— Элиджа — это матёрый бандюга, глава одной из крупнейших преступных организаций.

— Но ведь теперь он в тюрьме, значит, он никто. Ридзик покачал головой:

— Не совсем, не совсем.

— Но ведь он же в тюрьме?

Ридзик оторвал глаза от дороги и взглянул на Данко:

— Да, он там. Мы ведь тут тоже иногда кого-то арестовываем, знаете?

— Рад слышать. А то уж я было подумал, что в вашей стране законы вообще ничего не значат, а всем заправляют гангстеры. Расскажите мне про Миранду.

Ридзик нажал клаксон, подгоняя задержавшийся перед ним автомобиль, чтобы успеть проехать на зелёный свет. Побыстрее.

— Миранда? — он на секунду оторвал руки от руля. — Ну что мне сказать? В основе своей это хороший закон. Он предназначен для того, чтобы защитить невинных. Но у каждый палки, как вы знаете, два конца. Так что он разрешает и всяким подонкам держать язык за зубами, пока не появится подобный им подонок-адвокат и не скажет первому подонку, что тому следует говорить.

Для Данко не потребовалось перевода слова «подонок», хотя в Киеве они его и не учили.

— В Советском Союзе у вас тоже есть право посоветоваться с адвокатом.

Сие Ридзика удивило:

— Вы не шутите?

— Через два дня после ареста.

— Через два дня? Вы что, издеваетесь?

— Я не издеваюсь.

— Старик, — сказал Ридзик, — у вас, ребята, все там схвачено. То есть, я хочу сказать, что мы вроде как должны стоять на страже закона, но это вовсе не значит, что закон на нашей стороне. Вы понимаете, что я имею в виду?

И в этом заключалась ещё одна диковинная сторона американского правопорядка.

— Нет, — ответил Данко.

Ридзик сунул в рот сигарету, но прежде чем чиркнуть зажигалкой, бросил взгляд на своего спутника:

— А ваш костюмчик случайно не взорвётся?

— Думаю, это вам не угрожает.

«Ну, — подумал Ридзик, — это уже чуть ли не шутка».

— Просто хотел убедиться, — сказал он. Данко решил, что «Джолье» совсем неплохо выглядит для тюрьмы. Когда они прошли мимо охраны, он оглядел камеры, которые показались ему весьма просторными и чистыми, причём в каждой стояло лишь по шесть коек. А в некоторых, что он с удивлением отметил, даже стояли телевизоры, к тому же цветные. Заключённые слонялись без дела, болтая, слушая музыку либо просто листая журналы. Что служило лишним доказательством того, насколько мягко относятся американцы к преступникам.

В тюрьме не должно быть так шикарно — не удивительно, что преступники её не боятся.

— А этот самый Абдул продаёт наркотики из тюрьмы? Как же это возможно?

— Очень просто. Этих ребят мы посадили, но другие-то остались. Они поддерживают связь.

— Но охрана…

— У них есть замки, но не кляпы. К тому же есть такие места в тюрьме, которые находятся вне сферы надзора, — он показал пальцем. — Не хотите ли туда спуститься?

— Да.

Ридзик кивнул:

— В этом месте банды заправляют всем. Арийское Братство, Мексиканская мафия, Бритоголовые, Эль Рукны, Мусульмане — они правят окружением так же, как правительства — многие правительства — правят своими странами: путём террора. А поскольку большинство из заключённых — рецидивисты, то и у вожака каждой банды есть множество связей со свободой.

Охранник отпер ворота. К своему удивлению, Данко оказался в спортзале, к тому же хорошо оборудованном. Гораздо лучше, чем советские военные. Тут был и помост для штангистов, и баскетбольная площадка, и спортивные снаряды, на которых энергично упражнялись заключённые. И в помещении ещё оставалось достаточно места для желающих попинать футбольный мячик и помахать бейсбольной битой.

— Это уже поле Бритоголовых, — сказал охранник. — Тут я вынужден вас покинуть.

Ворота захлопнулись у них за спиной.

— Послушайте, — сказал Ридзик, — если вы услышите крики…

— Не волнуйтесь, — ответил страж, — вызовем полицию.

— Вы меня крайне ободрили.

Данко продолжал осматривать комнату. На помосте стоял невероятных размеров чёрный бритый штангист. Он выжимал груз весом эдак килограммов на 160. Штанга лежала у него на груди. Человек глубоко вздохнул и, собрав все свои силы, крича от напряжения, вытолкнул штангу над головой. Собравшаяся вокруг небольшая группа Бритоголовых засвистела и захлопала.

— Порядок, мужик, — сказал один.

— Этот человек тренируется! — удивился Данко, произнося слово «тренируется» так, словно это было самым странным делом изо всех, о которых он когда-либо слышал.

— Чудесно, верно? Мы тут не морим их голодом, как в Сибири. Хорошо кормим, даём поразмяться, поднакачать силы. Сюда они приходят просто паршивыми засранцами. А выходят здоровыми, крепкими, сильными паршивыми засранцами.

Постепенно активность в зале стала замирать, по мере того, как присутствие посторонних — белых, и к тому же фараонов — обнаруживалось присутствующими. Ридзик почувствовал неприятное посасывание в желудке.

— Привет, ребята. Играйте дальше, не обращайте внимания.

— Какого хрена тебе нужно, старик? — закричал один из зеков.

В дальнем углу комнаты сидел маленький сухощавый человечек. Лицо его украшала пышная шевелюра и короткая ухоженная бородка. Глаза скрывались за зеркальными очками. Он даже не глянул в сторону полицейских, но, казалось, просто почувствовал их присутствие. И усмехнулся, словно какой-то своей мысли. Ридзику он напомнил музыканта, играющего очень холодный джаз.

— Это он, Абдул Элиджа. Как видите, носит волосы. Он заставляет своих последователей сбривать волосы в знак доказательства их приверженности, но себе, я думаю, он ничего доказывать не собирается. Хозяева ведь всегда живут по иным правилам, верно, Иван? Так же, как и у вас в России.

— Нам нужно с ним поговорить.

— Не сейчас. Эй! — крикнул Ридзик, указывая на стоящего неподалёку Бритоголового. — Подите-ка сюда. Молодой, крепкого сложения негр не спеша подошёл:

— Чего?

— Это капитан Данко. Он проделал долгий путь из России, чтобы побеседовать с вашим вожатым.

— А ты ещё что за хрен?

Ридзик почувствовал, что начинает выходить из себя.

— Что я за хрен? А ты что за хрен? Позови своего хозяина.

— Брат Абдул Элиджа не имеет желания говорить с этим человеком.

— Пусть он сам об этом скажет, дерьмоголовый. Давай, потряси задницей.

Бритоголовый потопал к Абдулу неторопливо, вразвалочку, так, словно Ридзика с Данко не существовало в помине.

— Эти люди не проявляют уважения к нашему офицерскому званию.

— Господи, с чего вы это взяли?

Данко сделал несколько шагов вперёд, остановился, а затем подошёл к помосту. Он наклонился и ухватился за штангу, которая потребовала таких усилий от бритого штангиста. Данко слегка подёргал её, словно проверяя вес.

— Эгей, — сказал Ридзик. — Не сходите с ума. Эта штука весит фунтов триста.

— Сто пятьдесят девять.

— Черта с два.

— Килограмма — 2, 2 фунта в килограмме. Ридзик быстро пересчитал:

— Значит, она весит 350 фунтов . И вы собираетесь заработать…

Данко легко положил вес на грудь и затем, словно играючи, быстро поднял штангу над головой.

— ., грыжу? — закончил Ридзик.

Данко распрямил спину. Он держал вес высоко и крепко, без видимых усилий. Затем медленно повернулся, словно на соревновании, сделав полный круг, позволяя Бритоголовым как следует наглядеться. Негромкий шепоток прошуршал по залу. Данко двинулся через помещение в сторону Абдула Элиджи с таким видом, словно штанга причиняла ему не больше неудобств, нежели среднего веса чемодан. Он безразличным взглядом окинул лидера Бритоголовых, посмотрел на своё отражение в зеркальных очках Абдула Элиджи, а затем отпустил штангу, которая, грохоча, рухнула тому под ноги. Бритоголовые бросились в стороны, но Абдул и бровью не повёл. Отзвук упавшего металла отразился от стен помещения эхом далёкого грома.

— Данко. Московское управление народной милиции.

— Поговорите с моим секретарём. Возможно, я смогу вас принять, — и Абдул пошёл прочь.

— Секретарём?

— Ага, — сказал один из Бритоголовых с мерзкой ухмылочкой, — о встрече нужно договариваться через него.

«Им» оказался здоровенный негр, облачённый в грязную тюремную робу. Он медленно, с мрачным видом двигался навстречу Данко. Ридзику пришло в голову сравнение с локомотивом в спецовке.

Данко кивнул. Ради привилегии общения с заключённым Абдулом Элиджой ему придётся драться с этим человеком. Много странных вещей, однако, пришлось ему сегодня повидать и узнать. Он двинулся обратно к Ридзику, снимая по дороге пиджак.

— Костюм новый, — объяснил он. — Подержите, пожалуйста.

— Да вы что, Данко, и правда хотите с ним побороться?

Данко развёл руками:

— Баловство все это, но если они настаивают… — он расстегнул пуговицы на манжетах рубашки и закатал рукава. — Все равно победа будет за мной.

Ридзик посмотрел на Данко, затем перевёл взгляд на секретаря Абдула:

— Черт возьми. — Этот парень здоровый. А вдруг не выйдет?

— Тогда охрана его подстрелит.

— Что ж, верно.

Джамал стоял в кругу аплодирующих, одобрительно посвистывающих Бритоголовых. Он напрягал мышцы, махал в воздухе руками и дрыгал ногами, давая Данко понять, что знает толк в боевых искусствах.

Ридзик следил за ним без особой радости. Даже на расстоянии чувствовалась необычайная сила этого человека. Быть может, Данко тоже силён и крепок, но этот малый будет для него крутоват. Ридзик сразу это понял, едва Данко двинулся навстречу своему противнику, подняв кулаки и приняв позу, напоминающую стойку Джима Корбетта. Слишком он уж далеко выставил кулаки, слишком прямо держался, словно даже приглашая нанести ему сокрушающий удар. Ридзик с трудом взирал на это.

Бритоголовые возрадовались. Джамал пошёл навстречу Данко, который, застыв на месте в своей неуклюжей позе, поджидал его. Движения Бритоголового были легки и изящны, мускулы пульсировали силой.

— Эй, джентльмен Джим, это вы так собираетесь драться? — язвительно бросил он.

Данко, состроив удивлённую мину, опустил кулаки:

— Может тогда лучше поборемся по-русски?

— Как это?

Данко продемонстрировал. Секретарь даже не заметил самого удара, зато, несомненно, почувствовал его результаты. Нога Данко вонзилась ему в промежность, сокрушая произрастающие там органы. Джамал заорал и согнулся пополам от боли. Данко сделал шаг вперёд и нанёс ему кулаком один-единственный, но точно рассчитанный удар, несущий в себе силу тяжёлого грузовика. Джамал рухнул как подкошенный.

В наступившей тишине Данко вернулся к Ридзику. Он снова застегнул рукава и надел пиджак.

— Теперь поговорю с Абдулом.

— Очень рад, что свёл вас вместе.

Трое Бритоголовых потащили секретаря через зал обратно в клетку. Данко прошёл мимо них, бросив на потерявшего сознание Джамала такой взгляд, какой обычно кидает прохожий на дорожное происшествие.

Во время драки Абдул Элиджа не проявил ни малейшей реакции. Не отреагировал он и на приближение Данко, который остановился, возвышаясь над ним.

— Почему вы держите этого человека в клетке? — спросил Данко, когда металлическая решётка с лязгом опустилась за спиной у Джамала.

— Моего секретаря? — мягко спросил Абдул Элиджа. — А он слишком импульсивен. Я учу его самоконтролю.

— В советских школах изучают историю американских негров и их борьбы за свободу. Вы совершили политическое преступление? — Данко решил изобразить из себя «добренького мента».

— Я ограбил банк. Так что же вам угодно, господин Москва? Перейдём к делу.

— У меня ключ Виктора.

Абдул Элиджа не проявил никаких эмоций.

— Если это так, то тогда в ваших руках его деньги. Теперь вам нужна лишь половина стодолларовой бумажки — и мы с вами можем на пару заняться совместным делом.

— Я верну вам ключ. А вы возвращаете мне Виктора, — Данко вытащил ключ из кармана, стараясь, чтобы Ридзик не заметил этого. Абдул на минуту задумался.

— Это неэтично, — сказал он наконец.

— Вы продаёте кокаин.

Абдул медленно покачал головой:

— Вы просите меня нарушить мою этику, мои принципы. Наркотик — это политическое оружие, понимаете ли, а деньги — лишь средство в политической борьбе.

— И что же вы собираетесь сделать?

— Я собираюсь разрушить вашу страну, мой белый друг. Обе великие державы, Америка и Советский Союз, захлебнутся в наркотиках. Наркотики убьют вас обоих.

Данко с великим трудом удерживал себя от того, чтобы не придушить этого человечка.

— Мы не американская полиция, — сказал он спокойно, хотя тон его и наполнился угрозой. — Если вы будете отправлять наркотики в мою страну, то однажды утром, проснувшись, обнаружите собственные яйца в стаканчике возле кровати.

— Я человек святой. Мне яйца ни к чему.

— Тогда займёмся вашими глазками.

Абдул улыбнулся и поднял очки. Зрачки его смотрели безжизненными взглядом. А вокруг них виднелись шрамы — результат неверно собранной самодельной бомбы, которая взорвалась тогда, когда этого от неё вовсе не ожидали. Абдул снова опустил очки:

— Меня не запугать, мой белый мальчик.

— Тогда мы вас убьём.

Улыбка не покидала лица Абдула:

— Мне тридцать восемь лет — и двадцать шесть из них я провёл за решёткой. Убийство не причинит мне страданий. Оно освободит меня.

— У вас нет права разрушать мою страну. Абдул Элиджа снова покачал головой.

— Вы, видимо, просто не понимаете, старик. Эта страна, США, была построена за счёт эксплуатации чёрного человека. Я ничего не слыхал насчёт наших братьев в вашей стране, мой белый мальчик…

«В России тоже есть чёрные, — подумал Данко. — Студенты из стран третьего мира». Дважды ему приходилось расследовать совершённые против них преступления: молодые люди были избиты русскими за то, что встречались с белыми девушками.

— ., но вы эксплуатируете свой собственный народ, — продолжал Абдул. — Вы превращаете его в рабов. Так что думаю, что в этом зале единственный марксист — это я, товарищ, — сказал он, иронически подчёркивая последнее слово, — а вы ни кто иной, как лишь ещё один лакей.

— Я офицер милиции.

— Вы холуй, — Абдул переменил позу. — Видимо, вы просто не понимаете. Дело тут не в наркотиках. Дело в духовности. И я с радостью буду продавать наркотик каждому белому на этой земле. И его сестре.

Данко смерил его долгим взглядом. Он слышал каждый звук в зале, слышал дыхание Абдула. Ивану было плевать на политику; ему было плевать на этого чёрного. Он жаждал мести.

— Мне нужен Виктор Роста. Абдул Элиджа кивнул:

— Да. Страшно. Чувствую, что он вам страшно нужен.

— Где мне его найти? — Данко почувствовал, что его снова наполняет гнев. Но был ли смысл бить Абдула? Несомненно, остальные Бритоголовые бросятся на помощь, а он вовсе не был уверен, что сможет справиться с ними всеми. Ридзик, наверно, поможет. Данко припомнил, что для защиты при нем есть пистолет, но был уверен, что если пристрелит американского заключённого, даже в целях самообороны, то это лишь замедлит поиски Виктора.

— Я скажу вам, что сделаю, мой белый мальчик. Я попробую свести вас с Виктором.

— Когда?

— Погодите. Я это устрою. Сведу вас с ним — и посмотрим, что у нас получится. Потому что мне нужен Виктор, а Виктору — ему нужен ключ. А вы, — он снова улыбнулся, — вы, товарищ, лишь ещё один сукин сын, с которым нам приходится иметь дело.

— Как? Как вы это организуете из тюрьмы?

— Я из этой каталажки могу организовывать что угодно, господин Москва, — Абдул Элиджа двинулся прочь. — Успокойтесь.

Данко смотрел ему вслед.

Он молчал почти всю дорогу обратно до Чикаго, размышляя, что можно рассказать Ридзику. И решил не рассказывать ничего. Если Абдул Элиджа устроит ему встречу с Виктором, Данко предпочитал прийти на неё один. Ридзик ему не нужен.

Ридзик тоже решил нацепить на лицо каменную маску — чем он хуже Данко. Он пытался не задавать вопросов, но по мере того, как автомобиль пожирал милю за милей, он все более чувствовал, что его любопытство требует удовлетворения. Наконец он сломался:

— Ну что, не расскажете, как дело прошло?

— Отлично прошло.

Ридзик раздражённо ударил рукой по баранке:

— Давайте, кончайте. Вы с этим засранцем столько времени протрепались, что я уж начал было подумывать, не побрить ли мне голову самому.

— Неплохая мысль, — заметил Данко. Сигнал на его часах запищал. Он нажал кнопочку и часы замолчали.

— Это что ещё за черт?

— Мои часы. Я их не перевёл с московского времени.

— Да? И что же это за время? Пора вставать? Данко отрицательно помотал головой.

— Время кормить моего попугая.

— О! — ещё милю они проехали молча. — Кормить попугая. Что это значит? Пора заваривать кашу?

Данко сумрачно взглянул на Ридзика и покачал головой.

— Нет, наверно, нет. Осталась позади ещё миля.

— А чем вас не устраивают попугаи?

Ридзик был абсолютно уверен, что Данко — самый странный персонаж изо всех, с кем ему приходилось в жизни встречаться, — пожалуй, даже ещё почокнутей того парня, с которым он учился в школе и который ел жуков, а большую часть времени проводил в подвале своего дома, возясь с химическими приборами.

— Да нет. Я ничего не имею против попугаев. У моей сестрёнки в детстве был один. Если хотите иметь попугая, то я не против.

— Считаете, что это женское дело?

— Женское?

— Вы сказали, что у вашей сестры был один.

— Да нет, не то чтобы женское. То есть, конечно, это не то, что выращивать быка, но, с другой стороны, это и не чихуахуа. То есть, это я так понимаю. Так что, думаю, все нормально.

Данко кивнул облегчённо:

— Спасибо.

— На здоровье, — то ли на самом деле дни стали такими долгими, размышлял Ридзик, то ли это просто ему так кажется.