Вы что превратили императора в узника? Глаза телохранителя сделались узкими, как щелки. Он пожал плечами, потом медленно заговорил.
      Ты, наверное, новичок? Конечно, наш император свободен как птица. Просто его отец когда-то погиб здесь. Его величество не желает, чтобы кто-либо входил в эту комнату.
      Это произошло десять лет назад. Любое горе забывается за такое время.
      Он не может забыть смерть отца. Его до сих пор посещают черные видения.
      Он столь слаб? Глаза дикаря сверкнули.
      Взгляни на него, и эти слова застрянут у тебя в глотке. Просто наш император сильно отличается от других людей.
      Во всяком случае, мне понятно, сказал Корусан, что слуга императора любит своего господина.
      То же происходит со всеми, кто его знает. Из глубины покоев донесся какой-то звук. Дикарь встрепенулся.
      Я здесь! откликнулся он и, вновь повернувшись к Корусану, добавил: Он ищет меня. Ступай следом за мной, оленеец, но смотри, веди себя хорошо, иначе он велит натянуть твою кожу на барабан. Корусан последовал за варваром, шагая вдоль шеренги других оленейцев, не спрашивавших, что делает здесь их новый собрат. Он исполняет свой долг, считали они, подчиняясь чьему-то приказу, не зная, что по своему рангу приказы им должен отдавать именно он. Черный король находился в покоях, предназначенных для гостей, и, кажется, вознамерился превратить их в свои собственные. Сейчас молодой император готовился к встрече с Высоким двором, и слуга-южанин помогал ему переменить одежды. Корусан за последнее время достаточно нагляделся на северян. И во дворце, и в городе, и на дорогах, ведущих к столице. У этого варвара было смуглое лицо, характерный горбатый нос, иссиня-черные волосы, как у множества варьянцев; при всем при том он казался неимоверно высоким. Нет, он не был великаном и, пожалуй, только на голову превосходил Корусана, но рост узурпатора подчеркивала его худоба. Длинноногий, как жеребенок, угловатый и неуклюжий, он выглядел мальчиком-переростком, которому еще расти и расти, несмотря на то, что ширина его плеч сделала бы честь любому асанианскому атлету. Не красавец, отнюдь нет. Безобразен, как это и ожидалось. Грубая кожа, хищные лопасти носа, большой подвижный рот, прячущийся в завитках бороды. Глаза, вызывающие шок. Янтарные, как у льва, глубокие, пронизанные золотистыми искрами, зрачки их расширялись, когда он перебрасывался со слугой короткими фразами. Корусан подкидывал эти наблюдения в топку своей ненависти, но не получал ожидаемого эффекта. Вместо вспышки гнева или волн ярости, затмевающих разум и ослепляющих зрение, он почувствовал, что всем его существом овладевает безграничная симпатия. Неуловимая грация сквозила в каждом движении чужеземца. Быстрый поворот головы, взгляд через плечо на слугу, пальцы которого погружались в массу тяжелых волос, белозубая улыбка на темном лице. Слуга замер, потом расхохотался какой-то его шутке. Чему смеется этот дикарь? Корусан сердился. Он был желт, как речной песок, и рядом с ним не было никого, кто мог бы о нем позаботиться. Он знал, что ему следует уйти, но тело не слушалось его. Здесь стоял враг, завладевший всем, что мог бы иметь Корусан. Он вселился в его покои, он примерял его мантии, длинноногий и длиннорукий, поеживающийся от неловких движений слуги.
      Оставь в покое мою косичку, Годри, поморщившись, бросил он на гилени, у тебя все равно ничего не выходит, а я должен выглядеть хорошо. Корусан понял. Он изучил дикарский язык, чтобы лучше знать своего врага.
      Я делаю все что могу, сир, непочтительно огрызнулся Годри. Вы сами разогнали всех своих слуг со скоростью, достойной душевнобольного, если не сказать хуже. А для того, чтобы выглядеть хорошо, следует наконец выбраться из дворца на свежую травку. Что вы скажете о паре раундов славного боя на мечах?
      Потом, капризно произнес узурпатор. Голос его был подобен рыканью uhymncn зверя. Годри попятился. Медленно, давая хозяину возможность знаком остановить его. Император не сделал этого, и южанин удалился, неслышно ступая. Корусан неподвижно стоял возле стены. Черный король потянулся лениво, как кошка, и зевнул, обнажив крупные, безукоризненной формы резцы. Его зубы были белы как мрамор, гораздо белее, чем зубы асаниан. Мантия соскользнула с его плеч, он остался совсем голым. Северянин худой как палка. Кожа на мышцах натянута, округлостей нет и в помине одни плоскости и углы. Нагота неприятна, тяжела и несовершенна. Противно смотреть на неприкрытое человеческое существо. Этот не был противен. В чем его сила? Откуда берется могущество? На правой ладони варвара горел солнечный знак. Император шагнул к стене, завешанной плотной тканью, взялся за край портьеры и рванул ее на себя. Раздался треск, занавеска, клубясь, опала, и комнату залил поток нестерпимо ярких солнечных лучей. Одну за другой император сорвал все шторы с окна, выходящего в парк, распахнул рамы, не заботясь о том, что кто-нибудь может увидеть его наготу. Он чуть наклонился вперед и сказал в напоенный солнцем простор:
      Иногда мне кажется, что мои кошмары сбылись, что Золотой дворец это и есть весь мир и никакого Керувариона не существует. Мне кажется, что я навек приговорен дышать затхлым воздухом каменных помещений и таскать на себе мантии асанианских владык. Что скажешь на это, стражник? Он говорил по-асаниански. Плохо, но достаточно внятно, чтобы Корусан мог разобрать, о чем идет речь.
      Ответь, молчаливый стражник. Что ты думаешь обо мне? Корусан прижался к стене. Глупо, ведь он знал, что его присутствие обнаружено. Однако инстинкт всегда берет верх над логикой. Солнечные лучи позолотили кожу черного короля. Они растекались по всему его телу, собирались в ручьи и сбегали к ногам, оставляя на полу блестящие лужи. Невероятное, невозможное зрелище. Магия. Колдовство. Рассчитанное на то, чтобы внушать благоговейный страх тому, кто осмеливается шпионить. Тому, кто недоверчив, враждебен и желтокож. Но это не отвращало. Корусан потянулся к нему, двигаясь на кончиках пальцев, осторожно, неслышно. Что-то вспыхнуло и загорелось в воздухе, причиняя боль. Он так же осторожно отступил, краешком глаза следя за пылающим варваром. Император стоял, откинув голову, отдаваясь яростной ласке жгучих лучей. Когда он повернулся, глаза его были печальны.
      Пойдем со мной, стражник. Никто на свете не может сказать, кто из нас больший раб ты или я. Странное заявление. Корусан усмехнулся в густую вуаль и решил следовать за черным королем. Но не из послушания, нет. Из любопытства, которое переполняло сейчас всю его сущность.
      ГЛАВА 22
      Эсториан выигрывал отдельные стычки. Лорд Фираз гюбеждал в глобальной войне. От такого положения вещей молодому императору делалось тошно. Мутное состояние души толкало его на разного рода выходки и необдуманные поступки. Вот и сейчас он тащился, сгибаясь под гнетом многочисленных мантий, на послеобеденное заседание Высокого двора. Он уже успел побывать на утреннем заседании, которое соизволил покинуть, не дожидаясь конца процедуры, что было неслыханным нарушением этикета. Сознавая, что допустил оплошность, он по зволил своему раздражению излиться на Годри, потом нагишом торчал у окна, выходящего в многолюдный парк, потом вновь решил посетить Высокий двор, прихватив с собой в качестве стража оказавшегося под рукой оленейца. Возможно, лишь затем, чтобы подольститься к лорду Фиразу, который всегда и во всем оказывался прав. Высокий двор окатил императора мелким дождем косых взглядов. Потом q`mnbmhjh поочередно поклонились его величеству, демонстрируя выучку, потом он опять устроился в просторном, заваленном подушками кресле, и лорд Фираз, на лице которого не мелькнуло и тени упрека, продолжил беседу с очередным просителем. Мелкий лорд из далекой западной провинции с трясущейся от древности головой бубнил что-то о необходимости возвести на свое ложе новую жену и, кажется, испрашивал на то высочайшего разрешения. Его семимантийное высочество лорд Фираз указывал досточтимому лорду на более настоятельную необходимость заполнить прежде вакансии в гаремах его сыновей. Эсториан в который раз подивился умению регента решать щекотливые дела так, что ущемленная сторона, уходя восвояси, вовсе не чувствовала себя таковой. Следующий посетитель, представленный как принц пяти мантий, был облачен всего в три из них, но даже и эти покровы казались слишком тяжелыми для него. Кланяясь, он оступился и чуть не упал, отягощенный чрезмерным весом. Совсем ребенок, подумал Эсториан, разглядывая круглое непроницаемое личико, показавшееся ему странно знакомым. Маленькая фигурка дышала отчужденностью, словно проситель заранее был уверен в неуспехе своего предприятия.
      Он пришел, заявил лорд Фираз, просить ваше величество извинить проступок его отца. Эсториан вопросительно вскинул брови. Полное имя мальчика оказалось длиннее, чем можно было предположить, и указывало на его родство с тремя знатнейшими домами Асаниана, а также особами королевской крови. Он заговорил сам, ибо такая привилегия позволялась ему протоколом.
      Мой отец, сказал мальчик ясным и твердым голосом, умер. Он глубоко сожалел о своем проступке, покрывшем его имя позором. Он умер достойно и уважительно.
      Как можно умереть уважительно? Голос Эсториана, грубый голос варвара и дикаря, впервые прозвучал в этих стенах, отдаваясь эхом в углах зала. Мальчик был слишком юн или слишком пунцов, чтобы казаться шокированным этим.
      Он пожелал, чтобы вы, ваше величество, узнали о его смерти.
      Что ты хочешь этим сказать?
      Ваше величество, вмешался в диалог лорд Фираз, его отцом был тот, кто осмелился выразить вам непочтение в вашем дворце в Эндросе. Голова Эсториана словно опустела на миг. Потом вспышка памяти озарила сознание. Асанианский посол, приносящий присягу керуварионскому трону. Ошибка, допущенная Эсторианом в обращении с ним. Демарш гордого лорда, осмелившегося взглянуть молодому императору прямо в глаза. Сын был похож на отца теперь Эсториан ясно видел это. Правда, лицо его еще не успело отвердеть и в движениях скользила детская неуверенность.
      Он убил себя? Эсториан хотел убедиться, что не ослышался и правильно все понял. Убил из-за того, что между нами вышла маленькая размолвка?
      Никто не смеет оскорбить императора безнаказанно. Голосок Низада из Ушавара был по-прежнему тверд. Ну нет, подумал Эсториан. Я не отдам этого малыша им на съедение.
      Мы готовы уплатить любой штраф, который соизволит наложить на нас ваше величество, продолжал мальчик. Отец умер, его прах развеян по ветру, его титул изъят из его имени. Что еще угодно вашему величеству потребовать от нас? Мы готовы отдать вам все, что у нас есть.
      Нет, сказал Эсториан, его сердце сильно заколотилось. Нет. Я не хочу, чтобы мои подданные так умирали.
      Он проявил непочтение, сказал маленький лорд. Он заслужил свою смерть. Он покрыл наше имя позором.
      Нет, не так. Эсториан привстал с кресла. Он не опозорил себя. Он поступил так, как считал правильным. Я был не прав. Я плохо говорил с ним. Я не думал, что он поплатится жизнью за это. Низад широко раскрыл круглые, как бронзовые монетки, глаза, но не смотрел в лицо императору. Эсториан, тяжко влача мантии, подошел к мальчику и тронул маленькую холодную руку. Двор ужаснулся. В который раз. Эсториан сердито поморщился.
      Я возвращаю тебе титулы твоего отца, сказал он. А также все, что у него взято. Это был смелый и благородный человек. Я сожалею, что он умер изза такой малости.
      Вы можете все. Низад поклонился. Вы император. У него засосало под ложечкой. Нет, никого из них нельзя убедить ни в чем.
      Ступай, сказал он первое, что пришло в голову. Будь счастлив. Расскажи всем, что император не так глуп, чтобы не разбираться в вопросах чести. Нормальный ребенок, скорее всего, улыбнулся бы этим словам. Низад заплакал. Мелкие слезы стекали по плоским щекам к круглому подбородку.
      Они презирают нас, обратился Эсториан к Годри. И не любят меня. Как я могу управлять ими? Я их совершенно не понимаю. Молчаливый сквайр вынырнул из пучины непроницаемого безмолвия.
      Я думаю, они сами вряд ли себя понимают, милорд. Эсториану захотелось стащить с себя дурацкие мантии и зашвырнуть их подальше. Но он уже проделывал это. И не раз. Он проделывал все, что позволяют себе бунтовщики, узники и капризные дети.
      И что же? Они все равно окружают меня, мучают, одолевают. И плюют на мои вспышки протеста. Годри молчал. Бедный Годри. Хозяин изводит его так же, как Асаниан изводит хозяина. Но Годри любит своего господина, а Эсториан ненавидит своих мучителей всей душой. Ненависть эта не приносит плодов. А посему ее давно следовало отбросить, как бесполезную вещь. Пора принимать реальность такой, какая она есть, и мыслить конкретными категориями. Почему бы, например, не... Он усмехнулся. То, что забрезжило вдруг в его мозгу, даже не успев оформиться в четкий образ, казалось чрезвычайно занятным. Годри посмотрел глазами напуганного сенеля. Эсториан улыбнулся еще шире, заметив, что его веселость насторожила слугу.
      Предположим, произнес он мечтательно, предположим, мой милый Годри, что я пойду им навстречу. Что случится тогда? Позволят ли они мне быть самим собой? Ослабят ли свою хватку?
      Не знаю, милорд. Слуга подчеркивал своим тоном, что прекрасно осведомлен, как его господин реагирует на правду, исходящую из уст даже самых близких ему людей.
      Вряд ли они расслабятся, думаешь ты про себя, мой верфный Годри. И все же, если я в игре против них выброшу фальшивую кость, будешь ли ты судить меня строго?
      Вы все равно сделаете то, что вам взбредет в голову, хмуро пробормотал Годри. Вам абсолютно не важно, что я при этом скажу. Эсториан обнял слугу за плечи и притянул к себе. Шепот господина вызвал на лице Годри гамму быстро сменяющихся чувств от холодной недоверчивости до изумления. Потом физиономия его выразила искреннюю веселость.
      Это пахнет потасовкой, милорд, сказал он. Но очень неплохой потасовкой. Вдохновленный поддержкой верного сквайра, Эсториан не мешкая принялся готовиться к битве. Он удивил своих желтолицых слуг неожиданным требованием облачить его в самые пышные мантии, а затем повелел им пригласить к себе персону, с которой ему последнее время совсем не хотелось встречаться в часы досуга. Лорд Фираз явился на зов без свиты и держался, как всегда, спокойноневозмутимо. Правда, вино и фрукты, предложенные ему, он прежде позволил отведать неприметной серо-коричневой личности, исполняющей при нем роль дегустатора. Несмотря на столь явную демонстрацию холодности со стороны высокочтимого лорда, Эсториан, лучась дружелюбием, заявил:
      Я хочу разослать приглашения лордам Высокого двора. Их частые напоминания о том, что я должен вступить в брак, нашли наконец в моей душе подобающий отклик. Я решил жениться, мой друг, и предлагаю знатнейшим семействам столицы представить на императорский смотр своих дочерей, из которых я выберу себе будущую супругу. Лорд Фираз стал мельче в собственных глазах. Некоторое время он переваривал ошеломительное известие, потом, запинаясь, пробормотал:
      Значит ли это, ваше величество, что мы должны подготовить церемонию в будущем цикле Ясной Луны?
      Нет, сказал Эсториан. Смотрины должны состояться сегодня. Скажем, через час-полтора.
      Но, сир, заговорил регент с чрезвычайной деликатностью в голосе, сейчас при дворе, конечно, имеются знатные девушки, однако они...
      Не сомневаюсь, что каждая из них была подготовлена к этому событию уже тогда, когда я пересекал границу Асаниана. Или вы хотите сказать, что невесты покинули столицу, не ожидая нашего вызова?
      Ваше величество очень стремительный человек, сухо сказал лорд Фираз. В его голосе явственно сквозило неодобрение. Может быть, вы позволите нам назначить церемонию чуть позже, ближе к вечеру, когда дневная жара спадет и люди отдохнут от нее?
      Я уже отдохнул, сказал Эсториан. Он улыбался. Вы будете находиться рядом со мной, чтобы я сделал разумный выбор. Регент наклонил голову и встал.
      Как будет угодно вашему величеству, медленно произнес он. Зал императрицы располагался во внутреннем дворце за воротами, которые сторожили специально обученные охранницы и евнухи Золотого дворца. Много лет молчание этих покоев переплеталось с молчанием камня, из которого были возведены эти стены, укрытые плотными старинными гобеленами. Гравировка колонн поражала своей вычурностью виноградные грозди набегали на пышные, диковинного вида цветы. Солнце скупо проникало сюда, сквозь узкие, забранные решетками окна, зал в основном освещался светильниками. Эсториан стоял в укрытии за троном, ожидая, пока в зале уляжется суета. Евнухи и охранницы толпились на почтительном расстоянии от своего господина, всем своим видом показывая готовность его защищать. От кого? Это он понимал плохо. Отец Эсториана погиб в императорских покоях, убийца был достаточно смел. Чтобы проникнуть в женский дворец, требовалось нечто большее, чем обычная смелость. Посягнувшему на жизнь императора грозила только смерть. Посягнувшему на честь императрицы грозила смерть медленная и мучительная, негодяй, застигнутый в стенах гарема, терял поначалу свои гениталии, а уж потом расставался с остальными частями тела. Из своего укрытия Эсториан хорошо видел все просторное помещение, наполнявшееся желтокожими девушками. Они трепетали скорее от спешки, чем от волнения и страха; гораздо больший трепет испытывали их братья и отцы, запертые в покоях внешнего дворца, разлученные со своими тетушками, женами и кузинами, толпящимися вдоль стен зала, которым бравые и наиболее смелые евнухи постоянно одергивали вуали, но не могли прекратить шелеста несмолкаемой болтовни. Стройная высокая фигура двигалась среди них, облаченная в асанианские платья, яркие черные глаза сияли на темном, не прикрытом вуалью лице. Эсториан вспыхнул от стыда. Увлекшись разглядыванием асанианских девиц, он проглядел появление собственной матери. Она не осуждала сына за спешку, ибо хорошо знала его нрав. Он всегда был подобен рыси, стерегущей добычу, таился и выжидал, сколько мог, потом совершал прыжок, мгновенно, без пауз. Он пошел навстречу пожеланиям асаниан, но даже в угоду своей матери не мог измениться. Сейчас он томится за темной портьерой, рассматривая набор невест, и это томление наверняка напоминает ему его детские годы, когда он, вот так же волнуясь, подглядывал за взрослыми. Его посадят на трон и станут подводить к нему кандидаток, поочередно рассказывая о каждой, расхваливая ее достоинства и умалчивая о недостатках. И вся процедура пройдет чинно и достаточно мирно, если он опять не задумает что-нибудь выкинуть. Он задумал кое-что выкинуть прежде, чем уселся на трон. Он стащил с себя восемь мантий, оставив на теле только две верхнюю и нижнюю, тонкую. Евнухи, разинув от изумления рты, остались сторожить брошенный на пол ворох тяжелых одежд. Он вышел в зал, минуя трон, что было выше понимания собравшихся на opnvedsps. Журчание голосов, пронесшееся по залу, являло собой грубое нарушение этикета, однако и сам император позволил себе неслыханное. Он вышел к своим подданным всего в двух покровах, словно простолюдин, претендующий на знатность. Грубый, долговязый, потерявший всяческий стыд варвар. Леди Мирейн обернулась на звук его шагов. У него защекотало в носу от ее взгляда. Он бережно поцеловал ей руку, хотя ему жутко хотелось прижаться к ней.
      Ма, пробормотал он на языке ее племени. О ма! Они не пускали меня к тебе.
      Как ты похудел! быстро проговорила она на том же наречии. Просто кожа да кости! Что они сотворили с тобой!
      Это я сам. Он попытался улыбнуться. Сидел взаперти, без солнца, ты же знаешь, как это бывает.
      Я никогда не довела бы тебя до такого. У него на языке завертелась колючка, но он не позволил себе пустить ее в ход. Он вновь склонился к рукам матери и поцеловал их с величайшей нежностью.
      Сейчас говори тише, сказал он. Мы оба ведем себя не очень-то хорошо. Пойдем, ты поможешь мне выбрать желтоглазую женушку.
      Но, заколебалась она, все еще говоря на языке своей юности, это, наверное, не одобряется их правилами. Ступай, я присоединюсь к тебе позже... Он затоптал в своей душе росток надежды на то, что мать велит ему немедленно убраться отсюда домой, в Эндрос, вместе с Вэньи, что она вновь позволит ему стать счастливым и безмятежным.
      Идем, сказал он. Здесь лорд Фираз, он обещал рассказать мне, какая из этих дев посимпатичней и побогаче. А ты со своей стороны высмотришь мне самую чувственную из них, причем такую, которую не вытошнит на брачное ложе от одного вида бородатого дикаря.
      Большинство из них и так уже без ума от тебя. Она подхватила его под руку и перешла на столичный асанианский диалект. Лорд Фираз, какое счастье видеть вас здесь! Как поживают все эти молоденькие леди?.. Они медленно двинулись через зал. Лорд Фираз, не забывая обмениваться любезностями с леди Мирейн, представлял ей каждую девушку, обстоятельно рассказывая о ее родословной, совершенно так, как если бы юная асанианка была породистой кобылкой, которую покупательница намеревается приобрести для своего племенного жеребца. Леди Мирейн держалась прекрасно, она расточала во все стороны очаровательные улыбки и задавала приличествующие своему положению вопросы. Эсториан безмолвствовал. Он примечал, кто из кандидаток украдкой бросает взгляды на его лицо и кто из них ухитряется не поддаваться вполне простительному соблазну удовлетворить свое любопытство. Он твердо решил вос принимать происходящее, как необходимое зло, но не предполагал, что этого необходимого зла окажется так много. Он давно приметил пару золотистых глаз, мерцающих из-под синей вуали. Встречаясь с глазами Эсториана, они не опускались в испуге и не закатывались под потолок в припадке кокетливого жеманства. Они, казалось, дышали живой любознательностью, но их обладательница всегда умудрялась ускользать с пути императора, равно как и застенчивая хозяйка розовой вуали с выбившимся из-под нее соломенным локоном. Эти девушки постоянно держались вместе, затеяв с его величеством игру, подобную догонялкам, несмотря на то, что некое маленькое согбенное существо опекало беглянок и пыталось направить их на истинный путь, ведущий к брачному ложу. Леди Мирейн что-то сказала девушке, только что представленной ей, но Эсториан не запомнил ни слова из этой цветистой фразы. Синие и розовые пятнышки затерялись в калейдоскопе других цветов, и он напрасно вытягивал шею, пытаясь отыскать их. Однако в положении императора имелись свои преимущества. Толпа расступалась перед ним, как масло перед раскаленным ножом, и он был волен следовать, куда захочет. Эсториан оставил матушку и регента вести беседу с импонирующей им обоим лимонно-лиловой скромницей и отправился на поиски существа, способного без кокетства и трепета смотреть ему прямо в глаза. Дуэнья беглянок верно угадала его намерения. На пути к счастливому браку bqe средства хороши, и потому старая карга, бесцеремонно растолкав группу евнухов, загнала девушек в угол, образованный двумя полусомкнутыми колоннами, и оглянулась, как охотничий пес, ожидающий одобрения хозяина. Эсториан ус корил шаги, сдерживая невольную улыбку. Ловушка была хороша, он заполнил единственную имеющуюся в ней брешь своим телом и встал, прислонившись плечом к гладкому мрамору. Он старался по местным представлениям о приличиях держать губы сомкнутыми асаниане, подобно степным котам, обнажали свои зубы, только готовясь к бою. Одарив каждую из пленниц легким церемонным поклоном, он заговорил:
      Милые леди, почему вы бежите от меня? Разве я слыву пожирателем детей или похож на монстра? Розовая вуаль спряталась за плечом подружки, синяя, глядя ему прямо в лицо смеющимися глазами, промолвила:
      Милорд, конечно же, вы не красавец... по крайней мере по нашим канонам. Однако позвольте все-таки сказать, что вы интересный мужчина. Ясный и звучный голос. Немного, быть может, высокий, но в основном приятный. Эсториан вскинул брови и, иронически поклонившись, сказал:
      Лучше быть безобразным, но интересным, чем красивым, но скучным.
      Вы вовсе не безобразны, возразила она. Вы просто... другой. И пользуетесь огромным успехом. Это снимается? Он оглядел свои свободно болтающиеся одежды.
      Надеюсь, что да. Она рассмеялась легко и беззаботно.
      Не это. Другое. Кивком головы она указала на его руки. Каким-то шестым чувством он угадал, что ее интересует не их форма и даже не золотое сияние, исходящее от его правой ладони. Он повернул их, вглядываясь. В них не было ничего необычного, кроме яркого пылающего пятна. Длинные, немного костистые пальцы, узкие кисти, ладони, загрубевшие от поводьев и рукоятки меча. Она выпростала из-под платья золотистую, словно выточенную из слоновой кости ручку. Блеснули золоченые ноготки.
      Вы ведь не родились таким, моя нянюшка мне все хорошо объяснила. Они натерли вас сажей, как только вы появились на свет, и продолжали делать это изо дня в день, пока сажа не въелась в поры. Тогда вы стали красивым по их представлениям. А какой вы в действительности? Нянюшка говорит белый как кость. Я же думаю, что коричневый. Белый цвет сажа превратила бы в серый. Эсториан в жизни своей не слышал такой чепухи.
      Я такой, каким создан природой, сказал он. Ты можешь убедиться в этом сама. Потрогай меня, если хочешь. Он думал, что она не осмелится. Но девушка протянула ручку и прикоснулась к его обнаженному плечу. Сперва робко, словно привыкая, потом потерла сильнее, пытаясь оттереть краску, потом легонько ударила его, словно отгоняя надоедливого котенка.
      У вас растет шерсть. Она указала на его бороду. Как у зверей.
      Как у всех наших мужчин, поправил он, неожиданно развеселившись, хотя слова ее могли показаться обидными. Ему импонировала ее смелость, соседствующая с наивностью и простотой манер. Он никак не ожидал встретить такое чудо в толпе девиц, воспитанных при Высоком дворе Асаниана. Даже рабыни не позволяли себе рядиться в такие яркие небесно-голубые цвета, расшитые серебром и золотом. Золото предательски просвечивало сквозь синюю вуаль, золото глаз и золото крупных сережек. Золотые браслеты охватывали ее запястья, угадывались на стройных лодыжках. Ее подружка выглядела совсем поиному: скромно и со вкусом одетая, она застенчиво посматривала на него и тут же отводила взгляд, кутаясь в розовые покровы. Сгорбленная дуэнья, прислонившись к стене, неодобрительно покачивала головой, прислушиваясь к вольному разговору.
      Эта шерсть, спросила вдруг розовая девушка, она у вас всюду? Совсем неожиданно его бросило в жар. Он усмотрел в этом вопросе двусмысленность.
      Нет, сказал он. Только там, где это определено природой. Как и у `q`mh`mqjhu мужчин.
      Они предпочитают ее брить. Она окинула его быстрым взглядом и вновь опустила глаза. Не знаю, в чем большая дерзость: глядеть на вас или говорить с вами. Я склоняюсь к тому, что глаза более нескромны. Но мне нравится смотреть на ваше лицо. Наши мужчины очень обычны. Они все одного цвета и мягкие словно пух. Он рассмеялся. Скромница удивила его. В ее речи сквозил острый, проницательный ум. Она вновь подняла голову и уже не опускала ее в продолжение всего разговора. Ее глаза были мягче, чем у подруги, янтарные, как смола из лесов Куриона.
      Как вас зовут? спросил он обеих девушек.
      Меня Галия, ответила та, что посмелее. А это Зиана и наша драконша Гази, которая думает, что я чересчур хороша для иноземных завоевателей. Зиана и я родились в один день от одного отца. Наши матери были сестрами, так что мы с ней сестрички вдвойне. Мы не богаты или не очень богаты, хотя достаточно знатны и титулованы. Род Винигаров был значителен и силен в Маркаде, а сейчас, переселившись поближе к Кундри'дж-Асану, он растерял свою силу. Мы стали заурядны, милорд.
      Глядя на вас, этого не скажешь. Он сам любил поговорить, но речь Галии была подобна весеннему речейку, пение которого прервать невозможно.
      Знаете, кто вы такой? живо спросила она. Вы мучитель детей и молодых девушек. Так мне говорит моя няня, правда, она любит рассказывать сказки. Она говорит, что вы повергли в ужас Керуварион.
      Император Керувариона такой же человек, как и все, сказал он, глядя в расширенные смеющиеся глаза. Ну, может быть, не совсем такой, но каждый там мог явиться ко мне, чтобы свободно поговорить о своих нуждах. Никто там не боялся меня.
      Правда? Она усмехнулась. Однажды я попыталась сбежать в Керуварион, чтобы посмотреть на вас. Отец поймал и отшлепал меня и несколько дней сердился.
      А ты?
      Он шлепал меня не сильно, заметила она. Детей тянет из дому. Особенно девочек. С ними одни хлопоты. Теперь я стала старше и сознаю свой долг.
      Я тоже сбегал из дворца, сказал Эсториан. Я хотел стать соплеменником Людей Луны и охотиться на пятнистых оленей.
      Ваш отец отколотил вас за это?
      Он уже умер к тому времени, Эсториан произнес эти слова неожиданно легко, хотя почувствовал холодок в позвоночнике, а мать решила, что я слишком велик, чтобы меня наказывать. Она подарила мне княжество, которым я должен был управлять без чьей-либо помощи.
      И что сделали вы?
      Я дулся некоторое время, а потом перестал. В княжестве хватало забот. Власть там была ослаблена, лорды и бароны задирали носы, купцы взвинчивали цены, люди беднели. Пришла пора усмирять знать, обуздывать торговцев, продавать лес, строить корабли и вытачивать весла, стричь шерсть и окрашивать ткани. Я многому научился в ту пору. Девушки слушали с возрастающим интересом. Он оборвал себя, спохватившись, что говорит слишком много.
      Теперь я, как правитель Умброса, должен найти этому княжеству княгиню, и это, признаться, мучительно для меня.
      Княгиню? Возглас прозвучал так неожиданно и громко, что Эсториан вздрогнул. Зиана смутилась, но храбро продолжала расспросы.
      Что делает княгиня? Она управляет своим княжеством?
      Перед тем как начать управлять, он заметил, что старается говорить с этой девушкой сдержаннее, чем с Галией, княгиня должна пройти через многие испытания: совершить путешествие по стране Девяти Городов, пожить в каждом городе какое-то время, научиться прясть шерсть и вязать носки и многому другому.
      Она управляет своим княжеством. Зиана сказала это себе. Ты слышишь, Галия, повернулась она к сестре, я ведь говорила тебе, что все это вовсе me бабушкины сказки.
      Конечно, управляет, наморщила нос Галия, если у нее есть муж или брат, чтобы подсказать, как это делается.