Однако у него не нашлось ответа на последний вопрос жены. Хмуро взглянув на Аргироса, он рявкнул:

– Что ж, идем, раз вам так нужно. Я отведу вас на маяк, и вам все станет ясно, если у вас есть глаза, чтобы видеть.

Теус и еще двое плотников принялись возражать, но Хесфмоис по-коптски резко прикрикнул на них и велел замолчать.

– Спасибо, – сказал ему магистр, но в ответ получил еще один свирепый взгляд.

Тогда магистр повернулся к Зоис и еще раз поклонился.

– И вам спасибо, моя госпожа.

Он промолвил это торжественно, будто обращаясь к знатной константинопольской даме, скорее, ради того, чтобы досадить Хесфмоису.

Магистр подивился, когда Зоис в знак признательности опустила голову столь же элегантно, как знатная дама. Аргирос успел заметить грациозный изгиб ее шеи.

– Идем же, вы, – повторил Хесфмоис.

Не дожидаясь Аргироса, он вышел на улицу. Магистр поспешил за ним.

– До свидания, – крикнула Зоис. – До свидания вам обоим.

Это едва не заставило Аргироса остановиться, и не только потому, что Зоис проявила вежливость и попрощалась с ними обоими, но и из-за того, что она использовала двойственное число – особую архаическую грамматическую форму при обращении к двум лицам.

Даже в устах воображаемой знатной дамы приветствие в двойственном числе прозвучало бы напыщенно. Услышать такое от жены египетского плотника было и вовсе странно. Аргирос задумался, откуда Зоис могла быть знакома с такими оборотами. Он пришел к выводу, что женщина заслуживала отдельного внимания с его стороны.

Однако эта мысль промелькнула лишь на мгновение, потому что магистру пришлось поторопиться, чтобы догнать Хесфмоиса. Хотя плотник был невысок и коренаст, он шагал вперед решительной и быстрой походкой, так что длинноногий Аргирос еле поспевал за ним.

Несколько раз Василий пробовал затеять разговор с Хесфмоисом, но тот отвечал лишь невнятным ворчанием. На самом деле Аргирос хотел сказать только одно: «Ваша жена – интересная женщина». Но произнести это он не мог, тем более что знал своего спутника меньше часа и не мог рассчитывать на его дружбу. Так они шли в молчании, и это, похоже, вполне устраивало Хесфмоиса.

Мастер гильдии плотников как будто не страдал от жары – свойство, весьма ценное в Александрии. Он шагал по насыпи, совпадавшей с изначальной узкой дамбой Гептастадия, а затем повернул на восток по южному берегу острова Фарос к основанию маяка.

Даже восстановленное только наполовину, сооружение внушало благоговейный трепет, и это ощущение возрастало с каждым шагом. Аргирос всегда думал, что нет зданий грандиознее великого константинопольского собора Святой Софии, но устремленная ввысь громада маяка отличалась поразительным великолепием. По высоте маяк уже превосходил центральный купол Святой Софии, а по окончании работ должен был превзойти его в два раза.

Хесфмоис тоже выгнул шею и взглянул на башню.

– Это доказывает, – сказал он, – что в Александрии живут настоящие мужчины.

Аргирос фыркнул; он подозревал, что эту шутку повторяют приезжим уже шестнадцать веков – с тех пор как Сострат поставил фаллос (это слово заставило магистра вздрогнуть). «Фарос», – упрямо поправился он, заставляя себя прекратить играть словами.

Но перед глазами Василия вдруг день за днем пронеслись два года воздержания.

И все-таки выполнить мысленную команду оказалось проще, чем он ожидал. Когда они с Хесфмоисом подошли к маяку, магистр пригляделся к веренице шагавших перед постройкой людей. У некоторых из них были таблички. Аргирос озадаченно нахмурился.

– Это нищенствующие монахи? – спросил он плотника. – Но они не в монашеском облачении.

Хесфмоис закинул голову назад и расхохотался.

– Вряд ли. Подойдем ближе, и вы сами увидите.

Магистр пожал плечами и повиновался. Затем он заметил, что не все здесь расхаживали возле маяка. Те, что стояли вокруг, напоминали легких пехотинцев – без брони, но в шлемах, с копьями и щитами. По виду они ужасно томились от скуки. А один солдат и вовсе заснул, прислонившись к нижнему ряду каменной кладки постройки.

Те, что фланировали вокруг, едва ли выказывали больше признаков оживления, чем солдаты. Аргирос решил, что они проделывали это уже многократно. Теперь он подошел достаточно близко, чтобы прочесть надписи на табличках, и невольно засомневался в собственных выводах, одновременно не веря своим глазам.

«ЭТА РАБОТА СЛИШКОМ ОПАСНА», – гласила одна таблица. «ЖАЛКАЯ ПЛАТА ЗА СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНУЮ РАБОТУ», – заявляла вторая. «ПЛОТНИКИ И БЕТОНЩИКИ БАСТУЮТ СОВМЕСТНО», – провозглашала третья. Остальные лозунги – на коптском языке, но магистр не сомневался, что они такие же пламенные и подстрекательские.

Аргирос был поражен. За подобную дерзость в Константинополе, как и в любом другом известном городе империи, зачинщиков немедленно препроводили бы в тюрьму.

– Почему солдаты не прогоняют их? – спросил он Хесфмоиса. – Для чего здесь солдаты, если не для этого? Или гильдии подкупили командира стражи, чтобы беспорядки продолжались?

– Ваши вопросы уместны, – заметил мастер-плотник. – Это хорошо, что у вас много вопросов.

– Было бы еще лучше, если бы вы на них ответили, – сказал Аргирос, довольный тем, что смог вложить в свои слова толику едкой иронии. Ему не хотелось выдавать Хесфмоису свое смятение.

– Ладно, – сказал Хесфмоис. – Солдаты здесь прежде всего для того, чтобы не было воровства. Нет, мы не подкупали командира, хотя, признаюсь, пробовали. Но нам не повезло, поскольку Кирилл – честный малый.

Теперь магистр заподозрил, что скрывать свое возмущение значило потерпеть поражение. Если бы где-либо в империи ремесленники попытались отказаться от работы – – что само по себе вряд ли возможно, – солдаты просто силой заставили бы их трудиться. Но Муамет Деканос достаточно сведущ, чтобы использовать этот метод, будь он результативным. Значит, Хесфмоис совместно с лидерами других гильдий действительно могли парализовать Александрию, если бы кто-то осмелился покуситься на их непомерные привилегии.

– Египет, – прошептал Аргирос.

Невозможно представить, чтобы где-либо еще в империи такая бессмыслица, как дело Пхериса против Серапиона, тянулась семьсот лет. Магистр собрался с мыслями и обратился к Хесфмоису:

– Почему вы, рабочие, решили уйти?

Плотник взглянул на него с долей уважения.

– Знаете ли, вы первый чиновник, который удосужился спросить об этом. Префект и его люди просто требовали, чтобы мы вернулись к работе, как они поступают при обычном анахорезисе. В другом случае мы бы в конце концов вернулись. Но не сейчас. И не здесь. А потому они выжидают; они не смеют натравить на нас солдат, но не знают, что еще можно сделать. А мы держимся в стороне, и ничего не происходит.

Как ни поразительно, но это показалось Аргиросу правдоподобным. Если здесь семьсот лет оспаривают полученное наследство, что значили два года отсрочки при восстановлении маяка? Отлагательство – это образ действий местных бюрократов как нигде в других провинциях империи. Что же, одной из задач магистров как раз и было не давать покоя нерадивым чиновникам.

– Я задал вопрос, – сказал Аргирос. – Почему вы не возвращаетесь к работе?

– Святой Кирилл, я вам покажу, – воскликнул Хесфмоис. – Следуйте за мной, если у вас есть желание – и способность – понять.

Он прошел мимо людей с плакатами, махнув рукой двоим из своей гильдии. Часовые только кивнули; они знали его не хуже своих офицеров. Сам магистр, шагая рядом, поймал на себе немало острых взглядов.

Хесфмоис шагнул внутрь маяка, Аргирос молча последовал за ним. Звук шагов эхом раздавался во мраке. Хесфмоис сразу свернул к начинавшейся у входа спиральной лестнице и начал подъем.

На лестнице было так же темно, как и внизу, хотя расположенные через определенные интервалы окна в толстой стене давали достаточно света, чтобы Аргирос видел, куда ступать. Споткнуться и скатиться – от одной мысли об этом его прошиб холодный пот.

Когда Василий поднялся наверх, он уже был весь мокрый от пота, а ведь маяк был отстроен лишь наполовину. Хесфмоис впереди выглядел по-прежнему бодро. Магистр ворчал на себя, с одышкой преодолевая последние ступеньки. Уж слишком он изнежился за время, проведенное в Константинополе за письменным столом.

Обычный в Александрии северный бриз помог ему остыть и перевести дух. Магистр повернулся спиной к ветру и взглянул на город через Большую бухту. Вид был превосходный. Сейчас маяк возвышался даже над древними обелисками – установленными недалеко от южного окончания Гептастадия «иглами Клеопатры», как их звали горожане, хотя их воздвигли еще до этой царицы.

Аргирос не знал, сколько времени он готов был любоваться видом, но сухое покашливание Хесфмоиса вывело его из задумчивости.

– Я привел вас сюда не для осмотра достопримечательностей, – сказал плотник. – Взгляните прямо вниз.

Магистр сделал один длинный и один короткий шаг и оказался на краю каменного блока. Ни ограда, ни перила не отделяли его от пустого пространства в двести футов. Он осторожно заглянул за край; только выучка, приобретенная в римской армии, не позволила ему из страха встать на колени или лечь на живот. Далеко, далеко внизу люди с табличками и стражники выглядели похожими на насекомых. Аргирос скрепя сердце отступил назад.

– Очень высоко, – констатировал он очевидное.

Хесфмоис пристально смотрел на магистра.

– А вы хладнокровны, – отметил он не без сожаления. – А если бы вам пришлось здесь работать, а не просто стоять?

– Я бы не смог, – признал магистр без обиняков. – Но это и не моя профессия.

– Работать на такой высоте – нет такой профессии, – ответил Хесфмоис. – Если сделаешь один неверный шаг, если кто-то нечаянно толкнет тебя, если под тобой не выдержит перекладина лесов, даже если ты неловко замахнешься молотком – полетишь вниз, где от тебя останется только красная клякса на камне. Уже многие нашли такую смерть, и погибших было бы больше, если бы мы не объявили анахорезис.

– Кто-то, конечно, разобьется, – кивнул Аргирос. – Есть опасные занятия: в рудниках, в армии, и, разумеется, на такой высоте, как эта. Но почему вы говорите, что гибнут многие?

– Эта часть маяка квадратная в плане, верно? – спросил Хесфмоис.

Магистр снова кивнул.

– Так вот, следующая часть должна быть восьмиугольной и уже – немного, но уже. Как, по-вашему, быть плотникам, которым почти не на что опереться ногами, когда они сколачивают леса; или каменотесам, карабкающимся по этим лесам, чтобы шлифовать и полировать внешнюю поверхность блоков; или бетонщикам, которым надо соскабливать выдавливающиеся между блоками излишки раствора?

– Вы хотите сказать мне, что теперь риск возрос, – медленно произнес Аргирос.

– Вот об этом я и говорю.

– Как мы тогда можем его уменьшить? – спросил магистр. – Я имею в виду уменьшить настолько, чтобы все гильдии вернулись к работе? Александрии, и всей империи, нужен восстановленный маяк.

– И в Александрии, и во всей империи и гнилой фиги не дадут, сколько бы рабочих ни погибло при его восстановлении, – с горечью сказал Хесфмоис. – Теперь вы видите, в чем загвоздка, человек из Константинополя. Что вы собираетесь предпринять?

– Сейчас я не знаю, – ответил Аргирос. – Честно. Я не могу творить чудеса, хотя на эту башню с завистью могли бы взирать многие святые столпники[20].

Хесфмоис проворчал:

– По крайней мере, вы честны. Вы…

Он осекся: магистр поднял руку.

– Я не закончил. Так или иначе, но я найду ответ. Клянусь Богом, Богородицей и святым Муаметом, покровителем перемен, да услышит он мои слова.

– Да услышит, – повторил Хесфмоис и перекрестился; Аргирос последовал его примеру. Плотник добавил: – Только обратят ли внимание на это префект и его люди, это другой вопрос.

Не дожидаясь ответа, он начал спуск по лестнице. Напоследок окинув взглядом панораму города, Аргирос отправился за ним.

После обеда, уже вернувшись с острова в город, Василий пристально смотрел в сторону наполовину восстановленного маяка. Ему вспомнилась непристойная игра слов, которая невольно занимала его сегодня утром. Думая об этой фривольности, он почувствовал эрекцию.

Василий нахмурился и сжал кулаки, пытаясь подчинить тело своей воле. Но тело, как обычно, сопротивлялось.

«О, из тебя выйдет хороший монах, – с досадой сказал себе Аргирос, – замечательный монах; тебя канонизируют после смерти под именем святого Василия Приапа[21].»

Теперь его воспоминания обратились к Елене. Но он вспоминал ее слишком живо, вспоминал прикосновения ее губ, желание, разливавшееся по ее телу. Он поймал себя на мысли о Зоис – какова она? Он ужасно злился на себя. Это было не только уступкой постыдной похоти, но и предавало память умершей жены. И все же он думал о Зоис.

Ночью он опять видел сон и, как всегда, проснулся слишком рано.

– Дорогой мой господин, не иначе, вы шутите! – Брови Муамета Деканоса поднялись к линии волос. – Вы хотите, чтобы я сел и принялся торговаться с этими… этими работягами? Это же создаст ужасный прецедент! Ужасный!

– Я думал об этом, – признал Аргирос. – И мне это не нравится. Но мне не нравится и то, что маяк недостроен. Как и императору. Вот в чем непосредственная задача. А прецедент – это всего лишь прецедент.

Деканос смотрел на магистра, точно тот только что предложил силой обратить все население империи в веру персов-огнепоклонников.

– Прецедент – составная часть клея, который держит империю в целости, – чопорно заметил заместитель префекта.

– Верно, – ответил магистр. – Поставки зерна из Александрии в Константинополь – это еще одна составная часть. Император теряет терпение из-за того что суда на обратном пути сюда сбиваются с пути. И этому он придает больше значения, чем прецеденту.

– Это вы так считаете, – парировал Деканос. – Вы.

– Вы хотите, чтобы я встретился с префектом и выслушал его мнение относительно вашей позиции?

Лицо александрийского чиновника помрачнело от злости.

– Это провокация.

– Посмотрим.

По сути, Деканос был прав. В споре с кем-либо из далекой и ненавистной столицы префект встал бы на сторону своего заместителя, в этом магистр не сомневался. Если бы Аргирос был близким другом магистра официорий, а не просто одним из магистров, тогда даже сам императорский префект не посмел бы его игнорировать. Но по письму Георгия Лаканодракона можно было предположить, что Аргирос близок к нему. Василий встал, взял свиток пергамента и развернул его перед носом Деканоса.

– Надеюсь, вы не забыли об этом.

– Ну и что? – Деканос еще хмурился. – Если говорить по делу, – продолжал он, – как вы сможете собрать всех строптивых лидеров гильдий и, если даже они на что-то согласятся, заставить их и ремесленников выполнять данные обещания? Имейте в виду: они скажут что угодно, лишь бы избежать давления со стороны, а потом развернутся и сделают все наоборот.

По тому, что чиновник сменил предмет спора, Аргирос понял, что тот сдался.

– Если они поступят так, разве они не выйдут за пределы того, что вы, александрийцы, готовы терпеть в рамках права на анахорезис? – спросил магистр. – Тогда вы сможете использовать любую подручную силу без особых опасений, что город охватит восстание.

– Возможно. – Деканос скривил губы. – Возможно.

– Что касается приглашения вожаков гильдий, – твердо заявил магистр, – это предоставьте мне. Я не собирался вовлекать вас в переговоры с ними без должной подготовки.

– Разумеется, – сказал Деканос, смягчившись под впечатлением проявленной Аргиросом щепетильности в соблюдении порядка. – Хм-м. Да, думаю, при этих условиях вы можете попробовать, если отметите нашу невиданную терпимость в отношении ремесленников в этом конкретном деле.

– Конечно, – сказал магистр, хотя и не намеревался отмечать ничего подобного.

Он поклонился, повернулся к выходу и позволил себе улыбнуться только тогда, когда оказался спиной к александрийцу. Продолжая улыбаться, он направился к Хесфмоису в квартал Ракотис.

Ступив сквозь занавесь из бус, он не увидел мастера-плотника. В мастерской был только один работник; к счастью, он говорил по-гречески.

– Он не приходить до завтра, – сказал парень. – Он помогать строить – как это? – трибуну для шествия. Занят всю ночь, он сказать. – Тут парень рассмеялся. – Он ужасно увлечен этим. Я тоже туда, но мне надо починить этот шкаф для богатого заказчика. Он хочет его немедленно, во что бы то ни стало. Богатые всегда такие.

– Да, – ответил Аргирос, хотя по себе он не мог судить о том, что значило быть богатым. После некоторых колебаний он спросил: – А чему посвящено шествие?

– Празднику святого Арсения.

– О.

Аргирос задумался, что бы сказал сам святой, человек, покинувший мир и ставший монахом-отшельником в египетской пустыне, если бы узнал о том, что его памяти посвящают многолюдное и шумное шествие. Магистр пожал плечами. Это дело самих александрийцев. А ему нужен Хесфмоис.

– Тогда я зайду завтра после обеда. Мне надо поговорить с вашим хозяином.

Он повернулся к двери. Аргирос мог воспользоваться пребыванием в этом квартале города и попросить Теуса проводить его к другим мастерам гильдии плотников. Аргирос уже протянул руку в дверной проем, чтобы отвести в сторону нитки с бусами.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам, константинополец?

Ударяясь друг о друга, зазвенели отпущенные маленькие стеклянные и пестрые глиняные шарики в проходе.

– По правде сказать, я не знаю, моя госпожа, – ответил Василий.

Но про себя подумал: «Это зависит от того, как велико ваше влияние на мужа».

Должно быть, Зоис прочла его мысль на расстоянии.

– Я знаю, что вы проделали путь сюда не ради того, чтобы увидеть меня, – сказала она.

Ее брови и уголки рта чуть вздернулись в слегка циничной насмешке.

«Должно быть, – подумал Аргирос, – так же улыбалась Ева, когда Бог являлся побеседовать о делах с Адамом, а потом давал ему взбучку».

Магистр отмахнулся от богохульных мыслей. Тем временем Зоис добавила:

– Но мы могли бы обсудить это за кубком вина.

Аргирос перевел взгляд на плотника, но тот уже вновь сосредоточенно принялся за работу. И неудивительно: в отсутствие мужа Зоис не должна вести разговоры с Аргиросом наедине. Рядом стояла девушка-служанка, миловидное создание, которому было не больше пятнадцати лет. Однако, отметил магистр, она была примерно на восьмом месяце беременности. Он взвесил ситуацию и наконец сказал:

– Спасибо. Пожалуй, могли бы.

– Прошу сюда, – пригласила Зоис, а затем что-то по-коптски сказала служанке.

Та опустила голову и поспешно удалилась.

– Пусть вас не беспокоит, что Лукра будет шпионить за нами, – уверила Зоис Василия, провожая его в жилые комнаты дома. – Она не понимает по-гречески. Мой муж держит ее не для этого.

Она вновь улыбнулась древней как мир улыбкой.

Как и мастерская, дом за ней был из глинобитного кирпича. Комнатки в нем – маленькие и довольно темные. Но обстановка выглядела роскошно, что поначалу удивило Аргироса, пока он не вспомнил о профессии Хесфмоиса.

Через несколько минут явилась Лукра с вином, засахаренными в меду финиками и грудой тягучих пресных лепешек. Зоис подождала, пока девушка разлила вино, а затем опять что-то сказала по-коптски. Лукра исчезла.

– Она не вернется, – сказала Зоис, подтвердив свои слова кивком.

Подняв кубок, она обратилась к магистру:

– Ваше здоровье.

– Ваше здоровье, – откликнулся Василий и выпил.

Вкус вина показался ему незнакомым; очевидно, это был какой-то местный сорт, который считался недостаточно ценным, чтобы его вывозили в столицу. Однако вино было неплохое, его терпкость ощущалась даже сквозь приторную сладость фиников.

Зоис закусила, а затем вытерла руки и губы вышитым льняным платком.

– А теперь скажите, чего вы хотите от Хесфмоиса?

– Чтобы он помог убедить других мастеров гильдии плотников и тех, кто руководит другими гильдиями, которые оставили работу на маяке, встретиться с заместителем имперского префекта, прийти к согласию и возобновить строительство.

Огромные глаза Зоис стали еще шире от удивления.

– И вы можете это устроить?

– Да, если главы гильдий предпримут шаги со своей стороны. Я уже заручился согласием заместителя префекта. Маяк слишком важен не только для Александрии, но и для всей империи, чтобы можно было и дальше затягивать анахорезис.

– Я согласна, – молвила Зоис. – Я с самого начала предупреждала Хесфмоиса, что гильдии столкнутся с очень опасным врагом в лице правительства, и их упрямство может толкнуть его на крайние меры. Я сделаю все, чтобы помочь и мирно выйти из анахорезиса.

– Благодарю вас.

Аргирос не стал рассказывать ей, что префект и его чиновники так же сильно боялись гильдий, как она опасалась правительства. Вероятно, то, что обе стороны боялись друг друга, было даже на пользу делу.

– Думаете, вам удастся склонить мужа к вашей точке зрения? – спросил он.

– Полагаю, да. Хесфмоис склонен упорствовать лишь в тех случаях, когда сам ничем не рискует.

«Это благоразумно и справедливо по отношению ко всем», – подумал магистр.

– Взять, к примеру, Лукру. Это дело Хесфмоиса, – с горечью добавила Зоис.

– Так это он?

Вот почему она приняла его наедине: чтобы отомстить мужу. Греховный замысел. Как и сама супружеская измена. Но сейчас это не волновало магистра. После смерти Елены он всегда мог освободиться от напряжения за деньги. Но, несмотря на плотские желания, он воздерживался.

И всё же… Зоис экзотически привлекательна и достаточно умна, чтобы он мог получить с ней не только телесное, но и духовное наслаждение. И она могла принадлежать ему, пока он пребывал в Александрии, то есть достаточно долго, чтобы не только желание или ее озлобленность на Хесфмоиса, но и что-то еще могло бы сблизить их. Пусть это не то чувство, что связывало его с женой, но оно могло помочь избавиться от пустоты, царившей в его душе в последние годы.

Василий встал и шагнул к креслу Зоис. Он отметил, что она не остановила разговор, хотя его разумом все сильнее овладевала страсть.

– Несмотря на его недостатки, – говорила Зоис, – по сути, он неплохой человек. Я бы не хотела ему зла, но он, как и многие другие, попадет в беду, если анахорезис подавят силой.

– Да, пожалуй, так, – согласился магистр деревянным голосом и снова сел.

Зоис вздохнула.

– Если бы Господь не допустил, чтобы я была бесплодна, я уверена, тогда Хесфмоис оставил бы Лукру в покое. Когда родится ребенок, мы с мужем будем воспитывать его как родного. – Она натянуто рассмеялась. – Я все болтаю о своей жизни, хотя вы пришли обсудить важные дела. Простите меня.

– Не берите в голову, моя госпожа.

Теперь голос магистра звучал естественно. Так вот почему она приняла его наедине, опять подумал он, вкладывая в «почему» уже другой смысл: исповедоваться сочувствующему чужеземцу проще, чем говорить с соседом или другом. Приезжий вряд ли станет распространять сплетни.

Аргирос посмеялся над собой. До женитьбы на Елене он никогда не считал себя неотразимым для женщин. Ему льстило, что Зоис нашла его привлекательным. Это наполнило его гордостью.

– Вы добрый человек, – сказала Зоис. – Как я уже говорила, я постараюсь сделать все возможное и убедить мужа встретиться с людьми префекта и завершить анахорезис. Не желаете ли еще фиников?

Она протянула Аргиросу блюдо.

– Нет, спасибо.

Когда магистр встал с места на этот раз, он уже не намеревался приближаться к жене плотника.

– Я рад, что могу рассчитывать на вас, но теперь я должен идти по делам.

Он предоставил хозяйке проводить его из дома.

Когда бусы зазвенели за спиной, он задумался, какие еще у него могли быть дела. И не мог ничего придумать. Может быть, для начала избавиться от своего смятения?

Он зашагал на север к улице Канопос, магистрали Александрии, протянувшейся с востока на запад. На эту улицу выходил фасад храма Святого Афанасия. Не найдя ничего лучшего, Василий решил последовать примеру многих египтян и в часы послеполуденной жары полежать в своей комнате.

Кто-то дернул его за рукав туники. Он резко развернулся, схватившись за рукоять меча. Как в любом большом городе, в Александрии было полно ловких воришек-щипачей. Но то был не вор, а девушка на два-три года старше служанки Зоис. Под румянами, должно быть, скрывалось хорошенькое лицо, но девушка была слишком худа.

– Пойдешь в постель со мной? – спросила она.

Аргирос готов был поклясться – это было все, что она знала по-гречески. Но нет, она знала кое-что еще и назвала цену:

– Двадцать фоллисов.

Крупная медная монета за объятия… Раньше магистр отвергал подобные предложения не раздумывая. Но сейчас его кровь еще бурлила от недавних мыслей – нет, от надежд, поправился он. И услышал собственный голос:

– Куда идти?

Лицо девушки просияло. Она действительно мила, по крайней мере, когда улыбается. Она привела его в комнатку, выходящую на переулок в двух кварталах от улицы Канопос, и закрыла дверь. Каморка была жаркая и душная, и в ней было темно как ночью. Без сомнения, в потрепанном соломенном тюфяке живут клопы. Девушка сняла рубашку через голову и легла в ожидании, когда он к ней присоединится. И он лег с ней.

Ее презрительная насмешка была видна даже во мраке. Он долго жил без женщины и потому разрядился почти сразу. Однако одного раза после длительного воздержания ему оказалось мало.

– Ты платить дважды, – предупредила девушка.

Она двигалась в такт с ним и поощряла его. У проституток свои хитрости, ему это известно, и все же он надеялся, что со второго раза доставил ей удовольствие. По крайней мере, сам он его получил.

Он заплатил ей серебряный милиаресий – намного больше, чем она просила. Может быть, хотя бы какое-то время она не будет такой уж тощей.

По дороге домой его тревожили угрызения совести. Надо же было прервать траур по жене таким грязным способом: с костлявой шлюхой в убогой трущобе. Но он не перестал скорбеть о Елене, никогда не перестанет. Он лишь подтвердил то, что и без того знал: как бы то ни было, он не создан для затворнической жизни.

А если так, тогда не лучше ли вернуться в мир чувственных наслаждений через прелюбодеяние, а не только через блуд? Задаваясь этим вопросом, он думал о Зоис, о том, какой манящей она ему казалась. Но ответа не знал.

С плохо скрываемой неприязнью Муамет Деканос наблюдал, как в зал заседаний гуськом входили старшины гильдий. Аргирос, сидевший за столом сбоку (он оставил место во главе стола Деканосу) был благодарен заместителю префекта уже за то, что тот пытался подавить свою антипатию.

Старшины даже не пытались. Они холодно и недружелюбно смотрели на двух ожидавших их господ, роме того, они с изумлением глазели на великолепие зала, в котором их принимали. Даже в своем парадном платье здесь они выглядели неуместно, точнее, выглядели теми, кем и были на самом деле, – рабочими во дворце.

– Светлые господа, – произнес Хесфмоис, склонив голову перед Аргиросом и Деканосом.

Сев за стол, он продолжил:

– Со мной пришли Гергеус, сын Тотситмиса, из гильдии бетонщиков, и Миизис, сын Сейаса, из гильдии каменотесов.

– Хорошо, благодарю, Хесфмоис, – сказал Деканос. – Разумеется, я имел дело со всеми вами, господа, – он процедил это слово сквозь зубы, – но Аргирос не знаком с вашими товарищами. Он прибыл из самого Константинополя, чтобы разрешить наши разногласия.

– Светлый господин, – пробормотали Гергеус и Миизис, занимая свои места.

Как и все александрийцы, которых встречал Аргирос, они мастерски делали вид, что упоминание столицы не производит на них никакого впечатления.

Миизис, решил магистр, держался лучше. Вожак каменотесов был приземистым, сильным человеком лет пятидесяти пяти. Нос его был когда-то сломан, а обветренную щеку пересекал шрам, но глаза этого здоровяка отличались обескураживающей проницательностью. Оценив Аргироса взглядом, он повернулся к Деканосу и осведомился:

– Как он собирается этого достичь, светлый господин, если мы знаем состояние дел и не видим никакого выхода?

Хотя его голос напоминал хриплый рык, он неплохо говорил по-гречески.

– Я предоставлю объяснить это самому магистру, – ответил Деканос.

– Спасибо, – сказал Аргирос, не обратив внимания на тон Деканоса, в котором сквозило: «Понятия не имею». – Иногда, господа, неведение бывает во благо. Обе стороны в этом анахорезисе, сказал бы я, так давно и упрямо придерживаются своих взглядов на ситуацию, что забыли о возможности иного видения. Возможно, я смогу предложить вам нечто новое, что устроит всех.

– Ах, – было все, что сказал Миизис.

Гергеус добавил:

– Возможно, я завтра проплыву по Нилу с начала до конца, но я не стал бы ручаться в этом.

Усмешка несколько смягчила язвительность его слов. Как и Хесфмоис, он был молод для главы гильдии, но этим их сходство исчерпывалось. Гергеус был высоким для египтянина и таким же тощим, как проститутка, с которой Аргирос делил ложе несколько дней назад.

– Мы собрались для совместного обсуждения, – заметил Хесфмоис. – А это уже нечто новое.

Мастер-плотник, по мнению Аргироса, в какой-то степени был его союзником хотя бы потому, что эта встреча поднимала его престиж среди товарищей. Но сейчас это не слишком волновало магистра. Воспоминание о том, как он нарушил добровольный обет целомудрия, еще одолевали его. Он стыдился не самого поступка, а безрассудства, с которым он поддался животному инстинкту.

Пока он витал в облаках, Гергеус что-то сказал. Магистр нахмурился и заставил себя вернуться к действительности.

– Простите, господин, я не расслышал.