Самураи. Военная история

Со временем известия об этом дошли до других японских командиров, которые спешно собрали войска, чтобы снять осаду с Урусана. Курода, Хатисука и Набэсима выступили с войском в 50 000 человек и прибыли как раз в момент, когда начинался новый приступ. Без колебания они ударили в тыл китайским войскам, и в то же время флот Кониси прорвал блокаду Ли Сунсина, чтобы доставить осажденным припасы. На этом кончились страдания доблестных защитников, которые столько времени продержались без еды и питья, не считая талого снега. С ощущением, будто они воскресли из мертвых, они сняли свои доспехи. Для командовавших защитой Урусана, Като Киёмаса и Асано Юкинага, это стало личным триумфом. Несколько дней спустя Асано написал восторженное письмо отцу, Асано Нагамаса, ветерану кампании 1592 г. В нем он подчеркивал превосходство японского оружия, поскольку, хотя корейцы и китайцы и вооружили теперь некоторые свои части аркебузами, преимущество все же оставалось на стороне японцев:

«Когда войска отправятся [в Корею] из провинции Каи, пусть возьмут как можно больше ружей, поскольку никакого другого снаряжения не требуется. Дайте строгий приказ, чтобы все люди, даже самураи, имели ружья».

С наступлением весны китайцы получили новые подкрепления, и Кониси стал советовать оставить форты и сконцентрировать войска в Пусане. Но Хидэёси не желал об этом слышать. Он, однако, отозвал большую часть армии, оставив дивизию с Кюсю и еще несколько отрядов охранять лагеря, против которых китайцы предпринимали бесплодные атаки в течение всего лета. Один из этих лагерей удерживал клан Симадзу во главе с Симадзу Ёсихиро. До сих пор это семейство сколь-либо заметно не отличилось в войне, хотя Ёсихиро и потерял старшего сына Хисаясу в 1593 г., но теперь им выпала честь участвовать в последнем сражении корейской войны на суше. То была битва при Сочоне, 30 октября 1598 г. Как и в сражении при Пёкчжэ, противники встретились лицом к лицу. Китайцы понесли большие потери. В ответ на требование Хидэёси представить доказательства воины Сацума отрезали уши у 38 700 вражеских голов, засолили их и послали в Киото. Там их захоронили в насыпи, известной как «Мими-дзука», или «гробница ушей» – ужасный памятник ужасной войне. Вскоре после этой битвы до Кореи дошло известие о смерти Тоётоми Хидэёси, который скончался 18 сентября. С его смертью развеялась мечта об империи, уже ставшая кошмаром, и в японских лагерях в Корее повсюду радостно приветствовали приказ об отправке домой.

Но война еще не кончилась, оставался последний раунд, так как японцам еще предстояла эвакуация остававшихся в Корее войск. Чтобы обеспечить безопасное отступление, известие о смерти Хидэёси держали в строгом секрете от корейцев, чтобы они не предприняли нападение во время погрузки войск. Но корейские шпионы в Японии вскоре узнали о намерениях японцев, и когда Кониси выходил из пролива Ноньян 16 декабря 1598 г., до него вдруг донесся звук пушечного выстрела. Вскоре он встретил отряд судов Симадзу, который вышел со своей базы на острове Сучон и столкнулся с кораблями адмирала Ли, жаждавшего нанести последний удар по уходящему врагу. Атака началась в полночь, и теперь сражение было в самом разгаре. Воины Симадзу дрались отчаяно, им удалось взять на абордаж корабль первого помощника адмирала и убить его командира. Адмирал Ли подоспел на помощь, но в этот самый момент пуля поразила его под мышку, и он упал. «Пусть никто не видит, это может повлиять на ход сражения», – сказал он стоявшему рядом моряку. Его прикрыли щитом и не стали никого извещать о его гибели. Японцы отступили. Симадзу вышли из боя с пятьюдесятью кораблями, а Кониси воспользовался сумятицей битвы и прорвался в открытое море. «Но, как только стало известно о гибели их Великого Адмирала, скорбные возгласы как корейцев, так и китайцев разнеслись далеко над океаном». Так погиб адмирал Ли – в тот самый момент, когда последний самурай покидал Корею.

На этом закончилась корейская война, кампания уникальная в военной истории Японии, единственный случай, когда энергия самураев была направлена на агрессивные действия против соседней страны. Она началась как первый этап грандиозного проекта, целью которого было завоевание Китая, но в результате не принесла никакой территориальной, финансовой или политической выгоды. В Японии ее образно нарекли «кампанией с головой дракона и хвостом змеи». Иначе говоря, ее начали очень энергично, но постепенно энергия японцев иссякла. Тем не менее она оказала большое влияние на последующие поколения, особенно когда в Японии строились планы создания новой азиатской империи, а успех самураев на корейской земле считали «цветком, достойным украсить японскую историю». Прежде чем циничный читатель осудит такой взгляд на войну, превратившую Корею в пустыню, ему стоит сравнить его с распространенным в Англии отношением к походам Генриха V во Францию и вспомнить, что в истории Японии корейская война была единственным случаем заморской агрессии за шестьсот лет. Более того, вторжение китайцев в конце 1592 г. было для Кореи почти таким же бедствием, как и высадка японцев. Когда китайцы перешли через Ялу, корейцы уже готовы были перейти от обороны к наступлению; можно предположить, что если бы китайцы не явились, чтобы разделить с корейской армией ее и без того скудные запасы, Корея к тому времени могла бы превратиться в один огромный военный лагерь. Тогда освобождение северной Кореи стало бы лишь вопросом времени. Но получилось так, что Корея подверглась разграблению со стороны обеих наций и беспомощно наблюдала, как две великих державы сражаются на ее земле – далеко не последний раз в корейской истории. К тому же, когда в 1598 г. японцы ушли с Корейского полуострова, китайцы оставили там гарнизон в 34 000 человек, что едва ли способствовало возрождению Кореи.

Для Кореи война обернулась трагедией. Вся страна стала полем битвы, и помощи ждать было неоткуда. Города и села лежали в руинах, повсюду бродили голодные беженцы и шайки разбойников, а коррумпированные чиновники набивали карманы, пользуясь всеобщим смятением.

Война нанесла удар и по минскому Китаю. У китайского правительства к началу войны и без того хватало внутренних проблем, а проведение кампании в Корее обошлось ему очень недешево. Только для второй корейской экспедиции ки – тайской армии потребовалось 118 000 зажигательных стрел, 41 тонна пороха, а также мечи, фураж и рис. Это не просто истощило ресурсы нации: поскольку большая часть войск была переброшена из северного Китая, защита его границ была ослаблена, что в конечном счете привело к завоеванию Китая маньчжурами.

И для Японии эта война была неудачной. Кампания провалилась, поскольку Хидэёси не смог понять, что для достижения успеха на суше необходимо преобладание на море. Вопрос был не в создании более совершенных кораблей и не во взаимодействии армии и флота – что, кстати, было достигнуто перед отправкой второй экспедиции. Необходимо было запереть или полностью уничтожить вражеский флот, прежде чем высаживать в Корее хотя бы одного самурая. Если бы это было сделано в то время, когда Вон – Гюн еще командовал корейским флотом, весь ход кампании мог быть иным. Но подобные идеи в корне противоречили традиционному япон-скому взгляду на корабль как на плавучую платформу для солдат, и ни Хидэёси, ни его командиры не имели опыта, который позволил бы им думать иначе. Так что предоставим читателю возможность гадать, что было бы, если бы второй эшелон армии вторжения высадился и двинулся на Китай.

Что же получила от всего этого Япония? С точки зрения военной и политической – ничего. Привезли домой немалую добычу, включая такие странные предметы, как камни для строительства замков и садовые деревья. Самым неожиданным результатом корейской войны и наиболее долговечным ее памятником стал переезд в Японию десятков корейских гончаров. Благодаря пристрастию японцев к чайной церемонии их привезли в Японию, чтобы они продолжали там заниматься своим ремеслом. С ними, без исключения, хорошо обращались, некоторые из них вступили в смешанные браки, другие сохранили чистоту корейской крови и чисто корейский стиль керамики. Жестокая корейская война имела по крайней мере одно мирное последствие.

Глава XI

Последние счеты

Когда усталые самураи вернулись домой из Кореи, они обнаружили, что Япония стала совсем другой страной, отличной от той, которую они покинули. Великий диктатор заложил основы современной Японии, но умер так, как боятся окончить свои дни все диктаторы – оставив наследником малолетнего сына. Тоётоми Хидэёри было пять лет, когда умер его отец, и хотя многое говорит о том, что Хидэёси в последние годы жизни постепенно терял рассудок, его хватило на то, чтобы по возможности лучше обеспечить будущее Хидэёри. С этой целью он создал совет из пяти регентов, которые должны были править до совершеннолетия Хидэёри. Выбор его был интересен, каждое из этих имен уже знакомо читателю. То были Укита Хидэиэ, Маэда Тосииэ, Мори Тэрумото, Уэсуги Кагакацу и Токугава Иэясу.

Особенно удивительна параллель между 1598 и 1582 годами. В 1582 г. Хидэёси объявил наследником годовалого внука Нобунага. Затем он укрепил свое политическое влияние и дождался, когда соперники дадут ему повод к войне. Результатом была кампания под Сидзугатакэ, и Хидэёси за десять месяцев захватил владения Нобунага. В 1598 г. роль Хидэёси сыграл Токугава Иэясу, самый могущественный даймё в Японии, с доходом в 2 557 000 коку. Если учесть, что один коку равен количеству риса, достаточному, чтобы в течение года прокормить одного человека, это была колоссальная сумма. Второе место поделили Мори Тэрумото и Уэсуги Кагэкацу, доход каждого из которых составлял примерно половину дохода Иэясу. Из них Мори, который «правил» Внутренним морем из своего замка в Хиросима, пользовался большим влиянием, чем Уэсуги, чьи владения находились на севере Хонсю. Мори, в отличие от Уэсуги, сражался в Корее. Ни у того, ни у другого тем не менее не было войска, равного армии Токугава.

Иэясу было уже пятьдесят шесть лет, он утратил прежнюю гибкость, растолстел и стал похож на бульдога. Он уже не был тем дерзким молодым самураем, который потрясал копьем перед носом монахов Икко, но стал хладнокровным и умным полководцем. Он сохранил достаточно уважения к реалиям войны, чтобы понимать, что битву не выиграть, просто сидя на походном стуле и отдавая приказы. Он как-то заметил также, что сражение нельзя выиграть и глядя на спины своих самураев. Тем не менее он больше не подвергал риску будущее дома Токугава и не лез в драку. У него было много командиров, готовых сделать это за него, и несколько замечательных сыновей, один из которых, его наследник Хидэтада, был обучен искусству войны.

Амбиции Иэясу вскоре стали очевидны. Главную оппозицию его планам представляли, однако, не его соправители-регенты, а даймё по имени Исида Мицунари. Он уже упоминался дважды в этом повествовании. Он попал на службу к Хидэёси после того, как доказал свое умение сервировать чайный столик, что привело к его назначению одним из уполномоченных Хидэёси. Во время первого вторжения в Корею он служил в штабе Укита Хидэиэ в качестве генерального инспектора армии и к этой должности относился очень серьезно. В результате он приобрел нескольких врагов, в том числе Курода Нагамаса, который, по мнению Исида, больше интересовался игрой в го, чем войной. Исида возражал также против назначения Кобаякава Хидэаки главнокомандующим во время второй корейской экспедиции. Возникший между ними антагонизм привел к гораздо более роковой ссоре, чем можно было бы ожидать.

Иэясу рассчитывал, что Исида сыграет роль Сибата Кацуиэ и посеет раздор в совете регентов, таким образом спровоцировав ту войну, из которой Иэясу должен был выйти победителем. Иэясу приходилось действовать осторожно. Прежде всего ему нельзя было входить в открытую конфронтацию с Хидэёри. Его прежним товарищам по оружию это показалось бы слишком откровенным предательством. Скандал должен был спровоцировать Исида, и он это сделал.

Иэясу расположил свою временную ставку в принадлежавшем покойному Хидэёси замке Осака, где в 1600 г. он дал аудиенцию первому англичанину, ступившему на землю Японии, – Уиллу Адамсу. Адамс был штурманом на одном из голландских кораблей, стоявших в доке на Кюсю. Он был настоящим морским волком, в прошлом капитаном одного из английских кораблей, сражавшихся с испанской армадой. Говорят, что Иэясу нашел Адамса очень интересным собеседником, однако груз его корабля оказался для него куда более желанным. Он был конфискован Иэясу, который таким образом увеличил арсенал Токугава на несколько отличных европейских пушек, не говоря уже о 500 аркебузах, 5 000 железных пушечных ядрах, 300 цепных ядрах, двух тоннах пороха (европейский сорт особенно высоко ценился) и 350 зажигательных стрелах.

Пока Иэясу увеличивал запасы оружия, даймё Японии разделились на две партии – сторонников Исида Мицунари и сторонников Токугава Иэясу. Это разделение было более полным, чем расстановка сил в 1582 г. Среди хорошо известных имен, сделавших ставку на Исида, который приличия ради заявлял, что представляет интересы Хидэёри, были Мори Тэрумото, к которому, конечно же, присоединились Кобаякава Хидэаки и Киккава Хироиэ, оба ветераны корейской войны; Укита Хидэиэ, в прошлом главнокомандующий в Корее; Симадзу Ёсихиро, чьи самураи из Сацума, казалось, всегда готовы сражаться; Тосокабэ Моритика с Сикоку, Кониси Юкинага и Уэсуги Кагэкацу.

К счастью для Иэясу, его поддержали многие из «старой гвардии» Хидэёси, прежде всего потому, что он был настоящим солдатом, в отличие от Исида, которого Като Киёмаса характеризовал как «штатского, сующего свой нос в военные дела». Като объявил себя сторонником Иэясу, перейдя в лагерь, враждебный его старому сопернику Кониси Юкинага. К нему присоединились Асано, Хосокава Тадаоки, Курода Нагамаса и его отец Ёситака, а также все прежние вассалы Токугава.

Первый ход сделала партия Исида, которую обычно называют Западной армией. Было замечено, что союзник Исида, Уэсуги Кагэкацу, с огромной скоростью возводит замки в своей северной провинции. В мае 1600 г. Иэясу пригласил его в Осака, чтобы тот объяснил свое поведение. Ответ был получен через главного советника Уэсуги, Нагоэ Канэцугу, который посоветовал Иэясу заниматься собственными делами, сказав, что пока Иэясу и его городские самураи коллекционируют чайные чашки, они у себя в провинции предпочитают собирать оружие. Из последующих действий Иэясу ясно, что он прекрасно понимал, что происходит и что Исида хотел заставить его двинуться на восток, против Уэсуги, а тем временем Исида и союзники смогли бы захватить Осака и отрезать Иэясу от тыла. Поскольку планы Иэясу были столь же хорошо разработаны, как и планы Исида, он решил: неплохо бы заставить противника думать, что тот его одурачил, – и потихоньку двинулся на восток. Он выступил из Осака 26 июля и к 10 августа достиг Эдо. Затем он продвинулся дальше на север, как бы для того, чтобы вступить в бой с Уэсуги, но при этом постоянно контролировал все, что происходило в столице. Кампания против Уэсуги не была делом первостепенным, поскольку Иэясу имел ценных союзников в лице Датэ Масамунэ, «Одноглазого Дракона», и Могами Ёсиакира, которые и без него успешно справлялись с Уэсуги. В полночь 1 сентября Иэясу проснулся, чтобы принять вестника, который доставил достоверные сведения о мятеже на западе, который поднял Исида. Последний, бесспорно, руководствовался смелым, но ошибочным предположением, что Иэясу завязнет в войне с Уэсуги.

Первый удар Исида был направлен против стратегически важного замка Фусими, который Хидэёси построил в нескольких милях к югу от Киото, чтобы завершить, вместе с замком Осака, линию обороны Кинаи. Благодаря своему положению Фусими господствовал над подходами к столице, и Иэясу доверил его защиту своему старому другу, Тории Мототада, которому было шестьдесят два года. Прежде чем отправиться на восток, Иэясу посетил Тории, и их встреча завершилась трогательным прощанием, поскольку оба знали, что, как только начнутся военные действия, Фусими примет на себя первый удар Западной армии.

Штурм Фусими начался 27 августа, и в течение десяти дней его защитники с невероятной стойкостью отбивали все атаки. Тории знал, что должен выиграть время, чтобы Иэясу мог захватить все стратегически важные крепости вдоль Токайдо и Накасэндо, пока значительная часть самураев Исида бьется головой о стены замка Фусими. Гарнизон дрался храбро и уступил только тогда, когда один предатель, жену и детей которого Исида грозился распять, поджег одну из башен. Но даже тогда Тории отказался сдаваться и отверг предложение покончить жизнь самоубийством. Важна не его честь, заметил он, а то, что он должен задержать Исида, насколько это в человеческих силах. С двумя сотнями самураев, остатками его храброго гарнизона, он сделал вылазку из крепости. После пяти таких вылазок у него осталось десять человек. Тогда Тории отступил в замок и в изнеможении упал. Некий самурай по имени Сайга Сигэтомо подбежал к нему с копьем, рассчитывая взять его голову. Старик назвал себя, и молодой самурай с почтением дождался, когда Тории совершит харакири, а затем уже отсек ему голову. Его тактика проволочек сработала, к тому же партия Исида насладилась сомнительным удовольствием от пирровой победы, ибо при штурме замка они потеряли 3 000 человек.

Падение Фусими означало, что западные союзники Исида могут беспрепятственно подойти и присоединиться к своему вождю, который в то время находился в Огаки, около замка Гифу. Единственными бывшими с ним до сих пор войсками были отряды Симадзу и Кониси. Соответственно, что и он, и Иэясу старались выиграть время по одной и той же причине.

Токугава Иэясу находился в Эдо, который соединяли с областью Кинаи две основные дороги – Токайдо и Накасэндо. Обе дороги относительно близко сходятся около Гифу, где расстояние между ними достигает около двадцати миль, прежде чем окончательно соединиться у южного берега озера Бива. Над «горловиной» между двумя дорогами господствуют крепости Гифу и Киёсу, в прошлом две важных военных базы Ода Нобунага. Если бы силы западной партии могли удержать обе крепости, они смогли бы контролировать все движение из восточной Японии и, возможно, удерживать Иэясу до тех пор, пока Уэсуги не прорвал бы блокаду в Тосандо. В сентябре 1600 г. каждая из крепостей удерживалась сторонниками одной из соперничавших сторон. Гифу удерживал для Исида Ода Хидэнобу, внук Ода Нобунага, тот самый младенец, которого Хидэёси провозгласил наследником в 1582 г. – примечательная связь с прошлым. Киёсу защищал Осаки Гэмба, вассал Фукусима Масанори, который был с Иэясу.

Пока Исида штурмовал замок Фусими, Иэясу выступил в поход. Он послал мобильный отряд по Токайдо, чтобы укрепить оборону Киёсу и захватить Гифу. Первой дивизией, 16 000 человек, командовали Курода Нагамаса, Фукусима Масанори, Хосокава Тадаоки, Хонда Тадакацу и Ии Наомаса. Вторая дивизия, численностью в 18 000 воинов, двигалась под командованием Икэда Тэрумаса, Асано Ёсинага и Яманоути Кадзутоё. 21 сентября они вошли в замок Киёсу и пять дней спустя двинулись штурмом на Гифу. Атака едва не завершилась катастрофой еще в самом начале, ибо вновь явила себя самурайская Немезида. Икэда и Фукусима поспорили, чья армия должна идти на штурм первой. Фукусима даже вызвал Икэда на поединок, но, к счастью для восточной партии, кто-то предложил компромисс: пусть Фукусима атакует передние ворота, а Икэда – задние. Таким образом, когда Иэясу прибыл в Киёсу 17 октября, обе армии уже примирились, а оба замка перешли в его владение.

Соперники оказались теперь очень близко друг от друга. Исида в Огаки находился примерно в шестнадцати милях от Гифу. Крепость Огаки была не очень удобной позицией. В отличие от Гифу, она стояла не на Накасэндо, а в нескольких милях от этой дороги. Поскольку Иэясу контролировал обе дороги, он мог бы выделить небольшие силы, чтобы запереть Исида в Огаки, а тем временем главные силы Восточной армии могли бы беспрепятственно двинуться по Токайдо и Накасэндо. Угроза была столь очевидной, что Исида вынужден был принять меры для ее предотвращения, на что, собственно, и рассчитывал Иэясу. Иэясу больше всего желал заставить Исида вступить в открытое сражение, поэтому шпионы и предатели преподносили последнему ложную информацию: Иэясу будто бы действительно хочет блокировать Огаки и продолжать движение на запад. В результате 20 октября Исида отдал общий приказ направить войска в какое-нибудь подходящее место, где можно было бы остановить продвижение Восточной армии. Его союзники прибывали небольшими отрядами в течение последних нескольких недель. Те, кто не последовал к нему в Огаки, разбили лагеря вдоль Накасэндо, начиная от озера Бива. Последним из прибывших был Кобаякава Хидэаки, которой расположился в месте, по мнению Исида, представлявшем идеальную позицию, – в маленькой деревушке Сэкигахара.

Сэкигахара находится примерно в двенадцати милях за Огаки, у подножия горы Ибуки, на важном перекрестке на Накасэндо. В Сэкигахара ответвление от Токайдо подходит к Накасэндо, в то время как другая дорога отходит на север и идет вокруг Ибуки на Хокурикудо. Ранним вечером 20 октября 1600 г. Западная армия приготовилась к двенадцатимильному переходу в Сэкигахара. Погода была отвратительная. Когда они выступили во главе с Исида, начался мелкий дождь. Вскоре он превратился в ливень, а поднявшийся с Бива ветер понес его в лицо самураям. Дорога была узкой, склоны гор образовали воронку для ветра, а по склонам стекала дождевая вода. Пока они пробивались сквозь мглу, ноги 50 000 марширующих солдат превратили дорогу в грязевую ванну. 21 октября, около часа ночи, дивизия Исида достигла Сэкигахара. Высшие чины нашли приют в домах вдоль дороги Хокурикудо, остальные разместились на соседних холмах. В четыре утра подошел контингент Сацума, за которым последовали Кониси Юкинага и, наконец, Укита Хидэиэ, чьи промокшие и забрызганные грязью самураи вошли в Сэкигахара незадолго до рассвета. Утро, впрочем, мало отличалось от ночи, поскольку вся мест-ность была окутана плотным сырым туманом, который ограничил видимость до двух метров. Измотанные самураи поспали, сколько смогли, и около семи утра стали выжимать воду из одежды, а те, у кого не было водонепроницаемых футляров для аркебуз, сушили оружие. Тем временем их командиры пытались выстроить солдат в боевой порядок, насколько это было возможно в непроглядном тумане.

Дорогу на север закрывал на левом фланге Исида Мицунари, который расположил свой штаб в небольшой роще на вершине невысокого холма. Перед ним расположились его главный военный советник Сима Сакон и Гамо Хидэюки, по прозвищу «Биттю», сын покойного Гамо Удзисато, вместе с отрядом гарнизона Осака. Справа от дороги стояли Симадзу из Сацума под командованием Симадзу Ёсихиро, перед которым расположился Симадзу Тоёхиса. Он был сыном покойного Иэхиса и, как ни странно, был вооружен луком, что считалось весьма старомодным. Центр Западной армии составляли две больших дивизии Кониси Юкинага и Укита Хидэиэ. У Накасэндо стояли самураи менее крупных даймё – Киносита, Тода Хирацука и Отани Ёсикацу. За Накасэндо, у подножия холма Мацуо, стояли Вакидзака Ёсицугу, адмирал корейской войны, и Отани Ёсицугу, который страдал проказой, так что его приходилось нести в паланкине. На вершине холма Мацуо находился Кобаякава Хидэаки, чьи войска, таким образом, составляли правый фланг армии Исида. Его родственники заняли позиции выше по дороге, на склонах горы Нангу, откуда они угрожали левому флангу Восточной армии.

Всего в Западной армии было 80 000 человек. Еще 13 000 были оставлены в Огаки или защищали другие крепости. Это давало некоторое численное преимущество над 74 000 солдат Иэясу, однако лояльность некоторых вождей Западной армии была под сомнением, в особенности это касалось Кобаякава Хидэаки. Отношения между ним и Исида всегда были напряженными, особенно со времени назначения Кобаякава главнокомандующим в Корее, а теперь этот ненадежный и обидчивый союзник занимал господствующую позицию в расположении войск Запада. Иэясу же достоверно знал, что тот охотно перейдет на его сторону, как только начнется сражение.

Восточная армия двинулась на Сэкигахара около трех утра. К тому моменту буря, которая потрепала Западную армию, почти стихла, но дождь продолжался и промочил солдат Востока не меньше, чем их противников. Туман они тоже за-стали. Авангард Фукусима Масанори даже столкнулся в тумане с арьергардом Западного отряда Укита Хидэиэ, который почти уже дошел до намеченной цели. Трудно сказать, для кого из них это было большей неожиданностью, однако обе армии сумели разойтись без перестрелки. К семи часам утра Восточная армия выстроилась в боевой порядок, столкнувшись с теми же проблемами, что и противник. Только бряцание оружия и отдаваемые приказы говорили самураям о том, что сейчас должна начаться одна из самых знаменитых битв в истории Японии.

Подножие горы Ибуки тянется в нескольких сотнях метров от Накасэндо, и основная часть Восточной армии заняла этот промежуток. Курода Нагамаса, в шлеме с огромными деревянными воловьими рогами, командовал правым крылом. Рядом с ним стоял Хосокава Тадаоки, в шлеме, украшенном изрядно намокшим и грязным фазаньим хвостом. Далее шли Като Ёсиаки и Танака Ёсимаса, а на левом фланге у дороги были Ии Наомаса и «Красные Дьяволы». Через дорогу, намного впереди остальных, встал Фукусима Масанори, который незадолго до того уже чуть было не завязал бой с противником. Позади него были Кёгоку Такатомо и Тодо Такатора, а за ними, по южной дороге, подтягивал свое войско «старый верный» Хонда Тадакацу, которому в то время исполнилось 52 года.

Таким вот образом Иэясу собирался вступить в самое решающее в его жизни сражение. Последние минуты перед выступлением были лишены, что характерно, какого-либо драматизма. Он позавтракал вареным рисом и облачился в доспехи. Шлема он не надел, на нем была только шапочка из коричневого шелка. Несколько слов, брошенных свите, убедили их, что он разгонит западных конфедератов, как прежде громил своих врагов при Нагакутэ. Свою короткую речь он завершил одним из своих обычных афоризмов. Есть только два пути, сказал он: либо вернуться назад с окровавленной головой врага в руках, либо быть принесенным, но без собственной головы. С этими вгоняющими в дрожь словами Токугава Иэясу, которому было уже 58 лет, выступил в туманную мглу. В течение часа передовые линии обеих армий вглядывались в непроницаемый туман, который все еще покрывал поле боя. О присутствии врага на расстоянии всего двух полетов стрелы говорили только гул голосов, звон конской сбруи или случайный проверочный выстрел из аркебузы. Какие мысли могли мелькать в головах самураев в этом всеохватывающем сером тумане? Что до Иэясу, его мысли постоянно возвращались к одному и тому же вопросу: где Хидэтада? Его сын и наследник был где-то на Накасэндо, между Эдо и Сэкигахара, с 38 000 солдат. Он задержался, чтобы осадить замок Уэда, и теперь должен был спешить изо всех сил, чтобы присоединиться к отцу.

В восемь часов утра 21 октября 1600 г. туман неожиданно рассеялся и ушел вверх по неровным склонам Ибуки. Долю секунды армии глядели друг на друга, стоя под мокрыми знаменами. Затем напряжение взорвалось боевым кличем со стороны Востока, когда Ии Наомаса повел тридцать самураев против отряда застрельщиков Запада. Потрясая копьями, «Красные Дьяволы» врезались в ряды самураев Западной армии и опрокинули их, в то время как остальные люди Ии двинулись против дивизии Укита. Одновременно с ними Фукусима атаковал Укита, перейдя Накасэндо, и люди, в шесть утра казавшиеся друг другу призрачными тенями, вступили в схватку. Сделав залп из аркебуз, самураи Укита отбросили их, скатившись по грязи на врага с обнаженными мечами в руках. Первая атака перешла в огромную рукопашную схватку, и тогда остальные передовые части Востока двинулись прямо на Исида, а второй ряд выступил вперед, чтобы атаковать Кониси. Сима Сакон, советник Исида, был ранен пулей и отошел в тыл. Самураи Сацума пока не двигались с места, ибо Симадзу Ёсихиро решил, что их время еще не пришло, несмотря на приказы, требования, а затем просьбы Исида. Дивизия Кониси была практически рассечена надвое атакой восточных самураев, но равновесие было отчасти восстановлено вмешательством Отани с его хорошо обученными штурмовыми отрядами, которые отбросили назад наступавших Тодо и Кёгоку.

Их успех указал Исида, что пришло время для общего наступления, и он дал сигнал Кобаякава ударить с холма Мацуо во фланг Восточной армии. Но Кобаякава не пошевелился. Сигналы Исида становились все более отчаянными. Кониси и Отани послали гонцов на холм, убеждая его атаковать, но опять ни один человек не двинулся. Отани стал подозревать неладное. Он и так уже почти заподозрил какое-то предательство, когда заметил, что атаки Восточной армии обходят холм Мацуо. Тогда правое крыло под командованием Ёсицугу развернулось на девяносто градусов – на случай, если Кобаякава выступит против них. Не только Западная армия следила за Кобаякава. Иэясу восседал на коне, нервно кусая пальцы. Чтобы напомнить Кобаякава о серьезности положения, он выслал вперед нескольких аркебузиров, чтобы они выстрелили в его сторону и посмотрели, что он предпримет. Это, похоже, его пробудило, и самураи Кобаякава бросились вниз по склону на Отани. Люди Отани были вполне готовы к этой предательской атаке. Они открыли по ним огонь из аркебуз, и те десятками скатились вниз по склонам Мацуо. Одного доказательства намерений Кобаякава было достаточно для Иэясу, который приказал начать наступление по всему фронту.

Отани все еще держался против дезертиров и новой волны отрядов Востока, когда события получили совсем уже не-ожиданный оборот. «Адмирал» Вакидзака присоединился к предателю Кобаякава и напал на Отани. Наступил решающий момент. Самураи Отани были разгромлены, и Ёсицугу попросил одного из приближенных прикончить его.

Тем временем дивизию Кониси постепенно теснили назад. Люди Кобаякава прорвались через остатки войск Отани, обошли дивизию Укита и атаковали Кониси с тыла. Со всех сторон раздались крики: «Предательство!», как только ужасная новость пронеслась по рядам.