9

Тем временем в соседнем здании капитан Зельц также старался разъяснить своим солдатам суть происходящего. Получалось из рук вон плохо. А как человек начала сороковых годов может объяснить своим современникам (не имеющим в большинстве своем даже среднего образования), что такое параллельный мир, альтернативная реальность или пространственно-временной парадокс, учитывая, что он и сам имеет обо всем этом самое поверхностное представление?! Впрочем, к чести Зельца, кое-что ему все же удалось вдолбить в коротко остриженные солдатские головы — в весьма упрощенном варианте, конечно. Согласно версии капитана, к Земле приближается некий летательный аппарат исполинских размеров (что-то вроде огромного дирижабля, способного перемещаться в космическом пространстве и в тысячи раз больше печально известного «Гинденбурга»), несущий на борту страшное оружие, угрожающее всему живому на планете. И их боевая задача (ради которой фюрером и была, собственно, предпринята эта экспедиция — сия маленькая ложь, хоть и шла вразрез с мировоззрениями капитана, заметно повысила настроения ошарашенного услышанным личного состава) — высадиться на этот своего рода десантный транспорт и, действуя по обстоятельствам, захватить либо уничтожить его…

Понимая, что первый же заданный ему вопрос, вне всякого сомнения, уличит его в некомпетентности, Зельц окончил рассказ напоминанием о режиме строжайшей секретности, «неразглашении и сохранении» и с легким сердцем занялся привычным и, главное, понятным делом подготовки к предстоящей боевой операции. Перетащив (не собственноручно, конечно) в здание весь уцелевший «наличный» боекомплект (и крайне удивившись четырем ящикам противопехотных мин, непонятно с какой целью захваченным некогда хозяйственным, а ныне, увы, покойным лейтенантом Шульцем), капитан усадил своих бойцов за чистку оружия и снаряжение магазинов и пулеметных лент, а сам пошел посмотреть, чем занимаются соседи-союзники.

По странному стечению обстоятельств, спецназовцы в это время занимались тем же. Вошедшему в просторный зал Зельцу открылась почти что идиллическая картина: семеро десантников, рассевшись кружком вокруг вскрытых цинков с патронами и мирно переговариваясь, набивали масляно отблескивающими желтовато-розовыми патронами запасные магазины и обоймы. Отсаженный в угол комнаты прапорщик Санжев, сосредоточенно хмурясь и высунув от усердия язык, занимался гранатами, ввинчивая в их ребристые округлые тельца новехонькие блестящие трубочки взрывателей-детонаторов.

Московенко в комнате не было, и Зельц уже собрался было незаметно ретироваться, но не успел — его заметил неожиданно поднявший голову Окунь. Хитроватое лицо старлея немедленно расплылось в жизнерадостной улыбке:

— О, их благородие господин штабс-капитан Зельц собственной персоной пожаловали! Проходите, ваш-благородь, не извольте беспокоиться, господин майор сейчас подойдут. Они с господином генералом в соседней зале совет держать изволят… — На этом исторические познания Окуня, почерпнутые им из прочитанных в детстве книг «про Гражданскую войну», видимо, закончились, и он заговорил уже своим обычным голосом: — А мы тут, знаете ли, все патронами балуемся. — Он на полном серьезе продемонстрировал капитану новенький 5,45-миллиметровый акаэсовский патрон. — Это такие штучки, которыми вы партизанам «пух-пух» делаете, «шиссен» по-вашему!

Держа руками воображаемый автомат, Окунь весьма правдоподобно показал, как именно делается этот самый «шиссен», однако добавить ничего не успел: выглянувший из дверного проема в противоположном конце зала Московенко жестом позвал Зельца за собой.

Капитан, старательно не обращая внимания на строящего уморительные рожи Окуня (постичь всю глубину присущего ему юмора он так и не смог), обошел сидящих спецназовцев и вслед за майором вошел в соседнюю комнату. Стоящий возле окна Юрий Сергеевич кивнул вошедшему Зельцу и указал на стол со вскрытыми банками с консервами и расфасованным в герметичные вакуумные упаковки с «не засыхающим» хлебом:

— Перекусите, капитан. Хлеб и тушенка на столе, чай — в камине. Горячий — спасибо нашему хозяйственному майору — он и дровишек с разбитого грузовика натаскал и камин растопил. — Генерал улыбнулся. — Ешьте, не стесняйтесь. Как там ваши орлы — прониклись всей ответственностью?

— С трудом, господин генерал, — кивнул Зельц и, усаживаясь за стол (есть ему и вправду хотелось), спросил: — Когда мы… отправляемся?

— Утром, капитан, завтра утром, — мгновенно посерьезнел Музыкальный. — Обира, правда, говорит, что особой спешки нет, но я считаю — откладывать дальше некуда. Вы уже решили, кто пойдет с вами?

— Да. Жаль, что нельзя взять с собой больше солдат — мои люди неплохо сработались в группе. — Зельц соорудил себе бутерброд из содержимого трехсотграммовой банки тушеной говядины и куска пресного «рационного» хлеба, но есть во время разговора стеснялся. Генерал это, естественно, заметил:

— Не стесняйтесь, Ольгерт, ешьте. Нам сейчас не до приличий. Вы что-то еще хотели спросить?

— Это насчет боевой выкладки… Я так понял, нам нужно по максимуму сократить вес?

— Да уж… — Генерал задумчиво посмотрел на жующего Зельца. — Каски и ранцы, боюсь, придется оставить. А вот боеприпасов возьмите, сколько сможете.

— У нас есть огнемет! — отчаянно стыдясь своего набитого рта, вспомнил тот. — Прекрасный ранцевый огнемет. На двадцать литров смеси…

— Возьмите… Хотя я и сомневаюсь, что он вам понадобится… Ладно, капитан, ешьте, не буду вас отвлекать. — Юрий Сергеевич хлопнул Зельца по плечу. — Я с вами чайку за компанию хлебну…

Поужинав и обсудив кое-какие детали завтрашней операции, Зельц распрощался— с Московенко и Музыкальным и вернулся к своим солдатам. Второй день в Спящем Городе подошел к концу. На затерянный во времени и пространстве Город пала ночь, которой — если все пойдет как задумано — будет суждено стать последней перед решающим сражением с приближающимся из Космоса Злом…

Впрочем, ни Зельц, ни майор с генералом в эту долгую ночь так и не смогли уснуть. Каждый из них думал о чем-то своем (а кое-кто — еще и о ком-то), перебирая в памяти все случившееся за два сумасшедших дня, размышляя о том, удастся ли им свершить то, ради чего Судьба забросила их в этот всеми забытый уголок Великой Пустыни… И даже она сама за стенами Города, казалось, погрузилась в некое томительное ожидание и вязкую, словно мазут, тишину, нарушаемую лишь негромкими размеренными шагами бодрствующих часовых.

Люди забылись коротким тяжелым сном лишь перед самым рассветом, когда сгустившаяся предутренняя тьма окончательно стерла со стен контуры оконных проемов, еще только что испещренных немигающими зрачками вечных и равнодушных ко всему земному звезд…

10

Отсутствовавшая со вчерашнего вечера Обира появилась, когда генеральские «касио» тихонько пипикнули пять. Она вошла в зал своей обычной легкой и бесшумной походкой, однако, несмотря на безукоризненно уложенные роскошные волосы и прежнюю милую улыбку, что-то изменилось в ней за прошедшую ночь. Возможно, были тому виной темные круги под глазами или старательно запрятанная куда-то в глубину, но все же заметная тоска в них… Или тоненькая, почти незаметная, морщинка, горизонтально перечеркнувшая благородный бархат кожи высокого аристократического лба — Московенко готов был поклясться, что еще вчера ее не было… Сердце майора сжалось от жалости к этой сильной, но такой беззащитной женщине. Однако на этот раз он сдержался, понимая, что не вправе больше, выходить за дозволенные ему рамки, позволять своей неожиданной слабости, о существовании которой он раньше даже не подозревал, разрушать наработанный годами запредельных тренировок и десятками спецопераций боевой стереотип поведения. Стереотип, позволяющий ему выживать в любых условиях и выполнять любую возложенную на него миссию… Стереотип, который поможет ему выполнить и это, самое ответственное (и опасное) в его жизни задание и вернуться к ней…

Поэтому Московенко лишь легонько коснулся руки Хранительницы и, ободряюще улыбнувшись, отошел в сторону…

Зельц, все еще ощущающий некоторую неловкость рядом с этими, чужими для него людьми, лишь вежливо и слегка смущенно кивнул. Юрий Сергеевич же, не отягощенный никакими «посторонними» чувствами, был менее сдержан:

— Доброе утро, Обирочка! Как спали? Выспались? Хранительница вымученно улыбнулась:

— Я и не ложилась. Работала — занималась тем, в чем мне, увы, никто из вас не сумел бы помочь.

— И как? — не вдаваясь в подробности, но с искренним интересом спросил генерал. — Что-то получилось?

— Да. — Обира опустилась на мраморную скамью и устало расслабила плечи. — Я нащупала станцию, вычислила ее координаты и рассчитала необходимую плотность временного щита. Теперь у нас есть все данные для телепортационного переноса…

— А как насчет энергии? — Юрий Сергеевич задал наиболее важный с его точки зрения вопрос. — Хватит?

— Да. И это самая приятная новость. По крайней мере, теперь я точно могу гарантировать вам сутки на станции. Правда, постоянно держать открытым телепортационный канал я не сумею, так что придется нам заранее договориться о времени нового свидания. — Улыбка вновь тронула бледные губы (бессонная ночь вымотала ее куда больше, чем могло показаться вначале), а мельком брошенный взгляд нежно скользнул по лицу напряженно вслушивающегося майора. — Первый раз я открою его спустя ровно двенадцать часов — и не более чем на десять-пятнадцать минут. А затем — к концу суток. — Хранительница тяжело вздохнула. — И буду держать открытым уже до конца… Пока хватит энергии… — повторила она сказанные вчера слова: — До конца, ребята, до самого конца…

Хранительница замолчала, словно вдумываясь в смысл сказанных слов и тщась найти в них некий скрытый обнадеживающий подтекст — и не находя его. Генерал тревожно зыркнул на Московенко («вроде ничего, держится») и поспешил отвлечь Обиру новым вопросом:

— У нас будет связь со станцией? Хранительница покачала головой:

— Нет. Обычные радиоволны не пробьются через временной экран, а создавать отдельный канал только для поддержания связи я не имею права, почему — вы знаете.

— А если они справятся раньше времени? Или им будет необходима экстренная эвакуация? — Уже задав вопрос, генерал неожиданно подумал, что, возможно, глупо заботиться о спасении десяти человек, когда в случае их неудачи погибнут миллиарды. Однако Обире подобные мысли, похоже, в голову не приходили.

— Я думала об этом и, кажется, нашла выход. — Хранительница положила на поверхность стола уже знакомую людям серебристую пластинку.

— Ключ?! — с нескрываемым удивлением воскликнул Юрий Сергеевич. — Разве он…

— Я ведь говорила вам о том, что Ключ настроен на собственную частоту Города вне зависимости от того, в какой точке пространства или времени он находится — в этом, собственно, и есть его основное предназначение. Я отдам вам один из двух оставшихся Ключей — тем более что именно благодаря ему вы здесь и оказались. Ночью мне удалось перенастроить его на частоту ваших радиостанций, так что, включив рацию в непосредственной близости (и чем ближе — тем лучше) от Ключа, вы сможете общаться со мной… — Впервые за сегодняшнее утро в голосе Обиры промелькнули по-настоящему радостные нотки.

— Обира, вы — чудо! Я вас прямо сейчас расцелую и плевать мне, что скажет на это ваш майор — Генерал, прекрасно понимающий, что значит остаться без связи в тылу врага, то ли шутливо, то ли всерьез подался к Обире. — Честное слово, я завидую Московенко!

— Не совсем… — тихо добавила она. — Увы, это еще не все. Ключ израсходует свою энергию гораздо быстрее, чем хотелось бы нам.

— И что сие значит? — погрустнел генерал.

— Только то, что, прежде чем он навсегда превратится в бесполезный кусок металла, у нас будет не более пяти минут на разговор. Вот и все…

— Ясно… — Юрий Сергеевич повертел в руках вожделенную еще недавно пластинку. — Ну что ж, это лучше, чем ничего. Много лучше! — Он подтолкнул Ключ в сторону Московенко:

— Думаю, никто не будет возражать, если мы отдадим эту штучку Александру Михайловичу?

Московенко осторожно взял пластинку-ключ в руки и, удивившись его солидному весу, спросил:

— А… как заставить его… э… работать?

— Просто держи рядом с радиостанцией — можно даже прикрепить прямо к корпусу — он заработает в тот момент, когда ты включишь ее.

— И все?

— Да. Только не держи рацию включенной постоянно — иначе разрядишь его раньше времени.

Майор с недоверием посмотрел на Ключ и осторожно, словно поставленную на боевой взвод гранату, спрятал в карман комбеза. Вновь заговорила Обира:

— Если возникнет необходимость, выходи на связь, и я постараюсь сразу же забрать вас оттуда… И кстати, с его помощью я буду постоянно знать, где именно вы находитесь, так что вам не нужно будет возвращаться к точке входа… Вот такие дела, — тихо и как-то очень по-человечески добавила она.

11

После совместного с группой Зельца и весьма непродолжительного завтрака несколько спецназовцев под руководством Обиры притащили на площадь целую бухту толстенного, в металлической оплетке, кабеля, конец которого уходил через небольшое подвальное оконце одного из зданий куда-то вниз. Под наблюдением Обиры и заинтересованного происходящим майора десантники, обливаясь потом, уложили его тремя витками трехметрового же диаметра (Хранительница объяснила, что кабель нужен ей в качестве контура, на который она сфокусирует телепортационный канал, точнее, его входной портал). Затем Окунь принялся бегать вокруг и смешно размахивать руками, требуя немедленно переловить всех насекомых (которых в Спящем Городе испокон веков не бывало) и объясняя это тем, что «он не хочет кончить, как герой фильма „Муха“, если в телепортационное окно случайно залетит какая-нибудь „крылатая гадость“. Несмотря на экстравагантность большинства его выходок, настроение у людей поднялось и даже Московенко не удержался от смеха.

На этом «подготовительный этап» был завершен, и генерал, построив бойцов (как своих, так и зельцевских), провел краткую беседу о важности предстоящей экспедиции и возложенной на их плечи задачи. Учитывая, что Юрий Сергеевич никогда не был сторонником долгих и бесплодных рассуждений (и однажды едва не поплатился за это партбилетом и соответственно карьерой, не сойдясь во мнении по поводу длительности ежедневных политзанятий со своим замполитом), его речь получилась весьма короткой (четырнадцать слов — если бы кто-то задался целью их подсчитать), но эмоциональной…

В это же время Обира, незаметно ушедшая с площади сразу после укладки контура и Окуневского энтомологического демарша, занялась настройкой телепортационной установки. За оставшийся до назначенного срока час ей предстояло сделать еще довольно много, и прежде всего она, уже не стараясь остаться незамеченной для бортового компьютера станции, должна была нащупать точное и безопасное для людей место входа. Кроме того, требующее напряженной работы мысли занятие позволяло ей хотя бы на какое-то время не думать о близкой разлуке с майором— как и генерал, Хранительница считала, что шансы людей на благополучное возвращение ничтожно малы…

— Ну, вроде все…

Анаболик мягко подпрыгнул, проверяя надежность креплений забитой под завязку двойным боекомплектом разгрузки. Восемь запасных акаэсовских магазинов (плюс два скрепленных друг с другом черной изолентой — в автомате), пять гранат в кармашках разгрузки и на «внешней подвеске», НРС в вертикальных ножнах, подсумок с сорокамиллиметровыми гранатами для подствольника и, наконец, темно-зеленая труба РПГ-26 за спиной — почти двадцать килограммов смертоносного груза, который, возможно, даст ему шанс остаться в живых. Впрочем, остальные — Окунь, Нос, Глаз и сам майор — выглядели столь же устрашающе и несли на привычных к солдатской лямке плечах не меньше. С той лишь разницей, что у Московенко при себе еще были пистолет и радиостанция, а Окунев нес толстую двуручную трубу РПО («Я прям кипятком писаю, когда у меня в руках эта байда — приятно знать, что можешь одним движением пальца полгорода спалить»). Однако первое впечатление врага о видимой неповоротливости увешанных снаряжением спецназовцев было бы и его последним — грушным спецам было не привыкать работать с дополнительными килограммами на плечах. Что касается зельцевских пехотинцев, то их боевая выкладка была куда более скромной (хотя по количеству запасных магазинов к МП-40[57] они вполне могли тягаться со спецназовцами — по восемь на человека, в двух нагрудных подсумках — по четыре штуки в каждом). Зато с гранатами у представителей «победоносного вермахта» было туговато — каждый боец получил их только по две штуки. Преобразился и сам капитан — песочного цвета китель был аккуратно стянут ремнями портупеи, на которых, помимо желтой кожаной кобуры, теперь висели и упомянутые подсумки, и даже широкий плоский пехотный штык, три гранаты (себе, как командиру, Зельц позволил взять на одну больше) были заткнуты рукоятями за поясной ремень, и только на голове покоилась привычная потрепанная и выцветшая фуражка с пылезащитными очками по околышу. Не был забыт и «прекрасный ранцевый огнемет», двадцатилитровая канистра и жерло ствола которого выглядывали из-за спины одного из солдат. Стремясь наиболее полно исполнить полученный приказ, касающийся лишнего веса, Зельц не разрешил своим бойцам взять с собой не только каски, но даже и термоски-аптечки (о двенадцатикилограммовом МГ-34 речь вообще не шла — к величайшему сожалению Зельца). Единственное послабление, которое позволил капитан, касалось литровых фляжек с водой — сказались проведенные в пустыне месяцы.

Доложив «господину генералу» о готовности, Зельц закурил и отошел в сторонку — видимое безразличие к происходящему давалось ему нелегко. Видимо, почувствовав это, Московенко составил ему компанию (курил он нечасто) и примерно на половине сигареты спросил:

— Боитесь, Ольгерт?

— А вы? — Зельц выпустил дым и неожиданно посмотрел майору прямо в глаза. — Боитесь?

— Да, — честно, без раздумий, ответил тот. — Не поверите, капитан, но — боюсь. Никогда не боялся — а тут боюсь! Не погибнуть боюсь и даже, — замялся Московенко, словно решая, стоит ли это говорить, — не вернуться — боюсь не выполнить задание… Знаете, Зельц, если все получится — честное слово, уйду на гражданку: хватит с меня всего этого. Заберу Обиру — и уеду. — Он рубанул ладонью воздух и, словно испытав стыд за сказанное, неуверенно спросил: — А? Как думаете?

Зельц помолчал — вопрос был слишком уж неоднозначным — и ответил:

— Думаю, вы правы, Алекс… Но, знаете, вам проще, а что мне делать? Я всей душой ненавижу войну, но я офицер, мне непозволительны подобные мысли. Однако я, наверное, предпочел бы не вернуться из этого боя… Я слишком многое узнал о будущем, чтобы жить как прежде… Понимаете?

— Д-да… — Московенко почувствовал, что разговор свернул в какое-то непредвиденное русло, и он, вместо того чтобы успокоить своего союзника, наоборот, затронул какую-то и без того более чем напряженную струну его души: — Знаете, Ольгерт, давайте сначала вернемся, а уж потом подумаем, как быть дальше, ладно?

— Ладно… — вздохнул тот и, выбросив докуренную до фильтра сигарету, повторил: — Ладно, Алекс…

Появление Хранительницы стало своего рода сигналом к действию — спецназовцы (а за ними и солдаты Зельца) вскочили, приветствуя хозяйку Спящего Города одобрительным гулом, — идущая через площадь женщина просто не могла оставить мужчин равнодушными. Даже несмотря на угнездившуюся темными кругами вокруг прекрасных глаз печаль предстоящей разлуки, Обира была очаровательна. Особенно в том самом не любимом ею ритуальном плаще, который она неизвестно с какой целью вновь накинула на плечи, — колышущиеся в такт ходьбе складки материи, скрывающей прекрасное тело, порождали в душах наблюдавших мужчин самые смелые фантазии…

Подойдя к стоящим в стороне офицерам, Обира остановилась и произнесла ставшим неожиданно бесцветным, словно вылинявшим за прошедшую ночь голосом:

— Все готово. Фокусировка портала начнется через… — Она взглянула на блестящий браслет на левом запястье, видимо заменявший ей часы, — пять минут… Пять минут… — обреченно повторила она, беспомощно взглянув в глаза Московенко и, не получив ответа (о том, каких усилий ему это стоило — промолчим), перевела взгляд на генерала. Юрий Сергеевич кивнул и пошел к ожидающим приказа спецназовцам, Зельц, не зная, как поступить, смущенно улыбнулся и, церемонно коснувшись губами руки Хранительницы, пробормотал:

— До встречи, фройляйн Обира. Знакомство с вами было весьма приятной неожиданностью и достойным воспоминаний моментом этого путешествия!

— Возвращайтесь, Зельц. — Хранительница с трудом нашла в себе силы улыбнуться в ответ. — Надеюсь, мы еще увидимся с вами в более подходящей обстановке…

Зельц еще раз кивнул и решительно двинулся в сторону своих солдат, едва ли не с раскрытыми ртами глядящих на Обиру (никто из них раньше ее не видел). Хранительница повернулась к майору.

— Три минуты, Саша, — не глядя больше на свой загадочный браслет, прошептала она, — пора…

— Да, — с трудом выдавил он, не в силах ослабить давление сжимающих горло и перехватывающих дыхание тисков. — До свидания, милая. Я постараюсь вернуться…

— Я буду ждать тебя… Иди. — Хранительница почувствовала, что все возможные в данной ситуации слова все равно будут лишены всякого смысла и не смогут больше уже ничего объяснить. — Иди же, майор. Не думай ни о чем… ради меня! Ты сильный, Саша, ты сможешь. Иди…— Она коснулась губами небритой щеки майора и легонько оттолкнула его от себя. — Иди… Время… — Прощай, Саша… — едва слышно шепнула она вслед уходящему Московенко. — Я люблю тебя…

12

Воздух над импровизированным телепортационным контуром неожиданно зазвенел, будто перенатянутая гитарная струна, и пришел в движение, вращаясь вокруг невидимой оси — все быстрее и быстрее. Рукотворный смерч уплотнился, потерял прозрачность, приобретая насыщенный перламутровый цвет и почти идеальную цилиндрическую форму, вращение достигло своего апогея, перестав быть заметным взгляду. Трехметровый столп сжатых сверх меры пространства и времени засверкал, изукрасившись изнутри ослепляюще белыми всполохами холодного пламени, и словно застыл в неподвижности. Вспугнутые не ощутимой для человеческих органов чувств вибрацией потекли с крыш близлежащих домов струйки нанесенного за долгие годы песка, однако стоящие рядом с порталом люди по-прежнему не ощущали ничего необычного.

— Пора… — помертвевшим, ничего не выражающим голосом скомандовала Хранительница. — У вас две с половиной минуты…

Повторять дважды ей не пришлось — спецназовцы хорошо знали свое дело: в конце концов, существуют десятки способов десантирования — чего бояться-то? Заняв боевой порядок «два-один-два» (первая пара-Окунь и Анаболик, затем майор и пара прикрытия — Глаз — Нос), бойцы приблизились к жерлу открытого телепортационного канала.