– Что, никак не разобраться? – Бетонщик еще улыбался, будто приглашая всех потешиться вместе с ним. – Я хотел бы знать, как вы сможете искупить риск смерти и увечий скудной платой за работу на маяке.

– Мы платим столько же, сколько другие, – бросил уязвленный Деканос.

– Но я могу делать стулья и шкафы, не боясь превратиться в кровавую лужу, если чихну не вовремя, – сказал Хесфмоис.

– Вы вернулись бы на маяк за большую плату? – спросил Аргирос.

Три представителя гильдий переглянулись, а затем все разом посмотрели на Муамета Деканоса.

– Об этом не может быть и речи, – сказал он. – То был бы пагубный прецедент.

– Дело вообще-то не в серебре, – заметил Миизис. – Мои ребята скорее согласятся на другую работу, вот и все. Нам надоело оплачивать похороны за счет гильдии. А их за время работы на маяке было столько, что хватит на два поколения.

– Приличная оплата могла бы соблазнить некоторых бетонщиков, – сказал Гергеус. – Молодых, тех, что посмелее, тех, кому надо кормить семьи. И, полагаю, тех, кто по уши в долгах.

– Ай, некоторых из нас тоже, должен признать, – согласился Хесфмоис. – Приличная оплата.

– Конечно, только дайте нам согласиться на ваше первое требование – и что будет дальше? – вмешался Деканос. – Вы предъявите все новые и новые, пока сумма не дойдет до номисмы в час. Кто сможет платить столько?

Гергеус рассмеялся.

– Хотел бы я иметь такие проблемы.

– Но их ни к чему иметь тем, кто управляет городом, – парировал Деканос.

Это возвращало спор к исходному пункту. На самом деле Деканос прежде всего беспокоился о высших классах александрийского общества; это об их благоденствии ему следовало заботиться. Даже имперского префекта волновали их настроения, хотя он и отчитывался перед императором. Если богатые ополчатся против него, что он сможет сделать?

То же справедливо и по отношению к гильдиям, по крайней мере в этом конкретном случае, чего Деканос как будто не желал признавать. Аргиросу не было дела до его мотивов. Он лишь хотел, чтобы маяк снова начал расти ввысь.

– Я полагаю, – сказал он, – мы можем оставить разговоры о прецеденте, если установим особый уровень оплаты только для работ на строительстве маяка. Потом нас это не должно волновать, если только не случится новое землетрясение, чего Бог не допустит.

– Мне все равно, сколько нам заплатят, – сказал Миизис. – Пока у нас есть хоть какая-нибудь другая работа, мы даже близко не подойдем к проклятому маяку. Мертвому деньги ни к чему. И я хотел бы посмотреть, как вы выкрутитесь без нас, каменотесов.

Аргиросу захотелось пнуть упрямого старшину гильдии под столом.

– Просто в порядке обсуждения, – обратился он к Хесфмоису и Гергеусу, – какая добавка к оплате могла бы побудить ваших ребят вернуться на работу?

Два ремесленника быстро заговорили по-коптски. Затем Хесфмоис перешел на греческий:

– Двойная оплата, и ни одним медным фоллисом меньше.

Деканос ударил себя ладонью по лбу и воскликнул:

– Вы совершаете ошибку, Аргирос! Вы пригласили ко мне людей из гильдии грабителей.

В сторону ремесленников он добавил:

– Если хотите чего-нибудь добиться от этой встречи, вы должны проявить благоразумие. Вероятно, я мог бы, учитывая особые обстоятельства, о которых говорил магистр, найти возможность и повысить оплату, ах, на одну двенадцатую, но я не смогу получить разрешение на большее.

– Одна двенадцатая – это вовсе никакое не повышение. Взгляните на роскошь вокруг вас! – воскликнул Хесфмоис и обвел рукой зал, в котором они сидели.

Не то чтобы он испытывал неодолимое благоговение перед роскошью, но использовал окружающую обстановку как оружие для защиты своей позиции. Это произвело впечатление на Аргироса, Деканоса же вывело из равновесия.

– Так вы намерены, светлый господин, поднять нам оплату? – спросил Гергеус.

– Как я сказал, с учетом особых обстоятельств… – начал Деканос.

Но бетонщик прервал его взмахом руки.

– Вы сказали, что не дадите нам никакой прибавки. Если женщина говорит, что она не хочет, а потом соглашается, когда вы даете ей десять номисм, она такая же шлюха, как и в том случае, если бы она согласилась за один фоллис. Разница лишь в цене, но тут можно поторговаться. Вот чем мы сейчас и занимаемся, светлый господин: торгуемся о цене. И я на стороне Хесфмоиса; одна двенадцатая – это ничто.

Муамет Деканос сердито посмотрел на Гергеуса.

– Вы слишком распустили язык.

Чиновник злобно взглянул и на Аргироса, очевидно обвиняя магистра в том, что тот вынудил его выслушивать грубости от простолюдинов. Аргирос едва заметил это. Всякое упоминание о шлюхах возвращало его мысли к той девчонке, с которой он переспал, и терзало его совесть.

Он вернулся к реальности, когда Деканос забарабанил пальцами по столу.

– Кто назовет размер справедливого повышения оплаты? – быстро спросил магистр, чтобы скрыть свою оплошность. – Обе стороны здесь не доверяют друг другу. Почему бы не пригласить для разрешения спора, хм-м, патриарха александрийского?

Аргирос размышлял вслух, не более того, но вырвавшаяся мысль мгновенно показалась ему счастливым откровением. Он улыбнулся, уже ожидая, что Деканос и главы гильдий оценят его соломонову мудрость.

Вместо того они лишь уставились на него.

– Э-э, которого патриарха александрийского? – спросили Деканос и Хесфмоис хором, впервые выступив единодушно с момента, когда они оказались за одним столом.

– Которого патриарха?

Магистр почесал затылок.

– Справедливости ради должен сказать, что трое присутствующих здесь господ исповедуют православную веру, иначе к моим нынешним затруднениям добавилось бы еще одно. Однако, само собой, многие из их людей придерживаются догмы монофизитов, – пояснил Деканос, употребив, как заметил магистр, слово «догма» вместо «ересь», – и они не поверили бы, что православный патриарх – незаинтересованное лицо. А я, разумеется, не могу официально признать, э-э, главу монофизитов. – Деканос не назвал лидера монофизитов патриархом.

Аргирос почувствовал, что у него загорелось лицо. Он смущенно кивнул. Монофизиты считали, что у Христа после воплощения только одна природа – божественная. Их позиции были прочны в Египте уже девятьсот лет, несмотря на осуждающие решения Вселенских соборов. Конечно, монофизиты имели свою теневую церковную организацию, с которой, разумеется, Деканос не мог вступать в формальные взаимоотношения. Поступить иначе означало допустить, что православие – это не единственное верное вероучение. Ни один чиновник Римской империи не имел права признать это; Аргирос с сожалением подумал, что это обстоятельство вступало в противоречие с действительностью.

– Все это вздор, – возмущенно воскликнул Миизис. Каменотес вскочил и направился к двери, бросив через плечо: – Я же сказал, что дело не в деньгах, и я не шутил. Мои ребята найдут другую работу, спасибо вам огромное, светлые господа.

И он покинул зал.

– Проклятие. – Муамет Деканос сердито взглянул вслед Миизису, а затем медленно повернулся к двум оставшимся предводителям гильдий. – Вы тоже так считаете, господа? Если да, можете идти, а мы попытаемся привести вас к повиновению с помощью гарнизона.

– Вы этого не допустите, – воскликнул Хесфмоис. – Вызвать солдат – значит…

– Предать Александрию огню, – закончил за него Деканос. – Знаю. Но к чему солдаты, если их нельзя использовать? Император желает, чтобы маяк был достроен. Если мне приходится выбирать между гильдиями и василевсом ромеев, я знаю, каково будет мое решение.

Если он и блефовал, то скрывал это мастерски. Аргирос был куда опытнее в чиновничьих играх, чем Хесфмоис или Гергеус. Ремесленники обменялись испуганными взглядами. Они были уверены, что Деканос не станет принуждать их вернуться к работе. Но если они ошибались…

– Я думаю, мы могли бы продолжить разговор, – поспешно сказал Гергеус, – раз уж вы, ваша светлость, высказали желание продвинуться в вопросе оплаты.

– Невелико желание.

Добившись преимущества, Деканос явно спешил ухватиться за него.

Хесфмоис это уяснил.

– Если угодно светлому господину, – предложил он, – мы согласны предоставить решить вопрос о размерах повышения оплаты магистру. Он представляет императора, который, по вашим словам, крайне заинтересован, чтобы маяк был восстановлен. Если бы не он, мы бы не стали даже обсуждать это. Я думаю, магистр будет справедливее любого местного чиновника.

Аргирос задумался, стал бы Хесфмоис говорить такое, если бы знал, как страстно магистр желал разделить ложе с его женой Зоис. Однако мастер-плотник был прав.

– Я улажу это дело, – сказал Василий, – если все вы поклянетесь Отцом, Сыном и Святым Духом, Богородицей и великими александрийскими святыми Афанасием, Кириллом и Пирром выполнить установленные мной условия.

Аргирос был доволен, что догадался добавить к клятве имена александрийских святых; монофизиты почитали их так же, как и православные.

– Я клянусь от себя лично и от имени моей гильдии, – выпалил Хесфмоис и повторил клятву.

За ним эхом отозвался и Гергеус.

Оба устремили взгляды на Деканоса. Он заставил их немного поволноваться, а затем резко заявил:

– О, отлично. Пора положить конец этому анахорезису.

И принес клятву.

– Благодарю, господа, за ваше доверие ко мне. Надеюсь, что я его оправдаю, – сказал Аргирос.

Он тянул время; события развивались быстрее, чем он успевал переварить их. Немного подумав, он продолжал:

– Что касается оплаты, я уверен, что следует учесть интересы обеих сторон и выбрать середину. Отныне положим, что плата за работу на маяке для всех гильдий будет увеличена наполовину.

– Да будет так, – поторопился согласиться Деканос.

Гергеус и Хесфмоис кивнули неохотно; на лице мастера-плотника читалось разочарование. Аргирос поднял руку.

– Я не закончил. Как все мы знаем, работа на маяке чрезвычайно опасна. Отныне, если член гильдии погибнет от несчастного случая на работе, его похороны будет оплачивать городская управа Александрии, а не гильдия.

Теперь уже Хесфмоис и Гергеус поспешили согласиться, а Муамет Деканос наградил магистра угрюмым взглядом. Аргирос держался стойко. В отличие от Деканоса он поднимался на маяк и смотрел с его вершины вниз, так что с ясностью, от которой сводило кишки, мог представить результат даже незначительной оплошности строителей.

Если рабочий допускал роковой промах, это приносило беду не только ему самому, но и его семье. Аргирос подумал о тяготах, какие могла бы испытать Елена, если бы от оспы погиб он сам, а его жена осталась вдовой и одна воспитывала Сергия.

– Наконец, если женатый рабочий погибнет от несчастного случая на маяке, городская управа Александрии выплатит вдове и детям, если таковые будут, сумму, равную, допустим, шестимесячному заработку, поскольку рабочий умер на службе во благо города и оставлять семью в нужде несправедливо.

– Нет! – воскликнул Деканос. – Вы заходите слишком далеко, дальше некуда.

– Вспомните о данной вами клятве! – прикрикнул на него Хесфмоис.

– А вы хотите получить выгоду с крови погибшего? – добавил Гергеус.

Аргирос сидел тихо, ожидая, пока выскажется Деканос.

Наконец чиновник заявил:

– Раз я дал клятву, я должен следовать ей. Но, господин, я отправлю письмо магистру официорий и детально опишу, как вы превысили свои полномочия. Во всех подробностях.

– В мои полномочия, светлый господин, входит возобновление работ на маяке. Если вы будете писать Георгию Лаканодракону, прошу вас не забыть упомянуть, что мне это удалось.

Повернувшись к Хесфмоису и Гергеусу, магистр спросил:

– Прекратят ли ваши гильдии анахорезис на установленных мной условиях?

– Да, – разом ответили оба.

Хесфмоис что-то пробормотал Гергеусу по-коптски. Затем, поймав взгляд Аргироса, он перевел:

– Я сказал, что предупреждал его: вам можно доверять.

Магистр склонил голову. Польщенный похвалой, он даже на минуту забыл о том, чего хотел от Зоис.

Прошло две недели, но на маяке так и не было уложено ни одного камня. Аргирос пришел к строящейся церкви. Миизис с киянкой и камнетесным зубилом в руках смотрел на него сверху вниз, стоя на большом блоке из известняка.

– Тогда я вам сказал нет, и я не передумал, – сказал он.

– Но почему? – спросил Аргирос, задрав голову. – Плотники и бетонщики согласились прекратить анахорезис, и они довольны. Прибавка в половину платы и компенсация вдовам и сиротам – это не пустяк.

Миизис сплюнул, правда не в сторону магистра.

– На мой взгляд, плотники и бетонщики – глупцы. Что толку в полуторной плате для мертвого, как и в кровавых деньгах для его семьи? Лично я вполне доволен безопасной работой за меньшие деньги, и мои ребята тоже. Мы остаемся в стороне.

Чтобы показать свою незаинтересованность в продолжении разговора, каменотес снова принялся долбить блок известняка. Полетели кусочки породы. Один упал на волосы Аргироса. Он отступил назад, погруженный в мрачные мысли. Когда он отправился прочь, Миизис издевательски взмахнул киянкой на прощание.

Опустив голову, магистр шагал на север между тремя полукруглыми нишами мусейона и семой Александра Великого[22], не глядя ни на читальные залы слева, ни на мраморную надгробную плиту справа.

Только когда он почти наткнулся на одного из тех, кто выстроился в очередь, чтобы поклониться лежавшим в стеклянном саркофаге останкам Александра, Аргирос нехотя отошел на пару шагов в сторону.

– Жалкий упрямый осел, – пробормотал он, – он счастлив, что имеет безопасную работенку, когда маяк разрушен.

Василий внезапно остановился и ударил по ладони кулаком.

– Счастлив? Это мы еще посмотрим!

Теперь Аргирос уже не уныло брел, а быстро шагал к дворцу имперского префекта, иногда переходя на бег. Запыхавшийся и покрытый потом, он с торжествующим видом пронесся мимо секретарей и ворвался в кабинет Муамета Деканоса. Тот удивленно вскинул бровь и спросил:

– Что случилось?

– Я знаю, как прекратить анахорезис. Наконец-то знаю.

– Я поверю, когда увижу это своими глазами, не раньше, – ответил Деканос. – Вы приблизились к решению, отдаю вам должное, но как вы думаете заставить вернуться на маяк каменотесов, если они довольствуются меньшей платой за другую работу?

Аргирос плотоядно улыбнулся.

– А будут ли они довольны отсутствием оплаты при отсутствии работы?

– Я что-то не понимаю, – сказал Деканос.

– А что, если от имени имперского префекта выйдет эдикт, запрещающий всякое строительство из камня в Александрии, допустим, на три месяца? Как вы думаете, не изголодаются ли каменотесы за это время? Настолько, чтобы вернуться к работе на маяке?

Глаза Деканоса расширились.

– Может быть. Они могут вернуться. И, поскольку они не присоединились к соглашению с другими гильдиями, мы даже не обязаны им переплачивать.

Магистр успел подумать об этом за двадцать минут, которые у него заняла дорога до дворца префекта. Он был бы рад отомстить Миизису за дерзость, однако ответил:

– Нет. Контраст между теми, кто работает на маяке и позвякивает серебром в карманах, и теми, кто без работы и денег…

– Резонно, – согласился Деканос. – Хорошо, пусть будет по-вашему. Кое-кто из богачей поднимет крик, что их дома остались недостроенными.

– Император ромеев уже кричит с досады, что его маяк так долго стоит недостроенным.

– Резонно, – повторился Деканос. И он позвал писцов.

Когда Аргирос вошел через завешенную бусами дверь, в мастерской Хесфмоиса не было видно ни одного работника. Только слуга сидел, развалившись во внутреннем дворике. Как догадался магистр, основной задачей парня было смотреть за тем, чтобы никто не вошел и не стащил недоделанную или непочиненную мебель.

Слуга с усилием встал навстречу Аргиросу, поклонился и что-то сказал по-коптски. Магистр развел руками.

– Что вы хотеть? – спросил слуга на ломаном греческом.

– Дома ли ваш хозяин? – медленно и отчетливо, а также очень громко выговорил Аргирос. – Я хотел бы выразить ему свою признательность.

– Его тут нет, – ответил слуга, когда Аргирос повторил свои слова пару раз. – Он, все они на – как казать? – маяке. Работать там все время. Если вы хотеть, приходите в субботний день после молитв. Может быть, тогда здесь.

– Тогда меня здесь уже не будет, – сказал Аргирос. – Мой корабль отправляется в Константинополь послезавтра.

Слуга его не понял; видя это, магистр вздохнул и стал искать более простые слова. Но в этот момент из жилых комнат позади мастерской послышался знакомый голос:

– Это вы, Василий Аргирос из Константинополя?

– Да, Зоис, это я.

Она сразу вышла.

– Как приятно видеть вас снова. Не хотите ли вина и фруктов?

Магистр кивнул и шагнул к ней. Слуга тоже двинулся с места. Зоис остановила его парой фраз на трескучем коптском языке. Затем она объяснила Аргиросу:

– Я сказала Нехебу, что Хесфмоис велел ему не спускать глаз с мебели, а не с меня. Я о себе сама позабочусь, в отличие от мебели.

– Не сомневаюсь в том, моя госпожа.

Аргирос позволил Зоис проводить его в комнату, где они беседовали в прошлый раз.

Сегодня Зоис сама принесла вино и финики.

– Лукра разрешилась от бремени на той неделе, и у нее еще легкая лихорадка, – пояснила она. – Думаю, она поправится.

Голос ее звучал загадочно, и Аргирос не мог понять, хотелось ли Зоис того, чтобы служанка выздоровела.

– Я пришел поблагодарить Хесфмоиса за все, что он сделал для прекращения анахорезиса. Раз уж мне посчастливилось увидеть вас, позвольте сказать спасибо и вам, ведь вы помогли убедить его принять правильное решение. Я вам признателен.

Зоис глотнула вина, изящно надкусила засахаренный финик, играючи коснувшись фрукта и на секунду показав розовый кончик языка.

– Правильно ли я расслышала, что послезавтра вы покидаете Александрию?

– Да. Мне пора ехать. Маяк снова строится, и мне нет нужды задерживаться.

– Ах, – молвила она, что могло означать все, что угодно, или ничего. Затем, после затянувшейся паузы, она добавила: – В таком случае вы можете должным образом отблагодарить меня.

– Должным образом?

Аргиросу показалось, что глаза Зоис вдруг стали в два раза больше. Она откинулась в кресле. Его восхищал прелестный изгиб ее шеи. Затем он встал на колени возле ее кресла и склонился, чтобы поцеловать ее в нежные, жаркие губы. Если даже он совершал ошибку, напоминала никогда не дремлющая расчетливая часть его рассудка, Хесфмоис все равно уже вернулся на маяк.

Но Василий не ошибался. Зоис глубоко вздохнула, ее руки сомкнулись у него на затылке.

– Где спальня? – вскоре шепнул Аргирос.

– Нет. Рядом с ней комната Лукры, ей может быть слышно. – Несмотря на прерывистое дыхание, Зоис как будто полностью владела собой. – Мы устроимся здесь.

В комнате не было ни кушетки, ни тем более кровати, но не для всех поз они необходимы. Они устроились так, что Зоис встала на колени и оперлась руками на кресло. Она оказалась пылкой, как и представлял себе Аргирос.

«В столь несовершенном мире трудно надеяться на большее», – пронеслось в его голове.

В конце она дышала так же тяжело, как и он. Но он еще приходил в себя, когда Зоис повернулась к нему и сказала через плечо:

– Надень штаны.

Затем она привела себя в порядок, знаком велела ему сесть и заметила:

– Хесфмоис не должен знать о случившемся. Зато я знаю, и только это для меня имеет значение.

– Значит, ты использовала меня, чтобы отплатить Хесфмоису? – спросил больно уязвленный Василий.

А он-то думал, что Зоис страстно его желала. Оказалось же, что он – всего лишь инструмент мести в ее руках.

«Видимо, такое же чувство испытывает соблазненная женщина», – с досадой подумал Аргирос.

Ответ Зоис прозвучал еще обиднее.

– Разве все мы не используем друг друга? – Однако она подсластила пилюлю, добавив с улыбкой: – Должна сказать, я получила от этого больше удовольствия, чем в некоторых других случаях, даже чем в большинстве из них.

Хотя бы так, но этого мало. Большинство – что за этим словом? Аргирос не хотел знать. Он поднялся.

– Пожалуй, мне пора, – сказал он. – Я еще должен упаковать вещи.

– Разве корабль отплывает не через день? – Зоис понимающе улыбнулась. – Что ж, иди, если так нужно. Как я уже сказала, я получила наслаждение. И я передам Хесфмоису твою благодарность. Я не столь неучтива, чтобы забыть об этом.

– Я очень рад, – пробормотал Аргирос. Зоис посмеялась над его нарочитой напыщенностью, что заставило его замкнуться еще сильнее. Он отвесил ей сдержанно-педантичный поклон, каким мог бы удостоить жену магистра официорий. Зоис снова хихикнула. Василий поспешно вышел вон.

По пути к себе – а больше идти было некуда – Аргирос размышлял о переменах, которые произошли в его жизни за время пребывания в Александрии.

«От целомудренного вдовства к разврату и прелюбодеянию, и все за несколько недель», – думал он, упрекая себя.

Затем припомнил, что мог бы еще раньше стать прелюбодеем, если бы угадал желание Зоис. Теперь он знал, на что она была готова, но от этого знания испытывал скорее не восторг, а нечто иное.

Он помнил, каким сладострастным было ее тело, и тело проститутки тоже. Нарушив добровольный обет целомудрия, теперь Аргирос сомневался, что сможет снова к нему вернуться. И хорошо, что под тяжестью скорби он не подался в монастырь. Интуиция не подвела его: до последнего вздоха он будет слишком привязан к соблазнам сего мира, чтобы отказаться от него ради мира иного. И лучше осознать это в полной мере и жить, благоразумно сообразуясь с последствиями.

Рассуждая так, Василий позволил себе слегка возгордиться своими успехами. В один прекрасный день, по прошествии стольких лет, Александрийский маяк воссияет снова и будет спасать жизнь бесчисленным морякам. Если бы Аргирос не приехал сюда и не помог наладить дело, оно могло бы тянуться еще долго или разрешиться путем кровопролития. Раздора удалось избежать, и, возможно, это зачтется магистру на небесах, дабы уравновесить тяжесть его прегрешений.

Во всяком случае, он на это надеялся.

– Аргирос! Постойте!

Магистр опустил свои вещи на дощатую пристань и обернулся, чтобы взглянуть, кто кричит. С удивлением он узнал торопливо шагавшего вдоль причала Муамета Деканоса.

– А я думал, вы не нарадуетесь, что я уезжаю, – сказал он александрийскому чиновнику, когда тот подошел ближе.

Деканос вяло улыбнулся.

– Понимаю, о чем вы. И все-таки маяк строится, и я к этому имею некоторое отношение. Помимо того, я остаюсь здесь, а вы уезжаете. Мой вклад будут помнить.

Он убедился, что никто не подслушивает, и добавил вполголоса:

– Я устрою так, чтобы наверняка помнили.

– Верю, что устроите, – усмехнулся Аргирос. Он прекрасно понимал логику Деканоса. Чего он не мог понять, так это зачем чиновник тащил тюк, по размеру превосходящий багаж самого магистра. Василий указал на баул и спросил:

– Что там у вас?

– Меня особо поразило, как вам удалось примирить стороны, ни одна из которых не была заинтересована в разрешении спора до вашего вмешательства, – начал Деканос издалека.

Аргирос вежливо поклонился.

– Вы очень добры, светлый господин. Но… По-вашему, я не ответил, – закончил за него Деканос.

– Да.

– Ах, так вот, видите ли, я пришел предложить вам еще один спор, в исходе которого ни одна сторона как будто не заинтересована. Вот что у меня здесь, светлый господин: дело «Пхерис против Серапиона» – все как есть.

Он сбросил свою ношу и облегченно вздохнул. Груз оказался тяжелее мешка Аргироса, так что даже задрожали доски под ногами магистра.

– Вы уверены, что это все? – спросил Василий с иронией.

Но шутку не поняли.

– Думаю, да, – серьезно ответил Деканос.

– О, отлично, – смеясь, молвил Аргирос. – Я это беру. Как вы сказали, после маяка с такой мелочью, очевидно, справиться просто. На обратном пути в Константинополь попутные ветры не будут сопровождать мой корабль. С Божьей помощью ко времени прибытия я должен добраться до сути вашего дела. Благодаря ему путешествие не будет таким скучным.

– Спасибо. – Деканос крепко сжал руку магистра. – Спасибо.

Чиновник несколько раз поклонился, прежде чем удалиться.

Аргирос недоуменно пожал плечами, глядя ему вслед. В годы армейской службы, бывало, даже за спасение жизни Василий удостаивался менее восторженной благодарности. Он еще раз пожал плечами и втащил оба мешка на судно. Здесь он распаковал тюк с юридическими документами.

Еще до того как Александрийский маяк скрылся за южным горизонтом, Аргирос заподозрил, что Муамет Деканос подложил ему свинью. И он уверился в этом задолго до прибытия в Константинополь.