Холодные игры - Живыми не брать!

Татьяна Вагнер

Холодные игры. Живыми не брать!

…ночь темна и полна ужаса.

Дж. Мартин

1

Вертолет завис в небе, как большая недобрая птица, но его тень продолжала скользить по снегу. Кажется, она продолжает гнаться за нами и вот-вот настигнет. Мы так и застыли, задрав головы вверх: на боку вертолета эмблема войск Самообороны и Охраны Порядка – глобус, перечеркнутый мечом. Значит, нас упорно продолжают искать.

…Мне хочется забыть об Игре и больше никогда не вспоминать ее! Я превратилась в игрока и отправилась на Полигон по чужой воле. На моем месте мог оказаться любой парень или девушка, чье имя участвует в игровой лотерее, не важно, где он живет, как выглядит и каких успехов добился. Игры устраивает Всемирный Энергетический Совет, они помогают распределять энергетические ресурсы между населенными территориями. Энергоресурсы становятся дешевле для секторов, из которых вышли победители.

Так слепой случай свел нас – пятерых игроков – в одну команду и забросил на суровый северный Остров. Только шансов на победу большинству игроков оставили слишком мало – с нами играли нечестно! Но мы сумели остаться в живых, вырваться с Полигона, добраться до кромки материка и сейчас стоим здесь – продрогшие, измученные и голодные, – уставившись в небо, разглядываем вертолет, и стараемся не думать, что нас ждет дальше…

Вертолет какое-то время наблюдал за нами, а потом разочарованно развернулся и начал стремительно удаляться. Неудивительно! Яркие и аккуратные форменные куртки, в которых нас десантировали на Полигон, изорвались и обтрепались, сейчас мы выглядим как оборванцы – до самых глаз замотаны разномастным тряпьем вперемешку с вывернутыми звериными шкурами. Нам удалось выменять эти шкуры у старенького местного жителя вместе с десятком собак и ветхими санями. Собаки вертятся рядом с нами и поскуливают от нетерпения – им хочется бежать по снежным равнинам. В такой компании нас немудрено принять за коренных обитателей Севера.

Вениамин проводил вертолет взглядом и неуверенно заметил:

– Надо было дать знак… Рукой помахать, или типа того… Пусть бы нас забрали отсюда. Вы ни в чем не виноваты, а я вообще – пострадавшая сторона!

Веник – наш шестой попутчик. Он не участвовал в Игре, а просто работал на Полигоне в компьютерном центре.

– Может, ты и пострадавшая сторона, а нам рассчитывать не на что…

– Мы весь Полигон разнесли в клочья, – вздыхает Никита. – Сорвали всю Игру! В тренировочный центр нам возвращаться нельзя, нельзя даже близко подходить.

– Сорвать Игру невозможно, – поджал губы многоопытный Веник. – Финал всегда можно смонтировать из огрызков старых записей или вообще отснять с приглашенными актерами. Игра – это всего лишь зрелище, как любой фильм или новости. Вы хоть раз видели победителей Игры вживую?

– Нет! – дружно ответили мы.

– Вот. Не воображайте о себе слишком много! Подумаешь, игроки – не велики птицы, кому вы нужны…

– Именно – никому не нужны! Мы знаем, что Игра – сплошное надувательство, этого достаточно, чтобы самооборона нас перестреляла без долгих разговоров…

Парни вяло переругивались, а собаки продолжали тащить сани по белой равнине, только снег поскрипывал под полозьями. Карты материка у нас нет, но Никита уверен, что к востоку от Тренировочного центра, в котором нас готовили к Игре, видел железную дорогу. Мысленно я пожалела, что не расспросила местного старичка – хоть и не знаю его языка, можно было что-то придумать. Например, нарисовать рельсы на снегу…

Железная дорога – наш единственный шанс спастись. Рельсы рано или поздно приведут в город! Мы все родились и выросли среди скучных городских улиц, груд битого кирпича, мусора, бетона и асфальта, откуда нам знать, как выжить в холодной пустыне?

Темная тень снова перечеркнула снег прямо перед нами – тревога непривычно остро кольнула меня ледяной иглой. Я подняла голову – но увидала в небе самую настоящую, а не винтокрылую птицу. Она похожа на ворона, только очень крупная и абсолютно черная, летит немного впереди нашей упряжки.

Собаки учинили гвалт и со всех ног бросились за тенью птицы. Пытаюсь натянуть шлейку, чтобы остановить их, но руки меня не слушаются, в голове пусто, как внутри воздушного шарика. Собаки бегут все быстрее и быстрее – я качнулась в санях, зевнула и потерла глаза, перед ними расплывались разноцветные круги. До чего же хочется спать! Но если я усну – рискую вывалиться из саней и превратиться в ледышку раньше, чем заметят мое отсутствие. Парни тоже притихли и сонно клюют носами.

Нужно сделать привал хоть на пару часов.

Оглядываюсь кругом: среди снега мелькают валуны, прогалины, покрытые мхом, голубоватые лужицы воды, серые растения, похожие на мочалку, чахлые, засыпанные снегом кустики и скрюченные низкорослые деревца. Попадаются даже алые крупинки ягод. Кто знает, можно их есть или нет?

Я опустила руку к самой земле, на ходу поймала несколько штук и разглядывала, не решаясь попробовать. В небе прямо надо мной хрипло каркнул ворон – я испуганно разжала пальцы, и ягоды посыпались на снег, похожие на капельки крови.

Небо заволакивают тяжелые плотные облака, скоро повалит снег.

Собаки остановились. Впереди стояло островерхое деревянное сооружение, сложенное из бревен. Просто удивительно, что я заметила его только сейчас!

За долгие годы снега и ветра источили дерево, домишко обветшал и покосился, дерево почернело, крыша местами просела – похоже, здесь был пожар. На крыше сидела круглоголовая белая птица – филин. Он нехотя открыл один глаз, взглянул на нас и насупился. Собаки поскуливали и жались к ногам. Я потрепала одну по холке, выбралась из саней и повернулась к ребятам:

– Давайте остановимся здесь? Внутри нас не заметят с вертолета, что скажете? – Но Данила молчит – непривычно видеть его таким бледным и сонным. Обычно он резкий и злой, таким он был на Игре и вообще всегда, сколько я его знаю! Я встряхнула его за плечо. – Дан, что с тобой такое?

Он набрал в ладони снега и протер лицо:

– Слушай, точно надо поспать хоть пару часов – у меня сплошной туман в голове и перед глазами все качается… Затаскиваем туда сани и загоняем собак. Ник, посмотри, что там с малыми…

Никита тоже какой-то квелый: стоит и тупо смотрит перед собой. Мало нам двоих больных – сейчас еще остальные расхвораются! Уговариваю себя, что все мы просто устали, немного отдохнем и все придет в норму, и сама иду проведать больных. Каждый шаг мне дается с трудом, как будто я бреду по колено в густой маслянистой жиже. Что же такое с нами творится?

Наверное, это от голода. Я опустила руку в карман, чтобы найти и съесть запрятанный кусочек шоколадки, но нащупала только медвежий коготь – мой талисман с Игры. Сжала его в кулаке и сразу же почувствовала себя сильнее! Теперь откидываю край шкуры, в которую замотали замерзшего Лёшку, и трогаю его лоб. Кажется или кожа стала теплее? Собака тычет мокрым носом прямо в мою ладонью, потом лижет Лёшкину щеку, но вдруг резко вскидывается – на край саней медленно и плавно опускается ворон. Взмахивает крыльями и каркает!

Из клюва что-то падает, ворон снова взмывает вверх, потом камнем падает вниз – пикирует прямиком на белого филина, прогоняет бедолагу с насиженного места, собаки смотрят на птиц и заходятся от лая.

Я поправляю Иришке шарф – она больше не мечется в жару, а просто спит, и замечаю, что прямо рядом с нею поднимается тонкая ниточка дыма! Наверное, мне просто показалось, протягиваю руку к этой прозрачной струйке – пальцы обдает жаром.

Ворон! Это ворон бросил в сани горящий уголек!

Напрасно я пыталась засыпать разгорающийся огонь снегом. Пламя мигом расползается по пересушенному дереву, из которого сделаны сани.

Я едва успела вытолкнуть малых прямо на снег. Потом, собравшись с силами, оттащила их и усадила, прислонив спиной к почерневшей деревянной стене. Пока я возилась, весь наш небогатый скарб уже полыхал в огромном костре!

Мне едва хватило времени выхватить меч и перерубить шлейки, пока огонь не добрался до собак. Они бегом помчались прочь и очень быстро затерялись среди снега. Остался только один пес – тот, что тыкался мордой мне в ладонь. Он доверчиво прижимался к моим ногам, дрожал, жалобно поскуливал и оглядывался на колеблющуюся дымку, что затягивала горизонт.

Но мне не разглядеть, что так напугало собаку: языки пламени взлетают все выше, а мои спутники просто стоят и смотрят на огонь как завороженные.

– Дан! Никита! – я пытаюсь докричаться до них через стену огня.

Все без толку.

Я побежала к ним вокруг костра, но замерла и взвизгнула, почти как собака: из дрожащего марева, застилавшего горизонт, одна за другой выползают темные тени…

Тени устремились прямиком к нам. Их уже можно было разглядеть – я почувствовала, как волосы зашевелились у меня прямо под шапкой, а по шее за ворот стекла струйка холодного пота. Стая волков!

Хищники приближалась к нам неспешным уваренным шагом и брали нас в кольцо. Подбираются все ближе, теснят к бревенчатой стене. Вот самый крупный волк пригнул голову к земле, ощерил крупные желтые зубы, заворчал и бросился вперед, остальные устремились за ним – только один замер в стороне, выжидая. Шерсть на его холке поседела почти до белизны, а глаза прозрачные и холодные, как кусочки льда. От такого взгляда пробирает дрожью.

Где-то на донышке моей памяти мелькает мысль, что волки боятся огня, значит, надо швырнуть в самого матерого головней и попытаться укрыться за деревянными стенами. Но руки у меня бессильно повисли вдоль тела, а горло перехватило – я даже закричать не могу! – только молча наблюдаю, как громадный волчина, вожак стаи, в два прыжка оказывается рядом с Данилой.

Он взлетел над землей, сильные, мускулистые лапы зверя уперлись в его плечи, одним махом он повалил Дана на землю и хотел вцепиться ему в горло. Клочья одежды полетели во все стороны, а жертва только вздрагивала, как безвольная тряпичная кукла. По снегу расползлась алая лужа, вожак поднял вверх забрызганную кровью морду и зарычал, посылая собратьям знак начать атаку. Стая воронов уже кружила в небе, предвкушая скорую поживу.

Выхватив меч, я бросилась к Дану – но яростное неугасимое пламя встало между нами как стена! У меня осталась последняя возможность спасти его: отвлечь эту свору, пока волки не превратили его тело в груду окровавленных костей.

Поворачиваюсь к седому волку и резко выбрасываю вперед руку с мечом – слишком далеко. Еще один прыжок – и я снесу волчище голову!

Но я не успела. Прямо мне на голову уселся ворон – вцепляется в шапку, каркает и больно хлещет черными крыльями – по щекам, по глазам. Ору, трясу головой, стаскиваю шапку и чувствую, как когти птицы царапают кожу на голове – ворон отчаянно пытается удержаться, но шапка летит в снег, и ему приходится взлететь.

Мой меч взлетает в воздух вместе с ним и со свистом опускается: две половинки разрубленной злобной птицы падают к моим ногам. Я вложила в удар слишком много силы – не удержалась на ногах, падаю на колени и утыкаюсь в снег лицом. Сейчас зверь почует мою слабость и кинется на меня. Острые зубы вопьются в мою шею, хрустнут позвонки, в глазах потемнеет, и все закончится…

2

Пошел снег – пушистые хлопья тают на моей голой шее, значит, я все еще жива. Поежившись, осторожно поднимаю голову: седой волк так и не прыгнул!

Он повернулся и пошел прочь. Остальная стая нехотя потянулась за ним.

Я провожала их взглядом, пока отряхивала от снега и натягивала упавшую шапку. Надо подняться и подойти к Дану – я же не знаю, что с ним!

Данила неподвижно лежит на снегу и прижимает ладонь к горлу, кровь сочится сквозь пальцы. Он пытается мне что-то сказать, но вместо слов слышен только хрип. Я склоняюсь над ним, прижимаю пальцы к его губам и чувствую, как на них тают снежинки, шепчу:

– Лучше молчи, не надо ничего говорить! Волки ушли, все будет хорошо…

Ветра почти нет, снежные хлопья плавно опускаются на землю. Сегодня снег наш союзник, он убережет нас от погони по воздуху и заметет наши следы. Я оглядываюсь на бревенчатый домишко – одной мне не втащить Дана вовнутрь, окликаю Никиту:

– Ник? Помоги мне…

Они с Веником так и стоят как вкопанные, только глазами моргают, кажется, в их зрачках продолжают отражаться языки пламени. Пришлось потормошить их:

– Ник, давай передвинем его сюда, на шкуру!

Они движутся нескладно, как механические игрушки. Мне приходится по нескольку раз повторять, что им делать.

– Уложили? Теперь берите шкуру за углы, тащите сюда. – Я распахнула низкую дверь, болтавшуюся на скрипучих петлях, и добавила: – Осторожнее!

Застоявшийся воздух внутри пропах плесенью, через прорубленное в стене оконце сочился тусклый свет. Дана уложили у стены на низкую лавку, его кожа побледнела до голубизны. Глаза закрылись, пальцы разжались, рука соскользнула с шеи – ужас! Я отвернулась: рваные раны настолько глубокие, что, кажется, голова отвалится, если он пошевелится. Кровь продолжают сочиться…

Я не знаю, как быть дальше, просто оглядываю место, где мы оказались. На балке под самой крышей устроился белый филин, вертит головой, вглядывается в полумрак и подслеповато щурится. Хотя смотреть здесь особо не на что – даже печки нет. У дверей стоит большая бочка, наполовину полная затхлой воды, в углу свалены ветки и сухая трава, а на стенах и потолке – следы копоти. Похоже, здесь частенько разжигают костер прямо на земляном полу. Лезу в карман за зажигалкой, но сразу вспоминаю прожорливые языки пламени, за минуту проглотившие сани со всем нашим скарбом. С огнем надо вести себя осмотрительно, если я не хочу, чтобы этот домишко превратился в еще один высоченный костер!

Наверное, голова у меня закружилась: мне показалось, что куча хвороста шевелится, из нее раздаются шепот и стоны. Но собака, которую я пустила в дом, тоже что-то заметила, радостно тявкнула, свернула хвост озорным колечком, подбежала и стала разгребать ветки лапами. Она повизгивала и оглядывалась на меня, как будто искала помощи. Я неуверенным шагом двинулась к ней – пол покачивался под ногами.

Кажется, что я опять стою на льдине, плывущей по темной воде: потеряю равновесие, упаду и утону – пронеслось в голове. Но белый филин под крышей захлопал крыльями и недовольно заклекотал, не дав мне окончательно провалиться в забытье. Пес успел расшвырять сухие ветки по всему полу, и я увидела ржавое кольцо, прикрепленное к широкой, источенной жучком доске. Пес уселся прямо на эту доску и заливисто залаял.

Из-под пола ему ответили скрип и шуршание: филя… филя…

Пес улегся на доски и принялся скрести их лапами. Мне придется помочь новому спутнику: я потянула за ржавое кольцо. Не ожидала, что деревянная крышка такая тяжеленная! Мне пришлось просунуть в щелку ногу, чтобы наконец-то откинуть ее. Пес бесстрашно бросился в подпол. Во мраке что-то стонало и ворочалось.

Я свесилась вниз, щелкнула зажигалкой. Лепесток огня осветил мое лицо:

– Тетя, тетенька развяжите нас… – всхлипывали внизу.

– Не ешьте нас… отпустите…

В сырой яме копошились трое связанных детей!

Не раздумывая, я спрыгнула вниз, разрезала кожаные путы, стягивавшие их запястья и щиколотки, а ноги-то у них босые! Но это не помешало им быстро повыскакивать наверх, мы с собакой едва успели за ними следом. Я пихнула люк ногой и он захлопнулся.

– Ой! – самый маленький мальчик – лет трех-четырех – уткнулся мне в колени и всхлипнул: – Пойдем отсюда, тетенька… Отведи меня домой!

Я взяла малыша на руки и погладила его по белобрысым волосам:

– А где ты живешь, маленький?

– Он со Слободки, – ответил за него мальчик постарше и почесал за ушами довольного пса. – Филя, Филька, в подполе нашел нас, бродяга?

– Нельзя нам здесь, уходить отсюда надобно, – сказал третий паренек, с виду самый высокий и рассудительный. – Скоро Черный Меркит вернется и всех огнем спалит…

– Не могут они уйти, Влас, – перебил его тот, что помладше. – Сам посмотри, замороченные оне!

– Замороченные? Как это? – переспросила я и оглянулась на ребят: сидят кто на полу, кто на лавке точно так же, как я их усадила, и почти не шевелятся, как будто впали в сон. Только глаза у всех открыты и бессмысленно таращатся в пустоту.

– За мороком пути не видят, – объяснил мальчишка. Склонился к Никите, заглянул ему в лицо и уточнил: – Огонь им глаза застит.

– Огонь? – переспросила я и бессильно опустилась на лавку рядом с Данилой.

– Ща. Погоди… – Мальчишка пошлепал к бочке с водой, опустил в нее руку и трижды плеснул на пол, приговаривая:

Сговорился ворон с луной,

Ворон огонь распалил,

Чужой разум замутил —

Моя рука огонь залила,

Все пути открыли. Аминь!

Старший мальчик неодобрительно покачал головой:

– Фрол, мать тебя точно взгреет за такое…

– С чего вдруг? – отмахнулся Фрол. – Путникам помогать – благое дело.

Он поочередно брызнул на каждого водой. Никита встрепенулся, как человек, которого внезапно разбудили во сне, Веник испуганно огляделся и даже потрогал бревенчатую стену рукой, чтобы убедиться в реальности происходящего:

– Кошмар… Что это?

– Горелая часовня, – ответил Влас.

– Как мы сюда угодили?

– Черный Меркит вас сюда привел…

– КТО??! – ахнул Веник.

– Шаман здешний. Развернул вам путь, дяденька, – объяснил Фрол. Брызгать водой на Лёшку он не стал, только погладил устроившегося рядом с ним пса:

– Такой сам проснется. Филин ему душу уберег, а Филька-пес – отогреет.

Затем он присел на лавку рядом с Данилой, приложил руку к шее, склонился, что-то пошептал и вздохнул.

– Этого мне не разбудить. Кровь ему остановил, это не шутка. Худо, что душа уже рядом бродит и сама к нему не воротится.

– И барышню вашу долго лечить надобно… – вставил Влас. – Давайте мы вас к мамаше отведем. Она хоть и строга, но путников не прогонит.

Вениамин с сомнением наблюдал за нашими новыми знакомыми, потом наклонился к моему уху, шепнул:

– Странные какие-то ребята… Вдруг они клонированные?

Действительно – старшие мальчишки были разного возраста, но очень похожи между собой: голубоглазые, с одинаковыми уверенными подбородками, прямыми носами и непривычно светлыми густыми волосами. Острижены тоже одинаково, что еще больше увеличивало сходство. Одеты в вылинявшие штаны из грубой ткани и длинные меховые куртки. Куртки подпоясаны ремнями, а сзади болтается что-то вроде капюшонов с длинными широтами завязками, обмотанными вокруг шеи, – их называют «башлыками».

– Слушайте, ребята, вы откуда здесь взялись?

– Со Скита мы. Я – Власий, а Фролка мой меньший брат. Хотели рыбы наловить, ан Меркит не пустил, озлился и мление на нас наслал. Уходить надо. Фролка, чем заговоры городить, ты лучше наши валенки сыщи!

– Где ж их теперь сыскать? Попросим у тетеньки обувку. У них много чего в санях сбереглось. Им без надобности, а нам сгодятся.

– Так сани сгорели… – неуверенно ответила я.

– Куда там сгорели! Разве ж Меркит спалит столько добра? То не настоящий огонь был. Морок – привиделось вам высокое пламя!

– А волки видят этот морок?

– Нет, у зверя глаз другой. Только людей можно заморочить… – объяснил Фрол.

– Значит, волки не видели огня и поэтому напали? – догадалась я.

– Ага. Вам, тетенька, нельзя здесь долго рассиживать. Если огонь разведете, Меркит сразу унюхает дым. За своего ворона еще хуже озлится и вас на пепел спалит.

Меня пробрало дрожью, хотя в часовне успело стать душно от нашего дыхания. Но я вспомнила ледяные глаза седого волка, снова ощутила холод и смертельную тоску. Этот земляной пол, почерневшие стены вытягивают последние силы. Мальчишки правы – все равно куда, главное – быстрее уйти из этого темного, нехорошего места!

– Далеко отсюда до железной дороги? – неуверенно спросил Никита.

– Нет здесь никакой железной дороги.

– Гора Железная – есть, а дорог здесь нет и не было никогда!

Мы с Никитой переглянулись:

– Куда же нам идти?

– А куда хотите, лес большой. Главное – в болотах не увязнуть да в навь не соваться.

– Вы, тетенька, Фролку не слушайте, он только и думает, как с дома сбежать. Идемте лучше с нами, – предложил Влас. – Мы вас до матери отведем, она хоть и строга, но путникам поможет. Потому сказано: странников принимать – благое дело!

Фрол распахнул двери, бросил на снег шкуру и прямо босиком пошлепал по ней к саням. В комнатушку хлынул холодный, прозрачный воздух, дышать сразу стало легче, в голове прояснилось. Власий и Никита вышли следом за ним и теперь вместе копались в уцелевшем скарбе, я тоже подошла к дверям. Даже отсюда видно, что сани обгорели совсем немного. Веник потянул меня за рукав.

– Слушай, Аня, ты что, серьезно хочешь идти с этими ненормальными? Ты их разговоры слышала? Я половину слов вообще не понимаю. Несут какую-то ерунду то про шамана, то про духов… Наверняка сбежали из коррекционного центра для психов!

– Если они ненормальные, кто их, по-твоему, связал и засунул в подпол?

– В куда-куда засунул?

– В подпол. Они подвал так называют.

– Не знаю. Может, тебе про подвал приснилось?

Странно, но раньше ничего подобного мне в голову не приходило. Все, что случилось со мной за последние несколько дней, похоже на причудливый сон. Я до боли сдавила пальцами виски и приказала себе проснуться.

Но мир остался прежним: над моей головой захлопал крыльями филин, сорвался с места и вылетел в двери. Нет, все это происходит на самом деле. От шума проснулся Лёшка, сел, потер глаза кулаками и удивленно осмотрелся:

– Аня, а что мы здесь делаем? Откуда у нас собака? У кого мы в гостях?

– Не важно, Лёша, мы уже уходим. Ты сам сможешь идти?

– Я? Смогу, конечно!

Лёшка вскочил и принялся носиться наперегонки с псиной. Щеки у него раскраснелись, он выглядит вполне здоровым и жизнерадостным, а всего пару часов назад он лежал замерзший, похожий на кусок льда, замотанный тряпками, я перестала надеяться, что он выживет!

– Ань, а чья это собака?

– Это пес.

– Он тоже с нами пойдет? – Лёшка обнял собаку.

– Да, ждите нас на улице, мы сейчас подойдем…

Наклоняюсь к Даниле: глаза у него закрыты, как у спокойно спящего человека, кровь из раны больше не течет. Все, как сказали белобрысые братья, у меня нет причин им не верить. Хотя они и правда странные и очень отличаются от нас. Но нам самим, городским ребятам, без проводников среди лесов и топких болот не протянуть даже несколько дней. Я посмотрела на нашего попутчика и спросила:

– Веник, ты хоть раз был в лесу?

– Конечно, был прошлым летом. Ездил на целый день со съемочной группой…

– Значит, ты сможешь отличить съедобные ягоды от несъедобных?

– А нас по райдеру накормили – три раза! И вообще, ягоды я не люблю.

– Понятно. Значит, ты сам справишься.

– С чем я должен справляться?

– С лесом, с болотом или куда ты еще забредешь…

Компьютерный гений нервно потеребил бородку.

– Ладно, пойдем с ними. Может, у них хоть мать вменяемая и живет недалеко.

Сани пришлось оставить около горелой часовни. Фрол наклонился, наскреб горсточку мерзлой земли, сдул ее с ладони и пошептал ей вслед. Говорит, это нехитрое действо укроет наши следы от шамана Меркита.

Стараясь не отставать от братьев, мы двигаемся в путь и несколько часов бредем по скучной безрадостной местности. Кочки, низкие холмики, покрытые серой травой, тянутся во все стороны, сколько хватает взгляда, островки снега попадаются все реже. Зато попадаются не только кособокие кустики, но и настоящие невысокие деревья.

Под подошвами ботинок хлюпает вода, мы обходим голубоватые лужи и целые озерца, над которыми роятся мошки, перепрыгиваем тоненькие ручейки. Оказывается, это не так просто, если приходится поочередно тащить на себе больных – носилки нам удалось соорудить из палок и шкур.

Земля по сторонам почти невидимой тропинки совсем топкая. Лёшка умудрился оступиться, с усилием вытащил ногу – его ботинок едва не стал добычей вязкой жижи, прятавшейся под слоем болотного моха. Теперь мы стараемся идти за братьями след в след. Власу отдали ботинки Данилы, а ноги раненого укутали подвернувшимися тряпками, в носилках ему все равно. Фролу достались малопоношенные горные ботинки из рюкзака сгинувшего среди ледяных глыб Алекса; по размеру ему великоваты, но Фрол вышагивает в них уверенно и гордо.

Наконец братья остановились около дерева с разлапистыми, выпиравшими наружу корнями. Влас деловито запихнул за ремень свои вязаные рукавицы, похлопал ладонями по дереву и отсоединил от него два весла. Они были плотно привязаны к стволу бечевкой, прикрыты корой и мхом так, что постороннему не заметить!

Они уверенно опустили весла в ближайшее озерко, поддели ими веревку, уходившую в воду, затем пошарили по дну и, к нашему изумлению, извлекли из-под воды лодку, потом еще одну! Вылили из лодок воду, затем перевернули обе вверх дном:

– Хорошо, мы смекнули и лодки здесь попрятали, сюда шаману Меркиту хода нет. Пусть маленько подсохнут, а мы костер запалим, пожуем чего-нибудь… – Фрол вытащил из-под корней дерева закопченный котелок.

– А как вы узнаете, куда шаману ход есть, а куда нет? – спросил Лёшка.

– Да очень просто! – пожал плечами Фрол, разгреб руками сухую траву у самых корней. – Хочешь, сам посмотри…

Любознательный Лёшка заглянул, куда указали, испуганно взвизгнул и отскочил в сторону. Я не удержалась, подошла и тоже посмотрела вниз.

В глубокой ложбинке между корнями лежал человеческий череп!

3

Юркая змейка скользнула в пустую глазницу черепа, где-то неподалеку ухнул филин – я поежилась от холода и тревожных предчувствий, облизнула пересохшие губы:

– Что это?

– Знак. За него шаманам хода нет! – терпеливо растолковал Фрол.

Я сразу вспомнила рогатый череп, насаженный на палку, который мы увидели, как только выбрались на материк. Дан что-то знал про ту штуковину, но так и не успел рассказать нам. Потом мы встретили сморщенного старика в меховой одежде…

Меня как острым ножом полоснула догадка:

– Фрол, а как выглядит этот ваш шаман Меркит? Он старенький такой, весь в морщинах? Мы собак выменяли у одного странного типа…

Мальчишка закрыл глаза и сосредоточенно сдвинул брови:

– Собак у него взяли, а железо ему отдали?

Ну, два автомата, отданных старику за десяток ездовых собак и ветхие сани, наверное, можно считать «железом», я кивнула:

– Типа того.

– Что ж дивиться, вы сами Меркиту показались. Он вам своих собак дал, вот они и привезли вас прямиком к горелой часовне. Меркит хитрый, знал, что собаки обратно к нему вернутся. Нас тоже, гад, обдурил, не придется теперь ухи покушать… – Своего лица у Черного Меркита нет. Он сто чужих личин собрал и теперь их людям показывает, а какой Меркит на самом деле – никому неведомо.

– Как же его узнать? – забеспокоился Лёшка.

– На то верные приметы есть, только не всякому известны…

Влас, более рассудительный и практичный из братьев, успел насобирать сухой травы, разжечь маленький костерок, зачерпнуть котелком воды, закипятить в ней ягоды, кору и какие-то мелкие листочки. На вкус отвар получился горьковатым и терпким, но отбивал чувство голода и придавал силы, почти как кофе из контрабандных банок. Мы с Ником помогли мальчишкам перевернуть лодки, поставили туда носилки и побросали рюкзаки. Мальчишки ловко оттолкнули лодки веслами от берега.

С воды кажется, что низкорослые кустарники, покрытые алой листвой, расползлись по берегу как потеки крови, окончательно вытеснили снег. Сперва нехотя, а потом, набирая скорость, лодки заскользили по воде. Серые пичуги взлетали с прибрежных кочек, над водой роились целые тучи комаров, а на другом берегу озера уже был виден высокий серый лес и скалы из желтого камня.

– Куда мы поплывем дальше?

– Сперва через озеро, вниз по реке за Железную гору, там до Скита рукой подать.

Никита посмотрел на компас, потом на меня: Тренировочный центр, в котором нас готовили к Игре, остался к северу, скрытый за невысокой каменной грядой и туманной дымкой. Железная дорога тоже где-то там, значит, с каждым шагом, точнее с каждым гребком весел, мы удаляемся от спасительной магистрали!

Значит, рано или поздно нам придется туда вернуться.

Я привстала, махнула рукой в сторону туманной дымки и спросила:

– Влас, а что за теми горами?

– Не знаю. За большую топь ходить нам строго воспрещается!

Маленький мальчик, который, считай, всю дорогу мирно дремал, проснулся и расхныкался. Фрол быстро опустил руку в воду, поймал скользкую змейку и запросто сунул в руки малышу:

– Держи водяного ужика, только крепко. Смотри не упусти!

Мальчуган увлеченно возился с ужом, а Фрол бросил взгляд в сторону удалившейся дымки и добавил:

– Да. Там болота непроходимые: ни мхов не растет, ни осоки, ни ивового кустика. Все сплошь камышом поросло, да водяная трава плавает. Верный знак, что сплошная трясина. Затянет в один миг! Сами мы на большой топи не были, но сведущие люди рассказывают, что тянется она далеко – от края и до края, не обойти ее, не объехать.

Только птицы и духи могут через нее перебраться…

Да и незачем: там стоят ледяные горы, вершинами в самые облака упираются, не всякой птице их перелететь. Посреди тех гор Черный шаман Меркит выстроил себе холодный дворец из одного только льда. Колдовство его большую силу имеет – даже под самым ярким горячим солнцем лед сверкает, переливается, ан не тает!

Смертной душе туда не добраться, зверю не проползти, птице не долететь, а от чужих духов Меркит выстроил кругом своего дворца забор из железного волоса. Кто к тому волосу прикоснется – посыплются голубые искры – и помрет за один миг.

Если же нежить таки проберется за забор – ее тотчас разорвет огнем!

Страшное там место. Злое. Потому и пути туда нет.

Мы слушали Фрола как завороженные, даже забыли, что надо грести, но вода несла наши лодки из озера в узкую, быструю речушку. Лодки скользнули в каменный грот, нам пришлось пригнуть головы, чтобы беспрепятственно пройти через каменный коридор. Зато из сквозного грота мы вынырнули прямиком в другой мир! Деревья подступали к самой воде, голова кружилась от запахов хвои и зелени. Воздух был теплым и влажным, я расстегнула куртку и погрузилась в зеленоватую дымку сна, а проснулась от радостных криков Фрола:

– Во – сосна с зарубками! Наша примета. Скоро уже дома будем, в Скиту!

Вениамин снял шапку, пригладил волосы и приступил к подготовке встречи с цивилизацией:

– Послушайте, Влас, а ваш Скит – большой город?

– Город? Города у нас даже близко нету. Один Форпост – Слободка да Скит, в Скиту – только мы с матерью живем, и все.

– Как? – ахнул Веник. – Форпост – это муниципальное образование?

Братья переглянулись, Влас покачал головой.

– Нет, образования, дяденька, у нас нет никакого. Нам по вере не можно, а грамоте нас мать сама по старым дедовским книгам выучила.

Но Веник не собирался сдаваться:

– Ладно. Поставим вопрос иначе. Кто в этой местности самый главный?

Белобрысые переглянулись.

– Главный? В Слободке?

– Именно!

Фрол почесал белобрысый затылок:

– По всему выходит, что старцы.

– СТАРЦЫ?!! Что еще за старцы?

Власий подтянул лодку веслом к берегу, выпрыгнул на небольшую деревянную пристань, привязал лодку веревкой:

– Феодосий, Демид и Макарий – самые главные. Старцы явью да навью правят – считай, белым днем, и прозываются «белыми». А шаманы – правью и нежитью. Тьма ночная их самое время, оттого и зовут их «черными». Только нам без разницы, мы другой веры, мы в одного Бога веруем…

Веник в отчаянии взвился так, что лодка закачалась:

– Опять начинается – шаманы! Анечка! Ник, говорите с ним сами – я исчерпался!

Я едва успела подхватить его под локоть, чтобы он не свалился в воду, помогла выбраться на пристань и взвалить на спину рюкзак. Фрол поторопил нас. Пока мы брели по утоптанной тропинке, я услышала, как братья перешептываются между собой:

– Сейчас мать нам задаст трепки!

– Нет, Власий, мать не заругается. Убогим помогать – божье дело! У тетеньки волос на голове, считай, нету, жалко ее. Кто такую замуж возьмет? А дяденька – даром что бородатый, совсем блаженный, если ему по дворам побираться – каждый подаст…

Еще с тропинки мы увидели большое строение, нижняя часть которого была построена из камня, а верхние этажи сложены из бревен. Издали дом, украшенный резным деревом, выглядел непривычно, но вполне гостеприимно. Рядом стояло еще несколько деревянных сооружений, не тагах высоких и нарядных. Все постройки были обнесены низеньким заборчиком – тоже из деревянных жердей, а дальше стояла плотная стена леса. Рядом со мной ярким сполохом промелькнул мотылек, в траве у большой лужи расположилась стайка гусей, у воды копошились маленькие пушистые комочки – гусята. На деревянной лавке у стены дома лениво растянулась крупная пятнистая кошка.

Чуть поодаль, в низине, лежал целый городок, застроенный такими же деревянными домами, по улицам свободно бродили собаки, щипали траву козочки с острыми рожками.

– Здорово! – ахнул Лёшка, – Я такие домики видел в книжках про исторический уклад жизни, их строили лет двести назад, может, и больше…

– Реальная архаика! – недовольно бубнил Вениамин. – Как они здесь живут? Животные на самовыгуле, без ошейников. Куда смотрят их советники по экологическому контролю? Все сооружения пожароопасные, из дерева. Ни одного гидранта, ни одного огнетушителя! Антенн тоже не вижу – значит, связи нет. Нигде ни одного указателя, даже электрогенераторов не слышно – адский ад! Куда мы попали, не знаете?

– Мы провалились в хронодыру!

– Куда?

– Есть такие хронодыры, через которые люди попадают в прошлое, я читал…

– Лёшка, ты что издеваешься?

– Нет, я серьезно.

– Хронодыры – это фантастика, такого не бывает, – успокаивал их Никита.

– Но если это правда, Лёшка, я тебя удавлю перед тем, как сдохнуть!

Я посмотрела на Венчика и фыркнула. Фантастику я никогда не читала, у меня даже до учебников руки редко доходили, зато я хорошо видела, как мальчишки привязывают лодку потрепанной, но вполне современной веревкой из прочных полимерных волокон. В наших форменных комплектах во время Игры были очень похожие. Думаю, с хронодырой Лёшка поторопился. Но обитатели деревянных особняков, всю жизнь прожившие среди диких лесов и приземистых деревянных построек, не застрахованы от подобных ошибок.

Если им случится увидеть сооружение из сверкающего стекла вроде Тренировочного центра, они вполне могут принять его за ледяной дворец, а забор из проволоки под напряжением и минное поле – за магическую защиту от духов. Может, они и железную дорогу видели – просто не знают, как ее назвать и зачем она нужна. Надо бы расспросить братьев или взрослых обитателей этого поселения поподробнее.

Наверняка кто-то из «сведущих людей», о которых рассказывал Фрол, добирался из своей лесной глухомани до Тренировочного центра. Значит, это возможно! Я смогу это сделать. Больше некому.

Я сбавила шаг, поравнялась с мальчишками и стала выяснять их логику:

– Фрол, ты говоришь, ваша мама всегда путникам помогает, у вас, наверное, гости из разных мест часто останавливаются?

– Не особо, – наморщил лоб Фролка. – Мне больше двух раз и не припомнить.

– Нам по вере предписывается, мы сами со странников[1], хоть и живем оседло. Наш Скит многомудрые старцы поставили много лет допреж[2], чтобы путников встречать привечать, просто мало нас здесь таких осталось, кто во Христа Бога верует. Мать вам лучше, чем я, расскажет, если интересуетесь…

– Ясно. А почему Вениамин для вас «дяденька», а Никита – нет?

– Потому. У кого борода растет, тот – дяденька…

– Но у меня бороды нет, я вас старше года на два – не больше, чего вы меня решили в «тетеньки» записать? Называли бы просто Аня!

Влас засмущался, даже щеки покраснели, опустил глаз и пнул носком камешек:

– Да как-то неловко будет…

– Почему неловко?

– Сильна ты, тетенька Аня, кулаками махать, – вздохнул Фрол. – Тебе запросто здорового мужика приложить так, что не поднимется. Нас оттузишь за милую душу…

– Зачем мне вас бить, Фрол, сам подумай, вы же мне помогаете!

– Ну, хорошо. Будем тебе Анной называть, только скажи, как тебя по-батюшке? Ты ворона Меркита надвое разрубила, не можно с тобой говорить без уважения.

С трудом проглатываю приступ смеха – никому раньше не приходило в голову демонстрировать мне уважение таким способом. Фрол заторопился вперед предупредить о внезапных гостях родительницу. Уверил, что если мать все же «разогревается» – отведет ей глаза, и мы успеем разбежаться и спрятаться в лесу. Странный он все-таки, улучив момент, спрашиваю у Власа:

– Слушай, а как твой брат узнал, что я ворона убила, или еще раньше – что именно ворон огонь в санях разжег?

– Ничего он не знает, просто видит, – шепотом, чтобы брат не услышал, ответил мне Влас. – Меркиту служат волчьи духи, а Фролке – медвежьи. Он еще малым дитем в лесу заблудился, так медведи его в свою берлогу впустили. Три дня грели, кормили, обихаживали, пока мать его отыскала! Любого насмерть задрали бы, а Фрола – нет. Значит, учуяли в нем сродника[3], своего медвежьего духа. С тех пор и видит такое, что простым смертным не полагается.

Я вытащила из кармана коготь и показала Власу:

– Видишь, это медвежий…

Влас поднес коготь к глазам и изучил с разных сторон:

– Знатный был зверь, огромадный!

– Полярный, то есть белый медведь…

– Медведь сам тебе коготь отдал?

– Сомневаюсь, что сам. Его убили. Я к нему уже к мертвому подошла и отрезала коготь. Вот такая история.

– Ясно, – кивнул Влас, возвращая мне трофей, – потому тебя, тетенька, шаманов морок не взял. Ты этот коготь пуще глаза береги и всегда при себе держи: медвежий дух от всякого другого духа заступник, свою силу с тобой разделит. Только матери не говори, что я тебе про лесных духов сказывал – нам духов поминать строго возбраняется. Видишь, наша матушка, Настасья Васильевна, прямо сюда идет.

Действительно, Фрол за руку вел к нам высокую, худую женщину, через плечо у нее было переброшено двуствольное ружье…

4

Мама братьев Киреевых выглядит совсем молодой – даже не верится, что у нее сыновья-подростки. Но черный платок, надвинутый до самых бровей, длинная темная одежда, бледность и поджатые губы добавляли ей строгости. Женщина посмотрела на нас, оценивая, приподняла светлую бровь и указала на двери двухэтажного строения:

– Что стоите столбами? Идите в дом!

Фрол попытался было вывернуться и ускользнуть из-под материнской руки, но был пойман за воротник меховой куртки:

– До вас обоих тоже касается. Сейчас же в дом! Там будем разговаривать.

Мы двинулись через двор, приминая подошвами ботинок молодую зеленую травку. Влас распахнул перед нами двери дома, а Настасья Васильевна скомандовала:

– Несите барышню наверх, а этого… – Она склонилась к Дану, коснулась тыльной стороной ладони лба, провела ладонью над лицом, затем приподняла веко. – Пока в сенях оставьте!

От ее слов меня охватило беспокойство – затаившийся в груди холод растекся до самых кончиков пальцев, мне хотелось расспросить ее, что с Данилом, но язык как будто примерз к нёбу.

Прямо мне под ноги бросилась кошка – спрыгнула со скамьи и юркнула в дом, опередив и гостей, и хозяев. На зеленую полянку свалился белый филин, вид у него был удивленный и всклокоченный, прямиком на него из поднебесья спикировала грозная, хищная птица с когтистыми лапами.

– Ястреб! – крикнул Влас.

Выдрала пучок белых перьев и уже готовилась добить свою жертву, но я схватила деревянный чурбак – множество таких деревяшек было аккуратно сложено у стены дома, ими топят печь – и со всей силы швырнула в ястреба. Перья и кровь брызнули в разные стороны, птица шаром покатилась по двору, не в силах взлететь, и, припадая на лапу, заковыляла к лесу. Исчезла в кустарнике за забором. Настасья Васильевна подняла сложенные вместе указательный и средний пальцы, перекрестилась, пробормотала:

– Филин среди белого дня к большой беде! Но на все воля божия… – Она вздохнула, зачерпнула большим деревянным ковшом воды из стоявшей у дверей бочки, плеснула на траву, чтобы смыть кровавый след.

Филин, на которого упало несколько капель воды, отряхнулся и улетел прочь. Дверь за мною захлопнулась сама собой.

По короткой лестнице я поднялась на второй этаж следом за нашей хозяйкой. Настасья Васильевна проследила, как Влас с Никитой уложили больную на лоскутное одеяло. Потом своей рукой сдернула кружевное покрывало с пирамиды из подушек, громоздившейся на соседней кровати, устроила среди них уснувшего малыша, приложила ладони к его щекам, присела рядом и задумалась. Только потом сбросила верхнюю одежду, повязала холщовый передник и окликнула сына:

– Влас, поди сюда! Собери путникам обед, каша в печи, воды поставь нагреться, и вернешься сюда, поможешь с лечением, а брата сейчас пришли ко мне!

Мать сразу же вытолкнула Фрола из комнаты в боковой чуланчик, в сердцах хлопнула дверью. Низенькая дверца натужно скрипнула и приоткрылась, так что сквозь щель мне волей-неволей было слышно, как Настасья Васильевна отчитывает сына:

– Ах ты, гаденыш! Ты что с дитем сотворил? А?

– Прислал его немного, чтобы не хныкал в дороге… – нехотя признался Фрол.

– Прислал? Я тебе сколько раз запрещала такое делать? – Мать отвесила Фролу такой подзатыльник, что у менее крепкого мальчика голова уже отвалилась бы и каталась по полу, как футбольный мяч. – Дите холодное, как водяной змей! Невозможно его отдавать отцу в таком виде! Кто его теперь растормошит?

– Ну, я смогу его разбудить, если скажете.

Оба брата обращались к суровой Настасье Васильевне исключительно на «вы».

– Ты сегодня только одно сможешь – читать псалтырь с вечера до утра. Ясно?

– Угу. – Фрол шумно вздохнул. – Ладно, в Слободке его дед разбудит…

– Что? Какой он тебе дед? Чтобы я не слышала этого больше! Беда с тобой, Фролка. Собака, и та человеческое слово понимает, а ты – нет. Будешь коленями на горохе стоять!

Что-то с дробным стуком посыпалось на пол, я не выдержала, пододвинулась поближе к двери и заглянула в щелку. Настасья Васильевна действительно сыпала на пол из мешка самый настоящий горох! Сухие горошины раскатились по всему полу, понурый Фрол встал коленями прямо на них, взял с полки толстенную книгу в старинном кожаном окладе, открыл и приступил к чтению.

Я отскочила от двери и сделала вид, что копаюсь в рюкзаке – разбираю вещи. Некрасиво получится, если меня застанут за подслушиванием. Но мне надо срочно придумать, как избавить Фрола от наказания! Быстренько вытаскиваю из Иришкиного рюкзака зеркало, косметику и начинаю раскладывать по полочке – я не ошиблась! Настасья Васильевна действительно прямо от дверей шагнула ко мне, указала на зеркало, отвернулась и прикрыла глаза ладонью:

– Убери! Переверни сей же час! У нас здесь возбраняется зеркала держать. – Она протянула мне большой кусок тряпки. – Еще лучше заверни, а потом в реку выбросишь!

Сил выспрашивать или спорить у меня просто не осталось, я чувствую себя как воздушный шарик, из которого вдруг выпустили воздух! Из нижней части дома поднимались запахи еды, голова у меня закружилась, я опустилась на деревянную лавку у стены, Настасье Васильевне пришлось сунуть мне под нос пучок какой-то пряно пахнущей травы, чтобы я пришла в себя. Потом она сняла с полки большую бутыль из темного стекла, в которой плавали коренья, похожие на смешных пузатых человечков, накапала настоя в чашку с водой и сказала мне выпить. От этой мерзкой терпкой жидкости ко мне стали возвращаться силы и чувства. Я поняла, как сильно хочу поесть, смыть грязь с кожи и волос, выспаться – но больше всего остального хочу убраться из этого странного места, затерянного в лесах…

После обеда – нас угощали едой непривычной, но сытной – Настасья Васильевна поманила меня в сени и кивнула на Дана:

– Кем оне тебе доводятся?

Когда Дана укладывали в темных сенях, он был больше похож на труп, чем на живого человека. Сейчас шея у него аккуратно перевязана, губы, кожа и даже ногти выглядят совсем иначе – естественными и живыми. Но глаза по-прежнему закрыты, а руки безжизненно лежат поверх пестренького лоскутного одеяла.

– ОНЕ? – Я не сразу сообразила, что речь идет о Дане, который по возрасту уже заслужил обращение «вы». Действительно, кто? Я осторожно взяла его за руку: его веки чуть заметно вздрогнули. Нас связывает много разного, так много, что и слова подходящего не подобрать! Знакомый, друг, попутчик, парень – если я назову Дана любым из этих слов, получится неправильно. Но как объяснить человеку таких старообразных нравов, как Настасья Васильевна, что нас связывает, я тоже не знаю.

Целительница спрятала руки под передник, и вздохнула:

– Ему мне помочь нечем!

– Как?!

– Так. По вере мне должно помогать всякой божьей душе, что пребывает в пути. Любой путник, кто постучал в мои двери, получит помощь. Но этому мне помочь нечем, его я в дом не впускала. Черный Меркит неспроста послал за ним волка. Значит, его душа колдуну приглянулась: порченая она или проданная. Среди чистых ее не видно!

– Значит, он умрет?

– Как знать – на все божья воля. Тело зарастет, но душа не в моей власти.

В груди противно заныло, сейчас я разревусь, хотя не плакала уже очень-очень давно. Слезы уже текут по щекам, горячая, крупная капля плюхнулась мне на руку.

– Что же мне делать? Он мой брат! Старший, – пробормотала я сквозь всхлипы. – Есть хоть какое-то средство ему помочь? Что, что мне сделать…

Женщина намочила в кадушке с водой полотенце, протянула мне вытереть слезы, с сочувствием покачала головой:

– Ну, разве только если брат… Ты все же деток моих из часовни увела, нехорошо будет промолчать. Неправильно! – Она прикрыла двери в дом и понизила голос: – Пойди в Слободку и попроси старцев его душу в тело вернуть, им что за душа – без разницы. Они по своей родной вере живут, не единому Христу Богу, а своим духам кланяются. Мне с ними говорить не о чем, здесь я тебе не помощница. Сама в Слободку пойдешь?

– Пойду! – кивнула я, вытирая слезы.

– Ладно, научу тебя что делать. Дите, что вы с мальчишками принесли – сынишка старца Макария. Ты его отнесешь в Слободку, обскажешь его родителю, что и как было в Горелой часовне. Он перед тобой за свою кровиночку в долгу будет и спросит, чего хочешь? Тут уже ты плачь и проси его брату твоему душу вернуть. Макарий даром что старец, а человек незлобный. Он тебя отведет с таким прошением к самому старшему со всех старцев, к самому Феодосию, в чьей руке людские души, и сам за тебя попросит. Уяснила али повторить?

– Уяснила, – кивнула я.

– Иди одевайся. Сейчас дите принесу, его небось обыскались!

Одеться мне недолго, я взяла куртку и толкнула дверь, чтобы выйти во двор, но Настасья Васильевна удержала меня:

– Погоди! Ты что, к старцам прямо так собралась идти, в чем стоишь?

Пожимаю плечами. Другого гардероба у меня не припасено: я и так сменила перемазанные в дороге свитер и брюки на более-менее чистые, после того как вымылась.

– Надо подыскать тебе что-то из одежи…

– Спасибо, это лишнее! Не надо! – поспешно отказалась я, потому что уже наблюдала, как Настасья Васильевна извлекла из громадного сказочного сундука длинное платье с вышитым подолом и нарядила в него Иришку. Больной без разницы, в чем лежать на кровати, но я в таком долгополом одеянии не смогу пройти даже пяти шагов – запутаюсь и упаду.

– Ох, беда с тобой! Хотя… – Настасья Васильевна окинула меня взглядом. – Вид у тебя тощий и жалостный будет…

Судя по всему, обитатели Скита выбираются в Слободку нечасто – тропинка заросла высокой травой так, что не сразу найдешь. Я помахала рукой суровой женщине, замершей на крыльце, она тоже махнула мне в ответ и скрылась в доме, а я зашагала к Слободке. Но стоило мне обогнуть угол деревянной постройки на краю двора, как я услышала тихий свист, из-за поросли молодых кустиков возник Лёшка в надвинутом на глаза капюшоне и призывно махнул мне рукой, пришлось отклониться от маршрута:

– Лёшка, что у тебя случилось?

Мальчишка отодвинул капюшон с лица – я ахнула:

– Фрол??!

– Ага. Я тут спрятался за портомойней[4] и тебя дожидаюсь.

– Мать тебя ругать не будет, что ты из чулана сбежал?

– Ругать не будет, сразу выдерет вожжами. Но это если узнает, что я сбег.

– Думаешь, не узнает? – засомневалась я.

– Откуда ей узнать? Лёшка в моей одеже в чулане остался, псалтырь читает – ему даже интересно. И матери со двора видно, как чья-то голова в окне качается. Еще Влас в горнице сидеть оставлен, он барышне ко лбу примочки прикладывает. Если мать поднимется наверх и спросит, все ли ладно, он кивнет. Кивнуть – это не языком солгать, грех невелик. Мы с братом сговорились, что не можно тебя одну в Слободку пускать…

Фрол вытащил из кармана куртки кепку с козырьком и прозрачного леденцового петушка на палочке. Кепку протянул мне:

– Надевай! Волоса все спрячь под картуз, потому как старец Макарий красивых любит, а без волос – какая же красота?

Я отдала ему спящего малыша и стала запихивать волосы под кепку.

– Тяжеленный какой! Незачем его на руках таскать, избалуется! – Фрол уложил его на траву и звонко щелкнул пальцами. Мальчуган сел и удивленно повертел головой:

– На тебе леденчик, Кирюша! Пойдешь с тетенькой до своего папки?

Кирюша кивнул, взял меня за руку и бодро потащил по тропинке вперед.

Волосы никак не хотели меня слушаться – справиться с ними одной рукой оказалось непросто. По привычке я вытащила зеркало, посмотрела в стекло – но вместо своего лица увидела, как по сверкающей поверхности мелькнуло темное нечто, похожее на страшную звериную маску! Вскрикнула от неожиданности и выронила зеркало, оно упало и покатилось по траве, я наступила на него ногой, чтобы остановить:

– Ой!

– Дух! Дух болотный нас подслушивал! Погоди, сейчас его словим и выкупного заставим дать…

Мальчишка вытащил белую тряпицу, набросил на зеркало, аккуратно продел уголки вниз, связал и убрал себе за пазуху, а потом продолжал наставлять меня:

– Тетенька Аня, ты у старцев ничего не ешь и не пей – иначе они у тебя и путь, и память отберут. Ежели же старцы впадут в недовольство, и захотят тебя вожжами выдрать, ты отвечай, что, считай, замужняя. Вот. У слободских так заведено, что замужнюю никто, кроме мужа, наказать не может.

– Веселая у вас здесь жизнь – не выдерут, так на горох поставят!

– А ты думала! – рассмеялся Фрол. – Вроде бы у вас жизнь другая?

– Другая!

Я оглянулась на знакомый голос – нас догонял Никита.

– У нас, Фрол, все другое, и детей никто не бьет…

– Разве мы с тобой, Никита, дети? – солидно приосанился Фрол. – Мы уже и ожениться можем, если, конечно, невест подходящих найдем.

Я не выдержала и рассмеялась:

– Ник, ты откуда взялся? Тоже невесту ищешь?

Он нехотя улыбнулся:

– Аня, я беспокоился. Влас сказал, ты пошла в Слободку, я думал ты одна… Но все равно, давай я с вами пойду… Можно?

– Можно, – вместо меня ответил Фрол. – Только тебя к старцам в дом не впустят.

– Какая разница? Я подожду Аню на улице…

– Жалко, мне в Слободку через веру даже носа казать нельзя, – вздохнул Фрол. – Вы идите по самой широкой улице, к высокому дому с каменным подклетом. Видишь?

– Вижу. Придем туда и что?

– Да ничего. Няньки Кирилла в окна увидят и сами к вам повыбегут. Но ты, тетенька, смотри – дите никому не отдавай! Только самому Макарию с рук на руки.

– А как я узнаю, кто из них Макарий?

– Тебе незачем. Кирюша своего тятю сам узнает. Вот. Старцы тебя будут расспрашивать и непременно заходят узнать, как ты в Горелую часовню попала. Ты им так и говори – не помню! Вошли в туман – ан оглянулись, и стоим около часовни…

– Разве можно врать? – усомнился Никита.

– В чем вранье-то? Вы разве по туману не шли?

– Шли. Все правильно…

– А лишнего говорить незачем. Что захотят, они сами увидят – на то они и старцы. Но если совсем худо придется, позовешь меня. – Фрол приложил ладонь ко лбу, на секунду прикрыл глаза. – Не криком, просто подумай!

5

Чужаки редко появляются в Слободке.

Все время, пока мы шагали по широкой пыльной улице, взгляды летели в меня, как вражеские стрелы. Женщины, сплошь в длинной одежде и головных платках, оглядывали нас и торопливо уводили домой детишек.

Ребята постарше, наоборот, выбегали во дворы, висли на заборах и таращились на нас, как на диковинную рекламу. Волосы почти у всех были очень светлыми, а у девочек еще и очень длинными, собранными в толстенные косы. Почти за каждым мутным оконцем лица всплывали как белые пятна. Одна старушка высунулась, плюнула нам вслед и захлопнула расписные ставни. Кажется, даже козы перестали щипать траву, а куры копаться в мусоре и задирали головы, чтобы взглянуть на пришлых.

Мы не успели пройти и половины улицы, как из основательного дома выбежала заплаканная девочка лет двенадцати в одной шелковой блузке, бросилась нам навстречу. Следом за девочкой появилась грузная тетка с ее меховой курткой в руках и сухонькая бабулька в черном. Бабулька вытянула руки вперед и растопырила пальцы, как будто собиралась ловить огромный мяч. При виде родственниц маленький Кирюша решил разреветься в голос и ухватил меня за руку:

– А… а… не пойду к Ниловне, к бабке не пойду! С тобой останусь!

Мне не оставалось ничего другого, как подхватить мальчугана на руки:

– Кирюша! – закричала девочка, оглянулась на своих спутниц и насупила брови. – Что встали? Бежите за тятей скорее! Братик отыскался!

Девочка поманила меня за собой в дом:

– Идемте! Мы Кирюшу уже не чаяли, что найдем…

Меня провели в большую комнату. Пол был застелен ковриками, у стены имелась нарядная высокая печка. На подоконниках цвели красненькие цветочки в горшках. Еще имелось несколько сундуков, стулья с гнутыми спинками и круглый стол под кружевной скатеркой. В середине стола стояла тарелка с пряниками, а на краешке – плетеная корзинка с неоконченной вышивкой и мотками цветных ниток.

Я не решилась вторгнуться в этот чужой мир и остановилась у самых дверей. Долго ждать мне не пришлось – девочка возвратилась в комнату вместе с высоким мужчиной. Несмотря на светлую окладистую бородку, он никак не тянул на «старца», даже пожилым не выглядел. Сомневаюсь, стоит ли отдавать ему мальчугана, но Кирюша надулся, обнял меня и объявил:

– К тяте не хочу, они заругаются и налупят меня…

Я торопливо заступилась за Кирюшу:

– Его не за что наказывать! Ребенок не виноват, что потерялся и напугался!

Мужчина взял со стола тарелку с пряниками и протянул мальчугану:

– Сыночка, с чего ты такой переполошенный? Кто тебя ругает? Возьми пряничек, угости… – Он на секунду заколебался, разглядывая меня. – Тетеньку…

Пряники в форме маленьких лошадок, зверушек и сердечек выглядели аппетитными и замечательно сладко пахли. Кирюша схватил сразу два – один надкусил сам, а второй протянул мне. Я тоже готова была откусить, но меня ощутимо ткнули в спину. Оглядываюсь – никого! В этом враждебном месте чужакам надо каждую минуту помнить об осторожности. На всякий случай я переспросила:

– Это точно вы – старец Макарий?

– А что, не похож? – засмеялся мужчина, забирая у меня сыночку.

В комнату, обмахиваясь уголком платка, вкатилась грузная женщина и заохала:

– Ты погляди на него, Макарий! Никого с семьи дите не признает! Оне, путники, – чтобы им пусто было! – морок на него навели, точно тебе говорю…

Но бородатый только досадливо поморщился:

– Много ты об мороке понимаешь, Ниловна? Тебе только за курями бдеть, раз за ребятами уследить не можешь. Ты, Маша, держи братца, а ты, путница, идем со мной!

Макарий шагал по темному лабиринту из коридорчиков и переходов между комнатами так быстро, что мне пришлось почти бежать за ним. Я не успеваю запоминать дорогу и не смогу вернуться обратно!

Окна в стенах переходов прорублены крохотные, вместо привычных стекол затянуты какой-то мутной гадостью, в такое мне не выскочить. Липкий пряник, который мне успел всучить Кирюша, приходится пихнуть в карман, чтобы освободить руки. Никакого другого оружия, кроме собственных кулаков, у меня не имеется.

Целью нашего перехода оказалась просторная, практически пустая комната. В центре здесь стоял длинный стол без скатерти. По обе стороны от него стояли две совершенно простые лавки. На одной лавке растянулось пятнистое животное, слишком крупное для домашней кошки: ушки украшены кисточками, а длинный хвост спускался до самого пола. Кошка лениво открыла один глаз, глянула на меня и потянулась.

К самому дальнему краю стола было придвинуто кресло с высокой резной спинкой. За спинкой стоял широкоплечий дядька. Его лицо скрывала пышная темная борода, которую делила надвое седая прядь. В кресле же восседал осанистый старик с гордым профилем. Рукой он опирался на грубо выструганную палку. И его волосы, опускавшиеся до самых плеч, и длинная борода были белыми – похожими на снег, густой туман или перья филина. Глаза у него тоже совиные – круглые и белесые, из-за них лицо старика сохранило выражение почти детского любопытства. Я не сразу догадалась, что он слепой!

Старец повернулся ко мне всем корпусом:

– Подойди!

Я неуверенно прошла вдоль стола, пока широкоплечий бородач не остановил меня движением ладони, долго разглядывал, потом с неудовольствием покачал головой:

– Юница[5], что ли?

Слепой старик кивнул и взял меня за руку. Его пальцы были сухими и холодными.

– Как тебя нарекли, путница?

– Анной!

– Допустим. Пусть будет Анна, – кивнул старик. – Где же, огонь-девица, твои косы?

Я автоматически поправила кепку.

– Что косы? Отрастут у нее косы… – заступился за меня Макарий.

– Отрастут, об чем речь! – согласился седовласый старец. – Что за нужда была у тебя, Анна, в Горелой часовне?

Невидимая сила опять пихнула меня кулаком, на этот раз в плечо:

– Никакой. Мы с ребятами там случайно оказались, заблудились в тумане…

Интересно, как слепой догадался, что у меня стриженые волосы? Откуда он узнал, что я нашла мальчишек именно в Горелой часовне?

Хотя я не спросила вслух, он сразу же ответил мне!

– Духовными очами прозреваю, – ответил седой старик, и добавил: – Ничто от меня не утаится – ни лица, ни мысли, ни деяния! Тебя, Фролка, тоже вижу. Давай, выходи, Медвежонок! Мамке своей – светлые боги ей в помощь – такие художества изображай…

Старец провел рукою рядом со мной и буквально из воздуха вытащил и поставил перед нами Фрола, принялся его отчитывать:

– Вот, любуйтесь на него! Нельзя было по-людски прийти, в двери постучаться, сказать: так и так, дедушка, Феодосий Ильич! Хочу путнице помочь, она нас с братом с большой беды вызволила. Вы-то как с Власием в часовне оказались?

– На рыбалку пошли…

– Здесь вам рыбы мало?

– Мы нерпу хотели поймать.

– Нерпу? Ну и как – поймали?

– Не. Мы за нею погнались было, ан Меркит нас во мление заманил. У нас вежды[6] сами собой смежились, а открылись уже в подполье. Руки-ноги связаны, обувки нету…

– Зачем вы Кирюшу, дите малое, за собой на рыбалку потащили?

– Никуда мы его не таскали! Он уже в подполе был!

– Складно, Фролка, у тебя выходит. Но одного не возьму в толк – для чего Меркиту ваши рваные валенки понадобились?

– Не знаю я! Тетенька нас всех троих выпустила, она не даст соврать!

– Может, их разули, чтоб они не могли сбежать? – рискнула вставить я.

– От Меркита и в валенках далеко не разбежишься. У него на такое дурачье есть свои уловки… – задумался старик. – Ты, значит, их выпустила…

– Да, я. – Снова вспомнила и пронизывающий холодный ветер, и густой туман, и часовню, и белого филина с круглыми невидящими глазами. Уж очень птица была похожа на этого надменного старикана! Я не удержалась и сказала:

– Вы же сами знаете, как все было!

Старик усмехнулся:

– Бедовая ты, Анюта, как для бабы, я бедовых жалую. Какая у тебя нужда ко мне?

Пока я собиралась с духом и подбирала слова, чтобы просьба прозвучала веско и убедительно, Фрол опередил меня:

– Брат у Анюты болеет – душа отлетела и промеж миров заблудилась, в ноги тебе падает, Феодосий Ильич, чтобы брата на белый свет вернуть, и помощи молит.

– Помогу, как не помочь, – седовласый старец погладил Фрола по голове. – А сам-то, Медвежонок, что не поможешь?

– Я не умею, да и мать заругается. Она нам сюда ходить строго воспретила…

– А ты как послушался? Тайком притащился в благочинный дом через болотную мерзость, это, по-твоему, выходит хорошо?

Седовласый Феодосий строго сдвинул брови, с силой ударил посохом в пол. Я успела заметить филина с раскинутыми в стороны крыльями, красиво вырезанного на рукоятке посоха. От звука удара пятнистая кошка напугалась, спрыгнула с лавки и удрала.

– Выкинь ты стекло колдовское в реку, пока до беды не дошло! – потребовал старик. – Тьфу! Где ты его только взял?

– Зеркало мое, – призналась я, чтобы хоть немного выгородить Фрола.

– Ловок твой внучек, Феодосий Ильич! Спрятался так, что даже мы не углядели! – Нахмурился дядька с темной бородой, судя по всему, он и был третьим «старцем» по имени Демид. – Их обоих следует отодрать за такие проделки…

– У тетеньки жених есть для дранья, под окном маячит, – вставил Фрол. Макарий и Демид одновременно развернулись к подслеповатому оконцу. Мой нежданный заступник не особо трепещет перед старцами. – Меня, буде за что, мать сама выдерет!

– Да разве ж баба толком выдерет? У бабы рука слабая, а сердце мягкое!

– Ладно тебе, Демид. Ты оттого злишься, что здесь со мной замешкался, когда у тебя работы – до зари не передать. Иди, ни к чему тебе здесь маяться без пользы…

Демид удалился с весьма угрюмым видом, а старец погладил внука по голове:

– Ты тоже беги домой, Медвежонок, еще схлопочешь от матери. Путнице я помогу, пусть останется. Сядь сюда, юница. – Он властно указал на скамью, а сам подошел к окну и замер в луче света.

Лавка узкая и жесткая, сидеть на ней очень неудобно, положить руки на стол я не решаюсь – мало ли за что здесь полагается «драть»? В окно мне теперь тоже не выглянуть, как я не вытягиваю шею, а очень хотелось узнать – стоит Никита на улице или Фрол увел его обратно в Скит?

– Не ерзай! – старец опустил тяжелую ладонь мне на плечо. – Верну я на белый свет твоего, пусть будет брат. Ладно. Будешь ли рада?

Глупый вопрос! Я быстро киваю головой:

– Да! Конечно, буду рада!

– Допустим, встанет он. Оклемается. Что дальше?

Я чуть не подскочила от нетерпения:

– Мы уйдем!

– Куда же?

– Домой!

– А где твой дом?

– Мы живем в «десятке», в десятом секторе…

– Да? Покажи, в какой это стороне? Куда ты пойдешь?

Я оглянулась, чтобы сориентироваться, но так и не смогла.

– То-то. – Старец похлопал меня по плечу и с величественным видом опустился в кресло. – Я, Нюта, путникам редко помогаю. Пусть Настасья сама с пришлыми возится, дурища глупая!

– Не в том беда, что глупая. Настасьина вера такая, – объяснил Макарий. – Она путников в своем доме принимает, кормит, обогревает и дальше в дорогу провожает. Вопросов у них не спрашивает. Откуда путники взялись, куда идут, дойдут или нет – ей все без разницы. У нас – иначе. Наша вера родная[7] и боги наши светлые, они любую новую душу принять готовы. Мы всех к своему столу зовем и никого на смерть не гоним!

От скверных предчувствий во рту пересохло, я облизнула губы. Пальцы похолодели и невольно вцепились в край стола.

Старик накрыл мою руку своей ладонью:

– Отсюда пути НЕТ…

Наверняка я не понимаю их старообразный язык со всякими иносказаниями.

– Как это нет пути?

– Нет и все.

– Не может быть! Раз мы сюда пришли… – не поверила я.

– Не вы дошли, вас шаман Меркит к себе привел. Любой и каждый путник в его болотах гибель находит! Тебе один раз свезло, второй раз шаман своего не упустит.

– Должна быть и другая дорога – в сторону от болота! На юг!

Слепой старец загадочно улыбнулся:

– Толковая ты, Нюта – не отнять. Тем мне и понравилась. Кому другому – нет, но тебе отвечу. Отсюда пути нет, кроме одного – через НАВЬ!

– Что это – навь?

– Земля, что мертвецов принимает.

– Кладбище? – догадалась я.

– Именно. Один только этот путь. Если бы еще были, – старец ухмыльнулся, – половина народа отсюда поразбежалась бы. Фрол, наш Медвежонок, первым бы сбежал!

Внутри у меня все захолонуло, оборвалось, раскололось и посыпалось вниз как сбитые с карниза сосульки. Я посмотрела прямо в белесые, невидящие глаза старца. Он несколько раз моргнул.

– Зря, юница, сомневаешься. У нас не заведено путников обманывать.

Он повернулся к Макарию и властно скомандовал:

– Ступай с путницей, покажи ей навь!

– Не напугаешься? – подмигнул мне Макарий.

Терпеть не могу, когда ко мне относятся как к дебилке, и зло крикнула:

– Нет! Идемте, посмотрим на эту «навь»!

– Отчаянная ты, юница! – беззвучно рассмеялся слепой. – Коней возьмите, Макарий, чтобы до сумерек обернуться.

Примечания

1

С т р а н н и к и – старообрядческая секта (толк), странники строго придерживаются религиозных традиций, бытовавших до середины XVII века, и сводят к минимуму контакты с современным «миром» – не имеют документов, читают только книги с дореформенной орфографией, не пользуются современными средствами транспорта и связи, не употребляют в пищу ряд продуктов. Членов секты хоронят тайно без гробов и обозначений места погребения. Последователи секты делятся на «странников», путешествующих с целью пропаганды учения, и «жилых», или «оседлых», преимущественно крестьян, дававших приют странникам. В дореволюционной России секты старообрядцев подвергались гонениям, во избежание которых их последователи образовывали уединенные скиты в Сибири. Немногочисленные поселения, сохранившие традиционный уклад жизни «толка странников», сохранились до нашего времени.

2

Д о п р е ж – устар. раньше, прежде чем.

3

С р о д н и к – устар. родственник.

4

П о р т о м о й н я – помещение для стирки и сушки белья, как правило, смежное с баней.

5

Ю н и ц а – устарев. молодая, незамужняя девушка.

6

В е ж д ы – устарев. веки.

7

Р о д н о в е р ы – последователи возрожденных языческих культов, почитают славянских божеств, бытовавших еще до крещения Руси, и духов предков.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.