Богами не рождаются

Приди он к власти – много горя хлебнул бы с ним всесильный Верховный Навигатор. Убить бы и Алехандро… да как же без Герцога-то, без светской власти? И заменить его некем – ой, некем. Как назло, единственный сын Навигатора не пошел в отца ни умом, ни принципами. А жаль, ох как жаль! – Навигатор удрученно покачал головой.– Особенно жаль в свете того, что на Землю надвигается…» – Навигатор мечтательно посмотрел на календарь: двадцать дней всего осталось! А потом такой ведьмин котел на планете заварится, что ему самому даже трудно наперед предугадать, какой сложится расклад сил…

Кроме хорошего вина Верховный Навигатор уважал и ценил женщин. Правда, не всех.

«Есть в них что-то особенное, привлекательное и чарующее – наверно, взятое от породистых лошадей и собак с хорошей родословной. Стать, энергия, огонь во взоре и, что особенно важно,– тут Навигатор даже облизнулся плотоядно,– необъезженность». Мысли Навигатора о женщинах всегда носили весьма циничный характер. Особенно об одной из них… О той, на которую молилась вся страна, перед статуями которой в храмах возжигали курения и ставили свечи.

«Вот умора-то приключится грандиозная,– насмешливо размышлял Навигатор, придя в необычайно хорошее настроение,– когда живую Рыжую встретит, к примеру, фанатично верящая в нее Герцогиня! Как бы бабу кондрашка не хватила! Или напрочь не верящий в нее виконт Алехандро…» – Тут Навигатор, точно так же, как и Кардинал в своей монастырской резиденции, наклонился вперед и взял в руки стоявшую на столе бронзовую статуэтку Рыжей Ники. «А ведь похожа,– самодовольно подумал он,– до мельчайшей черточки похожа». И немудрено: ведь эти статуэтки по его же приказу делали с голограмм, кои сохранились со дня старта космического корабля.

В металле капитана Нику изобразили точно такой, какой видели ее провожающие в последний предстартовый миг у трапа звездолета. Высокая, сильная, в костюме астронавта, рыжие волосы разметались волной по плечам. В одной руке шлем зажат, зато вторая приподнята в прощальном взмахе, зеленые глаза смеются, на губах обычная ее ехидная ухмылочка. Скульптор добился практически невозможного, сумев мастерски передать завораживающую энергетику живой женщины, наделив металл ее характером, харизмой и эксцентричностью.

«М-да,– удовлетворенно признал Навигатор, нескромно поглаживая статуэтку пальцем,– таких женщин, как ты, дорогая моя Рыжая, теперь тоже уже нет. Букет, понимаешь ли, не тот, аромат – не тот. Люди измельчали и выдохлись, а нынешние женщины подобны слабому пиву или самопальной сивухе, которую гонят простолюдины. Настоящие женщины, как и виноград, вымерли от радиации. А вместе с ними погиб и весь прошлый мир – мир благородных дам, галантных кавалеров и отважных рыцарей. Сейчас на земле царят лишь зло и хаос… И ты, милая моя девочка, даже не представляешь, что произошло со всеми нами со времени твоего отлета».

Навигатор поставил статуэтку обратно на стол, отсалютовал ей полным бокалом и пьяно загнусавил:

– А я все летала…

А я все плаваю. И чем ближе к дому, тем меньше терпения у меня остается. А нам еще целых десять дней до прибытия на околоземную орбиту. Значит, решено – семь суток плаваю, потом выхожу из камеры, все проверяю, обед кухонному агрегату заказываю, ребят бужу. Главное – не увлечься и не перестараться: ведь мы давно нормальной пищи не ели. И фасоль с копченой колбасой ни в коем случае не заказывать, чтоб ей неладно было!

Мониторы «Ники» уже четко показывают Землю. Хотя странно как-то показывают. Понять не могу – что там за мутные пятна образовались? То ли это облачность высокая, то ли еще что, но, наверно, из-за нее давно знакомые очертания материков кажутся какими-то непривычными и смазанными. Да еще «Ника» что-то невразумительное мямлит – мол, вот еще поближе, еще пару дней,– а может, у нее программа сбилась и поэтому она баз на Луне и Марсе не видит... То есть как это не видит? А вот так: вообще не видит – и все, словно и нет их там вовсе. Развалины какие-то есть, ямы какие-то есть, а баз на поверхности нет. И еще – атмосферы искусственной ни на Луне, ни на Марсе она не наблюдает, растительности не обнаруживает и вообще ничегошеньки не видит. Хоть к окулисту иди за очками! А я после такой сводки данных что-то совсем запуталась и ее понимать перестала. Да когда мы улетали – там уже лет двести как фруктовые сады плодоносили. Ирригационные системы тоже работали вовсю. Искусственно созданные и постоянно поддерживаемые. Я даже со злости «Нике» посоветовала: «Шары протри!» А она печально так в ответ: «Да не один раз уже протирала. И все равно – ничего на Марсе и Луне нет, словно испарилось».

Да как же так? Ведь на Луне такой огромный музей камней устроен прямо под открытым небом. Нас туда еще на первом курсе на экскурсию возили. Его маячки с Земли всегда видны даже невооруженным глазом. Я «Нике» так прямо и заявила, что, похоже, мы обе докуковались до шизофрении. А она вздохнула только. Представляете, машина – вздохнула! Ой, нутром чую, чего-то она темнит и от меня нечто недоброе скрывает…

Ничего в голову не идет от волнения. В шахматы мы уже давно не играем. Я до такого позорного разгрома докатилась, с таким жутким счетом, что лучше об этом и не вспоминать вовсе. Наверно, оттого, что до дома уже рукой подать, картины последних дней, предшествовавших отлету, всплыли в памяти с непривычной отчетливостью. Да и ребята, кажется, чувствуют, что мы скоро на околоземную орбиту выйдем. Сон у всех беспокойный стал. Похоже, всем трава у дома снится. Поле наше ромашковое около Школы, где мы дружно загорали до самого отлета, еще абсолютно не отошедшие от мороки выпускных экзаменов и совершенно одуревшие от выпавшей нам чести – лететь к Нимфее-6. Мы, по-моему, тогда еще в такой эйфории пребывали, что почти не замечали той глупой, внезапно начинавшейся войны. Да и не война там даже велась еще, а так – мелкие пограничные конфликты и стычки.

Компания наша выделялась в Школе, кажется, курса с третьего. Дружбой, ничем не истребимой привычкой постоянно приходить на выручку друг к другу и конечно же старинным мушкетерским девизом: «Один за всех – и все за одного». Не исправимой никакими наказаниями шкодливостью. Несхожестью характеров и удивительным единством духа. Принципиальностью. Сознательным неприятием предательства, зла и подлости. Учитель всегда уважительно говорил о нас: бойцы! Шутливо называл нас – Рыжая со товарищи. Грустно-то как, ведь наш любимый Учитель умер уже много столетий назад… Ему перед нашим отлетом, наверно, лет пятьдесят исполнилось. Ему, без сомнения, шикарный памятник Школа отгрохала – он ведь был известным навигатором и просто хорошим человеком. Мы с ребятами обязательно сходим, цветы ему на могилу отнесем и мешочек с землей с Земли-2. Чтобы он точно знал, что сбылась его заветная мечта,– ведь мы все-таки нашли новый дом для всего человечества.

Я бы не осмелилась утверждать стопроцентно, что для меня это стало неожиданной новостью, когда выпускная комиссия вместо объявления экзаменационной оценки заговорила со мной об экспедиции на Нимфею-6. Потому как любому пытливому и наблюдательному уму о слишком многом свидетельствовали наши индивидуальные тренировки и озабоченные лица учителей, и эти страшные шепотки в школьных коридорах – война, война! А может, к этому все закономерно и шло? Мы уже выросли из детских наивных сказок и, несмотря на всю нашу увлеченность навигацией, замечали, что в целом творится вокруг нас. Топлива нет, воздуха почти нет, пища… Когда раз в неделю в столовой давали натуральное, а не синтетическое мясо, для курсантов это становилось настоящим праздником ублажения изголодавшихся желудков. И как мы только не перетравились насмерть, храбро пробуя те суррогатные продукты, которые Крися выращивала в своей учебной лаборатории? Хотя все мало-мальски съедобное или отдаленно смахивающее на пищу съедалось сразу и без раздумий, особенно после шести часов, проведенных на боевом симуляторе полетов. Но лишь нашей группе в период обучения вживили еще экспериментальные в то время протоимплантаты – биочипы, во много раз повышающие возможности человеческого организма. Помню, как восхищался тогда Феникс, с места запрыгнувший на пятиметровую стену, как удивился Айм, за полчаса решивший уравнение Лонгрейма. Да подобный муторный расчет психотипа до этого, без биочипа, занимал у него от десяти дней до двух недель. Как могли мы бесконтактно, за тысячи километров, подключаться к виртуальным каналам «Ники», строящейся на самой большой лунной космосудоверфи. Я удивленно спрашивала Учителя: «Корабль назвали в мою честь?» Но он лишь пристрастно смотрел на меня и отвечал предательски прерывающимся голосом, что это меня, найденыша, младенцем подкинутого под двери Школы, когда-то, осознав мои экстрасенсорные способности, назвали в честь корабля, внедрив в его нейтронную сеть мой генокод и тем самым сделав из нас сестер-близнецов.

Нет, неожиданным для меня стало отнюдь не это, а назначение командиром корабля – командиром всей экспедиции. Я далеко не сразу смогла принять и осознать всю важность, всю громадную сложность возложенной на меня миссии. Мне пришлось постепенно смириться с чудовищной ответственностью за экипаж, составленный из моих друзей, за этот чудесный звездолет – настоящее детище биоинженерной техники, самый совершенный корабль из всех, которые когда-либо строились на Земле. Мне предстояло добровольно взяться за реализацию поставленной перед нами задачи – проверить, действительно ли, согласно расчетам наших астрономов, рядом с Нимфеей-6 есть планета, пригодная для жизни, которую можно колонизировать, покинув истощенную, агонизирующую Землю.

Мы, вчерашние дети, вчерашние курсанты, свежеиспеченные навигаторы, с блеском выполнили назначенное нам труднейшее поручение. Помню наш торопливый сумбурный отлет... Уже у трапа, делая прощальные голографические снимки, всегда невозмутимый и скупой на похвалы Учитель неожиданно поцеловал меня в щеку.

– Лети, девочка! – без пафоса, вроде бы и уместного в такую минуту, сказал он, а его глуховатый голос заметно дрогнул от едва сдерживаемых слез.– Попутного вам солнечного ветра!

И мы дружно, отработанно вскинули руки в прощальном приветствии, стоя в прозрачной гармошке переходного шлюза. А чуть позднее, погружая ребят в криокамеры, я увидела на мониторе встревоженное лицо Учителя.

– Ника, до тех пор пока вы не покинете земную орбиту, я дал команду отключить внешние экраны, ибо незачем вам наблюдать эту небольшую заварушку…

Потом вдруг раздались неясные рокочущие, похожие на взрывы звуки, и изображение пропало. Но еще очень долго в космическом эфире плыла последняя напутственная фраза Учителя:

– Обязательно возвращайся обратно, девочка моя: ведь ты – наша последняя надежда на спасение…

Глава 2

День определенно не задался! К такому выводу Алехандро пришел уже в полдень, резво сбегая по ступенькам лестницы для прислуги. Да нет, откровенно говоря, вовсе не сбегая, а убегая со всех ног. А то вот беда – всем он нужен, всем он необходим стал. И это в такой сумасшедший день! Юноша саркастично хмыкнул и углубился в анализ произошедших за утро событий. Сначала Франческа, совсем сбрендившая от предпраздничной суеты, пристала с требованием посмотреть ее новое платье. Как старший брат думает – к лицу ли ей этот наряд из лиловой парчи с зелеными оборками и желтыми рюшами? Алехандро чуть не ослеп от буйства красок, но сестрица настаивала на ответе. Кстати, если он не знал, лиловый в этом сезоне – последний писк моды. Ну, скажи прямо – хороша ли она будет, когда приедет герцог Джузеппе, сюзерен соседней Багардии? Как же, держи карман шире, вовсе глупую сестрицу не престарелый герцог интересует, а сыночек его – увалень толстомясый. А чего, спрашивается, Франческе волноваться, если герцогский наследник уже два года на нее засматривается, причем отвалив до полу челюсть и восхищенно вылупив глаза. И еще бы не смотрел! У них там, в Багардии, дородность – для женщины первый и наиглавнейший признак красоты, вроде как у нас в Федрине – рыжие волосы. А у заневестившейся Франчески, не в обиду ей будь сказано, давно уже на телесах корсеты с трудом сходятся. Одно препятствие – мать уперлась: в семнадцать лет замуж рано – пускай невеста в сок войдет. Да уж куда там: как бы сестричкин сок не забродил или герцогский сынок ждать не устал,– ибо он еще год назад, на этом же празднике, ночью под балконом серенады голосил до хрипоты, кашля и отплевываний от щедрой порции содержимого чьего-то ночного горшка, гневно выплеснутого ему на голову... Весь город перепугал, потому что даже коты весной так истошно не орут, прости меня святая Ника и все ее ангелы.

Далее батюшка привязался. Он по случаю готовящегося грандиозного мероприятия даже протрезвел вроде. «Нет,– с сомнением покачал головой Алехандро, увидев, как служка с гербом Ордена на камзоле пронес мимо него огромную, плотно укутанную мешковиной корзину.– Верховный Навигатор батюшке Герцогу протрезветь не позволит. Более того, с него станется еще и знатного гостя до кучи напоить, и тогда Герцог точно все необходимые Навигатору бумаги не глядя подпишет. Подобное безобразие на памяти виконта уже не раз и не два случалось. Глава Ордена – хитрый, как лис, так и увивается вокруг отца, а приглядись повнимательнее – глаза-то у него волчьи. Жаль только, батюшке приглядеться не хочется. Как же, для него Навигатор – и первый друг, и советник, и вернейшая опора трона. И не понимает батюшка, кто на самом деле герцогством управляет… Виконт бессильно сжал кулаки. Ничего, Верховный Навигатор, мы с тобой еще посчитаемся… А батюшке сына побыстрее женить надобно, сугубо ради продолжения рода и будущего династии. Да и Сюзетта Багардская давно вроде бы к этому готова – к продолжению династии то бишь. Закадычная подружка Франчески: вечно они с ней переглядываются и хихикают. Да только в прошлом году Алехандро от Сюзетты исхитрился-таки избавиться – отсиделся в кладовой за кухней. А Сюзетта в двери кладовой пройти не смогла: застряла… Она после того часа два еще под дверью простояла – стонала, сморкалась, святой Нике молилась о заступничестве и причитала слезно. «М-да-а-а, однако если Сюзетта так же усиленно продолжает к свадьбе готовиться, то она в этом году может и в парадные двери не пройти… – И виконт с сомнением оглядел широкие дубовые створки, защищающие вход в папенькин дворец.– Не женюсь,– окончательно решил он.– Да под ней в первую брачную ночь кровать проломится!»

А третьей – его матушка в это утро доставала. У нее одна заветная мысль в голове водится: пойди в часовню, помолись святой Нике. А чего на нее беспрестанно молиться-то? Али дел других интересных нет? Алехандро, случается, и так по несколько минут в прохладной часовне сидит, особенно когда на дворе жарко, и статую этой самой Ники разглядывает. Ну вот хоть замолись до смерти, но не похожа она на святую ни капельки, а девчонка девчонкой – обычная и земная... Ох, нет, вообще-то, если честно, таких девчонок Алехандро вживую никогда и не видывал. Мало того что красавица – не чета Сюзетте, так еще и глаза у нее – ну точь-в-точь как у его друга – дворцового начальника герцогских кирасир Гая де Ретая. Вроде строгие, серьезные, а в глубине смешинки прыгают. И задирать де Ретая по мелочам отчего-то никому не хочется. Но мать все за свое – помолись да помолись, день сегодня страшный: вон какое знамение в небе…

Знамение – это да. Наследник недоуменно задрал голову, придерживая спадающую шляпу. На небе сегодня ни облачка и солнце палит немилосердно, а прямо рядом со светилом висит огромный, сияющий белым пламенем диск, по размеру почти не уступающий самому солнцу. Спаси и охрани нас, святая Ника, да что же это такое? Народ на улицах боязливо поднимает глаза к небесам и проводит по лбу указательным пальцем правой руки – делает охранный знак святой Ники. Много чего, бывало, с неба падало: и град размером с кулак, и дождь, от коего по телу черные язвы идут, а затем человек умирает в страшных мучениях,– но такого чуда еще ни разу не видывали.

И уж окончательно переполнил чашу терпения строптивого наследника герцогский распорядитель бала, который дотошно расспрашивал, на какой танец его светлость соизволит пригласить невесту Сюзетту Багардскую, а на какие – местных незамужних дворяночек. Его рассвирепевшая светлость невоспитанно послала распорядителя в Мертвые пустоши и высказала пожелание уж если и танцевать, то только с самой Рыжей Никой. Балетмейстер даже остолбенел от подобного святотатства...

Поэтому, подытожив все свои утренние неудачи печальной мыслью о том, что день сегодня не задался, его светлость преднамеренно самоустранился от решения дел государственной важности, как то: невеста, наряды и танцы,– и надумал удрать в маленькую таверну «Желтый пес», в которой частенько встречался с закадычным другом Реем. Встречи эти приходилось организовывать тайно, подальше от мест, где их могли бы увидеть придворные бездельники или члены Ордена, потому что Рей являлся не кем иным, как сыном Верховного Навигатора, а Навигатор весьма и весьма не одобрял дружбы своего отпрыска с виконтом Алехандро. И надо сказать, что не без основания. Вопреки неизвестно как попавшей в Федрину, но частенько употребляемой фразе, что яблоко от яблони недалеко падает (хотя виконт не понимал, почему яблоко может упасть,– ведь такая лакомая редкость обычно съедается еще до того, как успевает полностью созреть), Рей ни на йоту не походил на своего папеньку-интригана. «И слава святой Нике!» – всегда совершенно искренне добавлял в этом случае наследник. А кроме того, молодому орденцу были доступны всевозможные тайные знания, редко выходившие за стены Орденского убежища. Да ладно – знания, если и на само Убежище, тоже очень стоило посмотреть...

Как-то раз, выбрав ночь потемнее, Рей причалил на крохотной лодке к самому непрезентабельному пирсу в порту Никополиса и, рискуя собственным благополучием, сначала переодел виконта в синий балахон младшего навигатора, а далее – переправил тайком на остров Сатар, где и располагалось Убежище. При этом Алехандро никогда не считал предпринимаемые ими меры предосторожности излишними, прекрасно понимая, что за разглашение секретов Ордена предателю полагается смерть. И, кстати, отнюдь не в самой своей гуманной и легкой форме.

Об Убежище, впрочем, как и о самом Ордене, в городе ходило множество жутко невероятных историй, и Алехандро имел возможность лично убедиться в том, насколько даже самые неправдоподобные из них оказались в итоге далеки от истины. Он чуть ли не с рождения мечтал побывать на запретном острове, но его особенно интересовали библиотека, архив Школы навигаторов и хранилище артефактов – святая святых Ордена. Однако врожденная проницательность и развитая способность к логическим умозаключениям подсказывали виконту, что вся доступная Рею информация, приведшая Алехандро в замешательство, может оказаться всего лишь видимой верхушкой огромного айсберга, погребенного под толщей лжи и умалчивания. А что же на самом деле скрывается в глубинах острова – остается известным, пожалуй, только Верховному Навигатору да кроме него еще самой святой Нике.

К счастью для Алехандро, Рей доверял родному отцу ничуть не больше, чем осторожный виконт. Или, скорее всего, даже намного меньше, о чем свидетельствовало его мгновенно помрачневшее лицо, едва лишь разговор коснулся загадочной персоны Верховного Навигатора.

– Не знаю.– В тот вечер в «Желтом псе» Рей пил сильнее, чем всегда, и утратил свою обычную осторожность в словах, толику которой неукоснительно соблюдал даже при общении с ближайшим другом.– Ну не знаю я, кто или что он есть на самом деле. Ты же сам видел не раз – отец всегда носит маску, которой не снимает даже в присутствии братьев в стенах Убежища. Разное говорят. Одни утверждают, будто лицо отца обезображено радиационным дождем (благодаря Рею Алехандро давно уже знал о радиации), или что оно искалечено каким-то чудовищем при экспедиции в Мертвые земли, в которой отец участвовал еще до моего рождения. Или… – Тут Рей наклонился к самому уху виконта и прошептал с пьяным драматизмом: – Якобы отец – не совсем человек! Ведь иногда он изрекает такое, что я готов верить всему, чему угодно,– даже самым бредовым домыслам! Ты помнишь брата Франсиско, старикана-астролога из монастыря Рыжей Ники? Так вот, однажды он признался: когда ему исполнилось десять лет и родители отдали его на воспитание в монастырь, Верховный Навигатор тогда уже выглядел точно таким же пожилым, как сейчас, и точно так же носил свою черную маску. А между тем брат Франсиско – самый старый из известных мне людей…

– И мне… – задумчиво протянул Алехандро, рассеянно водя пальцем по растекающейся на столе пивной луже.

Никто не смог бы обвинить его в том, что он использовал друга для выпытывания ценной информации об Ордене. Но вполне возможно, и так получилось независимо от желания Рея и Алехандро, что подобные разговоры порождали потребность объясниться, а эти беседы, в свою очередь, вели к формированию в сознании Алехандро картины в высшей степени загадочной и интригующей. Но еще большую почву для размышлений доставляло ему сопоставление полученных от Рея сведений и некоторых слов Кардинала, который оставался не только бессменным духовным наставником молодого виконта, но и просто умным человеком, внушающим глубокое уважение обоим друзьям. Уже имея некоторое представление о тайнах, тщательно оберегаемых Орденом, Алехандро совершенно не испытывал того религиозного экстаза, что весьма тщательно и сознательно культивировался в умах простых людей пастырями из монастыря святой Ники.

– Сын мой, запомни,– частенько любил доверительно пооткровенничать со своим воспитанником Кардинал, разомлевший в объятиях удобного кресла в тихий послеобеденный час,– религия подобна отточенному лезвию рапиры в наших умелых руках. Употреби мы ее чуть более неловко – и она превратится в неуклюжую дубину, способную скорее отпугнуть от нас души паствы, чем сдерживать их в благоговейном трепете. Политика и религия – две боевые грани одного обоюдоострого клинка. И если первой стороной ты можешь наносить удары, то второй, почти одновременно с этим, ты способен отражать встречные выпады своего противника.

– Какая же из сторон моего оружия должна стать ведущей? – пытливо поинтересовался Алехандро, не пропустивший ни одного слова из произнесенной Кардиналом речи.

– А это, сын мой, уже и есть высшее искусство боя – уметь своевременно и незаметно поворачивать клинок в руке, преследуя нужные тебе цели,– наставительно пояснил его преосвященство, пристально глядя в карие глаза виконта.– Главное – не запутаться самому и не сбиться с ритма…

– Тогда мой отец чудом держится на троне… – печально признал наследник.– Ибо не преуспел он ни в чем…

– Сын мой! – Его преосвященство явно радовался результатам разговора.– На дворцовой площади каждый день проходят представления театра марионеток. Куклы очень красивы, представление увлекательно, а кукловоды так мастерски исполняют свои роли, что зрители почти готовы верить в непричастность невидимых поводырей к разыгрываемому перед ними спектаклю…

После этого Алехандро еще сильнее заинтересовала таинственная личность Верховного Навигатора.

Ночь, в корне изменившая всю жизнь Алехандро, выдалась на удивление тихой и беззвездной. Большой колокол монастыря Святой Ники пробил час пополуночи, когда измученный бессонницей виконт вышел на эспланаду, широкой лентой опоясывающую дворец на уровне третьего этажа. Весь дворец спал, и только в левом крыле тускло светилось окно матушкиной молельни.

«Опять перед Никой поклоны кладет,– неприязненно подумал его светлость.– Наверняка просит вразумить непутевого сыночка. Чтобы сыночек делами государства вплотную занялся. А это значит,– Алехандро даже пальцы на руке загибать начал,– уроки танцев бери, учения с кирасирами проводи, письма слащавые толстой Сюзетте пиши, к службе два раза в день ходи. Да если бы только матушка знала, какие отнюдь не богословские разговоры ведет его высокопреосвященство Кардинал со своим воспитанником… А вот это, впрочем, уже намного выше примитивного бабского разумения. Эх, женщины…»

Виконт повернулся и скептично посмотрел на правый корпус того обширного здания, где размещались покои придворных. Во-о-он то второе окошко от угла, с беленькими занавесочками… Покои матушкиной фрейлины Маулвины де Бри. Именно эту гостеприимную комнату, вооружившись крепкой веревкой с железной кошкой на конце, посетил наследник престола в прошлую ночь. И в позапрошлую… И в поза-поза…«Может, и сегодня?» – При сей нескромной мысли Алехандро скривился, будто глотнул уксуса. Очаровательная белокурая Маулвина оказалась безнадежно глупа. А ведь не зря говорит верный друг Гай де Ретай, что с умной женщиной спать не только приятно, но и интересно. За несколько бурных ночей, проведенных в ее уютной спаленке, малютка-фрейлина приелась виконту до оскомины. Да и что-то сам милашкин батюшка маркиз де Бри как-то странно сегодня утром на него поглядывал – многозначительно так. Ладно хоть надежный лейтенант де Ретай его обелил – сразу же начал громко рассказывать своим кирасирам о том, как он в последние две ночи играл с виконтом в карты в личных покоях Алехандро и даже удостоился чести выиграть пять полновесных золотых эртудо. Кирасиры громко позавидовали везению бравого командира, а у маркиза де Бри от этих уверенных слов еще больше вытянулось его и без того лошадиное лицо. Не иначе как в глубине души корыстный папаша лелеял честолюбивые мечты о блистательном будущем своей пустоголовой крошки Маулвины.

Кромешную тьму дворцового двора прорезал яркий свет факелов, послышались грубые мужские голоса и бряцание оружия.

«Смена караула»,– резонно подумал Алехандро и, перегнувшись через перила, зычно поприветствовал лейтенанта де Ретая. Гай де Ретай с намеком, двусмысленно поинтересовался – не нужно ли составить партию в карты для его светлости на эту ночь, на что Алехандро не менее остроумно ответил – мол, на сей раз он желает оставить все свои эртудо при себе. Лейтенант расхохотался тонкой, только им одним понятной шутке, пожелал виконту спокойной ночи, и караул продолжил свой путь, вновь оставив Алехандро наедине с темнотой и собственными мыслями.

Подперев подбородок ладонью, юноша принялся разглядывать спящий город. Белые стены и золоченые шпили на холме – это монастырь Святой Ники. Пожалуй, только благодаря стараниям благочестивых братьев там самые высокие деревья и самые щедрые сады. Алехандро вспомнил, как пару месяцев назад помогал брату викарию укрывать промасленной холстиной огуречные грядки от внезапно начавшегося черного дождя. Молодой виконт тогда даже не чихнул, а промокший старик-викарий провел в постели не одну неделю. Рей испуганно осматривал крепкий торс друга, страшась найти язвы, обычно оставляемые каплями радиоактивных осадков, и облегченно бормотал себе под нос что-то насчет хорошего иммунитета. А старый монах выжил тогда только благодаря чудесным препаратам, принесенным Реем из хранилища Ордена. Рей называл их антибиотиками. Но когда Алехандро спросил, почему нельзя лечить этими лекарствами всех немощных в больнице при монастыре, Рей огорченно покачал головой и ответил, что Орден уже не имеет возможности производить все необходимое в нужных городу количествах, а старые запасы истощаются слишком быстро.

Герцогский замок окружают изящные дома Верхнего города. Здесь всегда жили исключительно одни лишь знатные и состоятельные: благородные дворяне и выскочки из разбогатевшего торгового сословия. Чем ближе ко дворцу – тем знатнее и древнее род, тем витиеватее герб на воротах, тем больше дутой спеси и глупости. Среди друзей Алехандро не многие могли похвастаться надеждой на получение титула или большого наследства, поскольку являлись всего лишь младшими, а зачастую даже незаконнорожденными сыновьями древних семейств. Зато многие из них обладали твердой рукой, проницательным умом и храбрым сердцем. В отличие от батюшки Герцога молодой виконт давно уже понял – усыпанные алмазами ножны рапиры еще не являются надежной гарантией того, что и душа их владельца по крепости и чистоте не уступает хваленым качествам драгоценного камня. Но в пику чопорным семейным правилам наследник водил дружбу и с простыми кирасирами, и с молодыми братьями из монастыря, и с прославленными командирами торговых кораблей, заполнявших огромный порт Никополиса, чем вызывал не только безудержную, искреннюю любовь простого люда, но и бешеную ненависть самого Верховного Навигатора.

Нет, настоящую, бьющую ключом жизнь можно было увидеть и узнать только на узких улочках Нижнего города, словно магнит притягивавших к себе внимание виконта. Частенько, сменив шелковый камзол на вытертый кожаный колет и прикрыв лицо полумаской наемного бретера, Алехандро тайком покидал дворец и с головой окунался в приключения. Надо сказать, что эти вылазки не всегда оказывались приемлемыми с точки зрения строгого дворцового этикета, но лишь во время них, и только там, его полностью покидало чувство неприятной зажатости и скованности, навеваемое унылой громадой дворца, постными лицами придворных и днями, похожими друг на друга как капли воды в клепсидре. Здесь, прямо на пыльной Базарной площади, толстые сварливые рыбачки в полосатых чулках торговали трепыхающимися зубастыми, только что выловленными из моря катранами. Здесь всего за два медных сентаво всегда можно купить горячий пирожок с требухой, по вкусу не уступающий лучшим творениям искусного придворного повара. И наконец, здесь, на улице Оружейников, нелегально проживает знаменитый одноглазый горбун Жозе, коий, по твердому убеждению Алехандро, мог бы по праву называться первой рапирой герцогства. Недаром именно он научил виконта тем коронным ударам, отражать которые не умел даже сам доблестный лейтенант де Ретай. На этих улочках Алехандро проводил наиболее познавательные и насыщенные событиями дни своей жизни, немного наивно полагаясь на тайну костюмированного инкогнито и совершенно неосознанно воплощая в реальность золотое правило: «Будь проще – и люди к тебе потянутся». И уж тем более совсем незамеченными оставались для него добродушные, уважительные и вместе с тем осторожные взгляды моряков в портовых кабаках или торопливые, скрытные, благословляющие движения рук какой-нибудь древней старухи, предназначенные спине удаляющегося виконта. И всеобщий одобрительный шепоток, казалось витавший над самим Нижним городом: «Святая Ника, спаси и сохрани нашего молодого наследника престола!»

Первое, что пришло в голову после того, как «Ника» выпустила меня из криокамеры и мокрым кульком небрежно вывалила на пол консервационного отсека,– это старый анекдот про ежика, который забыл, как дышать, и задохнулся.