Уильям Тенн
      Берни по прозвищу Фауст
      Фаустом прозвал меня Рикардо, а что это значит, я и сам толком не знаю.
      Так вот, сижу я, значит, в своей крохотной конторе шесть футов на девять. Читаю объявления о распродаже списанного государственного имущества. Пытаюсь смекнуть, на чем можно заработать доллары, а на чем головную боль.
      Тут дверь конторы отворяется. И этот тощий тип с неумытой рожей, одетый в замызганный светлый костюм, заходит в мою контору и, откашлявшись, предлагает:
      - Двадцать долларов за пять не купите?
      - Что-о? - спросил я, вытаращив глаза.
      Он переступил с ноги на ногу и опять откашлялся.
      - Двадцать, - пробормотал он. - Двадцать за пять.
      Под моим взглядом он потупился и уставился на свои ботинки. Паршивые, грязные ботинки - такие же паршивые и грязные, как и все, что было на нем.
      - Я плачу вам двадцать долларов, - объяснял он носкам своих ботинок. - И покупаю за них пять. У вас остается двадцатка, у меня - пятерка.
      - Как вы сюда попали?
      - Взял да и вошел, - ответил он, немного смешавшись.
      - Ах, так вы просто взяли да и вошли, - злобно передразнил я его. - А теперь возьмите да и спуститесь вниз и выметайтесь отсюда к чертовой матери. В вестибюле ясно написано, что нищим вход воспрещен.
      - Я не прошу подаяния, - он одернул пиджак. Таким движением разглаживают складки смятой ночной пижамы. - Я предлагаю сделку. Двадцатку за пятерку. Я вам...
      - Вызвать полицию?
      Он явно сдрейфил.
      - Нет. Зачем вызывать полицию? Я вам ничего не сделал!
      - Через секунду я вызываю полицию. Я вас честно предупреждаю. Стоит мне только позвонить вниз, в вестибюль, и сюда тотчас пришлют полицейского. Здесь не попрошайничают. Здесь занимаются бизнесом.
      Он провел ладонью по лицу, и ладонь стала грязной; он вытер ее о лацкан.
      - Значит, не хотите? - сказал он. - Двадцать за пять. Ведь вы занимаетесь куплей-продажей! Что же вам не подходит?
      Я поднял телефонную трубку.
      - Ладно, - остановил он меня, вытянув вперед грязную пятерню. - Я ухожу.
      - Так-то оно лучше. И дверь за собой закройте.
      - Если вы передумаете, - он запустил руку в карман своих грязных, мятых брюк и достал визитную карточку. - Вы можете найти меня здесь. Почти в любое время.
      - Убирайтесь, - сказал я ему.
      Он протянул руку, бросил карточку на стол, на кучу объявлений о распродаже, раза два кашлянул, взглянул на меня - не клюнул ли я на этот раз. Нет? Нет. И он поплелся к выходу.
      Кончиками указательного и большого пальцев я брезгливо взял визитную карточку и собрался было бросить ее в корзину.
      Но потом передумал. Визитная карточка. Все-таки чертовски необычно такая рвань и с карточкой. Но карточка - вот она.
      Да, если разобраться, и вся сцена была необычна. Я даже начал жалеть, что выгнал его, не дав высказаться до конца. Он ведь и правда ничего не сделал - выдумал новый рекламный трюк, и только. Я и сам постоянно заимствую новые рекламные трюки. Я расширяю свою маленькую контору, я покупаю и продай, но половина моих товаров - хорошие идей. Идеи я готов заимствовать даже у нищего.
      Карточка была чистая, белая - только от пальцев остались темные пятна. Через всю карточку каллиграфическим почерком было выведено: Мистер Ого Эксар. Ниже стояли название и номер телефона гостиницы на площади Таймс-сквер, расположенной неподалеку от моей конторы. Я знал эту гостиницу - не слишком дорогая, но и не ночлежка, так, что-то среднее.
      В углу карточки стоял номер комнаты. Это меня вдруг развеселило. Совершенно непонятно!
      Но, с другой стороны, почему бы попрошайке не зарегистрироваться в гостинице? Не будь снобом, Берни, сказал я себе.
      Двадцать за пять. В чем тут фокус? Я не мог отвязаться от этой мысли.
      Оставалось только одно. Посоветоваться с кем-нибудь. Рикардо? Как-никак видный профессор колледжа. Одно из лучших моих знакомств.
      Он немало помогал мне - намекнул о решении строить новое здание колледжа, на что отпустили полторы тысячи долларов, сообщил о распродаже конторского оборудования в ООН и т.д. Как только у меня возникал вопрос, требовавший университетской эрудиции, он всегда выручал меня. И все это за какие-нибудь две-три сотни комиссионных.
      Я взглянул на часы. Рикардо должен быть сейчас у себя в колледже проверяет контрольные или чем он там еще занимается. Я набрал его номер.
      - Ого Эксар? - переспросил он. - Наверное, финн. А может быть, эстонец. Скорее всего откуда-нибудь из Прибалтики.
      - Неважно, - сказал я. - Меня вот что интересует. - И я рассказал ему насчет пяти и двадцати долларов.
      Он рассмеялся:
      - Опять то же самое!
      - Какой-нибудь древний трюк из тех, что греки выкидывали с египтянами?
      - Нет. Из тех, что выкидывали американцы. И это не совсем трюк. Во время кризиса одна нью-йоркская газета послала своего корреспондента по городу с двадцатидолларовым банкнотом, который он продавал за один доллар. Охотников купить не нашлось. Их не нашлось даже среди безработных, полуголодных - из страха оказаться в дураках они отказались от барыша в 1900%.
      - Двадцать за один? Тут было двадцать за пять.
      - Ну, сам знаешь, Берни, - инфляция, - сказал он, снова рассмеявшись. - А в наши дни это скорее напоминает какое-то телевизионное представление.
      - Телевизионное? Поглядели бы вы, как этот парень одет!
      - Просто добавочный и вполне логичный штрих - больше шансов, что люди не примут это предложение всерьез. Университеты то и дело проводят такие исследования. Несколько лет назад группа социологов исследовала отношение публики к уличным сборщикам благотворительных средств. Ты знаешь этих людей, стоят на перекрестках и гремят копилками: "Помогите двуглавым детям! Пожертвуйте пострадавшим от наводнения в Атлантиде!" Вот они и нарядили нескольких студентов...
      - Думаете, это тот самый случай?
      - Полагаю, что так. Вот только зачем он оставил свою визитную карточку?
      И вдруг меня осенило:
      - Знаете, я понял. Если это телевизионная затея, то тут есть чем поживиться. Телевикторина с призами - машины, холодильники, замок в Шотландии и прочее.
      - Телевизионная викторина? Что ж, возможно.
      Я повесил трубку, тяжело вздохнул и набрал номер гостиницы, где жил Эксар. Он действительно числился в списке проживающих. И только что вернулся в номер.
      Я быстро спустился вниз и сел в такси. Кто знает, с кем он еще успел связаться?
      Поднимаясь в лифте, я все еще размышлял, как от двадцати долларов перейти к действительно крупной игре, затеянной телевидением, и не дать Эксару понять, что я раскусил их трюк. И тогда - ведь может же и мне подфартить. Вдруг и мне выпадет выигрыш?
      Я постучал в дверь. Когда он сказал "войдите", я вошел, но какое-то мгновение не мог разглядеть ничего.
      Номер был маленький, как и все номера в этой гостинице, маленький и душный. Он не включил света, ни одной лампочки. Окна были зашторены донизу.
      Когда мои глаза привыкли к темноте, я, наконец, смог рассмотреть этого молодчика. Он сидел на кровати лицом ко мне. На нем все еще был этот идиотский костюм.
      И знаете, чем он занимался? Он смотрел забавный маленький переносной телевизор, стоявший на письменном столе. Цветной телевизор. Но работал телевизор плохо. На экране не было ни лиц, ни картинок, а только разноцветные сполохи по всему экрану. Громадная красная вспышка, громадная оранжевая вспышка, дрожащие, переходы между голубым, зеленым, черным. Из телевизора доносился голос, разобрать слова было невозможно: "Вах-вах, девах".
      Как только я вошел, он сразу выключил телевизор.
      - Таймс-сквер - плохое соседство для телевизора, - сказал я. Слишком много помех.
      - Да, - сказал он. - Слишком много помех.
      Он закрыл телевизор крышкой и убрал его. Хотелось бы посмотреть этот телевизор, когда он работает как следует.
      Странно, правда? В комнате, как ни удивительно, не было запаха дрянного ликера, и в задвинутой под письменный стол мусорной корзине не валялись пустые бутылки, как это бывает обычно в таких номерах. Ничего такого.
      Единственный запах, который я почувствовал, был мне совершенно незнаком. Я думаю, это был запах самого Эксара.
      - Хм, - промычал я, чувствуя себя неловко из-за давешнего разговора с ним в конторе. Я себя вел тогда слишком грубо. Он спокойно сидел на кровати.
      - У меня двадцать долларов, - сказал он. - Вы принесли пять?
      - Я думаю, найдутся, - сказал я, роясь в бумажнике и стараясь обернуть дело в шутку. Он не проронил ни слова, даже не пригласил меня сесть. Я вытащил банкнот.
      - Идет?
      Он наклонился вперед и уставился на него, будто в такой темноте можно было увидеть, что это за банкнот.
      - Идет, - сказал он. - Но мне нужна расписка. Заверенная расписка.
      "Заверенная расписка? Вот это да!" - подумал я, и сказал: - Пойдемте. Аптека на Сорок пятой улице.
      - Пойдемте, - сказал он, поднимаясь и коротко откашливаясь - раз, два, три, четыре, пять, шесть, - почти беспрерывно.
      По дороге в аптеку я остановился возле киоска с канцелярскими товарами, купил книжку с бланками расписок и тут же заполнил одну из них. "Получена от мистера Ого Эксара сумма в двадцать долларов за пятидолларовый банкнот под номером... Нью-Йорк, дата".
      - Идет? - спросил я его. - Я поставил здесь номер и серию банкнота, чтобы казалось, будто вам нужен именно он. - Он повернулся ко мне и прочел расписку. Затем сверил номер с банкнотом, который я держал в руках, и кивнул.
      Мы подождали аптекаря, который в это время отпускал товар. Когда я подписал расписку, аптекарь прочел ее про себя, пожал плечами и поставил свою печать.
      Я заплатил ему два доллара: все равно я был в барыше.
      Эксар бросил на прилавок новенькую, хрустящую двадцатку. Он наблюдал, как я рассматриваю ее на свет то с одной, то с другой стороны.
      - Не фальшивая? - спросил он.
      - Нет... Но поймите, я вас не знаю и не знаю, какие у вас деньги.
      - Конечно. Я бы и сам так поступил.
      Сунув расписку и пять долларов в карман, он направился к выходу.
      - Эй! - крикнул я. - Вы спешите?
      - Нет, - он остановился и удивленно посмотрел на меня. - Не спешу. Но вы получили двадцать за пять. Дело сделано. И конец.
      - Все в порядке, дело сделано. Не выпить ли нам по чашке кофе?
      Он заколебался.
      - Плачу я, - сказал я ему. - Давайте выпьем кофе.
      - А вы не захотите расторгнуть сделку? - забеспокоился он. - У меня расписка. Все заверено. Я дал вам двадцать долларов, а вы мне - пять. Дело сделано.
      - Сделано, сделано, - говорил я, подталкивая его к свободному столику. - Все заметано, подписано, заверено и проверено. Никто и не собирается идти на попятную. Просто я хочу угостить вас кофе.
      Несмотря на слой грязи, покрывающий его лицо, я увидел, что оно прояснилось.
      - Не надо кофе. Я бы съел грибной суп.
      - Прекрасно, прекрасно. Суп, кофе - все равно. Я выпью кофе.
      Я сел напротив и изучал его. Он сгорбился над тарелкой и торопливо отправлял в рот ложку за ложкой - живой пример негодяя, у которого с утра маковой росинки во рту не было.
      Такой тип должен валяться пьяный в дверях, пытаясь защитить себя от полицейской дубинки. И место ему в кабаке, а не в приличной гостинице, и не подобает ему продавать мне двадцать долларов за пять и есть, как порядочному, грибной суп.
      Но так и должно быть. Для телепередачи, которую они затеяли, это чертовски подходящий актер, лучшего ни за какие деньги не найдешь, только зря доллары выбросишь. Парень так здорово играет попрошайку, что люди смеются ему в лицо, когда он пытается навязать им прибыльное дельце.
      - Может быть, купите что-нибудь еще? - спросил я его.
      Он не донес ложку до рта и подозрительно посмотрел на меня.
      - Например?
      - Ну, не знаю. Может быть, приобретете десять долларов за пятьдесят? Или двадцать за сто?
      Он задумался, этот парень. Потом снова набросился на суп.
      - Это не дело! - презрительно бросил он. - Разве это дело?
      - Уж вы меня, пожалуйста, простите! Я только так спросил, на всякий случай. Я вовсе не хочу на вас заработать, - я закурил сигарету и замолчал.
      Мой собеседник покончил с едой и, оторвав свою грязную физиономию от тарелки, вытер губы бумажной салфеткой.
      - Хотите купить что-нибудь еще? Пока я здесь и располагаю временем, если у вас имеются какие-нибудь интересные предложения, мы можем тотчас, как говорится, не отходя от кассы, все оформить.
      Он скомкал бумажную салфетку и бросил ее в тарелку. Салфетка намокла: он выловил только грибы, а суп оставил.
      - Мост через пролив Золотые Ворота, - внезапно предложил он.
      Я выронил сигарету:
      - Что?
      - Мост через пролив Золотые Ворота. В Сан-Франциско. Я плачу за него... - он задумчиво уставился в потолок. - Скажем, сто двадцать пять долларов. Сто двадцать пять долларов. Деньги на бочку.
      - А почему именно этот мост? - как идиот, переспросил я.
      - Потому что он мне нужен. Вы спросили меня, что я хочу купить еще, я отвечаю: "Мост через пролив Золотые Ворота".
      - А почему бы не мост Джорджа Вашингтона? Он здесь, в Нью-Йорке, на реке Гудзон. Зачем покупать мост на Западе?
      Он усмехнулся, словно отдавая дань моей хитрости.
      - Нет, - сказал он, дергая левым плечом. - Я знаю, что хочу. Мост через пролив Золотые Ворота в Сан-Франциско. Хотите продавайте, хотите нет.
      - Я согласен. Пусть будет по-вашему - уступаю. Но учтите, я могу вам продать только свою часть моста - только то, что принадлежит мне.
      Он кивнул.
      - Мне нужна расписка. Напишите.
      Я написал расписку. Все снова-здорово. Аптекарь заверил расписку, сунул печать в ящик и отвернулся. Эксар отсчитал шесть двадцаток и одну пятерку из здоровенной пачки банкнотов, которые хрустели, как накрахмаленные. Сунув пачку в карман брюк; он вновь направился к выходу.
      - Может быть, еще кофе? - спросил я его. - Или хотите супу?
      Он озадаченно поглядел на меня и даже вроде бы передернулся.
      - С какой стати? Вы что-нибудь еще хотите продать?
      Я пожал плечами.
      - А вы покупаете? Скажите, что именно, и мы обстряпаем это дельце.
      Время шло, но я не жалел. Я сделал сто сорок долларов за пятнадцать минут. Точнее, немного меньше - ведь я уплатил аптекарю и еще за кофе и суп. Впрочем, это необходимые издержки, так положено. Я не жалел.
      Может, теперь подождать, что у них дальше по сценарию. Они спросят, что я держал в уме, продавая Эксару все это. Я объясню, и на меня посыпятся призы: и холодильники, и ювелирные изделия лучшей фирмы, и...
      Пока я витал в облаках, Эксар сказал что-то. Что-то совсем непонятное. Я попросил повторить.
      - Пролив Эресунн, - повторил он. - Между Данией и Швецией. Я плачу за него триста восемьдесят долларов.
      Я ничего не слыхал о таком проливе. Я поджал губы и на секунду задумался. Кругленькая сумма - триста восемьдесят долларов. За какой-то идиотский пролив. Я попытался схитрить.
      - Четыре сотни - и по рукам.
      Он сильно закашлялся и в этот момент выглядел совсем больным.
      - В чем дело? - выдавил он из себя между приступами кашля. - Разве триста восемьдесят долларов - плохая цена? Это маленький пролив, один из самых маленьких. Всего-то две с половиной мили. А знаете его максимальную глубину?
      - Уж никак не мельче других, - с умным видом сказал я.
      - Двенадцать футов, - закричал Эксар. - Всего двенадцать футов! Где вы получите больше за такой пролив?
      - Спокойней, - сказал я, похлопывая его по грязному плечу. - Давайте ни вашим, ни нашим. Вы говорите - триста восемьдесят, я прошу четыре сотни. Как насчет трехсот девяноста?
      На самом деле мне было все равно: десять долларов больше или меньше. Но мне было интересно, что будет дальше.
      Он успокоился.
      - Триста девяносто долларов за пролив Эресунн, - пробормотал он, боясь, что я натягиваю ему нос. - Но мне нужно только море; я не прошу в придачу чего-нибудь еще.
      - Вот что я вам скажу, - я поднял руки. - Дайте мне триста девяносто, и я отдаю вам побережье бесплатно. Идет?
      Он задумался. Он засопел. Он вытер нос рукой.
      - Хорошо, - сказал он наконец. - Идет. Пролив Эресунн за триста девяносто долларов.
      Бац! Шлепнулась печать аптекаря. Дело пошло на лад. Эксар дал мне шесть пятидесятидолларовых купюр, четыре двадцатки и десятку - все из той же пачки новеньких банкнот, которую он держал в кармане брюк.
      Я подумал о пятидесятидолларовых банкнотах, которые остались в пачке, и почувствовал, что у меня текут слюнки.
      - О'кей, - сказал я. - Что дальше?
      - Вы все еще продаете?
      - По сходной цене, разумеется. Что вы хотите?
      - Очень многое, - вздохнул он. - Но стоит ли сейчас этим заниматься? Вот я о чем думаю.
      - Конечно, стоит, раз есть такая возможность. Позже - кто знает? меня может не быть рядом, найдутся другие люди, которые взвинтят цены, что угодно может случиться. - Я сделал паузу, но он продолжал хмуриться и кашлять. - Как насчет Австралии? - предложил я. - Может быть, вы купите Австралию долларов, скажем, за пятьсот? Или Антарктиду? Антарктиду я уступаю по дешевке.
      Он явно заинтересовался.
      - Антарктиду? Сколько вы за нее просите? Нет, больше покупать в розницу я не буду. Здесь кусочек, там кусочек. Получается слишком дорого.
      - Вы, милый, покупаете по бросовым ценам. Оптом обычно дороже.
      - А если я куплю оптом? Сколько за все?
      - Простите, не совсем понял, - я покачал головой. - Что оптом?
      Он сгорал от нетерпения.
      - Все. Весь мир. Землю.
      - Ого, - сказал я. - Это много.
      - Я устал покупать по частям. Назначайте оптовую Вену - я покупаю все сразу.
      Я мотнул головой - не утвердительно, не отрицательно, ни да, ни нет. В руки шли деньги, и большие, Но, пожалуй, вот тут-то я должен был рассмеяться ему в лицо и уйти. Однако я даже не улыбнулся.
      - Конечно, вы можете узнать эту цену. Но что это значит? Я хочу спросить, что вы, собственно, собираетесь покупать?
      - Землю, - сказал он, придвинувшись так близко, что я ощутил его дыхание. - Я хочу купить Землю. Целиком и полностью.
      - Только хорошо заплатите. Продам все на корню.
      - Я за ценой не постою. Ведь это настоящая сделка. Плачу две тысячи долларов. Я получаю Землю - всю планету - с правами на полезные ископаемые и клады. Идет?
      - Вы получаете чертовски много.
      - Я знаю, что много, - согласился он. - Но я и плачу много.
      - За то, что просите, - не много. Дайте мне подумать.
      Это была большая сделка, большой приз. Я не знал, сколько денег ему дали на телевидении, но был уверен, что две тысячи долларов - только начало. Но как назначить разумную цену за мир и не промахнуться?
      Я не должен выглядеть на телевидении мелкой сошкой. Надо угадать высшую цену, названную Эксару режиссером.
      - Вам действительно нужно все? - спросил я, поворачиваясь к нему. Земля и Луна?
      Он выставил вперед свою грязную пятерню.
      - Только права на Луну. Остальное можете оставить себе.
      - Все равно это слишком много. За такую кучу недвижимости вам придется выложить больше двух тысяч.
      Эксар поморщился и дернулся всем телом.
      - Насколько... насколько больше?
      - Ладно, давайте без дураков. Дело крупное! Мы ведь не толкуем больше о мостах, или реках, или морях. Вы покупаете целый мир и часть другого в придачу. Придется раскошелиться. Готовьте деньги.
      - Сколько? - казалось, его тело так и ходит ходуном под грязным костюмом. Люди оборачивались на нас. - Сколько? - прошептал он.
      - Пятьдесят тысяч. И это еще чертовски дешево. Сами понимаете.
      Эксар весь обмяк. Его страшные глаза, казалось, запали еще глубже.
      - Вы сумасшедший, - пробормотал он упавшим голосом. - Вы не в своем уме.
      Он повернулся к двери с таким измученным видом, что мне стало ясно я хватил через край. Он даже не обернулся.
      Я сильно потянул за полу его пиджака.
      - Эксар, послушайте, - быстро проговорил я, а он тем временем вырывался. - Я понимаю, что заломил слишком много. На вы можете дать больше двух тысяч. Я хочу знать самую высокую вашу цену. Иначе какого черта я трачу на вас время? И кто еще станет возиться с вами?
      Он остановился. Потом поднял голову и закивал. А когда мы пошли бок о бок, я отпустил пиджак. Все началось сначала!
      - Ладно. Вы уступаете мне, а я - вам. Поднимем немного цену. Ваше последнее слово! Сколько вы можете дать?
      Он поглядел в окно и задумчиво облизал языком грязные губы. Его язык тоже был грязный. Правда! Какая-то грязь, похожая то ли на жир, то ли на сажу, покрывала весь его язык.
      - Как насчет двух с половиной тысяч? - спросил он чуть спустя. Больше не могу. У меня не остается ни цента.
      Он был из того же теста, что и я: торгаш до мозга костей.
      - Столкуемся на трех тысячах, - не уступал я. - Ну разве это много три тысячи? Еще каких-то пятьсот долларов! Подумайте, что вы получаете за это! Земля - целая планета - и рыболовство, и полезные ископаемые, и клады, да и к тому же все богатства Луны. Ну как?
      - Не могу. Просто не могу. Хотел бы, но не могу. - Он покачал головой, словно стараясь избавиться от своих тиков и подергиваний. Договоримся так. Я даю вам две тысячи шестьсот. За это вы уступаете мне одну Землю, а на Луне только клады. Полезные ископаемые остаются вам. Я и без них обойдусь.
      - Пусть будут две тысячи восемьсот, и берите полезные ископаемые. Они вам наверняка пригодятся. Берите и владейте. Еще двести долларов - и все ваше.
      - Не могу я обладать всем. Есть вещи, которые мне не по карману. Как насчет двух тысяч шестисот пятидесяти без прав на полезные ископаемые и клады?
      Дело закрутилось. Я это чувствовал.
      - Вот мое последнее слово, - сказал я. - Я не могу тратить на это целый день. Предлагаю две тысячи семьсот пятьдесят и ни центом меньше. За это я отдаю вам Землю и право отыскивать клады на Луне. Выбирайте, что хотите.
      - Ладно, - сказал он. - Черт с вами - согласен.
      - Две тысячи семьсот пятьдесят за Землю и клады?
      - Нет, ровно две тысячи семьсот и никаких прав на Луну. Забудем о ней. Ровно две тысячи семьсот, и я получаю Землю.
      - Идет, - воскликнул я, и мы ударили по рукам. На том и столковались.
      Потом я обнял его за плечи - стоит ли обращать внимание на грязь, если парень принес мне две тысячи семьсот долларов - и мы снова направились в аптеку.
      - Мне нужна расписка, - напомнил он.
      - Отлично, - ответил я. - Я напишу вам то же самое: я продаю все, чем владею или имею право продавать. Вы сделали удачную покупку.
      - А вы неплохо заработали на своем товаре, - ответил он. Теперь он мне нравился. Дергающийся, грязный, какой угодно, - он был свой человек.
      Мы подошли к аптекарю заверить расписку, и, честное слово, я никого противнее не видел.
      - Сделали хороший бизнес, а? - сказал он. - Не слишком ли погорячились?
      - Слушайте, вы, - ответил я. - Ваше дело - заверить. - Я показал расписку Эксару. - Годится?
      Он кашлял и изучал расписку.
      - Все, чем вы владеете или имеете право продавать. Прекрасно. И, знаете что, напишите о вашей правомочности как торгового агента, о вашей профессиональной правомочности.
      Я внес изменения и расписался. Аптекарь заверил расписку.
      Эксар вытащил из кармана брюк пачку денег. Он отсчитал пятьдесят четыре хрустящие, новенькие пятидесятидолларовые купюры и положил их на стеклянный прилавок. Затем осторожно взял расписку, спрятал ее и направился к двери.
      Я схватил деньги и бросился за ним.
      - Может, что-нибудь еще?
      - Ничего, - ответил он. - Все. Дело сделано.
      - Я понимаю, но мы можем найти еще что-нибудь, какой-то другой товар.
      - Больше искать нечего. Дело сделано.
      По его голосу я понял, что так оно и есть.
      Я остановился и поглядел, как он толкает вращающуюся дверь. Он выкатился на улицу, свернул налево и пошел так быстро, будто чертовски спешил.
      Дело сделано. О'кей. В моем бумажнике лежали три тысячи двести тридцать долларов, которые я сделал за это утро.
      Но верно ли я действовал? Была ли это действительно высшая сумма, предназначенная мне по сценарию? И как близко я к ней подобрался?
      Один из моих знакомых, Морис Барлап, пожалуй, поможет мне разобраться в этом деле.
      Морис, как и я, занимался бизнесом, но бизнесом своего рода - он был театральным агентом и дело знал, как свои пять пальцев. Вместо того чтобы сбывать медную проволоку или, скажем, устраивать кому-то участок земли в Бруклине, он торговал талантами. Он продавал группу актеров в горный отель, пианиста в бар, ведущего для театрального обозрения, комика в ночную радиопрограмму.
      Я позвонил ему из телефонной будки и спросил о телевикторине.
      - Так я хочу узнать...
      - Нечего узнавать, - отрезал он. - Никакой викторины нет, Берни.
      - Да есть она, черт возьми, Морис. Ты просто не слыхал.
      - Такого представления нет. Не готовится и не репетируется, нет ничего такого. Подумай сам - до начала передачи тратится уйма денег: нужен сценарий, нужно время на телевидении. А прежде чем купить время, режиссер готовит рекламу. И когда мне звонят насчет исполнителей, я уже наслышан о представлений, мне о нем все уши прожужжали. Я знаю, что говорю, Берни, и раз я сказал, что такого представления нет, значит, его нет.
      Он был чертовски уверен в себе. Безумная мысль неожиданно промелькнула в моем мозгу. Нет. Не может быть. Нет.
      - Значит, это, как и говорил Рикардо, газета или университетское исследование?
      Он задумался. А я стоял в душной телефонной будке и ждал - у Мориса Барлапа была голова на плечах.
      - Эти чертовы документы, все эти расписки - газеты и университеты так не работают. И на чудачество это не похоже. Я думаю, тебя облапошили, Берни, не знаю, на чем и как, но облапошили.
      Этих слов для меня было достаточно. Морис Барлап чует обман сквозь шестнадцатифутовую изоляцию из силикатной шерсти. Он не ошибается. Никогда.
      Я повесил трубку и задумался. Безумная мысль вновь вернулась ко мне и бомбой разорвалась в моем мозгу.
      Шайка космических пришельцев решила захватить Землю. Может быть, они собираются устроить здесь колонию, а может, курорт, черт их знает. У них свои соображения на этот счет. Они достаточно сильны и высокоразвиты, чтобы захватить Землю силой. Но они не хотят делать это беззаконно, им нужно юридическое обоснование.
      Так вот. Может быть, этим бандитам только и надо, что получить от одного полноправного представителя рода человеческого клочок бумаги на передачу им Земли. Неужели правда? Любой клочок бумаги? Подписанный кем угодно?
      Я опустил монету в автомат и набрал номер Рикардо. Его не было в колледже. Я объяснил телефонистке, что у меня очень важное дело, и она ответила: "Хорошо, я постараюсь его отыскать".
      Все эти турусы на колесах, думал я, мост через пролив Золотые Ворота, пролив Эресунн - все это такие же уловки, как продажа двадцатки за пятерку. В действиях бизнесмена есть одна верная примета - раз он прекращает все переговоры, закрывает лавочку и уходит, значит, он получил, что хотел.
      Эксар хотел получить Землю. А все эти дополнительные права на Луну чистейший вздор! Они выдумали этот трюк, чтобы сбить меня с панталыку и побольше выторговать.
      Да, Эксар меня облапошил. Он словно специально изучил, как я работаю. Словно ему надо было купить именно у меня.
      Но почему у меня?
      И что означал этот бред на расписках о моей правомочности, что, черт возьми, это означало? Я не владею Землей, я не занимаюсь куплей-продажей планет. Вы должны владеть планетой, прежде чем продавать ее. Таков закон.
      Но что я продал Эксару? У меня нет никакой недвижимости. Может быть, они собираются забрать мою контору, заявить права на часть тротуара, по которому я хожу, или наложить арест на стул в кафе, где я лью кофе?
      Это вернуло меня к исходному вопросу: кто "они"? Кто, черт возьми, "они"?
      Телефонистка дозвонилась, наконец, до Рикардо. Он был недоволен.
      - У меня факультетское собрание, Берни. Я позвоню тебе позже.
      - Подождите секунду, - умолял я. - Я влип и не знаю, удастся мне выпутаться или нет. Мне очень нужен совет.
      Я говорил без передышки - в трубке слышались голоса каких-то крупных боссов, а я без умолку рассказывал о происшедшем со мной после нашего утреннего разговора. Как выглядел Эксар, какой от него шел запах, какой странный цветной телевизор он смотрел, как он отказался от прав на Луну и ушел, удостоверившись, что купил Землю. Что сказал по этому поводу Морис Барлап, и какие у меня самого подозрения, все сказал:
      - Только вот одно, - я усмехнулся, сделавши вид, будто не принимаю эту историю всерьез. - Кто я такой, чтобы заключать подобные сделки, а?
      Какое-то время он размышлял.
      - Не знаю, Берни, возможно ли это. Надо рассмотреть все "за" и "против". Пожалуй, это связано с ООН.
      - С ООН? Не понимаю. Какое отношение имеет к этому ООН?
      - Самое прямое. Вспомни исследование, которое мы вместе с тобой проводили в ООН два года назад,
      Он говорил намеками, чтобы стоявшие рядом коллеги не могли его понять. Но я-то понял. Понял.
      Эксар, должно быть, разнюхал, что Рикардо дал мне подработать на сбыте списанного оборудования и конторской мебели из нью-йоркского здания ООН. Мне даже выдали официальный документ. И в какой-нибудь картотеке до сих пор хранится бланк ООН, где написано, что я - их официальный представитель по сбыту неликвидов, списанного оборудования и конторской мебели.
      Вот вам и юридическое обоснование!
      - Вы думаете, эта бумага действительна? - спросил я Рикардо. Допустим, что Земля - списанное оборудование. Но при чем тут неликвиды?
      - Международные законы - штука запутанная, Берни. А здесь все может оказаться куда сложнее. Надо собраться с мыслями и что-то придумать.
      - Но что? Что я должен делать, Рикардо?