Охранник не удостоил его ответным поклоном. Теэрц был пленником, а такие заслуживают лишь презрения. За спиной охранника появился майор Окамото. Своему следователю и переводчику Теэрц поклонился еще глубже. Окамото тоже обошелся без приветствия, не говоря уже о поклоне. Отпирая дверь камеры, он сказал на языке Теэрца:

— Пойдешь со мной. Мы немедленно покидаем этот город.

— Будет исполнено, — вновь поклонился Теэрц. Он не знал, как это будет исполнено и будет ли вообще, но его и не спрашивали. И в плену, и до оного обязанностью Теэрца было подчиняться. Правда, в отличие от его начальников, принадлежащих к Расе, ниппонцы не выказывали ему никакого уважения.

Майор Окамото швырнул ящеру черные брюки и мешковатое синее пальто, в которое могли бы поместиться целых два Теэрца. Затем Окамото нахлобучил ему на голову остроконечную соломенную шляпу и подвязал ее под подбородком грубой веревкой.

— Отлично, — удовлетворенно проговорил ниппонец. — Теперь если твои заметят тебя с воздуха, то подумают, что это обыкновенный тосевит.

«Конечно, подумают», — с раздражением признал Теэрц. С помощью фоторужья или даже спутникового снимка его можно было выделить из массы Больших Уродов, кишащих вокруг. Однако, завернутый в такое одеяние, он покажется не более чем рисовым зернышком (пища, которую он возненавидел) среди миллиона других.

Теэрц подумал было сбросить с себя одежду, если над ними пролетит самолет Расы… Нет, такого лучше себе не позволять. Если он попытается это сделать, майор Окамото сделает его жизнь невыносимой, и ниппонцы отправят его к Императорам прошлого, прежде чем его медлительные соплеменники предпримут усилия по спасению.

К тому же в Харбине было холодно. Шляпа согревала голову, а если Теэрц сбросит пальто, то превратится в ледышку раньше, чем ниппонцы или Раса успеют что-либо предпринять. Шляпа и пальто Окамото были сделаны из меха тосевитских животных. Теэрц понимал, почему животные нуждаются в такой защите от поистине зверского климата планеты, но удивлялся, почему у самих Больших Уродов так мало шерсти, раз им приходится забирать ее у животных.

За пределами тюрьмы Теэрц увидел следы новых разрушений. Некоторые воронки походили на следы от падения метеоритов на безвоздушную лунную поверхность. Теэрцу не пришлось особо разглядывать их, майор Окамото погнал его к двухколесному транспортному средству, меж оглоблей которого вместо тяглового животного стоял Большой Урод. Окамото обратился к тому не по-ниппонски, а на другом языке. Тосевит что-то проворчал, взялся за оглобли и покатил повозку. Охранник покорно поплелся сзади.

Тосевиты покидали Харбин и уходили на восток, скрываясь от скорого падения города. Дисциплинированные ряды ниппонских солдат резко отличались от кричащей и визжащей толпы местного населения. Тосевитские самки, ростом чуть повыше Теэрца, тащили за спиной мешки с пожитками величиной почти с них самих. Другие несли свои вещи в корзинах, привязанных к палкам, которые лежали у них на плечах. Все это показалось Теэрцу картинкой из доисторического прошлого Расы, исчезнувшего тысячу веков назад.

Вскоре охранник вышел вперед повозки и начал кричать, требуя уступить дорогу. Когда это не помогло, он стал расчищать путь прикладом винтовки. Визги и крики превратились в вопли. Теэрц не заметил, чтобы эти жестокости намного ускорили их продвижение.

Наконец они добрались до железнодорожной станции, где было шумнее, зато не было такой сутолоки, как в городе. Самолеты Расы постоянно бомбили станцию. Сам вокзал представлял скорее груду развалин, нежели здание, но каким-то образом продолжал действовать. Пулеметные гнезда и ряды проволоки с колючками не позволяли никому, кроме солдат, приближаться к поездам.

Когда часовой окликнул их, майор Окамото приподнял шляпу Теэрца и что-то сказал по-ниппонски. Часовой низко поклонился и ответил извиняющимся тоном. Окамото повернулся к Теэрцу:

— Отсюда пойдем пешком. Никому, кроме ниппонцев… и тебя, не разрешается проходить на станцию.

Теэрц двинулся вперед, сопровождаемый с одного боку Окамото, а с другого — охранником. Хоть на короткое время уцелевшая часть стены и крыши защитила их от колючего ветра. Затем им вновь пришлось пробираться через обломки камня и кирпичей, и к ветру добавился снег, неслышно падающий с серого, угрюмого неба.

За вокзалом, на путях, войска грузились в поезд. Снова часовой окликнул Окамото, и снова тот использовал Теэрца в качестве талисмана, чтобы пройти. Майор занял половину вагона для себя, охранника и своего пленника.

— Ты важнее, чем солдаты, — с гордостью пояснил он. Издав протяжный, печальный гудок, поезд рывком тронулся. Когда Теэрц еще летал на истребителе, он уничтожал поезда. Их легко можно было обнаружить по густым клубам черного дыма и столь же легко обстрелять. Рвануться в сторону поезда не могли, ибо двигались лишь по рельсам. Поэтому они представляли собой легкие и приятные цели. Теперь Теэрц надеялся, что никто из его соратников не посчитает этот поезд соблазнительной целью.

— Чем дальше от Харбина мы отъедем, тем больше шансов уцелеть, — сказал майор Окамото. — Я не против отдать жизнь за императора, но мне приказано проследить, чтобы ты в целости и сохранности достиг моих родных островов.

Теэрц был полон желания отдать жизнь за своего Императора, истинного Императора, а не жалкого Большого Урода, присвоившего себе такой же титул. Если бы представился шанс, он вообще бы предпочел не отдавать свою жизнь ни за кого. Но таких шансов ему пока не представлялось.

Поезд с грохотом двигался на восток. Поездка была неимоверно тряской; Раса бомбила не только поезда, но и пути, по которым они катились. Однако Большие Уроды раз за разом доказывали, что они изобретательные существа. Несмотря на бомбы, железная дорога продолжала действовать.

По крайней мере Теэрц так думал. Но спустя довольно продолжительное время после выезда из Харбина поезд вдруг резко остановился. Бывший пилот недовольно зашипел. Он по опыту знал, какой приятной и желанной целью был стоящий поезд.

— Что случилось? — спросил он майора Окамото.

— Возможно, самцы твоей Расы снова повредили путь. — В голосе у Окамото было больше примирения со случившимся, нежели злости. — Ты сидишь у окна — расскажи, что ты видишь.

Теэрц посмотрел сквозь грязное стекло:

— Я вижу огромную массу тосевитов, работающих впереди, на изгибе дороги.

Сколько же Больших Уродов там работает? Сотни — это уж точно, может, даже тысячи. И ни у кого не было в руках каких-либо механизмов, только кирка, лопата или лом. Если бы самолет Расы их обнаружил, после обстрела на снегу остались бы огромные красные дымящиеся лужи.

Но если не было самолетов над головой, Большие Уроды могли делать поразительные вещи. До прибытия на Тосев-3 Теэрц принимал машины как само собой разумеющееся. Он никогда не представлял, что масса существ, вооруженных ручными инструментами, может не только добиваться тех же результатов, что и члены Расы, но к тому же работать почти с одинаковой быстротой.

— Простите мой невежественный вопрос, но как вы уберегаете этих тосевитов от холода и травм при такой тяжелой и опасной работе? — спросил Теэрц.

— Они всего лишь китайские крестьяне, — ответил с ледяным безразличием майор Окамото. — Когда мы выжмем их до конца, пригоним других, столько, сколько надо, чтобы сделать то, что должно быть сделано.

Почему-то Теэрц считал, что со своими Большие Уроды обращаются лучше, чем с ним. Но для ниппонцев здешние тосевиты чем-то отличались от их собственной породы, хотя для члена Расы они казались почти одинаковыми. Причины различий на более низком уровне, нежели вид, были неведомы Теэрцу. Однако, какими бы ни были эти причины, они позволяли ниппонцам обращаться со своими работниками как с механизмами, вместо которых те использовались, и мало заботиться об их судьбе. Подобного Теэрц тоже себе не представлял, пока не оказался на Тосев-3. Этот мир давал образование по всем тем предметам, в которых он предпочел бы оставаться неграмотным.

Громадные толпы рабочих (на Родине Теэрц редко думал о такой категории существ как о неких маленьких общественных насекомых, иногда доставляющих неприятности) спустя удивительно короткое время покинули железнодорожную колею. Поезд медленно двинулся вперед.

Трое или четверо работников лежали на снегу, слишком изможденные, чтобы отправиться на следующий участок поврежденного пути. Ниппонские охранники — эти самцы были одеты намного теплее, чем рабочие, — подошли и стали пинать ногами бездыханных крестьян. Одному удалось, шатаясь встать на ноги и присоединиться к толпе. Охранники подняли ломы и методично разбили головы остальным.

Лучше бы Теэрцу всего этого не видеть. Он уже знал, что ниппонцы не поколеблются сделать с ним что-либо страшное, если ему не удастся с ними сотрудничать или если просто сочтут его бесполезным. Но сейчас он открыл для себя, что видеть, как знание подтверждается на твоих глазах, — в десять раз хуже, чем просто знать.

Пройдя отремонтированный поворот, поезд набрал скорость.

— Ну разве не замечательно так путешествовать? — сказал Окамото. — Как мы быстро едем!

Теэрц пересек межзвездное пространство с быстротой вполовину меньше скорости света, правда, в состоянии холодного сна. Он пролетал на самолете над этой главной континентальной массой Тосев-3 со скоростью, намного превосходящей звуковую. Разве его удивишь еле ползущим поездом? Единственным средством передвижения, в сравнении с которым поезд мог показаться быстрым, была та повозка, в которой они сидели, когда несчастный, напрягающийся изо всех сил тосевит тащил их на станцию.

Но именно такой вид транспорта Раса ожидала встретить на всем Тосев-3. И каким бы жалким ни казался этот поезд Теэрцу, возможно, для Больших Уродов он был сравнительно недавним изобретением и потому вызывал восхищение. Во всяком случае, лучше не перечить майору Окамото.

— Да, очень быстро, — согласился Теэрц, постаравшись вложить в свой голос как можно больше энтузиазма.

Сквозь грязное окно Теэрц видел, что другая масса тосевитов — все тех же китайских крестьян — упорно строит для ниппонцев оборонительные сооружения. Им приходилось нелегко, ужасная погода здешних мест сделала почву твердой, как камень.

Он не представлял, до чего худо будет ему в поезде из-за нескончаемой тряски, из-за сиденья, не приспособленного для его спины, ибо оно не имело углубления для хвоста, из-за несмолкаемых разговоров ниппонских солдат, расположившихся в задней части вагона. И еще — из-за зловония, которое наползало оттуда и становилось тем гуще, чем дольше продолжалось путешествие. Теэрц даже пожалел о своей камере, чего раньше не мог себе представить.

Казалось, их поездка будет тупо продолжаться до бесконечности. Сколько же нужно времени, чтобы пересечь не большой участок планетной поверхности? На своем самолете, при достаточном запасе топлива, за то время, что они переползали столь крошечное расстояние, Теэрц уже смог бы несколько раз облететь вокруг этого ужасного мира.

Наконец, дойдя до отчаяния и потому утратив осторожность, он высказал свои мысли майору Окамото. Большой Урод молча оглядел его, затем спросил:

— А с какой бы скоростью ты двигался, если бы кто-нибудь бросал бомбы перед твоим самолетом?

Следуя в течение полутора дней на восток, поезд затем повернул на юг. Это удивило Теэрца, и он сказал майору:

— Я думал, что Ниппон лежит в восточном направлении.

— Ты прав, — ответил Окамото, — но ближайший к нам порт Владивосток принадлежит Советскому Союзу, а не Ниппону.

Теэрц не был дипломатом и к тому же не отличался слишком развитым воображением. Он никогда не задумывался о сложностях, которые могли возникать из-за разделения планеты на множество империй. Теперь, когда в результате одной из таких сложностей он был вынужден тащиться в этом поезде, Теэрц в мыслях обрушивал презрительные фразы на Больших Уродов, хотя и понимал, что Раса только выигрывает от их разобщенности.

Даже выйдя к самому морю, их поезд не остановился, а продолжал двигаться по местности, которую майор Окамото называл Чосэн.

— Вакаримасен, — произнес на своем ломаном ниппонском Теэрц. — Я не понимаю. Здесь океан. Почему мы не останавливаемся и не идем на корабль?

— Все не так просто, — ответил Окамото. — Нам нужен порт. Это такое место, где корабли могут безопасно подходить к суше, чтобы их не разбила буря.

Он перегнулся через Теэрца и показал на виднеющиеся из окна волны, которые обрушивались на берег. На Родине озера окружала суша, а не наоборот, поэтому вода в них редко бурлила.

Кораблекрушение. Такая мысль не приходила Теэрцу в голову до тех пор, пока он не увидел, с какой легкостью этот злодей-океан швыряет огромные волны на берег. Зрелище было завораживающим — куда интереснее гор, что тянулись с другой стороны железной дороги… пока мозг Теэрца не пронзила поистине ужасная мысль:

— Чтобы добраться до Ниппона, нам нужно пересечь океан, да?

— Разумеется, — ответил майор. — Это тебя пугает? Скверно.

В Чосэне, лежащем вдали от театра боевых действии, повреждений железнодорожного полотна было меньше. Поезд двигался быстрее. Наконец он достиг порта — места под названием Фусан. Там суша кончилась, подойдя к самому морю. Теперь Теэрц увидел, чтб Окамото называет портом: корабли выстроились вдоль деревянных тротуаров. По этим тротуарам взад-вперед двигались Большие Уроды и перетаскивали грузы.

Теэрц понял, что в этом примитивном, дымном порту вовсю кипит работа. Он привык к воздушным и космическим путешествиям и ограничениям в весе, которые они налагают. Здесь же один из больших и уродливых кораблей, сделанный Большими Уродами, мог взять на борт громадное количество солдат, машин и мешков этого отвратительного, надоевшего риса. И таких кораблей у тосевитов было очень много.

На планетах Империи водный транспорт играл незначительную роль; грузы перевозились по шоссейным и железным дорогам. Все боевые вылеты, которые Теэрц совершал на Тосев-3, были связаны с нанесением ударов по шоссейным и железным дорогам. Он никогда не бомбил корабли. Но сообразно тому, что он увидел в Фусане, офицеры, отдававшие ему приказы, все время упускали из виду настоящие цели.

— Приехали, — сказал Окамото.

Теэрц послушно слез с поезда и пошел за майором и охранником. После долгого времени, проведенного в тряском вагоне, ему казалось, что почва качается у него под ногами.

Выполняя приказания майора, он вскарабкался на сходни и взошел на корабль. Когти ног Теэрца стучали по голому холодному металлу. Пол (у Больших Уродов было специальное слово, обозначавшее пол на кораблях, но он его не запомнил) почему-то двинулся в сторону. Теэрц в панике подпрыгнул.

— Землетрясение! — закричал он на своем языке. Этого слова майор Окамото не знал. Когда Теэрц ему объяснил, тот издал целый ряд повизгиваний, означавших у Больших Уродов смех. Окамото заговорил по-ниппонски с охранником. Солдат, который за всю дорогу от Харбина до Фусана едва ли вымолвил больше трех слов, тоже громко рассмеялся. Теэрц сердито посмотрел на них обоими глазами. Он не видел тут ничего смешного.

Позже, когда суша скрылась из виду и корабль принялся вздыматься и опускался на волнах, он понял, почему Больших Уродов рассмешил его страх при легкой качке. Однако сейчас Теэрц очень жалел, что не умер. Вот это бы позабавило его самого.

***

Весельная лодка перевозила полковника Лесли Гроув-за через реку Чарлз-Ривер, в направлении Военно-морского рейда Соединенных Штатов. Чарлстон-бридж, мост, перекинутый через реку и соединяющий рейд с остальной частью Бостона, был разрушен. Несколько раз инженерные войска чинили его, но ящеры снова превращали мост в развалины.

Лодочник причалил к месту, где когда-то находились северные опоры моста.

— Сюда, сэр, — сказал он с явным акцентом жителя Новой Англии, указывая на шаткую деревянную лестницу, ведущую к Мэйн-стрит.

Гроувз выбрался из лодки. Под тяжестью его веса ступеньки заскрипели. Правда, сейчас он, как и большинство людей, был намного легче, чем мог бы быть, не появись на Земле ящеры. Лодочник вовсю греб задним ходом, направляясь к южному берегу реки за следующим пассажиром.

Свернув на Челси-стрит, Гроувз отметил про себя, как легко его ухо уловило бостонский акцент, хотя он не слышал этот говор более двадцати лет, со времен учебы в Массачусетском технологическом институте. Тогда тоже шла война, но враг находился на безопасном расстоянии, за океаном, а не расползался по территории Соединенных Штатов.

Матросы с винтовками патрулировали вдоль длинного и высокого забора, отделяющего Военно-морской рейд от города. «Помогает ли этот забор?» — подумал Гроувз. Если стоять на Бридз-Хилл, оттуда открывается вид прямо на рейд. Однако полковник привык к мерам безопасности, предпринимаемым ради… мер безопасности. Подойдя, он коснулся сияющего орла на погонах своей шинели. Матросы отдали честь и отошли, пропуская его.

Рейд не был забит кораблями, как прежде, до появления ящеров. Корабли

— те, что уцелели, — расползлись по разным уголкам Восточного побережья, чтобы выглядеть с воздуха как можно менее соблазнительными целями.

На якоре Военно-морского рейда по-прежнему стоял «Конститьюшн». И как всегда при виде «старых броненосцев», у Гроувза забилось сердце. В свои студенческие дни он несколько раз облазал весь корабль, чуть не расшибив голову о балки низкого трюмного потолка. Любой матрос ростом выше пяти футов непременно ударился бы затылком, торопясь на боевое дежурство. Глядя на высокие мачты корабля, горделиво устремленные к небу, Гроувз подумал, что ящеры сделали весь военно-морской флот столь же устаревшим, как этот старый, бравый фрегат. Мысль была невеселая. Цель самого полковника находилась на два пирса позади «Конститьюшн». Стоявшая там подводная лодка по размерам была не больше благородного «старика», но выглядела намного уродливее. Пластины заржавевшего металла не могли соперничать с элегантными очертаниями «старых броненосцев».

«Приятнее округлостей корабля только округлости женского тела», — подумал Гроувз.

Шагавший по пирсу часовой был в морской форме, но непривычного для Гроувза покроя. Другим был и флаг, развевающийся над конической башенкой подлодки: не звездно-полосатый, а британский Юнион Джек. «Интересно, — подумал полковник, — заходили ли суда английского Королевского ВМФ на рейд Бостона с тех пор, как революция вырвала Массачусетс из рук Георга Третьего?»

— Эй, на борту «Морской нимфы»! — крикнул Гроувз, подходя к часовому.

— Есть на борту, — ответил часовой. Произношение его было лондонским, а не местным. — Если вас не затруднит, прошу представиться, сэр.

— Полковник армии Соединенных Штатов Лесли Гроувз. Вот мои документы.

Он терпеливо ждал, пока англичанин проверит их, тщательно сравнивая фотографию с лицом Гроувза. Когда часовой удовлетворенно кивнул, Гроувз продолжил:

— Мне приказано встретиться с вашим капитаном Стэнс-филдом, чтобы забрать груз, который он доставил в Соединенные Штаты.

— Обождите здесь, сэр.

Часовой поднялся по трапу на палубу «Морской нимфы», взбежал по башенной лесенке и скрылся внутри. Через несколько минут он появился снова.

— Вам разрешено подняться на борт, сэр. Будьте внимательны при спуске внутрь.

Совет был не напрасным. Гроувз не собирался изображать моряка. Когда он с осторожностью спускался внутрь подлодки, то радовался, что весит не так много. И все равно спуск казался пугающе сложным.

Длинная стальная труба, внутри которой оказался полковник, успокоения не принесла. Ощущение было такое, будто смотришь в горлышко термоса, слабо освещенного внутри. Даже при открытом люке воздух был тяжелым и спертым. Пахло металлом, потом и горячим машинным маслом, и где-то за всем этим ощущался слабый запах людской скученности.

Навстречу вышел морской офицер с тремя золотыми нашивками на рукавах.

— Полковник Гроувз? Я — Роджер Стансфилд, командир «Морской нимфы». Могу я взглянуть на ваши документы?

Он просмотрел документы Гроувза с той же дотошностью, что и часовой. Возвращая их, командир сказал:

— Надеюсь, вы простите меня, но мне было не раз подчеркнуто, насколько в данном деле важны меры безопасности.

— Не беспокойтесь об этом, командир, — непринужденно ответил Гроувз.

— Уверяю вас, то же самое было заявлено и мне.

— Я даже толком не знаю, что привез вам, американцам, — сказал Стэнсфилд. — Знаю лишь, что мне было приказано отнестись к грузу с должным вниманием, и я постарался все исполнить как можно лучше.

— Хорошо, — проговорил Гроувз, удивляясь, как сам оказался втянутым в этот проект с атомным взрывчатым материалом.

Может, его беседа с тем физиком… Ларсеном, кажется?.. связала в уме генерала Маршалла его имя с ураном. А мажет, он слишком часто жаловался, что воюет, сидя за письменным столом. Теперь он больше не сидел за столом, и одному Богу известно, когда усядется туда снова.

— После передачи вам, полковник Гроувз, этого материала могу ли я быть еще чем-нибудь полезен? — спросил Стэнсфилд.

— Вы бы чертовски облегчили мне жизнь, командир, если бы смогли приплыть на своей «Морской нимфе» вместо Бостона в Денвер, — сухо ответил Гроувз.

— Мне было приказано привести лодку именно в этот порт, — озадаченно сказал англичанин. — Если требовалось доставить груз в иное место, вашим ребятам наверху следовало бы сообщить об этом в Адмиралтейство. Уверен, мы бы постарались выполнить ваше пожелание.

— Извините, это просто неудачная шутка, — покачал Гроувз головой. Возможно, офицеру Королевского ВМФ необязательно быть знакомым с местоположением какого-то американского города, но, мягко говоря, портом Денвер не являлся. — Колорадо — сухопутный штат.

— А-а, понимаю. — К счастью для Гроувза, Стэнсфилд не разозлился. Его улыбка обнажила острые зубы, которые хорошо сочетались с худощавым, лисьим лицом и волосами песочно-рыжеватого цвета. — Говорят, новый класс подводных лодок должен был плавать почти везде. Но даже если бы появление ящеров не свернуло работы, на такое новые субмарины вряд ли были бы способны.

— Скверно, — искренне признался Гроувз. — Теперь мне самому придется тащить этот груз.

— Возможно, мы сумеем несколько облегчить ваши тяготы, — сказал Стэнсфилд.

В подтверждение его слов один из матросов «Морской нимфы» торжественно подал полковнику брезентовый рюкзак.

— В рюкзаке легче транспортировать лежащую там седельную сумку. А она, простите за грубость, чертовски тяжелая. Я бы не удивился, узнав, что у нее свинцовая прокладка, хотя меня очень просили не заниматься расспросами.

— Весьма может быть.

Гроувз знал, что седельная сумка действительно имеет свинцовую прокладку. Он только не знал, насколько хорошо свинец защитит его от радиоактивного материала — это ему достаточно жестоким образом предстояло проверить на собственной шкуре. Пусть даже эта миссия сократит ему жизнь, но поможет разбить ящеров — правительство сочло такую цену приемлемой. Служа правительству всю свою сознательную жизнь, Гроувз принял такой расклад с максимально возможным хладнокровием.

Полковник примерил рюкзак. Плечи и спина сразу же ощутили тяжесть. Если ему придется тащить рюкзак на спине, он даже сумеет обрести почти стройную фигуру. С самого времени его учебы в военной академии он был полным и никогда не страдал из-за этого.

— Полагаю, у вас есть планы насчет того, как добраться с вашим грузом до этого… Денвера, — сказал Стэнсфилд. — Я приношу вам искренние извинения из-за своей ограниченной возможности помочь вам здесь, но у нас лишь подводная, а не подземная лодка.

Командир снова улыбнулся; похоже, ему понравилась идея плавания в Колорадо.

— Боюсь, что не смогу ничего сообщить вам об этих планах, — пожал плечами Гроувз. — По правилам, мне даже не следовало говорить вам, куда я направляюсь.

Командир Стэнсфилд кивнул с сочувствующим пониманием. Гроувз подумал, что, знай он, насколько расплывчаты планы американцев, то проникся бы еще большей симпатией. Полковнику было приказано не добираться в Денвер воздушным путем — слишком велика вероятность, что самолет собьют. Поездов ходило мало, автомобилей — и того меньше. Оставались конские ноги, езда верхом и упование на удачу. На удачу, будучи инженером, Гроувз не особенно полагался.

Дело осложнялось еще и тем, что ящеры прочно закрепились на Среднем Западе. Здесь, на побережье, они ограничивались лишь воздушными налетами. Но чем дальше в глубь страны, тем сильнее ощущались следы их присутствия.

Гроувза весьма удивляло, почему пришельцы не уделяют больше внимания океану и прибрежным территориям. Ящеры повсюду наносили удары по воздушному и наземному транспорту, но у кораблей по-прежнему сохранялся ощутимый шанс безопасного плавания. Возможно, это в какой-то степени объяснялось особенностью планеты, с которой они прилетели. Полковник тряхнул головой. У него есть более насущные проблемы, требующие раздумий.

Не последней из этих проблем являлась битва, разворачивающаяся где-то на полпути между Бостоном и Денвером. Если люди ее проиграют, можно с уверенностью сказать, что падет не только Чикаго, но и на всей территории Соединенных Штатов, за исключением Восточного побережья, сопротивление ящерам ограничится партизанскими вылазками. Если сражение будет проиграно, доставка груза в Денвер может оказаться ненужной. Но Гроувз знал, что будет двигаться в том направлении до тех пор, пока либо не окажется мертв, либо не получит нового приказа.

Должно быть, вид у него был угрюмый, поскольку командир Стэнсфилд сказал:

— Полковник, я слышал, что у вас на флоте потребление спиртного на борту запрещено. К счастью, Королевский ВМФ не придерживается столь жестокого закона. Не хотите ли подкрепиться глотком рома перед дальней дорогой?

— Ей-богу, командир, с удовольствием, — ответил Гроувз. — Благодарю вас.

— Я рад. Думаю, это принесет вам хоть какую-то пользу. Прошу вас немного подождать здесь. Я мигом.

Стэнсфилд поспешил по стальной трубе в заднюю часть лодки. «На корму

— наверное, так это правильно называется у них на морском жаргоне», — предположил Гроувз. Он видел, как англичанин, нагнувшись, вошел в небольшое помещение сбоку от основного прохода. «Его каюта», — догадался Гроувз. Стансфилду не потребовалось заходить очень далеко — должно быть, каюта была крошечной. Койки располагались в три яруса, отделенные друг от друга считанными дюймами. Подумать, так «Морская нимфа» являла собой кошмар замкнутого пространства, перенесенный в полную грохота и лязга жизнь.

В руке Стэнсфилда ободряюще булькала темная стеклянная фляга.

— Ямайский, лучше не сыщете, — похвастался он, вынимая пробку.

Гроувз почти что языком ощущал густой и терпкий аромат, исходящий из горлышка. Стэнсфилд наполнил две приличные рюмки и подал одну из них полковнику.

— Благодарю.

Гроувз почтительно взял рюмку и высоко поднял ее… чуть не ушибив костяшки пальцев о трубу, тянущуюся по низкому потолку.

— За Его Величество короля! — торжественно произнес он.

— За Его Величество короля! — повторил Стэнсфилд. — Не думал, что янки знают этот тост.

— Я где-то читал о нем.

Гроувз залпом опрокинул рюмку. Ром проскользнул в горло столь плавно, что глотка едва ли ощутила его присутствие. Зато в желудке эта жидкость взорвалась, подобно пушечному ядру, распространяя тепло во все стороны. Гроувз оглядел пустую рюмку с неподдельным уважением:

— Да, командир, ром просто первоклассный.

— Именно так, — отозвался Стэнсфилд, пивший свою рюмку неторопливыми глотками. Командир указал на флягу:

— Не желаете ли еще одну? Гроувз покачал головой:

— Одна такай рюмка действует как лекарство. От второй меня потянет в сон. Но я ценю ваше гостеприимство.

— Вы хорошо понимаете, что для вас является наилучшим. Меня это восхищает.

Стэнсфилд повернулся лицом к западу. Движение было сделано вполне сознательно. Гроувз представил (наверное, на это и был рассчитан жест командира), как британский морской офицер вглядывается в перископ, стремясь увидеть две тысячи миль опасного пути до обетованной земли высоко в Скалистых горах, где находился Денвер. Помолчав, Стэнсфилд сказал:

— Должен признаться, я не завидую вам, полковник. Гроувз пожал плечами. С тяжелым рюкзаком за спиной он чувствовал себя Атлантом, пытающимся удержать весь мир.

— Задание должно быть выполнено, и я намерен его выполнить.

***

Ривка Русси чиркнула спичкой. Вспыхнул огонек. Обычно она зажигала вначале одну свечу шаббас, затем другую. Склонив к ним голову, она прошептала субботнюю молитву.

Сернистый дым зажженной спички наполнил маленькую подвальную каморку и заставил Мойше Русси кашлянуть. Толстые белые свечи были знаком того, что он и его семья прожили еще одну неделю, не будучи обнаруженными ящерами. Свечи помогали также освещать комнатенку, где скрывалось семейство Русси.

Ривка сняла ритуальное покрывало с украшенного лентой каравая чаллах.

— Мама, я хочу такого хлеба! — закричал Рейвен.

— Позволь мне вначале его нарезать, — сказала Ривка сыну — Посмотри, у нас даже есть мед, чтобы намазать хлеб.

Домашние радости. Ирония этой фразы отдалась в мозгу Мойше. Вместо своей квартиры они обитали в потайном месте, находящемся под одним из варшавских домов. Еще одна ирония заключалась в том, что подвал был устроен для защиты евреев не от ящеров, а от нацистов. Теперь же Мойше прятался в нем от существ, которые спасли его от немцев.

Однако не все обстояло так иронично. При ящерах громадное большинство варшавских евреев жило гораздо лучше, чем при правлении гитлеровских прихвостней. Чаллах из белой муки, обильно сдобренный яйцами и посыпанный маком, был просто немыслим в голодающем варшавском гетто. Русси очень хорошо помнил кусок жирной, подпорченной свинины, за который он отдал серебряный подсвечник в ту ночь, когда ящеры появились на Земле.

— Когда я снова смогу выйти и поиграть на улице? — спросил Рейвен.

Мальчик глядел то на Ривку, то на Мойше, надеясь, что кто-то из родителей сможет ему ответить.

Взрослые тоже переглянулись. Мойше как-то сразу обмяк.

— Точно я не знаю, — сказал он, не в состоянии солгать сыну. — Надеюсь, это будет скоро. Но, вероятнее всего, какое-то время придется еще побыть здесь.