– Что красота? Сегодня есть, завтра нет. И человек ко всему привыкает. Ты, милая, на другое рассчитывай. Красота до венца, а ум до конца!
      А то решительно остановила повествование:
      – Постой, мать моя! Никак не разберусь, что вы делите. Начинай сызнова, да все как на духу. За что сердится на тебя Андрюша, есть повод, есть ли причина?
      Не хотелось Вере поминать прошлое, но она поняла в этот момент, что рассказать надобно все. И начала с того момента, как бежала с Лушей в Коноплев. О театре, о поклонниках, о дуэли Стельковского и Шишкова, о Сашке – все рассказала Вера этой строгой взбалмошной женщине. И о том, как некстати появился Андрей в театре…
      – Это все? Ничего не скрыла? – пытливо смотрела Вольская.
      – Нет, – спокойно ответила девушка.
      – Да, теперь разумею, что именно Андрюше трудно пережить. Больно он щепетилен в вопросах чести. Не верит он тебе более.
      – Что же делать? – в отчаянии вопросила княжна.
      – Ждать. И вот еще. То, что ты мне все рассказала, хорошо. Ему не вздумай каяться. Есть вещи, через которые он не сможет переступить. Гордый весьма, есть такой грех за ним. Лучше ему и не знать твое прошлое. Надеюсь, это теперь прошлое?
      – О да, да! – пылко ответила Вера. – Но я не уверена, что Андрей откажется от своих… привычек ради меня.
      – О чем бишь ты? – нахмурила брови Варвара Петровна.
      – Я о Луше, об Алене… – Ей пришлось дополнить рассказ описанием наглой прислуги и поделиться своими подозрениями.
      – Тьфу ты пропасть! – выругалась Вольская. – Стоило огород городить! Ты же не дура, должна понимать, что девки тебе не соперницы.
      – Но… – пыталась возразить княжна.
      – Мой мальчик умеет быть верным, это я знаю твердо. Остальное будет зависеть от тебя. Признайся, ты уже побывала в его постели?
      – Нет-нет! – густо покраснела Вера и выдала свой последний секрет, рассказав о прощальной ночи в Варварине.
      – Вот теперь вижу, что все, – удовлетворилась Варвара Петровна. – Что ж, не изводись понапрасну. Нет на тебе таких грехов, за что вечно страдать положено. И про монастырь забудь. Не про тебя он. Пусть мачеха твоя фордыбачит, девице не к лицу. Подождем немного, авось само все разрешится.
      Уже с порога Вольская вдруг попросила:
      – Скажи по совести, он все еще на меня сердит? Или отошел?
      Вере не пришлось кривить душой.
      – Вовсе нет! Он много говорил о вас с любовью!
      Варвара Петровна кивнула и ушла, так и не повидав Браницких.
      На следующий день уехала княгиня. Она позволила потрясенному князю проводить ее до границы.
      – Я скоро вернусь, поедем в Петербург, – растерянно попрощался с Верой отец.
      Княгиня ласково потрепала ее по щечке и была такова.
      И вот теперь Вера бродила по притихшему дому и не знала, чем себя занять. Пользуясь случаем, Дуня приступила к хозяйке с велеречивыми намеками:
      – Вот кабы вы замуж-то за Андрея Аркадьевича вышли, породнились бы с Вольскими. Их крепостные люди стали бы все равно что ваши. Как вы думаете, барышня, Варвара Петровна разрешили бы Степану на мне жениться?
      – Не знаю, Дуня, – отмахнулась княжна, занятая своими мыслями.
      Горничная помолчала, делая вид, что поглощена уборкой, но скоро вновь завела свое:
      – Вот кабы вы молвили за нас словечко Варваре Петровне…
      – А что Степан, он готов на тебе жениться?
      – А то как же! – оживилась Дуня и залилась краской. – Сказывал, давно меня приметил, только не решался заговорить.
      Важная, говорит, такая. И одеваюсь важно, будто барышня. Куда, говорит, со свиным рылом в калашный ряд.
      – Ну а ты? – заинтересовалась вдруг княжна. – Ты сама пришла к нему и что? Расскажи, как все было.
      Дуня потупилась:
      – Да нешто об этом рассказывают?
      – Вот и изволь после тебе помогать! Дуня! – попросила Вера.
      Горничная вздохнула и с лукавой улыбкой начала:
      – Ну, так я пошла в конюшню сказать, что велено лошадей готовить. А он уж, сердешный, спит. Я тихонечко под бочок подлегла, добро Ваньки рядом не было, он на сеновале спал. Так оно само и сладилось. – И Дуня снова заалела как маков цвет.
      – Да разве может приличная девушка сама себя предлагать? – взялась вдруг проповедовать Вера. – Мужчина должен добиваться ее снисхождения, как рыцарь служить прекрасной даме, на коленях просить ее руки…
      Дуня возразила:
      – Да что вы, барышня, право. Степан не лыцарь никакой, чтоб на коленях! – Она прыснула, представив себе эту картину.
      Вера тоже засмеялась, понимая всю нелепость сказанного. Однако после, когда укладывалась спать, подумала с грустью: «А ведь Андрей исполнил все, как мне хотелось! Кто виноват, что я сама упустила возможность быть с ним? Есть еще обязательства, понятие о чести…» Она уже плакала в подушку, шепча:
      – Вздор! Все вздор! Если любишь, все остальное вздор!
      Засыпала она в слезах, чувствуя себя несчастной из несчастных. За окном моросил дождь. Дом казался пустым и холодным. «Жизнь не удалась, все потеряно» – были ее последние трезвые мысли. Под шум дождя Вере снилось, что она плывет против течения в варваринской речке, а силы ее на исходе. Вера напрягается, бьет руками по воде, но все бесполезно: вот-вот она пойдет ко дну.
      – Тихо, тихо, ангел мой, – слышит она возле уха, – мне же больно: по лицу с размахом. Тшш… Все хорошо, я здесь.
      Вера билась и стонала, силясь вынырнуть из мутной бурной реки. Чьи-то ласковые заботливые руки подхватили ее, и вот она уже парит в облаках, которые нежно касаются ее щек, скользят упоительным шелком по шее, груди…
      Тут ее сердце встрепенулось и забилось, как птица в силках. Это не сон! Не открывая глаз, она чувствовала, как чьи-то нежные влажные губы, едва касаясь, ласкают ее кожу, а тело, освобожденное от сорочки, отзывается, звенит легкой дрожью. Чьи-то мягкие прохладные кудри приятно щекочут грудь.
      – Боже милосердный, – прошептал коварный соблазнитель, и Вера с блаженством узнала голос Андрея Вольского.
      «Так и должно быть, все правильно», – отозвалось глубоко внутри ее замутненного сознания.
      – Ангел мой, – страстно шептал охрипшим голосом Вольский.
      Он не спешил, желая отодвинуть последнее чувственное исступление и дать Вере возможность разделить это мгновение. Он был ласков и осторожен, бережно прикасался к затаенным уголкам ее тела. Вера обезумела. Она хватала ртом воздух, будто искала дыхания его целительных уст. Искала и находила, невольно отмечая мягкость и сладость этих искусных губ. Они целовались вечность, но не пресыщались, чувствуя все большую жажду. Все самые обольстительные грезы и мечтания Веры воплотились наконец. Она ничего не боялась, хотя некоторые открытия вполне могли испугать ее прежнюю. Разумность, мудрость, естественность совершающегося дали юной любовнице бесстрашие.
      – Что ты со мной делаешь? – стонал Вольский. – Не спеши, любовь моя, у нас все впереди…
      Тогда Вера принималась исследовать тело любимого, нежно лаская, любуясь его мужским совершенством и силой. Все в нем, казалось, было создано только для Веры.
      – Сжалься, – шептал в безумии Андрей, – я погибаю…
      И ей тоже казалось, что сердце не выдержит, разорвется от переполняющих его чувств, но страстная волна накрыла ее с головой и унесла наконец к невыносимому блаженству, в котором терялась боль первого соития.
      Вера с испугом смотрела на бездвижное тело возлюбленного. «Что, если он и впрямь умер?» Она трепетно склонилась к груди Андрея и услышала сильные толчки живого и страстного сердца. Наведавшись за ширму, где стоял кувшин с водой, девушка вернулась к нагому, обессиленному Андрею и прикрыла его простыней.
      – Святые угодники! – пробормотал Вольский, не открывая глаз. – Неужто такое бывает со смертными? Или я уже там, в блаженной стране?
      Вера стыдливо улыбнулась.
      – Верно, совестно быть такой счастливой? – спросила она себя вслух.
      – Совестно быть несчастным, – лениво проговорил Вольский. – Уж я это знаю не понаслышке.
      – Мне страшно! – Вера опять приникла к груди Вольского, на которой блестел нательный крестик.
      – Чего же, ангел мой?
      – Что все это сон. Я скоро проснусь, и ты исчезнешь…
      – Обычно исчезаешь ты, ускользаешь незаметно, оставляя меня умирать от одиночества.
      – Прости, теперь никогда, никогда…
      Вольский наконец открыл глаза, и столько в них было нежности, страсти и любви, что у Веры захватило дух и к горлу подступили слезы.
      – Веришь ли, мой ангел, приехал отвоевывать у матушки Варварино, чтобы жениться на тебе наконец, а тут такие дела творятся. Видит Бог, не ожидал… Матушка мне все рассказала.
      Вольский ласково потрепал затылок Веры. Она вновь приникла к нему, словно страшилась, что их разлучат.
      – Дай, думаю, запру тебя в Варварине, чтобы опять от меня не сбежала.
      – А как же Алена? – вскинулась вдруг княжна.
      – Ну, в Алене теперь нужды не будет, – небрежно заметил ее будущий супруг.
      – Да, разумеется… – растерянно пролепетала Вера.
      Вольский вопросительно глянул на нее и громко расхохотался:
      – Ты что думаешь, Вера? Полно, это фантазии. Послушай. Когда я поселился в Варварине, то был все равно что больной. От меня прятали ружья, веревки. Вот Алена и ходила за мной, как за недужным младенцем. Это у нее в привычку вошло, больно всех перепугал я тогда. До деревни дошли кое-какие слухи. Они полагали, что это матушка довела меня до душевного расстройства.
      Вере сделалось весело, так весело, что хотелось прыгать, смеяться, дурачиться. Андрей ласково смотрел на раскрасневшуюся невесту.
      – Я не чаял, – вдруг тихо сказал он, – что смогу опять любить… Благодарю тебя, Господи.
      Вера в умилении припала к его губам, и снова повторилось сладкое безумие. Уснули они на рассвете и не видели, как выглянуло терпкое августовское солнце и высушило влагу. На Тверской бульвар вышли няньки с детьми, дамы с собачками и без собачек усаживались на скамейках, угощались мороженым и конфетами, и все прибывали новые гуляющие.
      Дуня несколько раз подходила к дверям Вериной спальни и прислушивалась с загадочным видом. Все было тихо. Наконец Вера проснулась. Еще не открыв глаза, она вспомнила все, и сердце вновь забилось, и румянец выступил на сонном личике. С неизъяснимым блаженством юная княжна полюбовалась на крепко спящего Андрея. «Пусть спит. Он, верно, умаялся в дороге».
      Накинув воздушный пеньюар, Вера подошла к окну и раздвинула портьеры. Все тело ее звенело и пело, даже сладкая боль в нем была приятна и напоминала о счастливейшей из ночей. В дверь тихо поскреблись. Вера оглянулась на кровать, где в безмятежном, здоровом сне раскинулся ее будущий супруг, и выглянула в коридор. Возле двери топталась Дуня. Она лукаво оглядела госпожу, отчего та невольно заалелась.
      – Что тебе, Дуня?
      – Там спрашивают вас. Мужик какой-то.
      – Что за мужик? Зачем?
      – Купцом сказывается.
      «Этого недоставало!» – испугалась Вера и невольно оглянулась на дверь.
      – Что ему надобно?
      – Просит вас позвать, сказывает, дело к вам.
      – Проведи его в гостиную, я скоро буду.
      Она тихо прокралась в комнату, где спал ее возлюбленный, невольно восхитилась его красотой и вновь ощутила невероятный прилив счастья. Однако чтобы счастье сие не омрачилось, следовало поскорее спровадить этого нахального гостя. Путаясь в юбках и шнурках, юная княжна наспех оделась и полетела в гостиную.
      В ноги ей чуть не с порога бухнулся светло-русый бородач в русском платье. Дуня с любопытством глазела в щель двери, но Вера порскнула, и ее вмиг смело оттуда.
      – Матушка, Вера Федоровна! Не побрезгуйте, примите к празднику.
      – Егор Власьевич, немедленно встаньте! – приказала Вера.
      Она никак не могла понять, что Прошкин сует ей в руки.
      Он поднялся наконец, а Вера невольно открыла шкатулку и ахнула: перед ней сияла огнями чудесная бриллиантовая диадема. Та самая, что пропала с Бурковским.
      – Нет! Немедленно уберите это! – вскрикнула испуганная княжна и отпихнула от себя шкатулку. – Егор Власьевич, я вам благодарна, только не надо, ради Христа, никаких подарков! Заберите и уходите, умоляю вас! Мой жених здесь, а ну как увидит вас.
      Прошкин поскреб затылок:
      – А, понимаем, понимаем. Так вы замуж выходите? Ну и диадемку-то наденьте на свадьбу.
      – Нет, – твердо ответила Вера. – И вам надобно жениться, Егор Власьевич. Вы человек богатый, молодой, красивый, отчего вы не женитесь?
      Купец глубоко вздохнул:
      – Вестимо, отчего… Да теперь уж… – Он безнадежно махнул рукой. – А то и женюсь! Ой, женюсь!
      Он отчаянно тряхнул картузом, зажатым в руке.
      – Вера, кто сей антик? – услышала вдруг юная княжна и испугалась так, что побледнела.
      Испугалась, что ее счастье в одночасье рухнет. Она застыла, не зная, что ответить Андрею. Вольский, облаченный в какой-то ваточный халат, вошел в гостиную и, свободно устроившись в креслах, стал бесцеремонно разглядывать Проплата. Нашелся сам Егор Власьевич. Он низко поклонился и промолвил:
      – Прошкины мы. Второй гильдии купцы. Поклон привез от матушки Веры Федоровны. Из Слепнева, от Свечиной Марьи Степановны. Очень они радуются за барышню. – Повернувшись к Вере, он еще раз низко поклонился: – Бывайте, барышня. Просьбу выполнил, пора и по делам. Прощевайте, счастья вам.
      Пряча за спиной шкатулку и продолжая кланяться, Прошкин выдвинулся в переднюю, а потом и на улицу. Вера перевела дух. Только теперь она поняла, как ей было страшно. Вольский протянул руку и привлек к себе на колени едва живую невесту. Он нежно поцеловал ее в висок и прошептал:
      – Вели сказать, что мы не принимаем.
      Однако тотчас дверь отворилась, и Дуня испуганно прокричала:
      – Варвара Петровна прибыли-с! Со Степаном бранятся, сейчас сюда войдут!
      Вера и Андрей переглянулись и весело расхохотались.
      – Однако пора в Варварино, ты не находишь, мой ангел?
      – На другой же день после венчания, любимый.
      Взору строгой дамы предстала восхитительная картина счастья двух любящих людей, слившихся в страстном поцелуе. Варвара Петровна удовлетворенно вздохнула и тихо вышла. «Все хорошо, что хорошо кончается», – подумала она и благодарно перекрестилась.