– Дэвид, ты не мог бы зайти в лабораторию? Я хотел бы поговорить с тобой о том образце, который ты вчера принес на анализ.
      – Ну, если ты так хочешь… – Едва услышав его голос, я схватился за свинцовый карандаш и блокнот. – А мы не можем поговорить по телефону?
      – Лучше не надо, право же, – замялся Михаэль. По телефону было трудно уловить его интонацию, к тому же я всегда считал, что даже конец света не поколеблет спокойствия нашего мага. Но его голос показался мне весьма безрадостным.
      Около лаборатории прибавилось ограждающих символов, но я не придал этому особого значения. Как любой маг, стоящий своего лабораторного халата, Манштейн всегда уделяет повышенное внимание самозащите. Техника безопасности день ото дня меняется, и, не соблюдая ее, вы рискуете потерять душу. Михаэль Манштейн не из тех, кто запросто так рискует душой.
      – Ну, что у тебя там? – спросил я, входя в дверь. В самой лаборатории тоже прибавилось амулетов, причем многие изображали пернатого змея. – Что, так скверно?
      Манштейн молча смотрел на меня. Его взгляд показался мне удивительно растерянным, как будто Михаэль ловил карпа, а вытащил из воды Ермунганда, змея Мидгарда. На его столе стояла та самая бутылка из-под майонеза. Вокруг нее было нацарапано семь концентрических кругов. Позвольте вам напомнить, что посадочную площадку для межконтинентальных мегасаламандр защищают всего восемью кругами. Это было не просто «так скверно», это было хуже некуда.
      – Дэвид, я практикующий заклинатель с двадцатисемилетним стажем, – начал Михаэль. Очень характерная черта Манштейна – точность во всем. На его месте я сказал бы «почти тридцатилетним». Он продолжал: – За все это время я никогда не сталкивался со Злом такого масштаба.
      – Оно могло вызвать апсихию у зародыша? – спросил я.
      – Удивительно, что оно не лишило души мать, – ответил он. Любой другой сказал бы это только ради красного словца. Любой, но не Михаэль. Он протянул мне пергамент. – Вот предварительные результаты анализа.
      Быстро пробежав взглядом листок, я несколько секунд тупо смотрел на него, не в силах поверить собственным глазам, так же, как вы, например, отказываетесь поверить тому, что видите на фотографиях жертв концлагерей Второй Магической войны. Иногда ужас бывает настолько силен, что его невозможно осознать сразу.
      Я прочитал еще раз. И слова, будь они прокляты, не изменились. Я заставил себя произнести их вслух:
      – Человеческая кровь, Михаэль? Содранная человеческая кожа? А ты уверен, что твоя техника способна отличить суррогаты от настоящих? Может, это эрзацы, полученные скорее с помощью закона контагиона, чем закона подобия? – Это тоже было бы достаточно мерзко, но я хватался за соломинку и сам понимал это.
      Манштейн покачал головой:
      – Боюсь, вероятность этого равна нулю. Я тоже надеялся, но я не просто провел магические тесты, я использовал физические методы, применяемые в судебной экспертизе. Никаких сомнений в подлинности человеческого компонента нет.
      Я сглотнул. Его слова означали, что очаровательная Лупе Кордеро невольно стала каннибалом. Я подумал, что кому-нибудь придется рассказать ей об этом. Бедное дитя, все, чего она хотела – это сохранять в желудке свой завтрак. Как будто у нее и без того мало неприятностей.
      Я просмотрел столбик магических составляющих на пергаменте. В основном они были вполне безвредны и даже полезны – Манштейн обнаружил молитвы Пресвятой Деве, Ее Сыну (тут я вспомнил, как назвали младшего сына Лупе), нескольким ацтекским богам и парочке мелких демонов, помогающих (как было сказано в аккуратно написанном тексте) при родах. Но между ними затесалось еще одно имя, показавшееся мне драконом в окружении фей.
      – Уицилопочтли, – прочитал я вслух.
      – Да, – многозначительно сказал Михаэль. И почему только культ этого ацтекского бога войны не оказался на грани исчезновения? Никто, даже те люди, которые устраивают демонстрации в защиту средиземноморских вампиров, не пролил бы ни слезинки, покинь он Иную Реальность и отправься туда, куда уходят умершие боги. Уицилопочтли всегда оказывал на наш мир самое зловредное влияние, он питал свою силу сердцами, исторгнутыми из груди приносимых в жертву людей. Какой безумец вообразил, что должен призвать этого страшного бога, чтобы усилить действие настойки, призванной помогать жизни, а не истреблять ее?
      Но я знал имя этого безумца: Куатемок Эрнандес. Должно быть, я произнес его вслух, потому что светлая бровь Михаэля Манштейна приподнялась примерно на одну восьмую дюйма.
      – Курандеро, изготовивший зелье, – пояснил я.
      – Вот как… – Бровь Михаэль опустилась.
      – Ты уже поставил в известность полицию? – спросил я.
      – Я решил, что ты должен узнать первым.
      – Спасибо, – сказал я и добавил: – Даже дважды спасибо. Не думаю, что после таких новостей я смогу обедать, так что вторая благодарность – от моей талии.
      – Хе, хе, – сказал он, только и всего. Боюсь, Манштейн так туго зашнурован, что это скрипел его корсет.
      – Мы окажем полиции содействие в поимке этого курандеро. Не могу припомнить, когда еще что-нибудь настолько зловредное попадало в окружающую среду. Одному только Богу известно, сколько еще таких баночек хранится в кабинете этого шарлатана. Хорошо, если мы найдем у Эрнандеса записи обо всех женщинах, купивших это пойло. Придется поместить информацию в газетах и включить во все церковные проповеди.
      – Но, возможно, Эрнандес и не несет полной ответственности за случившееся, – заметил Манштейн.
      – Это то есть как это «не несет»? – возмутился я.
      – Тесты, которые я провел, указывают на то, что слабое благотворное влияние было добавлено в раствор гораздо позже, чем заклинание, призывающее Уицилопочтли, – ответил он. – Курандеро мог и не знать о Нем. – Если Эрнандес не знал, что оно там, тогда он несет ответственность за безответственность, – огрызнулся я. – Ему ни в коем случае нельзя было заниматься шарлатанством и продавать эту гадость ни в чем не повинным иммигранткам.
      – Что ж, не могу с тобой не согласиться, – сказал Михаэль. – Ты сам позвонишь констеблю или это сделать мне?
      – Сам, – решил я после минутного размышления. – Полечу с полицией – хочу присутствовать при аресте и лично убедиться в том, что все проклятое зелье изъято, опечатано и уничтожено. – Хотел бы я, чтобы царю Соломону было известно об Уицилопочтли: это очень упростило бы процедуру опечатывания. И все же, как бы хорошо ни помогала звезда Давида против джиннов, ифритов и прочих восточных обитателей Иной Реальности, она наверняка спасовала бы перед Силами Нового Света, разве что кроме тех, что пересажены в христианскую почву. А Уицилопочтли, как ясно показали анализы Манштейна, до сих пор обладает мощным и независимым потенциалом.
      Потом мне пришла в голову еще одна очевидная мысль: ужасное зелье Эрнандеса скорее всего отправится на Девонширскую свалку токсичных заклинаний. Невесело усмехнувшись, я вернулся к себе в кабинет и взялся за телефон.
      Первого полицейского, с которым я поговорил, звали Хоакин Гарсия.
      – Madre de Dios! – вскричал он, когда я рассказал, что нам удалось обнаружить.
      Предки констебля были ацтеками, и потому он достаточно хорошо знал, какой злой силой обладает Уицилопочтли. Я понимал это умом, а он чувствовал сердцем. Гарсия направил меня к своему начальнику, сублегату Хиггинсу, и, видимо, успел кое-что шепнуть ему, потому что Хиггинс тут же пообещал:
      – Мы немедленно отправляемся за ордером, инспектор Фишер. Мы не упустим возможности прикрыть такую лавочку.
      К счастью, сублегат не возражал против того, чтобы я отправился с ними; констебли иногда косо смотрят на таких добровольцев. – Постарайтесь убедиться, что все ваши люди надежно защищены, – добавил я. – Если Эрнандес готовит такие зелья, кто знает, что у него припасено на подобный случай!
      – Мы пошлем туда Отряд Магов Особого Назначения, – сказал Хиггинс. – Если уж они не справятся, то даже округ Сан-Колумб нам не поможет. Я позвоню вам, как только мы получим ордер. Спасибо за информацию.
      – Не стоит благодарить. Я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы этого парня поскорее арестовали.
      Распрощавшись с Хиггинсом, я порылся в своих заметках и нашел имена и адреса трех других детей-апсихиков, родившихся неподалеку от Девонширской свалки в минувшем году. Потом сверился с телефонным справочником и отыскал номера двух из этих семей. Я позвонил по обоим номерам и, к счастью, оба раза дождался ответа. Я хотел узнать, не покупали ли обе матери каких-нибудь настоек Куатемока Эрнандеса.
      Обе женщины, с которыми я разговаривал, ответили отрицательно. Поблагодарив их, я присовокупил эти данные к моим записям и некоторое время сидел и скреб затылок. Конечно, настойка этого курандеро могла вызвать апсихию у Хесуса Кордеро, но «могла вызвать» еще не значит «вызвала». Я мысленно надавал себе пинков за то, что не провел более тщательных исследований вокруг дома Кордеро, но пинки были не слишком сильными. Когда микробесы вашего детектора заклинаний начинают орать, как резаные, стоит обратить на это внимание.
      Более или менее рутинные дела поглотили остаток моего рабочего дня. Когда Би в обеденный перерыв проходила мимо моего кабинета и увидела меня, она вскинула брови:
      – Я думала, ты сегодня работаешь «в поле»! Я и в самом деле надеялся побывать в «Точных инструментах Бахтияра», но никак не мог выкроить время.
      – Возможно, меня не будет на работе завтра или послезавтра. – Я объяснил, что Манштейн обнаружил в настойке, которую я привез из дома Лупе Кордеро.
      – Возмутительно! – воскликнула Би. – Ты прав, мы должны приложить все усилия, чтобы покончить с этим. Значительная часть населения Энджел-Сити – выходцы из Ацтекии, и нам здесь только Уицилопочтли еще не хватает.
      – По сравнению с этим средиземноморские вампиры кажутся мелкой занозой, а?
      – Какой же ты у нас умный, Дэвид. – И Би понеслась дальше по коридору.
      Сильно сказано. Но если Уицилопочтли обоснуется в Энджел-Сити, то погибнут не фруктовые сады, а люди. Я подумал о сердцах, исторгнутых на тайных алтарях, некромантии, ритуальном каннибализме…
      Подумал я и о прочих кровожадных Силах, которые хлынут в наш город. Человеческое жертвоприношение – невероятно могущественное орудие магии, и о нем сразу же становится известно в Иной Реальности. Оголодавшие Сущности устремятся по кровавому следу, чтобы заполучить свою долю. «Когда боги почуяли сладость жертвы, они слетелись, как мухи, на жертвоприношение». То, что Утнапишти сказал Гильгамешу пять тысячелетий назад, остается справедливым и по сей день.
      Говорят, именно это и произошло в Германии Но Вождь не пытался вышвырнуть эти Силы. О, нет. Он встречал их с распростертыми объятиями и потчевал их, смею сказать, сверх самых смелых их ожиданий.
      Весь мир увидел, что из этого вышло. «Только не здесь, – подумал я. – Никогда».
 
      ***
 
      Суды в Энджел-Сити открываются в половине десятого. На следующий день, ровно в девять тридцать семь утра (я специально спросил у своего демона), позвонил сублегат Хиггинс.
      – Мы получили ордер, – сообщил он. События развивались стремительно, не иначе, полиция обратилась к самому Максимуму Руаллаху. А может, и нет, наверняка в округе Сан-Фердинанда есть свой судья. – Мы выезжаем в десять тридцать. Если не успеете к этому времени – опоздаете.
      – Уже выезжаю!
      Я бросил трубку и со всех ног ринулся к ковру – когда общаешься с такими людьми, не хочется давать им повод поглумиться.
      Я добрался до подразделения всего за три минуты до отправки отряда. На всем пути движение было просто невероятное. Уж не знаю как, но длинный грузовой ковер испортился и был вынужден опуститься на землю. Из клетки, стоявшей на нем, выбрался единорог. Люди на коврах-самолетах и верховые на пегасах пытались водворить его на место, но без особого успеха.
      Протискиваясь сквозь толпу зевак, я задумался, не придется ли ловцам обратиться в монастырь, чтобы найти деву, способную усмирить прекрасное создание? Учитывая славу Энджел-Сити, найти девственницу где-нибудь в другом месте весьма и весьма сложно. Слава Богу, погоня за единорогами не входит в мои обязанности.
      Когда я наконец добрался до полицейского участка, Хиггинс бросил на меня неодобрительный взгляд. Он представил меня отряду ОМОНовцев, которые больше напоминали солдат-головорезов, чем высококвалифицированных магов. Я кивнул чудотехнику Борнхольм:
      – Мы уже встречались.
      – Точно. Вы приезжали на пожар в монастыре святого Фомы.
      – Совершенно верно. С завистью вспоминаю ваш детектор.
      – Довольно болтовни! – скомандовал Хиггинс. – Полетели!
      Мне еще не доводилось летать на черно-белом ковре. Да уж, это и впрямь круто! Когда мы стремительно неслись к дому курандеро, я заметил, что сильфы полицейского ковра не слишком дисциплинированны. На двух поворотах я чуть не вывалился – хорошо, что пристегнулся ремнем безопасности. Зато долетели быстро.
      Дом Эрнандеса стоял в конце улицы О'Мелвени, как раз там, где она пересекается с бульваром Ван-Нуйса. Я не знал, есть ли в его лавке витрина. Оказалось, это просто маленький старый домишко с намалеванной от руки вывеской – красно-зеленой, как и говорила Лупе Кордеро, – прибитой над крылечком.
      Отряд Магов Особого Назначения в действии – это что-то. Полицейские ковры не связаны заклинаниями, запрещающими отклоняться от воздушного коридора. Перед тем как приземлиться, маги прямо в воздухе очертили вокруг жилища Эрнандеса круг. Что бы там ни хранил в доме курандеро, никто не хотел давать ему возможности воспользоваться этим. Констебли живут не для того, чтобы развлекать внуков рассказами, как они напрасно рисковали жизнью.
      Сублегат Хиггинс нес изолирующий зонтик (устроенный по тому же принципу, что и мостик на Девонширской свалке, только перевернутый), чтобы проникнуть в круг. С ним прошли четверо ОМОНовцев, чудотехник Борнхольм со своим потрясающим детектором заклинаний и – в самом хвосте – ваш покорный слуга. При виде огневой мощи, которая шествовала передо мною (констебли были готовы отразить любое нападение, как материальное, так и магическое), мне захотелось снова стать тихим, кротким чиновником, какими общественность представляет себе государственных служащих. В эту минуту я даже был бы не прочь вздремнуть у себя за столом.
      – Детектор уже почуял впереди что-то грязное, – сказала Борнхольм.
      Хиггинс постучал. Парни из ОМОНа стали по обе стороны от него, готовые высадить дверь. Но дверь открылась. Не знаю, кого я ожидал увидеть, но только не ацтекский вариант эдакого добренького старенького дедушки. У Куатемока Эрнандеса были седые волосы, очки и, пока он не разглядел, что за толпа собралась у его крыльца, весьма благодушное выражение лица.
      Которое мгновенно исчезло, сменившись замешательством.
      – Что вам нужно? – спросил старик с сильным акцентом.
      – Вы Куатемок Эрнандес, курандеро? – официально спросил Хиггинс.
      – Si, но… – Старичок улыбнулся. – Желаете что-нибудь из моих снадобий, сеньор? Может быть, вы не способны осчастливить вашу женщину?
      По тому, как побагровела, а потом побелела шея Хиггинса, я понял, что у него и впрямь сложности с его женщиной. Но сублегат был настоящим профессионалом: его голос ничуть не изменился, когда он заговорил снова.
      – Мистер Эрнандес, у меня есть ордер, дающий полиции Энджел-Сити право обыскать ваш дом на предмет веществ, считающихся противозаконными в нашем городе, провинции и Конфедерации, и второй ордер – на ваш арест по обвинению в распространении этих веществ. Все, что вы скажете с этой минуты, может быть использовано против вас.
      Эрнандес уставился на констебля, словно не веря своим ушам.
      – Сеньор, вы, наверное, ошиблись, – произнес он с большим достоинством. – Я всего лишь курандеро, я не занимаюсь магией как таковой.
      – Это вы несколько месяцев назад продали настойку беременной женщине по имени Лупе Кордеро? – спросил я, – Ту самую, которая должна была снимать утреннюю тошноту и улучшать состояние плода?
      – Я продал множество подобных настоек. – Курандеро пожал плечами. – Так что может быть.
      – Ребенок Лупе Кордеро родился без души, – сказал я, Смуглая кожа старика посерела – будь он европейцем, она стала бы такой же белой, как его волосы. Он истово перекрестился.
      – Нет! – закричал он. – Этого не может быть!
      – Боюсь, это так, мистер Эрнандес, – сказал я, вспоминая слова Михаэля Манштейна, что курандеро может и не подозревать о происходящем в его лавочке. – Магический анализ вашего снадобья показал, что часть его силы исходит от ингредиентов и заклинаний, посвященных Уицилопочтли.
      Как и любой ацтек, Эрнандес знал, каким богам поклонялся его народ до появления в Новом Свете испанцев. Он стал еще бледнее – словно кофе, который постепенно разбавляют молоком.
      – Во имя Отца и Сына и Святого Духа, сеньор, я не пользовался этим ужасным ядом!
      – Но он там был, – сказал я.
      – Он и сейчас здесь, – добавила чудотехник Борнхольм. – Я могу определить его присутствие в доме. Грязное зелье!
      – Отойдите в сторону, господин Эрнандес, – приказал Хиггинс. Курандеро отпрянул, словно в кошмаре, от которого никак не может пробудиться. Один из ОМОНовцев остался охранять его. Остальные хлынули в дом.
      В доме было не слишком чисто – я догадался, что старик жил один. Портрет русоволосой женщины в черной рамке на покрытом скатертью столе подтвердил мое предположение.
      Если старик и поклонялся Уицилопочтли, то, конечно, тщательно скрывал это. В передней комнате висело столько лубочно-ярких католических образов, что их с успехом хватило бы на пару церквей, если, конечно, ставить количество превыше качества. Перед резной деревянной фигуркой Мадонны горели свечи. Я вопросительно взглянул на Борнхольм. Она кивнула – маленький алтарь был именно тем, чем казался.
      Одна из спален была в беспорядке, еще беспорядочнее она стала, когда дюжие маги перерыли ее сверху донизу. В кухне было тоже довольно грязно – Эрнандес не принадлежал к числу чистоплотных вдовцов. Тут ОМОНовцы принялись орудовать, как только покончили со спальней.
      Но настоящим логовом выглядела так называемая лаборатория курандеро. Там было множество предметов, обычных для жилища любого ацтекского знахаря – кактус пейотль (для более глубокого проникновения в Иную Реальность), стебли алоэ (служащие для той же цели, но менее мощные), настойка из корней ксиуамолли и собачьей мочи, которая, как предполагается, должна предотвращать облысение. По мне, так уж лучше ходить лысым.
      У Эрнандеса были и свои предметы гордости – в стеклянной колбе лежали десятки крошечных обсидиановых наконечников стрел. То ли старый мошенник старался произвести впечатление на своих пациентов, то ли он и впрямь успешно лечил раненых эльфами (от коих ацтеки страдают столь же часто, сколь и германцы, хотя германские эльфы обычно изготавливают наконечники стрел из кремния).
      Нашли мы и настойку для пробуждения Тлацолтетео, демона желания, – по-моему, он скорее способен погасить вожделение, нежели возбудить его. На банке с настойкой было что-то написано по-испански. Борнхольм перевела:
      «Использовать в сочетании с горячим душем». Она засмеялась.
      – Насчет горячего душа он не прав. Кабы этим и ограничивалась деятельность курандеро, посещение его группой ОМОНовцев оказалось бы пустой тратой денег, заработанных тяжким трудом налогоплательщиков. Но это было не так. В углу комнаты Борнхольм наткнулась на столик. Она смотрела на свой детектор с растущей тревогой.
      – Оно где-то здесь, среди этих повивальных зелий, – пробормотала она.
      Мы вновь увидели набор снадобий, которые можно найти у любого курандеро, – листья, чтобы натирать спину роженицы для облегчения страданий, травы для увеличения количества молока у кормящих матерей, притирания из трав и орлиного помета для беременных – все более или менее безобидное. Но вместе с этим…
      – Оно! – Борнхольм открыла бутылку с прозрачной жидкостью.
      Я и раньше знал, что ее детектор заклинаний чувствительнее и мощнее моего, а теперь его преимущества стали очевидными. Специальная полицейская модель была лучше защищена от злого влияния. Лицо Борнхольм исказилось, когда она прочла слова, возникшие на экране:
      – Микробесы сообщают о наличии человеческой крови и содранной человеческой кожи. Отвратительно.
      – Приведите Эрнандеса, – приказал сублегат Хиггинс. Как только появился курандеро, Хиггинс указал на бутылку и спросил: – Эй, ты, что здесь?
      – Где, в этой бутылке? – переспросил Эрнандес. – Кровь хорька и немного крови дракона. Преимущественно для дам, которые ждут ребенка. Они приобретают… – Он не смог подобрать английского слова и произнес что-то по-испански.
      – Геморрой, – перевела Борнхольм. – Да, я слышала об этом. – Она одарила курандеро таким взглядом, который мне никак не хотелось бы ощутить на себе. – Ты это сам приготовил?
      – Нет, нет. – Эрнандес энергично потряс головой. – Кровь дракона тиу саго – очень дорогая. Я покупаю эту смесь у другого человека, он говорит, что тоже курандеро, на одном из… как вы их называете… блошиных рынков. Он просит разумную цену, меньше, чем другие.
      – Я вам верю, – сказал я. – Он просит мало, потому что продает совсем не то, что говорит. Расскажите-ка об этом человеке. Он молодой? Старый? Он часто приходит на рынок?
      На блошином рынке можно найти почти все и очень дешево. Иногда товар даже соответствует тому, что утверждает продавец. Однако зачастую бывает, что колечко чистого золота через несколько дней превращается в медь или свинец, хорологический демон в часах засыпает или удирает, а то, что вы считали лекарством, оказывается ядом. Полиция и АЗОС делают все, чтобы торговля на рынках шла честно, но, как всегда, для этого не хватает людей.
      – Он называет себя Хосе, – сказал Эрнандес. – Он не молодой и не старый, просто мужчина. Я видел его несколько раз. Он бывает на рынке не всегда.
      Мы с сублегатом Хиггинсом переглянулись. На его лице выразилось отвращение. Не молодой и не старый мужчина по имени Хосе, который появляется на рынке, когда ему вздумается… Какие у нас шансы опознать его? Примерно такие же, как у Иерусалимского Первосвященника обратиться в индуизм.
      Во всяком случае, так думал я. Но Борнхольм сказала:
      – Если нам удастся установить детектор заклинаний в воротах для торговцев на нескольких рынках, то, бьюсь об заклад, он учует эту дрянь. Я попытаюсь сделать это в субботу и уверена, что мои коллеги меня поддержат. Все знают, кто такой Уицилопочтли, и никто не хочет, чтобы он вырвался на свободу.
      Великой любви достоин тот государственный служащий, который вызвался работать сверхурочно без дополнительной оплаты! Люди, которые придираются к полиции и чиновникам, обычно забывают о таких, как Борнхольм, а зря. Их и без того слишком мало.
      – Если вы одолжите мне один из этих замечательных детекторов, – предложил я, – я подежурю в воскресенье. Я знаю, что в этот день большинство людей предпочитает молиться Богу, а не работать, но ко мне это не относится.
      – Ладно, – согласился Хиггинс после короткого раздумья. Так я и знал: мало в полиции иудеев. Я написал номер своего домашнего телефона и протянул ему.
      – Я дам вам знать, – пообещал он.
      – Надеюсь.
      Признаюсь, у меня было еще одно, тайное, побуждение. Продавцы приходят на блошиные рынки рано, чтобы занять местечко получше. Я решил: возьму-ка с собой Джуди, и когда мы покончим с проверкой (наверняка ведь ничего не найдем), то сможем провести остаток дня за покупками. Как я уже говорил, на блошиных рынках можно найти все, что угодно.

Глава 5