– Помилуй их, Господи, – прошептал я. Джуди, стоявшая рядом, кивнула. Пока не случается подобное, не задумываешься о тех, кто мирно трудился во славу Господню. И вот они сгорели, как свечи на алтаре. На мой взгляд, убийца, отнявший жизнь у служителя Церкви – не важно, какой, – заслуживает не только смертной казни, но и вечного наказания после смерти. Кавагучи извлек вощеную дощечку и стиль.
– Инспектор Фишер, буду весьма признателен, если вы объясните мне, почему брат Ваган считает, будто этот несчастный случай связан с вашей последней работой.
Не успел я ответить, как подошел и сам брат Ваган. Трудно представить, что есть на свете такое бедствие, которое способно поколебать самообладание настоятеля. Он низко поклонился мне и даже что-то учтиво пробормотал, когда я представил ему Джуди. Но глаза его были черными озерами муки. Когда брат Ваган приблизился к одному из фонарей пожарной команды, я увидел, что половина его лысины обезображена ожогом.
Я объяснил Кавагучи, что меня интересовало и почему. Его стиль так и бегал по восковому покрытию дощечки. Легат почти не смотрел на то, что пишет. Позже, в полицейском участке, он использует заклинание депалимпсестизации
, чтобы разделить все слои своих заметок.
Когда я закончил, он удовлетворенно кивнул.
– Итак, вы считаете, что в пожаре была заинтересована одна из фирм, связанных с Девонширской свалкой?
– Совершенно верно, легат, – ответил я.
– Именно так я и сказал, легат Кавагучи. Судя по размаху злодеяния, у кого-то поставлены на карту огромные прибыли, – подтвердил брат Ваган.
– Ясно, – произнес Кавагучи. – И все же вы должны понять, сэр, что ваше заявление относительно расследования инспектора Фишера – не более чем слова, до тех пор, пока у нас не будет прямых доказательств. – Я это прекрасно понимаю, легат, – ответил настоятель. – У всех свои ритуалы.
На самом деле я не считаю светские законы ни уточнением законов Священного Писания, ни системой обрядов, но у брата Вагана своя точка зрения.
Молодой пожарный с хрустальным шариком судмагэксперта в петлице ждал, пока на него обратят внимание. Когда наконец Кавагучи повернулся к нему, парень сказал:
– Легат, я определил очаг возникновения пожара. – Он помедлил. Кавагучи поднял брови, ожидая продолжения. – Похоже на то, что пламя вспыхнуло под землей, в помещении библиотеки.
Я вздрогнул. И брат Ваган тоже. Даже в полумраке и хаосе, царившем вокруг, Кавагучи заметил это. Джуди, наверное, тоже.
– Весьма любопытно, не правда ли, джентльмены, – сказал легат.
Мы с настоятелем посмотрели друг на друга. Он устало махнул обожженной рукой, предоставляя мне слово.
– Сведения я получил именно в библиотеке, – ответил я. – Теперь, как я догадываюсь, все свидетельства, которые там были, пропали.
– Те пергаменты, на основании которых вы сделали свои выводы и которые могли бы послужить для дальнейшего расследования, несомненно, уничтожены, – мрачно подтвердил брат Ваган. – Признаюсь, я даже не вспоминал о них, пытаясь прежде всего спасти братьев. Но слишком немногих, слишком… – Мне показалось, что аббат вот-вот разрыдается. Но усилием воли он заставил себя собраться и вернуться к интересовавшему нас предмету. – И все же сами сведения в отличие от помещения, где они хранились, могли уцелеть. Все зависит от того, пережил ли пожар Эразм.
– Эразм? – спросили мы с легатом в один голос.
– Библиотечный дух, – пояснил брат Ваган. Он не называл духа по имени, когда мы спускались к нему, но в тот момент это было ни к чему.
Кавагучи, Джуди и я – все как один повернулись к дымящимся руинам монастыря святого Фомы.
– Неужели такое возможно? – тихо спросила Джуди. – Если дух успел полостью переместиться в Иную Реальность, когда начался пожар, то некоторая надежда у нас есть, – сказал настоятель. – Ведь монастырь стоит на освященной земле и, значит, в какой-то степени защищен от воздействия мира материального на мир духовный. Кавагучи задумался.
– Давайте поговорим с пожарными, – согласился он. – Если они решат, что дух мог выжить, мы отправим команду чар-и-спасения вниз, в библиотеку, и посмотрим, что можно сделать. Его показания были бы нам сейчас очень кстати.
– Показания бесплотного существа, не подкрепленные материальными документами, не имеют силы в суде, – напомнила Джуди.
– Благодарю за замечание, мисс Адлер. Я отдаю себе в этом отчет, – сказал легат. В его голосе не прозвучало досады. Я понял, что Джуди просто хотела доказать ему свою компетентность.
– Меня волнует не столько расследование вашего друга, – продолжал Кавагучи, – сколько выяснение обстоятельств нынешней трагедии. Для этого показаний духа вполне достаточно.
– Конечно, вы правы, – согласилась Джуди. Одна из многих замечательных черт ее характера в том, что, когда ей приходится уступать чьему-либо мнению (что вообще-то случается не часто), она признает правоту противника спокойно и без колебаний. А ведь многие продолжают спорить еще долго после того, как проиграли.
Кавагучи ушел посовещаться с пожарными. Я повернулся к брату Вагану:
– Святой отец, я не могу выразить словами свое огорчение. Я и не подозревал, что кто-либо способен на такое безумие, как нападение на монастырь.
– Я тоже, – ответил аббат. – Не вините себя, сын мой. На этой свалке вы обнаружили великое зло, я понял это сразу, как только вы рассказали мне о ней. Теперь все подозрения подтверждаются куда более ужасным образом, чем можно себе представить. Но горе не причина, чтобы сидеть сложа руки. Напротив, оно обязывает нас продолжать расследование с еще большим упорством, чтобы раскопать всю грязь.
Это была горькая правда. Я ничего не сказал в ответ, лишь опустил голову. К моему облегчению, вернулся Кавагучи. Я проводил взглядом двоих мужчин в красной форме, устремившихся в развалины. Заметив, куда я смотрю, Кавагучи кивнул:
– Они попытаются, инспектор. Разумеется, они не могут ничего обещать.
– Понимаю. – Я не слишком-то и надеялся. Помолчав, я спросил: – Вы вызвали меня сюда для того, чтобы снять показания, или я могу чем-нибудь вам помочь?
– Боюсь, что ради первого, если только в вашем ковре не скрыты какие-нибудь невероятные возможности. – Не подмигнул ли мне легат? Я не уверен. Если у него существовало чувство юмора, то оно было суше, чем Энджел-Сити в разгар засухи.
– Ну, если так, – сказал я, – разрешите поинтересоваться, что вам все-таки удалось обнаружить? Чем больше я узнаю фактов о начале пожара, тем лучше смогу сопоставить их с деятельностью предприятий, пользующихся Девонширской свалкой. Во всяком случае, мне это поможет выяснить, чьи заклинания причиняют вред окружающей среде, а вам – кто устроил этот пожар. – Мне уже доводилось работать с констеблями. Они всегда скупы на информацию, даже если ты горишь желанием помочь следствию. Похоже, Кавагучи испытывал мучительную внутреннюю борьбу. При любых других обстоятельствах его замешательство показалось бы смешным.
– Что ж, разумное предложение, – сказал он наконец. – Пойдемте со мной. Вы можете сопровождать нас, если хотите, мисс Адлер.
– Как это великодушно с вашей стороны, – произнесла Джуди.
Я знал, что она пойдет с нами в любом случае, независимо от желания Кавагучи, и начнет бушевать, как демон, вырвавшийся из пентаграммы, если ей этого не позволят. Прозвучавшая в голосе Джуди ирония сгустилась до сарказма. Легат не мог этого не заметить, но ничем не выдал себя. Интересно, не изобрели ли полицейские маги Энджел-Сити амулет против сарказма? Я бы с радостью его приобрел, Все глупости вылетели у меня из головы, когда легат привел нас с Джуди на свой командный пункт (брат Ваган пошел следом, не получив, как я заметил, никакого официального приглашения). Эксперт-пожарник уже был там, беседуя с тощей белокурой девицей в форме полицейского констебля. Рядом с ней стоял такой мощный детектор заклинаний, что мой по сравнению с ним казался детской игрушкой. Я уставился на прибор с откровенной завистью. Как только Кавагучи представил меня даме – главному чудотехнику Борнхольм – я спросил:
– Сколько же в этой штуковине мегагейст? Должно быть, она заметила мою зависть, потому что улыбнулась (сразу показавшись моложе и интереснее) и ответила:
– Четыре активных и восемьдесят коррелятивных.
– Ух ты! – не удержался я, а Джуди тихонько присвистнула.
Я с грустью подумал: «Когда же АЗОС приобретет портативный детектор такой мощности?» Наверное, только в следующем тысячелетии, ибо как раз тысячелетие нужно для того, чтобы у АЗОС появилось нормальное современное оборудование.
– Ну, что здесь у нас? – спросил Кавагучи. Борнхольм была хорошим констеблем: сперва она посмотрела на легата. Когда он кивнул, чудотехник заговорила:
– Даже с этим детектором будет очень нелегко. Остаточная магия быстро исчезает с освященной земли. – Она повернулась к брату Вагану. – Аббат устроил здесь все самым наилучшим образом – это делает честь ему и его братьям, но весьма затрудняет следствие.
– Ну ладно, я и не ожидал, что вы преподнесете мне готовое дело, запечатанное папской печатью, – усмехнулся легат. – Хотя не сожалел бы, если б так случилось. Расскажите, что вам удалось узнать?
– По поводу ваших подозрений относительно поджога, – сказала Борнхольм, – можно с уверенностью сказать, что найдены отчетливые следы саламандры. Следы взрывчатки выглядят иначе.
– Ого! – воскликнул Кавагучи. – А нет ли у этой саламандры каких-нибудь особенностей, по которым можно проследить ее передвижение в Иной Реальности?
С помощью разных обрядов удается вызывать различные виды саламандр. Если тварь, устроившая пожар, необычная, можно многое узнать о ее хозяевах.
Но чудотехник покачала головой:
– Самая обыкновенная саламандра. Такими пользуются тысячи туристов, чтобы разжечь костер в лесу. Конечно, они добавляют изгоняющее заклинание, чего в данном случае сделано не было. Саламандру не изгнали, а наоборот, подтолкнули к более решительным действиям. Это как взрывчатка – самая элементарная магия.
– Вот чертова пакость, – выругался Кавагучи, хоть и был не совсем прав, поскольку саламандры – создания нравственно нейтральные. Но тем не менее он прекрасно выразил общее мнение.
Борнхольм, поколебавшись, продолжила:
– При беглом осмотре мне показалось, что там есть что-то еще. Но я хотела сначала найти явные следы поджога, и к тому времени, как я взялась за поиски этого «чего-то», оно исчезло. Освященная земля, говорю же. Я заслуживаю наказания – ведь все зависело от моего выбора.
– Что ж, выбирать – ваше право, – вздохнул Кавагучи. – Вы поступили так, как сочли нужным. Полагаю, вы велели детекторным духам не только проанализировать данные, но и запомнить их. Дальнейшие выводы мы сделаем позже.
– Конечно, – ответила Борнхольм таким тоном, словно хотела сказать: «Вы что, за идиотку меня принимаете?» И я нисколько не осуждал ее. – Вся беда в том, – добавила она, – что нельзя сделать выводы из несуществующих фактов. – Понятно. – Кавагучи ударил кулаком по ладони. Его я тоже не осуждал. Пусть этот детектор – самый лучший прибор всех времен и народов и внутри него живут целые орды самых искушенных микробесов, но все же чудотехник права: нельзя проанализировать то, чего нет.
Вдруг из дымной мглы послышался крик:
– Легат! Легат!
Кавагучи обернулся. Остальные – тоже. Один из духоспасателей выбрался из разрушенной библиотеки и, стуча сапогами, бросился к нам. Закопченный и потный, он казался до смерти измученным, но глаза его победно сияли.
– Мы установили связь с библиотечным духом, легат!
– Хорошая новость! – воскликнул Кавагучи. – Первая хорошая новость за сегодняшнюю ночь. И в каком же состоянии дух?
– Я как раз хотел об этом доложить, легат. – Хрупкая надежда, зародившаяся было у меня, вновь растаяла. – Дух здесь, он проявился достаточно ясно, и мы могли бы перемещать его, но он в плохом состоянии, в очень плохом. Судя по всему, тот, кто устроил пожар, преследовал несчастное создание и по Ту Сторону.
– Несчастный Эразм. – В голосе брата Вагана прозвучало неподдельное сочувствие.
– Эразм? – сказал духоспасатель. – Но я не думаю, что он погибнет, хотя ему сейчас несладко. Трудно представить, какие муки бывают по Ту Сторону, но… скажите, а он всегда появлялся в треснутых очках?
– Нет. – И брат Ваган заплакал, словно треснувшие очки Эразма стали последней каплей в череде несчастий, обрушившихся на монастырь святого Фомы. Я вспомнил суетливого дотошного духа и его маленькие аккуратные очечки. Разве можно разбить стекло, которое не существует? Наверное, какой-то способ есть, но я не силен в подобных тонкостях.
– Мы можем обследовать вашего духа при помощи детектора заклинаний, – сказала чудотехник Борнхольм. – Если мы определим, что с ним сделали, то узнаем, кто разрушил монастырь.
– А не лучше ли просто поговорить с ним? – нетерпеливо произнес Кавагучи. Он явно хотел немедленно приступить к допросу бедного израненного Эразма.
Но духоспасатель покачал головой.
– Его сейчас нельзя обследовать детектором. Воздействие на духа магическими приборами, любое вмешательство магии до того, как он соберется с силами, непременно убьет вашего… э-э… Эразма, и мне придется внести это в протокол. То же относится и к допросу. Будь он существом материальным, над ним в пору было бы совершать последние обряды. Но поскольку он нематериален, у него больше шансов выкарабкаться, чем у вас или у меня. И все же должен предупредить вас: вы потеряете духа, если станете обследовать или допрашивать его.
– Я буду молиться за Эразма так же, как за моих братьев, пострадавших от пожара, – тихо сказал настоятель. – И за спасение душ тех братьев, которые расстались с жизнью. – Он говорил медленно и с достоинством, соответствующим его сану, отчасти по привычке, но больше из-за того, что пытался сдержать рыдания.
Джуди шагнула к брату Вагану и положила руку ему на плечо. Он слегка вздрогнул; я заметил, как непривычно для него женское прикосновение. Но настоятель понял, что она хотела успокоить его. И расслабился – насколько это возможно, когда теряешь так много.
Я пожалел, что не догадался сделать это раньше Джуди. Пожалуй, моя беда в том, что я слишком много размышляю. Вот Джуди почувствовала, что должна что-то сделать, я сделала. Конечно, я не хочу сказать, что она не умеет думать. Бог мой, вовсе нет! Но как это прекрасно – быть в ладу с Этой Стороной и Той Стороной себя самого, если можно так выразиться.
Я повернулся к легату Кавагучи:
– Мы еще нужны вам, сэр? Он покачал головой:
– Нет, инспектор Фишер, можете идти. Спасибо за помощь. Надеюсь, ради взаимной пользы мы будем сообщать друг другу все новости. – Я тоже на это надеялся. Кавагучи немного смягчился – возможно, под формой констебля и впрямь скрывалось нечто человеческое. – Рад был познакомиться с вашей невестой, инспектор. Жаль, что пришлось вытащить вас из дому в столь неурочный час, мисс Адлер, особенно по такому печальному и подозрительному случаю.
– Я сама попросила Дэвида взять меня с собой, – ответила Джуди. – И вы правы – дело подозрительное. Если я смогу хоть чем-то помочь вам в поисках виновных – дайте мне знать. Я, конечно, не маг, но я эксперт по применению магии.
– Я буду иметь это в виду, – сказал Кавагучи таким тоном, будто его слова действительно не были элементарным проявлением вежливости.
Мы с Джуди нырнули под ленту, которую констебли натянули вокруг монастыря святого Фомы, и побрели к моему ковру. Солнечные лучи чуть окрасили небо над холмами, восток порозовел. Я спросил, который час, и мой хронометр ответил, что около шести. Мое же тело утверждало, что уже очень, очень поздно.
Пристегнув ремни безопасности, мы полетели к магистрали. За несколько минут до поворота Джуди заметила:
– А я и не знала, что я твоя невеста.
– Что-что? – растерянно переспросил я.
– Ты ведь так представил меня легату Кавагучи.
– Ах, да. – Тогда это показалось мне самым простым способом объяснить легату, что незамужняя женщина делала у меня дома в два часа ночи. Я подумал еще немного и спросил: – Ну а ты хотела бы этого?
– Чего? – в свою очередь смутилась Джуди.
– Стать моей невестой.
– Ну конечно! – И ее улыбка засияла ярче, чем солнце, озарившее в этот миг небосвод. Нетрадиционный способ делать предложение, но ведь я не предполагал, что сделаю его. Я и в самом деле собирался подумать об этом… когда-нибудь. В конце концов, этот момент не менее подходящий, чем любой другой.
Мы летели по шоссе святого Иакова до самого дома и держались за руки. И как же приятно после ночного мрака тепло утреннего солнца!
Глава 3
Когда в понедельник утром я отправился на работу, на стоянке меня ждала засада. Нет, не то, о чем вы подумали. Просто парень, стоявший у входа в мой дом, громко крикнул:
– Это вы инспектор АЗОС Дэвид Фишер? Когда я ответил, что так оно и есть, он подбежал ко мне, сунул прямо в лицо стеклянный шар и сказал:
– Джо Форбс из «Новостей» Первой эфирной станции Энджел-Сити. Хочу задать вам несколько вопросов о трагедии в монастыре святого Фомы в ночь с пятницы на субботу.
– Валяйте, – сказал я, с любопытством разглядывая шар. У бесенка, сидевшего в нем, были невероятно большие уши, маленькие печальные глазки и пасть, занимавшая чуть ли не всю его физиономию. Мне еще никогда не доводилось видеть эфирного беса.
Форбс поднес шар к губам.
– Как вы попали в монастырь святого Фомы и почему вас вызвали на пожар?
– Я использовал кое-какие записи монастырской библиотеки в текущем расследовании АЗОС, и полиция пыталась выяснить, нет ли какой-нибудь связи между этим расследованием и пожаром, – правдиво, но довольно туманно ответил я.
Одновременно я наблюдал за маленьким бесенком в шаре. Его уши подрагивали при каждом моем слове. Огромный рот, пародия на человеческий, шевелился. Я не умею читать по губам, но и так было видно, что бес, как эхо, повторяет все, что я говорю, отставая на полсекунды. Он передавал мои слова на Первую эфирную станцию своему клону, который в свою очередь ретранслирует их главному передающему бесу. А потом мои слова услышат клоны главного передающего, сидящие в приемниках людей, или Подслушник, который повторит их главному бесу в более подходящее для работников станции время.
Джо Форбс придвинул шар к себе.
– Инспектор Фишер, вы можете подтвердить, что после пожара остался в живых нематериальный свидетель, имеющий важные сведения об этом деле?
Накануне я говорил с Кавагучи. По его словам, библиотечный дух должен прийти в себя, его состояние улучшается, но некоторое время он не сможет отвечать на вопросы. Честно говоря, у Эразма, как и у всех духов, нет вообще никакого состояния, но вы поняли, что я имею в виду.
Я хотел сказать об этом Форбсу, но передумал, так как не знал, сколько людей слушают эфирнетные новости. Вполне возможно, это услышат и поджигатели монастыря. А если они, ублюдки, начеку, вправе ли я сообщать им, что с Эразмом они оплошали? Они снова попытаются убить его, и что, если на сей раз с большим успехом?
Эти мысли за долю секунды пронеслись в моем мозгу. Я сделал глубокий вдох и выдох.
– Считаю, что с подобными вопросами вы должны обратиться к полицейским. Им известно намного больше, чем мне.
Форбс выглядел несчастным. Очевидно, до него дошло, что ему не удастся выудить из меня волнующих откровений. Он задал несколько отвлекающих вопросов и вновь попытался выяснить что-нибудь существенное:
– Какие записи монастыря потребовались вам для расследования?
Видимо, Джо надеялся, что я не замечу подвоха и выболтаю все тайны. Но я не оправдал его надежд.
– Расследование еще не закончено, и я воздержусь от комментариев по этому поводу.
Что меня в нем бесило больше всего – так это его лень. Будь он порасторопнее, мог бы сходить в Дом Уголовного и Магического Суда и просмотреть пергаменты, подготовленные мной для получения ордера на обыск. Так ведь нет, ему хотелось, чтобы я сделал за него его работу.
Ну а у меня и своей хватает. Я решил закругляться.
– Прошу прощения, мистер Форбс, но мне действительно пора идти.
– Спасибо, инспектор Дэвид Фишер из Агентства Защиты Окружающей Среды.
Форбс раскудахтался так, будто ему сообщили нечто стоящее. Я пожалел бедного бесенка, сидевшего с весьма несчастным видом. Я бы тоже, наверное, не выглядел счастливым, доведись мне постоянно слушать и передавать в эфир все то, что несет Форбс.
Я надеялся отправиться на Девонширскую свалку и всерьез взяться за изучение ее окрестностей, но совершенно забыл о том, что неделя начинается с понедельника.
Утро понедельника – это строго соблюдаемый Беатрисой Картрайт ритуал, пусть не столь древний, как месса или субботнее богослужение, но столь же почитаемый, – общее совещание коллектива.
В понедельник утром весь наш отдел обязан два, а то и два с половиной часа сидеть, выслушивая, чем занимаются все и вся. В девяноста девяти случаях из ста то, о чем докладывают другие, мягко говоря, не имеет никакого отношения к тому, чем занимаетесь вы сами. Вы провели бы это время с гораздо большей пользой, делая что-нибудь важное, чего не сделаешь, сидя на совещании (слава Богу, что у нас всего лишь агентство, а не Департамент в округе Сан-Колумб, о котором у нас кое-кто мечтает, тогда мы совещались бы не один раз в неделю, а два).
Должен признаться, что абстрактно я готов порадоваться за Филлис Камински, которая тесно сотрудничает с полицией, чтобы суккубам было не так вольготно на улицах Энджел-Сити. Такие пороки необходимо изживать. Но хотя Филлис своим докладом и заслужила благосклонность Би, мне совершенно ни к чему знать все волнующие подробности.
Мне также нет нужды выслушивать доклад о распылении чеснока с воздуха, которым занимался Хосе Франко с садоводами из КУЭС, пытающимися замедлить размножение мелких растительных вампиров. Эти твари опустошают местные цитрусовые плантации уже пять лет, с тех пор как попали к нам с грузом некачественно заговоренных лимонов из Греции. Не то чтобы я был против, мне тоже не хочется платить по три кроны за апельсин. Но все равно средиземноморские вампиры (средвампы) не самое главное, что меня сейчас беспокоит.
К слову сказать, наши ребята выглядели (мягко говоря) более заинтересованными, чем обычно, когда я рассказывал о Девонширской свалке, хотя она тоже не имела никакого отношения к их работе. Но Би нравятся совещания, и поэтому мы собираемся каждый понедельник.
Наконец нас отпустили. Я чувствовал себя так, словно вырвался из чистилища (это, разумеется, не иудейская концепция, но все равно мне нравится). Я вышел вместе с нашим художником.
– Теперь я наконец узнал, что делаю, – сказал я, догоняя его. Мартин засмеялся и кивнул – его эти собрания радовали не больше, чем меня.
Разделавшись с одним важным делом на сегодня, я вернулся к своему столу, чтобы проверить, нельзя ли сделать еще одно. Я надеялся, что чудотехнику удастся побольше узнать о магии, с помощью которой подожгли монастырь святого Фомы. Это могло подсказать мне, на какие составляющие токсичных заклинаний следует обратить внимание в первую очередь, а следовательно, какой консорциум подозревать. Но если бы магия исполняла все желания, жизнь была бы слишком простой.
Я начертил новую таблицу – расширенную версию той, что составил на кухонном столе. Но теперь я учел не только консорциумы и сферы их деятельности, но также специфические виды отходов. Вместо того чтобы делать таблицу трехмерной, я вставил в нее стройный ряд примечаний, обведенных разноцветными рамочками (чтобы мне уж наверняка хватило разноцветных чернил, я позаимствовал их у Мартина).
И вот, как только я приготовился к более серьезному этапу работы, завизжал телефон. Я не сказал вслух того, что подумал. Это, конечно, не заставило бы телефон заткнуться. Пришлось поднять трубку.
– Дэвид Фишер, Агентство Защиты Окружающей Среды.
– Доброе утро, Дэйв, это Тони Судакис.
– Привет, Тони. Как поживаете? – Половина моего раздражения улетучилась: звонок имел непосредственное отношение к делу, которым я занимаюсь. – Что-нибудь случилось?
– Я услышал о пожаре в монастыре святого Фомы. Какой ужас! Там такие славные люди. Нам нужно больше таких людей.
– Истинная правда. Но теперь их стало меньше. Кажется, на одиннадцать человек.
– Да, знаю. – Последовала пауза. Я уже начал привыкать к тому, что все, с кем я разговариваю по делу о свалке, мнутся и впадают в глубокую задумчивость. Однако из этого не следует, что я полюбил телефонное молчание. Наконец Тони все обдумал: – Я просто хочу, чтобы вы знали: Девонширский Консорциум Землепользования не имеет к пожару никакого отношения.
Я прожевал эту новость и обнаружил, что меня не слишком волнует ее вкус.
– Тони, вы имеете право говорить о самом себе, но как вы можете быть уверенным в невиновности целого консорциума? – вежливо поинтересовался я.
О, конечно, он мог утверждать что угодно, но как он надеялся заставить поверить в это меня?
Однако Судакис нашел способ удивить меня. – Руководство консорциума пообещало добавить двадцать пять тысяч крон к вознаграждению, объявленному полицией за поимку поджигателя.
– Интересно, – протянул я, нисколько не кривя душой. Определить, что означает этот шаг, не легко. Самое очевидное напрашивается само собой: руководство консорциума ни при чем. Но можно предположить и другое: кто-то там все же виновен и встал на этот весьма рискованный путь, чтобы замести следы. За неимением иных сведений мне оставалось просто взять себе на заметку и продолжать заниматься своим делом.
Теперь настала очередь Судакиса наслаждаться моим молчанием. Чтобы заполнить паузу, он сказал:
– Вы ни во что не верите, Дэйв?
– Почему же, я верю в Бога, – ответил я.
– Наверное, легко жить, если честно и преданно служишь Господу всеведущему и всемогущему, – заметил Судакис. – Но я позвонил вам не для того, чтобы вести теологические беседы. Я не возражал бы, если мы когда-нибудь побеседуем за кружкой пива, но не сейчас. Я сказал то, что должен был сказать, а теперь мне пора возвращаться к своим крокодилам.
Это выражение прозвучало в устах Судакиса буквально: в его болоте водились твари и похуже крокодилов. Мы распрощались, и я, положив трубку, тупо уставился на телефон.
Возможно, Судакис так никогда и не примирится ни с христианством, ни с монотеизмом вообще. Последнее его высказывание заставило меня задуматься. Что ж. Конфедерация – свободная страна. Он волен верить во что пожелает, только бы не поджигал монастыри, дабы утвердить свою точку зрения.
– Интересно, – прошептал я снова, ни к кому не обращаясь, и вернулся к собственному болоту.
Я решил сначала разобраться с отходами мелких предприятий, а уж потом взяться за крупные светомагические заводы и аэрокосмические консорциумы. Я надеялся, что если кто-либо отправляет на свалку нечто совсем уж незаконное, то эго бросится в глаза, кок мулла в Коллегии Кардиналов. Я был потрясен, увидев, сколько всякой дряни выбрасывают некоторые из этих «мелких хулиганов». Вот, например, один из них – «Шипучий джинн». Да поможет мне Бог, он пользовался такими вещами, которых я не ожидал обнаружить даже в «Кобольдовых разработках Локи»! Взять хотя бы те Соломоновы печати, которые он выбрасывал на свалку. Только подумайте о магическом давлении, которое нужно для того, чтобы деформировать такие штучки, и о том, каково его воздействие на окружающую среду. Вам сразу станет ясно, почему я обвел название этого предприятия красными чернилами.
У «Шоколадной ласки» тоже водилось много всякой пакости, такой, какую агенты АЗОС не увидят в большей части Конфедерации и раз за тысячу лет – в основном ацтекская продукция. Меня чуть не вывернуло наизнанку, когда я увидел один из пунктов, аккуратно выписанных в складской ведомости, – суррогат содранной человеческой кожи.
Кажется, я уже говорил, что в наши дни человеческое жертвоприношение строго запрещено даже в Ацтекской Империи. Но некогда оно составляло суть культа ацтеков. Ему посвящался двадцатидневный месяц древнего календаря ацтеков – Тлакснпеуалицтли (ну-ка, повторите это быстро три раза), что означает «свежевание людей», и почти все эти дни проводились праздничные шествия и пляски жрецов, облаченных в кожу несчастных, принесенных в жертву. Очевидно, магия смерти – одна из сильнейших в мире. Однако современная технология устранила былую потребность в естественном материале. Правильное применение закона подобия позволяет ацтекам добиваться того же эффекта менее кровавыми способами. Но так или иначе, человеческая кожа – слишком зловещий пункт для обычной складской ведомости.
Ходят слухи, что некоторые суррогаты человеческой кожи произведены не по закону подобия, а по закону контагиона. Да, боюсь, это означает именно то, о чем вы подумали: суррогатный материал приобретает свои качества при соприкосновении с настоящей содранной кожей, припрятанной с тех времен, когда подобные жертвоприношения были не только законными, но и необходимыми.
Ацтеки тратят немало времени, опровергая эти слухи, а наше агентство АЗОС – немало сил, проверяя их: мы не хотим, чтобы подобного рода магия свободно распространялась по всей стране. Ничего никогда доказано не было. Но слухи – вещь упрямая.
Отметив этот пункт красными чернилами, я подумал, что «Шоколадной ласке» вскоре нанесет визит инспектор, не я, так кто-нибудь другой. Изготовление суррогатной содранной кожи не является незаконным, но оно относится именно к тем производствам, которые лучше не выпускать из поля зрения.
Ни одна из прочих мелких фирм, пользовавшихся Девонширской свалкой, не отправляла туда ничего столь зловещего, как эта. И все же я вскинул брови, увидев, от какого количества скорлупы петушиных яиц избавляются «Экстракты сущностей».
– Василиски! – воскликнул я. Маленькие созданьица опасны и всегда чертовски дороги, потому что очень редки. Неужели этим ребятам удалось найти способ расплодить их во множестве?
Я задумчиво смотрел на эту декларацию, не спеша перейти к следующей. Если «Экстракты сущностей» нашли способ разводить василисков, то они приобрели курицу, несущую золотые яйца. Простите за избитую орнитологическую метафору, но это правда. И записи свалки приоткрывали завесу над тем, как это происходило. Тони Судакис не зря беспокоился из-за секретности…