Подали трап. Толпа весело галдящих пассажиров (после сентября прошлого года большинство вынужденных пользоваться услугами воздушного транспорта людей покидали борт лайнера с гораздо большим энтузиазмом, нежели всходили на него) спустилась на гостеприимную российскую землю. Последним борт аэробуса покинул высокий худой старик с небольшим чемоданчиком в руках. Приветливо улыбнулся на прощание стюардессе («Спасибо, фройляйн, прекрасный полет. По крайней мере выспался».) и неторопливо двинулся вслед за остальными пассажирами. Впрочем, не сразу — едва ступив на резиновый пол трапа — «гармошки», выудил сигарету и щелкнул зажигалкой, рядом немедленно оказался аэропортовский служащий:

— О, I’m sorry, sir! Please, don’t smoking in this place! It’s very dangerously![75]

Старик остановился, смерил ретивого молодого человека строгим взглядом и ответил на абсолютно правильном (хотя и с сильным баварским акцентом) русском:

— Серьезно? Сынок, мне больше девяноста лет, шестьдесят четыре из которых я ждал этой встречи. И ты даже не представляешь, что я видел на своем веку. Даже если от моей сигареты начнется пожар и рванет какой-нибудь оказавшийся где не нужно топливозаправщик — поверь, наша планета от этого нисколько не пострадает. Но из уважения к вашей прекрасной нации и ради очень важной для меня встречи я, конечно, потушу этот смертельно опасный для всего живого окурок. — Старичок старательно затушил сигарету и, поискав (и не найдя) глазами урну, спрятал раздавленный бычок в карман. — Продолжайте заботиться о противопожарной безопасности, молодой человек. И, раз уж мы с вами почти познакомились, подскажите, где тут главный зал ожидания?

Совершенно деморализованный таким напором, служащий молча ткнул пальцем в нужном направлении. Старичок церемонно кивнул и, чему-то усмехнувшись, пошел в указанную сторону. Через две минуты его уже тискали в объятиях чета Московенко и генерал Музыкальный — старые друзья наконец встретились… Этой встречи ждали все четверо, с той лишь разницей, что Юрию Сергеевичу, Обире и Московенко ждать пришлось несколько месяцев, а Зельцу — долгих шестьдесят четыре года…

Известие о грядущей встрече пришло ровно два месяца назад, буквально на следующее же утро после возвращения, когда в последний раз открывшийся портал высадил спецназовцев и Обиру на территории одного из секретных аэродромов ГРУ в Подмосковье. Как и рассчитывал генерал, в Москве был уже поздний вечер (даже не верилось, что прошло только четверо суток с начала разработанной им спецоперации), так что сам факт возвращения диверсионной группы удалось до поры сохранить в тайне. До дома Юрий Сергеевич добрался только под утро. И, зайдя в подъезд, обнаружил в почтовом ящике продолговатый, европейского образца конверт, подписанный по-русски аккуратным, почти что каллиграфическим почерком. Получателем был он, Музыкальный Юрий Сергеевич, а вот обратный адрес знаком ему не был — письмо пришло из Франкфурта. Зато было более чем знакомо имя отправителя — Ольгерт Зельц, впрочем, никаких сомнений, от кого оно, у генерала и так не возникало.

Поднявшись на свой этаж и тихонько отомкнув дверь, Юрий Сергеевич разделся, чмокнул в щеку спящую жену («Спи, Катя, спи, все в порядке, нормальная была командировка. Пойду у себя подремлю».), принял душ и, заварив себе кофе, заперся в кабинете. Сел за стол и несколько мгновений смотрел на лежащий перед ним белый прямоугольник, будто не решаясь вскрыть его. Затем осторожно поддел клапан конверта ножом и, вытащив несколько сложенных втрое листков (письмо тоже было написано на русском языке без единой орфографической или стилистической ошибки — русский, похоже, стал для Зельца вторым родным языком), погрузился в чтение:

«Глубокоуважаемый Юрий Сергеевич!

Если я все правильно запомнил и рассчитал, то это письмо вы получите в день Вашего возвращения и нашего с Вами прощания. Как военный человек я, безусловно, понимаю, насколько вы будете заняты в ближайшие дни, однако не могу не отправить письмо именно сейчас — мне все-таки уже 95 лет. Да и, кроме того, я ждал этого момента целых 64 года — тоже, согласитесь, немало. Письмо, которое Вы держите в руках, я переписывал бессчетное количество раз, даже оставлял у нотариуса с указанием — в случае моей смерти — отправить именно в этот день, но Господь был благосклонен ко мне и я собственноручно опускаю конверт в почтовый ящик. Это, так сказать, вступление. Теперь я хотел бы вкратце рассказать Вам о своей жизни, ибо не знаю, будет ли суждено нам встретиться лично. И, прежде всего, позвольте мне передать огромный привет и огромное оке спасибо фройляйн Обире, господину майору и конечно же Вам — вы действительно спасли мне жизнь! Всем, что было в моей жизни после 1938 года, я полностью обязан вам и только вам троим! Но расскажу обо всем по порядку (надеюсь, Вы уже отдохнули с дороги и я не слишком утруждаю Вас своим повествованием).

Итак, фройляйн Хранительница не ошиблась, и я попал в утро 20 августа 1938 года. Спустившись в квартиру, я застал свою жену в чрезвычайно расстроенных чувствах, обусловленных моим отъездом (я имею в виду, как вы понимаете, не себя нынешнего, а себя из прошлого). Не буду утомлять Вас рассказом о том, чего мне стоило хотя бы в самых общих чертах объяснить ей, что происходит и откуда я взялся, скажу лишь, что решающую роль в этом разговоре сыграли ее же письма, которые были датированы будущими годами и которые я, по счастью, всегда носил с собой, и в особенности несколько фотокарточек нашей, еще не рожденной в тот момент дочки. О, это был непростой разговор, но я не ошибся в своей жене — она нашла в себе силы не только поверить мне, но и помочь во всем том, что нам предстояло сделать! В этот же день, едва дождавшись темноты, мы покинули Мюнхен и поездом отправились сначала в Австрию, а затем — в Швейцарию. Как Вы и учили, соседям жена сообщила, что уезжает к родственникам в Вену, и договорилась в почтовом отделении, чтобы все мои письма сразу же пересылались на главпочтамт австрийской столицы. Еще через три дня мы уже были в Швейцарии, где я незамедлительно приобрел на имя жены (еще раз спасибо за науку, Юрий Сергеевич) небольшой двухэтажный домик в предгорьях Альп. Все остальное золото (честно говоря, не знаю, что бы я делал без этого «пособия» — поцелуйте за меня ручку фройляйн Обире!) я частично перевел в ценные бумаги, а частично положил в банк под проценты (теперь, по истечении более чем полувека, я отнюдь не бедный человек).

Через пять месяцев у меня родилась дочка, а в 1942 и 1945 годах — два сына. Последний родился уже в Берне, куда мы переехали в 1944 году. Сейчас у меня семеро внуков и четыре правнука. В Германию мы с женой и детьми вернулись только в сорок восьмом и, следуя Вашему совету, поселились во Франкфурте, где и живем до сих пор. Что до моего более чем почтенного возраста, то я твердо убежден, что тут не обошлось без вмешательства телепортационного поля (долгожителей среди моих родных никогда не было). За прошедшие годы (могу себе представить, каково Вам это читать, — ведь мы расстались, по вашим меркам, лишь вчера!) я не только в совершенстве изучил русский язык и долгое время работал профессиональным переводчиком в одном издательстве, но и перечитал всю доступную научную литературу, касающуюся вопросов времени, пространства и их взаимосвязи.

Так вот, размышляя об этом, я пришел к выводу (и, если я не ошибаюсь, то Вам тоже предстоит испытать это на себе), что нахождение в портале либо поблизости от него оказывает влияние на биологический возраст человека, — моя жена, оказавшаяся в непосредственной близости от открывшегося в 1938 году портала, жива до сих пор и прекрасно себя чувствует (о себе я и не говорю). Возможно, подобное наблюдалось и у других соседей по нашей мюнхенской квартире — этих данных у меня нет, поскольку, выполняя Ваше указание, я не общался ни с кем из прежних знакомых. Как бы то ни было, смело могу заявить, что сейчас я вполне здоров и не ощущаю себя девяностопятилетним стариком!

В то же время за прошедшие годы я довольно сильно изменился внутренне. Знание, полученное в Спящем Городе, оказалось слишком огромным для того, чтобы я мог остаться таким же, каким был раньше. Нет, безусловно, я никогда не нарушал и не нарушаю никаких законов, не выхожу за рамки общепринятых этики и морали, но выполнять чьи бы то ни было приказы я больше не могу. И дело вовсе не в какой-то там гордыне или ощущении собственной уникальности — вовсе нет.

Просто после всего случившегося все проблемы кажутся мне излишне суетными и никчемными… Помните, что я говорил Вам в тот последний вечер перед расставанием? Я по-прежнему ощущаю себя гражданином Земли и надеюсь, что когда-нибудь это поймут и все остальные: нет русских, немцев, евреев, арабов — есть живущие на одной планете Люди. Впрочем, простите, это я уже сильно отвлекся…

Вот, наверное, и все мои новости. Не смею более занимать Вашего внимания. Еще и еще раз передаю привет Алексу и прекрасной Обире, надеюсь, что к моменту нашей встречи в их судьбе уже произойдут некоторые приятные изменения, с чем я их заранее и поздравляю! И в завершение позвольте мне вновь выразить признательность Вам, господин генерал, и еще раз поблагодарить за все, что Вы для меня сделали. Единственной просьбой будет сообщить о том, когда мне можно будет встретиться с Вами в Москве либо когда Вы сможете принять наше с женой приглашение и приехать в Германию. Еще раз спасибо за все.

Искренне Ваш — бывший капитан 21-1 бронетанковой дивизии Африканского экспедиционного корпуса Ольгерт Зельц.

Франкфурт, сентябрь, 15, 2002 г.»

Закончив читать, Юрий Сергеевич бережно сложил исписанные листки и убрал их обратно в конверт. Грустно улыбнувшись, придвинул к себе массивную бронзовую пепельницу и, скрутив письмо аккуратным цилиндриком, установил внутри. Из ящика стола достал флакончик со спецсмесью «Пламя-2»[76] и, сбрызнув бумагу, поднес к ней зажигалку. Прикрыв глаза, мысленно повторил адрес и телефон Зельца — как и любой другой профессиональный разведчик, теперь он никогда бы их не забыл — и щелкнул пьезоэлементом. Взметнулось яркое бездымное пламя, и спустя несколько секунд от плотного конверта и нескольких слоев бумаги остался лишь рулончик серого пепла, который Юрий Сергеевич привычно размял пальцами и ссыпал в пластиковую коробку, заменявшую в его домашнем кабинете мусорную корзину.

Нет, Музыкальный отнюдь не был параноиком — просто он слишком хорошо представлял, какие силы и механизмы придут в движение, когда вышестоящее начальство хотя бы поверхностно ознакомится с его пока еще не написанным рапортом. А Зельц и так уже достаточно испытал на своем веку, чтобы втягивать его в эти шпионские игры… То же самое относилось и к Обире, отвезенной ночью Юрием Сергеевичем на квартиру к одному своему старому и надежному знакомому, о существовании которого до последнего времени никто не знал (теперь знал еще и майор) — собственно, именно поэтому он так долго и добирался домой. Спецназовцы с пониманием отнеслись к предложению генерала «забыть» о том, что Хранительница покинула Спящий Город вместе с ними, и исключить сей факт из своих рапортов — превращать невесту своего командира в объект научного исследования, по их мнению, было подло.

Конечно, все это было должностным преступлением и грубым нарушением внутреннего устава, но… Достаточно искушенный в подобных делах Юрий Сергеевич прекрасно знал, что через месяц-полтора поднятый его рапортом переполох уляжется, Городом займутся серьезные ученые из десятков секретных лабораторий, и о непосредственных участниках событий скорее всего все благополучно позабудут — новая доктрина ГРУ отнюдь не предполагала обязательного физического устранения носителей информации, тем более из своих рядов, вполне довольствуясь подпиской о неразглашении без срока давности[77] …

Тяжело вздохнув (писать рапорты и докладные он за все годы безупречной службы так и не полюбил), генерал положил на стол пачку бумаги, вытащил из настольного прибора любимую перьевую ручку и посидел несколько секунд, собираясь с мыслями и, еще раз вздохнув, начал писать…

Сказать, что следующие несколько недель были наполнены событиями, — значит, не сказать ничего. «Аквариум» содрогнулся буквально до самого основания — в последний раз подобное было, если Юрию Сергеевичу не изменяла память, только во время Карибского кризиса. Десятистраничный рапорт Музыкального, почти не задержавшись в кабинете начальника разведуправления, лег на стол непосредственно Президенту Российской Федерации. А еще через два часа отдел «С» перестал существовать, будучи официально расформированным «с целью реорганизации для дальнейшего сотрудничества с контртеррористическими подразделениями других силовых структур в условиях повышения активности международных террористических формирований на Среднем и Ближнем Востоке и в Кавказском регионе».

На самом деле никакой реорганизации конечно же не было. А вся эта «хитро закрученная» формулировка означала только одно: изложенные Музыкальным сведения оказались настолько важны для интересов страны, что ради сохранения режима секретности решено было упразднить весь отдел, сотрудники которого так или иначе были причастны к этой государственной тайне… Сам Юрий Сергеевич в тот же день был вызван к Президенту Российской Федерации, однако о чем шла речь во время их трехчасовой (!) беседы, доподлинно не известно. Впрочем, вернулся он вполне довольным — глава страны (с которым он был поверхностно знаком еще со времен службы в Германии) развеял все сомнения относительно дальнейшей безопасности его людей («О чем вы, Юрий Сергеевич?! Если все это правда, технологии этого… э… Города слишком… серьезны для одной только нашей страны. Нам в любом случае придется… э… поделиться знаниями… не всеми конечно же и… гм… не со всеми. Тем более ваши люди, как я понимаю, знают не только об этой… командировке и прекрасно умеют хранить тайну».) и даже сразу же подписал наградные листы: впервые в истории всем участникам операции присваивалось звание «Герой России» и… персональная военная пенсия «за особые заслуги перед государством»…

Читателей часто интересует, как складывались в дальнейшем судьбы героев книги. Постараюсь, по возможности кратко, утолить этот интерес…

Юрий Сергеевич вышел наконец на пенсию и занялся, как он сам выразился, «воспитанием внуков и разведением цветочков на балконе».

Майор Московенко женился на ставшей гражданкой России Обире (об этом позаботился Юрий Сергеевич, оформивший ей «по своим каналам» новый, якобы взамен утерянного, паспорт), спустя год у них родился первенец — девочка, названная Никой. Несмотря на статус персонального военного пенсионера, он — единственный из всей группы — продолжал работать в ГРУ в качестве внештатного сотрудника, начитывая молодым курсантам подготовленные совместно с Музыкальным лекции по истории мировых войн и тактике действий диверсионного спецназа в тылу врага.

Старший прапорщик Санжев и оба его бывших командира остались в Москве. И, поскольку материальное положение благодаря Обириным алмазам это позволяло, реализовал свою давнишнюю мечту о джазовой музыке, всерьез занявшись игрой на саксофоне. Говорят, он даже снискал определенную известность в соответствующих музыкальных кругах и несколько раз выступал на ежегодном джаз-фестивале вместе с Ларисой Долиной.

Старший лейтенант Окунев покинул Россию и обосновался в столице не залежной Украины. Вообще-то он собирался уехать в Одессу, где, как он помнил по службе в Одесском военном округе, «самые красивые девочки», однако, как оказалось, в Киеве они «тоже ничего». Одним словом, до Черного моря Окунь не доплыл, сменив одесские акации на киевские каштаны, а пенный морской прибой — на седые днепровские волны… Сейчас у него небольшой собственный бизнес, связанный с оптовыми поставками медицинских препаратов, и жена по имени, естественно, Оксана.

Бывший снайпер-дальнобойщик Мелов также уехал на Украину, в город Харьков, где и живет в настоящее время. Не имея, по его словам, «склонности к бизнесу и семейной жизни», он до сих пор не женат и работает где-то в системе железной дороги не то старшим проводником, не то главным инженером одной из служб.

О судьбе остальных оставшихся в живых спецназовцев — второго снайпера отряда Егорова, подрывника Легкопалова и бойца штурмовой группы Башки (его настоящую фамилию — Кранников — генерал узнал только после возвращения) — автору ничего не известно. По некоторым сведениям, все они остались в России и нашли свое место в нашем непростом мире, избежав при этом, как говорится, «и нищенской сумы, и кандальной тюрьмы»…

— За павших товарищей… — эхом повторил вслед за генералом Зельц, поднимаясь со стула.

Мгновение всем казалось, что сейчас он привычно одернет китель, но… на бывшем капитане был однотонный свитер, а вовсе не пустынная униформа Африканского экспедиционного корпуса… Выпили молча, не чокаясь. Первая неловкость, вызванная разницей в возрасте (Московенко поначалу никак"не мог привыкнуть, что за неполные два месяца его ровесник вдруг превратился в убеленного сединами старика, более умудренного жизнью, чем даже сам Юрий Сергеевич), постепенно исчезла, растворилась в содержимом привезенной Зельцем литровой бутылки «смирновки» («Помните, господин генерал, вы говорили, что с меня бутылка?»). Сидели вчетвером в квартире Музыкального (его жена очень кстати уехала с внуками «готовить к зиме» загородную дачу), вспоминали тех, кто был с ними в Городе и на станции, делились впечатлениями и спорили о сущности Времени — Зельц, как оказалось, не только досконально изучил русский и сейчас поражал друзей сложными литературными оборотами, но и всерьез поднаторел в научных вопросах, споря с Обирой почти на равных. Ознакомление со всемирно известными достопримечательностями российской столицы было решено отложить на потом, посвятив день дружескому застолью. Которое, надо сказать, удалось на славу, получившись типично «нашенским», в стиле эдак семидесятых годов, со всеми соответствующими моменту атрибутами — холодной, прямо из морозилки, водочкой, нависшим под высоким потолком сигаретным дымом (курить Зельц так и не бросил) и конечно же принесенной майором гитарой, коей он владел, как оказалось, ничуть не хуже, чем автоматом.

После исполнения нескольких песен из «обязательного» застольного репертуара — сверх меры обрусевший за прошедшие годы Зельц в очередной раз поразил товарищей знанием и этой стороны русской культуры — раскрасневшийся от выпитого майор неожиданно признался, что начал писать стихи. Чем несказанно удивил не только бывшего капитана, но и своего, тоже бывшего, начальника:

— Ну, Сашок, ты даешь! — Юрий Сергеевич поискал глазами зажигалку (пока Катя не видит — можно и подымить. А то опять начнется: «Сердце, ишемия, тебе доктор что говорил?») и, прикурив, укоризненно покачал головой. — Нехорошо зарывать талант в землю, тем более от друзей.

— Да нет… — Московенко смущенно потупился. — Это я только сейчас начал, после нашего возвращения. Никогда не писал, а тут… Особенно ночью…

— Ну так давай, майор. — Генерал хитро прищурился, став похожим то ли на артиста Табакова, то ли на располневшего на чекистских харчах Дзержинского. — Просим…

Московенко покраснел еще сильнее и беспомощно взглянул на Обиру, глаза которой светились уже более не скрываемой и не сдерживаемой нежностью.

— Давай, Сашенька, не стесняйся. У тебя действительно неплохо получается. Ну пожалуйста…

— Хорошо, — обреченно выдохнул тот. — Я хочу начать вот с этого… Это самое первое, я его написал в тот день, когда мы вернулись в Москву… Оно, конечно, примитивное и рифма слабовата, но… Слушайте, короче… — Он окончательно засмущался и, опустив голову, тихонько продекламировал:

И, разорвав оковы сна,

Вуалью облачной укрылась,

Ночная странница Луна

У края неба притулилась,

И смотрит, смотрит в душу мне,

Былые бередит печали,

Косые тени на стене

Вновь сон мой до утра отняли.

Ответь, Луна, мне, не таи

— Любой ответ гуманней пули

— В какой неведомой дали

Мои друзья навек уснули?

Я к ним все ближе с каждым днем,

Все меньше срок до нашей встречи,

И боль отточенным штыком

Пронзает сердце каждый вечер.

Ведь знаю: это был не сон,

И до сих пор их вижу лица…

Ответь, скрывать какой резон?

Скажи, мне все равно не спится…

Полуостров Индостан, территория нынешней Индии.

Примерно 250 тысяч лет до нашей эры

И все-таки судьба явно благоволила к непутевому фельдфебелю. В конце концов, расфокусированный портал мог открыться где угодно — в стратосфере, в толще подземного базальтового массива, на дне Марианской впадины или, например, в жерле действующего вулкана — ан нет: он распахнул свои призрачные двери всего лишь в метре над поверхностью Земли посреди девственного экваториального леса периода позднего плейстоцена.

Мудель, как обычно, головой вперед вылетел из телепортационного канала и, протаранив близлежащий куст, потерял сознание. Когда он очнулся, портал уже давно угас и ничто вокруг не напоминало о происшедшем. Поднявшись на ноги, бравый фельдфебель удивленно огляделся. Он стоял на небольшой поляне, окруженной стеной первозданных джунглей, высокая густая трава доходила ему до, пояса, вся же остальная растительность, включая и развесистые папоротники с неестественно зелеными листьями, намного превосходила его собственный рост. Над головой приветливо голубело обычное земное небо — одним словом, лес как лес, нечего бояться. Никаких сомнений по поводу своих дальнейших действий Мудель не испытывал — задача представлялась ему несложной: надо было просто выйти из леса (а в том, что из любого леса выбраться не сложнее, чем из городского парка, выросший в городе фельдфебель нисколько не сомневался), разыскать ближайшую воинскую часть победоносного вермахта (или, в крайнем случае, люфтваффе) и доложить начальству о своем прибытии… С этими мыслями Йозеф Мудель и углубился в лес…

На следующий день голодного и уставшего фельдфебеля подобрало кочующее по территории нынешнего штата Махараштра первобытное племя… Царящий в нем патриархат, не ограничивающий количество жен и любовниц, пришелся Муделю весьма по душе — никогда не пользовавшийся у женщин особым успехом, фельдфебель с большим удовольствием бросился наверстывать упущенное. Тем более что его статус в местной иерархии напрямую зависел как от числа выбранных женщин, так и от количества рожденных ими детей…

Таким образом, германский фюрер Адольф Гитлер, уверенный, что истинные корни арийской расы следует искать именно в Индии, был совершенно прав…

P. S. При написании этой книги не была раскрыта ни одна военная или государственная тайна. Все технические характеристики описанного оружия и систем вооружений взяты исключительно из открытых источников либо выдуманы автором. Сюжетная линия книги от начала до конца является плодом фантазии автора, любые совпадения имен и событий с реальными людьми и историческими событиями абсолютно случайны и автор за них никакой ответственности не несет…

Одесса, 2002 г.

Примечания