Подвывание на другом конце провода продолжалось так долго, что я решил, что Чарли еще не вернулся с обеда. В округе Сан-Колумб шел уже третий час. И откуда только у этих отъявленных крючкотворов такая наглость! Мне потребовалась всего минута ожидания, чтобы зарычать и забить копытом подобно разъяренному быку, а ведь я и сам был таким же закосневшим чиновником.
      – Агентство Защиты Окружающей Среды. Чарли Келли слушает.
      Наконец-то!
      – Чарли, это Дэйв Фишер из Энджел-Сити. У нас тут опять родился ребенок с апсихией и опять – рядом с Девонширской свалкой. Теперь их уже четверо, и всего за год с небольшим! Чарли, я больше не могу заниматься «осторожным расследованием». Я собираюсь найти причину, и не важно, сколько шума при этом поднимется.
      Он как-то странно хрюкнул.
      – Поступай, как считаешь нужным.
      – Черт, Чарли, да ведь ты сам меня в это втравил! – Я редко ругаюсь по телефону и еще реже – в своем кабинете, но тут я просто вскипел. – А теперь ты еще все осложняешь.
      – Это каким же образом? – спросил он так, будто не понял намека.
      Когда Чарли Келли прикидывается воплощенной невинностью, сначала пересчитайте пальцы у себя на руках и ногах. Интересно, получится ли у вас при этом двадцать? Трудно представить, как мне удалось сдержаться и не накричать на него.
      – Ты сам прекрасно знаешь. Расскажи мне об этой треклятой птице, которая тебе насвистывает – или настукивает.
      – Прости, Дэвид, но я не могу, – тихо сказал он. – Я вообще не имел права говорить тебе об этом.
      – Но сказал ведь и, стало быть, влип, – огрызнулся я. – На этой свалке что-то разлагается. Люди рождаются без души! И умирают… Ты не забыл еще о пожаре в монастыре святого Фомы? Ты сам подтолкнул меня к этому расследованию, а теперь не хочешь раскрывать карты? Это… это… чертовщина какая-то!
      – Придется помолиться, чтобы ты оказался не прав, – ответил Чарли. – Но в любом случае дать тебе то, что ты просишь, я не могу. Дело гораздо серьезнее, чем ты себе представляешь, серьезнее, чем я думал. Будь моя воля, я закрыл бы твое расследование.
      И это говорит высокопоставленный чиновник АЗОС!
      – Боже милостивый, Чарли! О чем речь-то идет, о Третьей Магической войне?
      – Если и так, все равно не скажу, – остервенился Келли. – До свидания, Дэвид. Боюсь, здесь тебе придется рассчитывать только на себя.
      Мой бесенок перестал передавать дыхание другого беса. Чарли повесил трубку.
      Не знаю, как долго я рассматривал свой телефон, прежде чем положить трубку. Проходивший мимо моего кабинета Хосе Франко, по-моему, собирался, как обычно, дружески кивнуть мне, но вдруг застыл как вкопанный, увидев мое лицо.
      – В чем дело, Дэйв? – В его голосе прозвучала неподдельная тревога. Хороший он парень, Хосе. – Ты выглядишь так, будто увидел свой собственный призрак.
      – Может, и так, – пробормотал я, и он ушел, качая головой.
      Но почему Чарли Келли так болезненно воспринял замечание насчет Третьей Магической войны? Первые две были страшнейшими бедствиями, какие еще сто лет назад никому и в кошмарах бы не привиделись. Но Третья? Если человечество достаточно обезумело, чтобы развязать третью такую войну, то нам скорее всего не придется беспокоиться о четвертой. Некому будет воевать.
      Чарли даже не намекнул мне, кто может быть нашим противником. Вам приходилось когда-нибудь оглядываться на свою жизнь, чтобы вспомнить все совершенные вами грехи? Чувствовали ли вы, как все, казавшееся прежде таким прочным и таким надежным, вдруг начинает содрогаться у вас под ногами, и вы заглядываете в саму Бездну? Вот что я ощутил, поговорив с Чарли Келли. Волосы у меня на голове встали дыбом. Неудивительно, что я напугал Хосе.
      Пришлось привести себя в порядок и заставить вернуться к работе. Когда, пусть на миг, увидишь Армагеддон, передряги с окружающей средой уже не кажутся столь уж серьезными. И вообще, если разразится Третья Магическая, никакой окружающей среды все равно не останется.
      Я утопил свою печаль в чашке кофе, сожалея, что не нашлось ничего более крепкого. Затем, собравшись с силами, позвонил легату Кавагучи, узнать, как дела у Эразма. Таковы люди – мир рушится у них под ногами (поверьте, Третья Магическая война вполне способна разрушить все), а они все пытаются сохранить свои собственные маленькие мирки.
      – А, инспектор Фишер, – обрадовался Кавагучи, когда я наконец пробился к нему сквозь путаницу полицейских операторов. – Я собирался позвонить вам на этой неделе. Мы надеемся, что с библиотечным духом вот-вот можно будет переговорить.
      – Прекрасно! – воскликнул я в надежде, что это как-то поможет моему расследованию, да и полицейскому тоже. Я почувствовал себя почти счастливым: Эразм останется в живых. – Что нового насчет пожара?
      – Расследование продолжается, – уныло ответил легат. Вероятно, это означало, что полиция пока ничего не нашла.
      Или он не хочет вводить меня в курс дела? С полицейских станется. Я решил попытать счастья и немного расшевелить легата.
      – А ваши маги-эксперты выяснили, кому принадлежат загадочные следы, обнаруженные чудотехником на месте преступления? Они ведь исчезли с освященной земли прежде, чем она успела зафиксировать их детектором заклинаний?
      – Хорошая у вас память, инспектор.
      В устах Кавагучи это прозвучало совсем не как комплимент, а скорее как пожелание быть позабывчивее. Последовала очередная пауза. Возможно, Кавагучи прикидывает, не лучше ли будет солгать. Интересная дилемма. Все же я лицо гражданское, хотя и работаю на Конфедеральное агентство. Если он солжет и я об этом узнаю, мое начальство доставит немало неприятностей его начальству, которое в свою очередь не преминет доставить еще большие неприятности ему самому.
      Наконец легат принял решение:
      – Следы остались, но слишком бледные. Однако наша усилительная техника позволила выявить кое-какие признаки магии персидского происхождения.
      – Неужели? – воскликнул я.
      «Шипучий джинн» поднялся в моем списке подозреваемых на несколько пунктов. Как и «Точные инструменты Бахтияра» – предприятие, до которого я еще не добрался.
      – Какой заклинательной техникой пользуется полиция Энджел-Сити? – спросил я, подумав, что смог бы извлечь из этих сведений что-нибудь новое и полезное.
      Но Кавагучи ответил:
      – Боюсь, ничем необычным. Наилучших результатов мы добиваемся при помощи альбитовых линз, фокусирующих свет полной луны на камере детектора заклинании, в которой содержится память микробесов. – Да, самый традиционный способ, – согласился я. Только констебль позволит себе назвать эти линзы альбитовыми, чаще говорят – «лунный камень». Благодаря своей непрозрачности лунный камень вбирает в себя лунные лучи и тем проясняет память.
      – Что-нибудь еще, инспектор Фишер? – спросил Кавагучи.
      Я подумал, не сказать ли ему, что один из моих вышестоящих начальников опасается, как бы дело о свалке не было связано с подготовкой Третьей Магической войны. Скорее всего легат решит, что я спятил. И буду надеяться, что он прав. Впрочем, это лучше, чем если прав окажется Чарли. Кроме того, у Кавагучи и своих забот хватает: работу констебля ни легкой, ни приятной не назовешь.
      – Что-нибудь еще? – настойчиво повторил легат.
      – Нет, право же, нет. Спасибо, что уделили мне время. Пожалуйста, держите меня в курсе вашего расследования и сообщите, когда Эразм сможет отвечать на вопросы.
      – Обязательно, инспектор. Всего хорошего. Работа, с которой я собирался управиться за утро, заняла все послеобеденное время, а это означало, что сегодня мне опять не удастся съездить в «Шоколадную ласку». И завтра тоже, потому что предстоит обследовать карманным детектором заклинаний дом Кордеро. Кроме того, я решил, что раз уж персидская магия имеет отношение к пожару в монастыре святого Фомы, то «Точные инструменты Бахтияра» переходят в моем списке в первую строку.
      Каждый обыватель полагает, что бюрократическим путем многого не добьешься. Я же, будучи винтиком бюрократической машины, считаю такое мнение предвзятым. Часто наша беда состоит в том, что мы пытаемся сделать слишком многое за довольно короткое время. Я казался себе Сизифом, только вот «Шоколадная ласка» – лишь один из тех многих камней, которые я пытался вкатить на вершину горы, И я метался между ними, силясь удержать их, не дать скатиться к подножию, но и вверх они продвигались не слишком быстро. И постоянно – независимо от того, удалось затащить хоть один на вершину или нет, – появлялись все новые и новые камни.
      Я таскал, и таскал, и таскал камни, пока не пришло время идти домой. После ужина я позвонил Джуди. Беда не так страшна, если обсудить ее с другом. То есть, наверное, она остается такой же, но, поделенная на двоих, все же кажется меньше.
      Я рассказал о несчастном Хесусе Кордеро и о том, что мне удалось вытянуть из Чарли Келли.
      – Может, когда-нибудь Рамзан Дурани сумеет синтезировать душу для этого мальчика, – сказала Джуди. Она обладала способностью запоминать имена и иные подробности, которые всегда ускользали из моей памяти, как песок. – Но что касается прочего… Боже мой, Дэвид, неужели он говорил это серьезно?
      – Кто, Чарли? Да, я в этом уверен. Что меня потрясло, так это большая осведомленность и секретность.
      – Понятно, – кивнула Джуди. – Но что же нам делать, коли он молчит? Продолжать жить, будто мы ничего не знаем? Это даже не трудно, это попросту невозможно!
      – А что, у нас есть выбор? – спросил я. – Люди испокон веков охраняли свой маленький, замкнутый мирок, беспокоясь лишь о себе и своих близких, и не обращали внимания на то, что происходит вокруг. У меня такое чувство, будто мир давным-давно развалился на куски.
      – Может, ты и прав, – с сомнением сказала Джуди, а потом неожиданно добавила: – Приходи ко мне, Дэвид, ладно? Я не хочу оставаться одна, особенно сегодня, когда ты мне все это рассказал.
      – Буду через полчаса.
      И я не заставил ее ждать, прилетев даже на пять минут раньше. Джуди живет в доме на Лонг-Бич, и район у нее лучше, чем мой. Охранник при входе в дом меня хорошо знал, так что я вошел беспрепятственно. Неудивительно, ведь я захожу к Джуди так же часто, как и она ко мне.
      Джуди жида в большом многоквартирном доме, более старом, чем мой, и у жильцов частенько возникали проблемы с водопроводом. В жаркие летние дни случались перебои со льдом, а задыхающаяся саламандра преклонных лет не могла как следует поддерживать тепло зимой. Но мне ее квартира все равно нравилась. Там были другие преимущества. И главное – отличные толстые стены.
      Джуди жила здесь уже пять лет, и на всем лежал ее отпечаток. Повсюду валялись книги – их было, наверное, даже больше, чем у меня. Все ее безделушки (кроме меноры и латунных подсвечников для Саббата) были музейными копиями греческих и римских магических атрибутов. Гравюры на стенах принадлежали руке Арчимбольдо – ну, вы его знаете, это тот самый художник, который рисовал портреты из переплетения рыб, овощей или бесов. Их можно разглядывать до бесконечности, и никогда не догадаешься, как далеко опередил свое поколение старик Арчимбольдо.
      Если вы подумали, что я рассказываю историю любви, то уж простите, но я вас разочарую. Мы обнялись, и Джуди сварила кофе. Мы говорили долго, дольше, чем обычно. А когда наконец добрались до постели, то просто уснули вместе, и больше ничего. Если вам нет еще двадцати пяти, вы со мной все равно не согласитесь, но это гораздо лучше – и гораздо интимнее, – чем судороги и стоны. Поверьте, я ничего не имею против стонов и судорог, но всему свое время.
      И время моего сна истекло слишком быстро. Утром хорологический демон, сидящий в будильнике Джуди, разбудил меня таким визгом, от которого кровь стыла в жилах. Я поспешил домой (к счастью, это почти по пути), принял душ, переоделся, схватил булочку и карманный детектор заклинаний и отправился на работу.
      Я собирался поскорее закончить с текучкой и после обеда навестить Кордеро. Но вышло иначе. На моем столе нагло возлежало нечто новое, большое и противное.
      Доклад, который мне предстояло подготовить, должен был быть именно таким, а как иначе он вызовет общественный отклик? Я уже говорил, что в Энджел-Сити как раз стояла засуха. Записка, которую Би передала мне, сообщала, что какие-то маги на севере провинции попытались вызвать дождь с помощью амулетов индейцев племени чумашей, уповая, видимо, на то, что местные духи будут более благосклонны, нежели пришлые боги, завезенные белым человеком.
      Ничего у них не вышло. То есть они не просто не сумели вызвать дождь. Последние несколько лет никто не мог похвастаться тем, что выжал из нашего неба хоть каплю дождя. Колдуны не добились ничего – ни малейшего признака того, что Силы, связанные с этими амулетами, все еще живы и могут откликнуться на призыв. Би хотела, чтобы я узнал, не исчезли ли Силы чумашей вообще, Такая работа меня всегда расстраивает. Ведь это значит, что из Реальности (Нашей или Иной) навеки уходит нечто удивительное. Бедные чумаши за два последних столетия превратились в забитый и обездоленный народ. В Силы, которым они некогда поклонялись, не просто никто не верил – вряд ли кто-либо вообще знал, что они существуют. А Силы, лишенные почитателей, умирают. Даже великий Пан вот уже две тысячи лет как мертв. Итак, прежде чем приняться за работу, мне пришлось отправиться в библиотеку за справочником – посмотреть, как выглядят амулеты чумашей, и выяснить, какое место они занимают в культе. Я обнаружил, что эти амулеты применялись не только для того, чтобы вызвать дождь, но и в военных целях (они делали человека неуязвимым для стрел), в медицине и вообще играли большую роль в магических ритуалах. Они тесно связаны с другими талисманами – атишвин, как их называли чумаши, – и с Силами, помогавшими шаманам. А теперь, судя по словам Би, они превратились в самых обыкновенных каменных идолов, таких безжизненных, словно они никогда и не обладали магической силой.
      Заглянув в кабинет Би, я поболтал с ее секретаршей (Роза полностью заправляет отделом; если она когда-нибудь уволится, все пойдет прахом), пока начальница не оторвалась от телефона, и поспешно заговорил, чтобы проклятый аппарат не успел опять завопить.
      – Почему это задание досталось мне? Девонширское дело отнимает сейчас большую часть моего времени.
      – Знаю, – ответила Би. – Оно остается главным, а если Силы чумашей действительно вымерли, незачем торопиться это доказывать. Когда соберешься провести более основательное расследование, попроси, чтобы заклинатели проверили, отзываются ли еще чумашские боги Верхнего Мира или Нунашиш из Нижнего Мира.
      – А ты хорошо подготовилась, – заметил я. Еще минуту назад я и не подозревал о существовании загадочного и непонятного божества по имени Нунашиш, Би усмехнулась:
      – Конечно. Знай я об этих духах раньше, разве оказались бы они на грани вымирания? Если выяснится, что они еще не перешагнули эту грань, сразу же доложи мне, мы попытаемся спасти их… Если только это будет нам по карману.
      Прикидывать, выгодно ли сохранять то или иное божество – работа, требующая изрядного хладнокровия, и поэтому я люблю ее меньше всего. К сожалению, слишком часто она просто необходима. Поддерживать культ сверхъестественного существа, которое иначе пропало бы, довольно накладно. Все равно, как если бы кто-нибудь из Иной Реальности взялся охранять диких животных, вымирающих в Нашем мире.
      Если Силы чумашей еще живы, кому-то – скорее всего мне – придется определить их роль в местной теоэкосистеме и научно обосновать, стоят ли они расходов на наемных хлопальщиков, жрецов и прочих. Я еще никогда не занимался настоящими богами. Эта задача повергла меня в почти благоговейный трепет.
      Должно быть, Би это заметила.
      – Не волнуйся ты так, Дэвид. Ведь и без того уже много Сил, которым поклонялись индейцы, вымерло еще до появления белых – да и черных тоже – на этом континенте. Если это так, то все, что от тебя требуется, – написать отчет. И только если Нунашиш и прочие все еще здесь, тебе придется потрудиться.
      – Что да, то да, – согласился я. – Я все же надеюсь, что они еще живы. Но если они очень ослаблены, а я в этом не сомневаюсь…
      – Да, знаю. Отвечать за судьбу божества не так-то легко. В былые времена люди гордились тем, что избавляли мир от богов, в которых не верили сами. Но теперь-то мы знаем, что каждый имеет право на свое место в мире, созданном Творцом.
      – Но быть тем, кто решает, возможно ли сохранить это место, а потом жить с пятном на совести… это нелегко, Би.
      – Если бы ты выбирал работу, на которой легко, ты не пришел бы в АЗОС, – парировала она. – Что-нибудь еще? Нет? Отлично, спасибо, Дэвид.
      Я отправился к себе в кабинет и, позвонив в несколько мест насчет чумашских амулетов, запустил настоящий снежный ком. Потом, до обеда, попытался раскидать как можно больше рутинной работы. Если бы я знал, каким скверным окажется обед, я бы лучше вместо него еще поработал…
      Из закусочной я спустился к ковру, прихватив с собой детектор. Желудок продолжал жалобно подвывать. Надеясь, что его стоны не станут громче, я полетел в долину Сан-Фердинанда. Бурая пыль и блеклая щетина сухой травы становились уже привычными деталями пейзажа.
      Кордеро жили в районе, где лет тридцать назад вполне мог проживать обеспеченный средний класс. Большинство домишек все еще выглядело довольно привлекательно, но теперь тут ютился далеко не средний и не обеспеченный класс. Цеховые знаки, в основном испанские, были намалеваны на стенах, иногда в несколько рядов. И в домах, даже в самых симпатичных, ютилось по три-четыре семьи, а то и больше. А как еще новые иммигранты могут оплатить жилье?
      Вот в таком доме и жили Кордеро. Три женщины и толпа ребятишек, слишком маленьких, чтобы ходить в школу, рассматривали меня, пока я настраивал детектор заклинаний. Мужчин я не увидел – они были на работе. Лупе держала на руках маленького Хесуса и кормила его, пытаясь одновременно следить за передвижениями малыша, только-только начавшего ходить и очень на нее похожего.
      Одна из женщин – ее звали Магдалена – хорошо говорила по-английски. Она перевела то, что я сказал.
      – Сначала самое главное. Позвольте мне проверить флакон с настойкой, о которой вы мне говорили, миссис Кордеро.
      Лупе Кордеро что-то быстро затараторила по-испански. Третья женщина скрылась в задней комнате. Через минуту она появилась с бутылкой из-под майонеза, наполовину заполненной темно-коричневой жидкостью. Лупе скорчила рожицу.
      – Не хороший на вкус, – объяснила она. Я активизировал детектор заклинаний при помощи пасхального вина и иудейского благословения. Мой ритуал напоминал тот, к которому привыкли эти женщины – латинскую мессу, – так что они ничего не сказали. Они даже не обратили внимания на то, что я не сотворил крестного знамения. Я был почти разочарован. "Soy Judio " – одна из немногих испанских фраз, которые я могу произнести.
      Открутив пробку от майонезной бутылки, я понюхал ее содержимое. Бурая жижа источала ни на что не похожий смрад. Пришлось напомнить себе, что Лупе пила ее без вреда для здоровья, а отец Флэнэган сказал, что лишь немногие курандеро рискуют связываться с чем-то опасным. Это навело меня на мысль. Я спросил Лупе:
      – А вы не назовете мне имя человека, от которого получили эликсир?
      Женщина покачала головой.
      – Не помню, – упрямо сказала она. Я пожал плечами – ничего другого я и не ожидал.
      Я попытался просунуть зонд детектора в бутылку, но бесенята дико заверещали, как только я поднес кончик зонда к ее горлышку. Женщины залопотали на двух языках. Я решил, что лучше не буду погружать зонд в жидкость, пока не пойму, о чем кричит детектор.
      На стекле начали появляться слова: бесы пытались рассказать мне, что их так взбудоражило. Они специально запрограммированы, чтобы писать зеркальным для них способом, но бедняжки были так возбуждены, что позабыли обо всем. Впрочем, я прекрасно понимал и так и этак.
      Сначала появился список ингредиентов: октли (для нас с вами – пиво из кактуса пейотль), кровь оцелота, плоть хорька, кровь дракона, – увидев последний пункт, я сощурился, но у ацтеков тоже есть драконы.
      Потом бесенята быстро написали: «НЕОПРЕДЕЛИМО – ЗАПРЕТНО». Никогда прежде я не видел, чтобы детектор вел себя подобным образом.
      – gevalt <Караул! (идиш)>, – я хрипло прошептал: иногда в английском языке не хватает необходимых слов. Я даже пожалел, что у иудеев нет символического жеста наподобие крестного знамения – сейчас мне это оказалось бы очень кстати. Мягко говоря, я был ошарашен.
      – Давайте-ка попробуем еще раз, – сказал я, главным образом для того, чтобы взять себя в руки.
      Я усыпил бесенят и вновь включил детектор. Когда приходится запускать его дважды за короткое время, нужно действовать осторожно – духи детектора могут смешаться с духами вина и потерять память. Ну, хоть визжать перестали.
      Теперь я изменил порядок действий. Вместо того чтобы определять материальные составляющие, я начал с магических. Точнее, попытался. Стоило зонду приблизиться к бутылке, как визг поднялся снова.
      Я посмотрел на стекло – узнать, что скажут микробесы. Они выразили свое мнение двумя словами: «НЕОПРЕДЕЛИМО – ЗАПРЕТНО». Они писали эти слова до тех пор, пока не заполнили весь экран, а тогда принялись их подчеркивать. Да, моим бесенятам тут явно не справиться.
      Я отодвинул зонд подальше, но даже это их не успокоило. Они перестали подчеркивать слова, только когда я крепко-накрепко закрутил крышку бутылки. И даже мне не удалось с помощью заклинаний ни очистить экран, ни заставить бесенят замолчать. Пришлось опять выключить детектор.
      – Миссис Кордеро, в этой настойке содержится очень сильная и очень черная магия – Магдалена перевела мои слова. – Видите, даже детектору заклинаний от нее стало худо. Пожалуйста, сделайте мне два одолжения. – Она кивнула. – Во-первых, позвольте мне унести эту бутыль в хорошо оборудованную заклинательную лабораторию для тщательного анализа.
      – Si, забирайте ее, – согласилась Лупе.
      – И второе, мне нужно имя курандеро, который продал вам это. Миссис Кордеро, это снадобье очень опасно. Вы хотите, чтобы еще у кого-нибудь родился такой ребенок, как Хесус?
      – Madre de Dios <Матерь Божья (исп.)>, нет! – воскликнула она.
      – Замечательно, – брякнул я и тут же почувствовал неуместность этого слова.
      Интересно, а не послужило ли причиной появления на свет всех детей-апсихиков в районе Девонширской свалки адское зелье из майонезной бутылки? Если так, то самый сложный этап дела об утечке токсичных заклинаний благополучно завершен. Да, но кому тогда понадобилось поджигать монастырь святого Фомы и зачем? Опять концы с концами не сходятся.
      Я вернулся к реальности в маленькую, бедно обставленную гостиную. Лупе Кордеро все еще не назвала мне имя курандеро. Я понял, что она хочет, чтобы ее уговаривали. Так и быть, придется.
      – Пожалуйста, миссис Кордеро, эти сведения очень важны.
      – А вы ему не скажете, от кого вы узнали? – встревоженно спросила она.
      Я уклонился от прямого ответа.
      – Постараюсь.
      К моему облегчению, этого ей оказалось достаточно.
      – Ну, ладно, – проговорила Лупе. – Его зовут Куатемок Эрнандес, и у него дом на углу бульвара Ван-Нуйса и О'Мелвени.
      Я заметил иронию ситуации – курандеро работает на пересечении голландской и ирландской улиц. Да, меняется Энджел-Сити!
      – У него вывеска, там написано «Курандеро» зелеными и красными буквами.
      – Большое спасибо, миссис Кордеро, – искренне поблагодарил я.
      Записав все, что она сообщила, я вышел из дома к медленно облетел окрестности в поисках таксофона. Наконец я нашел один близ винного магазина.
      Позвонив к себе на работу, я услышал голос Розы и попросил позвать Би.
      – Извини, Дэйв, – ответила секретарша, – но она уже с кем-то разговаривает по телефону.
      – Пожалуйста, попроси ее подойти к твоему столу, – сказал я. – Это очень важно.
      Одно из многих полезных качеств Розы – ее почти мистическая способность узнавать, когда человек говорит правду (если и существует заклинание, способное вызвать такой же эффект, то большинству других секретарш оно не знакомо). Через полминуты Би спросила:
      – В чем дело, Дэвид? – И в ее тоне ясно прозвучало:
      «Хоть бы это было что-нибудь интересное».
      Когда я рассказал Беатрисе, как детектор заклинаний отреагировал на настойку Лупе Кордеро, она вздохнула:
      – Да, ты прав. Это важно. Немедленно отвези бутылку в лабораторию, и мы посмотрим, что там такое. А потом вместе с полицией хорошенько прижмем этого… как там его… Эрнандеса? Обычно эти курандеро грешат тихо и по-мелкому, но отнять душу у ребенка! Это уже – смертельный грех!
      – Если только его зелье действительно послужило причиной, – заметил я. – Да, я уже спешу в лабораторию. Очень рад, что она пережила прошлогоднее урезание бюджета.
      – Я тоже, – согласилась Би.
      Если отдавать препараты на анализ частным магам и алхимикам, это отразится на бюджете точно так же, как содержание собственной лаборатории. Специалисты заламывают за экспертизу бешеные цены. А ведь, по сути, вы платите им не за то, что они знают, а за то, чтобы они соблаговолили узнать нечто новое. К тому же, если есть своя лаборатория, не приходится стоять в очереди, когда нужно срочно получить результаты.
      Добравшись до Уэствудского Конфедерального здания, я тотчас отнес бутылку в лабораторию. Она находится на том же этаже, что и остальные кабинеты АЗОС, в дальнем конце коридора. Со всех сторон ее окружают талисманы и обереги, мало чем отличающиеся от тех, что охраняют Девонширскую свалку.
      Наш главный аналитик-заклинатель (так друзья-бюрократы называют мага), светловолосый лысеющий человек, которого зовут Михаэль (не путать с Майклом!) Манштейн. Он специалист экстра-класса, причем делает свою работу очень спокойно и методично. А ведь обычно в таких лабораториях царит полный хаос.
      – Привет, Дэвид. – Манштейн оторвал взгляд от стола, на котором выцарапывал круг особым ножом с черной рукояткой. – Чем могу помочь?
      Я протянул ему майонезную бутылку и объяснил, где я ее обнаружил и как мой детектор заклинаний отреагировал на содержимое. Михаэль слушал, и его брови все ближе сходились к переносице, а на лбу прорезалась маленькая вертикальная морщинка.
      – Я хочу, чтобы ты исследовал содержимое этого сосуда и разобрался, какие заклинания сделали его столь зловредным, что мой детектор просто рехнулся. Теперь, прежде чем снова его включать, мне придется заняться экзорцизмом.
      – Интересно. – Михаэль принял у меня бутылку и завернул в зеленый шелк с магическими символами, начертанными голубиной кровью. – Когда тебе нужны результаты?
      – Вчера. – Михаэль изобразил вежливую улыбку человека, который не только не обладает чувством юмора, но еще и вынужден терпеть нападки назойливых посетителей. – Если серьезно, то хорошо, чтоб завтра до вечера анализы были готовы. Есть подозрение, что именно это зелье послужило причиной апсихии, а может и других заболеваний в долине.
      – Ясно. Это значит, что я должен отложить все свои первостепенные дела и заняться новой работой.
      Михаэль Манштейн – слишком важная персона, чтобы неряшливо обращаться с языком. Он никогда не сказал бы «приоритетные» или, допустим, «первостатейные» дела – только самые нейтральные слова.
      – Очень мило с твоей стороны. – Какие бы там ни были у него первостепенные дела, мое зелье важнее.
      Он снова принялся выцарапывать свой круг. Я повернулся, чтобы уйти: торопить Манштейна – все равно что пытаться заставить Солнце взойти быстрее. И тут я вспомнил:
      – Михаэль, какими магическими инструментами ты пользуешься?
      Он замкнул круг и только тогда ответил (всему свое время, в этом весь Манштейн):
      – От Бахтияра. У него – самые лучшие. До промышленной революции каждому магу приходилось самому себе быть и кузнецом, и резчиком, и рисовальщиком. Если он сам не изготавливал себе инструмент (причем порой начиная с очистки руды, в которой содержится нужный металл), тот не мог полностью соответствовать своему хозяину, и никакой магии не получалось.
      Современная технология в корне все изменила. Правильное применение закона контагиона позволяет инструментам заклинателей сохранять мистическую связь с тем, кто их изготовил, даже если ими пользуется кто-то другой, а закон подобия настраивает их на любого мага-заказчика. Одни фирмы применяют первый метод, другие – второй, третьи пытаются скомбинировать оба.
      – Почему тебя это интересует? – спросил Михаэль.
      – Потому что я был уверен, что ты пользуешься инструментами Бахтияра, – ответил я, – и потому что Бахтияр, возможно, каким-то образом связан с той настойкой, которую я тебе принес. К тому же мне известно, что Бахтияр отправляет свои отходы в Девоншир, а между Девонширской свалкой и этим зельем может существовать какая-то связь. Хочу, чтобы ты знал об этом.
      – Ты прав. Спасибо, – сказал Манштейн. – У меня есть запасной набор, который привез мой отец из Германии после Первой Магической. Я пользуюсь им, когда требуется избежать интерференции Сил.
      – Разумно, – согласился я. – И еще, Михаэль…
      – Да?
      – Осторожнее с этой настойкой. У меня такое нехорошее ощущение, что она очень-очень мерзкая.
      – Я всегда осторожен, – ответил Манштейн.
 
      ***
 
      Телефон завизжал. Мне безумно захотелось завизжать в ответ. Большую часть дня я провел, пытаясь обзвонить всех, кто способен определить статус богов индейского племени чумашей, и не добился практически никакого успеха. Половина ученых, с которыми я беседовал, была убеждена, что оные Силы вымерли, к своему же счастью. Если бы вы послушали другую половину, пришлось бы выселить из княжества восемь миллионов человек, дабы упомянутые Силы могли владеть этими землями, как в прежние времена, когда их населяли только чумаши.
      – Дэвид Фишер, Агентство Защиты Окружающей Среды.
      Это оказался не очередной теолог, за что я от души возблагодарил Господа. Это был Михаэль Манштейн.