– Ну и слава Богу! – воскликнул Аргирос. Обычно он был молчалив и даже суров, но последняя новость его так обрадовала, что он не сдержался. – Во сколько вы оцениваете каждый кувшин?

– В две номисмы, – ответил Прискос. – Имейте в виду, что это не кипрское. От двух кувшинов чудо-вина ваши парни оказались бы под столом, да и потом были бы не в самом лучшем состоянии.

– Я прекрасно знаю, уверяю вас. – Магистр с содроганием вспомнил, как он себя чувствовал накануне. Но именно крепость зелья привлекала его. – Я дам вам три золотых за кувшин сверх того, что уже заплатил, если смогу выкупить весь ваш запас.

– Ладно, при двух условиях, – быстро ответил Прискос.

Аргиросу нравилась сметливость молодого человека.

– Каких?

– Во-первых, я должен получить деньги в Священной палате. Во-вторых, разрешите мне оставить полдюжины кувшинов для себя и моих друзей. При таком большом количестве для вас это ничего не значит.

– Что касается первого – само собой разумеется. Что до второго… оставьте себе три. Вы сможете сварить потом еще.

– В этом я свободен, верно? Хорошо, выходит, мы заключили сделку.

И они ударили по рукам.

Караван пробирался сквозь горы к городу Дарьялу, столице королевства аланов. Даже во второй половине лета на некоторых пиках Кавказа белел снег. Эти горы столь же грандиозны, как и Альпы, которые до сего путешествия были самой величественной горной цепью, какую видел Василий Аргирос.

– Хорошо жить в большом городе, а? – спросил один из охранников каравана, местный, в кожаном с костяными накладками плаще до колен и маленьким клепаным щитом. Его греческий был убог; Аргирос не сомневался, что солдат вряд ли выбирался когда-либо дальше пары долин, ближайших к его родному селению. Никто из бывалых путешественников не назвал бы Дарьял большим городом.

Во многих отношениях, размышлял магистр по мере приближения каравана к городским стенам, Кавказ оставался на задворках истории. Дарьял был тому примером. Римляне выстроили крепость много веков тому назад, дабы удерживать кочевников подальше в степи. Когда империя слабела, грузины защищали Дарьял самостоятельно, иногда поддерживаемые персидским золотом. Аланы, нынешние хозяева окрестностей, тоже когда-то были кочевниками. Потерпев поражение в степи, они были вынуждены бежать в горы. Аланы играли на противоречиях между Римом и Персией, но оставались заинтересованными в безопасности перевала вблизи Дарьяла.

Во всяком случае, так было до Гоария. Ни император, ни царь царей не могли доверять ему. Тревожило то, что правитель аланов был и удачлив, и непредсказуем. Это удваивало возможный ущерб.

Стражи у ворот по одному проверяли торговцев каравана. Дошла очередь и до Аргироса с его вереницей вьючных лошадей, и он вынужденно прервал свои раздумья.

– Чем торгуешь? – спросил младший офицер на дурном персидском.

Языки империй, как и их деньги, были в широком употреблении по всему Кавказу, в отличие от десятков трудных и непонятных местных наречий.

Аргирос говорил по-персидски лучше аланского солдата.

– Вином, отличным вином из Константинополя, – ответил магистр и махнул на привязанные к спинам лошадей сосуды.

– Вино, говоришь? – Белые зубы блеснули под спутанными усами офицера. – Дай попробовать и оценить, насколько оно хорошее.

Магистр с сожалением развел руками.

– Благородный господин, как ни прискорбно, но это невозможно, – сказал он, используя цветистые фразы, которые так легко подобрать в персидском языке. – Я намерен предложить это вино вашему могущественному царю и не могу даже частично лишить его такого удовольствия.

Заметив, как помрачнел страж, он добавил:

– Вот серебряный дирхем. Пусть он утолит вашу жажду.

Улыбка вновь озарила лицо стражника, когда тот опустил в кошель персидскую монету. Он взмахнул рукой и пропустил Аргироса в Дарьял.

Один из спутников магистра, сероглазый человек по имени Корипп, подошел и пробормотал:

– Хорошо, что он не распробовал содержимое горшков.

Корипп говорил на гортанном африканском диалекте латыни, который на Кавказе вряд ли кто-либо понимал; даже Аргирос с трудом разбирал его. Василий коротко ответил:

– Да.

Сосуды выглядели как винные, но не во всех было вино и даже чудо-вино. Равным образом пара десятков людей, сопровождавших магистра из Константинополя, выглядели купцами, хотя вовсе не обязательно, что они таковыми были.

Лошади медленно вышагивали по узким и извилистым улочкам Дарьяла. Мальчишки, как и всюду, глазели на них и указывали пальцами. Некоторые зазывали в постоялые дворы. После кратких препирательств Аргирос последовал за одним из мальчишек. По описаниям последнего, заведение его хозяина бог использовал в качестве модели при сотворении рая.

Магистр из осторожности не поинтересовался, какого бога имел в виду мальчик. В Дарьяле были и христианские церкви с характерными для Кавказа коническими куполами, и храмы огнепоклонников, посвященные доброму богу Ормузду, которому служил персидский пророк Заратуштра. Церкви и храмы огнепоклонников имели толстые стены и напоминали крепости; вокруг многих расхаживали вооруженные стражники. Нигде, кроме этой страны, за которую боролись две империи, не существовало подобного баланса вероучений; и нигде не наблюдалось столь острого соперничества. Гоарий был христианином (по крайней мере, так в последний раз слышал Аргирос), но на это не стоило слишком рассчитывать.

Местные грузины и их аланские покорители заполняли улицы, обычно сторонясь друг друга. Их отличали языки и одежда. Аргирос считал, что сам черт не выучит грузинский язык, но аланский был отдаленно родствен персидскому. Местные жители в большинстве носили льняные или шерстяные одежды длиной до щиколоток, но некоторые аланы до сих пор придерживались кожи и мехов, в каких ходили их степные предки. Они по-прежнему отращивали волосы и завязывали их в сальные пучки.

На рыночной площади встречались и настоящие кочевники, например киргизы с раскосыми глазами. Они беспокойно озирались, будто неуютно чувствуя себя в этом окружении. По красивому оружию и золотым украшениям на седлах можно было судить о высоком положении киргизов в племени. Аргирос предпочел бы не сталкиваться с ними. Это был лишний повод для тревоги, а их у него и так хватало.

Постоялый двор Супсы оказался более чем подходящим. Конюх свое дело знал, а в комнате хватило места, чтобы сложить кувшины. Аргирос, который по долгому опыту сбрасывал со счетов девять десятых посулов хозяев подобных заведений, остался вполне доволен. Он старательно не показал этого, долго и упорно торгуясь с Супсой. Если у Аргироса больше денег, чем у обычного торговца, это его дело, и больше ничье.

Из груды подушек в комнате получилась странная, но на удивление удобная постель. Конечно, засахаренные в меду фрукты – непривычный завтрак, но и это было неплохо. Облизывая пальцы, магистр шел к дворцу Гоария, безликому каменному зданию, больше похожему на крепость, чем на резиденцию правителя.

Один из слуг царя встретил магистра с таким высокомерием, которому позавидовал бы великий камергер римского императора.

– Его высочество предпочитает местные вина, – заявил управляющий, – и он вряд ли станет пробовать ваш товар.

За этими словами Аргирос распознал заговор взяточников. Сам он был не против заплатить за то, чтобы Гоарий его принял; ведь магистр не рисковал собственными деньгами. Но ему хотелось сбить спесь с этого малого. Он принес с собой кувшин чудо-вина.

– Может быть, вы убедитесь, что качество товара соответствует вкусам вашего владыки, – предложил он, похлопывая по кувшину.

– Ну, если только из уважения к вашей учтивости, – скрепя сердце изрек управляющий.

По его приказу младший слуга подал чарку. Аргирос откупорил кувшин и наполнил кубок, а затем в молчании проследил, как его оппонент выпил вино залпом, покраснел и окосел. Однако он быстро оправился и, снова протянув кубок, изрек:

– Должно быть, я ошибался. Прошу, налейте еще, чтобы я мог в том убедиться.

Парадный зал Гоария оказался узким, темным и холодным. Просители продвигались к высокому царскому трону. Магистр терпеливо ждал своей очереди и тем временем присматривался к другим соискателям расположения царя.

Зрелище магистру было не по душе. Прежде всего здесь присутствовали знатные киргизы, которых он видел на рынке. Во-вторых, своей очереди обратиться к Гоарию ожидал лишь один христианский священник, очевидно местный, зато впереди магистра восседала целая делегация служителей Ормузда в огненно-ярких одеяниях. Он слышал, как они переговаривались между собой, и их персидский звучал слишком чисто для уроженцев Кавказа.

Продвинувшись вперед, он пригляделся к царю аланов. Гоарий оказался моложе, чем полагал Василий. На удлиненном, довольно бледном лице царя возле рта пролегли резкие складки, скрываемые густой бородой. Его черные глаза горели; и у него был вид человека, знавшего нечто такое, чего не знали другие. Так ли это или нет, Аргирос не мог сказать с уверенностью.

Гоарий уделил время киргизам, а потом еще дольше беседовал с персидскими священнослужителями. Урчание в желудке уже напомнило Аргиросу о часе обеда, когда наконец управляющий представил его царю. Магистр опустился на колено и склонил голову; пасть ниц он мог бы разве только перед императором ромеев или царем царей.

Слуга обратился к Гоарию по-грузински. Царь кратко ответил на том же языке, а потом заговорил с Аргиросом по-персидски:

– У тебя, как сообщил мне Цхинвали, есть замечательное новое питье, которым я могу насладиться. Это правда?

– Правда, ваше величество, – ответил Василий тоже по-персидски и передал кувшин управляющему. – Примите это как дар, дабы оценить продукт.

Темные глаза сосредоточились на Аргиросе.

– Благодарю. Должно быть, ты очень самоуверен, раз так щедр.

Гоарий по-прежнему говорил на персидском. Аргирос слышал, что царь владел и греческим, так что здесь могло скрываться искусное оскорбление. Но магистр не выказал досады и смиренно ждал, пока царь, как до того его слуга, наполнит кубок. В отличие от Цхинвали Гоарий пил из серебра.

Царь попробовал напиток. Глаза его слегка расширились, он издал гортанный звук, но выдержал первую пробу зелья стойко не в пример другим, кого до сих пор видел Аргирос.

– Во имя солнца! – воскликнул Гоарий, и этот возглас странно прозвучал из уст почитателя Христа. Царь выпил еще и облизал губы. Вдруг он резко перешел на греческий: – Это нечто новое и замечательное. Сколько кувшинов у тебя есть на продажу и по какой цене?

– У меня несколько сот кувшинов, ваше величество. – Аргирос тоже перешел на греческий. – Боюсь, они не могут обойтись дешево: не только приготовление напитка сложно и длительно, но, помимо того, мне дорого обошлось доставить его. Мои хозяева в Константинополе сдерут с меня шкуру, если я продам его дешевле, чем по двадцать номисм за кувшин.

Магистр ожидал, что последует торг, или же царь предоставит заключение сделки Цхинвали или другому дворцовому чиновнику. Василий рад был получить и половину заявленной цены. Но аланский царь просто ответил:

– Согласен.

Несмотря на приверженность дисциплине, Аргирос выпалил:

– Ваше величество?

В голову пришла смутная мысль о том, что в истории империи это могла быть первая профинансированная правительством прибыльная операция. Магистр никогда не слышал о какой-либо другой, в этом он не сомневался.

Гоарий выпил еще.

– Я сказал, что согласен. За редкость и качество стоит заплатить, будь то вино, женщина или… – Голос царя прервался, но глаза осветились, и взор его как будто вдруг стал яснее и острее. – Сегодня вечером назначен пир – и я рад пригласить тебя. Может быть, для удовольствия гостей ты согласишься принести десять кувшинов своего напитка.

– Разумеется, ваше величество.

Аргирос рассчитывал, что чудо-вино сделает его популярным при дворе, но не ожидал столь молниеносного успеха. Он сожалел, что приходилось разыгрывать роль. Всякий промах мог быть разоблачен, и потому он сказал:

– Ах, ваше величество…

Он надеялся, что пауза будет истолкована как проявление скромности.

– Тебе заплатят по прибытии, уверяю, – сухо сказал Гоарий и добавил: – Если найдешь подругу, можешь прийти на пир с нею. Мы не запираем наших женщин в домах – докучливый обычай, какому следуют в Константинополе.

– Вы так щедры, ваше величество.

Аргирос раскланялся и вышел. Прием прошел лучше, чем он мог надеяться. И все же он не понимал, почему так нервничает.

Для пира магистр достал лучшее платье, которое взял с собой в поездку. В Константинополе у него остались и более красивые одеяния, в том числе роскошный наряд из парчи цвета морской волны, щедро расшитый шелком. Но для торговца средней руки это было бы слишком. Костюм из коричневой шерсти подходил куда лучше.

Молва о чудо-вине, должно быть, распространялась стремительно; дрожащие руки помогали Аргиросу сгрузить кувшины с вьючных лошадей. Чересчур жадные руки…

– Эй, отойди! – крикнул слуге магистр. – Ваш царь просил меня принести десять кувшинов. Если моя голова окажется на стене за обман, я знаю, кто за мной последует.

Этого оказалось достаточно, чтобы отпугнуть парня: все же люди Гоария боялись своего царя.

В пиршественном зале заливались рога, флейты и барабаны. Музыка звучала живо, но в излюбленном в Персии и на Востоке миноре. Аргирос много раз слышал ее, но так и не пристрастился к ней.

Слуги еще не накрыли столов. Гости и их спутницы переговаривались, держа в руках кубки. Когда церемониймейстер объявил имя Аргироса и прочие слуги внесли в зал кувшины с чудо-вином, царь Гоарий трижды хлопнул в ладоши, и сразу стало тихо.

– Это поставщик новой и крепкой отрады, – объявил царь, – за какую ничего не жалко!

Он говорил на персидском. Тем временем Аргирос уже понял, что в том не было оскорбления, поскольку местные придворные лучше знали этот язык, чем греческий. Гоарий дал знак Аргиросу подойти.

– Получи обещанную плату.

Аргирос проталкивался сквозь толпу. Он без труда видел царя: они оба были выше многих в зале. За спиной магистр уже слышал возгласы изумления со стороны гостей, распробовавших чудо-вино.

– Двести номисм, – сказал царь и бросил кожаный кошель над головами остававшихся между ним и Аргиросом двух гостей.

– Благодарю, ваше величество, – сказал магистр и поклонился, теперь уже оказавшись лицом к лицу с Гоарием.

– Пустяк, – небрежно махнул рукой царь. Рядом с ним стояла женщина. Раньше Аргирос не мог рассмотреть ее, поскольку ее макушка едва возвышалась над плечом Гоария. Густые черные волосы ниспадали волнами. На смелом смуглом лице лукаво блестели темные глаза. Она задорно и вызывающе улыбнулась магистру.

– Мирран, это Аргирос, виноторговец, о котором я тебе говорил, – сказал Гоарий.

У магистра похолодело в груди, когда он узнал ее. Василий застыл в ожидании, что персиянка его выдаст.

Она снова повернулась к нему с насмешливым видом.

– Я слыхала о нем, – произнесла она на греческом с гортанным акцентом своего родного языка. – Ах, он знаменит тем, что поставляет разные новинки.

После этого она обратилась к Гоарию:

– За какое чудо вы так щедро вознаградили его?

– За вино, выдавленное не иначе как самой молнией, – ответил царь аланов. – Дорогая, ты должна попробовать.

Он обнял Мирран за талию, она прижалась к нему, и оба не спеша направились к столу, на который слуги выставили чудо-вино.

Аргирос смотрел вслед этой паре. Он держал себя в руках, стараясь не выдать своего смущения, и машинально почесал затылок. Мирран стала любовницей Гоария и обрела влияние на него. В этом магистр не сомневался. Несомненно, Мирран способна увлечь даже мраморную статую, если то статуя мужчины.

Тогда почему же она оставила Аргироса на свободе? В голову пришел единственный ответ: она могла расправиться с ним в любой подходящий для нее момент. Но все же это опрометчиво с ее стороны. Мирран достаточно опытна в интригах, чтобы понимать: чем дольше даешь волю сопернику, тем опаснее он становится. Она не должна упустить отличный шанс избавиться от него.

Василий еле заметно пожал плечами. Если Мирран позволила себе подобный промах, она обязательно извлечет из этого максимальную выгоду.

Вскоре слуги принялись расставлять столы и стулья. Гоарий, по-прежнему вместе с Мирран, сел за головным столом. Тем самым царь подал гостям сигнал рассаживаться. Все заняли свои места, кроме киргизов, которые никак не могли оторваться от чудо-вина. Один из них был уже почти без сознания; и двое товарищей были вынуждены его поддерживать. Старшим распорядителям пришлось убеждать кочевников сесть. Наконец те неохотно уселись за стол напротив Гоария.

Аргирос думал, что повара на кухне, должно быть, уже рвали на себе волосы от нетерпения, когда же начнется ужин. Они быстро наверстали потерянное время. Постанывая под тяжелой ношей, прислужники несли блюда с жареными козлятами, ягнятами и гусями. Другие доставили бочонки с горохом и луком, зала наполнилась ароматом свежеиспеченного хлеба.

Остатки чудо-вина, видимо, сохранили для стола Гоария, а менее знатные довольствовались сладкими кавказскими винами из подвалов аланского царя. Аргирос пил умеренно. Он не спускал глаз с Мирран, пытаясь разгадать затеянную ею игру.

Никто из сидевших рядом не самых знатных аланов и богатых горожан не нашел пристальные взгляды Аргироса предосудительными. Как ни желанна Мирран, не она привлекала всеобщее внимание. Зато киргизы устроили свой спектакль.

Аргирос знал, что степные кочевники испытывали нужду и, дабы наверстать упущенное, при возможности были готовы объесться. Читая об описанных Гомером циклопических пирах, магистр иногда полагал, что герои Троянской войны отличались той же слабостью. Возможно, как и предки аланов, когда они еще были степным народом. Однако нынешнее поколение утратило эти качества. Его представители с изумлением наблюдали за тем, как ели, ели и ели киргизы.

Заодно кочевники и пили, глотая чудо-вино, точно подкисшее кобылье молоко. Тот, что опьянел еще перед пиром, тихо сполз со стула прямо под стол. Скоро его примеру последовал и второй. Остальные просто буйствовали. Они колотили по столу кулаками, защищая свою точку зрения на что-либо, и кричали все громче и громче, а потом принялись распевать песни на родном языке. Аргирос узнал несколько слов, как и некоторые из присутствовавших в зале. Песня была воинственная.

Слуги убрали широкие тарелки, но не тронули блюда перед громко возмутившимися киргизами. Гоарий встал и поднял вверх руки. Установилась тишина. Наконец киргизы заметили, что кричат они одни. Тогда они тоже притихли и прислушались, что же скажет царь.

– Спасибо, друзья, что разделили со мной праздник, – начал царь по-персидски. Он выждал, пока его слова переведут тем, кто не знал языка, а затем добавил: – Я знаю, что привыкшим к роскоши Константинополя или Ктесифона пир не покажется таким уж богатым, но при наших скромных возможностях мы постарались.

Аргирос вновь почесал затылок. Скромность и самоуничижение – этого от царя аланов он не ожидал. Гоарий продолжал:

– Так или иначе, мы многому научились у римлян и персов. Из всех народов под солнцем, – царь взглянул на Мирран, упоенно ему улыбавшуюся (если Гоарий попал в объятия Ормузда, Аргирос был уверен, что перед тем царь оказался в объятиях красноречивой защитницы этого Бога), – они самые сильные и разумные. И это не случайно, потому что оба качества взаимосвязаны.

Царь остановился. Придворные зааплодировали. Знатные киргизы, пока пребывавшие в сознании, неимоверно скучали. Аргирос им сочувствовал. Если у Гоария и было что-то на уме, он не спешил раскрывать карты.

Так думал магистр, пока царь вдруг не перешел на державное «мы».

– Хоть наше государство сейчас невелико, мы не считаем себя менее разумными, чем император и царь царей.

«Обоим упомянутым правителям, по крайней мере, хватало здравого смысла не хвастать своим умом», – про себя едко заметил Аргирос.

И все-таки в речах Гоария была своя логика, хотя и извращенная.

– Мы достаточно проницательны и видим, что наша сила в нашем здравомыслии и способности оценить выгоды политики, до того не опробованной. В один прекрасный день, возможно, богатые и славные ныне в столицах империй будут иметь повод завидовать нам, как сейчас мы завидуем им.

Придворные зааплодировали снова. Похоже, они понимали, о чем толковал их царь. Аргирос счел, что бедняги, вероятно, уже много раз выслушивали подобные рассуждения. Он слышал о жестокости Гоария, и царь подтверждал свою репутацию.

Двое киргизских послов тоже бурно приветствовали аланского правителя, а может быть, и его деяния. Остальные кочевники уже погрузились в пьяную дремоту. Аргирос им позавидовал.

Гоарий был убежден, что его речь стала апогеем вечера, поскольку после нее гостей уже не развлекали ни певцы, ни танцоры, ни акробаты. Вместо того царь взмахнул рукой в сторону выхода, подавая знак, что пиршество завершалось.

Как и в Константинополе, обычай требовал от уходящих гостей выразить благодарность щедрому хозяину. Вздыхая тайком, Аргирос присоединился к веренице гостей. Ему хотелось завоевать расположение Гоария, но не иметь с ним дела непосредственно.

Однако Гоарий восторженно выразил признательность магистру.

– Мы у вас в долгу. Благодаря вам и вашему чудо-вину пир удался на славу.

Царь говорил по-гречески, чтобы название нового напитка не прозвучало странно посреди персидской фразы. Один из киргизов понимал государственный язык Римской империи и даже немного говорил на нем. Аргирос не успел ответить царю, как кочевник ткнул магистра в бок.

– Ты это питье сделал, а? Хорошо. Откуда ты?

– Из Константинополя, – ответил Василий. Острый палец кочевника отвлек Аргироса от царя, которому следовало ответить по этикету.

– Ах, столица.

Пьяному кочевнику не было дела до этикета, если его вообще когда-либо заботили такие тонкости.

– Ты и я, может быть, в один чудесный день увидимся в Константинополе скоро, а?

– У кого не возникало такого желания? – Голос Гоария звучал вкрадчиво, но глаза сверкали.

Аргирос поклонился государю.

– Служить вам – честь для меня, ваше величество. – Он повернулся к Мирран. – И госпоже.

Вероятно, такая прямота могла заставить ее сорваться, и магистр понимал, насколько это опасно.

Разумеется, она полностью владела собой. С достоинством королевы она протянула Василию изящную руку. Его возмущало, что приходилось плясать под дудку Мирран, но иного выбора не было.

– Мой государь все сказал за меня, – произнесла она.

Магистр пролепетал учтивый ответ и, раскланиваясь, исчез с глаз царя. Выйдя из замка, он нанял мальчика-факельщика, чтобы не заблудиться по дороге к постоялому двору. Мальчик-грузин понимал персидский, если говорили медленно и сопровождали слова выразительными жестами.

– Остановись на минуту и подними факел, – велел Аргирос, когда они свернули за угол и дворец скрылся из вида.

Мальчик подчинился. Аргирос развернул клочок пергамента, который ему сунула Мирран. Держа его близко к лицу при тусклом и мерцающем свете, Василий прочел: «Жди меня завтра один у зеленного рынка, иначе я скажу Гоарию, кто ты такой».

«Никаких хитростей и уверток», – подумал магистр и убрал записку в карман на поясе.

Но это не значило, что Мирран не добьется своего. Как правило, ей это удавалось.

– Вы пойдете на свидание с ней? – Корипп, услышав новость от Аргироса, проникся явным недоверием. – Что делать нам, если она расправится с вами? Вы же не станете утверждать, что она озабочена вашим благополучием.

– Сомневаюсь, – признал Аргирос. Он пытался быть рассудительным, но ему претила открытая прямота товарища. Он попробовал высказать свои доводы: – Если бы она хотела уничтожить меня, она бы уже сделала это вчера вечером без всякой канители. Судя по всему, она водит Гоария вокруг пальца.

Корипп фыркнул.

– Это безумие, вот что я скажу.

– Быть разоблаченным перед Гоарием – еще хуже. Я знаю: Мирран не будет угрожать без причины.

Корипп издал глубокий стон: его слова не убедили магистра. Тем не менее Аргирос руководил константинопольской делегацией, так что североафриканцу оставалось только роптать.

Магистр попытался вывести Кориппа из мрачного настроения. Он обвел рукой комнату гостиницы и указал на три печи для варки чудо-вина, которые запустил Корипп со своей командой.

– Ты зря так волнуешься, дружище. Если даже со мной что-нибудь случится, вы сможете заняться производством чудо-вина и разбогатеть здесь.

Корипп вернулся к своему резкому родному диалекту:

– В этом забытом Богом городишке? Кому это понравится?

«Он прав», – думал Аргирос.

И все же магистр благосклонным взглядом взирал на Дарьял по дороге к зеленному рынку. Если ему удастся остаться живым после свидания с Мирран, быть может, они смогут сотрудничать. Вряд ли Гоарий обрадовался бы тому, что его любовница устроила тайное свидание с другим мужчиной. И магистра привлекала перспектива посостязаться с лучшим умом в Персии. К собственному смущению, Аргирос не однажды убеждался в выдающихся способностях Мирран.

Тому, кто привык к изобилию Константинополя, овощной базар Дарьяла показался бы маленьким и нищим. Должно быть, городские надсмотрщики конфисковывали половину выставляемого на продажу товара. Аргирос купил гроздь винограда и стал ждать, когда на тесной площади появится Мирран.

Он не знал, чего от нее ожидать. У Гоария она была наряжена в расшитое платье знатной дамы с браслетами и блестящим золотым ожерельем. Но магистр видывал ее и в тонком одеянии танцовщицы, а однажды она искусно переоделась старухой.

Аргирос почти разочаровался, узнав ее с первого взгляда. На ней было чисто-белое льняное платье, подходящее для жены торговца средней руки, но выглядела она в нем, как королева. Медный обруч поддерживал волосы, и больше – никаких украшений. Заметив Аргироса, она помахала рукой и подошла, точно приветствуя старого друга.

– Ты явился с новой игрушкой, Василий? – спросила Мирран живым, поддразнивающим тоном, как, должно быть, обратилась бы кошка к попавшейся в когти птице. – Разве есть лучший способ расположить к себе мужчину, чем напоить его; тем более что он пьянеет быстрее, чем замечает это?

Если кто и понимал, зачем Аргирос привез чудо-вино, то это была она.

– Я не собираюсь ставить весь город на уши, как было с твоими листовками в Дарасе.

– Ты отомстил мне тем же в Константинополе.

Она сокрушенно покачала головой и положила ладонь на руку Василия, но он отстранился.

– Довольно пустой лести, – резко ответил магистр. – Выкладывай свои планы; тогда я смогу вычислить, в чем западня.

– Будь осторожнее со мною, – предупредила она, продолжая улыбаться. – Доброму богу Ормузду известно, как отстала Алания, но палач Гоария, я уверена, смог бы заработать на жизнь в Ктесифоне. В определенном смысле он признает только самое лучшее.

– Могу представить.

– О, думай, что хочешь, – с нетерпением заметила Мирран. – Я служу царю царей не хуже, чем ты своему автократору. Если в этом деле помогает мое тело, пусть так, и нечего рассуждать.

Она сделала небольшую паузу.

– Нет, я беру свои слова обратно. Я б сказала, Василий, что Гоарий вовсе не тот, кого бы я выбрала по своей воле, а к тебе это не относится.

Еще после тех ночей в Дарасе Василий задумывался, была ли тогда ее страсть настоящей или притворной ради продолжения бесконечной борьбы Персии с Римской империей. Но и сейчас он сомневался; в своих интересах Мирран могла сказать что угодно. Обуреваемый подозрительным любопытством и досадой, магистр ответил:

– Говори что хочешь. Гоарий пляшет под твою дудку, будь то в постели или нет.

Смех Мирран резал слух.

– Было б так, я бы не беседовала с тобой сейчас – тебя бы убили в момент, когда Цхинвали объявил твое имя. Но ты мне нужен живым.

Впервые Аргирос подумал, что она говорит правду, хотя бы частично. Она давно бы разоблачила его, если бы полностью держала в руках царя аланов. Но доверять ей – значило пойти против интуиции и очевидных фактов.

– Если Гоарий себе на уме, судя по твоим словам, тогда почему он отвернулся от истинного Бога Иисуса Христа и бросился в объятия вашего ложного Ормузда? Что это, если не твоих рук дело?

– Я считаю мою веру такой же истинной, как ты – свою, – едко ответила Мирран. – Что до Гоария, он сам себе на уме, и у него есть свое божество – он поклоняется только себе. Он говорит только то, что отвечает его текущим нуждам. Я поняла это слишком поздно, вот почему мне нужна твоя помощь.

– Вот мы и подошли к делу, – заметил Аргирос.

Мирран кивнула:

– Верно. Видишь ли, он намеревается открыть Дарьяльский проход киргизам и всем кочевым племенам, какие пожелают к ним присоединиться. Его армия тоже пойдет с ними; он считает, что станет во главе всего войска. – Она вздохнула с непритворным сожалением. – Подумать только, чего мне стоило добыть эти сведения, и всё оказалось бесполезно.

Аргирос поразился: в жизнь воплощались худшие ожидания Георгия Лаканодракона.

– Почему тебя не устраивает, чтобы кочевники опустошили римские провинции? – спросил магистр.

– Я уже говорила – если бы только это, ты бы давно погиб. Но у Гоария и степняков широкие планы. Они хотят вторгнуться и в Персию. Гоарий вообразил себя Искандером.

Аргирос нахмурился, но спустя пару секунд вспомнил, что так персы именовали Александра. За шестнадцать веков после Александра Великого многие пытались овладеть и Востоком, и Западом, но никто так и не добился успеха.