Нет, отозвался Эсториан изумленно. Как ты проникла сюда? Ты говорила, что не знаешь магии.
      Конечно, не знаю. Но я из рода Винигаров, и в нашей крови что-то такое есть. Во всяком случае, животных мы понимаем. Она протянула руку и погладила маленького разбойника, который и не думал протестовать.
      Он хороший кот и назовет свое имя, как только будет готов к этому. Она обернулась к Эсториану. Милорд заболел? Его кожа горяча, как железо в горниле.
      Это кровь Солнца, пояснил Эсториан. Чем холоднее вокруг, тем жарче пылает тело.
      Милорд сердится, сказала ласково Галия. Эта ужасная старая женщина не дает милорду покоя. Она называет себя мертвой. Она действительно выглядит так, словно встала из гроба.
      Ей на вид нельзя дать и пятидесяти, усмехнулся Эсториан, но из ее разговора можно понять, что она много старше. Она хорошо сохранилась, вот и все.
      Не каждому мертвецу удается такое. Галия расхрабрилась настолько, что ongbnkhk` себе взглянуть ему прямо в глаза. Ее руки несли прохладу, маленькие, гибкие, сильные. Хорошо, что она здесь, подумал он, обнимая маленькую принцессу. Его объятие было дружеским, он испытывал нежность к этой девчонке, она стала ему единственным другом в этой проклятой стране после того, как убили Годри. Она приникла к нему, впитывая жар сильного, крепкого тела, и уже не дрожала.
      Ты сидела со мной, сказал он, когда я спал, и даже больше, чем спал. Но ты спряталась, когда я пробудился. Ты испугалась меня?
      Нет, ответила Галия. Это не было ложью, и все же она отвела взгляд.
      Я устала тревожиться за милорда.
      Ты больше никогда не будешь тревожиться, бездумно сказал он. Котенок, тяжело двигая лапами, попытался втиснуться между ними, Галия не шелохнулась. Он уселся к ней на колени, упрямо тыкаясь головой в щелку между сомкнутыми телами людей. Эсториан подвинулся.
      Нет, вскрикнула Галия, удерживая его.
      Ты боишься его? Она вскинула ресницы.
      Он еще очень маленький. Когда он вырастет, тогда, наверно, придется держаться подальше от его когтей и клыков.
      Когда он вырастет, он сможет свалить ударом лапы быка. Галия высвободила из одежд вторую руку, пытаясь оттолкнуть котенка, но тот только глубже зарылся в мех накидки, прижимаясь плотнее к маленькой женщине, с врожденным изяществом огибая округлость ее живота. Эсториан все понял и замер с открытым ртом. Такого просто не могло быть? Принцесса не должна была понести после первых соитий. Если только не... О нет! Маленькая асанианка несомненно была девственницей и до его приближения к ней не знала мужских ласк. Это все сила Солнца. Он ведь уже имел возможность убедиться, как животворны стрелы его семени, как тяжело и надежно они ложатся в женское лоно. Он положил ладонь на то место, где жизнь ощущалась в ней сильнее всего, где что-то вздрагивало, билось и поворачивалось в полудреме. Светлые переплетения Солнечной крови. Центр, искры огня, Касар. Маленькая прохладная ручка легла на горячую кисть мужчины.
      Он движется. Он бьет меня ножками.
      Разве раньше такого не было?
      Было. Но никогда так сильно. Он узнал вас, милорд!
      Эсториан, улыбнувшись, сказал он.
      О да! Эсториан... милорд! Она засмеялась. Он сдвинул брови.
      Так вот почему ты пряталась? Ты не хотела, чтобы я знал?
      Я боялась, что вы отошлете меня обратно.
      Так я и сделаю, сказал он, помолчав.
      Теперь нет, ответила Галия. Теперь нам с ним безопаснее находиться здесь, чем где-то в другом месте.
      О боги, испуганно произнес он. Если мои враги узнают об этом...
      Они ничего не получат, быстро сказала Галия. Ее лицо затвердело, голос стал неожиданно жестким. Я не позволю им сделать из нас вторую мишень. И никто не позволит.
      Как ты надеялась скрыть все это, находясь среди женщин? Я и не надеялась, ответила Галия. Они хорошо охраняют меня, воительницы в зеленых доспехах и твоя жрица.
      Значит, все обо всем знали и только я ходил в дураках? Галия помрачнела, увидев, что он начинает сердиться.
      Белая жрица знала давно. Охранницам я открылась только после смерти леди императрицы. Они, возможно, догадывались, но молчали. А теперь знают, что берегут жизнь императорского наследника.
      Наследника? Ты уверена, что это наследник?
      Да. Первенцы винигарок всегда сыновья. И я не потеряю его. Островитянка обещала мне это. Он родится живым и здоровым. И сильным таким, как его отец.
      Вэньи обо всем знала?.. Эсториан опустил голову. Он не мог разобраться в своих чувствах. Сожаление, ярость, гнев? Его опять предали, провели, обманули.
      Я мог тысячу раз сдохнуть, полагая, что я одинок, сказал он намеренно грубо. Почему она считает, что имеет право так со мной обращаться?
      Возможно, белая жрица думала, что так будет лучше для вас.
      Для вас, сказал он горько, для вас обеих. Но ты еще мало разбираешься в жизни. А она... она взбалмошная, капризная, самовлюбленная самка, жестокая, как породившее ее море.
      И вы, милорд, любите ее, молвила Галия тихо, но спокойно без боли, без ревности или зависти.
      Я люблю тебя, сказал он, понимая, как много значат сейчас его слова. И для нее, и для ребенка, подрагивающего под его ладонью.
      Мужчина может любить многих женщин, ответила маленькая принцесса, но женщине всегда легче любить одного. Я тоже думаю, что люблю вас, милорд, во всяком случае, я так чувствую. Это очень странное и очень неудобное чувство. Оно пылает, оно жжет. И больше обращено к прошлому, чем к будущему.
      Воспитай его хорошо, нашего сына, сказал он.
      Мы будем воспитывать его вместе. Она потянулась к нему и крепко обвила его шею обеими руками, закутанными в меха. Зазвенели браслеты. Детеныш Юлии с недовольным визгом скатился на пол. Они не заметили этого. Он замер в надежном кольце ее рук, его сила словно притихла, прислушиваясь к тому, что шелестело в ее крови. Мир сделался простым и ясным, но в этой ясности отчетливо проступала необходимость того, что ему предстояло свершить. Что он найдет в Замке? Исцеление или скорую смерть? Он почти знал что. Пройдет два или три дня, и он будет мертв. Слишком многое говорит за это. Но предстоящая гибель уже не могла его испугать, ведь рядом разгоралась искорка новой жизни. Как винигарка, она читала его мысли и знала о том, что он вскоре уйдет, но не вмешивалась ни во что. Глупо женщине пытаться нарушить естественный ход событий. Островитянка сказала, что им надо идти, значит, это произойдет, и не стоит загадывать, как все сложится дальше. Боль всегда сопутствует жизни, но все-таки лучше, когда ее меньше, когда она спит. Она зевнула и потянулась, ей тоже хотелось спать. Эсториан перенес маленькую принцессу в постель, бережно укутал в меха и прилег рядом. Ее не надо было баюкать, как Вэньи или Зиану, она всегда засыпала мгновенно и крепко. Он сам, кажется, только на миг смежил веки, и тут же потянуло холодом, приближался рассвет. Галия убежала, явились слуги. Они держали в руках траурные одежды, светильники и погребальные свечи. Он был спокоен, одеваясь в ночной полумгле. Благодарение богу, он был готов встретить все испытания, которые уготовил ему рок.
      ЧАСТЬ ПЯТАЯ
      ЗАМОК СОЛНЦА
      ГЛАВА 47
      Темнота и молчание сопутствовали богине, которой поклонялась леди Мирейн. Однако солнечный свет императрица тоже любила. Ее сын был соткан из небесных лучей, а какая же мать не боготворит своего ребенка? В этот день горький и светлый он одарил мать всеми почестями, достойными ее положения и сана. Тяжелое золото сияло на мертвом теле, холодном как лед, это мерцание не грело души, не веселило зрения. Он мог бы отправить императрицу в Пылающий мир, но знал, что ей будет лучше пребывать в темноте и покое, в Эндросе, в склепе под Зачарованным Замком, рядом с останками своего супруга, возле которых она положила камень в знак того, что когда-нибудь вернется к ним. Траурные носилки были уже готовы и ожидали скорбной поклажи, чтобы отправиться в долгий путь к Городу Солнца. Он попадет туда раньше нее. Сегодня вечером на закате, когда мир озарится светом Большой Луны, Врата распахнутся, и, если бог и богиня будут милостивы к нему, он свершит то, что должен свершить. Он держался спокойно, не плакал и не выказывал никаких признаков горя. Люди, возможно, думают, что он оглушен вином, ибо его пристрастие к этому напитку приобрело довольно скандальную известность, но он ничего не ел и не пил сегодня, он позволил себе сделать только глоток воды, отправляясь на печальную службу. Он подкрепится позже, перед дорогой, хотя не видит в том особой нужды, его питают солнечные лучи, скудно проникающие в зал сквозь узкие окна в толстых каменных стенах. Сущности жрецов и пришедших проститься с императрицей людей переливались в поле его магии. Это было красиво, и это было гораздо приятнее, чем наблюдать их глазами плоти в скудном свете масляных ламп и ритуальных свеч. Они все перемешались здесь и асаниане, и варьянцы, они как бы составляли единое целое, хотя он прекрасно понимал, что это не так. Хор жрецов затянул великую прощальную песнь гимн духу, уходящему на покой, сливающемуся в космической мгле с породившей его тонкой материей. Он не присоединил свой голос к общему песнопению. Он размышлял. Кем он был и чего он добился в конце своего нелегкого пути? Он пытался способствовать делу своих предков и вынужден с горечью констатировать, что его усилия не принесли результатов. Вот стоят они рядом орлы империи Солнца и львы Золотой империи и никак не могут объединиться, ибо ненавидят друг друга. Керуварион с презрением смотрит на покоренный Асаниан. Взгляды асаниан полны негодования и обиды. Они не принимают его варвара, чужака, дикаря, завоевателя, ниспровергающего тысячелетние традиции и устои. Они должны быть едины. Он может сказать или выкрикнуть это, но никто не услышит его. Ясные резкие голоса жриц парят над глубокими басами жрецов, в их общем хоре заглохнет любой посторонний звук, любой выкрик пропадет втуне. Все, что он снова и снова повторяет себе, тонет в бездне его собственной сущности. Они должны быть едины. Что бы ни выросло из семян, посеянных мною, вернусь ли я обратно живым или обращусь в один из камней Зачарованного Замка, империи должны слиться в одну державу. Иначе обе страны падут, и мрак и хаос поглотят их разлетающиеся осколки. Не должно быть Золотого дворца, не должно быть дворца Белого в Сердце Девяти Городов. Кундри'дж-Асан и Эндрос не должны противостоять друг другу. Нужно выстроить новый град на границе бывших империй, где на равных правах будут жить и асаниане и варьянцы, не подчиняясь Трону Солнца, не поклоняясь Семейству Льва, но благословляя их сведенные воедино мощные и плодоносные ветви. Так и только так следует поступить ему... или тому, кто придет после. Хватит ли у него сил, чтобы свершить задуманное? Возможно, уже завтра он умрет или станет хуже, чем мертвый, и обратятся в прах все его надежды, чаяния и мечты. Возможно. Но будет жить его сын, которому бог или богиня внушат его мысли, а мать расскажет о том, каким был отец, и постарается вырастить малыша похожим на того, кто оплодотворил ее лоно. Что бы там ни было, жизнь продолжается, и солнечная стрела. сияя, приближается к цели... Голоса жрецов и жриц достигли крещендо и стали опадать. Он должен был подхватить мелодию и пропеть заключительные слова молитвы. К своему ужасу, он ощутил, что память подводит его, что усталый мозг не может породить ни одной подходящей концу ритуала фразы. Через миг он вновь был исполнен легкости, и уже не он сам, а мелодия подхватила его и вознесла ввысь, туда, где словам тесно и они просто шумят, как листва на ветру,
      Черная леди, леди Молчания, леди Ночь, приди и возьми свою дщерь, подари ей покой и отдых. Солнечный свет, будь ласков с нею, сильные ветры, не волнуйте ее останков, неумолимое время, сохрани ее прах. Вэньи слышала его пение сердцем, но сама не была с ним. Она совершала свою работу во имя этого царственного кретина. Она всегда что-то делала для него, даже в ущерб себе, даже роняя себя в его глупых глазах. Так получилось и rncd`, когда уходил Айбуран. А этот капризный тип имел еще наглость воз мущаться тем, что ее нет в толпе опечаленных жрецов. Как мало он все-таки знал ее и как несправедливо судил! Ей хотелось избавиться от раздражения, но оно почему-то не проходило. Не потому ли, что в собственных рассуждениях ей чудилась скрытая фальшь? Не по ее ли вине он очутился здесь? Если бы она в свое время потверже вела себя, он наверняка остался бы в Эндросе. И не было бы в его жизни ни Кундри'дж-Асана, ни желтокожих женщин. И маленькая принцесса Галия не носила бы сейчас под сердцем его плод. И не стояла бы теперь возле гроба леди Мирейн, смиренно опустив свои круглые, словно пуговицы, глазки, слушая, как ее господин заливается соловьем. Смерть черной императрицы только сыграла на руку этой плутовке. Вэньи мысленно выругала себя. Конечно же, она знает, что маленькая принцесса вовсе не собирается править огромной страной. Женщины Асаниана просто не созданы для великих деяний. И все же, если сегодняшняя затея с Вратами потерпит крах, винигарке волей-неволей придется стать регентшей при маленьком императоре и... чем тогда все обернется, ведают одни Небеса.
      Она не так уж плоха. Голос Саревадин привел Вэньи в чувство. Маленькое помещение полузаброшенной часовни усиленно охранялось. Новорожденные Врата мерцали, но тускло. Щупальца слоящихся там сил вяло барахтались. Саревадин пристроилась прямо напротив блуждающих огоньков, бросив на колени руки и внимательно глядя на Вэньи. Отблески потустороннего пламени выхватывали из полумрака шрамы на шее Скиталицы, образовавшиеся от длительного ношения жреческого ожерелья.
      Она, конечно, еще ребенок, но гораздо умнее, чем кажется, и много сильнее, чем можно себе представить на первый взгляд. Он избрал ее по наитию, однако его суждения тем вернее, чем меньше он пытается размышлять.
      Ты хочешь сказать, что неспособность к здравому размышлению есть отличительная черта Солнечных лордов?
      Пожалуй, что так, усмехнулась Саревадин. Если высший разум все-таки существует и пытается управлять нами, можно сказать, что наш клан является одной из грандиознейших его шуток. Мой отец, например, искренне полагал, что он послан на землю лишь затем, чтобы заковать в цепи богиню тьмы и вытащить Керуварион из мрака. В конце концов я разобралась в алогизме этой доктрины, растеряв по дороге свою магию и лучшую часть себя. Однако мой собственный алогизм все еще застил мне глаза. Я решила, что нам мне и моему супругу удастся слить обе империи в одну. Я честно считала, что это нам удалось, до тех пор, пока мой муж не погиб, а я не утратила свое имя. Стань безымянной вещью, стань листком, трепещущим на ветру, и ты постигнешь размеры собственной глупости... Я стала никем и ничем. И жила позабытой и позаброшенной долгое время, такое долгое, что нормальный человек успел бы родиться, состариться и умереть. Потом мне вздумалось прогуляться по нашей дивной стране. На берегу одной живописной речки я увидела рыбака, очень похожего на подобных ему молодых бездельников. Снасть, которую он забрасывал в воду, могла быть известна только островитянам; это всколыхнуло во мне память: ведь именно я когда-то присоединила к империи Острова. Скиталица задумчиво покачала горбатым носом. Вэньи с возрастающим недоумением разглядывала ее.
      Молодой бездельник повернулся ко мне. У меня все еще не было имени. Но он посмотрел на меня, и память вернулась. Он просто очаровал меня, точно так же как мой отец очаровывал тех, кого собирался завоевать, точно так же как я завлекала лордов в свои сети, чтобы затем бросить их в драку. Я была еще той штучкой, красотка. Кровь Солнца когда-то просто кипела во мне.
      Знаю я, как кипит ваша кровь, пробормотала Вэньи.
      Прекрасно. Саревадин была невозмутима. Тогда ты понимаешь, почему я пошла за ним и зачем оказалась здесь.
      Нет, сказала Вэньи, не все так просто, как ты пытаешься тут представить. Твоя болтовня имеет второе дно. Ты зачем-то хочешь сбить меня столку, поставить на ложный след. Твое поведение удивляет.
      Не поздновато ли удивляться? Вэньи пропустила колкость мимо ушей.
      Ты не маг, сказала она медленно, четко разделяя слова. Ты сама утверждаешь это, и я готова с тобой согласиться. Однако в тебе есть что-то еще, возможно, даже большее, чем обычный магический дар. Вэньи сузила глаза. Ты просто соткана из магии, вот в чем дело. Вот почему твоя сущность просвечивается до дна. Маги разобрали тебя на части и вновь сложили, но уже из новых кусков. Они придали тебе человеческий образ, вдохнули в тебя душу, но все это обвязали силой, от которой ты не можешь уйти. Я могу отделить себя от своей магии, Эсториан тоже, он может даже лишать этого свойства других людей. Но ты не можешь. Ты заключена в кокон, из которого тебе не уйти. Саревадин пожала плечами, нимало не обеспокоившись таким поворотом беседы.
      И, продолжала Вэньи следовать по пути догадок, это объясняет, например, почему Хирел Увериас умер, а ты осталась жива. Твой возраст всего лишь маскировка. Молодой принц, покинувший Эндрос, вот твоя суть. Остальное
      наносы внешних действий и сил, но время над тобой не властно. Саревадин усмехнулась.
      Не хочешь ли ты стать бессмертной, жрица? Я могу подсказать путь. Вэньи задрожала.
      О боги, нет, сказала она. Я хочу состариться и умереть в положенное мне время. И уйти туда, куда уходят все смертные.
      А если там ничего нет? спросила Саревадин. Что, если там ничего нет, кроме забвения?
      Забвение тоже приятная вещь. Особенно для тех, кто лишен возможности в него погрузиться. Ты ведь пыталась уйти, и не раз. Но ушел Хирел. И ты до сих пор не можешь простить ему этого.
      Нет! выкрикнула Саревадин. Она уже не улыбалась. Ты слишком мудра, жрица. Ты будешь жить долго, о-о-о... очень долго.
      Скажи, ты собираешься убить нас меня и Эсториана, чтобы вернуть себе свой трон? Саревадин вздрогнула.
      Нет, сказала она, о нет! Наоборот, я собираюсь спасти вас. Мы с отцом внесли большую сумятицу в естественный порядок вещей. Пришла пора расставить все по местам и возродить жизнь к жизни. Наш мальчик способен свершить этот подвиг, если доживет до утра. И ты, если не выкинешь никакой нелепости.
      Обещай мне, что ты до конца останешься с нами. Что твои действия не нанесут нам вреда.
      Я не могу ничего обещать, сказала Саревадин.
      Тогда и я ничего тебе не отдам. Нет Врат. Нет помощи. Нет защиты от магов. Она воздела руки, концентрируя свою силу. Она действительно собиралась покончить со всей этой ерундой. В конце концов она никому ничем не обязана. Она не знатна и не служит чьему-либо делу. Ей нет надобности заботиться о собственной чести или о судьбах обеих империй. Саревадин вздохнула. Она словно стала моложе, или просто красные блики, выскальзывающие из Врат, добавили меди ее волосам.
      О всемогущий Аварьян, избавь нас от твердолобых простолюдинок! Если уж мы взялись забрасывать друг друга угрозами, то не могу ли и я пригрозить тебе кое-чем? Знай, что в любой момент я могу лишить тебя твоей магии.
      Эсториан не позволит, быстро сказала Вэньи. Он сильнее тебя.
      Но моложе, добавила Саревадин, и совершенно не знает коварства. А я училась своим хитростям у больших мастеров.
      Не сомневаюсь. Вэньи разозлилась всерьез. Пусть умирает здесь, зачем ему тащиться куда-то, если результат известен уже наперед?
      Ты просто тупица, сказала Саревадин. Пойми, мы играем в прекрасную игру, и выигрыш в ней сулит нам большую награду.
      Только не мне, отрезала Вэньи. Я не ваших кровей и не имею благородных стремлений.
      Тогда умолкни и делай, что тебе говорят, - заключила Саревадин. Корусан ожидал Эсториана. Почему здесь, возле пустых покоев, а не там, у зала, где шла прощальная церемония? Возможно, потому, что все здесь было пропитано дыханием черного короля. Он вошел в спальню, притронулся к вазе, которую любил дикарь, взял в руки чашу, из которой тот пил вино, посидел на ложе, казалось, хранившем тепло сильного, словно выточенного из цельного куска вулканического стекла, тела. Когда он покинул спальню, его уже ждали. Оленеец. Мерид. Он выглядел почти официально. Глаза спокойные и холодные, без обычно мерцающей в них дружеской приязни.
      Вождь и верховный маг призывают тебя, сказал он.
      Так. Корусан улыбнулся, но совсем не весело. Скажи им, что я приду.
      Когда?
      После заката.
      Они сказали сейчас.
      Я должен обеспокоиться? Мерид искренне изумился.
      Конечно, нет. Зачем? Есть зачем, подумал Корусан, а вслух произнес:
      Я приду к ним, когда солнце сядет. Он ожидал, что Мерид станет протестовать, но брат по мечу только пожал плечами.
      Он должен умереть ночью. Я слышал их разговор. С твоей помощью или нет, но он умрет. Они сомневаются в твоей принадлежности к роду Льва.
      И ты? Мерид снова пожал плечами.
      Они говорят, что ты очарован. Он и впрямь обладает искусством завлекать в свои сети мужчин?
      Нет. Корусан прислонился к стене. Не от слабости, просто ему отчего-то вдруг захотелось спать.
      Это не искусство. Это скорее инстинкт.
      Я тут сошелся с одним северянином. Просто так, ради смеха. Это похоже на спаривание с пантерой.
      Похоже. Корусан думал о многом, разглядывая Мерида. Но одна мысль преобладала: взять дурака за глотку и придушить.
      Скажи им. После заката.
      Ты опять заболел?
      Иди, или я выпью твою кровь. Мерид замер. Потом поклонился с оскорбительной вежливостью и ушел. Корусан медленно сполз по стене на пол. Вуаль душила его. Он сорвал с лица жалобно всхлипнувшую ткань и смял в кулаке. Холодный воздух обжег щеки. Особенно там, где пылали шрамы. Возможно, магия, сидящая в них, разгорается, предвосхищая его предательство. Что ж, он больше не оленеец. Он сын Льва. Таким он родился и таким умрет. Братство в мече уже не его братство. Они выучили, они взрастили его, но всему наступает конец, и тогда признается единственное родство родство крови. Он знал, что рано или поздно это произойдет. Он брат только тому, кого поклялся убить. Только равный теперь имеет право распоряжаться им и отдавать приказы. Дыхание его, кажется, восстановилось. Сердце порой вздрагивало, но в основном стучало ритмично и четко. Он ощутил легкость, свободу. Теперь над ним нет вождей, кроме одного человека, которому он отдаст все, что имеет, и безграничную ненависть, и самую преданную любовь. Он оставил на теле одежду и мечи, плотная ткань согревала, мечи могли пригодиться. Он хотел разорвать в клочья вуаль, но, подумав, сунул темный комок ткани за пояс, она тоже могла сослужить хорошую службу. Потом привалился спиной к жесткой поверхности камня и стал ждать. Поминальное пиршество грозило затянуться до нового рассвета. Вина лились pejni, и по мере их поглощения в рядах поминающих разрасталось веселье. В разных концах зала то и дело вспыхивал смех, начинали звучать фривольные песенки. Эсториан вовсе не оскорблялся таким поведением своих подданных. Человеку не свойственно долго горевать, живой цепляется за живое. Он покинул пирующих задолго до того, как солнце стало клониться к закату. Если ему суждено остаться в живых, он снова вернется сюда, и его отсутствие вряд ли будет замечено. А тот, кто заметит, что императорское кресло пустует, решит, что опечаленный смертью матери сын надумал еще раз помолиться за ее безвременно покинувшую этот мир душу. Они настраивали Врата: Вэньи, Саревадин и скуластый жрец с маленькой асанианской жрицей. Эсториан ощущал их работу хребтом, но понял, что его присутствие там вовсе не обязательно. Сила его разгоралась, она могла напугать всю компанию и свести их усилия на нет. Он сам почувствует, когда придет время, или они дадут ему о том знать. Корусан ждал его, скорчившись возле стены, словно ребенок или животное. Эсториан отметил, что мальчик открыл лицо, но спросить почему не успел, ибо тот сразу огорошил его вопросом:
      Ты будешь со мной танцевать? Почему бы и нет, подумал Эсториан. В танце наступит забвение, излишек силы сойдет, опасность освежит чувства. Вот он здесь, он обнажается перед ним грязный предатель, подлец, шпион, как называют его многие, не понимая, что этот мальчишка сделался частью его существа, что без него ему нет и не будет жизни. Они кинулись друг на друга стремительно, как всегда, вертясь и размахивая мечами. Эсториан нападал, страстно и тяжело, Корусан ускользал, мягко и осторожно. Рисунок боя набрасывал именно он, отступая и словно заманивая партнера в ловушку. Наконец их мечи, лязгнув, столкнулись. Какое-то время они стояли лицом к лицу, в глазах Корусана плавала странная дымка. Потом его меч птицей взлетел к потолку, клинок Эсториана, описав полукруг, замер у горла противника. Корусан улыбался.
      Да. Он тяжело и хрипло дышал. Убей меня. Ну же! Эсториан отшвырнул меч.
      Дурак, выпалил он. Я никогда не убью тебя. Ты будешь жить и стариться вместе со мной. Хочешь?
      Никогда, сказал Корусан. Никогда этого не случится. Эсториан опустил голову и погрузил лицо в желтые кудри. Они были влажными от испарины и пахли чем-то обморочно-острым, то ли пряностями, то ли ночными болотными цветами.
      Ты станешь высоким, увещевал он. Посмотри, твои плечи так же широки, как мои.
      Никогда, хрипло отозвался Корусан, никогда я не стану таким, как ты.
      Это потому, что я северянин. Но в моем народе я не считаюсь высоким. А ты, в свою очередь, выше остальных асаниан. Это делает нас равными. Разве не так? Корусан отвел голову и заглянул ему прямо в лицо.
      Ты любишь меня? неожиданно спросил он. Его желтые глаза потемнели, ожидая ответа.
      Ты же знаешь, что да, растерянно произнес Эсториан.
      А я? Что ты думаешь обо мне? Взгляд желтых глаз обжигал, но Эсториан выдержал его. Ему нечего было стыдиться или скрывать.
      Вот что скажу я тебе, мой Солнечный лорд, продолжал Корусан, не дожидаясь ответа. Ты для меня все, я для тебя лишь развлечение после пирушки. Если я умру, ты оплачешь меня и отпоешь, а потом напрочь забудешь. Эсториан потряс головой.
      Подожди, сказал он. Неужели ты думаешь обо мне так плохо?
      Я просто думаю, что ты слишком велик в сравнении со мной. Мое сердце может вместить только тебя, твое открыто для всего мира.
      Мне кажется, ты делаешь из меня потаскушку. Эсториан хотел пошутить, но Корусан не рассмеялся, а разъярился.
      Ты всегда только поддразниваешь меня, сердито закричал он, ты ведешь себя так, словно я все еще малый ребенок. Но я уже не дитя. Я высок, я стал мужчиной, как ты сам говоришь! Так брось меня, как воины бросают приблудных мальчишек, когда те вырастают и уже плохо годятся для полуночных дел. Брось меня и найди себе другого, кто будет нежнее и лучше!
      Ты хочешь меня разозлить, сказал Эсториан, помрачнев. Предупреждаю, у тебя ничего не выйдет.
      Не выйдет?! Даже если я открою тебе, что послан тебя убить?
      Я знаю об этом, усмехнулся Эсториан, но ты меня не убьешь. Ты вовсе не хочешь этого.
      Нет, хочу! закричал Корусан с новой силой. У меня припасен для тебя специальный кинжал! Ты будешь лизать грязь на моих каблуках! Я тебя уничтожу! Лихорадочно выкрикивая угрозы, он вцепился в волосы Эсториана, дергая его голову вниз и покрывая ненавистное лицо поцелуями, похожими на укусы.
      Постой! Погоди! Ты проглотишь меня! Эсториан, смеясь, защищался.
      Я ненавижу, я презираю тебя! Я убью тебя и поставлю свой трон на твоей могиле!
      Я тоже люблю тебя, желтоглазый смешной дурачок.
      Ты мне не веришь?! Корусан отпрянул, задыхаясь от ярости.
      Я твой враг! Я сын Льва! Я порожден на твою погибель!
      А я сын Солнца, просто ответил Эсториан. Но только наполовину. Вторая половина меня твоя. Мы с тобой братья, но я старше. И поэтому трон этот мой. И будет моим, пока я не погибну. Если хочешь завладеть моим троном убей. Вот я, а вот мое сердце.
      Сумасшедший! Корусан в отчаянии мотнул головой. Сумасшедший, дурак, сумасшедший!
      Замолчи. Голос Эсториана дрогнул. Прекрати эту истерику и подойди ко мне. Он вовсе не был уверен, что мальчишка ему подчинится. Но дурачок знал свое место, чего бы там ни требовала его возмущенная кровь. Он подошел и безропотно выполнил все, что должен выполнить раб, послушный воле своего господина.
      ГЛАВА 48
      В эту зиму солнце и Большая Луна ежедневно встречались над горизонтом, их диски наползали один на другой, заливая округу двойным феерическим светом. Бог дня, уходящий на покой, приветствовал владычицу ночи и заключал ее в краткие, но сильные объятия. Потом любовники медленно расходились, вполне удовлетворенные друг другом. Сила Эсториана рвалась из полутемного, не имеющего окон помещения наружу, чтобы вдосталь налюбоваться солнцем, луной и открытыми небесами, он же тащил ее обратно в тюрьму, в круг внимательных и сосредоточенных лиц. Он поразился, как много помощников успела набрать Вэньи за столь короткое время. Всех, кто обладал хотя бы зачатками магической мощи, она привела сюда, чтобы поддержать медленно вздымающиеся Врата. Кроме белых накидок жрецов и жриц из свиты Айбурана, здесь пламенели плащи императорских гвардейцев и зеленели доспехи охранниц леди Мирейн. Эсториан узнал также темные одеяния нескольких жриц, всегда боязливо прятавшихся в тени его матери; возле них обретались пара нервных желтоглазых асаниан в ливреях лакеев лорда Ансаваара и еще один асанианский старичок, носивший золоченую перевязь мага времени. Эсториан отметил, что его магический нимб сиял не ярко, но ровно и устойчиво. Эсториан вошел в комнатушку именно тогда, когда Вэньи сливала силы собравшихся здесь людей воедино, образуя плотный магический вал. Его приход чуть было не разрушил ее построение, но жрица ничуть не смутилась и тут же протолкнула вновь прибывшего сквозь потеснившуюся шеренгу людей, сделав знак, чтобы он вел себя смирно. Эсториан повиновался. Он никогда еще не стоял так близко к Вэньи, когда та занималась серьезной работой, поэтому притих и с любопытством стал наблюдать. Она казалась очень серьезной, но в движениях ее не было заметно скованности hkh страха. Наоборот, жрица наращивала Врата легко, как бы играючи, однако любой человек, мало-мальски сведущий в магии, хорошо знал цену такой игре. Подобно Эсториану она оделась в поношенный дорожный костюм, переплела суровым шнурком жреческую косичку и не оставила на себе никаких амулетов, кроме крученого ожерелья, хладно поблескивавшего на высокой груди. При всей своей затрапезности она казалась существом высшего ранга, не имевшим ни возраста, ни пола, источавшим волны чистой, высокопробной энергии.