Уильям Тенн

Уинтроп был упрям 

Миссис Бракс исполненным отчаяния взглядом обвела своих попутчиков из двадцатого столетия.

— Как он смеет! — воскликнула она. — Неужели же он бросит навсегда нас в этом безумном мире!

Дэйв Поллок пожал плечами. На нем был скромный серый костюм, откровенно диссонирующий с ярким убранством квартиры двадцать пятого столетия, в которой они находились.

— Он сказал, что мы должны быть благодарны ему. И что ему безразлично, будем мы благодарить или нет. Он остается.

— Но это же означает, что мы тоже будем вынуждены остаться!

— А какая ему разница? Он бесповоротно вознамерился не возвращаться. Ему, видите ли, понравился двадцать пятый век. Я спорил с ним два часа. Никогда раньше не встречал такого упрямца.

— А почему бы вам не поговорить с ним, миссис Бракс? — вступила в разговор Мэри-Энн Картингтон. — Он к вам неплохо относится. Может быть, вам бы удалось склонить его к благоразумию.

Миссис Бракс провела рукой по волосам, немного растрепавшимся за две недели пребывания в будущем.

— Мистер Мид, — задумчиво спросила она. — Как вы думаете, это неплохая мысль?

Четвертый присутствующий, полноватый мужчина средних лет, кивнул:

— Вреда от этого не будет. А может быть, и получится. Все равно нужно хоть что-то предпринимать.

— Ладно, попробую.

Миссис Бракс тяжело вздохнула. Будучи бабушкой, она прекрасно все понимала. Для спутников Уинтроп и они были «стариками», и, следовательно, могли найти общий язык. Правда, Уинтроп все же был на десять лет старше ее. Но это не имело особого значения для мистера Мида, которому было всего сорок шесть, тем более для тридцатичетырехлетнего Поллока, не говоря уже о двадцатилетней Мэри-Энн. Все было предельно ясно: один из «старичков» должен вразумить другого. Никакого значения не имело для них и то, что Уинтроп — убежденный холостяк, лишенный каких бы то ни было привязанностей, в то время как она — мать шестерых детей и бабушка двух внуков. Вообще-то с тех пор, как группа прибыла в будущее, она и Уинтроп вряд ли сказали друг другу десяток фраз. Сильная неприязнь возникла между ними еще с первой встречи в Вашингтоне на финальном отборе путешественников во времени. Предыдущие маневры успеха не принесли. Мистер Мидд безрезультатно обрушивал на старого упрямца всю мощь своего гнева. Мэри-Энн напрасно старалась расшевелить его гибкостью своей роскошной фигуры и дрожью в голосе. Даже Дэйв Поллок, преподаватель физики в старших классах, имеющий степень магистра каких-то там наук, и тот оказался не в состоянии встряхнуть Уинтропа. И вот настал черед миссис Бракс.

Она поднялась, расправив морщинки на дорогом черном платье, которое подарил ей муж за день до отправления. Подарок был приобретен у «Лорда и Тэйлора», являясь показателем законной гордости мужа за жену. Попробовала бы она только заикнуться Сэму о том, что это было чистой воды везением, что выбрали ее только по соответствию физическим данным, изложенным в послании из будущего! Он же, наверное, бахвалился перед всей мастерской, хвастал каждому закройщику и каждой портнихе о своей жене — одной из пятерки, которую собирали со всей территории США. Что же будет с ним, когда пройдет предельный срок, и она не вернется сегодня в шесть часов вечера?

— Вызвать по телефону джампер? — предложила Мэри-Энн.

— Я что, рехнулась? — сердито огрызнулась миссис Бракс. — Или вы думаете, что меня пугает небольшая прогулка по коридору? Я в состоянии пройтись пешком. И она двинулась в направлении двери прежде, чем девушке удалось вызвать это выводящее из душевного равновесия устройство, мгновенно перебрасывающее из одного места в другое. У порога обернулась и окинула комнату последним тоскливым взглядом. Поскольку, что ни говори, эта квартира в Бронксе была весьма уютным местом, где она провела почти две недели. Во всяком случае, здесь ничего не выскакивало из пола и не высовывалось из стен. Потом она быстро прошла по коридору, стараясь держаться только посередине, на как можно большем расстоянии от стен, таящих непредвиденные опасности, корчащихся, как живые. В том месте, где пурпурная стена, не замедляя бега, обтекала неподвижный желтый прямоугольник, миссис Бракс остановилась. Скривив неприязненно губы, обратилась в сторону прямоугольника:

— Мистер Уинтроп?

— Да. Миссис Бракс? Неужели? — раздался из-за прямоугольника громкий голос. — Проходите смело внутрь, миссис Бракс. На желтом фоне появилось крохотное пятно, быстро разросшееся до размеров двери. Она осторожно прошла в нее, подсознательно опасаясь, что может провалиться на несколько этажей по другую сторону. Комната имела форму вытянутого узкого равнобедренного треугольника. Мебели в ней не было. Цветные полосы пробегали одна за другой по стенам, полу и потолку, причем доминирующим цветом была поочередно любая составляющая спектра, начиная от бледно-розоватого цвета до сочного темно-фиолетового. Каждому новому цвету соответствовал источающийся из стен новый аромат, и эта совокупность цвета и запаха придавала комнате особое очарование, интригующее и несколько смущающее своей необычностью. Откуда-то из-за стен лилась тихая музыка, еще более усиливающая воздействие красок и ароматов. В дальнем конце комнаты, на возвышении в вершине треугольника, возлегал щуплый старичок. Время от времени это возвышение поднималось, опускалось, медленно наклонялось из стороны в сторону, подобно корове, пытающейся принять более удобную позу в траве на лугу.

Одеяние, в которое был облачен Уинтроп, точно так же непрерывно приспосабливалось ко всем его движениям и меняло свою окраску и форму. То это была красно-белая туника, прикрывающая все туловище от шеи до бедер и временами удлиняющаяся до пальцев ног, то она внезапно сокращалась в размерах, превращаясь в светло-коричневые шорты, украшенные вычурным орнаментом из переливающихся перламутровых морских раковин. Миссис Бракс наблюдала за этими трансформациями с почти что религиозным неодобрением. Ей смутно казалось, что мужчине положено быть одетым в один и тот же костюм достаточно длительное время. Против шортов она не очень возражала, хотя благопристойная душа ее расценивала их как несколько нескромную одежду. В это время Уинтроп, как бы отвечая на ее мысли, облачился в зеленый хитон, очень напоминающий ночную рубашку, не соответствующую, пожалуй, полу старика. Но она и это смогла перенести, лишь жалея, что одежда постоянно меняется, свидетельствуя как бы об отсутствии силы воли и сосредоточенности у этого человека.

Уинтроп поставил на пол огромное яйцо, которое перед этим держал в руках.

— Присаживайтесь, миссис Бракс, — весело предложил он.

Неуклюже покачиваясь на буграх пола, появившихся по жесту хозяина, миссис Бракс подогнула колени и села.

— Как… как ваши дела, мистер Уинтроп?

— Отлично, миссис Бракс, просто великолепно! Лучше не может быть. Ну, скажем, вы видели мои новые зубы? Взгляните!

Миссис Бракс наклонилась и с искренним интересом осмотрела его наполненный белой сверкающей эмалью рот.

— Неплохая работа, — объявила она наконец. — Здешние дантисты быстро все сделали.

— Они вырастили для меня эти зубы, миссис Бракс!

— Как вырастили?

— Откуда мне знать? Просто они это умеют, вот и все. Недавно я прослышал о регенерационной лечебнице. Это такое место, куда надо обращаться, если потерял, к примеру, руку. Там отращивают точно такую же новую, задаром. Я пошел туда и сказал стоящей там машине: «Мне нужны новые зубы». Машина предложила мне сесть. Раз, два, три — готово! И я уже выбрасываю свои вставные челюсти. Не хотите ли попробовать сами?

Она неуклюже заерзала на своем податливом сиденьи.

Уинтроп рассмеялся.

— Вы напуганы, — заметил он. — Ничем не отличаетесь от остальных. Новое пугает вас. А у меня, самого старого из вас, хватает смелости.

Миссис Бракс робко улыбнулась.

— Но вы, мистер Уинтроп, — единственный, кого никто не ждет в двадцатом веке. А у меня семья, у мистера Мида семья, мистер Поллок только-только женился, мисс Картингтон обручена…

— Мэри-Энн обручена? Ни за что не догадался бы. Она так строила глазки парню из Темпоральной службы!

— Обручена. С бухгалтером из ее конторы, Эдгаром Раппом. Прекрасный, работящий юноша. И она хочет к нему вернуться.

— Ну и пусть себе возвращается. Мне-то какое дело?

— Но, мистер Уинтроп, — умоляюще сложила она ладони. — Она не сможет вернуться, никто из нас не вернется, если только мы не отправимся домой все вместе. Вы разве не помните, о чем предупреждали темпоральные инспекторы? Мы должны сидеть по своим местам, когда будет производиться то, что они называют трансфером. Но если к шести часам мы все не соберемся там, они не смогут выполнить этот трансфер! Поэтому, если один из нас, вот вы, например, не явитесь…

— Не рассказывайте мне о своих бедах! — резко оборвал ее Уинтроп.

Лицо его вспыхнуло. В комнате распространился резкий кисловатый запах, на стенах появились багровые пятна, музыка превратилась в сплошную какофонию. Видимо, так помещение отреагировало на смену настроения постояльца.

— Все хотят, чтобы Уинтроп оказал им любезность. А что они сами сделали когда-нибудь для Уинтропа? — едко поинтересовался он.

— Не понимаю вас, мистер…

Миссис Бракс смутилась.

— Когда я был ребенком, мой родитель каждый вечер возвращался домой пьяным. Когда я подрос, меня ожидала паршивая работа и такая же паршивая жизнь. Помните очереди за хлебом? Кто, по-вашему, стоял в этих очередях? Такие, как я. А потом, когда депрессия сменилась лучшими временами, я был уже слишком стар, чтобы получить приличную работу. Таких, как я, брали разве что ночными сторожами, мойщиками посуды или сборщиками ягод. Дешевые ночлежки, дешевые меблированные комнаты…

Он снова взял в руки крупный яйцевидный предмет и начал пристально вглядываться в него. Из-за багрового освещения комнаты лицо его казалось почти черным. На тощей шее вздрагивала крупная вздутая вена.

— М-да… Говорите, у каждого есть к кому возвращаться? У каждого, кроме меня. У меня никогда не было настоящего друга, жены, даже девушки, которая бы оставалась со мной дольше, чем ей требовалось для того, чтобы вытряхнуть из моих карманов завалявшуюся в них мелочь. Так почему же мне нужно возвращаться? Я счастлив здесь. А вам неуютно, вы ощущаете себя чужаками в этом мире… Я остаюсь. Это решение — окончательное.

— Послушайте, мистер Уинтроп, — встревоженно подалась вперед миссис Бракс. — У каждого в жизни случаются неприятности. Вы думаете, у меня их нет? Моя дочь Анни, мой Джулиус! То, что мы пережили, я не пожелала бы худшему врагу. Но отыгрываться на других? Вы правы. Нам не нравится здесь. Все эти джамперы, пищевые аппараты…

— Кстати, о пищевых аппаратах, — оживился Уинтроп. — Вы видели мой новый пищевой рекордер? Последняя модель. Я прослышал о ней только вчера вечером, сказал, что мне нужен такой, и что бы вы думали? Первое, что я увидел утром — только что доставленный, новенький, с иголочки, автомат. И без всяких хлопот и денег! Удивительный мир!

Он открыл огромное яйцо и заглянул внутрь, где располагалось множество циферблатов, выключателей и кранов.

— Хотите попробовать? Я настроил его на самый модный номер этого нового композитора с Альдебарана: «Воспоминания о марсианском суфле».

Она выразительно покачала головой.

— Нет. Как по мне, то еду следует подавать в тарелках. Я не хочу пробовать. Спасибо.

Старик пожал плечами.

— Ладно. Другие хотя бы попробовали. Но вы все эти две недели питаетесь кормежкой двадцатого столетия, не переступая порога своей комнаты. А чем вы просили ее убрать? Да вы же находитесь в двадцать пятом столетии, госпожа! Проснитесь!

— Мистер Уинтроп! — твердо произнесла миссис Бракс. — Да или нет? Вы будете столь любезны или нет?

— Вам за пятьдесят, — подчеркнуто откровенно заявил Уинтроп. — Далеко за пятьдесят, миссис. И сколько вы еще собираетесь прожить у себя дома? Лет десять? Пятнадцать? Здесь бы вам перепало еще минимум сорок. Даже я в состоянии протянуть не менее двадцати. Не надо беспокоиться о войнах, эпидемиях, депрессиях, все даром, и сколько же вокруг интересного! Зачем же возвращаться?

Миссис Бракс, и без того уже изрядно расстроенная, совсем потеряла самообладание.

— Потому что у меня там дом, — зарыдала она. — Потому что я не представляю себе иначе. Потому что я хочу быть со своим мужем, детьми, внуками… И потому что мне здесь не нравится!

— Какие же вы трусы! — вскричал Уинтроп. — Все, даже этот молодой балбес Поллок. Первую неделю он еще бродил со мной и хотя бы по разу все пробовал. А под конец испугался. Вот и забирайте его с собой, возвращайтесь!

— Но мы не можем возвратиться без вас! Вспомните, что нам сказали. Трансфер осуществляется одновременно с двух сторон. Мы не сможем вернуться без вас!

Уинтроп улыбнулся и почесал затылок.

— И все же я останусь. Это единственная эпоха, которая по душе старику Уинтропу.

— Пожалуйста, мистер Уинтроп, не упрямьтесь! Не вынуждайте нас прибегнуть к силе…

— Вы не имеете права принуждать меня, — объявил он с видом торжествующего хищника. — Согласно законам Америки ХХV века, ни одно человеческое существо нельзя к чему-либо принудить. Это факт, только попробуйте напасть на меня. Я подниму скандал, появится целая рота правительственных машин и освободит меня. Так-то, дорогие мои!

— Послушайте, — сказала она уже перед дверью. — В шесть часов мы все будем в здании машины времени. И будем ждать вас.

— Ни за что! — крикнул он вслед. — Ни за что не вернусь!

И миссис Бракс пошла к себе и рассказала всем, что Уинтроп так же упрям, как и раньше.

Оливер Мид, вице-президент компании по производству емкостей для свежей воды из Гэри, штат Индиана, заведующий внешними связями фирмы, нетерпеливо барабанил по ручке удобного кресла, обтянутого красной кожей, которое комната миссис Бракс создала специально для него.

— Нелепо! — воскликнул он. — Нелепо и совершенно бессмысленно! Этот отщепенец, этот бродяга! Да как он смеет мешать другим заниматься своими делами! Известно ли вам, что через несколько дней должно состояться общенациональное совещание по вопросам розничной торговли? И мне необходимо на нем присутствовать. Ведь произойдет ужасная неразбериха, скажу я вам, если ответственные лица из этой эпохи не поймут всей важности…

— Могу поспорить, что так оно и будет, — перебила его Мэри-Энн, прищурив густо накрашенные веки. — Такая крупная фирма как ваша, могла бы потребовать от них возмещения убытков.

Дэйв Поллок устало скривился.

— Фирма, которая не существует уже 500 лет? Кому будет жаловаться ваша корпорация? Разве что составителям учебников истории! Увидев, что толстяк сердито заерзал в кресле, миссис Бракс успокаивающе подняла руки.

— Не расстраивайтесь. Давайте обсудим все спокойно, без драки. Как вы считаете, мы действительно не имеем права заставить его вернуться?

— Безответственные, преступные губошлепы! — угрюмо произнес мистер Мид. — Пригласили нас в свою эпоху, а теперь сидят, сложа руки. А что же случится с их людьми, с теми пятерыми, которых мы заменили на трансфере? Если мы застрянем здесь, они застрянут в 1958 году. Навсегда. Любое правительство, достойное называться правительством, обязано защищать своих граждан, выезжающих за границу.

— Только вот похоже на то, что здешнее правительство состоит из одних машин. А разве мы в состоянии спорить с машинами? — заметила мисс Картингтон. — Единственный официальный представитель, с которым мы встречались, это мистер Сторку, который приветствовал нас от имени Соединенных Штатов Америки 2458 года. И, похоже, мы не слишком уж его интересовали.

— Так вот, сделать нам необходимо следующее, — заговорил мистер Мид, загибая по очереди пальцы правой руки. — Первое. Нужно действовать, исходя из того, что единственным человеком из руководства, с которым мы встречались, является этот мистер Сторку. Второе. Выбрать среди нас компетентного представителя. Третье. Представитель должен встретиться с мистером Сторку и обрисовать ему ситуацию. Как его правительству удалось связаться с нашим правительством и сообщить о возможности путешествия во времени, но при выполнении определенных условий: в частности, соблюдая это… как оно там называется, Поллок?

— Закон сохранения энергии и массы. Материя или ее эквивалент в виде энергии не могут быть ни созданы, ни уничтожены. Если вы хотите перенести пять человек из Вселенной 2458 года во Вселенную 1958 года, вам нужно заменить их одновременно в их собственном времени пятью лицами точно такого же физического строения из времени, куда они отправляются. В противном случае образуется недостаток массы в одном пространственно-временном континууме и соответствующий избыток в другом. Как в химическом уравнении…

— Это все, что я хотел знать, Поллок. Я не ученик в одном из ваших классов, вам незачем поражать своими знаниями меня, — сделав ударение на последнем слове, произнес мистер Мид.

— Вас никто не пытался поразить, — воинственно огрызнулся молодой физик. — Я просто пытался прояснить для вас наши трудности. Поскольку машина настроена на нас пятерых и на пятерых из этой эпохи, нельзя осуществить перемещение, если на обоих концах темпоральной линии не будем присутствовать все мы и все они.

Мистер Мид сделал медленный театральный поклон.

— Премного вам благодарен. С вашего позволения, я хотел бы продолжить. Не все из нас находятся на государственной службе, и поэтому не у всех время столь драгоценно.

— Послушайте только этого воротилу! — весело заметил Поллок. — У него драгоценное время. Если вам угодно знать, для здешних обитателей мы являемся никем иным, как дикарями из первобытного прошлого.

— Тихо! — скомандовала миссис Бракс. — Будьте любезны, продолжайте, мистер Мид. Это все очень интересно. Не правда ли, мисс Картингтон?

Блондинка кивнула.

— Администраторами просто так не назначают. Вы все излагаете… э… правильно, мистер Мид.

Оливер Мид смягчился и одарил девушку благодарной улыбкой.

— Итак, третье. Мы излагаем факты этому мистеру Сторку, говорим, что пришли сюда с самыми благими намерениями после того, как были отобраны в результате общенационального конкурса по подысканию точных эквивалентов пятерых представителей их эпохи. О том, что пошли на это частично из вполне понятного любопытства и, что самое главное, выполняя патриотический долг. Разве эта Америка 2458 года не является и нашей Америкой? Разве она не является нашей Родиной? Как патриоты, мы не могли поступить иначе, мы…

— Оливер Мид произносит присягу перед флагом! — взорвался Поллок. — Вот это мысль!

Лицо бизнесмена отразило мучительную борьбу с самим собой. Стараясь не выйти из себя, он предложил:

— Поллок, если вам неинтересны мои мысли, то почему вы не выйдете в коридор подышать кислородом из автомата? Да… На чем я остановился… Как я уже говорил, объяснив подноготную фактов мистеру Сторку, мы подходим к пункту четвертому. Факту отказа. Отказа Уинтропа вернуться вместе с нами домой. И требуем от правительства этой эпохи, чтобы оно приняло соответствующие меры, которые гарантировали бы наше возвращение даже в том случае, если это повлечет за собой, ну… как это… принуждение силой в отношении Уинтропа.

— Вы так думаете? — иронически спросил Дэйв Поллок. — А что, если Сторку скажет «нет»?

— Он не сможет отказать, если его прижать как следует!

— И сделать это можете только вы, мистер Мид! — одобрительно кивнула миссис Бракс.

Толстяк сразу скис.

— Я?

— Разумеется, — горячо поддержала Мэри-Энн. — Вы — единственный, кто может это сделать, изложить все… как бы это… так правильно.

— Я… мы… не очень-то… У меня сложились не очень хорошие отношения с мистером Сторку. Поэтому лучше возложить решение этой задачи на кого-то другого.

Дэйв Поллок расхохотался.

— Олли, не скромничайте. У вас со Сторку такие же отношения, как и у любого из нас. И разве вы не специалист по внешним связям? Вы ведь большая шишка в своей компании, не так ли?

Мистер Мид попытался вложить в свой жесткий продолжительный взгляд всю ненависть, накопившуюся во Вселенной.

— Очень хорошо. Раз никто из вас не берется за это, придется мне. Я скоро вернусь.

— Почему бы вам не воспользоваться джампером? Это ведь гораздо быстрее, — спросил ядовито Поллок, когда Мид выходил из комнаты.

— Нет, благодарю, — вежливо ответил мистер Мид. — Мне нужно размяться. Я пройдусь пешком.

Он начал спускаться по лестнице быстрым пружинистым шагом, но лестнице, однако, показалось, что он движется недостаточно быстро. Включился эскалатор, набирая скорость до тех пор, пока Мид не споткнулся.

— Остановись, черт тебя побери! — завопил он. — Я могу это сам!

Лестница повиновалась. Он вытер лицо большим белым носовым платком и снова пошел вниз по ступенькам. Через несколько секунд эскалатор включился снова.

Раз за разом Мид приказывал ему остановиться, и раз за разом он останавливался, а затем снова исподтишка делал попытки ему помочь. В конце концов ему пришлось сдаться, и к тому времени, когда он достиг нижнего этажа, эскалатор двигался так быстро, что мистер Мид по инерции пролетел через весь пустой вестибюль здания и очутился на тротуаре, рискуя сломать шею. К счастью, тротуар под ним начал двигаться. У толстяка после путешествия по лестнице изрядно кружилась голова, но стоило ему покачнуться, как тротуар тут же следовал за ним, осторожно, но умело предотвращая его падение. В конце концов, Мид остановился, чтобы перевести дух.

Тротуар под ним слегка затрепетал, выжидая. Мистер Мид начал озираться по сторонам.

— Что за мир! — вырвалось у него. — Хоть бы полицейский появился. Хоть бы кто-нибудь!

И тут же перед ним возник этот «кто-нибудь». С характерным попыхиванием чуть выше его головы появился джампер. Из него прямо в воздух вышел человек. Позади человека была какая-то похожая на плетень, решетчатая штуковина, утыканная глазами. Участок тротуара взметнулся вверх, образовав горб прямо под двумя появившимися существами, а затем аккуратно опустился вниз.

— Я очень рад нашей встрече! — закричал мистер Мид. — Я пытаюсь добраться до Государственного Департамента и испытываю определенные затруднения. Был бы очень признателен вам за помощь.

— Извините, но мы с Клап-Лилтом должны через полчаса вернуться на Ганимед. Мы и так уже опаздываем на встречу. Почему бы вам не вызвать государственную машину? — спросил человек.

— Кто это? — поинтересовался плетень, когда они начали плавное движение ко входу в здание.

Тротуар под ними струился счастливой рекой.

— Путешественник во времени, — пояснил его спутник. — Из прошлого. Один из тех туристов, которые прибыли к нам в порядке обмена две недели назад.

— О! — протянул плетень. — Из прошлого? Вы знаете, мы на Ганимеде не верим в путешествия во времени. Это противоречит нашей религии.

Землянин рассмеялся.

Ох, уж эта ваша религия, Клап-Лилт!

— Все вы, люди, не можете никак уразуметь, что наша религия…

Голос плетня растаял, как только они скрылись внутри здания. Мид едва не плюнул им вслед. Затем взял себя в руки. Нравы этого странного времени чудовищно отличаются от нравов двадцатого века. Кто знает, какое наказание положено здесь за плевок?

— Государственную машину, — уныло произнес он в пустоту. — Мне нужна государственная машина.

Мистер Мид чувствовал себя несколько глуповато, но именно это, как им говорили, нужно делать в случае необходимости.

Как по заказу, рядом с ним прямо из ничего возникла сверкающая разноцветными пластинами штуковина, вся из проводов и катушек.

— Да? — спросила штуковина бесстрастным голосом. — Чем могу служить?

— Мне нужно встретиться с мистером Сторку из вашего Государственного Департамента.

— Можно предложить вам джампер? Я сейчас же вызову.

— Не нужно. Я хочу пройти пешком. Все, что от вас требуется — велеть этому дурацкому тротуару не вмешиваться и стоять неподвижно.

— Простите, сэр, — ответила машина, — но тротуар просто выполняет свои обязанности. К тому же, мистера Сторку сейчас нет. Он выполняет духовную зарядку либо на Поле для Визга, либо на Стадионе Ужаса.

— О, увольте, — взмолился Мид.

Оправдывались его самые худшие опасения. Ему не хотелось побывать в этих местах еще раз.

— Простите, сэр. — Один момент. Я проверю. — Между обмотками проскочило несколько ярко-голубых искр. — Мистер Сторку сейчас занят визгом. Он чувствует, что стал чрезмерно агрессивен. Приглашает вас присоединиться к нему.

Толстяк задумался. У него не было ни малейшего желания отправляться туда, где нормальные люди на несколько часов становятся сумасшедшими. Но, с другой стороны, времени было в обрез.

— Ладно, — удрученно согласился он. — Я присоединяюсь.

— Вызвать джампер, сэр?

— Нет! — отпрянул Мид. — Я пойду пешком.

— К сожалению, сэр, пока вы будете туда добираться, визг уже закончится.

Вице-президент по внешним связям приложил к лицу потные ладони и, чтобы успокоиться, сделал легкий массаж. Он должен не забывать о том, что это не тупой полисмен, на которого можно пожаловаться в газету, и не секретарь-растяпа, которого можно уволить. Это всего лишь машина, в электронной цепи которой встроен определенный набор речевых реакций. Если он покажет, что непомерно раздражен, она просто вызовет другую машину. Медицинскую.

— М-н-е н-е н-р-а-в-я-т-с-я д-ж-а-м-п-е-р-ы, — процедил он сквозь зубы.

— Извините, сэр. Если вы не возражаете против того, чтобы подождать, пока закончится визг, то нет проблем, но тогда вам придется отправиться на Венеру на Праздник Ароматов, который сразу же после визга намерен посетить мистер Сторку. Поэтому, если вы хотите повидаться с ним незамедлительно, вам, увы, придется воспользоваться джампером. Другой возможности нет, сэр.

— Ладно, сдаюсь, — поник мистер Мид. — Вызывайте джампер.

— Есть, сэр. Вот он, сэр.

Тотчас над головой Мида материализовался полый цилиндр и замкнулся вокруг него, не дав даже рта раскрыть. Вокруг стало темно. У бедняги возникло ощущение, будто его желудок постепенно, но неумолимо, вытаскивают через рот. За желудком последовали печень, селезенка и легкие. Затем все его кости выпали в середину уже пустой брюшной полости и стали уменьшаться в размерах, пока не исчезли. Он как бы сколлапсировал внутрь самого себя. Через некоторое время мистер Мид снова ощутил себя целым и невредимым, стоящим на просторной зеленой лужайке. Его окружало несколько десятков людей. Желудок вернулся на положенное место и там закрепился, тело слегка подбросило вверх. Когда спазмы успокоились, Мид увидел перед собой мистера Сторку — высокого светловолосого молодого человека очень приятной наружности.

— Ведь это так просто, мистер Мид. Нужно только во время прыжка оставаться совершенно спокойным.

— Легко… легко говорить, — отдуваясь, произнес толстяк, вытирая лицо платком. — Почему вы… Почему бы вам не придумать другой способ передвижения? В нашу эпоху удобство в средствах передвижения является краеугольным камнем промышленности.

— Какой он забавный! — воскликнула находящаяся рядом девушка, обращаясь к своему спутнику. — Он разговаривает, как в старых любовных романах.

Мистер Мид бросил в ее сторону угрюмый взгляд и в замешательстве разинул рот. Она была совершенно голая. И такими же голыми были все окружающие, включая мистера Сторку. Мид разнервничался. Кто знает, что происходит на этих Полях для Визга! Ведь раньше они наблюдали за этим с большого расстояния, с трибуны.

— А ведь житель эпохи Елизаветы I или человек из Древней Греции при необходимости поехать в одном из ваших безлошадных экипажей или внутри железного коня испытал бы еще большее беспокойство, — заметил мистер Сторку. — Это всего лишь привычка, некоторые приспосабливаются, как ваш современник Уинтроп. А некоторые, как вы, например, нет.

— Если уж говорить об Уинтропе, — поспешно начал мистер Мид, — то…

— Все собрались? — раздался голос атлетически сложенного молодого человека. — Сегодня я — ваш вожатый. — С этими словами незнакомец подпрыгнул вверх. — А ну, ножками, все, все, ножками, пусть разомнутся ваши мускулы. У нас будет по-настоящему отличный визг. Сбросьте одежду, — обратился он к мистеру Миду. — Нельзя визжать одетым. Мид опешил.

— Я пришел, чтобы переговорить с мистером Сторку. И лучше посмотрю на все это со стороны.

Вокруг раздался дружный громкий хохот.

— Нельзя смотреть, находясь посередине Поля для Визга! И, помимо всего прочего, вы автоматически занесены в число участников визга. Сбрасывайте одежду, дружище, и присоединяйтесь!

Мистер Мид задумался на мгновение и начал раздеваться. Он был смущен, подавлен, напуган, но уж слишком неотложным было дело, с которым он пришел. Девизом людей, занимающихся внешними сношениями, всегда было: «Не лезь со своими уставами в чужой монастырь». Ему позарез хотелось домой, в тот мир, где справедливая система, базирующаяся на спросе и предложении, где с важным деловым человеком соответственно обращаются, где неодушевленные предметы остаются неодушевленными. А единственным каналом, через который можно в этот мир вернуться, является сейчас мистер Сторку. И поэтому его надо ублажить и дать почувствовать, что Оливер Мид — свойский парень. Кроме того, он заметил, что многие из собравшихся здесь девушек были очень недурны собой. Это напомнило ему ужин после окончания ревизии отделения компании в Де-Мойне. Вот если бы они еще не брили головы!

— Теперь все вместе, — пропел вожатый. — Давайте в кучу. Все вместе, одной тесной группой, теснее друг к другу, теснее, по кругу, по кругу!

Мистера Мида впихнули в толпу. Энергично подгоняемая вожатым группа сплачивалась все теснее и теснее. Неожиданно загремела музыка, затем ее стал заглушать шум, нарастая все громче и громче. Кто-то, пытаясь сохранить равновесие в куче-мала голых тел, саданул мистера Мида в живот, кто-то сзади сделал подножку.

— Осторожней! — взвыла рядом девушка, которой он наступил на ногу.

— Простите, я просто не успел…

Но тут кто-то ударил его локтем. Толпа продолжала кружиться под аккомпанемент такой душераздирающей какофонии, что, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. И все же голос вожатого перекрывал шум:

— Еще, еще! Вот так! Быстрее! Нет, сюда, вокруг дерева! Снова все в кучу! Держитесь вместе! А теперь — назад! Быстрее, быстрее!

Они попятились назад, огромная масса людей навалилась на мистера Мида, прижав его к другой, такой же огромной, толпе, которая была у него за спиной. В этом беспорядочном броуновском движении были свои небольшие подводные течения, и поэтому, когда его несло вперед, какие-то силы одновременно отшвыривали на метр-два сначала влево, потом — вправо. Раз или два его отбрасывало на периферию, однако, к величайшему своему удивлению, когда он вспоминал об этом впоследствии, единственным, что он делал, было прокладывание локтями и коленями пути в самую гущу толкающихся людей. Неистовствовал, нанося пинки во все стороны, ни о чем не думая, кроме того, как остаться на ногах. Внезапно, откуда-то извне водоворота голых человеческих тел, раздался душераздирающий вопль, протяжный вопль могучего мужчины. Крик бесконечно долго отдавался эхом на лужайке, почти заглушив шумную какофонию. Женщина впереди Мида подхватила его на такой высокой ноте, что ему показалось, что череп сейчас лопнет. Через несколько мгновений вопили уже все собравшиеся, и Мид не удивлялся, что к общему шуму присоединился и его собственный голос. Он вложил в этот крик все неприятности, испытанные за прошедшие две недели, все разочарование и ненависть, накопившиеся за всю прошлую жизнь. Крики слились в непрерывный обезличенный визг, где-то в глубине своего разума мистер Мид испытывал почти что детское наслаждение от того, что вошел в общий ритм и стал во всем ничуть не хуже других.

О, как хорошо!

Впоследствии Мид так и не мог определить, как долго они бегали и вопили… Очнувшись, он заметил, что больше уже не находится внутри тесной группы. Участники визга каким-то образом рассеялись по лужайке, выстроившись в длинные раскачивающиеся, вопящие цепи. Ему стало немного не по себе. Стараясь не сбиться с ритма визга, он сделал попытку подобраться поближе к мужчине и женщине справа от себя. Вопли внезапно прекратились, так же неожиданно затихло шумовое сопровождение. Он взглянул прямо перед собой, туда, куда смотрели остальные. И увидел… Бурое, покрытое шерстью животное, величиной с овцу. Оно вертело головой, испуганно озираясь, потом со всех ног бросилось бежать.

— Хватайте его! — пронзительно взвизгнул вожатый. — Хватайте его!

Мистер Мид побежал через луг за животным, вопя что есть мочи.

— Хватайте его! — колоколом гудело в голове. — Хватайте! Животное почувствовало, что его вот-вот поймают, резко развернулось и, непрерывно увертываясь, метнулось прямо сквозь людские цепи. Мистер Мид попробовал схватить его, но в ладони осталось только несколько клочков шерсти. Падая, он больно стукнулся коленями о землю. Не испортив ни одной ноты в общем хоре невообразимого визга, Мид сразу же вскочил и снова бросился вдогонку за животным. Все остальные также развернулись и побежали вместе с ним.

— Хватайте его! Хватайте!

Животное ловко увертывалось, мистер Мид так увлекся погоней, что бежал все время в первых рядах. Люди все больше сужали пространство, в котором металось животное. И, наконец, поймали его.

Толпа образовала огромный, неправильной формы круг и замкнула его вокруг жертвы. Мистер Мид одним ударом кулака сбил животное с ног. На распростертое тело прыгнула девушка с перекошенным лицом, но он успел схватить шерстистую бурую лапу, и, рванув с чудовищной силой, оторвать ее от тела.

Из раны торчали порванные провода и сыпались какие-то мелкие детали.

— Мы поймали его, — бормотал он, глядя на ногу. — Мы его поймали!

Внезапно на него навалилась такая усталость, что он, шатаясь, отошел подальше от толпы и тяжело бухнулся в траву. К нему подошел мистер Сторку.

— Ну как? — спросил он, тяжело дыша. — Хорошо повизжали?

Мистер Мид поднял руку со все еще зажатой в ней бурой ногой.

— Мы поймали его, — сказал он.

Светловолосый рассмеялся.

— Вам необходим хороший душ и легкое успокаивающее. Пойдемте.

Он помог мистеру Миду подняться и, держа его за локоть, направился через луг к трибуне. Другие участники визга оживленно болтали, стряхивая с себя пыль и восстанавливая дыхание. Побывав в душевой кабине, специалист по внешним сношениям снова почувствовал себя самим собой. Правда, чего-то в нем недоставало с того мгновения, когда в руке его оказалась нога механической жертвы, он старался убедить себя, что остался тем же Оливером Мидом, хорошим мужем и отцом, преуспевающим бизнесменом, одним из столпов общества. Но это не помогало. Отныне и до конца своих дней он стал также и… Ему стало страшно употребить это слово. Надо было во что-то одеться. Быстро.

— Вероятно, это вам очень помогло, — произнес мистер Сторку, выслушав объяснения мистера Мида о тех побуждениях, которые им двигали. — Я бы не беспокоился. Вы такой же, как и все остальные из вашей эпохи. А вот одежду вашу вымели с поля с прочим мусором, оставшимся после визга.

— Что же мне делать? — застонал мистер Мид. — Не могу же я идти домой в таком виде!

— Почему? — весьма удивился представитель правительства. — В самом деле не можете? Очаровательно! Ну что ж, станьте под этот автомат. Как я полагаю, вам больше по вкусу одежда двадцатого века?

Мистер Мид кивнул и недоверчиво поместил свое тело под указанный механизм.

— Пожалуйста, что-нибудь пристойное, такое, чтобы я мог носить.

Мистер Сторку быстро произвел настройку на пульте. Из машины послышалось легкое гудение, и прямо сверху на ошеломленного толстяка свалился комплект парадной черно-белой вечерней одежды. Еще через мгновенье эта одежда трансформировалась в совершенно иной наряд: туфли стали сапогами до бедер, смокинг вытянулся и превратился в зюйдвестку. В таком наряде в самую пору занимать место на мостике китобойного судна.

— Хватит! — взмолился мистер Мид, когда дождевик начал уменьшаться до размеров футболки. — Остановитесь на чем-нибудь одном!

— Вы это сумеете сделать сами, если попытаетесь укротить свое подсознание, — пояснил мистер Сторку.

Тем не менее, он добродушно трахнул по боковой поверхности машины, после чего одежда мистера Мида приняла вид твидового пиджака и панталон для гольфа, модных в середине 20-х годов.

— Так лучше?

— Да.

Он хмурился, но все-таки это было нечто удобоваримое, а как только удастся вернуться домой…

— Послушайте, Сторку, — начал мистер Мид, стараясь забыть о своем непристойном поведении на Поле для Визга. — У нас неприятности с этим Уинтропом. Он не хочет возвращаться назад.

Они стояли на краю лужайки. На противоположном ее конце начинался новый визг.

— Ну и что? — равнодушно спросил мистер Сторку. Он протянул руку в сторону обнаженной толпы. — Поймите, еще два-три таких сеанса, и ваша психика будет в прекрасной форме. Хотя, судя по вашему виду, больше бы подошел Стадион Ужаса. А почему бы, в самом деле, не попробовать? Почему бы прямо сейчас не отправиться туда? Одна первоклассная серия приступов панического страха, и вы будете абсолютно…

— Спасибо, нет! С меня и этого достаточно. Состояние моей психики — это сугубо мое личное дело.

Светловолосый мужчина понимающе кивнул.

— Разумеется. «Состояние психики индивидуума является его личным делом и не может находиться в юрисдикции какого-либо другого лица», — процитировал он. — Я просто хотел дать вам дружеский совет.

Мистер Мид заставил себя выдавить улыбку. При этом лацканы его пиджака поднялись и нежно погладили подбородок.

— Я нисколько не обижаюсь. Однако, что вы думаете предпринять в отношении Уинтропа?

— Предпринять? Ничего. А что мы в состоянии сделать?

— Вы в состоянии принудить его вернуться назад! Вы здесь представляете правительство, не так ли? Правительство, которое пригласило нас сюда и отвечает за нашу безопасность.

На лице мистера Сторку отразилось недоумение.

— А разве вам что-либо угрожает?

— Вы понимаете, что я имею в виду, Сторку! Наше благополучное возвращение. Правительство несет ответственность за это.

— Но только не в том случае, когда ущемляются желания и свобода действий другого совершеннолетнего лица. Я просто процитировал вам, друг мой, одну из статей Положения 2314 года. Принуждение не может применяться к взрослому мужчине. Даже к официальным уговорам можно прибегать только в определенных, весьма ограниченных случаях. Здесь, определенно, такой случай не имеет место. Должен вам сказать, что к тому времени, когда ребенок завершает прохождение нашей системы воспитания, он является гармоничным членом общества, заслуживающим доверия.

— Ну чем не настоящая, залитая неоном утопия, — насмешливо ухмыльнулся мистер Мид. — Не нужна полиция, чтобы охранять жизнь и собственность, не нужно никого никуда направлять… Ну что ж, это ваш мир, он вам нравится. Суть вовсе не в этом. Неужели вы не понимаете, Сторку, что Уинтроп не является гражданином вашего мира?

— Но он прибыл сюда по приглашению, в качестве гостя. И имеет полное право на защиту со стороны наших законов.

— А мы, как я полагаю, такого права не имеем? — воскликнул, негодуя, мистер Мид. — Он может делать с нами все, что заблагорассудится, и ему все сходит с рук? И это вы называете законом? Это вы называете справедливостью?

Светловолосый молодой человек успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Послушайте, друг мой, попытайтесь понять. Если бы Уинтроп попытался что-либо сделать с вами, это было бы предотвращено. Но не прямым вмешательством в поступки Уинтропа, а тем, что вы были бы ограждены от него. Но для того, чтобы мы прибегли даже к таким мерам, он должен что-либо совершить. Тогда возникнет прецедент деяния, направленного на ущемление ваших прав как личности. Вы же, напротив, обвиняете Уинтропа в несовершении определенного действия. Он отказывается вернуться с вами? Так вот. Он имеет право на отказ. И может отказываться делать что угодно, касающееся его тела и разума. Уложение 2314 года предусматривает и такое. Хотите, я процитирую соответствующий параграф?

— Нет, не хочу. Итак, вы хотите сказать, что никто и ничего не сможет сделать?

— Единственное, что можете сделать вы сами, — сказал мистер Сторку, — это попытаться переубедить Уинтропа. Вплоть до последней минуты, на которую назначено осуществление трансфера.

— А если нам не удастся? — спросил мистер Мид, нетерпеливым жестом урезонивая не в меру расчувствовавшиеся лацканы своего пиджака. — Тогда выходит, нам не повезло? И мы не сможем взять его за шиворот и…

— Боюсь, что не сможете. Тотчас же появится государственная машина и освободит его. Не причинив, как вы понимаете, при этом вам самим ни малейшего вреда.

— И просто оставив нас на произвол судьбы в этом бедламе на всю оставшуюся жизнь, — с горечью добавил мистер Мид.

На лице мистера Сторку появилось выражение обиды.

— А разве у нас так уж плохо? Здесь столько нового и волнующего! Ваш Уинтроп неплохо освоился в нашем мире — почти каждый день он бывает на Стадионе Ужаса или Поле для Визга. За последние десять дней я не меньше трех раз сталкивался с ним на различных семинарах и выставках. В Департаменте Национальной Экономики я прослышал о том, что он — восторженный и искренне преданный потребитель. Что он может заставить себя…

— Да уж, Уинтроп понабирал там всяких штуковин, — фыркнул мистер Мид.

— Ему ведь не нужно было платить за них. А что еще нужно такому лодырю?

— Единственное, что я еще хотел бы отметить, — спокойно продолжал Сторку, — что перспектива застрять в этом, как вы выражаетесь, «бедламе» имеет свои положительные стороны.

— Значит, никто не поможет нам с Уинтропом?

Мистер Сторку вызвал джампер и поднял руку, придерживая его в воздухе.

— Сказано, пожалуй, слишком сильно. Вполне возможно, что кто-нибудь, где-нибудь во Вселенной и мог бы помочь вам, если бы перед ним была поставлена такая задача, и имелась достаточная заинтересованность в ее разрешении. Но Государственный Департамент здесь бессилен, это я могу сказать со всей определенностью.

Мистер Мид заскрежетал зубами.

— Не могли бы вы, если это возможно, быть настолько любезны, чтобы подсказать нам, куда еще можно обратиться за помощью? У нас, если вы помните, осталось менее двух часов, и за это время мы просто не в состоянии обыскать всю Вселенную.

— Да уж, — одобрительно кивнул мистер Сторку. — Я рад видеть, что вы успокоились, надо подумать. Так. Прежде всего — Темпоральное Посольство, которое ведает обменом посетителей. Затруднением, с моей точки зрения, является то, что у них слишком широкий взгляд на подобные вещи. Есть еще машины-Оракулы, которые дадут вам ответ на любой вопрос, если на него есть возможность ответить. Здесь главная трудность состоит в том, чтобы правильно истолковать ответ. Кроме того, на этой неделе на Плутоне должен состояться съезд хронопсихологов. Затем, на одной из планет системы Ригеля обитает раса разумных грибов, наделенная потрясающим даром предвиденья. Могу, основываясь на своем личном опыте, порекомендовать обратиться именно к ним. У них совершенно невероятная способность… Мистер Мид замахал руками.

— Хватит! Я вижу, у вас еще многое в запасе, но у нас осталось только два часа, вы не забыли об этом?

— Разумеется, не забыл. И поскольку весьма вероятно, что вам ничего не удастся сделать за такое короткое время, я позволю себе предложить вам бросить всю эту затею и отправиться вместе со мной на Венеру.

Мистер Мид отпрянул назад, уступая место джамперу, которому мистер Сторку подал знак опуститься.

— Нет, благодарю покорно! Почему вы все здесь постоянно спешите куда-то отдыхать или развлекаться? — пожаловался он, отойдя на почтительное расстояние. — А как же делается работа в этом мире?

— Делается, делается, — рассмеялся светловолосый, заключая себя в объятия джампера. — Наши интересы очень отличны от ваших. Просто наша работа больше походит на игру, а не на тупое занятие. И исчез.

Мистеру Миду ничего не оставалось, кроме как вернуться в комнату миссис Бракс и рассказать остальным, что Государственный Департамент в лице мистера Сторку ничем не может помочь.

— Вы сказали ему все, что говорили нам, и он ничего не предпринял? — спросила Мэри-Энн. — А вы уверены в том, что ему известно, кто вы?

Мистер Мид не удосужился ответить.

— Разумеется, известно, — ответил за него Поллок. — Как и то, что его компания прогорела на бирже 481 год тому назад и поэтому сейчас, здесь, он никем не является.

— Я не думаю, что это так смешно, Дэйв Поллок, — сказала мисс Картингтон и укоризненно покачала головой. Ей казалось, что этот тощий учителишка просто завидует мистеру Миду. Только вот одно плохо. Если уж такая важная шишка, как мистер Мид, не в состоянии выручить их, то кто же тогда сможет это сделать?

— Мистер Мид, — проворковала она. — Я все же убеждена, что он все-таки сказал что-нибудь обнадеживающее.

— Конечно, он сказал мне, что мы кое-что можем сделать, — с едва скрываемой злостью ответил толстяк. — Что нам могло бы помочь Темпоральное Посольство, если бы мы нашли там кого-нибудь влиятельного. Оказывается, нам необходим хороший заступник в Темпоральном Посольстве.

Мэри-Энн едва не откусила кончик помады, которой в этот момент подкрашивала губы. Не поднимая глаз, она чувствовала, что присутствующие обернулись в ее сторону. И знала всем своим напуганным нутром, о чем они думают.

— Ну я точно не…

— Не нужно сейчас скромничать, Мэри-Энн, — перебил ее Поллок. — Это наш единственный шанс. Вызывайте джампер, отправляйтесь туда и пускайте в ход все свое очарование!

Миссис Бракс подсела к девушке, по-матерински положив руку ей на плечо.

— Послушайте, мисс Картингтон. Иногда нам приходится делать вещи, идущие вразрез с нашими желаниями. Но что еще остается? Разве лучше застрять здесь? Вам это нравится? И в то же время немножко пудры сюда, помады — туда… Поверьте мне, у него глаза разбегутся. Он и так уже от вас без ума. И неужели же сможет отказать, если вы попросите его о небольшой любезности?

Мэри-Энн пожала плечами.

— Вы в самом деле так считаете? Что ж… может быть.

Постепенно откуда-то из глубины красивого молодого тела стала подниматься волна самодовольства и выплеснулась наружу пикантным подъемом груди.

— Никаких «может быть»! — напирала миссис Бракс. — Для такой хорошенькой девушки, как вы, и для такого мужчины, как он, не должно быть никаких «может быть». Оно всегда так, мисс Картингтон, поверьте мне. То, чего не могут добиться такие, как мистер Мид, во все времена возлагается на женские плечи.

Мэри-Энн кивнула, соглашаясь с подобным подходом к роли женщины в истории, и поднялась. Дэйв Поллок тотчас же вызвал джампер. Как только огромный цилиндр материализовался в комнате, она нерешительно отступила на шаг.

— Это обязательно? — спросила она, закусив губу. — В ней меня вывернет наизнанку!

Поллок взял ее под руку и начал потихоньку подталкивать к джамперу.

— У нас нет времени разгуливать пешком. Поверьте, Мэри-Энн. Это ваш звездный день и звездный час. Поэтому будьте паинькой и станьте сюда… Напирайте на тот факт, что его современники застрянут в нашей эпохе, что лично для него может обернуться неприятностями по службе.

— Не учите меня! — высокомерно воскликнула девушка, решительно становясь под джампер. — Ведь это все-таки мой друг, мой очень хороший друг!

— Я только предлагаю… — начал было Поллок, но в этот момент цилиндр коснулся пола и исчез вместе с мисс Картингтон. Он повернулся к оставшимся в комнате. — Это наш последний шанс.

Материализовавшись в Темпоральном Посольстве, Мэри-Энн встряхнула пару раз головой, чтобы подавить подступающую тошноту. Потолок над ее головой тотчас же взволновался, из него появился розоватый комок и опустился вровень с ее прической.

— Да? — вежливо спросил он. — Вы что-то хотели?

Мэри-Энн провела помадой по губам и расправила плечи. Ей уже приходилось встречаться с такими штуковинами. Перед ними нужно не терять самообладания и не показывать своего волнения.

— Я пришла встретиться с Гайджио… С мистером Гайджио Раблином. Он здесь?

— Мистер Раблин в данный момент не в размере. Он вернется через 15 минут. Не угодно ли подождать в его кабинете? Там уже есть один посетитель.

Девушка задумалась. Ей совершенно не по душе была сама мысль еще об одном посетителе, но, может быть, это даже к лучшему. Присутствие третьего лица предотвратит тот неизбежный разрыв, который бы ожидал ее в качестве просительницы… после того, что уже произошло между ними.

— Но что значит «не в размере»?

— Да, я подожду в кабинете, — ответила она потолку. — О, не беспокойтесь. — Это относилось уже к полу, который покрылся мелкой рябью под ее ногами. — Я знаю дорогу.

— Меня это вовсе не беспокоит, — добродушно ответил пол, унося ее в кабинет Раблина. — Для меня это — просто удовольствие.

Мэри-Энн тяжело вздохнула и покачала головой. Некоторые из этих удобств такие своевольные! Она расслабилась. Лицо ее зарделось от воспоминаний, ей даже захотелось вызвать джампер и вернуться назад. Но нет, нельзя было себе этого позволить. Как там сказал Поллок? «Последний шанс»? В одной из стен расширился желтый прямоугольник, пол внес ее в кабинет Раблина и снова стал ровным. Девушка огляделась. Все здесь было для нее непривычным.

Вот письменный стол Гайджио, если только можно назвать столом эту странную мурлыкающую штуковину. А вот та самая извивающаяся под тяжестью тела кушетка, на которой… У нее перехватило дыхание. На кушетке возлежала молодая женщина, одна из тех ужасных женщин с бритой головой, столь обычных в этом мире.

— Простите меня, — на едином дыхании выпалила Мэри-Энн. — Я представления не имела… я не хотела…

— Все в полном порядке, — безмятежно улыбнулась женщина, не отрывая взгляда от потолка. — Вы ничуть не помешали. Я сама только что заскочила к Гайджио. Присаживайтесь.

В ответ на ее слова пол взметнул вверх одну из своих секций. Когда Мэри-Энн устроилась поудобней, он плавно опустился на подходящую высоту.

— Вы, должно быть, та, из двадцатого столетия… — Женщина запнулась, но тут же быстро поправилась. — Та посетительница, которая в последнее время встречалась с Гайджио. Меня зовут Флурит. Я — просто одна из старых подруг его детства. Еще с тех времен, когда мы проходили курс воспитания Ответственности в Третьей Группе. Мэри-Энн натянуто кивнула.

— Очень приятно. Меня зовут Мэри-Энн Картингтон. И я никоим образом, в самом деле…

— Я же вам сказала, чтобы вы не беспокоились. Между мной и Гайджио ничего, совершенно ничего нет. Служба в Темпоральном Посольстве в некоторой степени притупила его влечение к обычным женщинам, ему подавай старомодных или еще не ставших модными. Словом, что-то вроде анахронизмов. А я ожидаю трансформацию. Очень важную трансформацию, потому от меня сейчас нельзя ожидать сильных чувств. Вы удовлетворены? Надеюсь, что да.

— Потолок сказал, — робко начала Мэри-Энн, что Гайджио, то есть Раблин… мистер Раблин, в данное время «не в размере». Это что-то вроде того, что мы называем «нет дома»? Лысая девушка кивнула.

— В некотором смысле, он в этой комнате, но не настолько большой, чтобы с ним можно было разговаривать. Дайте-ка мне вспомнить, о чем это он говорил при настройке… Есть, вспомнила. Его размер — 35 микрон, и он находится в водяной капле в поле зрения вон того микроскопа, слева от вас.

Мэри-Энн недоуменно уставилась на черный сферический предмет, расположенный на столе у стены. За исключением двух окуляров, он не имел ничего общего с изображениями микроскопов, которые ей приходилось встречать в журналах.

— Он там… внутри? Что же он там делает?

— Занимается микроохотой. Вам следовало бы хорошо знать своего Гайджио. Совершенно неизлечимый романтик. Его неугомонная душа жить не может, не убивая вручную кишечных паразитов. Я много раз пыталась убедить его, что это — просто детские игры. Это задело его самолюбие, и он заявил, что замкнется на 15 минут. Установит пятнадцатиминутную блокировку! Услышав об этом, я решила прийти сюда и понаблюдать за битвой. Просто так, на всякий случай.

— Это пятнадцатиминутная блокировка… это опасно? — спросила Мэри-Энн дрогнувшим голосом.

У нее из головы все еще не шли слова девушки о том, что «вам следовало бы уже хорошо знать своего Гайджио». Эта черта будущей эпохи мисс Картингтон не нравилась. При всей здешней трепотне о тайне личной жизни и священных правах личности мужчины, вроде Гайджио, не задумываясь, выбалтывают все.

— Судите сами. Гайджио установил себе размер 35 микрон. Это почти вдвое больше размера большинства кишечных паразитов, с которыми он намерен сразиться — различных видов амеб. Но, предположим, ему попадется скопление эндоамеб, не говоря уже о нашей хорошей подруге, возбудителе тропической дизентерии. Что тогда?

— Что тогда?

У Мэри-Энн не было ни малейшего представления, что тогда. С такими проблемами не приходилось сталкиваться в Сан-Франциско.

— Беда тогда, вот что. Серьезнейшая беда. У них размеры бывают даже 36 и 37 микрон, а иногда попадаются еще большие экземпляры. А размер, как вам должно быть известно, является самым важным фактором в микроохоте. Особенно в том случае, если вы настолько глупы, что ограничили свой арсенал мечом, не прихватив автомат. Так вот, замкнуться в таком размере, не имея возможности прекратить охоту, заблокироваться так, что никто не сможет вас выудить оттуда в течение полных 15 минут — значит самому накликать беду. Вот такая-то беда и постигла нашего мальчика.

— В самом деле? И случилось самое худшее?

Флурит кивнула в сторону микроскопа.

— Взгляните. Я настроила свое зрение на большое увеличение, но вы этого делать не умеете. Вам для всего нужны механические приспособления. Иногда мне кажется это невероятным… Взгляните-ка, взгляните! Он сражается с амебой обыкновенной. Тварь мелкая, но резвая. И очень, очень злобная.

Мэри-Энн поспешила к шарообразному микроскопу и прильнула к окулярам.

Гайджио находился в самом центре поля зрения. Голову его прикрывал прозрачный шлем наподобие пузыря. Плотная эластичная одежда, состоящая из цельного куска ткани без швов, облегала его тело. Поблизости копошилось около дюжины амеб величиной с собаку, протягивающих к нему округлые стекловидные ложноножки. Охотник сдерживал натиск взмахами огромного двуручного меча, разрубая пополам наиболее упрямых и смелых тварей. Дыхание его было учащенным, Мэри-Энн поняла, что он уже очень устал.

— Откуда он берет воздух? — спросила она.

— Охотничий костюм содержит достаточно кислорода на весь промежуток блокировки, — пояснила Флурит, несколько удивившись вопросу. — Осталось еще пять минут. Я думаю, он их выдержит. Хотя переживет несколько очень неприятных мгновений. Вы видели вот это?

Мэри-Энн в изумлении открыла рот. Прямо над головой Гайджио появилась продолговатая веретенообразная тварь. Она была почти в полтора раза больше охотника. Ему пришлось низко пригнуться, амебы рассыпались в разные стороны. Однако, как только опасность миновала, они снова окружили его.

— Что это было?

— Трипаносома. Какая точно, я не успела разобрать. Она проскочила так быстро. Может быть, даже та разновидность, которая вызывает в Африке сонную болезнь. Или это могла быть… О, какой глупец!

Мэри-Энн испуганно повернулась к ней.

— Почему? Что он такое сделал?

— Пренебрег возможностью достать чистую культуру, вот что! Если там у него есть трипаносомы, то вполне могут быть и еще кое-кто! А его размер — всего 35 микрон!

Мэри-Энн снова прильнула к микроскопу. Он продолжал отчаянную борьбу, но удары меча стали теперь реже. Внезапно в поле зрения медленно вплыла еще одна амеба, почти прозрачная, размером не менее половины охотника.

— Это опасно? — спросила девушка у Флурит, не отрываясь от окуляров.

— Нет. Всего лишь безвредный комок протоплазмы. Но почему Гайджио все время оглядывается влево? Чего он…

Флурит отчаянно вскрикнула. Мэри-Энн увидела овальное чудовище, длиной почти в три роста Гайджио и шириной не менее двух. Оно было покрыто узкими, похожими на реснички, жгутиками, которые, казалось, придавали ему фантастическую быстроту. Охотник замахнулся мечом, но чудовище свернуло в сторону и вышло из поля зрения. Но всего через мгновение оно появилось снова, упав сверху, как пикирующий бомбардировщик. Гайджио успел отпрыгнуть, но одна из атаковавших его амеб замешкалась и тотчас же исчезла, отчаянно сопротивляясь, в похожей на дымовую трубу пасти, которой оканчивался передний конец яйцевидного великана. — Блантидий, — пояснила Флурит прежде, чем Мэри-Энн удалось заставить повиноваться дрожащие губы и задать вопрос. — 100 микрон в длину, 65 — в ширину. Быстрый, смертельно опасный, ужасно голодный. Я всегда боялась, что рано или поздно он столкнется с чем-либо подобным. Это — конец. Он не в состоянии убить тварь такой величины. Мэри-Энн протянула к ней дрожащие руки.

— Неужели же вы ничего не можете сделать?

Во взгляде лысой девушки сверкнуло нескрываемое удивление.

— Конечно. Он заблокирован внутри этой культуры по крайней мере еще на четыре минуты. Неужели вы ждете, что я отправлюсь ему на помощь?

— Если можете…

— Но ведь это будет вторжением в его суверенные права как личности! Дорогая моя! Даже если его желание погубить себя является невольным, это все еще его желание, и оно должно всеми уважаться! Положение о дополнительных правах от…

— С чего вы взяли, что он хочет погубить себя? — всхлипнула Мэри-Энн.

— Я ни о чем таком не слышала! Ведь он считается вашим другом! И просто попал в переделку более опасную, чем рассчитывал. А теперь не может выпутаться. Бедняга Гайджио! Пока мы стоим здесь и разговариваем, он там погибает!

Флурит задумалась.

— Возможно, вы в чем-то правы. Он — неисправимый романтик, и близость с вами побудила его искать новые приключения. Но неужели же вы всерьез считаете, что стоит нарушать чьи-либо неотъемлемые права только для того, чтобы спасти старого хорошего друга?

— Разумеется! Сделайте все, что нужно, отправьте меня туда! Пожалуйста!

Флурит поднялась и покачала головой.

— Нет! У меня это получится лучше. Эта романтика так захватывает! И,

— усмехнулась она, — немного интригует. У вас, людей из двадцатого века, такие странные нравы!

— Прямо на глазах Мэри-Энн она стала быстро уменьшаться. За мгновение до того, как Флурит исчезла, послышалось какое-то шуршание, похожее на угасание пламени свечи, и тело ее крохотной искоркой проскочило под микроскоп. Мэри-Энн жадно приникла к окулярам.

Припав на одно колено, Гайджио старался оттеснить от себя овальное чудовище. Амебы, окружавшие его ранее, либо разбежались, либо были проглочены тварью. Губы его были сжаты, в глазах мелькало отчаяние. В какой-то момент реакция подвела охотника, блантидий ударил… Гайджио упал. Меч отлетел в сторону. Вздыбив волосатые придатки, чудовище развернулось, приблизив к жертве страшную пасть… Мэри-Энн похолодела, но тут в поле зрения возникла огромная рука, почти таких же размеров, как и все тело Гайджио. Мощным ударом она отбросила хищника в сторону. Гайджио, шатаясь, поднялся и снова схватил меч. Мэри-Энн поняла, что была права. На лице его появилась благодарная улыбка. Девушка облегченно вздохнула и тоже неожиданно улыбнулась. Флурит, очевидно, ограничила размеры своего тела не так сильно, как незадачливый охотник. Его не было видно в поле зрения микроскопа, но достаточно хорошо просматривалось блантидием, который поспешил убраться восвояси. В оставшиеся несколько минут блокировки Мэри-Энн не удалось увидеть ни одного создания, которое хотя бы смутно имело намерения оказаться поблизости от Гайджио. К великому удивлению Мэри-Энн, первыми словами Флурит, когда они оба появились рядом с нею во весь свой рост, были слова извинения, с которыми она обратилась к Гайджио.

— Я искренне извиняюсь, но твоя подруга слишком уж разволновала меня в отношении твоей безопасности. Если ты хочешь возбудить против меня обвинение во вмешательстве в осуществление своих тщательно разработанных планов самоуничтожения…

Гайджио взмахом руки заставил ее замолчать.

— Забудь об этом. Ты спасла мне жизнь. И, насколько я понимаю, мне этого хотелось.

Флурит кивнула.

— Я, знаешь ли, вовсе не собиралась отправляться спасать твою жизнь. Сама не пойму, что это на меня нашло.

— Могу объяснить, — сказал Гайджио и указал на Мэри-Энн. — Столетие строгой регламентации жизни, тотальных войн, массового подслушивания.

Мэри-Энн прорвало.

— Ну и ну! Я… я не верю своим ушам! Сначала она не желает спасать вашу жизнь, считая, что это будет вмешательством в ваши, пусть даже неосознанные, намерения. Неосознанные! После того же, как она все же спасает вас, вы вместо благодарности прощаете ее за совершенное насилие и оскорбление действием! И она извиняется! А потом вы начинаете оскорблять меня, и… и…

— Простите, — произнес Гайджио. — У меня не было намерений вас оскорбить. Ни вас, ни ваше столетие. Именно оно и было первым столетием современной эпохи, критическим временем, с которого началось возрождение. И оно было во многих отношениях по-настоящему великим и безрассудно смелым периодом, в котором человечество в последний раз отважилось на многое из того, чего уже больше никогда не пыталось предпринимать.

Мэри-Энн почувствовала себя несколько лучше, но тут же заметила, как Гайджио и Флурит обменялись взглядами, в которых было что-то вроде намека на улыбку. Ну что за люди! Что это они из себя воображают?

Флурит направилась к желтому прямоугольнику двери.

— Мне пора. Я просто заглянула сюда попрощаться перед трансформацией. Пожелай мне удачи, Гайджио.

— Трансформация? Так скоро? Что ж, разумеется, всего наилучшего. Было так хорошо быть твоим другом, Флурит.

Когда лысая девушка стремительно вышла, Мэри-Энн посмотрела на озабоченное лицо Гайджио и несмело спросила:

— А что такое трансформация? Большая трансформация, — сказала она. — Я до сих пор ни о чем таком не слышала.

Молодой человек некоторое время молча глядел перед собой.

— Об этом лучше бы ничего не говорить, — произнес он наконец, обращаясь, скорее к себе, чем к Мэри-Энн. — Это одно из тех понятий, которые кажутся для вас столь же неприятным и неприемлемым, как наша живая еда. Кстати, о еде. Я голоден. Слышите? Голоден!

Одна из секций стены яростно затряслась, из нее сформировалась рука и протянула на ладони поднос. Не присаживаясь, Гайджио принялся за еду. Он не предложил Мэри-Энн разделить с ним трапезу и правильно сделал. Может быть, эта фиолетовая, напоминающая спагетти пища и была вкусной, но девушка точно знала, что никогда не заставит себя съесть что-либо, что извиваясь, поднимается прямо ко рту и уютно сворачивается, оказавшись внутри.

Гайджио поднял глаза и увидел выражение ее лица.

— Мне бы так хотелось, чтобы вы хоть раз попробовали. Я бы добавил ради вас целое новое измерение! В дополнении ко вкусу, запаху и структуре вы еще испытали бы подвижность. Вообразите себе! Пища, которая не лежит вяло и безжизненно у вас во рту, а красноречиво выражает желание, чтобы ее съели.

— Благодарю вас! Я могу упасть в обморок только при одной мысли об этом.

— Ладно, — с сожалением произнес молодой человек.

Он разделался с едой и кивнул в сторону стены, та тотчас же отвела руку и втянула в себя поднос.

— Мне просто очень хотелось, чтобы вы попробовали перед отъездом мое любимое блюдо.

— Кстати, об отъезде. Как раз из-за этого я и пришла к вам. У нас неприятности.

— О, Мэри-Энн! А я-то надеялся, что вы хотели просто повидаться со мной. — Гайджио безутешно понурил голову.

Ей трудно было разобраться, говорит ли он всерьез или шутит. И, в качестве наиболее легкого овладения ситуацией, девушка рассердилась.

— Послушайте, Гайджио Раблин! Из всех людей на Земле — в прошлом, настоящем и будущем — вы последний, кого бы я хотела увидеть еще раз! И вы знаете, почему! Любой мужчина, который… который такое говорит такой девушке, как я, и в такой момент…

К крайней досаде, ей на самом деле изменил дар речи, из глаз брызнули слезы и заструились по щекам. У нее появилось непреодолимое желание бежать куда глаза глядят, однако она решительно сжала губки и попыталась смахнуть слезы.

Теперь стало весьма неуютно Гайджио.

— Прошу прощения, Мэри-Энн. Мне на самом деле жаль, что так получилось. Мне не следовало с самого начала крутить с вами любовь. Вы же понимаете, что мы не имеем почти ничего общего. Но вы показались мне такой привлекательной! Такой возбуждающей женщины я не встречал ни в одной эпохе, включая мою. Единственное, к чему я никак не мог привыкнуть — это то удручающее воздействие, которое оказывают ваши специфические косметические средства. Но реальные осязательные ощущения были в высшей степени ошеломляющими.

— Но вы раньше ничего не говорили об этом! Только водили пальцем по моим губам и говорили: «Скользко!».

Гайджио пожал плечами.

— Я только сказал, что мне очень жаль, и ничего другого не имел в виду, — произнес он после некоторой паузы. — Если бы вы знали, Мэри-Энн, как эти жировые вещества действуют на сильно развитое осязание! Эта вязкая красная помада на губах! А эта искусно растертая нелепица на щеках! Я принимал это, как должное, а теперь стараюсь, чтобы вы поняли, почему меня прорвало так глупо!

— Насколько я вас поняла, — едко вставила Мэри-Энн, — вы считаете, что я стала бы много привлекательней, если бы выбрила голову нам вроде этой ужасной Флурит?

Он усмехнулся и покачал головой.

— Нет. Вы не смогли бы стать такой, как она, а она — такой, как вы. Это связано с разными представлениями о женственности и красоте. В вашу эпоху особо подчеркивается определенного рода физическое подобие, для чего используются различные искусственные средства, с помощью которых женщина как бы приближается к общепринятому идеалу. Мы же делаем ударение на несхожесть и эмоциональные различия. Например, при бритье головы одной из целей является показ морщинок, неожиданно возникающих на коже черепа, которые можно было бы не заметить, если бы эта часть была покрыта волосами.

Плечи Мэри-Энн поникли.

— Не понимаю я этого. И, наверное, никогда не пойму. Одно знаю точно

— я не смогу остаться в одном с вами мире, Гайджио. Одна мысль об этом вызывает ощущение, будто меня выворачивает наизнанку.

— Мне понятны ваши чувства, — произнес серьезно молодой человек. — И, если это может служить вам хоть каким-то утешением, знайте, что вы производите на меня точно такое же действие. Никогда раньше я не совершал ничего настолько идиотского, как микроохота в загрязненной культуре, пока не повстречался с вами. Мне так запали в душу ваши волнующие рассказы о смелом искателе приключений Эдгаре Раппе, что я обнаружил непреодолимое желание доказать самому себе, что и я являюсь мужчиной в вашем понимании этого слова, Мэри-Энн! В вашем понимании этого слова…

— Эдгар Рапп? — Она подняла брови, и не веря своим ушам, уставилась на Гайджио. — Искатель приключений? Волнующий душу? Эдгар? Разве что назвать приключением покер, в который он режется по ночам с ребятами из бухгалтерии.

Гайджио вскочил и принялся мерить комнату шагами.

— Как вы можете говорить об этом таким тоном! Небрежно, полупрезрительно! Ведь эта игра связана с постоянным риском для психики, с многократными возникающими по ходу игры столкновениями характеров, явными или подсознательными. И это на протяжении часов, когда вовлечены в соперничество не двое-трое, а целых пятеро, шестеро или даже семеро совершенно разных, агрессивно настроенных людей! Эти блефы, завышение ставок, утонченные хитрости! И для вас это ничего не значит? Во всем нашем мире не найдется ни одного человека, который смог бы выдержать пятнадцать минут столь сложной психологической пытки?

Взгляд девушки стал нежным и кротким.

— Так вот почему вы отправились под этот ужасный микроскоп, Гайджио! Чтобы доказать самому себе, что вы ничуть не хуже Эдгара, когда он играет в покер?

Гайджио остановился.

— Да разве только в покере дело, Мэри-Энн? А этот подержанный автомобиль, на котором он ездит? По сравнению с управлением любым из этих неповоротливых, непредсказуемых самоходных экипажей в гуще движения, сопряженного, как хвастается в том ваш мир, с таким огромным количеством несчастных случаев, микроохота выглядит всего лишь жалким, надуманным занятием. Но это — единственное доступное для меня дело, хоть чем-то напоминающее полную риска жизнь ваших современников!

— Вам вовсе не надо было ничего мне доказывать, Гайджио.

— Может быть, может быть… — произнес он понуро. — Но я должен был доказать это себе. И кое-что мне удалось. Теперь я знаю, что два человека с совершенно различными стандартами, касающимися мужчины и женщины, внушенными ей в раннем детстве, не имеют ни одного шанса на счастье независимо от того, насколько привлекательными они кажутся друг другу. Я не могу жить в согласии с вашими нормами, а вы… У вас, разумеется, вызывают душевное расстройство мои. Действительно, нам не следует жить в одном мире. И это правильно вдвойне после того… Ну, после того, как мы выяснили, насколько сильно нас влечет друг к другу.

Девушка кивнула.

— Я понимаю. Поэтому-то вы перестали ухаживать за мной, произнесли то… то противное слово… Поэтому вздрагивали при виде меня, вытирая губы… Гайджио, вы же смотрели так, будто от меня дурно пахнет! И это терзало мою душу, именно тогда я поняла, что мне нужно покинуть ваш мир навсегда… Но, поскольку Уинтроп совсем задурил, я не представляю себе, как это можно сделать.

— Расскажите мне об этом.

Он, казалось, пытался восстановить душевное равновесие, присев рядом с ней на секцию приподнявшегося пола. К тому времени, когда она закончила свой рассказ, Гайджио полностью пришел в себя. Мэри-Энн с тревогой следила, как он снова становится изысканно вежливым, чрезвычайно смышленым, и слегка высокомерным, молодым человеком XXV века. И до мозга костей ощутила, как ее кричащая и не очень-то умная примитивность отчетливо проступает сквозь толстый слой косметики.

— Я не могу сделать этого для вас, — вынес Гайджио свой приговор.

— Даже несмотря на то, — спросила она, уже отчаявшись, — что всех нас ожидают здесь только неприятности? На весь тот ужас, который внушает мне ваше время?

— Вряд ли вы поймете меня, Мэри-Энн… Здесь затронут вопрос социальной основы нашего мира, что гораздо значимее, чем наши личные небольшие неприятности. В нашем мире, как уже подчеркнул Сторку, просто невозможно принудить человека к чему-либо. И с этим, дорогая моя, ничего нельзя поделать.

Мэри-Энн выпрямилась. Не нужно было обладать большой проницательностью, чтобы по насмешливому высокомерию последних слов Гайджио не понять, что он уже полностью овладел собой. Что теперь она для него — интригующий, но чрезвычайно далекий в культурном отношении экземпляр. Вскипев от гнева и отчаяния, девушка всем своим нутром почувствовала, что наступила пора сбить с него спесь.

— Если Уинтроп не вернется, не только мы застрянем здесь. Люди вашей эпохи останутся в нашем времени! И вы, как сотрудник Темпоральной Службы, можете потерять свою работу!

— Дорогая моя малышка Мэри-Энн! Я не могу потерять свою работу. Она моя до тех пор, пока сама мне не надоест. Что у вас за представления! Перед следующей встречей предупредите меня, чтобы я мог заранее обрезать уши!

Плечи его затряслись от смеха. Что ж, по крайней мере, она вызвала у него хорошее настроение. Но это «дорогая моя малышка»… Какая едкая ирония!

— Неужели у вас настолько отсутствует чувство ответственности? И неужели вы такой бесчувственный?

— Те пятеро из нашего столетия, которые добровольно вызвались проделать путешествие в вашу эпоху, являются высокообразованными, чрезвычайно осторожными и в высшей степени ответственными людьми. Они понимали, что это связано с определенным и неизбежным риском.

Мэри-Энн живо вскочила на ноги.

— Но откуда им было знать, что Уинтроп окажется таким упрямым? И откуда мы могли знать об этом?

— Каждый должен допускать, что перемещение на 500 лет непременно связано с определенными опасностями. Невозможность вернуться — одна из них. К тому же, каждый должен допускать, что кто-либо из путешествующих осознает эту опасность, по крайней мере подсознательно, и не пожелает подвергнуть себя такому риску. А возникновение подобной ситуации ведет к тому, что вмешательство являлось бы серьезным преступлением не только против осознаваемых действий Уинтропа, но и против подсознательных побуждений таких людей. Оба эти преступления практически равнозначны с точки зрения морали нашей эпохи. Я стараюсь объяснить как можно проще, Мэри-Энн. Теперь вы понимаете?

— То есть, вы хотите сказать, что примерно по такой же причине вас не хотела спасать Флурит? Потому что вы, может быть, подсознательно хотели подвергнуться опасности гибели?

— Да. И, поверьте мне, она бы даже пальцем не пошевелила, несмотря на всю вашу романтическую взволнованность, не будь на пороге важнейшей трансформации, чему часто сопутствует психологическое отстранение от общепринятых норм.

— А что представляет из себя эта столь важная трансформация?

Гайджио покачал головой.

— Не спрашивайте. Все равно не поймете, к тому же вам это не понравится. Это — одна из характерных черт нашей эпохи, подобно тому, как характерными чертами вашей эпохи являются бульварная литература или предвыборная лихорадка. Мы защищаем и оберегаем самые эксцентричные побуждения личности, даже если они самоубийственны. Позвольте провести аналогию. Французская революция пыталась кратко выразить себя в лозунге «Свобода, равенство и братство». Американская революция провозглашала «Жизнь, свободу и стремление к счастью». Целостная концентрация нашей цивилизации содержится в таких словах «Абсолютная неприкосновенность личности и ее самых странных прихотей». Наиболее важной является вторая часть, ибо без этого у человека не будет даже элементарной свободы делать с собой все, что вздумается. Лицо, которое возжелало бы…

— Меня нисколько не интересует эта бессмысленная галиматья! — решительно перебила его Мэри-Энн. Вы не поможете нам, не так ли? Мне остается только уйти!

— А вы ждали, что я скажу что-либо другое, дорогая моя? Я ведь не Машина-Оракул. Я всего лишь человек!

— Человек? — презрительно вскричала Мэри-Энн. — Человек? Вы смеете называть себя человеком? О, позвольте мне уйти отсюда!

Он только пожал плечами, потом встал и вызвал джампер. Когда тот материализовался, Гайджио вежливо указал девушке на него. Она было повернулась, но тут же спохватилась и протянула руку.

— Гайджио, — произнесла она. — Независимо от того, удастся ли нам вернуться в свой мир, я не намерена больше когда-либо встречаться с вами. Но знайте…

Она сделала паузу. Он опустил глаза и склонил голову, сжав ее руку в своей.

— Это… это всего лишь то… О, Гайджио, вы — единственный мужчина, в которого я когда-либо влюблялась. И любила искренне и всецело. Я хочу, чтобы вы об этом знали…

Всхлипывая, она вырвала руку и метнулась к джамперу. Вернувшись в комнату миссис Бракс, Мэри-Энн объяснила присутствующим, что Гайджио Раблин, сотрудник Темпоральной Службы, не может и не хочет помочь им преодолеть упрямство Уинтропа.

Дэйв Поллок обвел взглядом собравшихся.

— Значит, мы сдаемся? Неужели ничего нельзя сделать? Никто в этом сверкающем автоматизированном будущем и пальцем не шевельнет, чтобы помочь нам вернуться, а сами мы не в состоянии помочь себе. Ладно, прекрасный новый мир. Вершина цивилизации.

Подлинный прогресс.

— Не понимаю, с чего это вы позволяете себе распускать язык, молодой человек, — недовольно пробурчал мистер Мид. — Мы-то хоть пытались что-нибудь предпринять. Чего нельзя сказать о вас.

— Скажите, что я должен сделать. И я сделаю. Может быть, я и не плачу большущие налоги, но хочу выяснить, каким образом можно решить стоящую перед нами задачу. А всей этой истерией, эмоциональной шумихой, размахиванием руками и напусканием на себя важности, будто мы — крупные шишки, мы пока что ничего не смогли добиться. Миссис Бракс вытянула руку и произнесла, показывая на свои крохотные позолоченные часики:

— Осталось всего сорок пять минут. Что мы сможем сделать за это время? Произнести какое-нибудь магическое заклинание? Я чувствую, что никогда больше не увижу своего Барни.

Поллок смерил ее свирепым взглядом.

— Я не говорю о чудесах или волшебстве. Я рассуждаю, призвав на помощь логику. У этих людей есть не только фиксация исторических фактов. Они имеют также регулярные контакты с будущим — их будущим. Это означает, что им доступна также регистрация фактов, которые имели место в их будущем.

Миссис Бракс издала возглас одобрения. Ей нравилось слушать людей образованных.

— И что? — спросила она.

— А разве это не очевидно? Пяти нашим партнерам из этого мира доподлинно известно наперед о том, что Уинтроп заупрямится. Этот факт зарегистрирован. И они бы не отправились в прошлое, если бы не знали о существовании выхода из этого положения. Теперь очередь за нами найти этот выход.

— Может быть, — предположила мисс Картингтон, — следующее будущее сохраняет это в тайне от них. Или может быть, эти пятеро страдают тем, что у них здесь называется запущенным случаем индивидуального эксцентричного порыва.

— Понятие индивидуального эксцентричного побуждения здесь вовсе ни при чем, — презрительно скривившись, произнес Дэйв Поллок. — Нет. Решение за нами, здесь. И мы обязаны его найти.

Пока они пререкались, на лице Оливера Мида появилось выражение сосредоточенности. Он как будто старался откопать что-то в конце длинного туннеля затуманенной горем памяти. Неожиданно он выпрямился и произнес:

— Сторку! Он упоминал еще о чем-то… Что же он такое сказал?

Все встревоженно посмотрели на него.

— Вспомнил! Машина-Оракул! Мы можем спросить у Машины-Оракула! При этом у нас могут возникнуть затруднения с правильным истолкованием ее ответа, но нельзя забывать, что положение у нас отчаянное. Если бы только получить ответ, хоть какой-нибудь ответ…

— О чем-то подобном говорил и мистер Раблин, — встряла Мэри-Энн.

— Он тоже? Прекрасно! Может быть, еще не все потеряно!

Взоры всех устремились на Дэйва Поллока.

— Вы — единственный среди нас представитель длинноволосых, эксперт в области науки, — твердо заявил мистер Мид. — Вы — профессор физики и химии, вам и разбираться в этой машинерии.

— Я — преподаватель! Преподаватель в старших классах средней школы! Учитель! Подумать только — Машина-Оракул! Да при одной мысли о том, что необходимо к ней приблизиться, у меня мурашки бегут по телу. Это — один из наиболее ужасных аспектов этой цивилизации, который больше всего свидетельствует об упадке этого общества. Я лучше…

— А у меня не переворачивалось все внутри, когда мне пришлось идти уговаривать этого полоумного Уинтропа? — вмешалась миссис Бракс. — Думаете, мне было приятно смотреть, как ползунки на нем превращаются в ночную сорочку? А эти его безумные бредни? То нюхает, что-то с Марса, то попробует что-то с Венеры… Вы думаете, мистер Поллок, я получала от этого удовольствие?

— А я заверяю вас, — перехватила у нее эстафету Мэри-Энн, — что этот Гайджио Раблин — самый последний на Земле человек, к которому я обратилась бы с просьбой об одолжении. Это — дело личное, и мне не хотелось бы, если вы не возражаете, сейчас его обсуждать, но я лучше бы умерла, чем попыталась бы еще раз вытерпеть все это. И тем не менее, пришлось.

Мистер Мид кивнул.

— Я согласен с вами, юная леди. Мне тоже есть что вспомнить… — его на мгновение всего перекосило. — Это Поле для Визга… Так вот Дэйв Поллок, самое время перестать трепать языком и постараться энергично действовать!

— Ладно, ладно. Я сделаю это.

— И непременно воспользуйтесь джампером, — продолжил мистер Мид. — Сами говорили, что у нас нет времени разгуливать пешком, а теперь это замечание вдвойне справедливо. Я и слышать не хочу никакой ваш лепет о том, что это вызывает тошноту. Если я и мисс Картингтон могли им воспользоваться, то вы сможете ничуть не хуже.

— Да я все время, что мы здесь находились, пользовался джампером! — со злостью отпарировал Поллок и, вызвав механизм, ступил под него с высоко поднятой головой. В этот момент ему больше всего хотелось, чтобы с такой же смелостью он мог предстать перед Машиной-Оракулом. Материализовался молодой человек в здании, где помещалась машина. Пройти бы совсем немного пешком, чтобы привести в порядок нервы… Пол здания был другого мнения. Бесшумно и незаметно, но непреклонно, он начал двигаться у него под ногами и понес с огромной скоростью. Поллок отрешенно усмехнулся. Разумные, страстно желающие служить элементы здания не вызывали у него особого беспокойства. Нечто подобное он и ожидал увидеть в будущем. Движущиеся тротуары, одежду, меняющую цвет и покрой по прихоти владельца… Даже изменения в еде: корчащиеся телепатические блюда, изощренные кулинарные симфонии — все было логично. Каким удивительным показался бы американскому первопоселенцу супермаркет ХХ столетия, собравший на своих стеллажах продукты со всей планеты в самых разнообразных упаковках!

Когда в Хьюстон, штат Техас, пришла телеграмма с уведомлением, что он один из всех жителей Соединенных Штатов наиболее подобен по внешнему облику и физическим характеристикам одному из предполагаемых посетителей из XXV века, Дэйв едва не обезумел от радости.

Прежде всего, это было передышкой. Передышкой и еще одной возможностью. Возможностью добиться получения более высоких ученых степеней, необходимых для преподавания в университете и исследовательской работы, не говоря уже просто о престиже, чему прежде препятствовали различные семейные обязанности — умирающий отец, больная младшая сестра. Слишком поспешная женитьба тоже не очень-то благоприятствовала продвижению по служебной лестнице, посадив его в западню между приятным для жизни пригородом и сверхсовременной средней школой, куда ежедневно приходилось мотаться вплоть до того самого мгновения, когда пришла телеграмма. Однако всю полноту везения Поллок осознал только при встрече с остальными четырьмя. Он, разумеется, слышал о том, как бились, расталкивая друг друга локтями, лучшие в стране умы, чтобы очутиться среди посетителей будущего и получить возможность разнюхать о том, что должно произойти в сфере их деятельности в течение следующей половины тысячелетия. Только переговорив со своими попутчиками — рабочим-поденщиком, домохозяйкой из Бронкса, напыщенным дельцом со Среднего запада и миловидной, но совершенно заурядной стенографисткой из Сан-Франциско, Дэйв, осознал, что он — единственный среди них, кто имеет научную подготовку. Он, столь страстно желавший посвятить свою жизнь поиску знаний, получит возможность просуществовать в течение двух недель в качестве единственного интеллектуала группы, который сможет осознать будущие перемены науки! Поначалу все было именно так. Все дышало здесь величием, открытиями, все приводило в трепет. Затем, как первые признаки надвигающихся холодов, стали подкрадываться различные мелкие, не очень приятные недоразумения. А затем — Поле для Визга, Стадион Ужаса…

Впервые очутившись в будущем, Поллок испытывал гордость за него, воспринимая широту интересов и высокую образованность его обитателей как упрек лично в свой адрес. Однако первое знакомство с Полем для Визга едва не вызвало приступ тошноты. Прекраснейшие умы, с которыми ему приходилось сталкиваться, должны были через определенные интервалы времени по собственной воле превращаться в брызжущую пеной, истерически вопящую свору животных… Правда, они пытались ему втолковать, что никогда не смогли бы быть такими прекраснейшими умами, если бы не высвобождали себя периодически таким манером. И все же один взгляд на это приводил его в неописуемый ужас. А уж перед Машиной-Оракулом человеческая логика вообще пасовала. Для человека мыслящего это было пределом отвращения. Глянув на часы, Поллок отметил, что осталось всего двадцать пять минут, не мешало бы поторопиться. И он смело вверил себя услужливой лестнице.

— Меня зовут Стиллия, — представилась встретившая его наголо обритая девушка с приятным лицом. — Сегодня у Машины дежурю я. Вам нужна моя помощь?

— Кажется, нужна.

Он с тревогой посмотрел на пульсирующую в отдалении стену. За желтым прямоугольником на этой стене, как ему было известно, находился мозг Машины-Оракула. Как же хотелось проткнуть дырку в этом мозгу! Но вместо этого он сел на поднявшийся из пола бугор и начал рассказывать девушке свою невеселую историю.

— О, этот ваш Уинтроп! — улыбнулась дежурная. — Это же просто замечательный старик. Я повстречалась с ним на прошлой неделе в аптеке, где заказывают сны. У него просто достойная восхищения способность воспринимать все новое! Он вызывает у нас искреннее уважение. Мы хотели бы, насколько это только возможно, помочь ему во всем, что он хотел бы сделать.

— Простите, леди, — холодно заметил Поллок. — Но в помощи нуждаемся мы, а не он.

Стиллия рассмеялась.

— Разумеется! Мы хотели бы помочь всем и каждому. Только Уинтроп — особый случай. Он изо всех сил старался вжиться в нашу эпоху, в этом никто из вас не может с ним сравниться. А теперь подождите меня здесь. Я изложу ваши затруднения Машине. Постараюсь активизировать соответствующие блоки памяти как можно скорее.

Она прошла сквозь расширившийся прямоугольник и вернулась через несколько минут.

— Машина работает над вашей задачей. Я дам знать, когда вам можно будет пройти внутрь.

— Спасибо, — поблагодарил Поллок. — Скажите мне вот что, мисс. Разве не обедняет ваше мышление и вашу жизнь знание, что Машина-Оракул решила намного лучше любую личную, научную или техническую проблему?

На лице Стиллии отразилось недоумение.

— Вовсе нет. Собственно решение проблем занимает совсем малую часть нашей творческой жизни. Следуя вашей логике, можно договориться до того, будто из жизни исчезает нечто существенное, если отверстия сверлить не ручной дрелью, а электрической. Машина-Оракул является главнейшим орудием нашей культуры. Она была создана для решения только одной задачи — задачи учета всех факторов, относящихся к данной проблеме, и соотнесения их с общей суммой соответствующих данных, которыми располагает человечество. Советуясь с Машиной-Оракулом, можно неправильно истолковать и применить ее ответ. А можно предпочесть не полагаться на него.

— И действовать, не полагаясь на него? Разве это не бессмысленно, если ответы содержат наилучшее из того, что можно сделать?

— А разве человеческие поступки всегда должны иметь какой-то смысл? Это весьма модная современная точка зрения. Всегда существует личное эксцентричное побуждение.

— Да, — тяжело вздохнул Поллок. — Отказывайтесь от своей личности, присоединяйтесь к визжащей толпе, но не забывайте о своих особых эксцентричных побуждениях…

Никогда, никогда не забывайте о своих личных несуразных побуждениях!

— Именно так, — спокойно произнесла девушка. — Даже несмотря на ваш, весьма очевидный, сарказм. Почему вам так трудно это воспринять? Человек является одновременно и стадным животным, и животным очень индивидуальным. Стадные инстинкты должны удовлетворяться любой ценой. В прошлом это выливалось в войнах, религии, национализме, различных формах группового шовинизма. Необходимость отказа от всего личного и растворения в чем-то большем была признана в незапамятные времена. Поля для Визга и Стадионы Ужаса направлены именно на это, удовлетворяют такую необходимость в абсолютно безвредной форме.

— Я бы не сказал, что это безвредно с точки зрения механического кролика…

— Я понимаю. Человеческие существа, которые прежде использовались вместо кроликов… Им было много хуже, — согласилась Стиллия. — Думаю, вы понимаете, о чем я говорю. Но, с другой стороны, осознанные личностью инстинкты также подлежат удовлетворению. Мы требуем при этом только одного

— чтобы это не касалось в значительной степени никакого другого человека.

— И пока это действительно не касается, дозволено все!

— Совершенно верно. Все дозволено. Абсолютно все, чего только может возжелать любое лицо, исходя из индивидуальных эксцентричных побуждений, не только позволяется, но и поощряется. Мы считаем, что многие величайшие свершения человечества имеют своим источником индивидуальные эксцентричные побуждения и остро ощущаем, что величайшим триумфом нашей цивилизации является то почетное отношение, которое мы питаем к подобному внутреннему самовыражению.

Дэйв Поллок не мог не смотреть на нее без уважения. Стиллия казалась очень смышленой. Именно на такой девушке он мог бы жениться, а не на Сюзи, если бы продолжал работу над своей докторской диссертацией. Хотя и Сюзи… Дэйв задумался. Увидит ли он ее когда-нибудь? И удивился тому, какая горькая тоска по дому охватила его.

— Это неплохо звучит, — согласился он. — А вот жить так — совсем другое дело.

За стеной послышалось какое-то жужжание. Стиллия поднялась.

— Машина-Оракул готова. Заходите внутрь, сядьте и повторите в наиболее простой форме свой вопрос. Желаю вам удачи.

Дэйв прошел в крохотную комнатушку сквозь раздвинувшийся желтый прямоугольник. Несмотря на все пояснения Стиллии, он чувствовал себя очень неуютно в этом мире легко удовлетворяемых стадных инстинктов и личных эксцентричных побуждений. И очень хотел вернуться туда, где все было привычным.

И, что было превыше всего, ему совсем не хотелось оставаться в мире, где на любой вопрос можно было получить ответ от окружающих его сейчас голубоватых пульсирующих стен. Молодой человек сел и, ощущая себя круглым идиотом, дикарем, вопрошающим у горстки священных костей, произнес:

— Что нам делать с упрямством Уинтропа?

Со всех четырех стен, пола, потолка зазвучал глубокий голос, в котором не было ничего ни женского, ни мужского:

— Точно в назначенное время отправляйтесь в Бюро путешествий во времени в Темпоральном Посольстве.

Дэйв немного помолчал. Больше ничего. Стены были неподвижны.

Наверное, Машина ничего не поняла.

— Это не сулит нам ничего хорошего, — заговорил он снова. — Уинтроп не намерен возвращаться вместе с нами. Поэтому мы не сможем попасть назад, в свое время. Так уж устроен механизм трансфера. Поэтому суть в том, как нам убедить Уинтропа, не прибегая…

— Точно в назначенное время отправляйтесь в Бюро путешествий во времени в Темпоральном Посольстве.

По-видимому, это и было окончательным ответом.

Он уныло потащился к выходу и рассказал Стиллии о происшедшем.

— Мне кажется, — заявил Поллок не без ехидства, — эта машина нашла мою задачу настолько трудной, что попыталась уклониться от ее решения.

— Я бы посоветовала вам послушаться Машину-Оракула. Если только у вас нет иной, более тонкой интерпретации ее ответа.

Дэйв Поллок вернулся в комнату миссис Бракс и рассказал всем остальным о нелепом ответе, который дала ему Машина-Оракул на вопрос об упрямстве Уинтропа.

Тем не менее, за несколько минут до шести все четверо уже были в Бюро путешествий во времени в здании Темпорального Посольства, прибыв туда при помощи джампера и испытав при этом душевное расстройство, степень которого у каждого была своя. У них не было никакой надежды. Просто ничего другого не оставалось.

Невесело посматривая на часы, они расселись по своим местам в машине времени. Ровно без одной минуты шесть в помещение вошла группа граждан XXV века. Среди них были: сотрудник Темпоральной Службы Гайджио Раблин, оператор Машины-Оракула Стиллия, отрешенная Флурит и мистер Сторку. Они торжественно пронесли на руках к положенному сиденью Уинтропа и застыли с выражением почтения на лицах, словно выполняя определенную религиозную церемонию. Собственно, так оно и было на самом деле.

Уинтроп был человеком пожилым, прожив уже 64 года. За последние две недели ему пришлось испытать множество волнующих мгновений. Он участвовал в микроохоте, многочисленных фантастических путешествиях вплоть до телепортационных бросков на невероятно удаленные планеты. Много чудесных превращений претерпело его тело, много удивительного произошло с его рассудком. Он рьяно гонялся за кроликом на Поле для Визга и в страхе спасался бегством со Стадиона Ужаса. И, самое главное, ел в изобилии пищу, выращенную на далеких звездах, приготовленную совершенно чуждыми существами, состав которой оказался совершенно неожиданным для его метаболизма. Для обмена веществ организма путешественника из двадцатого века эти блюда оказались чудовищными. Уинтроп больше не был упрям.

Уинтроп был мертв.