях с Марса и о захватчиках из космоса намного дольше и куда серьезнее, чем любой другой из тех, кого вы можете послать, сэр.
      Коллинз продолжал внимательно смотреть на Сэма, но уже другим взглядом.
      - Черт меня подери, если бы я знал, какой ответ мне нужен, но уж такого я точно не ожидал. Значит, тебе кажется, ты понимаешь этих тварей лучше, чем кто-либо другой, выбранный наугад... Ты это имел в виду?
      - Да, сэр. - Иджер находился в армии недавно, но быстро научился не обещать много, поэтому сейчас решил подстраховаться: - Я надеюсь, сэр, что отчасти это так.
      Офицерам платят жалованье в основном за то, что они быстро принимают решения, а затем последовательно их выполняют. Поразмыслив не более десяти секунд, Коллинз кивнул:
      - Ладно, солдатик. Как тебя зовут?
      - Рядовой Сэмюэл Иджер, сэр, - отдав честь, сказал Сэм.
      Полковник достал небольшую записную книжку и позолоченный механический карандаш. Иджер заметил, что он левша. Черканув имя и фамилию Сэма, Коллинэ тут же убрал книжку.
      - Хорошо, рядовой Иджер. Тут вмешался Остолоп Дэниелс:
      - Сэр, его бы следовало сделать капралом или хотя бы рядовым первого класса. - Когда Коллинз, нахмурившись, обернулся - к нему, бывший тренер как ни в чем не бывало добавил: - Вы же сами говорили, что нас надо повысить в звании.
      Иджер считал, что Остолопу лучше было бы заткнуться, и ждал вспышки гнева. Но вместо этого полковник громко расхохотался:
      - Старого солдата сразу отличишь. Попробуй только сказать мне, что ты не был во Франции четверть века назад.
      - Не стану отпираться, сэр.
      Остолоп произнес эти слова с широкой, открытой улыбкой, которая не позволяла судьям удалять его с поля, какие бы грубейшие ошибки он ни совершал.
      - И не пытайся. - Коллинз вновь переключил свое внимание на Сэма. Хорошо, рядовой первого класса Иджер, ты будешь служить в качестве связного между людьми и этими пленными ящерами, пока их не доставят к начальству в Чикаго. - Полковник снова достал записную книжку и что-то быстро написал. Подав Сэму вырванный листок, он пояснил: - Это распоряжение дает право чикагскому начальству действовать по собственному усмотрению. Они могут либо отослать тебя назад, либо оставить при ящерах, если в качестве связного ты принесешь больше пользы. ,
      - Благодарю вас, сэр! - воскликнул Иджер, засовывая в карман бумажку полковника.
      Эта ситуация напомнила ему тот короткий период, когда Бобби Фьоре играл за команду Олбани. Если бы он не показал сразу, на что способен, его бы вытурили прямо с поля и никогда не дали еще одного шанса показать свою игру. Но у него самого, похоже, времени куда меньше, чем у Бобби. Вероятно, к вечеру они доберутся до Чикаго, хотя одному Богу известно, что это за чикагское начальство и сколько времени придется его разыскивать. В любом случае ему следует побыстрее проявить себя в роли связного. Один способ сделать это был для Сэма очевиден:
      - Сэр, есть ли здесь врач или кто-нибудь из медперсонала, чтобы осмотреть раны двоих военнопленных?
      Коллинз кивнул и зашагал к двери автобуса. Словно по сигналу, все младшие офицеры, дожидавшиеся снаружи, плотно облепили автобус. Величественно поднятая рука Кол-линза остановила натиск. Полковник высунул голову из автобуса и крикнул:
      - Финкельштейн!
      - Да, сэр!
      Тощий человек в очках и с густой гривой нечесаных курчавых волос протискивался сквозь толпу. Коллинз мимоходом бросил Сэму:
      - Он еврей, но замечательный врач.
      Иджера мало волновал этот факт: да хоть негр. И уж точно это совершенно не волновало ящеров. Держа в руках черный саквояж, врач влез в автобус.
      - Кто ранен? - спросил он с сильным нью-йоркским акцентом. Когда он увидел кто, глаза у врача расширились: - Н-да...
      - Пойдемте! - поторопил его Иджер.
      Если уж вызвался отвечать за ящеров, нужно показать, что эта работа тебе по силам. Сэм повел Финкель-штейпа к пришельцам, которые па протяжении беседы новоиспеченного рядового первого класса Иджера с полковником Коллинзом сидели тихо. Сэм надеялся, что эти существа с другой планеты узнают в нем человека, снабдившего их бинтами для перевязки ран. Возможно, они узнали его, поскольку не проявили волнения, когда он привел к ним врача.
      Но стоило Финкельштейну жестом показать, что он хочет сорвать одну из повязок, здоровые ящеры испустили целую серию жутких звуков. Один из вражеских солдат вскочил и вытянул перед собой когтистые руки.
      - Как убедить их, что я не собираюсь сделать им ничего плохого?
      "А откуда мне это знать?" - подумал Сэм. Но если он не найдет ответа, вместо него додумается кто-то другой. Он надеялся на вдохновение, и оно тут же пришло. Иджер отдал свою винтовку Отто Чейзу и закатал рукав.
      - Забинтуйте мне руку, а потом снимите повязку Может, до них дойдет, что вы намереваетесь делать.
      - Что ж, это может сработать, - подумав, согласился Финкельштейн. Он раскрыл саквояж и достал бумажный пакет с бинтом. - Терпеть не могу портить стерильные материалы, - пробормотал он, разрывая бумагу.
      Врач обмотал бинт вокруг руки Иджера. Руки у него были умелые, быстрые и мягкие Ящеры внимательно следили за его действиями.
      Иджер вздохнул и изо всех сил попытался жестами передать наступившее облегчение. Он совершенно не представлял, дошла ли эта идея до ящеров. Финкельштейн снял повязку. Потом попытался вновь приблизиться к раненым пленным. Хотя их здоровые товарищи о чем то шипели между собой, они не предприняли попыток его остановить.
      Конец повязки подался легко.
      - Это не бинт, - сказал врач, обращаясь в равной степени к самому себе и к Иджеру. - Удивительно как он держится. - Финкельштейн размотал повязку дальше и взглянул на рану в боку пришельца: - Думаю, там застрял осколок. Рядовой, подайте мои саквояж. - Врач достал зонд: - Предупредите его, что может быть больно.
      "Кто, я?" - Иджер опять задумался. Он привлек внимание ящеров, ущипнул себя и постарался как можно точнее воспроизвести звуки, которые издавали раненые пленники. Затем он показал на Финкельштейна, на зонд и на рану.
      Финкельштейн медленно ввел зонд. Раненый пришелец сидел очень тихо, затем зашипел и вздрогнул в тот самый момент, когда врач воскликнул:
      - Нашел! Не слишком крупный, да и застрял не особо глубоко. - Врач извлек зонд и взял длинные, тонкие щипцы: - Почти зацепил... еще чуть-чуть... есть!
      Руки Финкельштейна дернулись назад: в щипцах, извлечённых из раны, был зажат полудюймовый осколок. С него на пол автобуса упала капля чужой крови.
      Все пленные, в том числе сам раненый, о чем-то взволнованно заговорили на своем языке. Тот из них, кто до этого угрожал врачу когтями, опустил глаза вниз и стоял, совершенно замерев. Иджер уже видел этот ритуал прежде. "Должно быть, у них это что-то вроде отдания чести", - подумал он.
      Врач начал снова забинтовывать рану, потом остановился и быстро взглянул на Иджера:
      - Как думаете, стоит посыпать ему рану сульфамидом? Не известно, могут ли земные бактерии жить на существе, явившемся Бог весть откуда. Или я рискую отравить ящера?
      "А я-то почем знаю?" - эта мысль снова пришла в голову Сэма первой. Почему врач задает такие вопросы игроку провинциальной бейсбольной лиги, не имеющему диплома медицинского колледжа? Потом он сообразил: в том, что касается ящеров, он может понимать куда больше, чем Финкельштейн. Недолго думая, Сэм ответил:
      - Сдается мне, что они родом с планеты, которая не слишком отличается от нашей, иначе они не стали бы пытаться захватить Землю. Так что нашим микробам они могут понравиться.
      - Да, звучит разумно. Что ж, я обработаю рану. Врач посыпал рану желтым порошком и снова наложил повязку.
      К ним подошел полковник Коллинз:
      - Как справляетесь, док?
      - Благодарю вас, сэр, достаточно успешно. - Финкельштейн кивком указал на Иджера: - Этот человек у вас здорово соображает.
      - Неужели? Хорошо.
      Коллинз снова направился к выходу из автобуса.
      - Извините, рядовой. Я даже не знаю, как вас зовут, - сказал врач.
      - Сэм Иджер. Был рад познакомиться с вами, сэр.
      - Мы отчасти тезки - меня зовут Сэм Финкельштейн. Ну что, Сэм, посмотрим, чем помочь второму раненому пришельцу?
      - Не возражаю, Сэм, - ответил Иджер.
      Когда Йенс Ларсен уезжал из Чикаго, чтобы предупредить правительство о важности работы, которая ведется в Металлургической лаборатории, он меньше всего ожидал, что конечным пунктом его путешествия окажется Уайт-Сал-фер-Спрингс в штате Западная Вирджиния. И проживание в одном отеле с германским поверенным в делах тоже было неожиданностью.
      Тем не менее Йенс жил здесь, в отеле "Гринбрайер", близ знаменитых источников, и опять-таки здесь же жил Ганс Томсен. Когда Соединенные Штаты вступили в войну, Томсена интернировали сюда вместе с дипломатами из Италии, Венгрии, Румынии и Японии. Затем Томсен отплыл в Германию на шведском корабле, залитом огнями, чтобы его по ошибке не потопили подводные лодки. Высокопоставленного немца обменяли на интернированных в Германию американцев.
      Теперь Томсен вновь прибыл сюда. Фактически его номер находился напротив номера Ларсена и их разделял только коридор. В столовой отеля Томсен рокотал на великолепном английском:
      - Да, когда я плыл домой, то очень беспокоился. Но, возвращаясь в Штаты на утлой маленькой шаланде, слава Богу, слишком маленькой и убогой, чтобы стать объектом внимания ящеров, я был спокоен; Меня так одолевала мерекая болезнь, что не было ни минуты на треволнения.
      Все, кто слушал его, громко хохотали; включая и Йенса. Возвращение Томсена в Соединенные Штаты было существенным напоминанием о том, что у человечества есть более важные дела, нежели истребление друг друга. И все же присутствие германского поверенного заставляло Ларсена нервничать. Для него Германия оставалась врагом, даже если силою обстоятельств она была вынуждена оказаться в одном лагере с Соединенными Штатами. Это чувство было схожим с тем, что Йенс испытывал при заключении союза с русскими против Гитлера, только сильнее.
      Но отнюдь не все в Уайт-Салфер-Спрингс придерживались того же мнения, что и Ларсен. Здесь находилось немало высокопоставленных людей, бежавших из Вашингтона, когда правительство рассеялось по разным местам из-за угрозы воздушных налетов ящеров. Говорили, что именно здесь находится а Рузвельт. Йенс не знал, действительно ли это так. .Каждый новый слух говорил о новом местопребывании президента: то снова Вашингтон, то Нью-Йорк, Филадельфия и даже Сан-Франциско. (Йенс не представлял, как президент мог пересечь страну, миновав территории, занятые ящерами.)
      Ларсен вздохнул, подошел к умывальнику и стал проверять, не идет ли горячая вода. Он терпеливо ждал, но струя так и не нагревалась. Продолжая вздыхать, он стал бриться холодной водой, намыливая щеки маленьким кусочком гостиничного мыла и ведя по ним бритвой, которая знавала лучшие дни. Царапины, знаменовавшие конец каждой процедуры бритья, так и подбивали его отпустить бороду.
      Костюмы Йенса измялись. Даже галстуки были мятыми. Он долго добирался сюда, а сервис в гостинице оставлял желать лучшего. Но при всем при том Ларсен .прекрасно знал, что ему повезло. Ни в Вашингтоне, ни в этом курортном местечке никто не слыхал о Джералде Себринге, который отправился на восток не на машине, а поездом.
      Ларсен наклонился, чтобы завязать шнурки. Один из них порвался. Ругаясь на чем свет стоит, физик опустился на одно колено и связал оборванные концы. Вид был уродливый, но Йенс уже убедился, насколько скуден ассортимент в гостиничном галантерейном магазине. Вначале его опустошили дипломаты, затем нагрянувшие американские правительственные чиновники. Ларсен знал: шнурков там нет. Возможно, где-нибудь в городе ему повезет.
      Когда он вышел в холл, то поморщился. Вместе с сернистым запахом источников здесь все еще держался букет запахов, который дипломаты привезли с собой из Вашингтона. "Да уж, возбуждает аппетит перед завтраком!" - горько усмехнулся Йенс, спускаясь в столовую.
      Сам завтрак не особо возбуждал аппетит. Выбирать приходилось между черствым поджаренным хлебом с джемом и кукурузными хлопьями, плавающими в разведенном сухом молоке. Оба варианта стоили по три доллара семьдесят пять центов. Йенсу подумалось, что, уезжая из Уайт-Салфер-Спрингса, ему придется объявить себя банкротом. По военным меркам, он хорошо зарабатывал, а по скудным меркам тридцатых годов - так и вообще был богачом. Но когда вторглись ящеры, инфляция подскочила до самой крыши. Спрос оставался высоким, а его удовлетворение благодаря этим тварям превратилось в чертову карусель.
      Ларсен предпочел хлеб с джемом. Однажды он попробовал порошковое молоко и запомнил этот вкус на всю жизнь. Закончив есть, он оставил на столе жалкие чаевые, с неохотой выделив даже эту мизерную сумму. Выскользнув прежде, чем официант обнаружит свое нищенское вознаграждение, Йенс забрался в машину и проехал пять миль до города.
      Уайт-Салфер-Спрингс был красивым городком. Наверное, он был еще красивее раньше, пока стада грузовиков оливкового цвета не загадили воздух выхлопными газами и не наполнили его ревом клаксонов. Водители отчаянно сигналили друг другу, и это напоминало рев быков, не поделивших дорогу. Противовоздушные орудия, торчащие на каждом перекрестке, тоже не слишком украшали вид.
      Но даже сейчас густо покрытые зеленью волнистые склоны Аллеганских гор, прозрачные воды находящегося рядом Шервудского озера и дымящиеся брызги источников, давших название этим местам, объясняли, почему здесь с давних пор существует президентский курорт. Он возник еще до гражданской войны, когда эти земли были частью Вирджинии и никто не предполагал, что Западная Вирджиния станет самостоятельным штатом.
      Снаружи белоснежное здание церкви с высокой пирамидальной колокольней хранило прежнюю безмятежность, царившую когда-то во всем городе. Но стоило Ларсену войти внутрь, как он понял, что попал в другой мир. Пастор сохранил половину своего кабинета, но это было все, что осталось от прежних времен. Отовсюду доносился стук пишущих машинок, хриплые голос" людей, которым нужно было много сделать и у которых не хватало на это времени. По крепкому деревянному полу деловито гремели тяжелые армейские сапоги.
      Измученный капрал оторвался от печатной машинки. Увидев перед собой штатского человека, он не стал обременять себя даже воинской вежливостью:
      - Чего надо, приятель? Выкладывай и побыстрее.
      - У меня назначена на девять часов встреча с полковником Гроувзом.
      Ларсен взглянул на часы: было без пяти девять.
      - А-а... - Когда капрал сообразил, что этот штатский, вероятно, является важной птицей, он резко изменил свое поведение. Когда он снова раскрыл рот, речь его была уже совсем иной: - Не пройдете ли вместе со мной, сэр?
      - Благодарю вас.
      Ларсен последовал за капралом вдоль рядов высоких церковных скамеек, на которых люди не молились, а напряженно работали. Они прошли по коридору, уставленному ящиками с папками. Целые горы этих ящиков громоздились у каждой стены.
      Полковник Лесли Гроувз сидел за письменным столом и орал в телефон:
      - Что, черт побери, это значит?! Как это вы не можете переправить танковые гусеницы в Детройт?.. Говорите, мост разрушен и дорога вся разбита? Ну и что? Перевезите их на барже. Ящеры не обстреливают перевозки по воде, безмозглые твари. Нужно собрать танки, или нам останется только целовать ящеров в задницу... Я позвоню тебе вечером, чтобы быть в курсе ваших дел. И чтобы все было сделано, Фред. Мне все равно как.
      Гроувз швырнул трубку, не попрощавшись, и вперил в Ларсена пристальный взгляд голубых глаз:
      - Вы из Чикаго?
      Сказанное прозвучало утверждением, а не вопросом. Быстрым жестом руки полковник отпустил капрала.
      - Да, я оттуда.
      Ларсен соображал: насколько Гроувз осведомлен о проекте и в каком объеме следует посвящать его в их работу? Он уже понимал, что рассказать придется больше, чем ему бы хотелось.
      - После Берлина, сэр, вам необходимо знать, насколько важна наша работа. А ящеры между тем приближаются к Чикаго.
      - Сынок, нам всем хватает бед! - загремел Гроувз. Полковник был рослым человеком с каштановыми, коротко стриженными волосами и жидкими усами. Лицо у него было грубоватым, но умным. Он сидел, отодвинувшись от стола на приличное расстояние, поскольку могучий живот не позволял сесть ближе.
      - Я знаю, - сказал Йенс. - То есть я хочу сказать, что сам приехал из Чикаго.
      - Садитесь и расскажите мне об этом, - потребовал Гроувз. - А то я застрял в этой дыре почти что с момента появления ящеров. Мне нужно знать о происходящем за этими стенами больше, чем .можно узнать по проклятому телефону.
      Словно дождавшись своей очереди, телефон звякнул.
      - Извините.
      Пока полковник рявкающим голосом отдавал кому-то распоряжения, Ларсен взгромоздился на жесткий стул напротив стола и постарался упорядочить свои мысли. Гроувз производил впечатление человека, который не тратит ни минуты понапрасну, поэтому, когда трубка улеглась на рычаг, Йенс был готов к разговору:
      - Самолеты ящеров рыщут повсюду, и мне пришлось колесить по проселочным дорогам в северной части штата Нью-Йорк, чтобы не угодить к ним в ловушку к востоку от Питтсбурга.
      - Они уже в Питтсбурге, - сообщил Гроувз. Йенс вздохнул. Новость не удивила, но все равно подействовала, как удар в живот. Он заставил себя продолжать:
      - Бензина днем с огнем не сыщешь. Мне пришлось проехать несколько миль на половине галлона зернового спирта, который я купил у какого-то старикашки, наверное, самогонщика. Автомобильному мотору это не слишком пришлось по вкусу.
      - Вы доехали, и это главное, - ответил Гроувз. - Спирт - неплохое горючее. Одна из наших нынешних забот - это приспособить двигатели к работе на спирте на случай, если ящеры уничтожат наши нефтеперерабатывающие заводы. И уж если наши власти не смогли прикрыть все эти подпольные винокурни, хотел бы я посмотреть, как с ними справятся ящеры.
      - Неужели так везде? - спросил Ларсен.
      - Кое-где еще хуже, - мрачно ответил полковник Гроувз. - Ящеры расползаются по стране, как раковая опухоль. Они захватывают обширные территории и повсюду прерывают снабжение.
      Снова зазвонил телефон. Гроувз отдал ряд коротких приказаний, затем вернулся к разговору с Йенсом, не потеряв нить их беседы:
      - Можно сказать, что они перерезали наши кровеносные артерии и мы медленно умираем.
      - Потому-то работа Металлургической лаборатории и является столь важной, подхватил Ларсен. - Это единственный шанс создать оружие, которое позволит воевать с этими существами почти на равных. - Йенс решил немного надавить на полковника: - Вы же знаете, что Вашингтон может постичь участь Берлина.
      Гроувз хотел было что-то сказать, но его снова прервал телефон. Положив трубку, полковник спросил:
      - Вы действительно считаете, что ваши люди сумеют вовремя создать атомную бомбу, которой мы смогли бы воспользоваться?
      - Мы близки к управляемой реакции расщепления ядра, - сказал Ларсен. Он тут же осекся - даже эти его слова нарушали меры секретности, с которыми он сжился с тех пор, как начал работать над проектом. Однако времена сейчас были другие, и ящеры доказали, что атомное оружие не является принадлежностью одних лишь бульварных журналов фантастики. Он поспешно сменил тему: - Раз уж мы заговорили о Берлине, скажу, что никто не знает, насколько далеко продвинулись немцы в своих исследованиях.
      Как бы ни изменилась окружающая жизнь, Ларсен не мог решиться произнести слово "уран" в разговоре с кем-либо, не имевшим отношения к проекту.
      - Немцы? - хмуро переспросил Гроувз. - Я как-то об этом не подумал. Конечно, уничтожение Берлина подстегивает их шевелить мозгами. Я слышал, что, когда упала бомба, Гейзенберга не было в городе.
      - Если вы знаете о Гейзенберге, значит, вам достаточно известно о происходящем, - сказал удивленный и пораженный Ларсен.
      До сих пор он воспринимал собеседника просто как одного из людей в форме, возможно, обладающего лучшими манерами, чем большинство военных.
      Грубоватый смех Гроувза говорил о том, что полковник понял ход мыслей Ларсёна.
      - Я стараюсь не забывать, что живу в двадцатом столетии, - заметил он. Перед тем как поступить в военную академию в Вест-Пойнте, я успел поучиться в Массачусетсом технологическом институте и получить докторскую степень. Так вы действительно считаете, что эта ваша группа находится на пути к успеху?
      - Да, полковник, считаю. И еще считаю, что мы успели слишком много сделать, чтобы с легкостью срываться с места. Ящеры движутся на Чикаго с запада, и после моей поездки сюда я лишний раз понял, насколько все это опасно. Если мы собираемся продолжать свои исследования. Соединенные Штаты должны оборонять Чикаго.
      Гроувз поскреб подбородок:
      - Нынче то, что мы должны делать и что мы в состоянии делать, не всегда совпадает. В любом случае я не обладаю властью приказать нашим войскам оборонять Чикаго любой ценой и позабыть про девять миллионов неотложных дел в других частях страны.
      - Я знаю, - упавшим голосом произнес Йенс. - Но вы - наиболее влиятельный человек, с кем я встречался, и я надеялся, что вы...
      - Чем могу, сынок, помогу.
      Гроувз выволок свое грузное тело из кресла. Телефон зазвонил опять. Чертыхаясь, полковник снова плюхнулся в кресло, причем с "такой силой, что Ларсен ожидал услышать треск дерева. Однако кресло выдержало удар, и Гроувз в который уже раз коротко и властно решил новый ряд проблем. Потом он встал и, обращаясь к физику, продолжил, словно их разговор не прерывался:
      - Я постараюсь, насколько в моих силах, убрать помехи с вашего пути, но вести мяч все равно придется вам самому. - Полковник надел на голову пилотку: - Пошли!
      Будучи студентом, Ларсену доводилось играть в американский футбол. Если бы он вел мяч при поддержке такого мощного бокового игрока, как Гроувз, то наверняка бы забил немало голов.
      - Куда мы направляемся? - спросил он у идущего впереди Гроувза.
      - К генералу Маршаллу, - бросил через плечо полковник. - Он имеет власть казнить и миловать. Я договорюсь о вашей встрече с ним. Надеюсь, она состоится сегодня. Потом все будет зависеть от вас.
      - Благодарю вас, сэр, - сказал Йенс.
      Джордж Маршалл занимал пост начальника генерального штаба. Если кто и мог приказать оборонять Чикаго любой ценой, то таким человеком был именно он. У Йенса снова появилась надежда. Выйдя вслед за Гроувзом на улицу, он набрал полные легкие воздуха, пропитанного не только выхлопными газами, но и сернистым запахом источников.
      Гроувз тоже сделал глубокий вдох. Улыбка значительно молодила его.
      - Этот запах всегда напоминает мне о занятиях в химической лаборатории на первом курсе.
      - Ей-богу, вы правы! - воскликнул Йенс. Ему самому такое сравнение не приходило в голову, но полковник тонко подметил сходство. Следующий же вдох пробудил у Ларсена воспоминания о бунзеновских горелках и банках с матовыми стеклянными пробками, в которых хранились реактивы.
      Полковник Гроувз в буквальном смысле слова убирал помехи с пути Ларсена на улицах Уайт-Салфер-Спрингс. Его мощная фигура прокладывала путь напрямую там, где человек более худощавый или менее уверенный мог замешкаться. Под слоем жира у полковника были неплохие мышцы, и вдобавок он сохранил кипучую энергию.
      Увидеться с начальником генерального штаба оказалось не таким простым делом, как представил Гроувз у себя в кабинете. Лужайка перед домом, где расположился Маршалл, была запружена офицерами. Ларсену еще никогда не доводилось видеть такого количества блестящих серебристых звезд на погонах. Для генералов какой-то полковник вроде Гроувза скорее всего был просто невидимым.
      Но Гроувз недолго оставался невидимкой. Один его мощный торс позволил ему добраться почти до самой двери и привлечь внимание находящего внутри майора. Перекрывая своим голосом гул всех голосов, Гроувз представился и заявил:
      - Передайте генералу, что вместе со мной здесь находится человек из Металлургической лаборатории в Чикаго. Это безотлагательно.
      - Здесь все находятся по безотлагательным делам, - хмуро отозвался майор, но исчез за дверью.
      Гроувз великодушно уступил свое место какому-то генерал-майору.
      - Что теперь? - спросил Ларсен. Он чувствовал, как солнце печет ему голову и руки, - на нем была рубашка с короткими рукавами. Кожа Йенса была настолько светлой, что он практически не загорал, а лишь обгорал слой за слоем.
      Гроувз скрестил руки на широкой груди:
      - Теперь мы будем ждать.
      - Но вы же сказали, что дело безотлагательное. Полковник громко засмеялся, отчего несколько голов повернулись в его сторону:
      - Если бы ваш вопрос не был безотлагательным, я бы вообще сюда не пошел. И у каждого здесь, как сказал тот майор, тоже безотлагательное дело.
      Пока ползли бесконечные секунды, Йенс размышлял о разных пустяках, в частности о том, где в этом городе раздобыть каламиновый лосьон<Каламиновый лосьон - кожный лосьон, содержащий каламин - порошок окиси цинка. - Прим. перев.>, чтобы смазать обгоревшие руки и нос. Стараясь действовать как можно незаметнее, Йенс передвинулся под защиту широкой тени Гроувза. Когда майор вернулся и выкликнул фамилию какого-то бригадного генерала, Ларсена охватила досада. Гроувз лишь пожал плечами. Майор появился снова:
      - Полковник Гроувз!
      - Это я.
      Несколько голов повернулись в сторону Гроувза, когда он двинулся вперед, ведя за собой Йенса. На офицерских лицах физик видел в основном зависть и злость - кто этот полковничишка, чтобы обладать преимуществом перед людьми с генеральскими звездами на погонах?
      - Сюда, сэр, - сказал майор.
      Он привел их к закрытой двери, перед которой Гроувз и Ларсен провели еще несколько минут, страдая от духоты. Ларсен не роптал: пусть холл был жарким и душным, он хотя бы ушел из-под открытого солнца.
      Дверь открылась. Оттуда вышел бригадный генерал с жутко разочарованным лицом. Он ответил на воинское приветствие Гроувза, удостоив легкого кивка Ларсена, и удалился.
      - Входите, полковник Гроувз, и своего спутника прихватите. - произнес из-за стола генерал Маршалл.
      Йенс отметил, что ему здорово идет такая фамилия.
      - Благодарю вас, сэр, - ответил Гроувз. - Сэр, позвольте вам представить доктора Йенса Ларсена. Как я говорил вашему адъютанту, он прибыл к нам в связи с проектом, над которым работают в Чикагском университете.
      - Здравствуйте, сэр.
      Будучи человеком штатским, Ларсен подошел к столу и обменялся с начальником генерального штаба рукопожатием. Генеральская ладонь была твердой и цепкой. Несмотря на форму и три ряда наградных колодок, Йенсу показалось, что Маршалл больше похож на старшего научного сотрудника, чем на солдата. Ему недавно перевалило за шестьдесят. Был он худощав, аккуратен, его волосы имели серо-стальной цвет. Глаза Маршалла подчиняли себе; они говорили, что он многое повидал и серьезно размышлял над увиденным.
      Генерал указал Ларсену и Гроувзу на стулья. Жест его был если не дружеским, то довольно любезным. Маршалл внимательно выслушал повторение краткого рассказа Йенса о поездке в восточную часть Соединенных Штатов. Затем уперся локтями в стол и подался вперед:
      - Доктор Ларсен, расскажите мне о Металлургической лаборатории все, что вам известно. Можете говорить свободно: я имею доступ к такой информации.
      - Если нужно, сэр, я мог бы выйти. - Гроувз начал подыматься со стула.
      Маршалл жестом руки остановил его:
      - В этом нет необходимости, полковник. С конца мая требования секретности значительно изменились. Ящерам уже известны многие тайны, которые мы только пытаемся выведать у будущего.
      - А как быть с немцами? - спросил Ларсен. Положение штатского человека давало ему преимущества: он мог расспрашивать начальника генерального штаба армии, тогда как Гроувза военная дисциплина заставляла молчать. - Желаем ли мы, чтобы немцы узнали об этом от нас? Я бы очень хотел получить ответ на этот вопрос, сэр, и не в последнюю очередь потому, что в отеле "Гринбрайер" номер Ганса Томсена находится напротив моего, через холл.
      - Немцы имеют собственную программу атомных исследований, - сказал Маршалл. - В наших интересах, чтобы они продолжали сражаться с ящерами, и не в последнюю очередь потому, что, честно говоря, они в данный момент делают это лучше всех остальных. Когда появились ящеры, немецкая армия и их экономика уже были ориентированы на войну, тогда как мы к ней только готовились.
      Ларсен кивнул и лишь потом сообразил, что генерал Маршалл так и не ответил на его вопрос. Физик подумал, что умение говорить, как политик, является одним из обязательных качеств начальника генерального штаба.
      Словно думая в унисон с ним, Маршалл добавил:
      - Доктор Ларсен, прежде чем я скажу вам о том, что вам можно говорить и чего нельзя, мне необходимо знать, на какой стадии сейчас находятся исследования в Металлургической лаборатории.
      - Разумеется, сэр. Когда я уезжал из Чикаго, сэр, мы монтировали атомный реактор, который, как мы надеемся, позволит получить величину k-фактора больше единицы.
      - Боюсь, вам придется объяснить это поподробнее, - сказал Маршалл. - Хотя я с большим вниманием изучал отчеты вашей группы, я не претендую на звание физика-ядерщика.
      - Это означает размещение урановых компонентов таким образом, что ядра урана начинают расщепляться. Происходит деление - процесс обозначается таким термином. Высвобожденные в результате деления нейтроны расщепляют новые атомы и так далее. В бомбе, подобной тем, которые сбросили ящеры, это происходит в доли секунды, и в результате выделяется огромное количество энергии.
      - Но тогда то, над чем вы работаете, не является бомбой в полном смысле слова, - заметил Маршалл.
      - Совершенно верно, - согласился Ларсен. Он с уважением поглядел на генерала. Маршалл, не являясь специалистом по ядерной физике, без труда сделал правильные выводы на основе представленных ему данных. Йенс продолжал: Однако это существенно важный первый шаг. Мы будем управлять ядерной реакцией с помощью кадмиевых стержней, которые поглощают избыток нейтронов раньше, чем те войдут в соприкосновение с атомами урана. Это позволит держать всю реакцию под контролем. Прежде чем бегать, мы должны научиться ходить. Поэтому прежде, чем сделать бомбу, нам необходимо понять, как создавать управляемую цепную реакцию.
      - И значит, Чикаго является тем местом, где проводятся исследования? задумчиво спросил Маршалл.
      - Насколько мне известно, в Соединенных Штатах - да, - ответил Ларсен.
      Он надеялся, что Маршалл, возможно, расскажет ему о происходящем в других местах, если там что-то происходит. Однако начальник генерального штаба научился соблюдать требования безопасности раньше, чем Йенс появился на свет.
      - Мы и так намеревались сражаться за Чикаго, правда по другим причинам, вздохнул генерал. - Сказанное вами добавляет к ним еще одну. Благодарю вас за мужество, за то, что добрались сюда и сообщили об успехах Металлургической лаборатории.
      - Да, сэр.
      Ларсен хотел задать ему и другие вопросы, но генерал Маршалл не казался человеком, склонным к непринужденным разговорам даже в частной обстановке, а окружающую их обстановку никак нельзя было назвать таковой. И все же он озвучил вопрос, который беспокоил его сейчас больше всего:
      - Генерал, а сможем ли мы разбить этих проклятых ящеров?
      Полковник Гроувз заерзал на стуле, и тот заскрипел. Йенс моментально сообразил, что недопустимо в такой манере разговаривать с начальником генерального штаба. Он покраснел. Йенс знал, что на его незагорелом лице это будет очень заметно, что еще больше смутило его.
      Однако не было похоже, чтобы Маршалл рассердился. Возможно, подобный, сугубо штатский, вопрос затронул в нем чувствительную струну, ибо генерал сказал:
      - Доктор Ларсен, если найдете кого-либо, кто знает ответ на этот вопрос, он получит награду. Мы делаем все, что в наших силах. Альтернативой является капитуляция и жизнь в рабстве. Американцы не примут подобного. Возможно, ваш дед был одним из тех, кто думал так - же.
      - Сэр, если вы имеете в виду гражданскую войну, то в те времена мой дед еще находился в Осло, пытаясь зарабатывать на жизнь ремеслом сапожника. В Соединенные Штаты он приехал в восьмидесятые годы прошлого века.
      - И конечно же, в надежде обрести здесь нечто лучшее, чем имел на родине, - сказал, кивая, Маршалл. - Буду с вами откровенен, доктор Ларсен: чисто с военной точки зрения ящеры значительно превосходят нас. На сегодняшний день никто: ни мы, ни немцы, ни русские, ни японцы - не сумел их остановить. Однако мы не опустили руки и на время забыли былые конфликты, о чем свидетельствует присутствие здесь мистера Томсена. Говорите, его номер напротив вашего?
      - Да, именно так. А правда, что Варшава пала, когда ее население восстало против нацистов и призвало на помощь ящеров?
      - Правда, - мрачно произнес Маршалл. - Ящеры, возможно, показались им меньшим из двух зол. - Голос генерала звучал ровно, без эмоций. Само выражение растерянности на его лице убедило Йенса, что Маршалл рассказывает им все, что знает. Вскоре растерянность исчезла. - Однако в масштабе всей Земли это незначительное событие, равно как выступления китайцев против японцев и в поддержку ящеров. Но ящеры тоже имеют свои слабости.
      Полковник Гроувз наклонился вперед. Стул под ним вновь заскрипел.
      - Сэр, могу я спросить, каковы некоторые из их слабостей? Знание их может помочь мне при распределении материальной части.
      - Главной их слабостью, полковник, является жесткое следование разработанной стратегии. Они методичны и медленно приспосабливаются к окружающим обстоятельствам. Некоторые из наших наиболее успешных операций строились на создании ситуаций, не предусмотренных их тактикой. Больше я вам ничего сказать не могу.
      Это было хотя и вежливое, но все же выпроваживание. Гроувз встал и отдал честь. Йенс тоже встал. Он решил на сей раз не обмениваться рукопожатиями, поскольку внимание генерала уже переключилось на бумаги, заполняющие его стол. Когда Гроувз и Ларсен покинули кабинет, адъютант генерала проводил их обратно до двери.
      - Я думаю, вы правильно вели себя там, доктор Ларсен, - сказал Гроувз, медленно пробивая путь сквозь гущу офицеров, сгрудившихся у входа.
      - Зовите меня Йенс, - сказал Ларсен. . - Тогда я для вас Лесли. - Грузный полковник сделал изящный жест. - Куда теперь? Мир лежит у ваших ног.
      - Не знаю, Лесли, была ли у вас приготовлена про запас встреча с Рузвельтом, но вы сегодня сделали очень много. Моя благодарность за вашу помощь больше, чем можно выразить словами.
      - Рад слышать. - Гроувз протянул руку. Его пожатие сдавило ладонь Йенса, словно гидравлический пресс. - Вы убедили меня, что вместе с вашими людьми приближаетесь к чему-то важному, но и моему начальству тоже необходимо это понимать. А что касается Рузвельта... Это не в моих силах. Кажется, он уехал отсюда.
      - Очень жаль. Если вам случится с ним встретиться, скажите ему о проекте, когда подвернется возможность.
      - Я это сделаю. Йенс, - серьезно ответил Гроувз и взглянул на часы. - Пора возвращаться. Я и так слишком долго отсутствовал. Одному Богу известно, что за это время скопилось на моем столе.
      Кивнув Йенсу в последний раз, он повернулся и поспешил к методистской церкви. Глядя вслед удаляющейся широкой спине Гроувза, Ларсен понял, что полковник заставляет трудиться своих сотрудников, работая вдвое усерднее любого из них. Такой человек пригодился бы в Металлургической лаборатории.
      Физик посмотрел на часы. Почти полдень - неудивительно, что его желудок порывается к бунту. Интересно, какую пишу богов подадут сегодня в отеле на ленч? Вчера она состояла из консервированной свинины с бобами, консервированной кукурузы и коктейля из консервированных фруктов. Недовольно покачав головой, он стал думать о последствиях избыточного количества консервантов в пище.
      Когда Ларсен добрался до гостиничного ресторана, то обнаружил, что сегодняшнее меню даже по здешним меркам чересчур экстравагантно: консервированная ветчина с горошком. Горошины были преимущественно оливкового, с коричневатым оттенком цвета, но Йенс все равно съел их все до последней, надеясь, что они сохранили хоть какие-то витамины. Он также выложил еще полтора доллара за бутылочку кока-колы, стоившую когда-то считанные центы. Содержимое бутылочки по цвету было почти таким, каким надлежало быть горошку.
      Пока Йенс ковырял вилкой последние дряблые, измученные поваром горошины, у входа в ресторан возникла какая-то суета. Несколько человек кому-то зааплодировали. Ларсен поднял голову и увидел невысокого, бледного, круглоголового человека в шляпе и костюме европейского покроя. Лицо этого человека смотрело с бесчисленных газетных страниц, но Йенс никогда не думал, что судьба столкнет его с живым Вячеславом Молотовым.
      Ларсен подумал еще и о другом. Он обвел быстрым взглядом столики. Так и есть: за одним из них сидел Ганс Томсен, поедая то же блюдо. Германский поверенный в делах был приветливым, общительным, прекрасно говорящим по-английски человеком, который изо всех сил пытался представить в радужном свете действия нацистского правительства, пока Гитлер не объявил войну Соединенным Штатам. "Интересно, - мелькнуло в голове Ларсена, - каково ему сейчас находиться в присутствии советского министра иностранных дел, после того как Германия вторглась в Россию? Не менее интересно, как отреагирует Молотов, увидев нацистского дипломата здесь, в месте эвакуации американского правительства".
      Любопытство охватило не одного только Йенса. На несколько секунд воцарилась полнейшая тишина: люди перестали разговаривать, а их вилки застыли в воздухе. Все ждали, что случится дальше. Йенс подумал, что Томсен узнал Молотова раньше, чем тот узнал его. Возможно, Молотов вообще не заметил бы немца, если бы не нацистский партийный значок на его левом лацкане.
      Такого бесстрастного лица, как у этого русского, Ларсен еще не видел. На нем ничего не отразилось, однако Молотов едва заметно замешкался при входе в ресторан. Затем он повернулся к человеку, стоящему рядом, - широкоплечему верзиле, одетому почти в такой же костюм, как и сам Молотов, только его костюм был еще хуже подогнан по фигуре. Молотов сказал ему одну фразу по-русски.
      Судя по отрывистым смешкам, которые послышались вслед за этим, несколько человек поняли его слова. Теперь стала ясна функция спутника Молотова: он переводил слова советского министра на изящный, с оксфордским произношением, английский:
      - Народный комиссар иностранных дел СССР заметил, что теперь, уже вступив в дипломатические переговоры с ящерами, он нисколько не возражает против разговоров с нацистами.
      В зале снова засмеялись, в том числе и Йенс. Его глаза вновь переместились на Томсена. Физик сомневался, что сам был бы способен на такое вежливое оскорбление, какое произнес Молотов, учитывая то, что гитлеровцы вытворяли на советской территории. С другой стороны, все человечество объединялось, чтобы противостоять пришельцем из иного мира. Если все будут продолжать помнить то, что было до прихода ящеров, объединенный фронт с треском развалится. А случись такое - Земля будет сдана ящерам.
      Томсен был опытный дипломат. Если он и заметил, что Молотов бросил ему перчатку, то не нагнулся за ней. Улыбаясь, немец ответил:
      - Есть старая английская поговорка о враге твоего врага.
      Переводчик шепотом перевел Молотову слова Томсена. Теперь советский министр взглянул прямо на немца.
      - Нет сомнения в том, что именно на этой основе империалистические силы Великобритании и Соединенных Штатов заключили союз с миролюбивыми народами СССР против гитлеровского режима.
      "С этим человеком надо держать ухо востро. Он подкован на все четыре ноги", - подумал Ларсен.
      Томсен продолжал улыбаться, но улыбка держалась на его лице только силой воли. Он нанес ответный удар:
      - На той же основе нет сомнения также и в том, что Финляндия заключила союз с Германией именно после того, как испытала вторжение миролюбивых народов СССР.
      Словно присутствуя на теннисном матче, Ларсен повернул голову к Молотову. "Однако на этом матче, - мысленно усмехнулся Йенс, - в качестве мяча бросают ручную гранату".
      Губы Молотова раздвинулись не более чем на один-два миллиметра. Советский министр иностранных дел через переводчика сказал:
      - Как мы оба заметили, данный принцип допускает широкое применение. Поэтому я предпочту обсудить наши разногласия в другое время.
      Напряжение в зале спало - словно рухнула невидимая стена. Сознание Ларсена не отметило этого: физик сам был в числе тех, кто вздохнул с облегчением.
      Глава 8
      Голограмма Тосев-3 висела в воздухе над проектором так же, как раньше. Однако сегодня Атвар не потребовал, чтобы Кирел воспроизвел изображение свирепого тосевитского воина в кольчуге и с мечом в руках. Как и любой член эскадры, адмирал узнал о тосевитах гораздо больше, чем хотелось бы.
      Главнокомандующий повернулся к командирам кораблей:
      - Сегодня я собрал вас, чтобы оценить результаты сражении, проведенных в течение первого полугодия, и обсудить планы наших дальнейших действий.
      Естественно, он пользовался хронологией Расы: за это время неповоротливый Тосев-3 прошел лишь четверть своей орбиты.
      Командиры кораблей восприняли вступительные слова Атвара лучше, чем он ожидал. Когда на Родине разрабатывался план завоевания Тосев-3, пункт о проведении собраний командиров раз в полгода был включен туда последним. Каждый был
      уверен, что через полгода Тосев-3 будет прочно связан с Империей. Раса жила по графикам и планам, разработанным задолго до того, как они начинали осуществляться. Осознание подчиненными Атвара необходимости куда более интенсивной работы показывало, в какой мере тосевиты потрясли их.
      - Нами достигнуты некоторые успехи, - продолжил Атвар. - Обширные территории Тосев-3 находятся под нашим реальным и полным контролем.
      Части планетной суши на голограмме изменили цвет: вместо свойственных им зеленых и коричневых тонов захваченные земли приобрели светло-золотистую окраску. Желтым цветом были охвачены все континентальные массы южного полушария и часть северного.
      - Туземцы этих территорий хотя и не являются столь примитивными, как заставляли нас считать прежние данные, но все же сопротивление оказалось ненамного выше предполагаемого.
      Слово взял Страха, командир корабля "Двести шестой Император Йоуэр".
      - Да позволит господин адмирал мне заметить, но большинство этой территории, как мне кажется, весьма малоценные участки Тосев-3. Действительно, там для нас достаточно тепло. Однако они насыщены такой неимоверной влагой, что наши бойцы буквально тонут в плесени и гнили, господин адмирал.
      - Плесень и гниль - это малая плата за победу, - ответил Атвар.
      Новые части голограммы окрасились в золотистый цвет - Тосев-3 словно покрылся прыщами и приобрел болезненный вид.
      - Это наши форпосты в районах, где Большие Уроды являются наиболее технически развитыми. Как вы сами видите, господа командиры, эти участки весьма, многочисленны и являются хорошим плацдармом для развития наступления.
      Голограмма повернулась, чтобы дать собравшимся возможность увидеть картину всей планеты.
      - Господин адмирал, мы действительно добились отличных результатов, согласился дерзкий как всегда Страха. - Да и могло ли быть иначе, если мы являемся посланцами Императора? Однако вопрос заключается в том, почему наши достижения не являются еще более значительными? Почему тосевиты до сих пор ведут против нас вооруженную борьбу, господин адмирал?
      - Можно мне сказать, господин адмирал? - спросил Кирел. Получив разрешение Атвара, командир звездолета "Сто двадцать седьмой Император Хетто", обратился к сопернику: - Как мне кажется, досточтимый Страха, основная причина наших задержек понятна даже младенцу, который еще не успел обсохнуть, вылупившись из яйца. Способности Больших Уродов оказались намного выше, чем мы предполагали, подготавливая нашу экспедицию.
      - Разумеется, что мы и обнаружили, к великому нашему сожалению, саркастически произнес Страха, всегда готовый вступить в перепалку со своим соперником. - Но почему это так? Почему данные предварительной разведки так сильно нас подвели? Почему, досточтимый Кирел, не успели мы повернуть наши глазные бугорки в другом направлении, как тосевиты стали столь технически развитыми?
      Протестуя, Кирел взглянул на Атвара:
      - Господин адмирал, вина за это обстоятельство, несомненно, должна лежать на самих Больших Уродах, а не на Расе. Мы просто придерживались того же порядка действий, который зарекомендовал себя предельно успешно во время двух предыдущих завоеваний. Мы не могли знать заранее, что здесь этот порядок окажется менее эффективным, досточтимый Страха.
      - Это верно. - Прежде чем Кирел, ободренный поддержкой своего командира, смог с явным самодовольством взглянуть на соперника, главнокомандующий прибавил: - Тем не менее командир Страха задал правомерный вопрос: почему тосевиты столь отличаются от нас и двух покоренных нами рас?
      Теперь довольством осветилось лицо Страхи. Атвару было необходимо поддерживать соперничество между этими двумя командирами. Они оба были влиятельными фигурами, и таким образом остальные командиры, склонявшиеся на сторону одного или другого, будут продолжать лезть из кожи, чтобы снискать поддержку главнокомандующего.
      - Наши ученые, - продолжал Атвар, - выделили несколько факторов, которые, по их ощущениям, заставляют тосевитов быть такими, какими они предстали перед нами.
      Среди собравшихся послышалось приглушенное шипение - они с полным вниманием слушали слова главнокомандующего. Некоторые из подобных умозаключений уже были известны им по бюллетеням и заявлениям, но бюллетени и заявления расходились с флагманского корабля таким нескончаемым потоком, что при всем усердии командиры кораблей не могли прочитывать каждый документ. Слова из уст главнокомандующего - это совсем другое дело.
      - Одной из составляющих аномальной природы тосевитов, - сказал Атвар, несомненно, является аномальная природа самого Тосев-3. - Он нажал на клавишу, и на голограмме высветились ярко-голубым цветом все обширные и бесчисленные океаны, моря, озера и реки. - Избыточная масса водного пространства вместе с горами и пустынями служит барьером, отделяющим группы Больших Уродов друг от друга, и вынуждает их развиваться по отдельности. Достаточно беглого взгляда на планету, чтобы убедиться в очевидности этого фактора.
      - Да, господин адмирал, - вмешался Кирел, - Тосев-3 сильно отличается от нашей Родины обилием водных ресурсов...
      Он не только читал все эти бюллетени и заявления, но и обсуждал их с Атваром - таково преимущество командира флагманского корабля. Однако Атвар сделал ему знак замолчать, он желал излагать свои мысли сам, без посторонних реплик.
      - Следующий фактор является куда менее заметным. Поскольку в мирах Империи суша значительно преобладает над .водой, мы уделяем мало внимания кораблям и другим водным средствам. У тосевитов здесь все наоборот, и в этом вопросе они проявляют бесконечную изобретательность. Когда некоторые племена тосевитов достигли технического развития, они быстро распространили посредством морей свое влияние на большую часть планеты.
      - Почему же, господин адмирал, в таком случае мы не видим единую тосевитскую империю? - спросил командир Фенересс из фракции Страхи.
      - Потому что в той части планеты, где произошел технический взлет, уже было разделение на несколько соперничающих племен, - объяснил Атвар. Передвижение по морю позволяло им расширять свое влияние вовне без объединения в одну империю.
      Собравшиеся командиры вновь зашипели, на этот раз тише: смысл слов главнокомандующего начал доходить до них. На их Родине Империя древних времен развивалась, делая один маленький шаг за другим. То был единственный способ ее роста в нормальном мире, где не существовало громадных океанов, позволявших мгновенно дать метастазы влияния в сотне направлений сразу. Когда это слово пронеслось в его мозгу, Атвар тоже зашипел: то была превосходная метафора для злокачественно быстрого технологического роста тосевитов.
      - Вы должны также не забывать о природе самих Больших Уродов, которая отличается постоянным соперничеством, - продолжал главнокомандующий. - Как мы недавно обнаружили, половая функция тосевитов остается активной на протяжении всего года и позволяет им пребывать в состоянии сексуальной готовности даже при длительном отсутствии партнера по размножению.
      В голосе адмирала прозвучало омерзение. Без феромонов<Феромоны химические вещества, вырабатываемые железами животных; выделяясь во внешнюю среду одними особями, феромоны оказывают влияние на повеление, а иногда на рост и развитие других особей того же вида. Особенно важную роль феромоны играют в жизни насекомых и пресмыкающихся> самки в период течки его собственные сексуальные потребности находились в скрытом состоянии, что отнюдь не угнетало его. При выполнении миссии, подобно той, что выпала им, сексуальные позывы явились бы серьезными помехами. В этом отношении работевляне и халессианцы напоминали Расу, что заставило ученых прийти к выводу, будто такой путь развития свойствен всем разумным видам. Здесь, как и во многом другом, Тосев-3 жестоко опровергал ученые теории.
      - Господин адмирал, - снова взял слово Страха, - недавно я получил сообщение, предназначенное только для командиров кораблей, в котором говорилось, что противостоящие нам тосевитские империи фактически вообще не являются империями. Я вижу здесь явное противоречие. Учитывая, что величина управляемой территории может изменяться, как может осуществляться управление без Императора, господин адмирал?
      - Уверяю вас, командир, до того как оказаться здесь, я, подобно вам, считал такое положение вещей немыслимым, - ответил Атвар. - К сожалению, Тосев-3 преподал всем нам урок, подбросив изобилие извращенных идей. Правление без Императора отвратительно и безнравственно, оно противоречит всем нашим устоям, но такое правление существует, и мы должны иметь с ним дело.
      - Господин адмирал, как могут Большие Уроды управлять своими делами без Императоров? - спросил Фенересс. - Я тоже видел отчет, о котором говорил командир Страха, но признаюсь, отбросил его как очередное сумасбродное творение ученых, делающих общие заключения без достаточного количества данных. Однако вы говорите, что это правда, господин адмирал?
      - Правда, командир. Я предпочел бы, чтобы это действительно оказалось бесплодным умствованием. Только представленные данные неопровержимы. Более того, вам покажется невероятным, но во многих случаях Большие Уроды, кажется, гордятся своим успехом по этой части. Побывавший здесь Большой Урод по имени Молотов, похоже, был горд тем, что сам входил в преступную группу, зверски убившую собственного Императора.
      От одной лишь этой мысли Атвара охватывал ужас.
      - Но как тогда они управляют делами, господин адмирал? - не унимался Фенересс.
      Несколько других командиров из обеих фракций зашипели в знак поддержки. Здесь Раса была едина в своем стремлении распутать дьявольскую загадку тосевитов.
      Атвар обнаружил, что озадачен не менее других.
      - Попробую, насколько смогу, сделать выводы. В некоторых тосевитских... неимпериях - примерами наиболее могущественных из них могут служить СССР и Дойчланд - правитель обладает полной Императорской властью, но не имеет унаследованной верности и преданности своих подчиненных. Это может быть одной из причин, почему две этих тосевитских территории управляются с большей жестокостью, чем многие другие: им незнакомо подчинение из преданности. Они подчиняются насильно, из страха.
      В любом случае здесь содержался хоть какой-то логический смысл, каким бы пугающим он ни был для главнокомандующего. Поскольку уповать на логику относительно Тосев-3 было весьма трудно, Атвар заботливо лелеял обнаруженные им маленькие ростки здравого смысла. Дойчланд и СССР могли служить примерами понятности в сравнении с другими странами. Атвар подумал, что для Тоеев-3 это подходящее слово.
      - Италия, Ниппон и Британия, - продолжал он, - являются империями в нашем понимании этого слова. Во всяком случае, они так утверждают. Но доверять утверждениям Больших Уродов нельзя. В первых двух из названных мной империй Император служит лишь фальшивым прикрытием для других тосевитов, в руках которых находится настоящее управление.
      - Господин адмирал, это явление было также известно среди работевлян до того, как мы присоединили их к Империи, - заметил Кирел. - Фактически в некоторых наших древнейших хрониках содержатся сведения, которые можно истолковать как намек на то, что подобное существовало и у нас - в незапамятные времена, когда Империя владела лишь частью планеты, господин адмирал.
      Командиры кораблей зашептались между собой. Атвар не обвинял их. Все, что наводит сомнения на правление Императора, должно действовать в высшей степени раздражающе. Император был скалой, ограждающей их души, точкой притяжения всех их жизней. Без Императора они, одинокие и испуганные, могли вести лишь бесцельное существование, подобно диким животным.
      - С Британией дело обстоит еще более непонятно, - вновь заговорил Атвар. Хотя и она является империей, ее Император не имеет реальной власти. Некоторые из вас, наверное, запомнили имя их главного самца - Черчилль. Это имя постоянно появляется среди имен тех, кто требует от тосевитов продолжать бесплодное и чреватое печальным концом сопротивление Расе. Из-за ограниченности данных, которыми мы располагаем, и нашего несовершенного хвала Императору! - понимания тосевитских обычаев, мы можем лишь предполагать, что этот Черчилль является главой той британской фракции, которая в данный момент обладает большей поддержкой, чем остальные. Если произойдет смена фракций, их главы, встретившись вместе, могут в любое время выбрать себе другого вождя.
      У Страхи, как и у других командиров, от удивления разошлись челюсти.
      - Господин адмирал, но когда они это сделают, как их военный вождь... Черчилль, вы сказали? Как он будет реагировать? Откажется от власти, которую захватил? Разве не правильнее было бы послать войска против своих соперников и выбить из них все амбиции? Разве не это сделали бы вы, я или любой другой самец, находящийся в здравом уме, господин адмирал?
      - У нас есть основание полагать, что он откажется от власти, - ответил Атвар и с удовлетворением увидел, как рот Страхи захлопнулся. - Перехваченные радиосигналы показали, что подобная... Как бы это лучше назвать? Подобная покорность перед смещением - фракций является обычным видом правления у британцев.
      - Безумие, господин адмирал, - только и смог произнести Страха.
      - А что еще ожидать от Больших Уродов? - спросил Атвар. - И если вы думаете, что Британия безумна, то как вы отнесетесь к тосевитской стране, называемой Соединенные Штаты?
      Страха не ответил. Атвар и не ждал его ответа. Остальные командиры кораблей также хранили молчание. Будучи, вне всякого сомнения, наиболее процветающей страной Тосев-3, Соединенные Штаты по всем меркам представляли собой анархию. Они не имели Императора, и, насколько могли судить ученые Расы, у них никогда не было Императора.
      Атвар выразил отношение Расы к Соединенным Штатам одним пренебрежительным определением:
      - Счетоводы! Как у них хватает наглости воображать, что они могут построить процветающую страну, соперничая друг с другом и лихорадочно подсчитывая баллы друг Друга?!
      - Но тем не менее, господин адмирал, они добились успехов, - сказал Кирел, как всегда придерживающийся фактов. - Анализ предполагает, что эти тосевиты заимствовали привычку подсчитывать баллы у британских тосевитов, с которыми у них общий язык, а затем далеко опередили в этом последних, господин адмирал.
      - Они считают баллы даже в концлагерях, которые мы устроили на их территории, - брезгливо проворчал Атвар. - Когда нам понадобились представители Больших Уродов, чтобы общаться с их племенем, знаете, как они их выбирали? Вместо того чтобы выбрать тех, кто известен своей мудростью или храбростью, они стали соперничать из-за этой работы и подсчитывать баллы, чтобы узнать, кто набрал больше в свою пользу.
      - Господин адмирал, и как эти представители справляются со своими обязанностями? - спросил Хассов, который был довольно осторожным командиром и потому склонялся на сторону Кирела. - Насколько эти тосевиты хуже тех, что были выбраны тем или иным разумным способом, господин адмирал?
      - Наши офицеры не заметили значительных различий между ними и аналогичными представителями тосевитов в других местах планеты, - признался Атвар. Некоторые из них более послушны, чем другие, но так обстоит дело по всей планете.
      Это признание обеспокоило главнокомандующего. Он как будто сам подтверждал, что явная анархия Соединенных Штатов действует столь же успешно, что и система, построенная на здравых принципах. Как бы там ни было, но по тосевитским стандартам она, кажется, действовала неплохо. И американские Большие Уроды столь же отчаянно сражались во имя своей анархии, сколь другие Большие Уроды воевали за своих Императоров и не являющихся Императорами правителей.
      - Господин адмирал, - снова взял слово Страха, - тосевиты управляют своим миром с помощью способов, которые мы находим непостижимыми и отталкивающими. Как это влияет на ход нашей войны против них, господин адмирал?
      - Уместный вопрос, - одобрительно сказал Атвар. - Тосевиты с их временными правительствами показали себя более разносторонними и гибкими, чем мы. Несомненно, наши соплеменники на Родине были бы шокированы теми импровизациями, на которые мы вынуждены были пойти.
      "Не сомневаюсь, что многие из вас - тоже", - мысленно добавил Атвар. Из-за отсутствия практики или необходимости Раса не умела импровизировать. Когда в Империи наступали перемены (что бывало редко), они происходили медленными, тщательно продуманными шагами, со стопроцентным совпадением результатов и заранее намеченных планов. Император и его слуги мыслили в категориях тысячелетий. Это было хорошо для Расы в целом, но не приносило быстрых плодов. Здесь, на Тосев-3, ситуации имели обыкновение меняться, даже пока ты их просто рассматриваешь. Прекрасный план, составленный вчера, если применить его завтра, был способен вместо триумфа принести поражение.
      - Между тем для Больших Уродов импровизация, похоже, является образом жизни, - продолжал Атвар. - Взять хотя бы противотанковые мины, которые они приспособились крепить к спинам своих домашних животных. Мог ли кто-нибудь из нас вообразить подобную уловку? Какими бы примитивными ни были эти мины, они неоднократно повреждали наши танки. А снабжение оружием и боеприпасами в том объеме, в каком его продолжают производит" тосевиты, остается для нас значительным источником беспокойства.
      - Клянусь Императором, ведь мы же владеем воздушным пространством этого мира! - сердито воскликнул Страха. - Как же получается, что нам до сих пор не удалось уничтожить центры тосевитского производства?
      Страха слишком поздно добавил "господин адмирал". Несколько командиров озабоченно заерзали, усмотрев в этом критику в адрес Атвара. Главнокомандующий не позволил себе выказывать какие бы то ни было эмоции.
      - Ответ на ваш вопрос, командир Страха, состоит из двух частей. Во-первых, Тосев-3 имеет громадное множество фабрик, разбросанных по различным участкам планетной суши. Уничтожение их всех или хотя бы значительного числа - задача непростая. Кроме того, тосевиты превосходно умеют быстро восстанавливать разрушенное. Это, полагаю, является еще одним результатом междоусобной войны, которую они вели до нашего прибытия. Им не сравниться с нашей технологией, но они невероятно эффективно действуют в пределах своей собственной.
      - Нам следовало бы позаботиться о большем количестве запасов, прежде чем мы решились начать завоевание промышленно развитой планеты, господин адмирал, - посетовал Фенересс.
      Атвар включил изображение тосевитского воина в кольчуге - результат исследовании Тосев-3, привезенный ими с Родины.
      - Позвольте вам напомнить, командир Фенересс, что мы ожидали встретить сопротивление на таком уровне. Как вы считаете, достаточно ли у нас было сил, чтобы сокрушить подобных врагов?
      Фенересс красноречиво молчал - да и какой ответ он мог дать? Сражение против дикарей, размахивающих мечами, окончилось бы в считанные дни, и, возможно, Раса не потеряла бы ни одного воина.
      Атвар снова коснулся пульта управления. Знакомое изображение тосевитского дикаря сменилось другими. Вначале появилась голограмма ширококрылого самолета-истребителя с двумя реактивными двигателями и с крючковатым крестом на борту - эмблемой Дойчланда. Ее сменило изображение танка с красной звездой на борту из СССР, недостаточно оснащенного и вооруженного, сделанного по стандартам Расы, но нуждающегося лишь в определенных доработках, чтобы стать великолепной боевой машиной. Затем появился уничтоженный бомбами военный завод в Соединенных Штатах, выпускавший по несколько бомбардировщиков в день. Показ завершился спутниковым снимком, запечатлевшим неудачный запуск управляемой ракеты в Дойчланде.
      В тишине, неожиданно возникшей среди командиров, Атвар сказал:
      - Принимая во внимание неожиданно сильное сопротивление Больших Уродов, мы можем гордиться достигнутыми успехами. По мере того как мы постепенно продолжим уничтожение их промышленной основы, в будущем победы станут даваться нам легче и с меньшими потерями.
      - И только из-за того, что вместо прогулки, на которую рассчитывали, мы столкнулись с трудностями, нам незачем опускать хвосты и предаваться унынию, добавил Кирел. - Вместо этого нам следует быть благодарными, что Император в своей мудрости столкнул нас с силой, препятствующей выполнению возложенной на нас миссии, позволив нам тем самым проявить свои лучшие качества и выполнить более трудную задачу, господа командиры.
      Главнокомандующий благодарно посмотрел на Кирела. Он не мог вообразить более ободряющей ноты для окончания их собрания. Но прежде, чем он успел отпустить командиров, Страха спросил:
      - Господин адмирал, учитывая технологическую основу, которой обладают тосевиты, способны ли они работать над созданием собственного ядерного оружия? И если ответ утвердительный, то как мы можем предотвратить эти работы, исключая стерилизацию планеты, господин адмирал?
      - У нас нет сведений, что тосевиты ведут такие работы, - ответил Атвар. Но я не стал бы утверждать категорично, что поиски в этой области тосевитами не ведутся. Если какая-либо из их воюющих империй занимается подобными исследованиями, сомневаюсь, что они станут трубить об этом по радио.
      - Вы сказали истину, господин адмирал, - согласился Страха.
      - Но позвольте задать вопрос по-другому, господин адмирал, - вмешался в поддержку главнокомандующего Кирел. - Обладают ли Большие Уроды достаточными знаниями о внутренних процессах атома, чтобы вообразить возможность создания ядерного оружия, досточтимый Страха?
      - После нашей подготовительной бомбардировки с целью выведения из строя их коммуникаций, и особенно после того, как мы уничтожили столицу Дойчланда, им незачем воображать ядерное оружие. Они его увидели, досточтимый Кирел, парировал удар Страха, не желая позволить своему сопернику увести его в сторону от вопроса, который он намеревался прояснить.
      - Да, они видели действие ядерного оружия, - стоял на своем Кирел. - Но смогут ли они понять смысл увиденного, досточтимый Страха?
      Атвар не задумывался об этом в такой плоскости. Установить, что именно знают тосевиты, было нелегко. Даже если они не говорили об этом по радио, их книги определенно могли бы немало рассказать. Но за полгода (за половину полугодия, если брать исчисление тосевитов) кто из воинов Расы сумел бы найти соответствующие тексты и перевести их? Главнокомандующий прекрасно знал ответ: никто. Завоевательная война не оставляла свободного времени для таких пустяков, как перевод туземных книг.
      В том-то и дело, что это был далеко не пустяк. Страха попал в точку: точные сведения о том, что Большие Уроды знают о процессах внутри атома, могут оказаться столь же важными, как и все остальное в миссии Расы. Атвар пробежался когтями по клавишам, посылая запрос компьютеру флагманского корабля. Он ожидал получить ответ, что информация отсутствует. Однако вместо этого компьютер выдал ему перевод сообщения из выпуска новостей, переданного радио Соединенных Штатов:
      "Рентгеновский снимок показал, что полевой игрок команды "Цинциннапш Редз" Майк Маккормик получил перелом ноги во время вчерашнего состязания. Как считают специалисты, он потерял этот сезон".
      Как и множество других переведенных сообщений тосевитского радио, это не сказало Атвару того, что бы ему хотелось знать. "Интересно, - думал он, какого рода было состязание, в котором принимал участие этот полевой игрок? И вообще, что значит "полевой игрок"? Потом, какой сезон он потерял? Весну? Лето? Осень?" В словосочетании "Цинциннати Редз" Атвар узнал название города. Сделанный перевод подсказывал, что "Редз" означает "красные". Может, в этом городе есть еще какие-то "зеленые", "синие" и "желтые", которые состязаются с "красными"? И все же кое-какие сведения здесь содержались. Самым важным в перехваченном сообщении было то, что перелом ноги у этого Майка Маккормика был обнаружен с помощью рентгеновских лучей. Напрашивалось предположение, что применение этих лучей широко распространено на Тосев-3. В противном случае Большие Уроды не стали бы свободно говорить об этом по радио в военное время. А если рентгеновские лучи применяются повсеместно...
      - Им кое-что известно о процессах внутри атома, - сказал Атвар и объяснил свою точку зрения.
      Командиров кораблей охватил испуг. Причину этого испуга Страха высказал вслух:
      - Тогда тосевиты действительно могут заниматься секретными разработками ядерного оружия, господин адмирал.
      - Да, могут, - согласился главнокомандующий. Странно: мысль об этом взволновала его меньше, чем он мог бы предположить. Но он уже столько раз был взбудоражен неприятными сюрпризами тосевитов, что потрясти его становилось все труднее. Атвар просто испустил долгий шипящий вздох:
      - Еще одна проблема, требующая немедленного решения.
      В баре "Белая Лошадь" пахло пивом, потом и табачным дымом. Это делало воздух столь же густым, как лондонский туман цвета горохового супа. Официантка по имени Дафна поставила перед Давидом Гольдфарбом и Джеромом Джоунзом по пинте того, что бессовестно называлось "лучшим сортом темного пива". Девушка сгребла шиллинги, выложенные на стойку, шлепнула Джоунза по руке, когда он попробовал обнять ее за талию, и со смехом ускользнула. Всколыхнувшаяся юбка обнажила ее стройные ноги.
      Вздыхая, Джоунз проводил ее глазами.
      - Бесполезно, старик, - сказал Гольдфарб. - Я же тебе говорил, что она дает только летчикам.
      - Попытка - не пытка, - ответил Джоунз. Он пытался подкатить к девушке всякий раз, когда они приходили в "Белую Лошадь" и всякий раз с треском проваливался. Джоунз мрачно отхлебнул пива. - Мне очень хочется, чтобы она так не хихикала, скажу тебе честно. При других обстоятельствах это могло бы отбить у меня охоту.
      Гольдфарб тоже пригубил из кружки и поморщился:
      - А у меня отбивает охоту это пиво. Проклятая война! Темная кислая жидкость в кружке имела очень отдаленное сходство с ностальгическими воспоминаниями о пиве тех дней, когда не было карточек. Он сделал еще один глоток:
      - Бр-р! Мне иногда кажется, что сюда добавляют кальций, как в закрытых шкалах, чтобы притушить мальчишкам желание.
      - Клянусь тебе - нет! Тот вкус я знаю.
      - Конечно, ты же учился в такой школе.
      - Ну и что? Пока ящеры не раздолбали наш радар, ты управлялся с ним так, как мне и не снилось.
      Чтобы не высказывать своих мыслей, Гольдфарб допил кружку и поднял палец, заказывая новую. Даже скверное пиво постепенно развязывало язык. Джером мог сказать: "Ну и что?" Довольно искренне сказать. Но после того, как кончится война, - если она когда-нибудь кончится - он вернется в Кембридж, чтобы потом сделаться стряпчим, профессором или бизнесменом. Гольдфарб тоже вернется чинить приемники в обшарпанном магазинчике на обшарпанной улочке. Поэтому для него эгалитаризм<Эгалитаризм - философия проповедующая всеобщую уравнитель как принцип организации общественной жизни; приверженцами эгалитаризма были Ж.-Ж. Руссо, якобинцы, Г. Бабеф; характерен для "казарменного коммунизма"> приятеля был пустым звуком.
      Джоунз был весел и не замечал состояния Гольдфарба.
      - Скажу тебе откровенно, Дэвид, если в этом пиве и есть кальций, он ни черта не действует. Я бы не прочь сделать заход прямо сейчас. Но все внимание здесь уделяют лишь придуркам с крылышками на форменных рубашках. Погляди туда, видишь? - Джоунз сделал кивок. - Чувствую себя как последний идиот.
      "Теперь и ты знаешь, что это такое - принадлежать к низшему классу", подумал Гольдфарб. Но нет, Джером этого не знал. Одного лишь зрелища Дафны, устроившейся возле электрического камина на коленях у бортинженера, было недостаточно, чтобы выбить из него врожденное чувство превосходства. Увиденное всего-навсего пробудило в нем ревность.
      Гольдфарб тоже ощутил ревность, когда другая официантка, Сильвия, подсела к столу, где тесным кружком расположилась компания летчиков. Девушка быстро перебралась на колени к одному из них. Гольдфарб вспомнил скабрезную фразу, услышанную им не так давно в каком-то американском фильме: "Им чесанулось дают". В грамматическом отношении бред, но зато немало правды.
      Что касалось его самого, он, похоже, не мог даже добиться, чтобы ему дали новую пинту пива.
      Гольдфарб поднялся, собираясь двинуться к столу, где летный состав монополизировал девчонок. Джером Джоунз ухватил его за руку:
      - Ты что, последний придурок, Давид? Их же там семеро. Они просто вытрут тобой пол.
      - Что? - очумело переспросил Гольдфарб. Потом он сообразил, о чем речь. Слушай, я не собираюсь лезть в драку. Я просто хочу еще кружку пива. Может, они перестанут на время любезничать с девчонками и позволят одной из них принести мне пива.
      - А может, и не перестанут, - сказал Джером. Но Гольдфарб не обратил внимания на его слова и побрел через зал туда, где находились девушки.
      Поначалу никто не обратил на него внимания. Парень, на коленях которого сидела Дафна, рассказывал:
      - ...Самым худшим, что я там видел, по крайней мере самым гадким, было зрелище старика, который шел по улице, а на пиджаке у него была пришита желтая звезда Давида. - Он заметил стоявшего перед ним Гольдфарба. - Вам что-нибудь нужно, дружище?
      Тон его не был ни враждебным, ни любезным: он просто ждал ответа.
      - Я подошел узнать, не могу ли я на минуточку забрать у вас Дафну? Гольдфарб выразительно продемонстрировал пустую кружку. - Извините, но о чем вы тут только что рассказывали? Надеюсь, я не сую нос в чужие дела, но вы действительно только что вернулись из Франции?
      - Правильно. А кто вы, если не секрет?
      - Дэвид Гальдфарб, оператор радарной установки. То есть был оператором. Сейчас наблюдаю за вашими отлетами в бинокль.
      - Джордж Бэгнолл, бopтинжeнep "ланкастера", - представился летчик.
      Бортинженер успел опередить Тольдфарба на одну-две пинты, но по-прежнему не терял бдительности. Одна из его бровей поднялась.
      - Надеюсь, оператор радарной установки, что я, в свою очередь, тоже не сую нос в чужие дела, но вы случайно не еврейского происхождения?
      - Да, я еврей. - Гольдфарб знал, что у него не слишком-то английская внешность: волосы сильно курчавятся, да еще темные. Вдобавок ни у кого из англосаксов, даже у кельтов, не было таких носов. - Видите ли, у меня родственники в Варшаве, и я подумал, что мне стоит спросить кого-нибудь, кто видел собственными глазами, как живется евреям под игом немцев. Если я помешал вам, прошу меня извинить.
      - Да что вы, все нормально. Присаживайтесь к нам, - сказал бортинженер, переглянувшись с остальными членами экипажа.
      Он выпрямил ногу, отчего Дафна начала сползать вниз. Оказавшись на ногах, девушка недовольно пискнула.
      - Не шуми, милая! - сказал ей Бэпиолл. - Ты ведь принесешь этому парню еще одну пинту, правда?
      Презрительно хмыкнув, Дафна выхватила из рук Гольдфарба пивную кружку и направилась за стойку.
      - Очень любезно с вашей стороны, - произнес Гольдфарб и кивнул в сторону Джерома Джоунза. - Можно и моему другу присоединиться?
      Получив согласие, он махнул Джоунзу.
      - Полагаю, ему тоже понадобится новая порция, - мрачно предположила Дафна, вернувшись с пивом для Гольдфарба. Не ожидая ответа, она забрала кружку Джоунза, чтобы влить туда новую пинту пива.
      Гольдфарб представил летчикам напарника, Бэгнолл назвал имена остальных членов экипажа.
      - Вам нужно запомнить две вещи, Гольдфарб, - сказал Кен Эмбри. - Положение в Варшаве вряд ли хоть в чем-то похоже на Париж. К тому же немцы больше там не хозяева.
      - Я это все понимаю. Но для меня важны любые вести.
      - Тогда слушайте, - ответил ему Джордж Бэгнолл. - Кроме шестиконечных звезд я видел в Париже магазины и даже телефонные будки с надписями вроде: "Евреи не допускаются" и "Обслуживание еврейской клиентуры запрещено". В других магазинах евреям выделено особое вечернее время, поэтому они могут купить лишь то, что осталось к концу дня.
      - Сволочи! - не выдержал Гольдфарб.
      - Кто, джерри? Разумеется, лучше не скажешь. Мы, конечно, не видели снимков, которые ящеры наделали в Варшаве, или еще чего-нибудь такого, о чем болтают люди, которые выступают в радиопрограммах ящеров. Но, ей-богу, если хотя бы десятая часть всего того, что они говорят, - правда, будь я проклят, если стану обвинять этих инопланетных дьяволов за то, что они пошли против нацистов.
      Все остальные члены экипажа поддержали его. Кроме Дугласа Белла: бомбометатель и Сильвия настолько отключились от окружающей действительности, что Гольдфарбу показалось, что их тесные дружеские отношения могут закончиться где-нибудь прямо на столе или на полу. Если Дуглас столь же умело сбрасывал своими руками бомбы, он принес немало пользы своей стране.
      - Взять хотя бы эти снимки, - сказал Эмбри. - Мне с трудом верится, что джерри построили такую бойню для людей, как бы ни называлось то место.
      - То место называется Треблинка, - подсказал Гольдфарб.
      Ему тоже верилось с трудом. "Но с меньшим трудом, чем Эмбри", - подумал он. Для молодого англичанина, который, судя по речи, происходил из обеспеченных слоев, организованное истребление людей в концлагерях действительно могло казаться немыслимым. Для Гольдфарба, чей отец бежал от менее организованного, но не менее явного преследования евреев, упоминание о месте, подобном Треблинке, отдавало ужасом.
      - Кстати, а что хорошего происходило здесь? - спросил Бэгнолл, решив сменить тему. В конце концов, они пришли сюда отдыхать от ужасов войны, а не обсуждать их. - Пока мы не грохнулись во Франции и джерри не препроводили нас до Кале, мы обычно почти все время находились в воздухе, приземляясь, лишь чтобы поесть и выспаться.
      Гольдфарб и Джоунз переглянулись.
      - Ящеры быстро отучили нас "нажимать кнопки", как бывало во время блицкрига, - наконец сказал Гольдфарб. - Ящеры сообразительнее, чем джерри. Они быстро размолотили наш радар и шлепали по нам ракетами всякий раз, когда мы пытались его восстановить. Пришлось, как в давние дни, ограничиться полевыми биноклями и телефонами.
      Дафна вернулась с новой кружкой пива для Джерома Джоунза. Тот облизал девушку глазами.
      - Дэвид постоянно глазеет в свой бинокль на твое окно, - сообщил он, кивнув на приятеля.
      - В самом деле? - равнодушно спросила Дафна, ставя на стол пиво. - А я-то все время думала, что это ты.
      Бледное лицо Джоунза залилось краской, видимой даже в тусклых отблесках камина. Гольдфарб и экипаж бомбардировщика покатились со смеху. Даже Дуглас Белл оторвался от Сильвии на достаточное время, чтобы сказать:
      - Ей-богу, превосходный удар!
      Джоунз, не найдя достойного ответа, занялся своим пивом.
      - Я тут слышал, что одна штука неплохо сработала против ящеров. Знаете, что именно? - Гольдфарб мужественно пытался вернуться к вопросу Джорджа Бэгнолла. - Заградительные аэростаты стоили ящерам нескольких самолётов. Ящеры летят так низко и настолько быстро, что им никак не увернуться, если на их пути оказывается трос аэростата.
      - Приятно узнать хоть что-то хорошее, - отозвался Бэг-нолл. - Я не совсем это имел в виду. Я спрашивал про хорошее не о воине. Просто о жизни.
      - У операторов нет жизни, - хмыкнул Джоунз. - Это противоречит военным уставам Ее Величества или еще чему-нибудь в этом роде. - Он резко пододвинул свою вновь опустевшую кружку к Дафне. - Дорогая, постарайся в этот раз не сыпать сюда слишком много мышьяка.
      - Отчего же так? Я всегда была уверена, что ты просто цветешь на нем.
      Она взяла его пустую кружку и направилась к бару.
      - Приятная девочка эта Дафна! Я уже это понял, - сказал Бэгнолл.
      - Да, только вот тебе-то удалось усадить ее к себе на колени, - мрачно проговорил Гольдфарб. - Знаешь, сколько месяцев подряд мы с Джеромом пытаемся это сделать?
      - Судя по твоему кислому лицу, немало. А что, разве в Дувре нет других женщин?
      - Наверное, есть. Джером, мы их искали?
      - Под любым камнем лежат, - ответил Джером. Он наблюдал за Дугласом и Сильвией. Если бы у него был блокнот, наверное, он делал бы там записи.
      - Эту кружку, дорогуша, я вылью тебе на голову, - сказала ему Дафна.
      - Говорят, от этого здорово растут волосы, - пробормотал Джоунз и поспешно добавил, чтобы официантка не исполнила свою угрозу: - Но я пока не склонен экспериментировать.
      Гольдфарб допил вторую пинту пива, но не в пример другу не торопился заказывать третью. Все, что экипаж "ланкастера" рассказал ему о жизни евреев во Франции, заставило его с тревогой задуматься о том, что может происходить с ними в Варшаве. Как-то там, в Польше, живется сейчас его дядьям, теткам, двоюродным братьям и сестрам? Думая о передачах контролируемой ящерами коротковолновой станции, которая вещала на немецком и на идиш, он размышлял о том, сколько его родственников по-прежнему живы.
      Гольдфарб уставился в свою пустую кружку. Поможет ли новая порция забыть его страхи или, наоборот, еще сильнее вытолкнет их на поверхность? Скорее всего последнее. Но он все же подал Дафне кружку:
      - Раз, дорогая, ты пока на ногах, не принесешь ли мне еще одну?
      Залить в себя новую дозу пива, и он перестанет беспокоиться обо всем на свете. Не хватит этой кружки, добавит еще две, три... сколько потребуется.
      - Ребята, а что теперь будет с вами? - спросил Джером у экипажа.
      - Думаю, - ответил Кен Эмбри, - что через день-другой мы снова поднимемся в воздух. Говорят, опытные экипажи на земле лысеют.
      - Проклятие! - воскликнул Джоунэ. - Как вы можете так спокойно к этому относиться? Летать против немцев - это было одно, но против ящеров...
      - А что еще остается каждому, - пожал плечами Эмбри, - кроме как делать то, что должен, делать это наилучшим образом и до тех пор, пока может?
      Гольдфарб внимательно рассматривал пилота и его товарищей. Эти парни много раз глядели в лицо собственной смерти, и шансы повстречаться с ней в ближайшее время были у них очень высоки. Гольдфарб перевел взгляд на Сильвию, которая, кажется, пыталась вконец замучить Дугласа Белла. И вдруг он понял, почему она и Дафна спали с летным составом и никогда не уступали "наземным" мужчинам. Его удрученное состояние не прошло, но ревность исчезла.
      Когда Дафна вернулась с его пивом, Гольдфарб встал, порылся в кармане и вытащил оттуда горсть монет:
      - Прошу тебя, принеси этим ребятам по кружке. Джером Джоунз уставился на него:
      - Какая щедрость! У тебя, быть может, богатый дедушка сыграл в ящик или ты забыл, что ты еврей?
      Впечатление было такое, что Гольдфарб вот-вот вцепится кое-кому в глотку. Бэгнолл и несколько остальных членов экипажа отодвинулись, готовые, если понадобится, схватить его. Но вместо этого Гольдфарб усмехнулся:
      - Черт возьми, Дафна, я покупаю пиво и для этого большеротого кретина тоже!
      Экипаж бомбардировщика облегченно вздохнул. У Джоунза глаза сделались еще больше.
      - Если бы знал, что, обругав, можно раскрутить тебя на пиво, я бы давно пользовался этим.
      - Geh kak afen yam, - ответил на идиш Гольдфарб и, ко всеобщему неудовольствию, отказался перевести.
      Мойше Русси чувствовал, как сердце колотится в груди. Встречи с губернатором ящеров, чьи силы выбили нацистов из Варшавы, всегда пугали его, хотя Золрааг обходился с ним довольно приветливо. Куда приветливее, чем обошелся бы с ним немецкий генерал-губернатор Ганс Франк. Мойше не знал, мертв ли Франк или сбежал. Надеяться, что мертв, было грешно. Но Мойше все равно желал этого.
      Из кабинета Золраага вышел Тадеуш Бор-Кемеровский, генерал Армии Крайовы. Вид у него был не особо счастливым. Увидев Русси, он еще более нахмурился.
      - Ну, еврей, что ты намерен выцыганить у него на этот раз?! - прорычал генерал. - Похоже, они дадут тебе все, что пожелаешь.
      - Это совсем не так, - ответил Русси.
      Бор-Коморовский также пугал его. Да, этот человек ненавидел немцев, но и евреев он тоже ненавидел. Теперь немцев не стало... Ругаясь сквозь зубы, Бор-Коморовский двинулся дальше, каблуки его сапог со звоном ударяли по мраморному полу. Русси поспешил в кабинет Золраага: защитника его народа лучше не заставлять ждать.
      - Здравствуйте, ваше превосходительство! - произнес по-немецки Мойше.
      Теперь он мог разговаривать с ящерами достаточно легко. Несколько недель назад, когда нацисты бежали, одновременно теснимые изнутри и атакуемые извне, первые из этих маленьких снующих существ показались ему демонами. Мойше никогда бы не подумал, что выберет себе столь странных союзников. Однако частые встречи с Золраагом помогли ему начать привыкать к их странностям. У Мойше появилось подозрение, что для ящеров он в частности и все человечество в целом казались, по меньшей мере, столь же диковинными, как и ему самому губернатор.
      - Герр Русси, - медленно произнес Золрааг. Его акцент почти проглотил букву "р", превратив средний слог фамилии Мойше в протяжное шипение. Надеюсь, вы хорошо поживаете?
      - Да, ваше превосходительство, благодарю вас.
      Русси тоже прошипел и издал булькающий звук, ибо научился говорить "благодарю вас" на языке Золраага. Он изо всех сил старался запоминать слова речи ящеров, а поскольку уже свободно владел идиш, ивритом, немецким и польским языками, изучение нового наречия не представляло для него чрезмерной сложности. Мойше понял, что для Золраага существование на Земле множества языков столь же диковинно, как и все остальное на этой планете.
      Тем не менее новый губернатор Варшавы усердно овладевал немецким языком. И хотя у него сохранялся акцент (Русси считал, что отчасти это было обусловлено формой языка Золраага), всякий раз, .говоря с ним, инопланетный правитель запоминал новые слова. Грамматика Золраага хотя и не была хорошей, но становилась все лучше.
      - Немецкие заключенные, герр Русси... Как вы считаете, что нам с ними делать? - спросил после приветствия Золрааг.
      - Они - заключенные, ваше превосходительство, и с ними следует обращаться, как с любыми другими военнопленными.
      Однажды Русси побывал в лагере, устроенном в развалинах района Раковец. Он пошел туда, просто чтобы поглядеть на немцев, находящихся за оградой из острых, словно лезвия, тонких металлических полосок, которыми ящеры пользовались вместо колючей проволоки. Впоследствии он не раз жалел, что отправился туда. Вид грязных, избитых, голодных людей ярко напомнил ему любую из улиц гетто совсем в недавнем прошлом.
      - Не все ваши люди так думают, герр Русси. Кто здесь у вас Император?
      - Вы имеете в виду, наш правитель?
      - Ваш Император - тот, кто решает за вас, - ответил Золрааг.
      Наверное, он думает, что это очень просто. Может, у ящеров это и просто. Дела в населенной людьми Варшаве, и особенно внутри еврейского квартала, обстояли намного сложнее. Старая администрация гетто, назначенная еще немцами, продолжала работать по заведенному порядку, распределяя по карточкам продовольствие. Только теперь оно поступало не от нацистов, а от ящеров. Сам Русси пользовался моральным авторитетом, которому был обязан событиям той ночи, когда появились ящеры. Но понимание его авторитета менялось день ото дня, а иногда - с каждой новой минутой. Другой авторитетной фигурой в гетто был Мордехай Анелевич. И хотя во время восстания против немцев пуля пробила ему левую руку, это не остудило его пыл. Наоборот, толстая белая перевязь, похоже, придавала ему вид героя. Его люди гордо расхаживали по улицам еврейского квартала с трофейным немецким оружием в руках. Не менее дерзко держались они и в остальной части Варшавы. В случае чего за них отомстят, и люди Анелевича это знали. Для евреев это чувство было захватывающим и ударяющим в голову, словно хмель молодого вина. Армия, Крайовы ненавидела их. Большая часть находящегося в руках еврейского ополчения оружия досталась им от ящеров. Польской внутренней армии новые завоеватели дали гораздо меньше. Разумеется, в начале восстания поляки были намного лучше вооружены, чем евреи. Возможно, ящеры стремились уравновесить две этих группы на вновь завоеванной территории. Русси допускал и такую мысль.
      Возможно, Золрааг и остальные ящеры использовали евреев и их страдания при нацистском режиме в качестве орудия против остального человечества. Мойше слушал радио на коротких волнах, равно как и сам выступал на созданной ящерами станции. И хотя он говорил не более чем правду, слушавшие его люди отмахивались от этих сообщений как от очевидной пропаганды. Даже жутким картинам жизни гетто верили мало.
      Учитывая все это, Русси сказал:
      - Ваше превосходительство, вы лишь повредите себе, если будете обращаться с немцами иначе, чем с кем-либо из других военнопленных. Люди лишь скажут, что вы жестоки и безжалостны.
      - И это говорите вы, герр Русси? - Один глаз Золраага беспокойно глядел на Мойше, другой сосредоточился на бумагах, разложенных по столу. - Вы ведь еврей! Как вы говорите: страдалец, нет, жертва тех немцев? Не относиться к ним как к убийцам? Они и есть убийцы.
      - Вы спросили меня, что бы я хотел видеть, ваше превосходительство, ответил Русси. - Вот я вам и сказал. Месть - это такое блюдо, которое лучше есть горячим, чем холодным.
      Мойше пришлось несколько минут объяснять Золраагу смысл сказанного. Он поклялся себе никогда больше не пользоваться в разговоре с ящерами образным языком.
      Золрааг повернул к человеку оба своих глаза. От этого Мойше сделалось почти так же неуютно, как от взгляда одного глаза губернатора, поскольку у ящеров взгляд был пристальнее, чем у любого человека.
      - Раз вы так говорите, вы - Император для вашего народа? Вы решаете? ,
      - Нет, я это говорю от себя, - объяснил Русси. Мойше знал: если он солжет, то Золрааг сообразно своей натуре примет его ложь за правду. Но если он начнет лгать, чем все закончится? Мойше не хотел доискиваться ответа. За несколько прошедших лет он обнаружил слишком много ужасного как в самом себе, так и в окружающем мире.
      - Я искренне уверен, что могу вести за собой людей, - добавил Мойше. Это была не ложь, скорее - преувеличение.
      Губернатор еще какое-то время внимательно глядел на него, затем отвел глаза и стал смотреть сразу в двух направлениях.
      - Возможно, вы это делаете, герр Русси. Возможно, вы ведете за собой людей. И возможно, это будет хорошо. Возможно, мы скажем так: посмотрите на евреев, посмотрите, что с ними сделали немцы. И посмотрите, что евреи не хотят - как это вы говорили? - мести, да, мести. Добрые евреи, благородные евреи, они лучше немцев. Так?
      - Так, - бесцветным голосом сказал Русси. Яснее, чем когда-либо, он увидел, что Золрааг совершенно не заботится о евреях как о евреях, они мало интересуют его сами по себе, лишь как жертвы нацистов. Он, Мойше, остается для ящеров такой же вещью, какой был для Ганса Франка. Единственное различие заключалось в том, что для Золраага он был скорее полезной, нежели отвратительной, вещью. Несомненно, это знаменовало некоторое улучшение. Если бы Русси побыл еще немного под правлением немецкого генерал-губернатора, он был бы сейчас мертвой вещью. Эта мысль все равно имела горький привкус, как полынь-трава.
      - Возможно, - сказал Золрааг, - мы сделаем снимок: еврей дает пищу немецкому узнику. Возможно, мы сделаем это, правда, герр Русси? Снимок заставит людей думать.
      - Любого еврея, кто согласится на подобный снимок, остальные евреи возненавидят, - ответил Русси.
      Его мысли пронзило отчаяние: "Пропаганда, мы нужны им лишь для этого. Они спасали нас ради своих собственных целей, а не из благородных побуждений. Даже не из жалости".
      Губернатор тут же подтвердил его опасения:
      - Мы помогли вам тогда, герр Русси. Вы помогаете нам сейчас. Вы должны как это слово? - долг, да. Вы должны вернуть нам долг.
      - Я знаю, но после того, через что мы прошли, нам трудно выплатить долг.
      - А на что вы, евреи, годитесь для нас сейчас, герр Русси? Русси вздрогнул, словно от удара. Никогда еще Золрааг не был столь грубо откровенен с ним. "Прежде чем углубляться, немного измени тему", - подумал он. Эта уловка хорошо служила ему в медицинском институте, позволяя использовать сильные стороны.
      - Ваше превосходительство, как евреи могут думать о том, чтобы дать пищу немцам, когда нам по-прежнему не хватает самого необходимого?
      - Вы получаете столько, сколько сейчас получают все, - ответил Золрааг.
      - Да, но до этого мы голодали. Даже то, что мы имеем теперь, - вряд ли нам всего хватает.
      Поляки с ненавистью восприняли урезание своих продовольственных норм, чтобы помочь накормить евреев. Евреи злились на поляков за непонимание. Равные нормы означали, что каждый получает слишком мало.
      - При той власти, которой вы наделены, ваше превосходительство, не могли бы вы распорядиться о поставке в Варшаву большего количества продовольствия для всех? Тогда бы нас меньше беспокоила перспектива делиться пищей с немцами.
      - Откуда мы возьмем пищу, герр Русси? Здесь нет пищи, возле Варшавы ее взять негде. Там, где идут сражения, нет сельского хозяйства. Сражения уничтожают сельское хозяйство. Скажите мне, где есть пища, и я распоряжусь ее доставить. В ином случае... - Золрааг весьма по-человечески развел когтистыми лапами.
      Мойше знал, что только Бог всемогущ. Однако ящеры помимо того, что послужили проявлением Его воли, когда выбили немцев из Варшавы и спасли евреев от явного уничтожения, - помимо этого, они с такой легкостью справлялись со всеми трудностями, что Мойше предполагал, что они обладают безграничными возможностями для решения всех практических вопросов. Оказалось, что нет, и это открытие шокировало его. Мойше нерешительно спросил:
      - А нельзя ли, скажем, доставить продовольствие из других частей мира, где вы не ведете тяжелых боев?
      Золрааг широко раскрыл пасть. Русси с неприязнью посмотрел на ряды маленьких остроконечных зубов и на беспокойный, похожий на змеиный язык. Он знал, что губернатор смеется над ним.
      - Мы сможем это сделать, когда вы, люди, прекратите вашу глупую войну и присоединитесь к Империи. Сейчас нет. Мы сами нуждаемся во всем, что имеем, чтобы сражаться. Тосев-3 - этот мир - большое место. Все, что мы имеем, нам нужно.
      - Понимаю, - медленно сказал Русси.
      Эту новость нужно будет передать Анелевичу. Возможно, боевой командир сумеет лучше прочувствовать ее смысл, чем он сам. Судя по словам Золраага, ящерам приходится тяжелее, чем они рассчитывали.
      Действительно, мир был большим местом. Пока не началась война, Мойше практически не волновали события за пределами Польши. Оглушительный триумф немцев показал ему глупость такой позиции. После этого упования Мойше на отпор немцам вначале касались Англии, а затем находящихся еще дальше Соединенных Штатов. Но когда Золрааг говорил об "этом мире", он подразумевал существование и других миров. Это очевидно: ящеры явно происходили не с Земли. Сколько же миров известно пришельцам и есть ли, кроме Земли и их родной планеты, еще миры, населенные разумными существами?
      Получив светское образование, необходимое для медика, Русси верил в учение Дарвина и наряду с ним верил в Книгу Бытия. Они нелегко уживались в его мозгу: Дарвин доминировал, когда Мойше думал, а Библия - когда чувствовал. В гетто к Богу обращались гораздо чаще, ибо казалось, что молитва имеет больше шансов сотворить добро, нежели нечто чисто рациональное. И появление ящеров было воспринято как ответ на молитву.
      Тут Русси вдруг подумал о том, какую роль сыграл Бог в сотворении ящеров и как могут выглядеть иные мыслящие виды. Если Бог сотворил их всех, то кем же является человек, которого Он выделил особо? Если же ящеры и другие мыслящие существа не были творениями Бога, то какое место Он занимает во Вселенной? И есть ли у Него какое-то место во Вселенной? Задавать вопросы таким образом было даже страшнее, чем ходить на встречи с Золраагом.
      - У нас имеется больше пищи, - наконец решил губернатор. - Мы дадим вам больше. Возможно, скоро.
      Русси кивнул. Это означало, что в покое его не оставят. Золрааг продолжал:
      - Вы узнаете, кто есть Император евреев относительно немецких пленных, герр Русси. Вы мне скажете, что думаете делать. Не ждать - должны знать.
      - Ваше превосходительство, это будет исполнено, - произнес Русси на языке ящеров.
      Ящеры строили свои жизни по тщательно продуманным образцам повиновения. "Будет исполнено" являлось самым сильным обещанием для ящеров.
      Когда Русси почувствовал, что Золраагу больше нечего сказать, он поднялся, поклонился и приготовился уйти. Но Золрааг его задержал:
      - Пожалуйста, обождите. В Варшаве всегда так... не холодно - как вы говорите - немного холодно?
      - Прохладно? - подсказал Русси.
      - Да, прохладно, именно это слово, благодарю вас. В Варшаве всегда так прохладно?
      - Чем ближе к концу года, тем прохладнее, ваше превосходительство, удивившись, ответил Мойше.
      В Варшаве было лето, нежаркое, но все же лето. Он припомнил прошлую зиму, когда почти не было никаких источников тепла - электричества, угля и даже дров. Он вспомнил, как они всей семьей залезали в постель и укрывались всем, что было, но даже и тогда его зубы стучали, словно кастаньеты. Вспомнился Мойше и бесконечный кашель, раздававшийся из всех углов гетто, и среди этих звуков чуткое ухо отличало негромкое туберкулезное покашливание от кашля, вызванного пневмонией или гриппом. Еще ему вспомнились окоченевшие трупы, лежащие в снегу, и облегчение при мысли о том, что они не начнут разлагаться прежде, чем их уберут.
      Если Золраагу августовский день кажется прохладным, как тогда объяснить ящерам, что значит зима? Это невозможно. С таким же успехом можно попытаться объяснить, что такое Талмуд, пятилетнему ребенку, причем нееврею.
      Золрааг прошипел что-то на своем языке. Русси сумел разобрать несколько слов: "внутри холодильника". Затем ящер снова перешел на немецкий:
      - Благодарю вас, герр Русси, что сказали заранее, что плохого может быть. Всего хорошего, герр Русси.
      - Всего хорошего, ваше превосходительство.
      Русси вновь поклонился. На этот раз Золрааг не стал удерживать его новыми вопросами. В приемной сидел молодой симпатичный католический священник. Его блеклые глаза на мгновение стали ледяными, встретившись с глазами еврея, но он все же кивнул. Русси тоже кивнул в ответ: гражданскую вежливость забывать не стоит. Просить поляков возлюбить евреев равносильно прошению чуда. Попросив об одном чуде и получив его, Мойше не собирался докучать Богу просьбами.
      Резиденция Золраага находилась на юго-западе Варшавы, на Груепкой улице, застроенной двух - и трехэтажными зданиями контор. Несколько домов, были разрушены снарядами, но большинство уцелело, если не считать таких мелочей, как дыры от пуль и выбитые окна. Подобное везение делало квартал почти уникальным. Мойше думал об этом, осторожно пробираясь через осколки стекла.
      Когда немцы вторглись в Польшу и осадили Варшаву, удары нацистской артиллерии и нескончаемые беспрепятственные налеты бомбардировщиков Люфтваффе оставили в городе зияющие раны. Большинство развалин оставались неразобранными и по сей день: пока немцы правили Варшавой, им, наверное, было наплевать, какой облик имеет город. Здания, разрушенные в тридцать девятом, уже примелькались для глаз, словно всегда были частью городского ландшафта. Однако недавно появились свежие развалины с торчащими острыми краями. Немцы сражались словно одержимые, из последних сил стараясь не пустить ящеров в Варшаву. Русси прошел мимо сгоревшего остова нацистского танка. Оттуда все еще несло трупной вонью разложившегося человеческого тела. Качая головой, Русси удивлялся, сколько немцев и здесь/и в других местах проявили столько мужества ради такой недостойной цели. Бог преподал человечеству урок, какого оно не получало, по меньшей мере, со времен ассирийцев, однако смысл этого урока оставался неясным.
      До еврейского квартала нужно было пройти еще километра два. Длинное пальто Русси не было застегнуто, но, следуя мимо развалин стены, которая когда-то огораживала границы бывшего гетто, он почувствовал, что вспотел. "Если Золрааг считает нынешнюю погоду прохладной, дадим ему подождать до января", - подумал Мойше.
      - Реббе Мойше! - Какой-то торговец, кативший тележку с турнепсом, остановился и приподнял матерчатую шапочку.
      - Реббе Мойше! - улыбнулась хорошенькая девочка лет тринадцати. Она была немножко бледной, но огонек голода уже не светился в ее глазах.
      - Реббе Мойше!
      Приветствия нравились Русси и напоминали о том, что он стал здесь важной персоной. Он степенно ответил на каждое из них. "Был бы сейчас жив каждый из поздоровавшихся, - подумал Мойше, - если бы не пришли ящеры? И если да, то сколько бы им еще удалось протянуть? Интересно, а сколько бы я сам смог протянуть? Я решил помочь ящерам, надеясь, что они помогут моему народу. Они помогли, и мы были спасены. И что я получил за это? Только клеймо лжеца, предателя и ренегата?"
      Мойше попытался сказать себе, что ему все равно, ведь признание варшавских евреев, тех, кто знает правду, значит несравненно больше, чем мнение остального мира. Это одновременно было и правильно, и неправильно. Подвернись шанс, и он предпочел бы сотрудничать с любыми людьми - за исключением немцев, - сражаясь против пришельцев из другого мира. Перед лицом нацистов ящеры казались выгодной сделкой. Они действительно были выгодной сделкой. И все же Мойше иногда приходило в голову, что лучше бы он ее не заключал.
      Эти мысли мигом улетучились, когда Русси завернул за угол и увидел Мордехая Анелевича. Молодой командир еврейских бойцов шел в окружении нескольких своих людей. Все они были вооружены и одеты в поношенную смесь военной формы и гражданской одежды, которую Русси доводилось видеть и на других бойцах. У самого Анелевича оружия не было. Хотя он был одет в такую же рвань, как и его соратники, уверенная поступь и дистанция, которую держали вокруг него, говорили о значимости этого человека.
      - Добрый день, реббе Мойше! Как прошла встреча с губернатором ящеров?
      - Довольно неплохо, - ответил Русси. - Правда, он пожаловался, что погода для него слишком прохладная.
      - Неужели? - удивился Анелевич. - Через несколько месяцев он будет жаловаться сильнее, это факт. Что еще он говорил?
      - Похоже, что надеяться на скорое увеличение норм продовольствия нам не приходится. Передо мной у Золраага был Бор-Коморовский. Его не особо радует даже то, сколько продуктов мы получаем теперь.
      - Скверно, - снова произнес Анелевич. - Однако об этом стоило узнать, и удивляться тут нечему. А что Его Ящерово Величество изволило сказать насчет нацистских сволочей, которые не смогли бежать достаточно быстро, когда их вышвыривали отсюда? Он уже решил, что намерен с ними сделать?
      - Он спрашивал меня, что я думаю по этому поводу, - сказал Русси.
      - И каков был ваш ответ?
      Прежде чем ответить, Русси глубоко вздохнул:
      - Я сказал ему, что, если бы решение зависело от меня, я бы обращался с ними как с обычными военнопленными. - Услышав эти слова, почти все бойцы буквально зарычали.
      Не обращая на них внимания, Мойше продолжал: - Это выбило бы козыри из рук немецкой пропаганды. Кроме того, если мы будем обращаться с ними так, как они обращались с нами, чем же мы тогда лучше их?
      - Они мучили и уничтожали нас ради забавы. Когда мы поступим с ними так же, это будет возмездие, - сказал Анелевич с тем преувеличенным терпением, с которым объясняют что-либо четырехлетнему ребенку. - Вы что, реббе Мойше, хотите быть образцовым евреем гетто? Тем, который никогда не дает сдачи, что бы ему ни делали? Каково было мнение Золраага, когда вы сказали ему об этом?
      Русси обнаружил, что стоять перед вооруженными еврейскими головорезами ненамного легче, чем перед немецкими:
      - Если я его правильно понял, он подумал, что я выжил из ума, - признался Русси.
      - Наверное, чертов ящер попал в точку. - Анелевич наградил его далеко не благосклонной улыбкой.
      Глава 9
      Москва! Прошлой зимой немецкие войска из пригородов русской столицы видели шпили Кремля. Ближе никому подойти не удалось, а затем в результате яростного сражения немцев и вовсе отбросили от Москвы. И вот теперь Генрих Егер свободно шел по улицам, на которые так и не удалось ступить вермахту. Шедший рядом с ним Георг Шульц вертел головой по сторонам, что делал каждый день по дороге в Кремль и обратно.
      - С трудом верится, что Москва почти не пострадала. Мы бомбили ее, потом ящеры - а она стоит, - сказал Шульц.
      - Это же большой город, - ответил Егер. - Он может перенести массу налетов, и это не будет особо бросаться в глаза. Большие города трудно разрушить, если только...
      Голос майора дрогнул. Он уже видел снимки уничтоженного Берлина. Лучше бы их не видеть.
      На них с Шульцем были мешковатые гражданские костюмы устаревшего фасона, сшитые из дешевой ткани. В Германии Егер постыдился бы напялить подобное одеяние. Однако здесь эта одежда помогала не выделяться из общей массы, чему он только радовался. В форме танковых войск он едва ли чувствовал бы себя в безопасности. Если на Украине танковые части кое-где встречали как освободителей, в Москве немцы оставались врагами даже после появления ящеров.
      Шульц указал на плакат, приклеенный к кирпичной стене:
      - Герр майор, можете прочитать, что там написано? Егер теперь знал русский лучше, чем прежде, но все же назвать свои знания хорошими не мог. Разбирая одну русскую букву за другой, он по слогам прочел надпись.
      - Одно слово я понял: смерть, - сказал он. - А что значит второе, не знаю. Наверное, что-то связанное с нами.
      - И что-то отвратительное. - согласился Шульц.
      Плакат изображал маленькую девочки с косичками, которая мертвой лежала на полу Рядом валялась кукла. Кровавый след приковывал взгляд к сапогу уходящего солдата, на каблуке которого была изображена фашистская свастика.
      До того как попасть в Москву Егер был убежден до корней волос, если бы не вторжение ящеров, вермахт непременно разбил бы в этом году Красную Армию. Теперь он сомневался, хотя и не высказывал этого вслух Дело было не в том, что Россия по своим размерам намного превосходила Германию: он и раньше знал об этом. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, прежде Егер не верил, что русский народ столь же твердо сплочен вокруг Сталина, как немцы - вокруг Гитлера. Ныне он убедился в своей неправоте, и эта мысль тревожила его.
      Его ботинки стучали по брусчатке Красной площади. Немцы планировали провести здесь Парад Победы, приуроченный по времени к годовщине большевистской революции. Парад не состоялся. То есть состоялся, но то был Парад Красной Армии. Часовые по-прежнему расхаживали взад-вперед вдоль кремлевской стены, чеканя шаг.
      Егер и Шульц добрались до ворот, через которые вошли на территорию Кремля. Егер кивнул охранникам: эту группу он видел каждый третий день. Никто из русских не удостоил его ответным кивком. Они никогда этого не делали. Их командир в звании сержанта протянул руку.
      - Документы! - сказал он по-русски.
      Как обычно он тщательно рассмотрел предъявленные немцами документы, сверил фотографии. Егер не сомневался: если бы он однажды забыл документы, сержант не пропустил бы его, хотя и узнал. Русские не очень-то умели ломать рутинные порядки.
      Однако у них с Шульцем все было в порядке. Сержант уже стал отходить в сторону, чтобы пропустить их, как за спиной послышались шаги. К пропускному пункту, пересекая Красную площадь, подходил кто-то еще. Егер обернулся, чтобы посмотреть на спешащего человека. Рот его широко раскрылся.
      - Будь я проклят! - проговорил Шульц, подытоживая увиденное.
      В отличие от танкистов, приближающийся человек был в немецкой форме, точнее - в форме СС. Каждый его шаг словно предупреждал: всякий, кто ему помешает, запомнит это надолго. Человек был высок, широкоплеч и, наверное, мог бы считаться обаятельным, если бы не шрам, глубоко прорезавший его левую щеку.
      Егер ожидал, что этого молодца остановят, но русские охранники лишь заулыбались, словно встретили старого друга.
      - Документы? - вопросительно произнес сержант.
      - В гробу я видел твои документы и тебя тоже! - ответил эсэсовец низким раскатистым голосом. В его немецком чувствовался австрийский акцент.
      Странно, но часовые улыбнулись и не стали настаивать на своем требовании. Возможно, у них были особые инструкции от начальства насчет этого офицера.
      - Почему мы не попробовали ответить так же? - спросил восхищенный Шульц.
      - У меня для этого яйца не те, - признался Егер. Услышав их голоса, эсэсовец развернулся и подошел к ним. При своих габаритах он легко держался на ногах.
      - Значит, вы - немцы, - сказал он. - Мне так сразу подумалось, но с вашим тряпьем я не мог быть полностью в этом уверен, пока вы не раскрыли рты. Кто же вы, черт подери, такие?
      - Майор Генрих Егер, Шестнадцатая танковая дивизия, - представился Егер. А это - стрелок моего танка, фельдфебель Георг Шульц. А теперь, герр гауптштурмфюрер, мне бы хотелось тот же самый вопрос задать вам.
      Ранг эсэсовца был равнозначен чину капитана, и при всей браваде этого парня Егер считался его начальником. Громко щелкнув каблуками, эсэсовец застыл в дурацкой позе навытяжку и фальцетом доложил:
      - Гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени просит вашего позволения отбыть, чтобы доложить о своем прибытии!
      Егер хмыкнул. Шрам на щеке Скорцени лишил левый уголок его рта нормальной подвижности, отчего улыбка походила на гримасу.
      - Что вы здесь делаете, особенно в таком наряде? - спросил у него Егер. Вам повезло, что иваны не добрались до вашего носа и ушей.
      - Чепуха! - фыркнул Скорцени. - Русские знают лишь две вещи: как быть хозяевами и как быть рабами. Если вы убедите их, что вы хозяин, разве им останется иной выход, кроме подчинения?
      - Если... - пробормотал Шульц, но так, чтобы эсэсовец не слышал.
      - Вы, однако, не сказали, почему находитесь здесь, - настаивал Егер.
      - Я действую согласно приказам из... - Скорцени замешкался. Егер предположил, что тот хотел сказать: из Берлина. - ...приказам вышестоящего начальства, - нашелся эсэсовец. - Можете ли вы сказать то же самое?
      Он во все глаза глядел на русский костюм Егера.
      Стоявший позади Егера Шульц сердито переминался с ноги на ногу. "Интересно, - подумал Егер, - видел ли этот выскочка гауптштурмфюрер боевые действия, оставившие пыль на его сияющих сапогах?" Но вопрос разрешился сам собой: между второй и третьей пуговицами на мундире Скорцени Егер увидел нашивку за ранение. Прекрасно: значит, этот парень понюхал пороху. А встречный вопрос Скорцени заставил подумать о том, что сказало бы его собственное начальство по поводу сотрудничества Егера с Красной Армией.
      Егер вкратце рассказал, каким образом очутился в Москве. Возможно, Скорцени и участвовал в сражениях, но может ли он похвастаться тем, что подбил танк ящеров? Не многие могли этим похвалиться, а из тех, кто сумел потрепать пришельцев, в живых осталось еще меньше.
      Когда Егер закончил, эсэсовец кивнул. Теперь его бравада поуменьшилась.
      - Значит, можно сказать, майор, что мы с вами оба находимся в Москве по одной и той же причине, с официального ведома или без такового. Мы оба заинтересованы в том, чтобы научить Иванов, как стать более грозными врагами для ящеров.
      - Да, - согласился Егер.
      Равно как советские власти больше не обращались с немцами, захваченными на советской территории, как с военнопленными (или того хуже), так и уцелевшая часть правительства рейха решила сделать все возможное, чтобы поддержать боеспособность русских.
      Трое немцев вместе зашагали к Кремлю. Сердце Советской России по-прежнему находилось в замаскированном состоянии, которое приобрело с начала войны с немцами. Выпуклые луковицы церковных куполов - архитектура, воспринимаемая глазами Егера как восточная и чуждая, - скрывали свое золото под шатровой краской. Стены были размалеваны полосами черного, оранжевого, желтого и коричневого цветов, что делало их похожими на шкуру прокаженного жирафа. Такой камуфляж должен был сбивать с толку вражескую авиацию. Но подобные ухищрения не сумели уберечь Кремль от повреждений. Привычные ко всему широкоплечие, нелепо одетые женщины в платках разбирали кирпичи и обломки деревянных балок, оставшиеся после недавнего налета. В воздухе еще сохранялось тошнотворно-сладкое зловоние позавчерашнего дня, когда случилась бомбардировка.
      Скорцени что-то проворчал и приложил руку к правой части живота. Егер думал, что эсэсовец испытает такие же чувства, как и он сам, пока не увидел, что лицо Скорцени действительно перекошено от боли.
      - Что такое? - спросил Егер.
      - Желчный пузырь, - ответил гауптштурмфюрер. - Где-то в начале года я успел поваляться в госпитале. Но врачи сказали, что это не смертельно, а лежать на боку - от скуки сдохнешь. Поэтому я здесь и занимаюсь делом. Тоже хорошее лекарство.
      - На каком фронте вы воевали, герр гауптштурмфюрер? - спросил Георг Шульц.
      - На Восточном, где же еще? - ответил Скорцени.
      Шульц кивнул и больше ничего не сказал. Егер мог догадаться, о чем думает его товарищ. Немало людей, воевавших на Восточном фронте, падали на колени и благодарили Бога за болезнь, которая обеспечивала им возвращение в Германию, к безопасной жизни. Судя по тому как Скорцени говорил обо всем этом, он, скорее, предпочел бы остаться и воевать дальше. И слова его звучали не как пустая бравада.
      Несмотря на воздушные атаки ящеров, жизнь в Кремле бурлила. На фоке разрушенных участков суета военных и чиновников напоминала Егеру копошение муравьев в муравейнике, у которого срезана верхушка.
      Егера нисколько не удивило, что Скорцени направляется к той же двери, что и они с Шульцем: естественно, этот эсэсовец тоже встречался с офицерами из Народного комиссариата обороны. Вход в само здание Кремля, как и вход на прилегающую территорию, тоже охранялся. Лейтенант, возглавляющий наряд охраны, молча протянул руку. Егер и Шульц молча отдали ему свои документы. Так же молча лейтенант просмотрел их и вернул. Скорцени шел за ними. С внутренней стороны, у самого входа, стояли двое русских подполковников. Немцам не разрешали передвигаться внутри святая святых Красной Армии без сопровождающих.
      У одного из русских офицеров знаки различия на петлицах имели черный цвет танковых войск.
      - Доброе утро, майор Егер и фельдфебель Шульц! - сказал он на прекрасном немецком языке.
      - Доброе утро, подполковник Краминов! - ответил Егер, вежливо кивнув.
      Виктора Краминова приставили к ним с Шульпем с момента их прибытия в Москву. Очень вероятно, что год назад они воевали друг против друга, ибо до своего перевода в штаб Краминов находился в составе армии маршала Буденного, действовавшей на юге. У подполковника были глаза мудрого старца и по-детски невинное лицо. Его познания касательно танков оказались больше, чем мог ожидать Егер, судя по собственному опыту сражений с русскими.
      Второго подполковника Егер. прежде не видел.
      - Судя по цвету петлиц, он из НКВД, - прошептал Егер товарищу.
      Шульц вздрогнул. Егер не упрекал его за это. Равно как никто из русских солдат не хотел столкнуться с людьми из гестапо, так и немцы, естественно, нервничали при виде офицера Народного комиссариата внутренних дел. Если бы год назад Егер столкнулся с человеком из НКВД, он застрелил бы его на месте. Немецкие приказы, игнорируя правила ведения войны, предписывали не брать в плен ни кого-либо из тайной полиции русских, ни их политруков.
      Бросив короткий взгляд на двух немцев в штатском, подполковник НКВД оставил их без внимания: он поджидал Отто Скорцени.
      - Рад приветствовать вас, герр гауптштурмфюрер, - сказал он.
      Этот подполковник говорил по-немецки даже лучше, чем Краминов. Он выговаривал слова до отвращения правильно" как это делала половина учителей в гимназии, где в незапамятные времена учился Егер.
      - Привет, Борис, старый ты мой, тощий, сморщенный придурок! - прогремел в ответ Скорцени.
      Егер ждал, что сейчас задрожат и упадут небеса. Но подполковник НКВД, который действительно был старым, тощим и сморщенным, ограничился лишь сдержанным кивком, из чего Егер заключил, что он уже давно работает со Скорцени и решил сделать скидку на экстравагантность последнего.
      Подполковник Борис повернулся к подполковнику Краминову.
      - Наверное, все мы поработаем сегодня вместе, - сказал он. - До вашего прихода, господа, мы тут беседовали с Виктором Данииловичем, и я обнаружил, что, возможно, мы сможем внести свои вклад в одну операцию, которая принесет пользу обоим нашим народам.
      - Я совершенно согласен с подполковником Лидовым, - сказал Краминов. Сотрудничество поможет и Советскому Союзу, и Германии в борьбе против ящеров.
      - Вы имеете в виду, что вам нужна немецкая помощь в каком-то деле, которое, как вам кажется, вы не в состоянии провернуть сами? - сказал Скорцени. - Тогда зачем мы понадобились вам для операции, которая, как я предполагаю, будет проходить на советской территории? - Взгляд его глаз неожиданно сделался острым: - Постойте! Не та ли это территория, которую мы отвоевали у вас в прошлом году, а?
      - Вполне возможно, - ответил Лидов.
      Уклончивый ответ убедил Егера, что Скорцени прав. Мысленно он отметил: этот эсэсовец отнюдь не глуп. Подполковник Краминов тоже понял, что лицемерить дальше - бесполезно. Он вздохнул, как будто с сожалением:
      - Пойдемте.
      В сопровождении русских офицеров немцы двинулись по длинным, с высокими потолками, кремлевским коридорам. Встречавшиеся им русские солдаты отрывались от своих дел, чтобы поглазеть на Скорцени в форме СС, но никто не произнес ни слова. Наверное они понимали, что за несколько прошедших месяцев мир стал очень странным.
      Кабинет, куда вошли Егер и Шульц, был другим, не тем, где их обычно принимал Краминов. Тем не менее, как и в кабинете Краминова, в этом помещении было на удивление много света и воздуха. Из широкого окна открывался вид на сады, расположенные на территории Кремля. Егер почему-то ожидал увидеть в сердце Советской России сырые и мрачные помещения. Узрев совсем противоположное, он сразу же понял нелепость своих мыслей. Даже коммунистам для работы нужен свет.
      Подполковник Лидов указал на самовар.
      - Чаю, товарищи? - спросил он.
      Последнее слово он произнес по-русски. Егер нахмурился: Краминов не называл их с Шульцем "товарищами", будто своих сослуживцев. Но Краминов был танкист, боевой офицер, а не сотрудник НКВД. Дома Егер пил кофе с большим количеством сливок Однако он уже давно не дома. Егер кивнул.
      Лидов всем налил чаю. Дома у Егера не было и привычки пить чай из стакана. Но на фронте ему это довелось: из чужих самоваров в степных городках и колхозах, опустошенных вермахтом. Заваренный Лидовым чай был лучше, чем Егер пил в тех местах.
      Подполковник НКВД поставил свой стакан на стол.
      - Перейдем к делу, - сказал он.
      Егер подался вперед и приготовился внимательно слушать. Георг Шульц остался сидеть там, где сидел. Скорцени развалился на стуле и выглядел скучающим. Если это и раздражало Лидова, тот не подавал виду.
      - К делу - повторил Лидов. - Как предположил гауптштурмфюрер, намечаемая операция будет иметь место на территории, где фашистские захватчики хозяйничали до появления инопланетных империалистических агрессоров, широко известных как ящеры.
      "Неужели Лидов всегда изъясняется так?" - подумал Егер. Скорцени зевнул и спросил:
      - Полагаю, под фашистскими захватчиками вы имеете в виду нас, немцев? - В голосе его ощущалась такая же скука, как и в облике.
      - Да, вас, а также ваших лакеев и прихвостней.
      Возможно, Лидсе действительно всегда так говорит. Тек не менее такой человек не отступит ни на сантиметр, хотя Скорцени мог переломить его через колено, словно валку
      - Вкратце ситуация такова: на означенной территории вместе с отрядами доблестных советских партизан находятся остатки немецких войск. Отсюда зримая выгода совместной советско-германской операция.
      - Где находится означенная территория? - спросил Егер.
      - Вот, - сказал Лидов. - Если желаете, взгляните на карту.
      Он встал и указал на одну из карт, прикрепленных к стене. Надписи на карте были, разумеется, русскими, но Егер все равно узнал Украину. Красными флажками были отмечены советские позиции, синими - уцелевшие немецкие части, а желтыми - ящеры. К неудовольствию Егера, желтых пятен было больше.
      - На означенной территории нас особенно заботит район к северу и западу от Киева, вблизи города Комарнн. Некоторое время назад в результате боевых действий против ящеров немцам удалось огнем тяжелой артиллерии уничтожить здесь два больших корабля нашего общего врага.
      Эти слова заставили Георга Шульца выпрямиться, Егера - тоже: они слышали об этом впервые. Скорцени сказал:
      - Ну и что? Несомненно, это замечательный поступок, но почему он должен нас волновать?
      - На месте катастрофы одного из кораблей и вокруг этого места ящеры, как можно видеть, предпринимают лишь обычные меры по спасению уцелевшего имущества. Но в отношении второго корабля их действия существенно отличаются.
      - Тогда расскажите нам а втором корабле, - настойчиво вопросил Егер.
      - Именно это я и собираюсь сделать, майор, - кивнул сотрудник НКВД. - У нас ест" сообщения очевидцев, что там ящеры ведут себя тая, словно имеют дело с ядовитым газом, хотя, как кажется, никакого газа там не обнаружено. Фактически они работают не только в масках, но и в массивных защитных костюмах, целиком закрывающих тело. Полагаю, вы понимаете значимость данного обстоятельства?
      - Да, - рассеянно ответил Егер.
      За исключением шлемов и иногда панциря для тела, ящеры обходились без одежды. Если у них возникла необходимость столь основательно защищаться от чего бы то ни было, это говорило о крайне серьезной ситуации.
      - Вы говорите, это не газ? - вступил в разговор Скорцени.
      - Нет, явно не газ, - ответил Лидов. - Раньше ящеров не беспокоили ни ветер, ни иные проблемы подобного рода. Складывается ощущение, что ящеры заняты поисками обломков какого-то металла. После взрыва их корабля эти осколки разлетелись во большой площади. Найденные куски они грузят в свои машины. Судя по колеям, которые те оставляют на земле, это очень тяжелые для своих размеров машины.
      - Бронированные? - спросил Егер.
      - Возможно, - сказал Лидов. - А может, свинцовые. Егер задумался над этими словами. Свинец годится для водопроводных труб, но в качестве прикрытия? Единственным местом, где Егер видел применение свинца в качестве защитного материала, был рентгеновский кабинет. После ранения Егеру делали снимки, и рентгенолог, прежде чем включить установку, надел на себя защитный свинцовый плащ. Неожиданно для себя Егер нашел связь: внутри этих самых кремлевских стен он слышал, что оружие, уничтожившее Берлин, имело принцип действия, похожий на рентгеновские лучи. Конечно, не будучи физиком, он не слишком разбирался в подобных вещах.
      - Имеют ли эти поиски отношение к тем ужасным бомбам, которыми обладают ящеры? - спросил Егер.
      Темные глаза Скорцени расширились. А глаза Лилова, немного раскосые, как у татарина, стали еще уже. Голосом, в котором отчетливо слышался страх, он сказал:
      - Если бы вы, майор Егер, были одним из наших, сомневаюсь, чтобы вам долго удалось остаться в живых. Вы слишком открыто говорите о своих мыслях.
      Георг Шульц привстал со стула:
      - Следи за своими словами, ты, чертов большевик! Егер положил руку на плечо стрелка и заставил сесть.
      - Не забывай, где мы находимся, - сухо сказал он.
      - Это великолепное предложение, фельдфебель Шульц, - согласился сотрудник НКВД. - Ваша лояльность похвальна, но здесь она выглядит глупо. - Он вновь повернулся к Егеру: - Вы, майор, возможно, слишком умны - на свою же голову.
      - И не только, - вступился за Егера Отго Скорцени. - То, что мы находимся здесь, подполковник Лидов, и даже то, что вы столь много рассказали об этом щекотливом деле, доказывает, что вы нуждаетесь в немецкой помощи, как бы ни отнекивались. Так вот, вы получите ее только в том случае, если с находящимся здесь майором Егором ничего не случится. Мы ведь нужны вам, правда?
      При других обстоятельствах его улыбка была бы ласковой. Сейчас она воспринималась как издевка.
      Лидов со злостью посмотрел на него. Подполковник Краминов, который до сих пор не вмешивался в разговор, сказал:
      - Вы правы, герр гауптштурмфюрер, положение незавидное. На этой территории есть лишь русские партизаны и нет регулярных частей Красной Армии, поскольку вы, немцы, прошлой осенью выбили их оттуда. И хотя партизаны достаточно смелы, у них нет тяжелого вооружения, необходимого для нападения на караван машин ящеров. Правда, в тех местах остаются разрозненные части вермахта...
      - Они ненамного превосходят силы партизан, - перебил Лидов. - Но немцы действительно имеют больше оружия, чем наши славные и героические партизаны.
      Судя по выражению его лица, эта правда была для Лидова горькой.
      - Потому мы и предлагаем совместную операцию, - сказал Краминов. - Вы трое будете служить в качестве наших связных с теми немецкими частями, которые находятся к северу от Киева. В случае успешной атаки на караван оба наши правительства получат равную долю трофеев. Вы согласны?
      - А как мы узнаем, что вы не заберете себе все? - спросил Шульц.
      - Это вы, фашистские агрессоры, вероломно нарушили договор о ненападении, который великий Сталин щедро преподнес Гитлеру, - огрызнулся Лидов. - И это мы должны вздрагивать при мысли о доверии к вам.
      - Если бы мы не напали на вас, вы бы напали на нас, - сердито проговорил Шульц.
      - Товарищи! - вмешался подполковник Краминов. - Коли мы намерены работать вместе, то должны сдерживать эмоции. Если же мы вцепимся друг Другу в глотку, от этого выиграют только ящеры.
      - Он прав, Георг, - сказал Егер. - Если мы начнем спорить, то ничего не достигнем.
      Егер не забыл собственное неприятие, презрение едва ли не ко всему, что видел в Советском Союзе, но храбрость русских на поле боя отрицать не мог.
      - В настоящий момент давайте оставим идеологию в стороне.
      - Можете ли вы организовать мне телеграфную связь с Германией? - спросил Отто Скорцени. - Прежде чем приступать к осуществлению этих планов, я должен получить на то полномочия.
      - При условии, что последний налет ящеров не повредил линию, могу, сказал Лидов. - Могу также разрешить вам воспользоваться радиосвязью на частоте, согласованной с вашим правительством. Но вы должны выражать все, что считаете нужным сказать, в завуалированной форме, чтобы не допустить преследования со стороны ящеров, если они перехватят передачу. А они почти наверняка ее перехватят.
      - Тогда сперва телеграф, - сказал Скорцени. - Если не получится, то радио. Эта миссия представляется мне весьма стоящей. Остальные заботы могут подождать.
      Скорцени внимательно посмотрел на подполковника НКВД, словно видел его в прицел танковой пушки. Лидов бросил на ненца ответный хмурый взгляд. Оба без слов поняли, что, хотя личные счеты могут подождать, ничего не забыто.
      Лю Хань обнаженной сидела на яркой подстилке в комнате, находящейся в огромном самолете, который почему-то никогда не падал с небес. Она подтянула ноги к подбородку, обхватив голени руками, голову наклонила вниз и уперла в колени. Закрыв глаза, Лю могла вообразить, что вся Вселенная вокруг нее исчезла.
      Ее представление о мире не включало в себя такого понятия, как подопытное животное, но именно таким животным она стала. Маленькие чешуйчатые дьяволы, которые держали ее здесь, хотели узнать как можно больше об отношениях полов среди людей и использовали Лю в своих экспериментах. Их совершенно не волновало, что она думает об этом процессе.
      Дверь в камеру широко распахнулась. Прежде чем пожелать умереть, Лю Хань подняла глаза. Внутрь вошли двое ящеров. Между ними стоял мужчина, даже не китаец, а какой-то иностранный дьявол. На мужчине было не больше одежды, чем на ней самой.
      - Следующий здесь, - прошипел по-китайски один из чешуйчатых дьяволов.
      Лю Хань вновь наклонила голову, отказавшись отвечать. "Следующий, подумала она. - Когда же они наконец убедятся в том, что я подхожу для половых членов всех мужчин, которых сюда приводят? Этот будет... пятый? Или шестой?" Она не могла вспомнить. Возможно, через какое-то время это станет не важно. Сколько еще будет продолжаться осквернение ее тела?
      Лю Хань пыталась вновь обрести чувство силы, чувство принадлежности самой себе - то чувство, которое она ненадолго испытала, когда Юи Минь был беспомощным и испуганным. Тогда, пусть хоть на короткое время, ее собственная воля что-то значила. До этого ее сковывали обычаи деревни и народа, затем устрашающее могущество ящеров. И только мгновение она была почти свободной.
      - Вы двое показать, что вы делать, тогда вы есть. Не показать - нет пища, - сказал дьявол.
      Лю Хань понимала, о чем вдет речь. После первых двух мужчин она попыталась уморить себя голодом, но тело отказалось ей подчиниться. Желудок кричал громче, чем дух. В конце концов Лю, чтобы есть, стала выполнять то, что от нее требовали.
      Другой ящер заговорил с иностранным дьяволом на языке, не похожем ни на китайский, ни на язык ящеров. Лю Хань все равно пыталась понять хоть что-нибудь. Затем чешуйчатые дьяволы вышли из камеры. Она понимала, что они делают снимки, но это немножко не то, чем когда они присутствуют в комнате. Здесь у Лю Хань еще сохранялись различия.
      Она неохотно взглянула на иностранного дьявола. Он был очень волосатым и имел густую бороду, которая доходила ему чуть ли не до глаз. Нос его больше напоминал клюв ястреба, чем нос нормального человека. Кожа по цвету не особо отличалась от ее собственной. .
      По крайней мере, он не набросился на нее, как сделал один мужчина, едва за ним закрылась дверь. Этот стоял спокойно, разглядывая ее и позволяя ей смотреть на него. Вздохнув, Лю Хань растянулась на подстилке.
      - Начинай, давай побыстрее сделаем это, - сказала она по-китайски.
      Изможденный голос Лю Хань был полон бесконечной горечи.
      Мужчина опустился рядом с ней. Лю Хань старалась не съеживаться. Он что-то сказал на своем языке. Она покачала головой. Тогда он произнес какие-то слова, которые прозвучали по-другому, но Лю Хань не поняла и их. Она ждала, что теперь он полезет на нее, но вместо этого он зашипел и издал какие-то глухие звуки, в которых Лю Хань вскоре узнала слова языка ящеров.
      - Имя... - Мужчина окончил фразу кашлем, означавшим, что в ней содержится вопрос.
      Глаза Лю Хань наполнились слезами/Никто из тех, кто побывал здесь до него, даже не удосужился спросить у нее имя.
      - Имя - Лю Хань, - садясь, ответила она. Ей пришлось повторить это несколько раз: ударения, которые каждый из них ставил в словах ящеров, затрудняли понимание. Назвав свое имя, Лю Хань вдруг осознала, что и ей следует отнестись к этому мужчине как к человеку.
      - Твое имя? - спросила Лю Хань. Он показал на свою волосатую грудь:
      - Бобби Фьоре. - Затем повернулся к двери, за которой скрылись маленькие чешуйчатые дьяволы, и назвал их так, как они себя называли: - Раса. После этого мужчина проделал множество удивительных жестов, большинство которых Лю Хань никогда прежде не видела, но которые явно были далеки от одобрительных. Либо он не знал, что сейчас делаются снимки, либо ему было плевать. Некоторые из его выходок были крайне забавными, почти как у бродячего балаганного клоуна, и Лю Хань неожиданно обнаружила, что впервые за долгое время улыбается.
      - Раса плохо, - сказала она, когда представление кончилось, и кашлянула, но по-иному, что придавало усиление ее словам.
      Не отвечая, он просто повторил этот выразительный кашель. Лю Хань никогда не слышала, чтобы маленькие чешуйчатые дьяволы так делали, но она прекрасно поняла мужчину.
      Но, как ни презирали своих тюремщиков, все равно они пленники. Если хочешь есть, делай то, что требуют чешуйчатые дьяволы. Лю Хань до сих пор не понимала, почему ящеры считают важным доказать, что у женщин не бывает течки и мужчины могут совокупляться с женщинами в любое время. Но ящеры продолжали это изучать. Лю Хань снова легла. Может, на сей раз все окажется не настолько плохо.
      Что касается любовных навыков, то Юи Минь был втрое лучшим любовником, чем оказался иностранный дьявол с непроизносимым вторым именем. Но, будучи достаточно неуклюжим, этот мужчина обращался с ней так, словно это была их первая брачная ночь. Лю Хань не ощущала себя удобной для пользования вещью. Она не представляла, что в иностранных дьяволах столько доброты: среди китайских мужчин это встречалось редко. Доброты Лю Хань не видела с тех пор, как при нападении японцев на их деревню погиб ее муж.
      В знак благодарности Лю Хань изо всех сил постаралась ответить на ласки нового партнера. Однако она была слишком утомлена: ее тело не отзывалось. И все же, когда он закрыл глаза и застонал, Лю Хань потянулась и коснулась его щеки. Борода была почти такая же жесткая, как кисть из свиной щетины. "Интересно, она у него чешется?" - подумала Лю Хань.
      Мужчина соскользнул с Лю Хань и встал на колени. Она вытянула руку, прикрыв пушок внизу живота. Глупо - ведь он только что в ней был.
      Мужчина стал настолько потешно изображать, как он курит сигарету, что Лю Хань непроизвольно улыбнулась. Мужчина поднял густые брови, сделал еще одну воображаемую затяжку, затем показал, как тушит сигарету себе о грудь.
      Он в самом деле убедил Лю Хань, что у него между пальцев действительно зажата сигарета, и она даже воскликнула по-китайски:
      - Не обожгись!
      Эти слова заставили ее засмеяться. Лю Хань попробовала подыскать слова на языке ящеров; единственным, что они оба поняли, было:
      - Ты не плохой.
      - Ты, Лю Хань... - он настолько странно произнес ее имя, что она не сразу поняла, - ты тоже неплохая.
      Лю Хань отвернулась. Она не понимала, что плачет, пока первые крупные слезы не покатились у нее по щекам. Лю
      Хань обнаружила, что не в силах остановиться. Она всхлипывала и рыдала по всему, что потеряла, и из-за того, что вынесла. По своему мужу и деревне, по привычному миру. От перенесенного ею насилия. Лю никогда не представляла, что у нее внутри накопилось столько слез.
      Вскоре она ощутила у себя на плече руку Бобби Фьоре.
      - Эй! - сказал он. - Эй!
      Лю Хань не знала, что означает это слово на его языке. Она не знала, означает ли оно хоть что-нибудь или то был просто звук. Зато она знала, что в его голосе звучит сочувствие и что этот мужчина единственный, кто отнесся к ней по-человечески с момента начала всего этого кошмара. Она согнулась и прижалась к нему.
      Он ничего не сделал, только позволил ей себя обнять. Дважды провел по волосам Лю Ханъ и еще несколько раз сказал: "Эй!" Лю Хань едва заметила это настолько она была поглощена своим горем.
      Когда наконец ее рыдания превратились во всхлипывания, а затем в икоту, ее живот ощутил его эрекцию, столь же горячую, как и недавние ее слезы. Однако это не удивило ее. Лю Хань скорее удивилась бы, если бы у обнаженного мужчины, лежащего в объятиях обнаженной женщины, не встал член. Что удивило ее, так это его спокойствие, равнодушие к собственной эрекции. А что она смогла бы сделать, если бы он вдруг решил снова овладеть ею?
      От его спокойствия ей захотелось снова заплакать. До чего же она дошла, когда то, что ее не изнасиловали, она воспринимает как доброту и от этого готова лить слезы.
      Мужчина спросил ее о чем-то на своем языке. Она покачала головой. Он покачал тоже, возможно злясь, что забыл о ее неспособности понять. У него сошлись брови, когда он задумчиво поглядел через ее плечо на голую металлическую стену камеры.
      - Ты, Лю Хань, не плохая сейчас? - попытался сказать он на языке чешуйчатых дьяволов.
      - Не очень плохая, Бобби Фьоре. Когда она попыталась произнести его имя, то исковеркала слова так же, как он, произнося ее имя.
      - О'кей, - кивнул он.
      Это слово она поняла: так говорил кто-то из городских жителей в виденном ею фильме. Люди в городе заимствовали словечки иностранных дьяволов вместе с их машинами и смешной одеждой.
      Бобби отпустил ее. Лю Хань оглядела себя. Она так крепко обнимала его, что на нежной коже ее груди остались следы от его волосков. Теперь его эрекция начала спадать. Лю Хань протянула руку и обхватила его член. Ящеры лишили ее всего, что у нее когда-либо было, оставив ей только тело, которым она могла отблагодарить Бобби. Его брови поднялись снова. И так же поднялось то, что Лю Хань держала в своей руке. Почему-то тепло, которое ощущала ладонь, доставляло ей удовольствие. Словно в старые времена, она целиком отдалась на волю своего тела. волна чувственности позволит ей ненадолго забыть металлическую клетку, в которой она заперта, и чешуйчатых дьяволов, держащих ее здесь для удовлетворения своего извращенного любопытства.
      Лю Хань негромко застонала, когда снова легла на подстилку. Ей хотелось, чтобы это прошло хорошо, она надеялась, что так и будет. Бобби Фьоре пододвинулся к ней. Его губы прикоснулись к ее губам, рукой он водил по ее телу.
      Лю находилась на грани "облаков и дождя".
      Когда наваждение закончилось, оба они были потные и тяжело дышали. Эйфория уходила. Занятие любовью оказалось плохим только в одном - в том, что по-настоящему оно не помогло. Все беды, которые удовольствие позволило Лю Хань отбросить в сторону, никуда не исчезли. Лучше не стало. Не обращать внимания на неприятности - не значит от них избавиться. Лю Хань это знала, но что еще могла она сделать в нынешнем положении?
      Интересно, а иностранных дьяволов одолевают такие же заботы? Лю бросила быстрый взгляд на Бобби Фьоре. Его волосатое лицо было серьезным, взгляд отрешенным и обращенным внутрь. Несомненно, в его голове кружились мысли, во многом похожие на ее собственные.
      Но когда Бобби заметил, что Лю Хань глядит на него, он улыбнулся и одним движением сел. Пусть он был несовершенен в тонкостях любви, зато он имел прекрасное мускулистое тело, которым в остальном владел хорошо. Он также умел дурачиться. На этот раз он сделал вид, что курит две сигареты одновременно - в каждой руке по штуке.
      Лю Хань засмеялась. Потом пододвинулась и заключила иностранного дьявола со смешным именем в долгие и благодарные объятия. Какие бы страхи и тревоги ни бурлили у него внутри, он умел прятать их, чтобы помочь ей приободриться. Такого еще не было с тех пор, как пришли чешуйчатые дьяволы. Да и до их появления это случалось нечасто.
      Словно в подтверждение того, что достаточно подумать о маленьких дьяволах и они появятся, дверь в камеру Лю Хань отворилась. Дьяволы, которые привели сюда Бобби Фьоре, вернулись, чтобы забрать его. Да, все было именно так: к ней приводили мужчину, заставляли отдаваться ему а потом уводили. До этой минуты подобное доставляло лишь облегчение. Сейчас все было не так или не совсем так. Однако дьяволам в любом случае было на это наплевать.
      Во всяком случае Лю Хань так думала до того, пока чешуйчатый дьявол, говоривший на ломаном китайском языке, не сказал:
      - Вы делать спаривание два раза. Почему два раза? Никогда два раза раньше.
      Невероятно, но в его голосе чувствовалось сомнение, будто он подозревал Лю Хань в том, что вместо тяжкого труда она предается развлечениям. Что ж, в каком-то смысле дьявол был прав.
      Лю Хань научилась честно отвечать на вопросы маленьких дьяволов - это срабатывало лучше.
      - Мы делали это дважды, потому что он понравился мне больше, чем кто-либо из других. От них я просто хотела избавиться. Но он - неплохой мужчина. .Если бы он был китайцем, то был бы очень хорошим мужчиной.
      Второй дьявол разговаривал с Бобби Фьоре. Тот отвечал на своем языке. Разговор шел не по-китайски, и потому Лю Хань не поняла ни слова. Поскольку интонация не менялась, ей эта речь больше напоминала хрюканье, нежели человеческие слова. И как только иностранные дьяволы понимают друг друга? Но по сравнению с шипением и кашлями, из которых состоял язык чешуйчатых дьяволов, чужеземный язык Бобби Фьоре был для нее прекрасной песней.
      Маленький чешуйчатый дьявол, который говорил с Лю Хань, повернулся и что-то сказал своему напарнику. Оба дружно зашипели. Лю Хань пыталась понять, о чем они говорят, но не смогла: они произносили слова слишком быстро. Она заволновалась. В тот раз, когда она почувствовала себя отчасти в безопасности и покое, чешуйчатые дьяволы превратили ее в шлюху. Какое новое зверство они замышляют теперь?
      Тот, кто говорил на языке Бобби Фьоре, что-то ему сказал. Отвечая, человек кивнул. Жест этот, похоже, означал у них обоих одно и то же. Вероятно, Бобби сказал "да". Но <да" чему?
      Ящер, немного говоривший по-китайски, повернул оба глаза к Лю Хань:
      - Хочешь снова спариваться этот человек? Вопрос застал ее врасплох. И вновь Лю Хань ответила честно:
      - Чего я действительно хочу, так это вернуться в лагерь, из которого вы меня забрали. Если вы этого не сделаете, я хочу, чтобы вы просто оставили меня в покое и не заставляли больше отдавать мое тело за пищу.
      - Это первое выбирать не ты, - сказал чешуйчатый дьявол. - И это второе выбирать тоже не ты.
      - И что мне остается? - спросила Лю Хань. Затем она сообразила, что в первый раз маленькие чешуйчатые дьяволы предоставили ей хоть какой-то выбор. До сих пор они просто делали с нею все, что захотят. Неужели появилась надежда?
      - Спариваться снова с этот мужчина - один выбор, - сказал маленький дьявол. - Другой выбор - сюда приходить новый мужчина. Ты делать выбор сейчас.
      Лю Хань хотелось накричать на этого дьявола. Он не освободит ее; он просто позволил ей выбирать между двумя видами грехопадения. Но хоть какой-то выбор все лучше. чем вообще никакого. Бобби Фьоре не бил ее. Он не принуждал ее силой. Когда она заплакала, он поддержал ее. Даже рассмешил своими глупыми воображаемыми сигаретами. И он ненавидел маленьких чешуйчатых дьяволов, может, почти так же, как она сама.
      - Я бы предпочла остаться с этим мужчиной, - сказала Лю Хань как можно поспешнее, не желая давать маленькому дьяволу шанса передумать.
      Он повернулся к другому дьяволу. Они поговорили еще. Тот, кто говорил по-китайски, сказал:
      - Большой Урод самец говорит, он тоже хотеть с тобой снова. Мы это сделать, смотреть, что будет с ты, с он. Возможно, мы много узнать.
      Ей было совершенно все равно, что там узнают чешуйчатые дьяволы; она надеялась, что они вообще ничего не узнают. Но Лю Хань благодарно улыбнулась Бобби Фьоре. Если бы он не захотел сюда вернуться, все остальные ее желания вряд ли бы что-либо значили.
      - Лю Хань - не плохая, - улыбнулся в ответ Фьоре и выразительно кашлянул.
      Оба чешуйчатых дьявола забулькали, как перекипающие чайники. Говоривший по-китайски спросил:
      - Почему говорить с ним, ты пользоваться наш язык?
      - Мы не знаем языка друг друга, - пожав плечами, ответила Лю Хань.
      Чешуйчатые дьяволы умели создавать такие вещи, которые и вообразить нельзя, но иногда они была совершенными дурнями.
      - А... - сказал дьявол. - Мы узнавать еще. Они вывели Бобби Фьоре из камеры. Перед тем как дверь захлопнулась, он сделал жест, словно поднимает в ее честь бокал с вином, и поднес воображаемый бокал к губам.
      Лю Хань постояла еще, глядя на закрывшуюся дверь. Потом она заметила, точнее, ощутила, что она вся грязная и с нее капает пот. В камере был кран, который при нажатии ручки на несколько секунд выдавал струю воды. Лю Хань подошла к нему и умылась настолько тщательно, насколько могла. Сделав это, она не ощутила потребности мыться еще, еще и еще, как это несколько раз бывало прежде. Одного раза было достаточно.
      Командир полета Теэрц ощущал себя длинным мячом. У него на Родине самцы играли в эту игру, перебрасывая мяч друг другу. Они начинали, находясь на расстоянии вытянутой руки. Всякий раз, когда один из них ловил мяч, он отступал на шаг. Хорошие игроки в длинный мяч могли вести игру, расходясь на расстояние городского квартала. А участники чемпионатов были способны увеличить это расстояние почти вдвое,
      Командиры кораблей эскадры вторжения оставили этих чемпионов далеко позади. Они перебрасывали Теэрца и его отряд истребителей взад-вперед через весь основной северный континентальный массив Тосев-3. Начинал Теэрц сражение, уничтожив в воздухе британский бомбардировщик. Сейчас же он атаковал наземные позиции войск Ниппона, переместившись почти на другой конец этого холодного и влажного мира.
      - Я их обнаружил, - раздался в шлемофоне командира полета голос Гефрона. Они появились на моем поверхностном планшете.
      Теэрц сверился с дисплеем. Да, впереди, под ними, находились танки Расы и другие боевые машины. Все их высокочастотные радиомаяки отражались ярко-оранжевыми точками. Еще дальше располагались ряды ниппонских траншей, окружавшие... как назывался тот город? Да, Харбин. Именно эти позиции и предстояло атаковать истребителям.
      - Вижу цель, Гефрон, - сообщил Теэрц. - Повторяю: вижу цель. Пилот Ролвар, вы обнаружили цель?
      - Именно так, командир полета, - официально ответил Ролвар. Затем его голос изменился: - А теперь давайте их уничтожать!
      Теэрц не хотел бы сейчас оказаться одним из солдат Больших Уродов. Мирная ночь вот-вот обернется для них кромешным адом. В точно выверенное мгновение его истребитель выпустил ракеты, которые понеслись вниз, к изборожденной территории, где сгрудились войска Ниппона. Языки пламени, тянувшиеся за ракетами, напоминали огненные ножи.
      Поскольку Теэрц был командиром полета, в его распоряжении имелся дополнительный дисплей, которого не было у Ролвара и Гефрона. Этот дисплей показывал запуски ракет с истребителей и сейчас говорил о том, что оба пилота тоже выстрелили по вражеским позициям. Через считанные секунды наземные взрывы это подтвердили.
      - Посмотрим, насколько им это по вкусу! - торжествующе воскликнул Гефрон. - Клянусь Императором, нам давно следовало вдарить по ним!
      Пилотов специально обучали тому, чтобы их глаза не отрывались от приборов, когда они слышали священное имя Императора. Теэрц продолжал следить за дисплеями. Он ощущал то же волнение, что и Гефрон; оно было близко к наивысшему наслаждению, какое только может испытывать самец в отсутствие самки.
      Теэрц тоже жалел, что им не удалось раньше нанести удар по позициям Ниппона. Но истребителей было не слишком много, а тосевитских позиций, подлежащих уничтожению, наоборот, чересчур большое количество. И потому этой цели пришлось дожидаться своей очереди. Она так бы и оставалась нетронутой, если бы командиры кораблей не бросили его звено сюда, на восток.
      Истребитель Теэрца низко пронесся над атакованной линией траншей. На поверхности вспыхнули маленькие язычки пламени: уцелевшие Большие Уроды наугад стреляли по нему. Солдаты Ниппона были не единственной армией тосевитов, которая пыталась открыть ответный огонь. Теэрц слышал об этом на собраниях. Он полагал, что ответный огонь позволяет солдатам Больших Уродов в меньшей степени ощущать себя беспомощными жертвами.
      Вероятность того, что их выстрелы могут причинить какой-нибудь реальный вред, была очень мала. Теэрц принимал участие в боевых действиях с самого начала, но если бы ему довелось хотя бы раз катапультироваться с маленьким пластиковым двенадцатиугольником парашюта, он бы понял разницу между малой и нулевой вероятностью.
      Левый двигатель истребителя издал какой-то жуткий звук, затем заглох. Истребитель накренился. На приборной панели разом вспыхнула целая россыпь сигнальных огоньков. Не мешкая Теэрц передал но радио:
      - Командир полета Теэрц. Прекращаю дальнейшее выполнение задания, пытаюсь вернуться на базу. Скорее всего получил пулевое или иное повреждение турбины одного из двигателей.
      - Да помогут вам духи покинувших нас Императоров в безопасном возвращении на базу, - одновременно сказали Ролвар и Гефрон.
      - Мы закончим атаку на тосевитов, командир полета, - добавил Ролвар.
      - Я в вас уверен, - сказал Теэрц,
      Ролвар был хорошим, надежным воином. Гефрон - тоже. Они оба сделают все, чтобы солдаты Ниппона пожалели о том, что вылупились на свет.
      Теэрц развернул свой истребитель в западном направлении. Он мог лететь и на одном двигателе, хотя потерял изрядную долю скорости и маневренности. Ничего, истребитель починят, и завтра он будет как новенький.
      Правый двигатель издал жуткий звук и заглох.
      Сразу же на приборной панели Теэрца не осталось ничего, кроме аварийных огоньков. "Это несправедливо", - подумал командир полета. Высота, набранная им с таким трудом, начала падать, поскольку теперь истребитель представлял собой не более чем аэродинамический камень в небе.
      - Катапультируюсь! Повторяю: катапультируюсь! - закричал он.
      Большим пальцем Теэрц стукнул по кнопке, которой никогда не рассчитывал воспользоваться. Нечто огромное, размером не меньше флагманского корабля, со всей силы ударило его в основание хвоста. Глаза остались открытыми, но на мгновение их полностью застлал серый туман.
      Вскоре боль вернула Теэрца в чувство. Одна из трех костей его левого запястья явно была сломана. Но сейчас это волновало его меньше всего. Будучи по-прежнему привязанным к своему летному креслу, он плавно снижался над позициями ниппонцев, словно самая большая и самая желанная цель.
      Большие Уроды открыли по нему огонь из всего, что только могло стрелять. Полный ужаса и изумления, Теэрц наблюдал, как в кордовой ткани строп его парашюта появляются дырки. Если их будет слишком много или три-четыре окажутся рядом, стропы оборвутся. Затем он услышал, как в бронированное днище его кресла ударилась пуля. Теэрц зашипел от испуга и попытался подтянуть к себе ноги.
      "Несправедливо", - снова подумал он.
      Если ему так жутко не повезло, оставалось надеяться, что Большие Уроды не поймают его и он не испытает всех тех ужасов, которые, по слухам, они устраивают пленным. Нужно надеяться, что он опустится чуть дальше их позиций и ему удастся выпутаться из строп (занятие не из легких и не из быстрых, если действуешь одной рукой), после чего скрываться до тех пор, пока не прилетит спасательный вертолет и не подберет его.
      Но невезение есть невезение - кому какое дело до его надежд?
      Теэрц сбросил ветер с купола парашюта, стараясь как можно ближе подлететь к позициям Расы. Это могло бы значительно облегчить спасательную операцию... если бы он не приземлился прямо среди траншеи ниппонцев.
      Теэрц даже не сомневался, что его убьют на месте. Большие Уроды, сгрудившиеся вокруг него, кричали все разом и потрясали винтовками, к стволам которых были прикреплены длинные ножи. Он ждал, что солдаты его застрелят или заколют.
      "Еще немного боли, - сказал себе Теэрц, - и все будет кончено". Его дух присоединится к покинувшим мир Императорам, чтобы служить им после смерти, как он служил Расе при жизни.
      Один из ниппонцев сумел перекричать остальных. Судя по тому, что те расступились, он, должно быть, являлся офицером. Он встал напротив Теэрца, уперев руки в бока, и уставился на него маленькими неподвижными глазами, характерными для Больших Уродов. Вместо винтовки у него на поясе висел меч, не слишком отличающийся от меча тосевитского воина, знакомого всем по снимкам, переданным когда-то разведывательным спутником на Родину.
      Теэрц не понимал, почему он не приблизится и не взмахнет этим мечом. Разве остальные тосевиты расступились не для того, чтобы дать их командиру привилегию убить врага? Но офицер не стал наносить удара. Вместо этого он жестом велел Теэрцу освободиться от строп, которые удерживали его в кресле.
      Теэрц подчинился, правда с трудом, поскольку его левая рука не действовала. Как только он отошел на несколько шагов от кресла, ниппонец выхватил меч из ножен. Держа его двумя руками, он разрубил стропы, связывавшие парашют Теэрца с катапультировавшимся креслом. Очевидно, меч был сделан из хорошего металла, поскольку крепкие стропы мгновенно отпали. Купол парашюта отлетел прочь.
      Офицер что-то сказал своим солдатам. Некоторые подняли винтовки и принялись палить в кресло. Звуки выстрелов почти оглушили Теэрца. И опечалили его до самых когтей ног. Определенно эти пули предназначались для повреждения аварийного маяка, спрятанного под сиденьем.
      Обнажив маленькие плоские зубы, ниппонец указал мечом на восток. Он произнес несколько отрывистых слов, вероятно означавших что-то вроде: "Пошевеливайся!" Теэрц пошел в указанном направлении. Офицер с солдатами окружили его, дабы быть уверенными, что он не попытается сбежать.
      Теэрц не имел намерения бежать. Если его не убили на месте, можно ожидать, что с ним будут обращаться хорошо. В плену у Расы находилось намного больше тосевитов, чем наоборот, и за неподобающее обращение с ее соплеменниками Раса отомстит в десять тысяч раз сильнее. Существовали и другие обстоятельства. Большие Уроды почти постоянно воевали между собой и при всем их варварстве разработали правила обращения с пленными врагами. Теэрц не знал наверняка, соблюдает ли Ниппон эти правила, но большинство тосевитских империй их соблюдали.
      Над головой с пронзительным звуком пронеслись истребители, направляясь туда, где опустилось кресло. Это, наверное, Гефрон и Ролвар пытаются спасти его от пленения. К сожалению, слишком поздно. Он не только угодил прямо на позиции Больших Уродов, но также их офицер сумел достаточно быстро уничтожить аварийный маяк и поспешно увести самого Теэрца с места приземления.
      Тем не менее Теэрц не считал свое положение слишком уж скверным. Вначале офицер привел его в медпункт. Ниппонский врач, перед глазами которого на странной проволочной конструкции были закреплены линзы, корректирующие зрение, перевязал запястье Теэрца и смазал каким-то жгучим дезинфицирующим средством порезы и царапины, которые тот получил при катапультировании. Когда врач закончил свою работу, Теэрц почувствовал себя значительно лучше.
      Затем тосевитский офицер опять повел его прочь от линии фронта. Рев истребителей стих; должны быть, пилоты его звена израсходовали боезапас и улетели на базу. Над головой почти непрерывно свистели артиллерийские снаряды. Большинство прилетало с запада и падало на позиции тосевитов. Между тем Большие Уроды отстреливались. Чересчур упрямы, чтобы вовремя сдаться.
      Теэрц двигался навстречу заре, которая занималась на востоке. С рассветом усиливался и огонь ниппонской артиллерии. Не имея приборов ночного видения, тосевиты были ограничены только теми целями, которые они могли видеть лишь естественным образом.
      У заднего фланга ниппонской системы укреплений Теэрца приняла новая группа Больших Уродов. Судя по тому, как офицер, взявший его в плен, вел себя с главарем группы, тот был куда более важной фигурой. Оба тосевитских офицера обменялись прощальными поклонами, и младший командир в сопровождении своих солдат направился обратно на передовую.
      Новый тосевит, в руках которого оказался Теэрц, сразу удивил его тем, что заговорил на языке Расы.
      - Пойдешь сюда, - сказал он.
      Акцент у него был ужасный, и слова он произносил отрывисто, но командир полета понимал его достаточно хорошо.
      - Куда вы меня ведете? - спросил Теэрц, радуясь представившейся возможности более полноценного общения, нежели язык жестов.
      Ниппонский офицер обернулся и ударил его. Теэрц зашатался и чуть не упал: удар был точно рассчитан.
      - Не говорить до тех пор, пока я не позволю тебе это! - закричал Большой Урод. - Ты сейчас пленный, а не хозяин. Подчиняйся!
      Послушание сопровождало Теэрца всю его жизнь. Возможно, этот тосевит и дикарь, но он говорит так, как говорят те, у кого есть право командовать. Командир полета инстинктивно отреагировал на тон ниппонца.
      - Можно мне сказать? - спросил Теэрц с таким смирением, словно обращался к главнокомандующему.
      - Хай, - ответил ниппонец. Это слово было Теэрцу незнакомо. Словно осознав это, тосевит перешел на язык Расы: - Говори, говори.
      - Благодарю вас, высокочтимый самец. - Не имея представления о чине офицера, Теэрц прибег к грубой лести, наградив того самым высоким званием. Высокочтимый самец, есть ли у вас места, где содержатся пленные из Расы? Разумеется, я не осмеливаюсь спрашивать, где они находятся.
      Ниппонец обнажил зубы. Теэрц знал: среди Больших Уродов то был жест дружелюбия, а не развлечения. Однако этот офицер менее всего выглядел дружелюбным.
      - Теперь ты пленный, - ответил тосевит. - Никому нет дела, что случится с тобой.
      . - Простите меня, высокочтимый самец, но я не понимаю. Вы, тосевиты, (Теэрц тщательно следил, чтобы не сказать Большие Уроды), - берете пленных, когда воюете между собой, и в большинстве случаев обращаетесь с ними хорошо. Справедливо ли относиться к нашим пленным по-другому?
      - Дело не в том, - ответил ниппонский офицер. - Быть пленным противоречит бушидо. - Это было ниппонское слово, и офицер объяснил его значение: - Против чести боевого самца. Настоящий боевой самец умирает раньше, чем его возьмут в плен. Быть пленным - недостойная жизнь. Становишься - как это вы говорите? развлечением для тех, кто тебя захватил.
      - Это... - Теэрц едва удержался, чтобы не сказать "безумие". - ...это не то правило, которому следуют большинство других тосевитов.
      - Они дураки, идиоты. Мы, ниппонцы, - так вы нас называете? - люди Императора. Наш образ жизни правильный и справедливый. Одна династия правит нами две с половиной тысячи лет.
      Он горделиво вздернул голову, словно эта ничтожная цифра была основанием для гордости. Теэрц счел за благо не говорить ниппонцу, что династия их Императора правит Расой в течение пятидесяти тысяч лет, что равняется двадцати пяти тысячам оборотов Тосев-3. Он разумно рассудил, что ничтожную гордость можно легко задеть огромной правдой.
      - И как же тогда вы поступите со мной?
      - Как захотим, - ответил офицер. - Ты теперь наш.
      - Если вы будете недостойно обращаться со мной, месть Расы падет на весь ваш народ, - предупредил Теэрц.
      Ниппонский офицер издал странный тявкающий звук. Вскоре Теэрц сообразил, что, должно быть, так Большие Уроды выражают смех.
      - Ваша Раса уже нанесла Японии громадный вред. Думаете, наше обращение с пленными может что-нибудь добавить к этому, да? Ты пытаешься заставить меня испугаться? Я тебе покажу. Я не побоюсь сделать вот это...
      Он ударил Теэрца, причем сильно. Командир полета зашипел от удивления и боли. Когда Большой Урод ударил его снова, Теэрц повернулся и попробовал дать отпор. Хотя он и был меньше, чем тосевит, у него имелись зубы и когти. Однако они не принесли Теэрцу пользы. Офицер даже не стал хвататься за меч или за небольшое огнестрельное оружие, висящее у него на поясе. Он где-то научился использовать в качестве смертоносного оружия собственные руки и ноги. Теэрц сумел лишь порвать его мундир. .
      Избиение руками и ногами продолжалось некоторое время. Наконец ниппонский офицер ударил командира полета в сломанное запястье. У Теэрца потемнело в глазах, как в момент катапультирования, и он испугался, что потеряет зрение. Словно совсем издалека, он услышал чей-то крик: "Достаточно! Достаточно!" Теэрц не сразу узнал в этом крике свой собственный.
      - Будешь еще говорить глупости? - спросил Большой Урод.
      Он стоял на одной ноге, готовый бить Теэрца и дальше. Если командир полета скажет "нет", тосевит, возможно, остановится. Если же скажет "да", офицер непременно забьет его до смерти. У Теэрца было такое ощущение, что офицера не особо заботит его ответ. В некоторой степени подобное безразличие было даже страшнее самого избиения.
      - Нет, я больше не буду говорить глупости! - выдохнул Теэрц. - Во всяком случае, постараюсь не говорить,
      Это маленькое дополнение выражало все неповиновение, остававшееся в нем.
      - Тогда вставай.
      Теэрц сомневался, что ему удастся встать. Но если он не сумеет этого сделать, у Большого Урода может появиться новая причина для избиения. Теэрц с трудом поднялся на ноги и обтер одной рукой глину с колен.
      - Что ты понял из происшедшего? - спросил ниппонский офицер.
      В его тоне командир полета уловил опасные нотки. Вопрос был далеко не риторический, и отвечать на него лучше всего так, чтобы удовлетворить тосевита. Теэрц медленно сказал:
      - Я узнал, что я ваш пленник, что нахожусь в вашей власти и вы можете делать со мной все, что захотите.
      Большой Урод исполнил движение головой вверх-вниз.
      - И ты будешь это крепко помнить? Да?
      - Да.
      Вряд ли подобное можно забыть...
      Ниппонский офицер слегка толкнул его:
      - Тогда пошли.
      Идти было больно, но Теэрцу это удавалось. Он не осмеливался оступиться: возможно, Большой Урод действительно преподал ему самый важный урок.
      Когда они подошли к транспортному центру, начало рассветать. Раса уже атаковала это место, по крайней мере один раз точно. Повсюду валялись искореженные грузовики.
      Но центр по-прежнему действовал. Ниппонские солдаты под монотонное пение разгружали матерчатые мешки с нескольких уцелевших моторных транспортных средств и с множества колесных повозок, запряженных тягловыми животными. Офицер что-то крикнул солдатам. Двое быстро подбежали. Поклонились офицеру и стали быстро о чем-то говорить.
      Офицер снова толкнул Теэрца, указав на повозку:
      - Пойдешь вон туда.
      Теэрц неуклюже вскарабкался на транспортное средство. Офицер жестом приказал ему сесть в один из углов. Он повиновался. Деревянные дно и стенки царапали его истерзанную кожу. Офицер и один из солдат тоже забрались к нему. Теперь офицер достал свое небольшое огнестрельное оружие. Солдат также нацелил на Теэрца винтовку. Командир полета едва не раскрыл широко рот. Должно быть, эти тосевиты сумасшедшие, если думают, что он в состоянии что-либо предпринять.
      Может, они и сумасшедшие, но не глупые - это точно. Офицер снова что-то сказал на своем языке. Самцы вокруг повиновались с таким рвением, которого не устыдились бы даже члены Расы. Солдаты растянули массивное грязное брезентовое покрывало и накинули на Теэрца и его стражников.
      - Теперь тебя никто не увидит, - сказал офицер и опять засмеялся шумным, лающим смехом.
      Содрогнувшись, Теэрц понял, что тосевит прав. С воздуха эта повозка не отличается от других, похожих на нее. Такие цели незачем обстреливать. Конечно, инфракрасное сканирование отметит, что температура внутри повозки выше, чем бывает при перевозке грузов. Но вряд ли кому-нибудь придет в голову заниматься сканированием.
      Какой-то тосевит в массивных сапогах уселся в передней части повозки, которая не была накрыта брезентом. От веса его тела повозка вздрогнула. Тосевит что-то сказал, но обращался он не к Теэрцу и не к Большим Уродам. Единственным ответом был негромкий храп одного из двух животных, запряженных в транспортное средство.
      Животные двинулись в путь. В это мгновение Теэрц обнаружил, что повозка не имеет рессор. Он также обнаружил, что дорога, по которой они едут, не заслуживает права называться дорогой. Первые же два толчка заставили Теэрца прикусить язык. После этого, ощутив во рту металлический привкус крови, он специально сжал челюсти и постарался не обращать на тряску внимания. От неспешного шага животных его болтало хуже, чем в кабине истребителя.
      Через какое-то время в пространство между верхом повозки и брезентовым покрытием начал просачиваться дневной свет. Двое тосевитов сидели не шевелясь. Их оружие оставалось направленным прямо на Теэрца. "Жаль, что на самом деле я не настолько опасен, как они считают", - подумал командир полета.
      - Можно мне сказать? - спросил он. Ниппонский офицер сделал движение головой. Надеясь, что это означает "да", командир полета попросил:
      - Не дадите ли вы мне воды?
      - Хай, - кивнул офицер.
      Он повернулся к солдату и что-то коротко ему сказал. Солдат подвинулся, достал сосуд с водой, висевший на правом бедре, отвернул крышку одной рукой (вторая держала винтовку направленной на Теэрца) и подал сосуд командиру. Тот в свою очередь передал его Теэрцу, предварительно убедившись, что Теэрц не сможет завладеть огнестрельным оружием.
      Теэрцу было нелегко воспользоваться сосудом с водой. Тосевиты могли прикладывать свои гибкие губы к отверстию, не позволяя воде расплескаться. Рот Теэрца был менее подвижен. Ему пришлось поднять сосуд над головой и лить воду прямо в рот. Но все равно часть воды стекла по краям его челюстей вниз и образовала две лужицы на полу повозки.
      Освежившись, Теэрц осмелился спросить:
      - Могу ли я также получить какую-нибудь пищу? Это слово напомнило Теэрцу, до чего же, пуст его желудок.
      - Ты можешь есть пищу, как мы? - Офицер помолчал, подбирая более точные слова: - Ты можешь есть пищу из этого мира?
      - Конечно могу, - ответил Теэрц, удивленный, что Большие Уроды сомневаются в этом. - Зачем бы мы стали завоевывать ваш мир, если потом не смогли бы пользоваться его ресурсами?
      Офицер хмыкнул, затем снова обратился к солдату. На этот раз движения солдата были медленными и неохотными. Ему пришлось положить винтовку на пол, чтобы добраться до мешка, висящего за спиной. Солдат достал оттуда завернутые в кусок материи две плоских беловатых зерновых лепешки. Одну из них он подал Теэрцу, другую тщательно завернул в материю и убрал обратно в мешок. После этого солдат вновь поднял винтовку. По тому, как он ее держал, было видно, что он способен без сожаления застрелить пленника.
      Теэрц взглянул на лепешку, которую сжимал в здоровой руке. Эта пища выглядела не слишком привлекательно - почему же тогда тосевитский самец так неохотно отдал ее? Через какое-то время Теэрц догадался, что две лепешки это, возможно, единственная пища, которая была у солдата. "Не забывай, они ведь варвары, - напомнил он себе. - В их мире по-прежнему существует такая вещь, как голод, а мы наносим удары по их линиям снабжения со всей силой, на какую способны".
      Теперь и сам Теэрц узнал, что такое голод. Он надкусил лепешку. Она была пресной и крахмалистой на вкус. Будь у него выбор, Теэрц ни за что не стал бы есть такую пищу. Однако его язык слизал подчистую последние крошки с пальцев. Теэрц чувствовал, что мог бы съесть еще одну такую лепешку, а может, и целых две.
      Слишком поздно в голову Теэрца пришла мысль, что не стоило показывать тосевитам, насколько он голоден. Ему не понравилось, как ниппонский офицер выпятил губы и обнажил зубы.
      Глава 10
      Сэм Иджер конвоировал двоих ящеров по коридору отдела зоологии комплекса Биологических лабораторий Халла. Он по-прежнему был в защитной каске и с винтовкой в руках, но больше по привычке, а не потому, что здесь это требовалось. Ящеры были послушными пленными. "Более послушными, чем оказался бы я сам, если бы угодил к ним в плен", - думал Сэм.
      Он остановился перед комнатой под номером "227-А".
      - Сюда, Сэмиджер? - спросил один из пленных на своем шипящем английском.
      Все пленные ящеры произносили его имя и фамилию как одно слово. Можно представить, какую мешанину сотворили бы они из слов "Сэм Финкельштейн".
      Иджер понимал, что он столь же отвратительно говорит на языке ящеров, как они по-английски. Но все равно старался как мог и потому ответил по-ихнему:
      - Да, храбрые самцы Ульхасс и Ристин, сюда.
      Сэм открыл дверь с матовым стеклом и дулом винтовки показал ящерам, чтобы те входили первыми.
      В приемной сидела девушка и вовсю стучала на старом разбитом "ундервуде". Когда дверь открылась, она прервала работу. Приветливая улыбка тут же сошла с ее лица, едва она увидела ящеров.
      - Не волнуйтесь, мэм, - быстро проговорил Иджер. - Я их привел на встречу с доктором Баркеттом. Должно быть, вы новенькая, иначе знали бы о них.
      - Да, это мой первый рабочий день, - ответила девушка.
      Посмотрев на нее внимательнее, Сэм увидел, что ей около тридцати. Его глаза сами собой скользнули к среднему пальцу ее левой руки. На нем было кольцо.
      Из кабинета появился доктор Баркетт. Он поздоровался с Ульхассом и Ристином на их языке; говорил он лучше Иджера, хотя и начал изучать этот язык совсем недавно. "Это потому, что он ученый чудак, а я всего-навсего полевой игрок из заурядной бейсбольной лиги", - подумал Сэм без особого раздражения. Кроме того, ящерам Иджер нравился больше, чем Баркетт; они говорили это всякий раз, когда Сэм вел их обратно.
      Поздоровавшись, Баркетт провел ящеров в свой кабинет и закрыл дверь.
      - Это не опасно? - встревоженным голосом спросила молодая женщина.
      - Не думаю, - ответил Иджер. - Ящеры не устраивают сюрпризов. Да и окно у Баркетта с решетками, так что им не убежать. А кроме того, - он подвинул стул, - я буду сидеть здесь и ждать, и, если они через два часа не выйдут, я войду в кабинет и вытащу их оттуда.
      Сэм полез в нагрудный карман рубашки, достал пачку сигарет "Честерфилд" (не его марка, но сейчас приходилось курить то, что удастся достать) и зажигалку
      - Не хотите ли закурить? - предложил он.
      - Извините, я не представилась: Барбара Ларсен. Да, спасибо, с удовольствием.
      Она перегнулась через стол, взяла сигарету и наклонилась, чтобы прикурить от поднесенной Сэмом зажигалки. Барбара проглотила дым, отчего у нее даже впали щеки. Подержав дым внутри, она выпустила в потолок длинный сизоватый шлейф.
      - О, как приятно! За последние два дня это первая сигарета. - Барбара снова глубоко затянулась.
      Прежде чем самому закурить, Сэм тоже представился.
      - Если вы заняты, не обращайте на меня внимания, - сказал он. - Считайте, что я - часть мебели.
      - Я печатаю без передышки с половины восьмого утра, так что могу позволить себе перерыв, - снова улыбнулась Барбара.
      Он прислонился к спинке стула и оглядел Барбару. На нее стоило посмотреть: хотя и не наделена красотой кинозвезды, но все равно очень хорошенькая. Круглое, улыбающееся лицо, зеленые глаза и янтарные волосы, прямые, но со следами завивки на концах. Чтобы начать разговор, Сэм спросил:
      - Ваш муж в армии?
      - Нет.
      Странно, этому можно было радоваться, но ее улыбка все равно погасла.
      - Он работал здесь, в университете, точнее - в Металлургической лаборатории. Но несколько недель назад уехал в Вашингтон. Он должен был давным-давно вернуться, но...
      Тремя быстрыми, отчаянными затяжками Барбара добила сигарету и раздавила окурок в квадратной стеклянной пепельнице, стоящей возле пишущей машинки.
      - Надеюсь, с ним все в порядке, - искренне сказал Сэм.
      Если этому парню срочно понадобилось ехать, зная, что, того и гляди, можно наткнуться на ящеров, значит, он занимается чем-то важным. Здесь у Сэма не повернулся бы язык пожелать кому-либо несчастья.
      - Я тоже надеюсь. - Барбара Ларсен изо всех сил пыталась скрыть страх в своем голосе, но Иджер все равно это услышал. Она показала на пачку "Честерфилда": - Надеюсь, вы не подумаете, что я хочу вас ограбить, но можно мне взять еще одну?
      - Разумеется.
      - Спасибо. - Закурив вторую сигарету, она склонилась над столом. - Хорошая сигарета, - сказала Барбара. Она стряхнула пепел. Увидев, что Сэм следит за движением ее руки, она невесело рассмеялась: - Машинка - просто кошмар для ногтей. Один уже сломался, а на трех других содран лак. Но знаете, посидев дома в четырех стенах, я вдруг почувствовала, что больше не могу так, что вместо этого надо попробовать заняться чем-то полезным.
      - Я понимаю. - Сэм встал и утопил в пепельнице окурок. Он не стал закуривать новую сигарету, ибо не знал, когда удастся раздобыть следующую пачку. - Мне кажется, что когда уйдешь с головой в дела, это помогает отогнать дурные мысли.
      - В какой-то мере помогает, но не настолько, как я надеялась. - Барбара махнула в сторону двери, за которой доктор Баркетт занимался с ящерами: - Как вам довелось сделаться охранником этих... существ?
      - Я воевал в отряде, который взял их в плен, это было к западу отсюда, ответил Сэм.
      - Повезло. Но я хотела спросить, каким образом вы стали их сопровождающим? У вас там что, тянули жребий?
      - Нет, конечно, - рассмеялся Сэм. - Фактически я нарушил старое армейское правило - вызвался добровольно.
      - В самом деле? - Барбара вскинула брови. - Боже мой, но чего ради?
      Несколько смущенно он рассказал Барбаре о своей увлеченности научной фантастикой. Ее брови вновь поднялись, на сей раз их кончики образовали над ее носом подобие узелка. Сэму уже приходилось видеть подобное выражение на лицах других людей, причем весьма часто.
      - Вас такие вещи скорее всего не интересовали? - сказал Иджер.
      - Честно говоря, нет, - созналась Барбара. - До того как нам с Пенсом пришлось переехать сюда из Беркли, я работала над диссертацией по средневековой английской литературе, так что в этом я ничего не смыслю. - Она умолкла и задумалась. - Но, наверное, фантастика лучше подготовила вас к тому, что происходит сейчас, чем мой Чосер<Чосер Джефри (1340-1400) - английский поэт. Один из первых памятников на английском литературном языке - его "Кентерберийскне рассказы". охватывающие жизнь разных социальных групп>.
      - М-м... может быть.
      Сэм готов был как обычно грудью встать на защиту книг, которые читал для собственного удовольствия. Но сейчас защищаться было не нужно, и от этого он почувствовал себя чем-то вроде граммофона, который завели и оставили крутиться, не поставив пластинки.
      - А вот я, если бы не умела печатать, - сказала Барбара, - то так и прозябала бы сейчас в нашей квартире в Броунзвилле.
      - В Броунзвилле? - Теперь брови вздернулись у Сэма. - Я не ахти как хорошо знаю Чикаго, - ("Если бы я когда-нибудь здесь играл, то знал бы", - пронеслась и исчезла мысль с быстротой иноземного истребителя), - но, насколько мне известно, это не слишком приятный район.
      - У меня там никогда не было неприятностей, - ответила Барбара, - С появлением ящеров различия между белыми я неграми вдруг стали такими незначительными, правда?
      - Похоже, что так, - согласился Иджер, хотя эти слова прозвучали весьма неубедительно. - Однако разного жулья в Броунзвилле хватает... Скажите-ка мне вот что. Когда вы закончите работу?
      - Когда доктор Баркетт посчитает нужным меня отпустить, - пожала плечами она. - Я же вам говорила, что первый день здесь. А почему вы спрашиваете?
      - Если хотите, я провожу вас домой... Послушайте, неужели это чертовски смешно?
      Продолжая смеяться, Барбара Ларсен запрокинула назад голову, потом издала звук, который можно было бы принять за волчий вой. Щеки Иджера вспыхнули. Барбара сказала ему:
      - Думаю, чисто теоретически мой муж одобрил бы эту идею, но не практическое ее воплощение. Если вы понимаете, что я имею в виду.
      - Я имел в виду вовсе не это, - возразил Иджер. Пока эти слова не сорвались с его губ, он не осознавал, что говорит не всю правду. Одна часть его разума делала это предложение вполне с невинными намерениями. Но другая, более глубинная, часть знала: если бы Барбара не приглянулась ему, он не завел бы такой разговор. Его даже немножко ошеломило, что эта женщина увидела его истинные намерения прежде, чем он сам.
      - Я не испугалась вашего предложения. Уверена, что у вас были самые добрые намерения, - сказала она, оправдывая Сэма за недостатком улик. - Мужчины, как правило, злятся, когда слышат "Нет, спасибо", либо не верят. Но мне кажется, вы не из таких.
      - Да, - согласился Сэм, постаравшись произнести это как можно более спокойнее.
      Барбара докурила вторую сигарету, взглянула на ручные часы (электрические на стене не работали) и сказала:
      - Вернусь-ка я лучше к своей работе.
      Она склонилась над машинкой. Пальцы быстро задвигались, и клавиши застрекотали как пулемет. Иджер знал нескольких репортеров, способных напечатать за минуту больше слов, чем Барбара, но таких было не много.
      Сэм развалился на стуле. Более легкой службы не придумаешь. Если только в кабинете у Баркетта что-то не произойдет или если Баркетту не понадобится спросить его о чем-нибудь (вероятность мала; похоже, этот ученый убежден, что уже все знает сам), ему остается лишь сидеть и ждать.
      Многие на его месте извелись бы от скуки. Но Сэм был ветераном многочасовых путешествий в автобусах и поездах и приобрел основательную закалку. Он стал думать о бейсболе, о научной фантастике, которую читал, чтобы убить время, переезжая из одного города в другой. Потом он подумал о ящерах, о своем небольшом боевом опыте.
      И конечно, он думал о Барбаре Ларсен. Как-никак она сидела рядом. Она тоже не забыла о присутствии Сэма: Барбара то и дело поднимала голову от машинки и улыбалась ему. Некоторые из его мыслей были приятными, но бессмысленными, которые возникают у любого мужчины, оказавшегося на какое-то время в присутствии хорошенькой женщины. Другие мысли Сэма имели оттенок горечи: ему хотелось, чтобы его бывшая жена с такой же любовью ждала его из поездок, с какой Барбара определенно ждала своего мужа. Как того зовут? А, Йенс. Знает ли это Йенс Ларсен или нет, но он счастливчик.
      Через какое-то время дверь кабинета доктора Баркетта отворилась. Оттуда вышел плотненький Баркетт, явно довольный собой, потом Ульхасс и Ристин. Иджер не слишком умел распознавать выражение их лиц, но никакой особой тревоги он у них не заметил.
      - Рядовой, мне нужно их видеть завтра в это же время, - сказал Баркетт.
      - Мне очень жаль, сэр, - сказал Иджер, которому вовсе не было жаль, - но, согласно графику, они должны провести весь завтрашний день с доктором Ферми. Вам придется выбрать другое время.
      - Я знаю доктора Ферми! - воскликнула Барбара. - Йенс работает с ним.
      - Для меня это очень неудобно, - заявил Баркетт. - Я буду жаловаться соответствующим военным властям. Как можно полноценным образом выполнять экспериментальную программу, если подопытных объектов доставляют в неподходящее время или когда заблагорассудится?
      Сэм понял, в чем дело: просто Баркетт, прежде чем планировать свои эксперименты, не удосужился заглянуть в график. Ему же хуже. Но вслух Сэм сказал:
      - Мне очень жаль, сэр, однако ученых у нас больше, чем ящеров, и нам приходится распределять пленных между всеми.
      - Слушайте! - возразил Баркетт. - Ферми же физик. Чему они смогут его научить?
      Скорее всего Баркетт задавал риторический вопрос, но Иджер тем не менее на него ответил:
      - Разве вам не кажется, сэр, что прежде всего его может интересовать то, каким образом они прилетели на Землю?
      Баркетт удивленно поглядел на него. Возможно, он думал, что вступление в армию освобождает человека от способности думать самостоятельно.
      - Доктор Баркетт, может, мне запланировать для вас очередную встречу с ящерами на самое ближайшее время? - спросила Барбара.
      - Да, сделайте это, - ответил он таким тоном, словно Барбара была частью мебели.
      Баркетт возвратился к себе в кабинет и с шумом захлопнул дверь. Барбара и Иджер переглянулись. Он усмехнулся, а она негромко засмеялась.
      - Я надеюсь, Барбара, ваш муж в целости и сохранности доберется домой, тихо сказал Сэм.
      Смех прекратился, словно его отсекли ножом.
      - Я тоже надеюсь, - сказала она. - Я беспокоюсь. Он отсутствует дольше, чем собирался.
      Ее взгляд остановился на двух ящерах, ожидающих дальнейших распоряжений Иджера. Сам кивнул. Без ящеров всем было легче жить.
      - Если кто-нибудь будет досаждать вам, пока его нет, дайте мне знать, сказал Сэм.
      Пока он играл в бейсбол, за ним не водилось славы крутого парня, но тогда у него не было и винтовки со штыком.
      - Спасибо, Сэм. Может, это и понадобится. Ее тон был весьма прохладным, она снова давала ему понять, что ему не следует быть одним из тех, кто досаждает ей. Иджер ответил маяча, сделав серьезное лицо: да, он все понял. Потом повернулся к ящерам и махнул дулом винтовки:
      - Пошли, важные персоны!
      Сэм отошел, пропуская их к выходу. Барбара Ларсен подняла трубку телефона, стоящего на столе, поморщилась и положила обратно. Гудка не было.
      " Все нынче работает с перебоями, - подумал Иджер. - Так что Баркетту придется подождать своей следующей встречи с ящерами".
      Двигатель "плимута" неожиданно затрещал, словно по нему дали очередь из пулемета. Йенс Ларсен узнал этот предсмертный звук мотора. На приборной доске сигналы температуры и заряда аккумулятора светились красным. Двигатель не перегрелся, а в баке еще оставалось горючее. У Йенса только не было больше автомобиля. Машина прокатилась несколько сотен ярдов, после чего пришлось нажать на тормоз, чтобы не перегораживать другим путь по Шоссе-250.
      - Дело дрянь, - произнес Ларсен, тупо глядя на сигналы приборной доски.
      Если бы он не заливал в бак разную дрянь; если бы не пытался ехать по разбитым бомбами дорогам, а иногда и вообще без дорог; если бы эти проклятые ящеры не вторглись сюда, он не застрял бы где-то на востоке Огайо, за целых два штата от того места, где рассчитывал оказаться.
      Йенс поднял глаза и взглянул сквозь пыльное, залепленное мухами ветровое стекло. Впереди маячили домики какого-то городишки. Механики из таких городков неоднократно помогали ему держать машину на ходу. Может, помогут и сейчас. Ларсен сомневался - прежде мотор его машины никогда так не трещал. Но все равно нужно попытаться.
      Покидая машину, он не стал вынимать ключ зажигания - вот удача для всякого, кому вздумается угнать "плимут". С шумом захлопнув дверцу со стороны водительского сиденья, Ларсен несколько разрядил свой гаев. Он вытащил пиджак, перебросил через плечо и зашагал по дороге в город.
      Движение на дороге ему не мешало. Фактически движения вообще не было. Йенс прошел мимо двух машин, которые, судя по всему, давным-давно торчали здесь на приколе. Дальше ему попался обгоревший остов еще одной;
      должно быть, по ней ударили с воздуха, отчего она съехала на обочину и перевернулась. Движущихся машин не было, так что собственные шаги по асфальту Йенс слышал без труда.
      У самой окраины города ему попался щит с надписью:
      ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СТРАСБУРГ. РОДИНУ "ГАРВЕР ВРАЗЕРС" - КРУПНЕЙШЕГО В МИРЕ МАЛЕНЬКОГО МАГАЗИНА:
      Пониже и помельче было написано:
      НАСЕЛЕНИЕ (1930) - 1303 ЖИТЕЛЕЙ
      Йенс с шумом выпустил воздух. Так и есть: классический американский провинциальный городишко. И хотя "новые" выборы прошли еще два года назад, здешний мэр, или как там его, не почесался внести исправления насчет числа жителей. Впрочем, стойло ли, если за эти годы население_из-менилось на каких-нибудь две-три дюжины?
      Йенс вошел в город. Первая бензоколонка, попавшаяся на его пути, была закрыта и заперта. Между двумя заправочными тумбами, соединенными паутиной, восседал жирный паук. Значит, бензоколонку закрыли не вчера. Это не слишком вдохновляло.
      Дверь аптеки, расположенной в нескольких минутах ходьбы, была открыта. Ларсен решил зайти и узнать, как у них обстоит дело с прохладительными напитками. Сейчас он с удовольствием выпил бы чего-нибудь холодного, впрочем, не отвернулся бы и от теплого. Деньги в кармане еще оставались. В Уайт-Салфер-Спрингс полковник Гроувз оказался щедрым. С Ларсеном обращались как с национальным достоянием, и он легко привык к этому.
      Внутри магазинчика царил мрак: электричества не было.
      - Есть здесь кто-нибудь? - окликнул Ларсен, двигаясь по проходу.
      - Есть, - ответил женский голос. Но ее ответ был не единственным. С более близкого расстояния донеслось удивленное шипение. Вокруг витрины ходили двое ящеров. Витрина была выше, чем они. Одни сжимал в лапах оружие, другой держал целую кучу фонариков и батареек.
      Первым порывом Ларсена было повернуться и броситься бежать со всех ног. Он не знал, что его занесло на занятую врагом территорию. Йенс чувствовал себя так, словно к нему был прикреплен плакат с надписью трехфутовыми буквами:
      ОПАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК - ЯДЕРНЫЙ ФИЗИК
      К счастью, он не поддался этому порыву. Довольно быстро Йенс сообразил: для ящеров он просто еще один человек. Возможно, он живет в Страсбурге - это все, что они могли знать.
      Ящеры стремительно покинули магазинчик, унеся добычу.
      - Они же вам не заплатили; - воскликнул Йенс. Подумав, он понял, что изрек самую идиотскую в своей жизни фразу.
      У женщины, которая находилась за прилавком с лекарствами, хватило чувства юмора, чтобы достойно ответить на такую глупость.
      - И даже не застрелили, - сказала она. - Так что, думаю, мы с ними квиты. Что вы хотели?
      Оказавшись перед лицом столь неопровержимой логики, Ларсен ответил в том же духе:
      - Моя машина сломалась неподалеку от вашего города. Я ищу кого-нибудь, кто мог бы ее починить. А если у вас есть кока-кола или что-то подобное, я это куплю.
      - У меня есть пепси-кола. Пять долларов, - иформиро-вала женщина.
      Грабиловка здесь была почище, чем в Уайт-Салфер-Спрингс, но Ларсен заплатил без пререканий. Теплая шипучая пепси-кола проскользнула в его горло, словно нектар богов. И тут же рванулась вверх. Интересно, можно ли взорваться от такого количества углекислого газа? Когда глаза перестали слезиться, Йенс сказал:
      - Теперь насчет моей машины...
      - Дальше по Норт-Вустер, сразу за магазином "Гарвер Бразерс", находится гараж Чарли Томпкинса. - Хозяйка магазинчика показала рукой, где расположена улица Норт-Вустер. - Если кто и может помочь вам, то скорее всего он. Благодарю за покупку, сэр.
      Наверное, она и ящерам сказала бы то же самое, не появись он здесь и не окликни ее. Очень может быть; эта женщина, похоже, всегда сохраняла невозмутимость. Когда Йенс подал ей пустую бутылку из-под пепси, продавщица нажала на кассовом аппарате клавишу "Без продажи", выдвинула ящик, достала оттуда мелкую монету и подала ему.
      - Ваш залог, сэр.
      Удивленный Йенс сунул монету в карман. Залоговая стоимость не выросла вместе с ценами. "Разумеется, ведь эти деньги торговцы выплачивают обратно", подумал он.
      Страсбург был не слишком велик, чтобы в нем заблудиться. Норт-Вустер Йенс разыскал без труда. Громадная реклама возвещала о нахождении на этой улице магазина "Гарвер Бразерс". В отличие от множества щитов, что встречаются на дорогах близ городишек, тот, который попался Йенсу на пути сюда, не преувеличивал. Знаменитый магазин занимал несколько акров площади. Стоянка перед ним могла вместить сотни машин. Сейчас там находились грузовики, как попало стоящие поперек белых разграничительных линий на асфальте. Таких грузовиков Йенс ирежде не видел: они были больше, тише и имели более гармоничные очертания. Когда один отъехал. Йенс не услышал ни шума, ни грохота, ни рева. Выхлопных газов тоже не было.
      В "Гарвер Бразерс" хозяйничали ящеры. Двое из них стояли перед магазином, держа оружие наготове на тот случаи, если небольшая толпа людей, собравшихся на другой стороне улицы, вдруг поднимет шум.
      Йенс подошел к собравшимся горожанам. Двое или трое человек искоса посмотрели на него. Для них он был Чужак с большой буквы. До поступления в колледж Йенс рос в маленьком городке. Он знал: можно прожить здесь двадцать лет, и все равно ты будешь считаться чужаком - в лучшем случае чужаком с маленькой буквы.
      - И не стыдно им, черт побери! - сказал кто-то.
      Собравшиеся кивнули. Ларсен воздержался. Поскольку он не был жителем этого городишка, его мнение автоматически лишалось всякой ценности. Он просто стоял и смотрел.
      Ящеры знали, какие товары им нужны. Они вышли из магазина, неся на чешуйчатых плечах мотки медной проволоки, различные виды ручных инструментов. На одной тележке они катили электрогенератор, а на другой - станок.
      Йенс попытался произвести инвентаризацию их добычи. Вначале он ничего не понял. Потом сообразил: ящеры брали преимущественно инструменты, которые могли помочь в работе с оборудованием, а не готовые товары земного производства.
      Он почесал голову, не зная, о чем это может говорить. С одной стороны, это могло означать, что захватчики обосновались надолго. С другой - что их собственные запасы невелики и им приходится для пополнения красть все, что годится. Если так, это - приятное открытие.
      - Шайка гнусных мародеров, вот они кто, - сказал кто-то в толпе, когда отъехал очередной грузовик.
      Большинство собравшихся согласились с ним. На это раз Ларсен тоже позволил себе кивнуть. По каким бы причинам ящеры ни громили "Гарвер Бразерс", они знали, что и зачем берут.
      - Извините, - спросил наконец Ларсен, - кто-нибудь в курсе, открыт ли сейчас гараж Чарли Томпкинса?
      - Прямо сейчас он закрыт, - ответил человек, обозвавший ящеров мародерами. - Закрыт, поскольку Чарли Томпкинс - это я. Чем могу быть полезен, мистер?
      - У меня сломалась машина. Это случилось примерно в миле от вашего города, - объяснил Ларсен. - Не сможете ли вы посмотреть, что с ней?
      - Почему бы и нет? - улыбнулся механик. - Нельзя сказать, чтобы нынче я был перегружен работой. Думаю, вы это и сами видите. Так что там у вас произошло?
      Когда Йенс ему рассказал, Томпкинс нахмурился:
      - Веселого мало. Но сперва посмотрим на месте. Зайдемте ко мне в мастерскую, надо взять кое-какие инструменты.
      Хозяйка аптеки оказалась права: гараж находился почти сразу за магазином "Гарвер Бразерс". Томпкинс достал свой ящик с инструментами. На вид ящик был достаточно тяжелым, поэтому Ларсен предложил:
      - Если хотите, я его понесу. Все-таки это довольно далеко.
      - Не беспокойтесь. Мы его повезем.
      Механик подвел Ларсена к велосипеду, у которого спереди была приварена скоба. Ручка ящика плотно навешивалась на эту скобу. Томпкинс взобрался в седло и махнул Лар-сену:
      - Вы сядете сзади. Я предпочитаю не тратить бензин. К тому же у велосипеда меньше железок, чем у машины, и, если что сломается, мне его легче починить.
      Слова Томпкинса звучали вполне убедительно, однако Ларсен не ездил на багажнике со времен начальной школы.
      - Он выдержит нас двоих? - спросил он механика. Томпкинса это рассмешило.
      - Дружище, я как-никак буду потяжелее вас. Пусть вы ростом выше, зато тощий, как спичка. Обещаю, что докачу без приключений.
      Особых приключений не случилось, а мелкие неприятности были вызваны тем, что Ларсен давно не садился на велосипед и его телу понадобилось некоторое время, пока оно не вспомнило, как держать равновесие. Чарли Томпкинс молча сглаживал вихляния Йенса. От этого Ларсену было еще более неловко: неужели можно разучиться сидеть на велосипеде?
      - Откуда будете, мистер? - спросил Томпкинс, когда они проехали плакат, приглашавший всех в Страсбург.
      - Из Чикаго, - ответил Ларсен. Механик повернул к нему голову. Ларсен расценил это как лихачество, но промолчал.
      - И вы что, откуда-то возвращались в Чикаго? - через плечо спросил механик.
      - Верно. А что особенного?
      - Да так, ничего. - Томпкинс приналег на педали, затем грустно добавил: Понимаю, вы, наверное, просто не хотите говорить об этом с первым встречным. Чикаго-то до сих пор держится, правда? Я уверен, это так. Я не спрашиваю у вас, так это или не так. Вижу, вам не хочется, чтобы ящеры пронюхали, что вы туда едете.
      - Да откуда ящерам... - Голос Ларсена сник. - Вы хотите сказать, что люди могут им донести?
      Йенс уже знал, что среди людей есть коллаборационисты ящеров: варшавские евреи, китайцы, итальянцы, бразильцы. До этого момента он никак не предполагал, что могут существовать американские коллаборационисты. <Как это наивно с моей стороны", - подумал он.
      - Некоторые из кожи вон вылезут, чтобы поладить с боссом, кто бы ни был этот босс, - сказал Томпкинс. - Не ваш ли там "плимут" загорает?
      - Да, мой.
      - Что ж, посмотрим-ка ему в пасть.
      Томпкинс ногами притормозил велосипед. Вместе с Йенсом они слезли. Механик снял ящик с инструментами, обошел вокруг замершего автомобиля и поднял капот. Как только обнажились внутренности "плимута", Томпкинс наклонился и стал внимательно рассматривать моторный отсек.
      Рассмотрев, что к чему, он тихо и невесело присвистнул:
      - Ну, мистер, жуть не хочется вам говорить, но у вас треснул шкив. Вскоре он присвистнул во второй раз: - И еще у вас клапана стерты в срань, уж простите за грубое слово. Чем заливали бак, интересно бы знать?
      - Тем, что попадалось мне на пути и имело способность гореть, - честно признался Ларсен.
      - Мне понятно, что с вашей машиной и почему она дальше не поехала. Но, ей-богу, даже в старые добрые времена я бы не смог починить этот драндулет в одиночку. А сейчас сомневаюсь, что машину вообще можно починить. Противно говорить вам это, но и врать тоже не хочу.
      - Как же мне тогда добраться до Чикаго? Ларсен задавал этот вопрос вовсе не Томпкинсу: то был глас вопиющего в пустыне. Когда он проезжал Огайо, направляясь на восток, ящеров в этой северной части штата и в помине не было. И тогда машина его была в весьма хорошей форме.
      - Но туда же не целую вечность идти, - сказал Томпкинс. - Ну сколько получается: триста миль, четыреста? Можно попробовать.
      Йенс раздраженно посмотрел на механика. Сколько же получится, если добираться на своих двоих? Самое малое две недели, а то и месяц. Идти по захваченной ящерами территории, скрываться от врагов? И скорее всего прятаться и от бандитов тоже? (Еще одна реальность, которую он никак не ожидал встретить в Америке.) А тут и зима не за горами; небо уже утратило прозрачную летнюю голубизну. К моменту его возвращения Барбара будет считать своего мужа погибшим. Если он вообще вернется.
      Взгляд Ларсена упал на велосипед Чарли Томпкинса.
      - Слушайте, давайте меняться: на два ваших колеса - четыре моих. Вы можете пустить исправные детали на ремонт других машин.
      До прихода ящеров обмен "плимута", которому всего два года, на старый велосипед показался бы безумием. До прихода ящеров его машину, несомненно, починили бы даже в том случае, если бы она разбилась вдребезги. До прихода ящеров его машина вообще бы не сломалась, ибо он не стал бы лить в бак разную дрянь и колесить по бездорожью.
      Но теперь... Теперь Чарли Томпкинс перевел взгляд с велосипеда на "плимут" и медленно покачал головой:
      - С какой это стати, мистер? Потопав в Чикаго, вы же не потащите вашу колымагу с собой на спине? Я все равно распотрошу ваш "плимут", отдам я вам свой велик или нет.
      - Ну знаете...
      Ларсену хотелось убить механика. Сила этого чувства испугала его. Йенса почти тошнило. Сколько убийств уже произошло в этом порожденном ящерами хаосе на территории Соединенных Штатов и в мире? Времена становились все более безнадежными, риск, что тебя арестуют, резко уменьшился... так почему ж не убить, когда нужно?
      Чтобы побороть искушение, Йенс запихнул руки в карманы брюк. Среди ключей и мелких монет пальцы правой руки нащупали зажигалку марки "Зиппо". В отличие от "плимута", эта зажигался работала всегда, во всяком случае пока ему удавалось доставать кремни. И самогон в ней горел намного лучше, чем в двигателе машины.
      Йенс выхватил стальную коробочку, откинул крышку. Большой палец улегся на колесико зажигалки.
      - Можете не волноваться за свой велосипед, Чарли. Я сожгу эту чертову машину.
      Механик стал доставать из ящика разводной ключ. Во рту у Ларсена сделалось сухо - возможно, не он один подумывал об убийстве.
      И вдруг Томпкинс остановился. Его визгливый смех звучал странно, но это был смех.
      - Дерьмовые времена, - сказал он, на что Ларсен мог только кивнуть. Ладно, мистер, берите велосипед. Думаю, я сумею где-нибудь раздобыть другой.
      Ларсену стало полегче, но тревожное чувство оставалось. Его зажигалка могла спалить машину, однако против разводного ключа защищала плохо. Йенс подошел к багажнику машины, поднял крышку. Из двух стоявших там чемоданов он достал меньший и взял моток бечевки, затем захлопнул багажник. Йенс постарался как можно прочнее привязать этот чемодан к велосипедному багажнику, на котором недавно ехал сюда. Потом Ларсен снял с кольца ключ от багажника и швырнул Чарли Томпкинсу.
      Ларсен перекинул правую ногу через седло велосипеда, словно взбирался на лошадь. Если его мотало, когда велосипедом управлял Чарли, то теперь Йенс ощутил еще большую неуверенность. Однако ему удалось удержаться в седле и двинуться вперед.
      Проехав сотни две ярдов. Йенс улучил момент и оглянулся через плечо. Томпкинс уже вовсю рылся в чемодане, который пришлось оставить. Йенс нахмурился и приналег на педали.
      "У-2" гудел в ночной тьме, пролетая на столь низкой высоте, что секундное невнимание или просто какой-нибудь холмик могли бы стоить Людмиле Горбуновой жизни. "Кукурузник" оправдывал свою репутацию непревзойденного самолета в войне против ящеров. Более современные машины ВВС Красной Армии, летавшие с большей скоростью, лучше вооруженные, но вместе с тем имевшие цельнометаллические корпуса и более высокую минимальную высоту полета, полностью пропали из воздушного пространства. А этот устаревший учебный биплан, слишком маленький, медленный и едва заметный на своей малой высоте, продолжал нести службу.
      В лицо Людмилы, защищенное очками, дул холодный встречный ветер. В небе царила осень. Дожди шли почти беспрерывно. Летчица надула губы, невесело улыбнувшись. В прошлом году эта распутица с ее непролазной грязью здорово охладила пыл фашистов. Забавно, придется ли это время по вкусу бронемашинам ящеров, когда те попытаются двигаться, утопая по брюхо в раскисшей глине.
      На какое-то мгновение Людмила задумалась о том, как поступило вышестоящее командование с двумя немцами, которых она вывезла из украинского колхоза. Трудно было свыкнуться с тем, что смертельные враги неожиданно превратились в союзников, и столь же трудно было понять, что нацисты - такие же люди, как она сама. Было легче, когда они казались лишь маленькими серыми фигурками, разбегавшимися, точно вши, от очередей ее пулеметов.
      Людмил" взглянула на атлас, разложенный на коленях. Отсвет с приборной доски позволил ей свериться с установленным маршрутом полета. Самолет прошел над рекой. Быстрый взгляд на часы сообщил Людмиле, сколько времени она уже находится в воздухе. Да, это, должно быть, река Словечна, а значит, дальше нужно лететь на юг. Прямо сейчас.
      Дыхание Людмилы стало коротким и учащенным, когда впереди, на горизонте, она заметила огоньки. Ящеры до сих пор не отказались от дурацкой привычки освещать свои лагеря по ночам. Возможно, думали, что это поможет уберечься от наземных атак. Учитывая дальность и силу их оружия, может, "то действительно помогало. В конце концов, Людмила - не маршал Советского Союза, чтобы обладать всеми необходимыми знаниями тактики наземного боя. Зато она знала: когда видишь цель, стрелять по ней намного легче.
      Людмила не могла набрать высоту и затем беззвучно скользнуть в атаку, как она поступала, сражаясь против нацистов. Любой самолет, атаковавший Ящеров на сравнительно большой высоте, разлетался на мелкие кусочки. Горький опыт научил: держись пониже - имеешь шансы выжить.
      Шансы не всегда были в пользу людей; Ее авиаполк перестал существовать. От прежних двух десятков боевых подруг остались три или четыре летчицы. Разумеется, после этого авиаполк давно уже не делал массовых вылетов. Одновременное нахождение в небе большого количества самолетов вызывало гнев ящеров, как ничто другое. Теперь "кукурузники" летали поодиночке или вдвоем, но не звеном.
      Свет впереди становился ярче. Палец Людмилы опустился на гашетку спаренных пулеметов. Она разглядела: то, что поначалу было принято ею за холмик, на более близком расстоянии оказалось группой каких-то машин под маскировочной сеткой. "Грузовики", - подумала Людмила. Свои почти неуязвимые танки ящеры редко маскировали столь же тщательно, как люди.
      Людмила нажала гашетку. Под крыльями застрочили пулеметы. Маленький "У-2" качался, словно лист в осеннем воздухе. Искры трассирующих пуль помогали ей целиться.
      Ящеры почти сразу открыли ответный огонь. Судя по вспышкам выстрелов с земли, у них было больше оружия, чем у немцев. Людмиле показалось, что по самолету одновременно ударили десять тысяч автоматных очередей-. Матерчатая обтяжка крыльев "кукурузника" издавала звонкие хлопки, когда ее пробивали пули.
      Затем один из грузовиков превратился в бело-голубой шар вспыхнувшего водорода. Когда Людмила пролетала над этим местом, жаркая волна опалила ей щеки; эта жара пыталась лишить самолет управления. Девушка отчаянно сражалась с рулем и педалями, удерживая машину в воздухе.
      Позади нее от взрыва первого грузовика взорвалось еще несколько. Людмила выжала из "У-2" все его малые силенки, делая вираж навстречу спасительной темноте. Ящеры продолжали стрелять вслед, но выстрелов теперь было немного; остальные вражеские солдаты бросились тушить устроенные ею пожары. Когда тьма окутала самолет со всех сторон, Людмила ненадолго сняла одну руку с руля и хлопнула себя кулаком по бедру:
      - Нам не страшен серый волк!
      Добраться бы теперь домой. Ночной полет, даже когда просто летишь и не надо выполнять боевое задание, - дело нелегкое. Людмила сверилась с компасом и взяла курс ноль-четыре-семь. Он приведет самолет к посадочной полосе, с которой летчица взлетала. Людмила взглянула на часы и спидометр - два других незаменимых инструмента для ночных полетов. Где-то минут через пятьдесят она начнет кружить в поисках посадочных огней.
      Одно лишь то, что, выполнив задание, она уцелела, наполнило Людмилу гордостью и заставило вспомнить тех подруг, которым никогда больше не подняться в воздух. Эта мысль быстро развеяла ее радость, оставив лишь чувство усталости да нервозность от сохранившихся кусочков недавнего страха.
      То ли она была более умелым штурманом, чем думала, или сегодня ей повезло больше, чем обычно, но, сделав всего два круга, Людмила заметила тусклые посадочные огни. Они были прикрыты сверху и потому невидимы с большой высоты. Советские ВВС научились этому, когда воевали с Люфтваффе; в войне против ящеров ценность подобного урока была намного выше.
      Садиться в темноте нужно было крайне осторожно: наспех оборудованная взлетно-посадочная полоса не отличалась гладкостью. За такое приземление инструктор ОСОАВИАХИМа отчитал бы ее (жив ли он сейчас?) по полной программе. Все равно Людмиле не было стыдно. Она на земле, среди своих, целая и невредимая - до очередного задания. Об этом она сейчас даже не думала успеется.
      Как только Людмила выбралась из кабины "У-2", наземная команда покатила самолет под прикрытие. Женщина-механик указала на пулевые отверстия на материи, обтягивающей крыло. Людмила пожала плечами:
      - Заштопай их как можешь, подруга. Со мной все в порядке, с самолетом тоже.
      - Хорошо, - ответила механик. - Да, а тебя в землянке ждет письмо.
      - Письмо?
      Советская почта, работавшая с перебоями с самого начала войны, стала и вовсе хаотичной, когда ящеры переняли у нацистов эстафету уничтожения.
      - От кого? - с неподдельным удивлением спросила Людмила.
      - Не знаю. Оно в конверте, - ответила механик.
      - Неужели в конверте?
      Крайне редкие письма от братьев, отца и матери, которые получала Людмила, все были написаны на одной стороне листа, который затем складывался треугольником, и на обороте писался номер части и фамилия. С момента появления ящеров ей пришло лишь одно письмо от младшего брата Игоря - три размашистые торопливые строчки, сообщавшие, что он жив. Людмила быстро направилась к землянке.
      - Поглядим, кто это будет богатым, - говорила она на ходу. Занавески у входа не позволяли свету свечей просачиваться наружу. Евдокия Кащерина подняла голову от гимнастерки, которую чинила.
      - Ну как слетала? - по-свойски спросила она. В полку давно не отдавали положенные по уставу рапорты о проведенной операции, как это происходило раньше. Советские ВВС пребывали в настолько плачевном состоянии, что нынче не особо следили за соблюдением формальностей.
      - Довольно удачно, - сказала Людмила. - Приказ выполнен - подбила несколько грузовиков, которые были недостаточно замаскированы, вернулась живой. А как насчет письма?
      - Вон лежит, - махнув рукой, ответила Евдокия. - Неужели думаешь, что мы его куда-нибудь запрятали?
      - Только бы попробовали! - сурово произнесла Людмила.
      Обе женщины засмеялись. Людмила поспешила в уголок, где обычно спала. На темно-синем шерстяном одеяле светился аккуратный белый конверт. Людмила схватила его и поднесла к свечке.
      Прежде чем читать само письмо, она попыталась узнать по почерку на конверте, от кого оно. Здорово получить весточку от кого-нибудь из родных... Но, к ее удивлению и досаде, почерк оказался ей незнаком. Тем не менее, почерк был очень разборчивым: ее фамилия и номер части написаны большими печатными буквами, словно их выводил какой-то старательный первоклашка.
      - Так от кого письмо? - поинтересовалась Евдокия.
      - Пока не знаю, - сказала Людмила.
      - Может, от тайного воздыхателя, Людмила Вадимовна? Людмила раскрыла конверт, вытащила оттуда лист бумаги. Слова на нем были скорее нарисованы, чем написаны. Поначалу они показались ей совершенной бессмыслицей. Потом Людмила сообразила: письмо написано латинскими буквами и не по-русски. Оно было на немецком языке.
      Первой реакцией Людмилы был испуг. До прихода ящеров письмо на немецком языке обязательно попало бы к какому-нибудь сотруднику НКВД с твердокаменным лицом, который обвинил бы ее в предательстве. Однако цензоры, уж конечно, видели это письмо и решили пропустить его. И прочтение этого письма, возможно, ничем ей не грозит.
      "Храброй летчице, которая вытащила меня из колхоза..."
      Слово "летчица" была написано по-немецки, но с приписанным русскими буквами окончанием женского рода. "Колхоз" было написано по-русски, старательным школьным почерком.
      "...Надеюсь, с вами все в порядке, вы по-прежнему летаете и воюете с ящерами. Я пишу как можно проще, так как знаю, что у вас трудности с немецким, т он все равно намного лучше, чем мой русский. Сейчас я нахожусь в Москве, где работаю с вашим правительством над новыми способами ведения войны против ящеров. Эти способы..."
      Несколько слов были аккуратно вымараны. Значит, цензор все-таки видел это письмо. Какая-то доля страха вновь охватила Людмилу. Где-то там, в Москве, за получение письма от немца ее имя занесли в специальное досье. Пока Советский Союз и Германия продолжают вместе бороться против ящеров, это не столь важно. Если же их сотрудничество закончится...
      Людмила продолжала читать:
      "Надеюсь, мы встретимся снова. Это может произойти, потому что..."
      Здесь цензор замазал тушью еще несколько слов. Дальше письмо заканчивалось:
      "Наши страны были врагами, союзниками, врагами и вот теперь опять союзники. Жизнь - странная вещь, т так ли? Надеюсь, мы с вами не будем враждовать".
      Подпись в виде закорючки меньше всего была похожа на "Генрих Егер", но тем не менее означала именно это. Ниже все тем же четким почерком было добавлено: "Майор Шестнадцатой танковой дивизии", словно Людмила об этом забыла и нуждалась в напоминании.
      Она долго глядела на письмо, пытаясь разобраться в своих чувствах. Он был вежлив, умел говорить, не скажешь, что это самый уродливый мужчина, каких она видела, но... Но он был нацистом. Если она ответит на письмо, в ее личном деле появится еще одна пометка. В этом Людмила была уверена так же, как в наступлении завтрашнего дня.
      - Ну и как? - спросила Евдокия, не услышав никаких замечаний Людмилы.
      - Вы были правы, Евдокия Гавриловна, - ответила она. - Письмо действительно от тайного воздыхателя.
      * * *
      Вячеслав Молотов оглядел помещение. Еще несколько месяцев назад такое зрелище было просто невозможно представить: дипломаты стран-союзниц по антигитлеровской коалиции, дипломаты Оси; империалисты, фашисты, коммунисты и капиталисты... Они собрались все вместе, чтобы выработать общую стратегию против общего врага.
      Будь Молотов человеком иного склада, он бы улыбнулся. Но выражение лица наркома иностранных дел никогда не менялось. Молотов успел побывать в более невообразимых местах, когда плавал, словно пушинка, в кабинете вождя ящеров, жарком, как духовка, и расположенном за сотни километров от Земли. Тем не менее эта лондонская комната все равно была примечательна.
      Впрочем, эта комната могла находиться где угодно. Лондон был выбран потому, что Великобритания располагалась сравнительно близко от всех представленных держав, за исключением Японии. Ящеры не вторгались на Британские острова, а их нападения на корабли были достаточно хаотичны, и это давало каждому существенный шанс добраться сюда в целости и сохранности. И действительно, каждый участник совещания прибыл без осложнений, хотя открытие конференции запоздало. Ждали японского министра иностранных дел, который задержался, лавируя между захваченными ящерами районами Северной Америки.
      Единственным недостатком, который Молотов мог усмотреть в лондонской встрече, было то, что это давало Уинстону Черчиллю право председательствовать на ней. Молотов лично ничего не имел против Черчилля. Хотя и империалист, тот был стойким антифашистом, и без него Англия в 1940 году скорее всего подняла бы руки и пошла На соглашение с гитлеровцами. Это поставило бы Советский Союз в еще более сложное положение, когда через год нацисты двинулись на восток.
      Нет личной неприязни у Молотова к Черчиллю не было. Но у того существовала привычка не отступать. По всем меркам, британский премьер-министр являлся блестящим оратором. К сожалению, Молотов английского не знал, и даже самая великолепная речь, доходившая до ушей наркома через нашептывание переводчика, вскоре делалась тусклой и скучной.
      Подобное обстоятельство не беспокоило Черчилля. Толстый, коренастый, краснолицый, со своей извечной длинной сигарой, он являл собой образец капиталистического хищника, каким того изображали на советских карикатурах. Но в словах премьер-министра сейчас звучало открытое нежелание подчиниться ящерам:
      - Нам нельзя более уступать этим тварям ни дюйма земли. Это означает для человечества рабство на вечные времена.
      Корделл Халл, государственный секретарь Соединенных Штатов, скривил брови.
      - Если бы мы не были согласны с этим, нас здесь сегодня не было бы. Граф Чиано, например, не приехал.
      Молотов оценил камень, брошенный в итальянцев, которые за две недели до встречи перестали даже делать вид, что воюют против ящеров. Итальянцы дали имя фашизму; теперь они же показали его банкротство, изрядно струсив после первого же удара. Немцы, по крайней мере, имели мужество оставаться верными своим убеждениям. Муссолини, похоже, был лишен и того и другого.
      Переводчики вполголоса доводили содержание беседы до своих руководителей. Йоахим фон Риббентроп бегло говорил по-английски, поэтому пять дипломатов общались на трех языках и потому каждому требовались только два переводчика. Это обстоятельство хотя и замедляло переговоры, но все же позволяло их проводить.
      - Я считаю нашей первоочередной задачей здесь, - сказал Шигенори Того, не столько подтвердить необходимость борьбы против ящеров, с чем мы все согласны, сколько достичь уверенности, что мы не позволим отношениям враждебности, прежде существовавшим между нами, оказать отрицательное влияние на нашу борьбу.
      - Хорошая мысль, - согласился Молотов. Советский Союз и Япония сохраняли нейтралитет, что позволяло обеим странам направлять все усилия на борьбу с врагами, которых они считали более серьезными. Правда, враги Японии были союзниками СССР в его борьбе против Германии - партнера Японии по Оси. Дипломатия порой была делом странным.
      - Да, это так, - согласился Корделл Халл. - Мы прошли долгий путь в этом направлении. Вас, мистер Того, в недалеком прошлом едва ли пустили бы в Лондон, и еще более сомнительно, чтобы вам позволили добираться сюда через территорию Соединенных Штатов.
      Того поклонился, вежливо приняв ответ американца.
      - Следующим пунктом, к которому мы должны обратиться, - продолжил ведение собрания Черчилль, - являются трудности в оказании нами помощи друг другу. При нынешнем положении дел наш мир подобен куче мышей, боящихся кота. Это нетерпимо, и такого не должно быть.
      - Сказано смело. Впрочем, как всегда, господин премьер-министр, отреагировал Молотов. - Вы выдвигаете важный и вдохновляющий принцип, но, к сожалению, не предлагаете способов воплощения его в действие.
      - Поиск способов и является причиной, по которой мы согласились встретиться, несмотря на прошлые разногласия, - заметил Риббентроп.
      Молотов не удостоил его ответа. Если даром Черчилля было умение вдохновлять, то даром нацистского министра иностранных дел было изрекать очевидные истины. "Жаль, что этот напыщенный, самовлюбленный дурак не находился в Берлине, когда город исчез с лица земли, - подумал нарком иностранных дел. - По крайней мере, Гитлеру пришлось бы заменить его каким-нибудь умелым дипломатом".
      Завыли сирены воздушной тревоги. С визгом пронеслись реактивные самолеты ящеров, шедшие на бреющем полете. Ударили зенитки. "Их здесь меньше, чем в Москве, - отметил Молотов, - но все же немало". Никто из сидящих за столом дипломатов не шевельнулся. Каждый следил за признаками страха на лицах других и пытался не выказывать свой собственный. Им всем уже приходилось переживать подобные атаки.
      - В такие минуты я тоскую но тем временам, когда занимался виноторговлей, - беспечно сказал Риббентроп.
      Не имея прочих качеств, этот человек обладал звериным бесстрашием. Недаром в Первую мировую войну он был награжден за храбрость.
      - Я хочу, чтобы эти проклятые самолеты были уничтожены! - произнес Черчилль, словно отдавая приказ кому-то невидимому.
      "Если бы это было так просто, - подумал Молотов. - Если бы Сталин мог добиться этого, просто отдав приказ, ящеры давным-давно перестали бы нас беспокоить, как и гитлеровцы. Но, к сожалению, не все подвластно человеческим приказам. Может, поэтому глупые люди выдумали богов - чтобы иметь кого-то, чьи веления обязательно нужно выполнять".
      Несколько бомб упало неподалеку от здания министерства иностранных дел. Раздался оглушительный шум. Задрожали стекла. Одно из них треснуло и фонтанами стеклянных брызг обрушилось на пол. Переводчикам было менее свойственно демонстрировать хладнокровие, чем дипломатам, которых они обслуживали. Некоторые сдавленно вскрикнули; один из переводчиков Риббентропа перекрестился.
      Упали еще несколько бомб. Еще одно окно разбилось, точнее, взрывной волной его вынесло .внутрь. Осколок пролетел мимо головы Молотова и чиркнул по стене. Молившийся переводчик вскрикнул и прижал руку к щеке. Между пальцами у него потекла кровь. "Слишком уж трудная задача для твоего воображаемого Бога", подумал Молотов. Однако его лицо как всегда не раскрыло ни одной его мысли.
      - Если желаете, джентльмены, можно перейти в убежище, которое находится в подвале, - предложил Черчилль.
      Переводчики с надеждой посмотрели на своих министров иностранных дел. Никто из них не произнес ни слова, хотя предложение было здравым. Молотов взял быка за рога:
      - Да, господин премьер-министр, давайте перейдем туда. Надо честно признаться, наши жизни ценны для народов, которым мы служим. Глупое проявление бравады не даст нам ничего. Если существует более безопасное место, им следует воспользоваться.
      Почти разом дипломаты и переводчики поднялись со своих мест и направились к двери. Никто не поблагодарил Молотова за нарушение внешней буржуазной благопристойности, но он и не ждал благодарности от классовых врагов. Когда советский нарком иностранных дел подошел к лестнице, ведущей вниз, ему в голову пришла еще одна язвительная мысль: "При всей их передовой технологии, ящеры, в марксистско-ленинском понимании, по организации, своей экономической системы по-прежнему сохраняют рабовладельческий строй, используя рабский труд и грабя подчиненные расы для поддержания собственной имперской суперструктуры. Рядом с ними даже Черчилль, даже Риббентроп выглядят прогрессивно". Мысль эта одновременно и позабавила, и встревожила Молотова.
      Когда дипломаты спустились в подвал, здание министерства вновь содрогнулось от бомбовых ударов. Корделл Халл поскользнулся и чуть не упал, в последний момент ухватившись за плечо шедшего впереди японского переводчика.
      - Иисус Христос! - воскликнул государственный секретарь.
      Молотов понял эти слова без перевода, хотя американец произнес Христос как Хвистос. Свое восклицание Халл дополнил еще несколькими, резкими по звучанию, выражениями.
      - Что он говорит? - спросил Молотов у переводчика с английского.
      - Сыплет проклятиями, - ответил переводчик. - Извините меня, товарищ народный комиссар иностранных дел, но я плохо их понимаю. Произношение американцев отличается от произношения Черчилля. Английское произношение более мне знакомо. Когда государственный секретарь говорит в обычном темпе, я без труда понимаю его, но когда он от волнения жует слова, мне становится трудно.
      - Делайте все, что в ваших силах, - сказал ему Молотов.
      Он никогда не думал, что существует более одного диалекта английского языка; американский для него был в равной степени недоступен. Конечно, Стадии и Микоян говорили по-русски с акцентом, но это потому, что один был родом из Грузии, а другой - из Армении. Переводчик, кажется, имел в виду нечто другое: различие между русским языком колхозника, живущего вблизи польской границы, и русским языком московского фабричного рабочего.
      Убежище оказалось переполненным, и пахло там не слишком приятно. Молотов презрительно огляделся по сторонам: и это лучшее, что англичане могут сделать для защиты своих ценных работников? Аналогичные убежища в Москве находились на большей глубине, были прочнее, просторнее и комфортнее.
      Служащие министерства освободили для дипломатов как можно больше места, но все равно было довольно тесно.
      - Будем продолжать, джентльмены?
      "Он что, спятил? - подумал Молотов. - Вести переговоры в присутствии всех этих людей?" Затем он сообразил, что о происходящем здесь вряд ли будет сообщено ящерам: в отличие от держав, чьи представители совещались сегодня, пришельцы из космоса не располагали давнишней шпионской сетью, чтобы вылавливать каждое слово своих соперников.
      Потом Молотов вдруг понял, что опасность может таиться в другом. Он сказал:
      - Я не делаю секрета, - (это означало, что Сталин приказал ему не делать секрета), - из того факта, что я встречался с вражеским командующим на его корабле вне пределов Земли. Как я и ожидал, эти переговоры оказались бесплодными. Ящеры требовали ни много ни мало как безоговорочной капитуляции, которую мы все считаем неприемлемой. Однако в ходе той встречи я узнал, что германский министр иностранных дел также вел переговоры с этим существом по имени Атвар. Я желаю знать, происходили ли подобные встречи с представителями Великобритании, Соединенных Штатов и Японии. Если да, то хотелось бы услышать об этих переговорах с ящерами. Короче говоря, не угрожает ли нам предательство изнутри?
      Йоахим фон Риббентроп торопливо выругался по-немецки, затем перешел на английский. Переводчик зашептал Молотову на ухо:
      - Он говорит, что обсуждал с ящерами ряд вопросов. После того огня, который обрушился на Берлин, это вполне понятно, не так ли? Однако он не совершал никакого предательства, и его возмущает сама попытка подобного обвинения. В качестве доказательства он может привести постоянное участие рейха в борьбе против инопланетных захватчиков.
      - Я совсем не предпринимал попыток обвинить его, - пожал плечами Молотов.
      Тем не менее он помнил: Атвар тогда упомянул, что Риббентроп оказался более сговорчивым. Теперь этот немец преподносит себя по-другому. Конечно, командир ящеров мог и солгать насчет Риббентропа - ради собственной выгоды. Более вероятно, что лгали оба.
      - А что скажут остальные? - спросил Молотов.
      - Я никогда не занимался делишками в духе Бака Роджерса, - сказал Корделл Халл.
      - Под этим он подразумевает, что не путешествовал в космос, - пояснил Молотову переводчик.
      - И никто в правительстве Соединенных Штатов - тоже. У нас были переговоры с ящерами - на низшем уровне, - но мы вели их на нашей земле, обсуждая такие вопросы, как доставка продовольствия и других невоенных грузов в районы, которые они контролируют. Мы пытаемся также наладить обмен военнопленными.
      "Нежности!" - подумал Молотов. Тех немногих ящеров, которых советские войска взяли в плен, допрашивали до тех пор, пока из них можно было что-то вытянуть, а потом пускали в расход, как немцев или кулаков, обладавших важными сведениями. Что касается поставок продовольствия в районы, оккупированные ящерами, то Москве бы прокормить людей, которые еще остаются под ее властью...
      Шигёнори Того говорил по-немецки. Молотов вспомнил, что у него жена-немка. Переводчик Молотова помимо английского знал и немецкий язык.
      - Он говорит, что за сговор с врагами нет прощения. Риббентроп сердито посмотрел на японского представителя. Оставив это без внимания. Того перешел на родной язык и говорил еще некоторое время. В работу включился второй переводчик Молотова:
      - Правительство императора Хирохито отказывается иметь дело с ящерами, кроме как на полях сражений. Мы не видим причины менять свою политику и будем продолжать сражаться до тех пор, пока не повернем ход событий в свою пользу. Мы понимаем, эти битвы могут быть трудными, и потому сегодня я здесь. Но Япония будет продолжать воевать с пришельцами вне зависимости от того, какому курсу последуют остальные державы.
      - То же справедливо и для Британии, - сказал Черчилль. - Мы можем общаться с врагами на языке войны, но мы не капитулируем перед ними. Сопротивление это наш священный долг перед нашими детьми.
      - Это вы сейчас так говорите, - возразил Риббентроп. - Но что вы скажете, когда ящеры ударят по Лондону, Вашингтону, Токио или Москве тем же жутким оружием, которое уничтожило Берлин?
      На некоторое время воцарилась тишина. Такого вопроса Молотов никак не ожидал от плотного, преуспевающего и глупого Риббентропа. Он заметил, что нацистский министр иностранных дел упомянул советскую столицу последней в своем списке. Раздраженный подобным обстоятельством, Молотов сказал:
      - Товарищ Сталин дал обещание вести войну до победного конца, и советские рабочие и крестьяне выполнят обещание, что бы ни случилось. Во всяком случае скажу: мы сопротивлялись Германии и не дрогнем перед ящерами.
      Выпуклые глаза Риббентропа вспыхнули недобрым огнем. Шигенори Того, чья страна до прихода ящеров не воевала ни с Советским Союзом, ни с Германией, находился в более выгодном положении, позволяющем ему обратиться сразу к обоим представителям:
      - Подобные речи, господа, не помогают никому, кроме пришельцев. Разумеется, мы помним о своих столкновениях, но допускать, чтобы они мешали борьбе против ящеров, - это политическая близорукость.
      - Я просто имел в виду, что грубой силой нас не запугаешь, - ответил Молотов. - Фактически Советский Союз и Германия уже сейчас сотрудничают в тех областях, где оба наших государства могут эффективно объединить имеющиеся у нас ресурсы с целью противостояния общему врагу.
      На этом Молотов остановился. Сказать еще что-то - значит наговорить лишнего.
      Риббентроп кивнул:
      - Мы будем делать то, что должны делать для обеспечения окончательной победы.
      За непроницаемым выражением лица Молотова скрывалась торжествующая улыбка. Он был готов держать пари: правительственная дача довоенных времен в Крыму против отправки в ГУЛАГ, что Риббентроп даже не догадывается, какое сотрудничество Молотов имел в виду.
      - Вместо того чтобы ужасаться дьявольской бомбе, которой обладают ящеры, одной из. задач, требующей нашей сосредоточенной работы, является поиск способов самим сделать подобное оружие, - сказал Корделл Халл. - Я уполномочен президентом Рузвельтом сообщить вам, что в Соединенных Штатах успешно осуществляется такая программа, и мы готовы поделиться нашими достижениями со своими союзниками по борьбе.
      - Соединенные Штаты и Англия уже ведут работы в этом направлении, - сказал Черчилль, добавив с оттенком самодовольства: - И участие, о котором упомянул государственный секретарь Халл, никоим образом не является улицей с односторонним движением.
      Теперь на каменном лице Молотова отразилось неподдельное удивление. Прояви он такую беспечность, как Халл, он бы заработал (и поделом!) пулю в затылок. Однако американский госсекретарь говорил от лица президента. Поразительно! Молотову были понятнее ящеры, чем Соединенные Штаты. Сочетание технологического могущества, ощущаемого в словах Халла, с такой невероятной наивностью... Немыслимо и опасно.
      - Мы готовы сотрудничать с любым народом в борьбе против ящеров, - сказал Риббентроп.
      - Как и мы, - прибавил Того.
      Все поглядели на Молотова. Видя, что молчание здесь неуместно, тот сказал:
      - Я уже заявлял, что Советский Союз в настоящее время сотрудничает с Германией над проектами реализация которых пойдет на пользу обеим странам. Мы в принципе не имеем возражений против развития подобного сотрудничества с другими странами, активно сопротивляющимися ящерам.
      Он оглядел тесный круг дипломатов. Риббентроп по-настоящему улыбнулся ему. Лица Черчилля, Халла и Того не изменили выражения, только у Черчилля чуть поднялись брови. В отличие от нацистского шута, они заметили, что в действительности Молотов ничего не пообещал. Между "в принципе не имеем возражении" и подлинным сотрудничеством лежала широкая пропасть. Слишком скверно!
      Корделл Халл продолжил:
      - Следующей областью нашего общего внимания являются отношения со странами, которые по тем или иным причинам пошли на дьявольскую сделку с ящерами.
      Он провел рукой по прядям седых волос, зачесанных на почти лысую макушку. На американском континенте таких стран хватало.
      - Многие из них сделали это только по принуждению, и, весьма вероятно, там сохраняется желание продолжать сопротивление и сотрудничать с нами, номинально находясь под ярмом захватчиков, - сказал Черчилль.
      - В ряде случаев это может оказаться верным, . - согласился Молотов.
      По его мнению, Черчилль сохранил чрезмерный оптимизм, который выразился у британского премьера в открытом неповиновении Гитлеру, после того как войска англичан были вышвырнуты в сороковом году из Европы. Подобный оптимизм часто приводил к беде, но иногда и спасал народы. Буржуазные военные "эксперты" считали, что Красная, Армия не продержится и полутора месяцев под натиском сил вермахта, но советские войска продолжали сражаться почти год спустя после этого прогноза... пока не появились ящеры и вновь не усложнили положение.
      - Необходимо организовать и как можно лучше вооружить партизанское движение против инопланетных захватчиков и коллаборационистски настроенных к ним правительств, - продолжил Молотов. - Руководители, решившие капитулировать, должны быть смещены со своих постов любыми пригодными для этого средствами.
      Последнюю фразу он произнес, сурово поглядев на Йоахима фон Риббентропа. Германский министр иностранных дел был туп, но не настолько, чтобы не понять намека.
      - Фюрер по-прежнему испытывает личное восхищение Муссолини, - сказал он, и в его голосе прозвучало изрядное замешательство.
      - О вкусах не спорят! - прогремел Черчилль. - Тем не менее министр Молотов прав: мы прошли ту стадию, когда личные симпатии и антипатии должны оказывать влияние на политику. В Италии продолжает оставаться какая-то часть немецких войск. Они могли бы явиться той силой, которая скинет дуче с трона или, лучше сказать, выбьет из него душу.
      Русский переводчик замешкался с переводом английских идиом последней фразы, но Молотов уловил суть. Он добавил:
      - Если бы в могилу к Муссолини добавить бы и папу римского, это придало бы событиям прогрессивный ход. Поскольку ящеры не мешают его идиотским проповедям, он подлизывается к ним, словно шавка.
      - Но окажется ли его преемник лучше? - спросил Шигенори Того. - Помимо этого, мы должны спросить себя: не станет ли превращение папы в мученика губительным для нас, поскольку вызовет ненависть к нашей борьбе среди католиков во всем мире?
      - Возможно, с этим придется считаться, - подумав, признал Молотов.
      Собственный его инстинкт заставлял Молотова нападать на организованную религию где и когда только можно. Но японский министр иностранных дел верно подметил: политический резонанс мог бы быть жестким. У папы не было войск, но за ним шло гораздо больше людей, чем за ликвидированным НКВД Львом Троцким. Однако, не относясь к тем, кто легко уступает свои позиции, Молотов добавил:
      - Возможно, папу можно было бы устранить таким способом, чтобы внешне ответственность легла на ящеров. Корделл Халл сморщился:
      - Для меня отвратителен этот разговор о злодейском убийстве.
      "Нежности!" - снова подумал Молотов. Соединенные Штаты, большая, богатая, сильная страна, вдобавок защищенная с запада и востока громадными океанами, слишком давно наслаждалась исторической роскошью мягкотелости. Даже две мировых войны не заставили американцев прочувствовать нутром, насколько опасное место - земной шар. Но если они не смогли пробудиться к реальности, когда у них во дворе хозяйничают ящеры, другого шанса у них не будет никогда.
      - На войне делаешь то, что должен, - проговорил Черчилль, таким образом осторожно делая государственному секретарю выговор.
      Британский премьер-министр был способен видеть дальше своего носа.
      Завыли сирены, возвещая отбой воздушной тревоги. Молотов прислушался к длинному вздоху облегчения, повсеместно вырвавшемуся у работников министерства. Они пережили еще один налет.
      Работники британского министерства иностранных дел выстроились в аккуратную очередь, чтобы покинуть убежище и вернуться на свои места. В Советском Союзе Молотов не раз видел нескончаемые очереди, но эта чем-то отличалась от тех. Через несколько секунд он понял, чем именно. Советские граждане теснились в очередях, испытывая смешанные чувства гнева и покорности, поскольку у них не было иного способа получить необходимое (и потому, что на горьком опыте узнали: нередко можно выстоять всю очередь и остаться ни с чем). Англичане вели себя в очереди более вежливо, как будто молчаливо решили, что это единственный достойный способ поведения.
      "Ничего, близится их революция, - подумал Молотов - и она сметет подобные буржуазные штучки". И все же, при всей их буржуазной манерности, эти люди продолжали бороться против ящеров. И народы трех других стран - тоже, хотя Молотов по-прежнему сомневался насчет Германии. Любая нация, допустившая, чтобы ничтожество, подобное Риббентропу, стало ее министром иностранных дел, обладает каким-то врожденным дефектом. Однако главные капиталистические державы пока не сдаются, хотя Италия и нанесла им удар в спину.
      Именно это Молотову и требовалось узнать. Именно с этим известием он вернется к Сталину.