В конце концов, не столь уж важно, кто они такие. В любом случае она и Бобби находятся в их власти. «Забеременел ли кто-нибудь еще из тех женщин, которых дьяволы привезли на этот самолет, летящий без посадки?» — думала Лю Хань. Возможно, кто-то из них и забеременел, если дьяволы использовали их так же, как ее. Лю не хотелось, чтобы все тяготы выпали лишь на ее долю.

Она посмотрела на Бобби. Он внимательно следил за нею. Когда их глаза встретились, Бобби отвел взгляд. «Думает, не вырвет ли меня снова», — предположила Лю Хань. Она кисло улыбнулась. Что может знать мужчина о женщине, ожидающей ребенка?

Лю всем телом прильнула к Бобби Фьоре так, как не прижималась с того самого первого дня, когда он поразил ее своей добротой. Пусть он мужчина, иностранный дьявол. Может, он совсем мало знает о беременных женщинах, но в сравнении с самым мудрым из маленьких чешуйчатых дьяволов он истинный Конфуций.

***

Когда Дэвид Гольдфарб вошел в зал «Белой Лошади», на него пахнуло душным теплом и дымом.

— Дверь закрой; черт тебя дери! — крикнули трое человек из разных концов бара.

Гольдфарб быстро закрыл дверь, затем принялся проталкиваться сквозь толпу, чтобы пробраться как можно ближе к камину.

Треск дров, колеблющееся пламя свечей вместо темных из-за отсутствия электричества лампочек — все это в значительной мере возвращало зал к его средневековым истокам. Тени прыгали и вздрагивали, как живые. Они прятались по углам, готовые в любой момент выползти оттуда и напасть. Прежде Гольдфарб никогда не боялся темноты, но теперь он лучше понимал, почему темнота могла страшить его предков.

Тяжелый залах немытых тел говорил об отступлении еще на один Шаг от норм цивилизованной жизни. Гольдфарб сознавал, что и сам пахнет не лучше, но что тут поделаешь? Горячей воды не было, а мытье в холодной грозило пневмонией.

К тому же когда амбре исходит от всех, то в отдельности вроде бы никто и не пахнет. Через несколько вдохов нос начал воспринимать этот запах как часть здешней атмосферы и позабыл о нем, равно как и сам оператор радарной установки научился игнорировать звуки взрывов вокруг того места, где стояла его станция.

Лавируя между столиками, к Гольдфарбу подошла Сильвия.

— Чего желаешь, дорогуша? — улыбнувшись, спросила она.

При свете камина ее волосы светились, как расплавленная медь.

— Пинту того, что у вас есть, — ответил он. Пиво в Белой Лошади» никогда не иссякало, но всякий раз здесь наливали какой-то другой сорт.

Отвечая, Гольдфарб ненадолго обнял официантку за талию. Она не вывернулась и не хлопнула его по руке, как делала это до той ночи, когда он впервые отправился в холодную высь. Вместо этого девушка потеснее прижалась к нему, задрала голову, чтобы провести губами по губам Гольдфарба, и потом выскользнула, поспешив выполнить заказы других посетителей.

Гольдфарб подумал, что хотеть ее всегда было более возбуждающим, чем спать с нею. А может, он просто слишком многого ожидал. Он знал, что она дарит свою благосклонность многим мужчинам, и это не тревожило Гольдфарба, пока он оставался сторонним наблюдателем. Сейчас, когда он сам оказался одним из таких парней, это выглядело иначе. Он не считал себя ревнивцем; если говорить начистоту, то он совсем не ревновал. Но Дэвиду хотелось, чтобы Сильвия принадлежала ему больше, чем она допускала.

«И все же, — признался он самому себе, — мысленные видения обнаженной Сильвии не согревали, когда я вдыхал отдающий резиной холодный кислород там, на громадной высоте».

Среди темного леса голубых мундиров летчиков и гражданских пиджаков из твида и саржи вновь появилась белая блузка Сильвии. Девушка подала Гольдфарбу кружку:

— Давай, милый, пробуй. Скажешь, как тебе оно. Она отошла и замерла, ожидая его реакции. Гольдфарб с осторожностью отхлебнул. Некоторые сорта так называемого пива, которые ему приходилось пить с момента появления ящеров… да, в сравнении с ними пиво времен войны с немцами могло показаться нектаром. Но сейчас от густого, пряного аромата, наполнившего рот, у него удивленно поднялись брови.

— А ведь чертовски недурно! — с изумлением сказал он. Гольдфарб сделал новый глоток, задумчиво чмокнул губами. — Такого я еще не пил, но все равно здорово. Где наш правоверный владыка раскопал такое?

Сильвия отбросила с глаз рыжую прядь волос.

— Сам сварил.

— Рассказывай, — заявил с привычным недоверием Гольдфарб.

— Говорю тебе, сам, — с упрямством и обидой повторила Сильвия. — Мы с Дафной помогали. Когда знаешь, что и как, это совсем просто. Может, после войны… если вообще что-то останется после войны… но если останется, я открою собственную пивоварню и паб рядом с нею. Я бы и тебя пригласила, но ты как начнешь опрокидывать кружку за кружкой, разориться можно.

Гольдфарб привычным движением опорожнил свою кружку.

— Если твое пиво будет не хуже этого, я обязательно приду. А сейчас принеси-ка мне еще одну.

Гольдфарб провожал Сильвию взглядом, пока она не скрылась среди массы посетителей. Со времени появления ящеров она была первой, от кого Гольдфарб услышал о том, что может быть после войны. Одно дело — думать о том, что будет, когда разобьют джерри; но война против ящеров, как ему казалось, может продолжаться до бесконечности… если только люди ее не проиграют.

— Привет, старина, — произнес рядом чей-то заплетающийся язык.

Гольдфарб обернулся. Судя по облику Джерома Джоунза, тот уже нагрузился значительно ниже ватерлинии и мог затонуть в любой момент.

— Хочешь знать, чем я сегодня ужинал, помимо картошки? — поинтересовался второй оператор радара. — Печеными бобами, вот чем.

Глаза Джоунза светились от плотоядного триумфа.

— Что-то кроме картошки — это, разумеется, событие, — согласился Гольдфарб.

В Англии было голодай, и не только потому, что остров не мог обеспечивать себя растительной пищей в достаточном количестве, но еще и потому, что ящеры, бомбившие железные дороги, мешали доставке имевшегося продовольствия.

— Так что можешь не особо задаваться своим болтанием в воздухе с этими проклятыми летчиками… Печеные бобы!

Джоунз причмокнул губами и дохнул на Гольдфарба. Печеными бобами там не пахло — из недр Джерома валил густой запах пива.

— Я не задаюсь, Джером, — вздохнув, ответил Гольдфарб. — Мне приказали это делать, и я выполнил приказ.

Дэвид знал: его бывший напарник по станции обижается, что не его выбрали для полетов на борту «Ланкастера». Джоунз страстно хотел оказаться в воздухе на боевом дежурстве (впрочем, никто его не мог за это осуждать). И не только из-за патриотизма. Была тут и другая причина. Болтаясь на земле, он по-прежнему не имел успеха у официанток из «Белой Лошади».

Но в данный момент Джоунз, вероятно, был уже слишком пьян, чтобы осчастливить любую из двух девушек, даже если бы та устроила перед ним стриптиз, а потом потащила в постель. Джоунз моргал, уставившись на Гольдфарба, будто совершенно не соображал, кем является его друг (или бывший друг? Гольдфарб надеялся, что это не так и что ревнивая зависть Джерома не зайдет далеко). Потом в мутных глазах Джоунза вновь появилась некоторая осмысленность.

— Знаешь, вчера у нас в казарме был свет, — сказал он.

— Неужели? — удивился Гольдфарб, пытаясь понять, что последует за этой вроде бы никак не связанной с их разговором фразой, если вообще что-то последует.

Ему хотелось, чтобы Сильвия принесла еще кружку пива, — тогда не придется ломать над этим голову. В его казарме электричества не было уже несколько дней.

— Да, был, — повторил Джоунз. — Электричество в нашей казарме. Вчера давали… Подожди, а почему я хотел тебе об этом сказать?

«Мне откуда знать?» — хотелось крикнуть Гольдфарбу. И хотя транспортная сеть, по которой двигались мысли Джоунза, тоже подверглась определенной бомбардировке, он таки сумел довести начатую мысль до пункта назначения.

— Вспомнил. Я слушал короткие волны. Поймали Варшаву. Слышно было великолепно.

— Неужели? — снова спросил Гольдфарб. Теперь его вопрос нес в себе совершенно другой смысл. — Русси выступал?

— От него — ни слова. Ни одного, — с какой-то мрачной торжественностью произнес Джоунз. — Об этом я и хотел тебе сказать. Он вроде дальний родственник тебе?

— Получается, что троюродный брат. Его бабушка была сестрой моего деда.

Когда его родственник объявился в качестве диктора у ящеров, никто не поразился этому сильнее, чем Гольдфарб.

В отличие от своих нееврейских друзей, он верил большинству из того, что Русси рассказывал об ужасных деяниях нацистов в Варшаве, однако сильно сомневался, что нынешняя жизнь под игом ящеров была такой радостной, как ее описывал Мойше. Потом, через несколько недель, его троюродный брат исчез из эфира так же внезапно, как и появился. Вначале ящеры называли в качестве причины болезнь. Теперь они вообще не считали нужным что-либо говорить, и это показалось Гольдфарбу зловещим предзнаменованием.

— Паршивый предатель. Может, этот козел наколол и ящеров тоже, и они рассчитались с ним, — пробормотал Джоунз.

Гольдфарб замахнулся, готовый въехать Джоунзу кулаком по роже. «Никто, — бывший друг, настоящий или кто-то еще, — сказав такое про моих родственников, не может оставаться безнаказанным», — твердил он про себя. Но тут вовремя подоспела Сильвия.

— Остынь, Дэвид, и не вздумай распускать руки, — резко сказала она. — Кто затевает драку, тому доступ в бар навсегда закрыт — таковы правила. И я тебя больше не увижу.

Первая угроза была пустяковой. Но вторая… Гольдфарб задумался, потом разжал пальцы и опустил руку Сильвия поставила перед ним новую кружку. Джоунз стоял, слегка покачиваясь и даже не подозревая, что едва уберегся от насильственного изменения своей физиономии.

— Так-то лучше, — одобрительно сказала Сильвия. Гольдфарб не был уверен, что это действительно лучше, но в конце концов решил, что, ударив беспомощного пьянчугу, не спасет честь семьи. Он залпом выпил третью кружку. Сильвия смерила его неодобрительным взглядом:

— С тебя явно хватит, если не хочешь надраться, как он.

— А что мне еще остается?

Смех показался грубым даже для ушей самого Гольдфарба, ибо крепкое пиво делало свое дело. Однако вопрос при всей его иронии был задан всерьез. Без электричества кино не посмотришь и радио не послушаешь, да и чтение длинными зимними вечерами становилось почти невозможным. Оставалось лишь коротать время, вращаясь среди себе подобных. А когда снова и снова поднимаешься в воздух, где тебя могут сбить, возникает потребность в разрядке, которую способны дать лишь выпивка или секс. Поскольку Сильвия этим вечером работает…

Гольдфарб подумал, что вряд ли он — единственный ее любовник, которому понадобилось напиться. И даже не первый за этот вечер. В нем вспыхнуло негодование, потом улеглось. Если он искал то, что можно получить, какое право он имеет упрекать Сильвию в таком же поведении?

Джером Джоунз толкнул его в бок.

— А она хороша? — спросил он, словно Сильвия не стояла рядом. — Понимаешь, о чем я спрашиваю?

Он подмигивал с видом неотразимого любовника, но пьяная слабость в теле делала его ни на что не годным.

— Вы только посмотрите! — обиженно завозмущалась Сильвия. Она двинулась прямо на Гольдфарба:

— Ты что же, намерен позволить ему так говорить обо мне?

— Возможно, — ответил Гольдфарб, отчего Сильвия завозмущалась снова, уже громче.

Он махнул рукой, сделав, как ему казалось, успокоительный жест. ,

— Несколько минут назад ты предотвратила одну драку, а теперь хочешь, чтобы началась другая?

Вместо ответа Сильвия наступила ему на ногу, а потом удалилась. Вряд ли он получит еще одну пинту пива, разве только у нее в спальне, как-нибудь вскорости. «Поди пойми женщин», — подумал Гольдфарб. Он не был рыцарем в сияющих доспехах, да и Сильвия не являлась девой, чья добродетель нуждается в защите. Но если бы Дэвид сказал это вслух, она бы ему не то что наступила на ногу своим высоким каблуком, а въехала бы коленом по его «фамильным драгоценностям» между ног. Джоунз снова толкнул его. — Драка? Какая драка? — спросил он. Судя по тону, это интересовало его больше, чем любовные качества Сильвии.

Неожиданно вся бессмыслица возникшей ситуации сделалась для Гольдфарба невыносимой. Он протиснулся сквозь густую толпу посетителей ^Белой Лошади», толкнул дверь и вышел, остановившись на тротуаре и думая, куда идти дальше. Первый же глоток морозного воздуха, оказавшийся в легких, и ночь, обступившая со всех сторон, твердили, что его уход был ошибкой. Но Гольдфарб не мог заставить себя вернуться в бар.

Ночь была ясная. На темном небе ярко горели звезды, их было больше, чем ему доводилось видеть раньше, когда еще не существовало затемнения. Млечный Путь сиял, как искрящиеся крупинки сахара, просыпавшиеся на черные плитки пола. До появления ящеров звезды казались дружественными, в худшем случае далекими. Теперь от них исходила опасность, как от вражеской страны.

С юга часть звездного неба закрывала серая громада Дуврского замка. Давным-давно саксонцы поставили здесь крепость. В 1216году Людовику VIII не удалось взять эту твердыню, — и с ее помощью, вероятно, было остановлено вторжение французов в Англию. При Генрихе VIII крепость расширили, а позже возвели дополнительные укрепления, когда опасались еще одного французского захватчика — Наполеона. Наконец, в прошлом веке соорудили башенку, где поставили шестнадцатидюймовую пушку, чтобы охранять порт от нападения с моря. Но строители башенки не представляли себе, что может существовать нападение с воздуха. Мачты радарной станции, на которой дежурил Гольдфарб, делали для защиты Дувра и всей Англии от притязаний Гитлера больше, чем все каменные и кирпичные стены вместе взятые. Но против ящеров даже волшебство радара оказалось если не бесполезным, то явно неэффективным.

Со стороны улицы Святого Якова в направлении Гольдфарба двигалась маленькая красная точка. Свет ее был слабее, чем мерцание светляка. У Гольдфарба дрогнула рука: он очень давно не видел сигарет. Если даже импорт продовольствия сократился — вначале из-за немецких подводных лодок, потом из-за налетов ящеров, — то табак и вовсе пропал.

Во время экономической депрессии люди подбирали окурки на улицах. Гольдфарб никогда не опускался до подобного. Однако презрение, которое он испытывал, когда впервые увидел такую сцену, позже сменилось жалостью, а затем и пониманием. Но тогда охота за окурками была вызвана нехваткой денег, а не сигарет.

Гольдфарб окликнул владельца соблазнительно вспыхивавшего огонька:

— Эй, дружище, не продашь ли мне сигаретку? Курильщик остановился. Огонек на мгновение вспыхнул ярче, затем сдвинулся, поскольку незнакомец переместил сигарету в угол рта.

— Извини, приятель, у меня осталось всего три, и их я не продам. Сейчас не на что тратить деньги. Но если хочешь, можешь разок затянуться.

Гольдфарб колебался; почему-то это задевало его сильнее, чем нагибаться за окурками. Но в голосе незнакомца не чувствовалось презрения. Хотя он и не намерен продавать часть своих сокровищ, но готов немного поделиться ими.

— Спасибо, — сказал Гольдфарб и быстро подошел. Дэвид постарался как можно дольше удержать в легких дым и выпустил его с большим сожалением. Владелец сигареты снова затянулся. В слабом темно-красном свете било видно удовольствие, отражавшееся на его лице.

— Проклятая война, — выпуская дым, произнес он.

— Это уж точно, — ответил Гольдфарб. Он закашлялся. Как бы ему ни хотелось курить, его тело отвыкло от этой привычки. — Интересно, что у нас исчезнет следующим? Наверное, чай.

— Жутко подумать, но скорее всего ты прав. Скажи, разве можно вырастить чайные кусты где-нибудь на полях Кента?

— Нет, — мрачно ответил Гольдфарб. Что-то он будет делать, когда исчезнет его утренняя чашка чая? Обойдется без нее, вот и все.

— А что у нас пили, пока не появился чай?

— Думаю, что пиво.

Курильщик аккуратно загасил сигарету.

— Именно это я и намерен сейчас сделать. Не хочу туда входить с зажженной сигаретой, Я слышал, что людям проламывали голову из-за трубки табака, и не стремлюсь, чтобы это случилось со мной.

— Разумно, — кивая, согласился Гольдфарб. — Хотя там и так полно дыма, никто тебя не унюхает.

— Ты прочитал мои мысли. — Теперь голос курильщика доносился из темноты. Он продолжал:

— А заодно я хотел бы попробовать подгрести к той рыжеволосой официантке. Кстати, как ее зовут?

— Сильвия, — бесцветным голосом сказал Гольдфарб.

— Правильно, Сильвия. Ты ее видел? — Не дожидаясь ответа, курильщик добавил:

— Я бы не прочь потратить на нее одну сигарету, честное слово.

Он нашел входную дверь «Белой Лошади» и скрылся за нею.

Гольдфарб еще немного постоял на морозе, затем двинулся в неблизкий путь до своей казармы. Вряд ли Сильвию можно купить .за сигарету, но какое значение это имеет сейчас? Сейчас Сильвия не принадлежит ему, в действительности, она никогда не принадлежала ему. Удовлетворение своей сексуальной жажды — прекрасное занятие, даже более чем прекрасное, когда погружаешься в него. Но нужно не терять при этом головы. Если это все, чем ты занимаешься с женщиной, то прекращение такого занятия не должно становиться концом света.

Вдали послышался похожий на негромкие вскрикивания шум двигателей самолета ящеров. Охватившая Гольдфарба дрожь не имела никакого отношения к холоду. Кто-то там сейчас в небе, возле громоздкого радара? И вернется ли этот парень обратно?

Зенитные орудия открыли свой явно бесполезный огонь. Гольдфарб снова задрожал. Потеря Сильвии — еще не конец света. Но там, вдалеке, он слышал звук настоящего конца света.