Аргирос опустил трубу, сел и озадаченно почесал подбородок. Он не мог взять в толк, как можно смотреть на мир в уменьшенном виде, да еще перевернутом вверх ногами, и как это могло помочь чжурчженям победить римлян. С другой стороны, вероятно, он еще не полностью постиг волшебство Орды.

Что же, что еще он мог сделать из того, чего пока не пробовал? Сначала ему ничего не приходило в голову. Потом он вспомнил, что дважды смотрел в трубу через толстый конец. А если взглянуть через тонкий?

Он поднес трубу к глазу, прикрыв другой, чтобы не путаться, как раньше. На этот раз светлый круг во тьме оказался шире. Там, где внутри круга до того было четкое, хотя и уменьшенное и перевернутое вверх дном, изображение, теперь наблюдалась смутная и расплывчатая игра цветов и теней. Аргиросу показалось, что через стекло смотрит темный, туманный образ святого Павла.

Василий потер глаза. Орда знал, как работала проклятая штуковина; неужели римлянин глупее и даже не сможет последовать примеру варвара? Возможно хотя Аргирос не был готов сознаться в этом.

Он нацелил трубу на вершину высокого дуба за рекой и внимательно рассмотрел изображение. Нижняя часть его была небесно-голубой, а верхняя – зеленой.

С какого конца ни смотри, труба переворачивала картинку мира.

Но как сделать изображение четче? Вероятно, подумал Аргирос, Орда использовал заклинание для собственных глаз. Тогда римлянин обречен на поражение, хотя и нет нужды о том переживать. Что же еще можно предпринять?

Он вспомнил, что труба на самом деле состояла из двух труб. Чжурчженьский шаман, очевидно, преследовал этим какую-то цель; ведь легче было бы сделать одну целую трубу. С решительным возгласом Аргирос сократил длину прибора, насколько то было возможно.

Он снова уставился в трубу. Изображение стало еще хуже, чем раньше. Но римлянин не унывал: ведь кое-что удалось изменить. Вероятно, он слишком сократил длину прибора. Тогда Василий вытащил тонкую трубу наполовину.

– Помоги, Богородица!

Картинка по-прежнему оставалась туманной, но она стала яснее, так что уже можно было различить отдельные ветви и листья деревьев на той стороне реки казалось, они теперь так приблизились, что до них можно дотронуться рукой. Аргирос несколько сократил длину трубы, и картинка стала менее четкой. Затем он опять немного вытянул прибор.

Дальние листья выглядели, точно лезвия ножей, и изображение оставалось далеким от совершенства. Оно было слегка искажено, с одной стороны все казалось синим, а с другой – красным. Но Аргирос ухитрился пересчитать перья коноплянки, различить которую на фоне густой листвы невооруженным глазом он просто не смог бы.

Он с благоговением опустил трубу. Аристофан и Сенека писали, что круглый стеклянный кувшин с водой можно использовать как увеличительный прибор, но на близком расстоянии. Ни один из древних мудрецов не упоминал об увеличении далеко расположенных предметов.

Воспоминания о древних авторах-классиках натолкнули римлянина на другие мысли. Заполненный водой кувшин должен быть тонким по краям и толстым в середине, как и кристаллы Орды. Если так, можно проделывать любопытные опыты со светом, используя свойства прозрачных предметов, и без всякого участия заключенного в них духа огня.

Аргирос вздохнул с облегчением. Ведь он пришел в ужас, когда его молитвы не остановили Орду и шаман получил огонь с помощью кристалла. Но если тогда Василий молился о ниспровержении естественного закона, пусть даже пока непонятного, значит, неудача вполне объяснима. Бог творит чудеса только по просьбе святого, каковым римлянин отнюдь не являлся. Он так давно скитался по полям сражений, что не отказался бы даже от женщины-чжурчженки в кожаной одежде и с жирными волосами, пусть от нее и пахло прогорклым маслом.

Он сложил трубу и сунул ее в седельную суму. Теперь пора возвращаться в римскую армию. Римские ремесленники, разумеется, смогут воспроизвести изобретение, на которое наткнулся шаман кочевников.

– Христос, Богородица и все святые, какой же я дурак! – сокрушался Аргирос двумя днями позже.

Лошадь навострила уши от неожиданности. Он не обратил на это внимания и продолжал говорить вслух:

– Если глаза Аргуса позволят Текмаяию видеть врагов на расстоянии, они могут сослужить ту же службу для меня. Я один, и невесть сколько степняков рыщут по моему следу, а потому я должен видеть больше, чем Текманий.

По здравом размышлении Василий прекратил упрекать себя в глупости. Глаза Аргуса – нечто новое; как он мог сразу оценить всю их полезность? Проще со старыми и давно знакомыми вещами. Но сейчас новый прибор оказывался полезнее любых известных вещей.

Аргирос привязал лошадь к кусту у основания пологого склона и пешком поднялся на пригорок. Наверху он лег в траву на живот. Даже без глаз Аргуса вдали на фоне неба различался силуэт человека.

Теперь Василия уже не смущало, что мир в трубе выглядел перевернутым вверх ногами. Он осмотрел весь горизонт по кругу, особенно приглядываясь к местам, где замечалось какое-либо движение. Без трубы он бы решил, что надо удаляться от облака пыли, поднимавшегося на юге. С трубой же он смог разглядеть: пыль поднимали не всадники, а скот. Можно продолжать двигаться в том же направлении, избегая столкновения с кочевниками, чтобы догнать римскую армию, пока Текманий не вернул ее на заселенные земли к югу от Дуная.

Тоссук и Орда, конечно, знали, куда он направляется. Но степь столь обширна, и Аргирос не думал, что чжурчжени могли поймать его, выслав заставы по следу. Они могли напасть на его след, но это, theou thelontos – по воле Божьей – не должно случиться. Разумеется, нет, если его молитвы возымеют силу.

Прошло еще четыре дня, и он уверился, что Бог внял его мольбам. Он уже продвинулся на юг дальше линии, где его могли достать кочевники. И наткнулся на следы римлян – их оставили копыта подкованных лошадей.

– Не теряй бдительности, – произнес он вслух.

Аргирос заметил, что среди безмолвной и пустынной равнины часто разговаривает сам с собой вслух. Он напомнил себе слова Солона, обращенные к лидийскому царю Крезу: «Не называйте счастливым человека до его смерти»[9].

Из предосторожности Аргирос вновь воспользовался глазами Аргуса, вглядываясь назад, туда, откуда бежал.

Чжурчжени, как казалось из-за увеличительного эффекта трубы, были готовы вот-вот догнать его. Хотя он видел всадников вниз головами, суровая решительность, с которой они двигались, внушала страх. Пока чжурчжени еще не заметили его; они склонялись над гривами лошадей и присматривались к следам на земле. Если им удалось покрыть такое расстояние, скоро они должны его увидеть – и тогда начнется последняя стадия охоты.

Аргирос пришпорил бока лошади, но та была способна лишь на усталую, неторопливую рысь – и у степной лошадки есть свой предел выносливости.

Римлянин снова оглянулся. Теперь и без трубы он мог видеть своих преследователей. Они тоже его заметили. Их лошади, которым не пришлось скакать столько дней подряд, были свежее и двигались вперед галопом. Еще немного – и дистанция сократится до одного полета стрелы. Василий мог бы вывести из строя одного-двух кочевников, но их отряд многочислен.

Надежда улетучилась, когда впереди показалась другая группа всадников. Если впереди, как и сзади, тоже чжурчжени, никакое чудо не поможет спастись. Всадники второго отряда тоже заметили его и помчались вперед так же быстро, как и степняки за спиной. Интересно, кто же убьет его первым, подумал он, а пока вставил стрелу в краденый лук и по мере сил приготовился дать бой.

Всадники, скакавшие навстречу, поравнялись с ним первыми. Аргирос поднял лук, чтобы выстрелить в ближайшего из них, но отраженные от кольчуги солнечные блики помешали рассчитать дистанцию.

Кольчуга… В первую секунду он не оценил значения этого обстоятельства. Затем опустил лук и закричал что было мочи:

– Ко мне, римляне, ко мне! На помощь!

Удивленные встречные всадники приблизились, а потом мимо Аргироса устремились к чжурчженям. Он развернул свою усталую лошадь, чтобы помочь им. Оба отряда обменялись выстрелами из луков с большого расстояния. Как обычно, кочевники были лучшими лучниками, чем римляне, но последние превосходили степняков в числе. Две попытки кочевников атаковать были отбиты.

Аргирос издал ликующий возглас, когда помрачневшие чжурчжени поскакали прочь, еще продолжая стрелять через плечо по-парфянски. Тут его лошадь издала жалобное ржание и повалилась со стрелой в горле. Он не успел выскочить из седла. Своим весом животное придавило Василия к земле. Он сильно ударился головой. В глазах покраснело, а затем стало черным-черно.

Когда он пришел в себя, страшно болела голова; все тело превратилось в сплошной синяк. Тем не менее он испытывал облегчение оттого, что уже не был придавлен убитой лошадью. Он попробовал по очереди пошевелить конечностями. К счастью, руки и ноги слушались. Сжав зубы, он сел.

С полдюжины римских разведчиков заключили его в тесный кружок. Аргирос поднял голову и взглянул на товарищей: больно. Среди солдат были Бардан, Александр и Юстин из Тарса.

– Итак, ты обнаружил, что варвары тебе не по душе, – с улыбкой молвил Александр, когда Аргирос встретился с ним взглядом. Улыбка была неприветливой: так мог бы улыбаться сокол, готовый схватить полевую мышь.

– Боюсь, Василий, что за дезертирство тебе не будет прощения, – сказал Юстин. Его голос звучал печально; хотя и солдат, но он не был жестоким человеком. Но и мягкосердечным его назвать было нельзя. – За бегство к врагу предусмотрено только одно наказание.

Бардан, стоявший справа от Аргироса, ничего не сказал. Он просто ударил вернувшегося римлянина ногой по ребрам. Кто-то сзади – Аргирос не видел, кто именно, – нанес удар в спину.

Александр рассмеялся:

– За то, что ты сбежал от нас, ты получишь по заслугам.

И он тоже пнул Василия ногой.

Аргирос понял: они собираются забить его насмерть прямо на месте. Свернувшись калачиком и пытаясь прикрыть руками лицо и голову, он истошно крикнул:

– Доставьте меня к Гермониаку!

– С какой стати мы будем беспокоить генерал-лейтенанта, если можем сами с тобой разобраться? – усмехнулся Александр.

Аргирос вскрикнул, когда новый удар сапога угодил ему в бедро.

– Подождите, – сказал Юстин.

– А что? – впервые подал голос Бардан.

Однако его ноги были более красноречивы. Ни Бардан, ни Александр не могли простить Аргиросу, что он бросил их в патруле и подставил под подозрение в пособничестве его дезертирству.

– Потому что я ваш командир, и таков мой приказ! – бросил Юстин.

Но этого оказалось недостаточно; озлобление его подчиненных росло, судя по их лицам.

– Если Аргирос, – добавил Юстин, – так уж хочет видеть генерал-лейтенанта, мы должны ему позволить это. Помимо избиения Гермониак знает множество способов казни, и нрав у него крутой.

Разведчики задумались над его словами. Наконец Александр со смехом согласился:

– Ай, это верно. Гипостратиг – настоящий шершень, когда разозлится. Ладно, пусть он сам расправится с этим мерзавцем. Интересно, что он ему уготовит.

Аргиросу казалось, будто эти речи доносились откуда-то издалека. В них не было никакого смысла; единственным реальным ощущением оставалась только боль. В дополнение ко всему его взгромоздили поперек лошади, точно труп. К счастью, потом он почти не помнил своего путешествия до римского лагеря.

Лишь один раз он встрепенулся и закричал:

– Мои седельные сумки!

– Заткнись! – взревел Александр. – Твоего теперь ничего нет. Мы разделим их содержимое между собой, если ты украл у чжурчженей что-нибудь стоящее.

Аргирос вновь потерял сознание; Александр принял его вздох облегчения за сдавленный стон.

В следующий раз Аргирос пришел в сознание, когда перерезали путы на его запястьях и лодыжках и он рухнул на землю, точно мешок с зерном. Кто-то брызнул водой ему в лицо. Он застонал и открыл глаза. Все кружилось сильнее, чем в те минуты, когда он смотрел в подзорную трубу.

– Значит, ты просил, чтобы тебя привели ко мне, э?

Аргирос узнал голос Андрея Гермониака еще до того, как разглядел лицо генерал-лейтенанта.

– Отвечай его превосходительству, – потребовал Юстин из Тарса.

Александр шагнул вперед, собираясь опять нанести удар, но Гермониак жестом остановил его. На Аргироса вылили еще одно ведро воды.

Он умудрился отдать честь, соображая, не сломано ли его правое запястье.

– Я должен доложить об успехе, – выдавил он.

Его губа была разбита, но зубы, кажется, остались целы – прямой удар ногой в лицо пришелся по руке.

К изумлению разведчиков, генерал-лейтенант склонился над ним.

– Где оно? Что это? – спросил генерал. В нетерпении он схватил Аргироса за плечо, и тот поморщился.

– Прошу прощения, – добавил Гермониак и убрал руку – Аргирос не обратил внимания на последние слова; он сосредоточился на вопросах.

– Труба – в седельной суме, – наконец произнес он.

– Спасибо, Василий.

Гермониак выпрямился, и Александр озвучил то, что не терпелось высказать всем его товарищам:

– Господин, он же дезертир!

– Это вы так считали, – бросил генерал-лейтенант. – А сейчас немедленно вызови врача. Да, ты, солдат!

Александр исчез с чувством, близким к ужасу. Гермониак повернулся к остальным:

– Дезертирство было подстроено; конечно, вы должны были в него поверить, чтобы не могли ничего разболтать, если бы чжурчжени захватили вас в плен. Я и помыслить не мог, что для Аргироса вы окажетесь опаснее кочевников.

Когда генерал-лейтенант наклонился к сумке, двое разведчиков воспользовались моментом и ретировались. Остальные переглядывались, смотрели в землю или в небо – куда угодно, только не на того, кто когда-то был их командиром, а потом превратился в невинную жертву.

Некоторые не сдержали возгласа восхищения, когда Гермониак достал трубу: они тоже видели ее в руках Орды во время стычки между разведчиками перед сражением с чжурчженями. Юстин первым разгадал замысел:

– Вы отправили его, чтобы завладеть колдовством степняков!

– Да, – холодно ответил Гермониак и повернулся к Аргиросу. – Как можно заставить работать чары?

– Я не думаю, что это чары, господин. Дайте ее мне.

Василий взял трубу в левую руку и зажал ее в согнутой в локте правой руке – конечно, запястье было сломано. С трудом он вытащил тонкую трубу до необходимого предела. Бардан Филиппик осенил себя крестным знамением против сглаза, когда Аргирос поднял трубу к глазам.

Он внес дополнительные поправки и протянул трубу Гермониаку:

– Поднесите ее к глазу и направьте на того часового, господин.

Генерал-лейтенант выполнил то, что предложил Аргирос, и тихо произнес:

– Матерь Божья!

Аргирос не уловил его слов. Он прислушивался к желанным звукам шагов военного врача.

– Отличная работа, отличная, – повторял несколькими днями позже Иоанн Текманий, когда Аргирос прибыл с формальным докладом к генералу.

– Благодарю, ваша светлость, – ответил командир разведчиков.

Он сидел на складном стуле, предложенном Текманием: раненому разведчику еще трудно было стоять на ногах. Он с благодарностью угощался вином, хотя и не привык к тому, чтобы генерал самолично наливал ему.

– Хотел бы я, чтобы ты достал две таких трубы, – сказал Текманий. – Одну бы мы оставили здесь, а другую отправили в Константинополь в качестве образца для ремесленников, и они изготовили бы новые, – Он остановился в раздумье, а затем добавил: – В Константинополь. Скоро я возвращаюсь на наш берег реки. Уж если я обходился без твоих глаз Аргуса столько лет, продержусь и еще месяц.

Аргирос кивнул. Он принял бы такое же решение.

Генерал еще пребывал в раздумье.

– Удивляюсь, что именно варвар, а не цивилизованный человек сделал такой прибор.

Аргирос пожал плечами.

– Он открыл, что надлежащим образом отточенный кристалл способен породить огонь. Потом, должно быть, он заинтересовался, на что способны два выстроенных в линию кристалла.

– Полагаю, так, – рассеянно произнес Текманий. – Теперь это не имеет значения. У нас есть труба; теперь нам надо выяснить, что мы можем выгадать из этого. Не думаю, что первые люди, получившие огонь от Прометея – если верить мифам, – понимали все до конца.

– Конечно, господин, – согласился Аргирос.

Рассуждения такого рода увлекали его. Христианство обращено в будущее, к более совершенным временам, и, значит, прошлое – менее совершенно. Но понять это непросто. На памяти Василия ничего не менялось, как и во времена его отца и деда, если судить по их рассказам.

Мысли Текмания устремлялись в ином направлении.

– Остается вопрос, как быть с тобой.

– Господин? – спросил удивленный Аргарос.

– Конечно, я не могу оставить тебя здесь, в армии, это ясно, – сказал генерал, подняв бровь и констатируя очевидное. – Разве допустимо посылать тебя командовать людьми, которые избили тебя до полусмерти?

– Если подумать, вы правы, господин.

Разведчики будут бояться его. Ожидая мести с его стороны, они способны подстроить несчастный случай.

– Что тогда?

– Как я говорил, ты сделал отличную работу, выудив секрет чжурчженей. Дело в том, что Георгий Лаканодракон – двоюродный брат моей жены.

– Магистр официорий[10], господин?

Это был один из самых важных постов в империи, один из немногих, дававших право докладывать непосредственно императору.

– Да. Помимо прочего, он управляет корпусом магистров[11]. А что, если ты доставишь свою драгоценную трубу в Константинополь вместе с рекомендательным письмом?

Вначале Аргирос уловил только одно слово: «Константинополь». Этого уже было достаточно. Как любой гражданин империи, он был наслышан о чудесах и богатствах столицы. Теперь он сам все это увидит!

Потом до него дошли и остальные слова Текмания. Магистры – это элитные имперские агенты, следователи, а иногда и шпионы. Они служили под личным контролем магистра официорий – он единственный стоял между магистрами и императором, наместником Бога на земле. Аргирос мечтал о такой должности, но только мечтал.

– Да, господин! Благодарю, господин! – воскликнул он.

– Я знал, что это тебе понравится, – с улыбкой сказал Текманий. – Знаешь ли, это дело подойдет для тебя больше, чем для меня; ты заслужил свой шанс. Теперь только от тебя зависит, как добиться успеха.

– Да, господин, – повторил слегка смущенный Аргирос.

Генерал улыбнулся еще шире.

– Отдохни еще пару дней и восстанови силы. Затем я отправлю тебя с трубой на Дунай под хорошей охраной, чтобы ничего не случилось по дороге. Там ты сможешь нанять судно и спуститься в Томы[12] на Понте Евксинском, а потом на морском судне добраться до столицы. Это быстрее и безопаснее сухопутного пути.

Улыбка смотрелась непривычно на обыкновенно мрачном лице Аргироса, но он не мог сдержать ее, вынырнув из палатки Текмания. Уже на улице он обратил взор к небесам, чтобы поблагодарить Бога за свое счастье.

Бледная, крапчатая луна в первой четверти привлекла его внимание. Он не знал, как она выглядела в глазах Аргуса. Сегодня, если не забудет, он посмотрит. Что тут сказать? Это должно быть интересно.