Но в любой момент от него могло потребоваться полное бодрствование, и надлежит использовать ресурсы тела для поддержания разумной готовности к усилию. Ферникс включил лампу на треть мощности, потом выключил и остался в кресле пилота.
      В своем положении он мало что мог оценить. Его пленители не показали технологических умений (кроме расточительного использования металла), которые нельзя было бы воспроизвести на Родине, и не пытались причинить ему вреда. Следовательно, это цивилизованные существа, и резонно предположить культурный уровень, допускающий общение.
      На панели замигал огонек, показывая небольшой уровень радиации. Как и предполагал Ферникс, его изучали. Значит, эта раса действительно умеет действовать приборами через металл. Это Мало что доказывало: раса, развившаяся в богатом металлом мире, естественно, развивала науку не в том направлении, что в лесах Родины. Другое - не значит лучшее.
      Волнующая мысль: на другой планете от питающих деревьев возник народ, чтобы завоевать космос.
      А за этой мыслью возникла следующая, больше похожая на сон, в которой его народ перелетал невообразимые расстояния между звездами и осваивал эту далекую систему, встречая и преодолевая трудности миров, совершенно не похожих на родной мир, развивая новую науку, чтобы удержаться на этих участках вселенной.
      Не зашоренный разум способен оценить неизвестное, никогда не предполагавшееся, и приспособиться к новым способам выживания.
      Он прибыл сюда из-за несчастного случая, и разве не мог его народ совершить переход сюда, пока он полз по космосу в свободном падении? Идея использовать Трансформацию для многих лет и миль космического полета муссировалась достаточно часто.
      Он очнулся от грезы из-за визжащего шипения за пределами капсулы.
      Снаружи. Его тюрьму наполняли атмосферой.
 
      Химик Меган Райан первая выругала Мусада за идиотское обращение с инопланетным кораблем. Одетая в скафандр и готовая к осмотру корпуса, она услышала, как кто-то спросил по внутренней связи:
      - Что за ерунда? Зачем пускают воздух в плашкоут? Отпихнув говорившего с дороги, Меган набрала номер
      Мусада и завопила:
      - Какого черта вы тут вытворяете?
      - А вы знаете, с кем разговариваете, капитан-специалист?
      Она сделала глубокий и яростный вдох.
      - С вами… сэр. Кто приказал дать воздух в баржу?
      - Я. - По тону его было ясно, что, если она хочет воз-л, разить, пусть как следует сначала подумает.
      - Но зачем, зачем, зачем? - Она чуть не заикалась от злости.
      - Обеспечить требуемое давление и температуру для рабочих групп. Зачем же еще?
      Она проглотила слюну, чувствуя, как горят щеки и выступают на глазах слезы досады.
      - Сэр, этот корабль бог знает сколько времени пробыл в космосе, в межзведном глубоком вакууме. Его деревянный корпус подвергался воздействию порожденных космосом атомов и молекул с нулевой абсолютной температурой. Эти следы уничтожены изменением температуры и введением высокоактивных газов. Все, что можно было узнать, погибло.
      Она была права, и ему предстояло еще это узнать от начальства повыше. Он просто не рассмотрел вопрос с лабораторной точки зрения.
      - Извини, Мег, но мой приоритет в этом исследовании - путешественник, а не корабль. Это более существенное знание, чем простая химия.
      Увертка была жалкая, и он это знал. Он обо всем забыл, кроме одного. Кроме инопланетянина.
      Она все так же гневно пялилась, и он отключил связь. Потом вызвал библиотеку:
      - Вы много накопали?
      - Вполне представительная выборка, сэр. Растительные среды различных климатов. Как вы сказали, без человека.
      - Отлично. Мне не хочется, чтобы люди предстали перед ним в позах и занятиях, которые он - или оно - не поймет. Подготовьте компьютерную имитацию - голый человек, хороших физических кондиций, в космическом скафандре. Сделайте так, чтобы скафандр мог раствориться. Мне нужен лабораторный эффект, эмоционально отстраненный, чтобы он не реагировал на нас как на «монстров».
      - Есть, сэр, - отозвался экран.
      - Он выпускает что-то вроде зонда, - сказал другой экран, - Наверное, берет пробу воздуха.
      Мусад повернулся к третьему экрану и инопланетному кораблю. Температура в трюме поднялась до минус тридцати по Цельсию, и пар быстро растворялся в теплеющем воздухе. Видимость уже была хорошей.
 
      Когда давление и температура воздуха достигнут нормальных для родной планеты значений, они придут за ним, подумал Ферникс,
      Они не пришли, хотя температура и давление стабилизировались. Он был разочарован, но счел, что могут существовать обстоятельства, ему в данный момент непонятные.
      Он протянул зонд корабля для анализа атмосферы. Оказалось, что давление снаружи очень низкое, уровень водяного пара колеблется возле отметки «сухо», а показания углекислого газа тревожно малы. В такой атмосфере он мог бы существовать лишь с трудом и с постоянной подзарядкой энергии. И акклиматизация займет время.
      Он понял, что в течение многих поколений его народ адаптировался, потому что зародыши растений способны на быстрые генетические изменения. Теперь должны существовать и визуальные различия - кожа, фигура, дыхательные области, - но по сути это все еще его народ…
      Что-то цветное шевельнулось перед обзорной щелью, и он прильнул посмотреть.
      В обширной тюрьме, прямо на расстоянии вытянутой руки перед носом капсулы, возникло серебристо-зеленое дерево, приобрело цвет и четкость, стало тонким стволом и распустило лучистую крону. В узкой смотровой щели появились и другие, по обе стороны и дальше, приблизительно равномерно расставленные. За ними - широкая река. Формы крон были знакомы (мутации; семена-предки перенесены через пустоту?), и формальный вид речного берега, традиционалистские ряды для поклонения Создателю.
      На его глазах сцена изменилась, превратилась в холмистую местность, поросшую коническими деревьями полярной растительности на фоне блестящего луга с зеленым покрытием, где паслись дикие четвероногие твари. Их форма не была знакомой, но его народ использовал пастбищных животных всю свою историю, дети их любили и с ними возились, плакали, когда их забивали. Вот только антропоидные чудища с соседней планеты пугали молодых и вызывали защитный гнев у взрослых.
      Картинка растаяла, и он подумал, истреблены ли полностью эти люди-звери. Нескольких могли сохранить, разводить в зоопарках, выставлять…
      Новая картинка соткалась в голограмму. Это был берег большого пруда, где плавали зеленые площадки диаметром три-четыре шага. Он узнал водных жителей, хотя проявившиеся детали были незнакомы, и еще какие-то предметы парили и пикировали сверху. Очевидно, аналоги насекомых. Такие линии должны быть неизбежным продуктом одинаковых сред.
      Он осторожно расширил смотровую щель и увидел, что картина уходит вдаль, будто ей не мешают никакие стены. Вид отвратительно синего безоблачного неба резал глаза. Этот мир, без прикрытия, явно отличался от родного.
      С приливом эмоций, неимоверной гордости и чувства достижения он понял, что ему показывают местную планету его народа, подчеркивая сходные черты, которые он должен узнать. Его приветствуют с возвращением.
      Картинка снова сменилась, и на этот раз он заплакал.
      Капсула лежала посреди поляны в джунглях, сверкающей цветами всех оттенков и нитями грибов, всколыхнувших память, хотя зрелище на самом деле было незнакомым. Высокие влажные стволы тянулись к свету, до самой плотной листвы, покрывающей ветви гигантов, дерущихся за свет, льющийся через фильтр облаков. Потому что здесь был облачный покров, знакомо-серый, прижимающий книзу и вечно моросящий дождиком, который собирали листья, и влага соскальзывала вниз серебристыми нитями. Мелькали яркие насекомые, и существа побольше хлопали отростками, похожими на уплощенные руки, и держались в воздухе, что было удивительно. Они были по-настоящему странными, как и четвероногие мохнатые создания, прыгающие и ползающие по земле, жующие листья и копающие корни.
      Вся эта местность могла бы быть его древним наследием, преображенным, и все же странно и истинно подлинным. Его звали в разнообразный, но красивый мир.
      С пьяной бесшабашностью любви и узнавания он включил управление энзимами и сделал всю капсулу прозрачной. Он будто стоял посреди парка Родины, окруженный тем, что уже любил.
      Скоро, скоро его народ этих новых триумфальных лет покажется ему…
      …и будто это желание включило откровение, джунгли растаяли, и у носа капсулы соткалась одинокая фигура, плавающая в темноте, как может только голограмма, неуклюже большая в космическом скафандре, с лицом, скрытым за пластиной шлема, но вполне человеческая по внешней структуре головы, рук и опорных конечностей.
      Он встал с кресла, прижался в нетерпении к прозрачному корпусу, лицом к невидимой поверхности, раскинув руки в приветствии.
      Фигура сделала тот же жест, древний жест приветствия и мира, неизменный в безднах космоса и времени.
      Контуры скафандра стали таять, исчезать, открывая то, что было внутри.
      Обнаженное тело было белым, с жесткими конечностями, с клыкастым ртом, с яркими глазами, узнавшими своего беспомощного и древнего врага.
      Оно парило, раскинув руки, пародируя ритуал мира.
      Краснокровый.
      Враг.
 
      Когда появилась первая голограмма - пейзаж нильского берега, где укрепляли деревьями осыпающуюся почву, - Мусад ждал от корабля реакции, но ее не было.
      Панорама Швеции с ее хвойными лесами и пасущимися . овцами понравилась ему больше. На любой обитаемой планете должен быть пейзаж вроде этого, сцена буколического мира.
      Потом показались лилии Виктория и их прудовая жизнь, и голос с экрана сказал:
      - Существо открыло смотровую щель чуть шире. Оно заинтересовано.
      Оно? Слишком академично. Про себя Мусад определил его местоимением «он». Конечно, может быть и «она» или вообще какой-то пока что не названный пол.
      Четвертая сцена, пейзаж джунглей, вызвал потрясающий эффект. Корпус корабля затуманился, потом стал прозрачным и - Исчез. Интерьер открылся от носа до сопла.
      Мусад не стал рассматривать внутреннее устройство корабля - этим займутся десяток камер под разными углами. Его интересовало лишь инопланетное существо.
      Оно - нет, он - быстро поднялся с кресла, выставив вперед голову, как гончая, делающая стойку, и подступил поближе к невидимому корпусу. Он был не слишком высок, заметил Мусад, не особенно мускулист, но очень гибок, будто без суставов. (Но как может существо без суставов стоять прямо или выдерживать давление? Инженерный ум Мусада невольно прикинул вариант гидростатической системы с отсеками под управлением нервных импульсов. Вполне реально, но с очень замедленной реакцией.)
      Чужак вскинул руки над головой, расправив огромную «пелерину», как лист на солнце, и поднял их в движении, полном экстаза.
      Может быть, джунгли или что-то на них похожее - его предпочтительная среда обитания? Он явно был воодушевлен.
      Джунгли погасли, и трюм погрузился в темноту, нарушаемую только слабым светом изнутри кораблика.
      Перед кораблем появился созданный компьютером человек в скафандре, плавая в метре от пола. Онподался вперед в несомненном восторге, прижался изнутри к корпусу, прильнул лицом к невидимой древесине, как ребенок у кондитерской, и медленно распростер руки. «Кисти» этих рук были пучками серо-зеленых шлангов, мышцы не было видно, но, прижавшись к дереву, эти руки затвердели. Мусаду показалось, что это искреннее, восторженное приветствие.
      Оператор библиотеки, очевидно, подумал точно так же, и по вдохновению фигура в скафандре повторила то же выражение дружбы. Потом оператор начал растворять скафандр, открывая находящееся в нем изображение человека.
       Онбыл абсолютно неподвижен.
      Мусад увеличил изображение, и лицо инопланетянина заняло почти весь экран. Оно медленно менялось. Складки кожи надвинулись на большие черные глаза, оставив только узкие кружочки. Трубка рта втянулась и одновременно открылась пошире восклицанием сюрприза и удивления. Это было, как если бы ребенок нарисовал веселого клоуна.
      Мусад взял общий план и увидел, что «пелерина» полностью поднялась над головой как широкий воротник елизаветинской эпохи, только жилки листа ярко светились желтым,
      - Он рад, - сказал Мусад всем, кто мог его слышать. - Он рад!
      Пришелец отступил от корпуса, опустил руку к панелям - и темный корпус вернулся на место, глухой и непроницаемый.
      Мусад не знал и не мог знать, что он видел гримасу более кровожадную, чем может породить простая ненависть.
 

* * *

 
      Для Ферникса узнавание краснокровых было не просто катаклизмом - это был спусковой крючок, запустивший процесс.
      Люди его расы знали, когда наступает конец.
      И это был конец. Интеллект потерял контроль, и верх взяли биологические силы. Генетически закодированные реакции пробудились, и начался процесс Финальной Перемены.
      Образование пыльцы, начинающееся на пике взрослости и задержанное до Поры Цветения, завершилось со взрывом внутренней активности. В то же самое время молекулы стимулятора вошли в мозг, успокаивая его и проясняя мысли для Последнего Деяния. В обреченном черепе зашевелилась почка, первые борозды расщепления показались на коже под нарастающим давлением раскрытия. Его народ цвел только раз в жизни - когда в момент прощания с нею пыльцу собирали возбужденные юные партнеры и рождались дети умирающего.
      Пыльцу от Ферникса не соберет никто, но прощальный салют его будет достойным его предков.
      Первый прилив убийственной ярости против краснокровых медленно спадал. Если бы это была не проекция, а краснокровый во плоти, Ферникс не смог бы укротить убийственную ярость, он бы выскочил из капсулы в безрассудную атаку, не думая, повинуясь импульсу еще доисторических времен. То, что эта тварь растаяла, позволило вернуться к мысли.
      Оно показало ему раскрытую пасть, то, что эти твари называют «улыбка», и это значило, что он беззащитен перед жестокостью врага. Показ клыков - это было обещание последнего оскорбления вместо почетной смерти, что тело его съедят раньше, чем Финальная Перемена введет его в лоно Создателя.
      Ему не казалось иррациональным, что он так легко принял за факт, будто его народ завоевал космос и новые миры; растительные расы должны доминировать среди разумных, и его психология не могла воспринять иного. Ученые Родины с трудом могли объяснить эволюцию мыслящих краснокровых на соседней планете. Они говорили, что такие вещи - редчайшие отклонения, игра слепого случая.
      Ферникс, ортодокс, поскольку был обучен только в ортодоксии, понимал лишь то, что его народ, очевидно, был полностью уничтожен в той очень давней войне, опрокинут невообразимой катастрофой. И не они завоевали космос, а краснокровые. И он, Ферникс, единственный остался во вселенной из своего рода.
      Он знал, когда возвратилась способность мыслить, что Финальная Перемена началась. В психологии его расы не было страха смерти, был только неистребимый инстинкт сохранения вида. Ферникс уже ощущал изменения в нижних конечностях, гласящие о быстром росте зародышей-отпрысков: подвижные в одной конечности, укорененные рабы в другой.
      Они будут рождены лишь ради почти мгновенной смерти, но это его не волновало: он не мог оборвать процесс рождения, запущенный автономными силами, и не был способен зря бороться с неизбежным. Он видел ужас краснокровых, когда к ним приходила смерть, и не мог понять, как могут работать мозги, в экстренной ситуации отказывающие и оставляющие своих владельцев безумными. Как могли такие существа завоевать великую пустоту?
      Он снова сел в кресло пилота, быстро вывалил остатки редких элементов в питательную клумбу и сунул ноги глубоко в мульчу.
      С победительной радостью он открыл аварийный клапан углекислого газа и выпустил весь бак в атмосферу капсулы. Его смерть будет таким цветущим оскорблением краснокровым, какое мало кому удавалось им нанести. Взрыв издевательского султана лепестков цвета их жидкости жизни уведет его народ из истории под пылание презрительного смеха над этими варварами-разрушителями.
      И это еще не все. Возможен еще один жест - победа в последней битве через много веков после конца войны.
 

* * *

 
      Пришелец замкнулся в корабле. Группа сканирования сообщила, что он вернулся в кресло пилота и, насколько им видно, за несколько часов почти не пошевелился.
      Меган Райан вслух ругала Мусада, не заботясь о том, кто ее может услышать.
      - Это растительная форма, и он ее забаюкал до эйфории, показывая голограммы древесного рая, а потом показал конструкцию из мяса и костей, которая для него так же чужда, как он для нас! Он сейчас полупарализован, наверное, от потрясения. Ему надо теперь как-то переварить немыслимое. Нам тут нужен человек с мозгами, а не твердозадый бюрократ!
      Вклад Мелани оказался еще более весомым, потому что прозвучал с сильным бретонским акцентом:
      - Эта штука показала зубы, и растение испугалось! У него же зубов нет, только всасывающая трубка. Увидев оскаленные зубы, растение спряталось. А кто бы поступил иначе?
      Мусад подумал, что в словах Мелани есть смысл й что он действовал более властно, чем осторожно. Но вообще: что следует делать при первом контакте с неизвестным? Единственное, в чем он был уверен, - что надо что-то делать. Прикажи он ученым оставить эту штуку в покое, был бы бунт, а потом вопросы, заданные на разных политических уровнях. Если бы он предоставил решать им, они бы сожрали друг друга в спорах за приоритет, и его сняли бы за неэффективное управление и неумение наладить дисциплину.
      Теперь же, когда он не знал, что делать, помощь пришла от его родной поисково-спасательной, от группы сканирования.
      - Внутри что-то происходит, сэр, но мы не знаем, что это может значить. В первые минуты, когда он закрыл обзор, мы еще его видели - то есть его тень, и он размахивал руками, как человек в гневе. Потом он вернулся в кресло и сделал несколько движений, будто нажимал кнопки или перекидывал рычажки. Уверенности у нас нет, потому что слишком много дерева для ясной картинки. Как бы там ни было, он что-то подрегулировал, потому что уровень углекислого газа у него в атмосфере поднялся до восьми процентов. Уровень водяного пара тоже поднялся, а температура повысилась от тридцати пяти градусов до сорока шести.
      - Условия теплицы!
      - Сверхтеплицы, сэр.
      - Что он собирается делать? Форсировать собственный рост?
      - Мы думаем, скорее выращивать других. Возможно, в лохани возле его ног - семена. Если эти создания дают семена.
      Семена, побеги, клубни, почки. Что делать, если не знаешь, с чем имеешь дело? Даже что думать?
      Неуверенный и осторожный голос радиометриста сказал:
      - Сэр, он не хочет иметь с нами дела.
      - Похоже на то.
      - Если он не идет к нам, сэр, не пойти ли нам к нему? Мусад не отличался ложной гордостью.
      - У вас есть предложение, сержант?
      - Можно натянуть вокруг корабля дюропластовый тент, достаточно большой, чтобы запустить туда ученых в скафандрах и наполнить его атмосферой, подходящей этому чужаку.
      - А потом?
      - Прорезать дыру в корпусе, сэр, и вытащить его. Разрезать корпус пополам, если надо.
      Это хотя бы всех успокоит до нового решения - кроме разве что чужака, а любое действие хоть чуть-чуть предпочтительнее бездействия. И - Господи Боже! - ему же придется решать, кого сначала запускать в тент, а кто будет ждать очереди.
      Он запомнил фамилию сержанта: хоть один думал, пока остальные кипели и жаловались. И все же он медлил отдать приказ, который будет сам по себе противоречивым.
      Он еще колебался, когда группа анализа передала новое сообщение:
      - Он уже два часа не двигается в кресле. Движения груди прекратились, он больше не дышит. Скорее всего он мертв.
      Это решило вопрос. Мусад приказал установить тент и выровнять атмосферные условия. После этого надо будет достать тело, пока оно не начало разлагаться всерьез.
 
      Ферникс не был мертв. Не совсем. Сложное переплетение рождения и смерти делало уход долгим процессом для его вида.
      В полном сознании он перестал дышать. Новые в ногах высасывали питание из мульчи и уже не нуждались в нем, у них шел процесс отделения. Когда они выйдут, долг его жизни, путь его жизни, смысл его жизни завершатся…
      …останется только одно, задуманное и подготовленное.
      Оставалось только ждать, держа палец-щупальце наготове, оставаясь полностью неподвижным, потому что нет причин двигаться, собирать силы для Последнего Действия.
      Постепенно угасающие чувства сообщили о глухих звуках снаружи, и угасающее любопытство спросило, что они там делают. Мелькнула мысль включить прозрачность корпуса, но тут же ушла.
      Лезвие белого огня прорезало корпус вдоль панели управления на длину руки от Ферникса, и он не реагировал, когда из дыры полезла фигура в скафандре, за ней другая, еще одна…
      Краснокровые. Но Ферниксу было все равно. С ними разберется уже не он.
      Один опустился возле его нижних .конечностей, и из-под шлема полились нечленораздельные звуки. Что он делает, было непонятно.
      Пришла Последняя Боль, лопнула почка, и цветок смерти распустился из разорванной головы.
      В момент мозговой смерти тело повиновалось команде, оставшейся еще в нервной системе. Свернутый щупальце-палец разогнулся, дав компьютеру последнюю инструкцию.
 
      Внутри тента ученые лихорадочно набросились на работу. От дерева корпуса отрезали кусочки - с неожиданным трудом и потащили в лабораторию. Первые данные пришли очень быстро:
      «…техника молекулярных ядерных реакций - все туго упаковано в решетки с перекрестными связями. Хрупкости нет, эластичность такая, что невозможно поверить. Чтобы вызвать остаточную деформацию, нужна настоящая взрывчатка».
      Керамическое покрытие сопла казалось недоступным обычным методам резания, а на этой фазе никто еще не хотел применять силу. Мягкая радиация дала мало информации, а жесткую согласились не применять, пока не найдут способа испробовать ее на малых образцах.
      Группа химического анализа построила имитацию содержимого топливного бака по нечетким данным радиационного и ультразвукового просвечивания и была поражена сложностью молекулярной структуры, обещавшей неимоверный выход энергии, но остающейся в покое в отсутствие катализаторов.
      Радиоуглеродный анализ по кусочку древесины, более или менее проанализированному, указал возраст корабля в восемь тысяч лет с точностью до сотни, что совсем никак не вязалось с присутствием в корабле живого существа.
      Чтобы оно могло прожить столько столетий?
      Потом вырезали секцию корпуса, и первая группа проникла внутрь. Там на удивление мало было чего видеть. Кабина была небольшой, потому что почти весь объем корабля занимало хранилище топлива, а жилой объем был обставлен очень экономно. Была приборная панель с деревянными клавишами, установленными наподобие миниатюрных качелей, - кажется, она была отключена, еще одна конструкция вроде консоли с чем-то вроде клавиатуры и группой непонятных регистрирующих приборов - круглые, квадратные и вроде изогнутых термометров. И еще какая-то панель управления с рычажками, смятыми ударом.
      Эколог Энн Сприггс из Ватерлоо, штат Айова, глядела на инопланетянина с отчаянием спасателя, прибывшего слишком поздно. Создание имело очень неприятный вид, серо-зеленая шкура в смерти изменилась на пегую с коричневыми пятнами, худощавое тело обмякло кучей и было похоже на палочную куклу. Существо умерло, держа щупальце на каком-то выключателе.
      Какое-то шевеление у ног заставило ее нагнуться и рассмотреть контейнер с мульчей на полу под нижними конечностями существа. Они как-то странно висели над мульчей, лишенные стоп концы были светлее тела, будто недавно только обнажились. Отломаны? Отрезаны? Как и зачем?
      На поверхности мульчи лежало несколько коричневых палочек. Одна из них задергалась. Преодолевая отвращение, Энн опустила руку в перчатке и подобрала его. Это было что-то вроде клубня, как коричневый артишок, только причудливой формы, с узлами вроде рук, ног и головы и пятнами глаз.
      В шлеме Энн послышался голос Мусада:
      - Что это у тебя, Энн?
      - Кажется, эмбрион пришельца. Похож на… - Она пожала плечами.
      - На мандрагору, - предположил Мусад.
      Резкий треск, послышавшийся От мертвого создания, заставил людей обернуться, а тех, кто смотрел на экраны, - дернуться.
      Перед ними было чудо. Гребень черепа открылся створками как огромный чашелистник, и вверх ударила кроваво-алая молния высотой в метр - это из тела вырвался цветок. Не один цветок, а целое соцветие, один в другом, и каждый открывался сияющим раструбом огромной лилии.
      Цветы разрастались в экстазе, склоняясь над мертвецом, который питал их, пока не покрыли его саваном крови. Из середин раструбов поднялись копьями огромные тычинки в золотых коронах пыльцы.
      И нет здесь другого, подумала Энн, кого привлекло бы и соединило с ним это знамение размножения.
      В наступившей тишине кто-то тихо присвистнул, кто-то ахнул. Голос Мелани из кабинета в глубине Фобоса произнес с сильным бретонским акцентом:
      - Никогда не видела ничего подобного такой красоте.
      Мусад подумал, что тут-то репортеры и прольют крокодиловы слезы. Смертный Салют из Бесконечности… Тут Энн Сприггс сказала с тревогой в голосе:
      - Он шевельнулся!
      - Кто?
      - Тело. Оно шевельнуло рукой. На рычажке.
      - Естественная судорога, - ответил Мусад. - Кажется, вся внешняя форма уже спалась.
 
      Ферникс поставил небольшую задержку зажигания. Он хотел, чтобы краснокровые увидели его презрительное цветение, но еще хотел умерет» с достоинством раньше, чем полыхнет пламя.
      Когда искра наконец перепрыгнула между электродами, его жизнь закончилась; уход был с достоинством. Родина могла бы им гордиться.
      Двигатель взревел, наполнив трюм плашкоута морем огня, и капсула юзом поехала по полу, а потом пробила мягкую сталь трюма.
      Те, кто был снаружи плашкоута, увидели микросекундную вспышку смерти в ослепительной торпеде, ударившей в стену камеры ремонта и профилактики и разлетевшейся на атомы. Выброс паров топлива из разбитого бака породил огненный шар температурой двадцать тысяч градусов, и этот шар поглотил адским дыханием наблюдателей, облизнул языками пламени коридоры и туннели - чудовищный сгусток жара, гонящий перед собой смерть.
 
      Погибли тридцать семь ученых и более трехсот человек обслуживающего персонала. Почти тысяча получили серьезные ожоги.
      Материальный ущерб достиг размеров национального долга целой дюжины стран, а судебные процессы частных компаний против Фобоса создали состояния адвокатам обеих сторон.
      На политической плахе полетели головы, и первым козлом отпущения стал Мусад.
      Так произошел первый контакт между двумя разумными культурами.
 
      George Turner. «Flowering Mandrake ». © George Turner, 1994 . ©Перевод. Левин М.Б., 2002.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

08.12.2008