Серый оставил сопровождающих позади, миновав длинный склон, ведущий к отмели, и прыгнул в реку. Бешеный застыл на месте, слегка опустив рога и поводя ушами. Серый резко остановился в фонтане брызг. Каким-то чудом Халенан остался сухим, вода не коснулась даже высоких золотых каблуков. Он не отрывал взгляда от лица Мирейна, пристрастно изучая его, словно стараясь выведать все его тайны. По-видимому, Мирейн не выдал ни одной. Халенан отрывисто сказал: - Давно не виделись. Брат. - Он произнес это слово как вызов, заставляя Мирейна вспомнить. - Долгие годы, брат мой, - ответил Мирейн. Лицо Халенана внезапно посветлело, и Элиан поняла, что Мирейн улыбается. Воздух между ними потеплел и как будто стал мягче; в ответ Халенан тоже изобразил улыбку. - Угодно ли тебе будет войти в Порос со мной? Мирейн не шелохнулся. - А если я войду туда не как друг? - Значит, ты мой враг? - спросил Халенан, снова обретая великое спокойствие. - Это зависит от твоих собственных намерений. Наступила пауза. Наконец Халенан повернул своего жеребца назад и обернулся, приглашая Мирейна следовать за собой. - Давай обсудим это на суше, под защитой моего честного слова. Мирейн слегка наклонил голову и поднял руку, обращаясь к своей свите. Бешеный двинулся вперед. Все остальные последовали за ним. Северяне и южане стояли друг перед другом на берегах реки, настороженные, избегающие смешиваться. Элиан, державшаяся сзади, различала знакомые лица знатных господ, обращенные к двум всадникам в центре их группы. Ни один из вождей не спешился; они не коснулись друг друга и даже не сделали такой попытки, несмотря на то что отношения между ними потеплели. Возможно, только их жеребцы мешали им сделать это. И снова Халенан нарушил длительное молчание. - Я вижу, ты завоевал Эброс. - Вчера, - сказал Мирейн без злорадства или смирения. - Некоторые могут сказать, что недолго тебе осталось называться королем. Пора объявить себя императором. - Не сейчас. - Возможно. Ты сделал Сто Царств на два меньше. Должно быть, завоевание было очень долгим. - О, чрезвычайно коротким, - сказал Мирейн. - У меня насчитывается два десятка стягов. Если ты хочешь битвы, я одним ударом могу овладеть севером Ста Царств. Халенан внезапно рассмеялся. - Ах, родственник! Твое высокомерие великолепно как никогда. - Это не высокомерие. Это уверенность. Улыбка Халенана стала еще шире и откровеннее. - Что ж, проверь свой дар предвидения, король Янона. Мы разгадали твое намерение завоевать север. Мы увидели доказательство этого в покорении тобой Ашана и Эброса. Вот наш ответ: Великий Союз. Все Сто Царств объединились перед тобой под командованием Хан-Гилена. Вон там находится его головной отряд, десятая часть всей армии. Разве это не превосходные силы? - В моих войнах я искрошил и более многочисленные армии. Но я согласен, выглядят они прекрасно. Ты привел их сюда, чтобы бросить мне вызов? - Бросить вызов тебе? - Халенан оглянулся на своих людей, сияя такой радостью, гордостью и явным мальчишеским озорством, которые Элиан сумела наконец понять. Он спрыгнул с седла и встал на колени прямо на дороге, сверкая глазами. - Нет, мой господин Ан-Ш'Эндор. Я привел их сюда, чтобы положить к твоим ногам. В течение долгой минуты Мирейн сидел без движения, уставившись на Халенана. Всю свою жизнь он ждал этого. И теперь, когда это произошло, он казался ошеломленным, потрясенным до глубины души. Из рук этого огненногривого принца он получал империю, править которой был рожден. Мирейн медленно перекинул ногу через седло и соскользнул на землю. - Брат мой, - сказал он, - Халенан, знаешь ли ты, что ты сделал? - Такова воля божья, - поспешно ответил Халенан. - И если уж на то пошло, то и моего отца. Это оказалось легче, чем мы ожидали. Царства готовы подчиниться тебе. Мирейн попытался что-то сказать, но не нашел слов. Он поднял Халенана с колен и крепко его обнял, вкладывая в это всю свою любовь, удивление, радость и даже свое благоговение перед этими князьями, которые в чистоте своей гордости выбрали королем того, кому хотели бы покориться. Благоговение Халенана было глубже, но оно смешивалось с радостью. - На этот раз, - сказал он, смеясь, - я сдался тебе без слов. И кто бы мог подумать, что именно я сделаю это? Мирейн улыбался все шире и шире, а потом засмеялся. - Кто поверит, что ты вообще все это сделал? Хал, Хал, ты просто сумасшедший, ты изменил весь мир, не нанеся ни одного удара и не пролив ни капли крови.
      Элиан видела Мирейна в пылу битвы, воодушевляющим свои войска, возбужденным победой. Но теперь, когда он ехал сквозь ряды этой армии, которая пришла, чтобы последовать за ним, он был не просто возбужден. Его коснулось высокое и сияющее величие бога. Элиан радовалась его радости, но разделить ее не могла. Неузнаваемая в плаще и шлеме, надежно спрятанная между Кутханом и его молчаливым и непроницаемым братом, она скрывала себя от чужих глаз и от чужих умов. Но она чувствовала, что Халенан ищет ее, снова и снова проезжая по рядам. Его палатка стояло в середине открытого круга, образованного стражниками. Там находились сиденья, слуги с вином и мороженым и грумы, чтобы принять сенелей королевской свиты. Халенан жестом пригласил Мирейна войти, но его глаза и магическая сила продолжили поиски. Ее выдал Вадин. Когда две группы смешались и стали спешиваться, началась суматоха, и Илхари столкнулась с его кобылой. Серая кобыла прижала уши. Илхари рванулась и взбрыкнула, угрожая зубами и копытами. Во внезапно наступившей в этот момент тишине смех Вадина прозвучал особенно громко. - Как, Огонек! Угрожать своей собственной матери? Илхари была о себе лучшего мнения. Элиан замерла и неподвижно сидела на ее спине. Услышав эти слова, Халенан обернулся, и тут его глаза встретились со взглядом сестры. Она спрыгнула с седла. И в ту же секунду ее брат оказался рядом. - Элиан, - только и сказал он. Все уставились на нее. Пролетел шепоток. Кто-то рассмеялся. <Будь они прокляты!> - подумала она. А потом решила: <Да плевать На все это!> Потому что Халенан уже обнимал ее, тормошил, орал что-то в лицо, и она поняла, как сильно брат боялся за нее. Он проклинал себя даже сильнее, чем когда-либо она, потому что он не просто позволил ей сбежать, но еще и помог сделать это. По щекам Элиан катились слезы. Она смахнула их. Брат обнимал ее прямо в плаще и шлеме. - Сестра, - хрипло произнес он, - сестренка. Я такой ад пережил в ХанГилене. - Они, наверное, страшно разгневались? - жалобным голосом сказала она и нахмурилась, чтобы скрыть это впечатление. - Они не разгневались, - сказал он. - Во всяком случае, ненадолго. Но отцу пришлось давать некоторые весьма затруднительные объяснения. Элиан сглотнула. - Я... Я думала... - Ты вообще ни о чем не думала, крошка. Но, кажется, ты преуспеваешь. Это было спасением, и она ухватилась за него. - Да. Я оруженосец Мирейна. У меня новый меч из стали. Это просто чудо. Взгляни на мою кобылу Илхари. Бешеный - ее отец. Мы сражались вместе в первой битве. Придворные вручили мне трофей. Ты увидишь его... когда... Она осеклась. Брат глядел не на нее, а на кого-то за ее спиной, и на лице у него было непонятное ей выражение - смесь приветствия, уважения, понимания с явным и необъяснимым оттенком сочувствия. Элиан обернулась, продолжая оставаться в объятиях брата. Позади нее стоял человек, ростом не выше ее, одетый в золотой шелк, и смотрел на нее спокойными золотистыми глазами. Не держи ее Халенан, она бы пошатнулась. Из всех людей, которых Элиан ожидала увидеть здесь, этот был последним. - Но, - глуповато сказала она, - вы, кажется, собирались вернуться в Асаниан. - Но, - ответил он ей,-я предпочел приехать сюда: - Из-за меня? - Элиан покраснела, высвобождаясь из объятий брата. Конечно же, нет. Просто вы хотели видеть Солнцерожденного. И узнать, чем в конечном счете обернется для вас союз с моим отцом. Вы не слишком мудро поступили, мой господин. Его высочество принц Асаниана, безусловно, очень важный заложник. - Неужели лишь одна вы можете рискнуть своей судьбой, славой и состоянием и отдать все это на волю северного ветра? Он был еще красивее, чем ей казалось прежде, еще остроумнее и учтивее. Элиан сняла шлем и встряхнула подстриженными блестящими волосами, подставляя солнцу поцарапанную щеку. Илариос вздрогнул при виде поврежденной нежной кожи и тем не менее улыбнулся, найдя, что в ней все еще остается великая красота: не красота собаки, по--саженной на цепь в зале, а красота волчицы, живущей на свободе в диком лесу. -- Мой господин, - сказала ему Элиан, - вашему отцу ваш выбор понравился бы не больше, чем мой выбор - моему отцу. Он пожал плечами. - Все мы платим, госпожа. Но игра того стоит. Ее глаза нашли Мирейна. Он стоял рядом с палаткой, окруженный высокими воинами, и все-таки возвышался над ними. Одним из них был Халенан. Элиан даже не заметила, как он отошел. - Вот, - сказал Зиад-Илариос, - это император. Я был воспитан для того, чтобы править, а не служить, но этот человек... о, это действительно великое искушение. - Вы, конечно, подшучиваете над ним. - Нет, только не сейчас. Не в его присутствии. - Он не бог, - резко сказала Элиан. - Да, всего лишь сын бога. Она повернулась к нему. - Вы знаете, что должно случиться. Мир не потерпит двух императоров. А Мирейн ни одному смертному не уступит то, что получил. - Тогда слава богу, что я - не мой отец. Какой-то демон побудил ее схватить принца за руку. Она была сильной и теплой и тем не менее дрожала. Ладонь Элиан была немного увереннее, но голос ее прерывался и звучал несколько выше обычного. - Идите. Идите и поговорите с ним. Они были очень разные, темный человек и золотой. Оба - высокородные господа, рожденные править, они стояли лицом к лицу и мерили друг друга проницательными взглядами. Здесь могла быть либо великая любовь, либо великая и прочная ненависть. В течение долгих минут равновесие не нарушалось. Воцарилась тишина. Даже сенели присмирели. Илхари смотрела на этих людей и вспоминала о жеребцах, которые стоят, опустив рога, замерев и словно выбирая, то ли терпеть присутствие друг друга, то ли ринуться в смертельный бой. В один и тот же момент они оба протянули руки для рукопожатия, которое было похоже на поединок. Мирейн оказался выше, но Илариос - крепче сложением, и они хорошо дополняли друг друга. Все кончилось так же быстро, как и началось, в единый момент. Илариос в улыбке обнажил сжатые зубы, Мирейн держался если не теплее, то свободнее. - Приятно встретиться, ваше высочество. Мой оруженосец рассказывал мне о вас. - А о вас, ваше величество, - сказал Илариос, - многое мне поведала моя госпожа из Хан-Гилена. Именно она разожгла во мне желание взглянуть на вас, чтобы самому понять, какого рода создание вы собой представляете. - И что же я собой представляю? - спросил Мирейн с блеском в глазах. - Вы - варвар, - ответил Илариос. - И король. Но ни сейчас, ни когдалибо в будущем вы не станете императором Асаниана. Элиан громко втянула воздух. Даже некоторые из людей Халенана потянулись к мечам; приближенные Мирейна держались вместе, в напряжении сузив глаза. Мирейн рассмеялся и, словно шутка принца доставила ему удовольствие, приобнял Илариоса. А это, согласно законам и обычаям Золотой Империи, было государственным преступлением: выскочка-чужеземец осмелился коснуться священной персоны высокого принца. Илариос застыл от оскорбления. Мирейн жестко улыбнулся ему без всякого раскаяния. <Да, - говорили его глаза, - ты высокий принц, а я Солнцерожденный. Если хочешь, можешь меня ненавидеть, но не смей презирать меня>. Наследник Асаниана распрямил спину с гордостью тысячи поколений императоров. И рассмеялся. Невольно не сдержавшись, он поддался очевидной абсурдности их соперничества. Все еще смеясь, он протянул руки и сам обнял Мирейна, заглянув в его черные глаза. - И все же, Солнцерожденный, - сказал он, отдавая дань гордости Мирейна, - что бы там ни было, мы встретились достойно.
      
      12
      
      
      Прежде чем Мирейн повернул на юг, он дал своим воинам отдохнуть там, где они одержали свою последнюю победу, - в том месте, где смыкаются границы Ашана, Эброса и Пороса, в часе пути от форта. Это был большой, роскошный праздник, настоящее чудо для всех окрестных мест. Люди проделывали путь в три дня, чтобы только взглянуть на палаточный городок возле стен города Исеброс и на великого короля. И то и другое заслуживало внимания. Смешанные армии северян и южан нарядились в свои праздничные одежды для участия в пире. И у Мирейна хватило любви, величия и чутья, чтобы распорядиться доставить все необходимое, будь то килты и яркие украшения северян, штаны, сапоги и расшитые кафтаны южан или даже свое простое белое одеяние жреца с золотым поясом и золотое крученое ожерелье. Но вообще-то, по мнению Элиан, он мог прогуливаться по лагерю и в своем старом боевом килте - все равно он приковывал к себе все взгляды. Его лицо, глаза и королевская осанка излучали свет. Теперь армия знала, кто Элиан на самом деле. Между королевским оруженосцем и людьми короля успели зародиться легкие дружеские отношения, особенно с рыцарями из королевской свиты. И теперь все переменилось. Никто не обвинял ее, никто открыто не избегал, но легкость в общении обернулась осторожной вежливостью. Даже Мирейн, даже он стал ей чужим. Нет, сказала она себе, когда успокоилась. Дело только в том, что в один миг он превратился в повелителя великой империи. Ведь быть королем значило не только иметь привилегии одеваться в шелк и носить драгоценности на парадных церемониях. Это значило также выполнять тяжелую нудную работу, тратить долгие часы на советников и писарей, проводить бесконечные и бесчисленные аудиенции. Казалось, Мирейн преуспел в этом, но он почти не имел свободного времени, и его совершенно не хватало на оруженосца. Правда, теперь у него было полно слуг, которые купали и одевали его, выполняли его желания. А Элиан по-прежнему спала у него в ногах и прислуживала ему за столом, и только. Халенан ничем не мог бы ей помочь. С первой встречи у форта король и принц не разлучались, словно и до этого они всегда были вместе. Странные это были братья: Халенан, высокий, изящный, с темной золотистой кожей и огненными волосами, и Мирейн, по-янонски темнокожий, по-асаниански невысокий. Но был еще и третий, всегда был этот третий. Халенан сталкивался с Вадином чаще, чем Илариос с Мирейном, но вспышки эти были менее яростными и более короткими. Вадин насмехался над штанами Халенана, но одобрял его бороду. Халенан поднимал брови при виде варварского килта, косичек или избытка украшений и восхищался его длинноногой серой кобылой. Далекие от презрения, они постепенно приобрели взаимное уважение, которое переросло в крепкую дружбу. Теперь они не расставались, представляя собой правую и левую руки короля, и если Вадин занимался организацией армии и празднества, то Халенан разбирал горы бумаг. Он хранил королевскую печать и носил ее на золотой цепи на шее. Это было ощутимым бременем, и Элиан не хотела добавлять ему своих забот. И, однако, нашелся человек, у которого хватало на нее времени. ЗиадИлариос был признан дротом короля, но держался несколько поодаль. Он был гостем, притом королевским, мало что мог делать и еще меньше должен был делать. Когда Элиан гнала Илхари так долго и так далеко, как они обе могли выдерживать, его золотой жеребец тоже не сбавлял шаг; когда ей надо было остановиться в замке или в лагере, Илариос находил удобный повод, чтобы оказаться там же, угождая ей улыбкой или смехом. И даже когда слезы подступали совсем близко, он точно знал, как заставить ее забыть о неприятностях. И вот где-то между Хан-Гиленом и границей Ашана Элиан перестала бояться принца. Тем не менее повод быть настороже оставался, и теперь даже более значительный, чем прежде. По его глазам, по всему, что он делал и говорил, было ясно: он дерзко ослушался воли и приказа отца, подвергая и себя и всю империю опасности, не только для того, чтобы взглянуть на Солнцерожденного. Он приехал сюда, потому что любил ее. Элиан знала об этом и не пыталась воспрепятствовать. Может быть, она тоже начинала немного любить его. Элиан обнаружила, что ищет его, когда он пропадал из поля ее зрения. Иногда она даже специально разыскивала принца только ради удовольствия видеть его лицо или слышать прекрасный голос, исполняющий простые песни гилени. - Почему вас все время охраняют? - спросила она его однажды, когда они ехали по залитой солнцем равнине. Оглянувшись через плечо, она указала на двух всадников, которые следовали за ними на некотором расстоянии, ненавязчивые, словно тени, закутанные в черное. Они никогда не заговаривали, даже если Элиан обращалась к ним. Она никогда не видела их лиц: они всегда были скрыты, блестели только желтые соколиные глаза, которые все видели и в которых невозможно было прочитать, о чем думают их хозяева. - Они сопровождают вас даже в гарем? На какое-то мгновение ей показалось, что Илариос не станет ей отвечать. Он даже не взглянул на свою двойную тень, занятый распутыванием гривы жеребца. Наконец он произнес: - Моя охрана - это часть меня. Это необходимо. - Но кто может осмелиться поднять на вас руку? Илариос взглянул на нее в изумлении и чуть не рассмеялся. - А почему бы, моя госпожа, кому-нибудь и не попытаться? Ведь я наследник Золотого Трона. Элиан нахмурилась. - Никто не станет пытаться убить Мирейна не на поле брани. Или Хала, или отца. - Однако однажды на Солнцерожденного уже покушались. - Очень давно. Люди усвоили этот урок. Король есть король. - Этот король - маг, вот в чем дело, моя госпожа. В Асаниане мы ограничиваемся нашими бедными умами и верностью наших охранников. - Отец говорит, что ваш двор приходит в упадок. Смерть стала игрой. Чем тоньше яд, тем выше цена. Убить легче, чем сорвать цветок, и жизнь одного человека - это такая же ставка, как и прочие другие, и ее отнимают, если игра того требует. - Все совсем не так просто, - сказал Илариос. - Что касается меня, я должен жить, иначе вся моя игра будет превращена в ничто. - Значит, вы пешка? Его глаза сверкнули, но он улыбнулся. - Мне нравится думать, что я имею некую власть в игре. И в конце концов я буду императором. - Как грустно жить с такими мыслями, - задумчиво сказала Элиан. - И эти бедные женщины. Быть запертыми, как коровы, там, где мужчины не могут видеть их, быть спрятанными, заточенными, не имея возможности даже прогуляться под открытым небом. Наверное, они с ума сходят от скуки. - Не более чем их мужья. Сам император, словно содержанка, ведет весьма скромный образ жизни - ради собственной безопасности и ради священности его покоев. Он обязан никогда не покидать дворец. Он никогда не должен ступать на общий пол. Ему нельзя разговаривать, потому что его голос священен. - Что? Он не разговаривает даже с императрицей? - Возможно, - признал Илариос, - с ней он имеет право говорить. И она может видеть его лицо. А вот его народу это не разрешается. Они всегда видят его сидящим на троне, закутанным в мантию, в золотой маске, потому что он подобен богу. - Это ужасно, - сказала Элиан. - Нет, - возразил он, - это только выглядит ужасным. Тело императора должно быть скрыто, оно священно, оно принадлежит богам. И тем не менее он правит, и в этом он свободен. Нет человека свободнее его. - Мой отец правит без маски и без цепей. Мирейн - это само олицетворение короля, а его трон - седло Бешеного. - Ваш отец правит из Хан-Гилена, он не совершает поездок на север. Держу пари, что не совершает. А Солнцерожденный - первый в своем роде, это король-варвар, солдат и завоеватель. И бремя, которое представляет собой империя, уже пало на его плечи. - Как странно вы выглядите, - сказала Элиан, - когда рассуждаете об империях. Словно это ужасает вас и вместе с тем вы получаете от этого удовольствие. Когда наступит время, вы с радостью наденете маску. - Для этого я и был рожден. - Принц взглянул на нее. - Вы похожи на меня. Вы норовите вырваться из клетки, которую ваш род построил для вас, но, убегая, вы попадаете в другой плен, сбежать из которого будет намного труднее. Вы можете понять образ мыслей Золотого Императора. Элиан прикоснулась к нему, потому что хотела сделать это, потому что не могла удержаться. Она почувствовала дрожь под своей рукой, но принц не отстранился. - Я не преступила закон? - спросила она. - Вам я разрешаю, - сказал он, слегка задыхаясь, и внезапно ослепительно улыбнулся. - Можете дотрагиваться до меня когда захочется. Это было большой дерзостью и вольностью со стороны высокого принца Асаниана. - Я вас развращаю, - улыбнулась Элиан. - Смотрите, ваши тени забеспокоились. Что они скажут вашему отцу? - Что я превратился в варвара. Он засмеялся и ответил прикосновением на прикосновение: слегка провел пальцами по ее щеке к подбо родку, следуя линии шрамов. Это было похоже на ледяной огонь, быстрый и пугающий. Он пробежал по ней и мгновенно исчез. Элиан хотела поймать его руку, но золотой жеребец принца отпрянул в нетерпении, и очарование момента рассеялось. Она не пыталась возродить его. И так было безумием начинать все это. Больше подобного не повторялось. Она сказала себе, что этого никогда и не было, и заставила себя не жалеть о случившемся. Достаточно было присутствия Илариоса, его красоты и его золотого голоса. Большего ей и не требовалось. Ранним серым утром, когда в воздухе уже явственно чувствовалось приближение зимы, Элиан бродила по крепости. Она намеревалась отправиться в горы, но затянувшийся дождь заставил даже Бешеного забиться поглубже в конюшню. Мирейн заперся с Халенаном, Вадином и капитанами. Она не знала, как ей распорядиться своей свободой, бесцельно блуждая по коридорам, и тут услышала свое имя. Элиан напрягла слух и остановилась. Судя по говору, беседовали янонцы, люди из королевской свиты, игравшие в кости в караульном помещении. - Элиан? - задумчиво проговорил один, громыхая костями в кружке и не спеша их выбрасывать. - Красивая девчонка. - Откуда ты знаешь? - спросил его товарищ. - Она ничего такого не показывала, что выдавало бы в ней женщину. - Конечно, показывала. Просто надо иметь наметанный глаз. - У меня острый глаз. И все, что я видел, - это сплошные углы. Если тебе нравятся мальчики, так почему бы тебе не завести себе такого же и не заняться им? - Но она не мальчик, - заявил первый мужчина. - Если одеть ее как положено, немного подкрасить и повесить побрякушки, то ты получишь нечто заслуживающее внимания. - Ни за какие деньги. Мне нравятся пухленькие и приятные на вкус. И не с таким острым язычком. Говорят, она умеет ругаться как солдат. - Несмотря на все это, королю она нравится. Да и многим другим тоже. Ребята в лагере спорили, как долго это будет продолжаться. Я поставил серебряный на то, что еще до конца года он женится на ней. - Тогда ты потерял свои деньги. Она высокородная, говорят, сестра этого генерала с юга, который носит бороду как истинный мужчина. И в постели, видимо, хороша, раз король так долго держит ее и ничего не меняет. Но он не сделает ее королевой. Не сможет. В Яноне есть такой закон, не забывай: шлюха не может сидеть на троне. - Солдат харкнул и сплюнул. - Вот. Ну как, будешь кидать кости или решил высиживать их?
      Элиан отступила прочь. Ноги ее ослабели и подкашивались, и она ничего не видела вокруг. Она прошла мимо Илариоса, не узнав его. Когда принц Окликнул ее, она остановилась, потеряв волю к передвижению. - Госпожа, - сказал он, и Элиан почувствовала вкус его тревоги, соленый как слезы. - Госпожа, вы заболели? - Нет, - ответила она, - нет, все в порядке. Его рука чрезвычайно осмелела и обвила плечи Элиан. Она позволила ему увести себя, ей было безразлично куда. Так Элиан оказалась в его комнате, которую он выбрал для себя в главной башне. Для охранников помещения здесь не было, и волей-неволей им пришлось остаться за дверями. В комнате пахло цветами. Элиан увидела венок из шиповника, последнего шиповника этого лета, золотого и огненно-красного; поправляя поникшие головки, она исколола все пальцы, но пьянящий аромат стоил этой боли. Однако легче ей не стало. Илариос усадил ее на подушки и дал кубок, наполненный желтым асанианским вином. - Пейте, - велел он. Элиан подчинилась, почти не сознавая, что делает. Вино, на ее вкус, было острым, почти кислым, но крепким. Оно одновременно вскружило ей голову и привело в равновесие. Глаза ее прояснились: она глубоко вздохнула и произнесла уже спокойно и легко: - Наконец-то это случилось. Один человек высказал общее мнение. Моя репутация погибла, мой господин. Разве это не забавно? - Кто посмел? Скажите мне! Его настойчивость заставила ее посмотреть на него. Глаза принца горели. В них пылала ненависть к тому, кто осмелился причинить ей боль. В них отражалась вся его любовь к ней. Элиан уставилась на него, оцепенев от потрясения. Значит, это было так важно для него. То, что она может узнать правду. - Уезжать отсюда бесполезно, - сказала она. - Это я усвоила. Мир это круг, всегда приходишь к тому, с чего начал. Я примкнула к Мирейну, чтобы сбежать из Хан-Гилена, а теперь он готовится отправиться туда. Мне предстоит встретиться с матерью, которая узнает о том, что я совершила на самом деле, и о том, в чем меня подозревают эти сплетники. И хуже всего, что я вовсе не испытала тех удовольствий, о которых болтают. Вряд ли Мирейн вообще заметил, что я женщина. Илариос ничего не сказал. Элиан рассмеялась, как ей показалось, не слишком грустно, хотя он и поморщился. - По правде говоря, я и не желала этого. Он принял меня. Он позволил мне стать тем, кем я хотела. Трагедия заключается в том, что его армия - это часть его. И его армия знает, кто я такая. Я предала сама себя, понимаете? А ведь я была очень осторожна, очень замкнута и так славно замаскировалась. Даже облегчалась я только там, где меня никто не мог видеть, хотя тут и нечем хвастать. Походные уборные слишком отвратительны даже для мужчин. Самым тягостным было видеть, как люди купаются, и притворяться, что у тебя есть дела; особенно на марше, когда мучает жара, пыль и мухи. Таз с водой - весьма жалкая замена прохладной реки, в которой сам король плещется, словно мальчишка-подросток. - Завтра, - осторожно сказал Илариос, - если погода переменится, вы могли бы пойти к реке, к какой-нибудь заводи. - Зачем? - спросила она из чувства противоречия. Он не шутил, в его глазах не было ни веселья, ни утешения: они были широко распахнуты и светились золотом. - Понимаю, - произнес он. - Там не будет короля. Элиан уставилась на него, почти кипя от гнева. Почти. Неужели это сказал он, кто так хорошо знает ее? Его волосы были такие же непокорные, как у Мирейна, и такие же густые, только, согласно обычаям королевского двора Асаниана, они свободно падали на плечи, придерживаемые кольцом на лбу. Элиан провела по ним рукой. Волосы были мягкие как шелк. - Золото должно быть холодным, - проговорила она. - А огонь должен обжигать, - сказал Илариос и протянул к ней руку, легко и нежно, словно боясь причинить боль. Они стояли очень близко друг к другу, и Элиан ощущала живое тепло его тела, вдыхала его запах, слабый, но различимый. Мускус, седельная кожа и шиповник. Их губы соприкоснулись. Он был очень красивый и очень сильный, а его поцелуй оказался очень нежным. Теплым и согревающим. С пряным вкусом. Илариос отстранился. Его глаза потемнели и стали янтарными. - Госпожа, - сказал он очень тихо. - Госпожа, вы мастерица разбивать сердца. Элиан взглянула на него, не понимая и не желая понимать. Он улыбнулся, будто скрывая боль. - Потому что на одного мужчину, дурно отзывающегося о вас, найдется тысяча, готовых умереть за вас. Запомните это. Он низко поклонился, так низко, как только ему позволял его королевский сан, и вышел, оставив ее в одиночестве. Когда даже Илариос стал избегать ее, Элиан подумала, что у нее ничего не осталось. Но беда никогда не приходит одна. Вечером Мирейн вызвал ее к себе, чего никогда не случалось прежде, поскольку она и так была всегда рядом с ним. Он находился в комнате, которая служила ему рабочим кабинетом. Писари ушли. Жаровня пылала, сражаясь с холодным воздухом. На столе перед Мирейном были разложены свитки и дощечки, на некоторых стояла его солнечная печать, на некоторых - нет. В одеянии жреца, с пером в руке, он был похож на мальчика, который учил ее буквам. Но сейчас он слегка хмурился, и взгляд его был холодным, почти ледяным. Элиан остановилась перед ним по другую сторону стола. Сама того не сознавая, она сосредоточилась. Что же за грех она совершила, если он так смотрит на нее? Все ее обязанности были выполнены, и выполнены на совесть. Она не сделала ничего такого, на что можно было бы пожаловаться. Мирейн отвел от нее взгляд, но выражение его глаз не смягчилось. - Через три дня, - сказал он, - мы отправляемся в поход, в Хан-Гилен. Он будет долгим, потому что я намерен превратить его в королевское путешествие. Я не жду, что мы попадем в город задолго до наступления зимы. Ком встал у нее в горле. Ей пришлось проглотить его, чтобы дать волю голосу. - Поскольку мы будем двигаться в южном направлении, погода станет мягче. Нам нет нужды торопиться. - Может быть, и так. Мирейн вертел в руках перо. Руки у него были небольшие, но пальцы обладали гибкостью и изяществом. На одном из них было надето кольцо: рубиновые вставки в плетеной золотой оправе сверкали, как огненные искры, когда на них попадал свет. Почти околдованная, Элиан ждала, Его мягкий голос убаюкивал ее, но слова заставили очнуться. - Поскольку нам предстоит долгий путь, а конечной его целью будет ХанГилен, я долго размышлял над тем, какое место тебе надлежит занять. Теперь моим людям известно, кто ты такая. Они хорошо приняли эту новость, все обошлось без недостойного скандала, потому что ты наилучшим образом проявила себя со всех сторон и была доблестна в бою. Тем не менее разговоры все-таки пошли, и, пока мы будем продвигаться по Ста Царствам, они не утихнут. Ради твоей безопасности и ради всей твоей семьи я попросил твоего брата перевести тебя в его палатку. - А как же моя присяга? - спокойно спросила Элиан, Это прозвучало холодно и твердо, но недостаточно громко. - Я освобождаю тебя от нее, - ответил король. - Ты хорошо служила мне. Более чем хорошо. За это я посвящаю тебя в рыцари в моей новой империи. Ее губы сморщились. - Так. Не слишком-то удобно для вашего величества держать оруженосца, о котором всем людям известно, что он - это она, да к тому же принцесса из Хан-Гилена. Это просто аполитично. И без сомнения, не годится, чтобы об этом услышала ваша избранница. Лучше и проще всего будет избавиться от меня с помощью богатого подкупа, чтобы я утихомирилась. К несчастью, мой господин император, меня невозможно купить. Мирейн поднялся. Даже разозлившись, она страшилась его гнева, но он был непроницаем. - Я думал о твоей чести, о твоем добром имени. Мое меня не беспокоит: я мужчина, а для мужчины это не имеет значения. Но так уж устроен наш мир, что твои честь и достоинство подвергаются великой опасности. А я этого не желаю. Халенан очень хочет разделить с тобой свое жилище, и он обещал не обременять тебя и никоим образом не ограничивать твоей свободы.