Рубен Таросян
      Начало отпуска
      Прижатый к гиперпространству космолинкор "Фатерланд", израсходовав боезапас главного калибра, вел лазерный контр-огонь в ожидании подхода основных сил эскадры. Можно только представить удивление вокругсмотрящих, когда вместо грозных силуэтов крейсера "Большие Болота" и гравиносца "Сжимающий" они увидели сияющую разноцветными огнями увеселительную яхту "Танго", на борту которой я проводил второй день отпуска. Конечно, я не знал, что мы попали в зону боевых действий. Впрочем, это было неопасно - в любой момент "Танго" могла нырнуть в гиперпространство, к тому же это меня не волновало, так как я сидел вместе с Тобиусом в салоне вкусомузыки.
      Я включил "Рондо". У Тобиуса в такт музыке задергался подбородок. Капли томатного сока, чередуясь с микродозами виски и ледяной воды, вливались в меня через полиэтиленовую соломинку, подчиняясь чарующей мелодии Моцарта. Я уже отключился от всего реального и смотрел в глаза Тобиусу. С ним, наверное, творилось то же самое. Тобиус щелкнул тумблером и мы вдвоем поплыли в терпких волнах симфонического коктейля. Я никогда не понимал тех, кто в одиночку включает вкусомузыку. Тобиус хотел что-то сказать мне, но ему это не удалось из-за соломинки во рту. Я бы все равно ничего не услышал и в доказательство постучал пальцами по своим наушникам. Тобиус указал рукой. Я обернулся. Спиной к нам стояла женщина. Ее ноги и плечи были неподвижны, а бедра медленно покачивались. Она почувствовала наш взгляд и переключила приставку. Моя соломинка приобрела привкус плодово-ягодной наливки. Вообще-то я не люблю слащавых современных мелодий, они мне кажутся какими-то ненатуральными, но соответствие с покачиваниями бедер приостановило мое желание переключиться. Когда мелодия кончилась, я увидел мистера Блейфа - хозяина "Танго". Нас - пассажиров первого класса - он курировал лично.
      - Вы, кажется, уже созрели, - сказал он, - пора вам отключить интеллект.
      - Зачем? - не понимая, спросил я.
      - Видите ли, - хотел объяснить Блейф, но его перебил Тобиус:
      - Мы ничего не видим-дим-дим-дим.
      - Дим-дим-дим-дим! - повторил я, приплясывая. Эти современные мелодии очень быстро привязываются.
      - Дим-дим-дим-дим! - отбивая чечетку, мы пели втроем.
      - Это острое ощущение, не хуже вкусомузыки. - Мистер Блейф, чуть согнувшись, указал на дверь салона.
      - Как же мы без интеллекта? - растерянно спросил Тобиус, выпадая из нашего танцевального трио.
      - Вы будете под защитой инстинкта, - успокоил его Блейф.
      - Инс-тинк-та! - отплясывал я, пока не оказался в темном зале.
      Темнота меня не пугала, скорее успокаивала, свидетельствуя об отсутствии опасности. Я стоял, блаженно расслабившись. Вдруг что-то розовое начало медленно пересекать темную бездну. "Что такое? Что такое?" - спокойствие покинуло меня и я почувствовал жгучую потребность в ясности. Мои ноги превратились в сжатые пружины, и были готовы прыгнуть в любую сторону - навстречу или, наоборот, подальше от этого розового объекта. Он мне ничем не угрожал и я медленно приблизился, остановившись в одном шаге от него. Почему-то розовый объект ассоциировался у меня с новой партнершей по вкусомузыке. Она плавно попятилась, словно пританцовывая, я пошел в такт с ней, она удалялась, протягивая руки навстречу моим. Я хотел дотронуться до нее, но чувствовал, что еще рано, и что главное - сохранить наш общий ритм. Я все шел и шел, выставив руки вперед и, если она на ходу выставляла руки чуть дальше, я мгновенно отдергивал свои. Ритм, который двигал мной, пульсировал в венах, стучал в висках и управлял дыханием. Она спиной уперлась в стену и, не нарушая ритма, рванулась ко мне. Наши руки встретились. Мои ладони скользнули по ее рукам, я сжал ее плечи. Она вздрагивала в такт моему дыханию. Стон вырвался из моей груди. Беспомощным щенком заскулила она.
      Внезапно я почувствовал какой-то диссонанс. Я уже не ощущал партнерши и рванулся в сторону, откуда приближалось что-то противное. "Остановить это и раздавить" - стало моими неосознанными кредо, целью и смыслом существования. Но оно пыталось пройти сквозь меня. Я сжал это руками, прижал к груди, стараясь подмять под себя. Оно сопротивлялось, пытаясь сделать со мной то же самое. Напряжение в моих мышцах достигло предела.
      Зажегся свет. В своих объятиях я увидел раскрасневшегося Тобиуса. Мистер Блейф, стоящий в дверях, ухмыльнулся:
      - Острое ощущение, как я и обещал.
      Мне стало стыдно, словно на моей одежде одновременно оторвались все пуговицы. Я выпустил Тобиуса из рук.
      - Несколько глотков неразбавленного барабанного боя мне не повредит, сказал он.
      Не поднимая глаз, я поплелся в салон.
      После третьего глотка мое сознание пришло в норму. Я заметил нашу знакомую. Ее пальцы скользили по клавишам. Я подключился к ее синтезатору. Это тоже был барабанный бой, только с содовой.
      Выходя из салона, я заметил офицера космофлота. Он, не глядя на меня, обратился к хозяину яхты:
      - Герр Блейф, вы должны немедленно покинуть зону боевых действий.
      - Разве нам что-нибудь угрожает? - Блейф хитро улыбнулся.
      - Артобстрел начнется завтра вечером. Вы, конечно, догадываетесь, что будет с "Танго" от боковой волны при залпе гравиносца.
      - Вот видите, впереди почти сутки и вы сможете отдохнуть на яхте. В каюте этих... - Блейф кивнул на меня с Тобиусом, - джентльменов есть свободное место. Прямо по коридору, последняя дверь.
      Офицер щелкнул каблуками и направился по коридору, не снимая руки с эфеса ионной шпаги. Мистер Блейф, задержав меня с Тобиусом, тихо произнес:
      - Он неплохой парень, но характер у него...
      - Какой у него характер? - спросил Тобиус, чему я очень удивился, полагая, что в эту минуту его ничего не интересует.
      - Его натура словно соткана из названий старинных кораблей: "Решительный", "Отважный", "Беспощадный", "Стремительный"...
      Я пытался увязать названия кораблей с какой-нибудь мелодией, непрерывно повторял их и не заметил, как добрался до каюты и заснул.
      - Ать-два! Ать-два! - услышал я, проснувшись. Это с садистским присвистом, размахивая ионной шпагой, офицер делал утреннюю гимнастику. Тобиус тоже проснулся и, не вставая, глядел на офицера. Офицер, то ли смущенный двумя зрителями, то ли оттого, что уж больно жалкий вид был у нас с Тобиусом, с презрением процедил сквозь зубы:
      - Вы, видно, из тех, кто привык принимать утренний кофе в постели.
      Бросить такой упрек мне, человеку, который ради отпуска на "Танго" целый год ловил летающих анаконд на Змеиной планете, показалось возмутительным. Но я не смог возразить, не хватало сил разжать пересохший рот.
      Внезапно дверь отворилась и в каюту ввалился металлический монстр. Он протянул свои бесчисленные щупальца к каждому из нас и скрипучим голосом произнес:
      - Я ваш новый робот-официант. Меня зовут Буфет.
      Щупальца, замершие передо мной, сжимали бутылки, рюмки и тому подобное. Я взял жестянку с пивом. От одного моего глотка ее стенки сплющились. Щупальце протянуло мне еще пива. Настроение у меня поднялось. Я встал, напевая, оделся, подошел к Тобиусу. Он снимал с щупалец банки с пивом, словно плоды с дерева.
      - Отпусти Буфета! - сказал я ему.
      Тобиус так и сделал. Он уже не мог удерживать в руках охапку банок.
      - Тобиус, а ты откуда? У вас что, нет пива? - Я задал вопрос, усматривая в этой жадности что-то нездоровое.
      - С планеты Писателей.
      - ???
      - Она не всегда была планетой Писателей... раньше она была планетой Матросов, а еще раньше... - Тобиус говорил с трудом. Его речь прерывалась бесчисленными паузами, во время которых он мычал, подыскивая слова, и одновременно пытался зубами открыть банку с пивом. - ...в мрачное доисторическое время... его у нас не любят вспоминать... пахари пахали, рабочие работали, цари царили, лекари лечили... сплошная беспросветная тоска... которую невозможно терпеть... с жаждой нового все пошли за огненной матросской пляской... под пляску матросов строили заводы, рыли каналы... но не все смогли плясать с ними в такт... тогда появились писатели... и начали красноречиво учить экономистов экономике... крестьян и агрономов - сельскому хозяйству... мелиораторов - осушению болот и повороту рек...
      Наконец Тобиусу удалось открыть банку. Он замолчал, только крупные глотки звонко булькали у него в горле.
      Я вышел в коридор, где встретил вчерашнюю знакомую. Воспоминание о том, что из-за нее я подрался с Тобиусом, закомплексовало меня и я не мог ни что-либо сказать, ни двинуться с места.
      Смутившийся мужчина - самое беспомощное существо во Вселенной. Поэтому едва она сказала: "Пойдемте танцевать!" - и взяла меня за руку, я со счастливой покорностью пошел с ней, радуясь случаю скрыть свои комплексы и возможности попытаться забыть аттракцион с отключением интеллекта, а также Тобиуса, который вдруг стал мне противен со своей опухшей от пьянства рожей, с его жадностью к баночному пиву.
      Мерцающие в такт музыке светильники озаряли потолок, оставляя в темноте танцующие пары. Жерла динамиков массированно извергали в танцевальный зал аккорды, резонирующие в моей черепной коробке и взламывающие затылок отбойными молотками басовых соло. Я быстро капитулировал перед захватившей мой организм мелодией-агрессором и с вассальной преданностью повиновался ритму незнакомой музыки. Моя партнерша, прижавшись ко мне, закрыла глаза. Я пытался забыться, чувствуя рядом молодую женщину, плывя в теплом музыкальном Гольфстриме. Но, словно зубной болью, сознание пронзалось мыслью о том, что это был всего лишь танец и наши тела подчинялись внешним импульсам, исходящим из динамиков, в отличие от нашего вчерашнего "контакта", когда мы прислушивались только к собственным ритмам. Наверное, моя партнерша испытывала то же самое и шепнула мне: "Лучше пойдемте выпьем". Я взял ее за талию и повел в каюту. Ни Тобиуса, ни офицера там не было. Я, закрыв дверь, прижал к себе свою "собутыльницу", обнимая за плечи. Приложив палец к моим губам, она тоном профессиональной заговорщицы произнесла: "Сначала выпьем". В руках у нее появилась бутылка с двумя этикетками, на одной была изображена гарцующая белая лошадь, на другой три лошади, запряженные в сани. Нехотя выпустив ее из объятий, я развалился в кресле и, когда она нашла чистые стаканы, спросил:
      - Как вас зовут?
      - Хопина, - ответила она, глядя на свет сквозь прозрачное содержимое стакана.
      - Странное имя.
      - А мою сестру зовут Хаппенда.
      - Было бы удивительно, если бы вдруг одной из сестер дали нормальное имя, - попробовал я пошутить.
      - Имена соответствуют лингвистическим нормам нашей планеты.
      - Странные у вас нормы. - Медленно цедя слова сквозь зубы, я взял Хопину за запястье и, стараясь не шелохнуть зажатый в ее руке стакан, потянул к себе. Она села ко мне на колени и продолжила:
      - Если бы меня назвали просто Надежда - это бы было славянофильство, а просто Хоуп - англомания.
      Всю жизнь такие занудные разговоры я считал неотъемлемым элементом женского кокетства и отлично знал, что их нельзя прерывать, а, наоборот, надо показывать свою заинтересованность в подобной ахинее. Поэтому я спросил ее об остроте проблемы взаимоотношений славянофильства с англоманией. Ответ не отличался лаконичностью:
      - Первыми нашу планету колонизовали славяне, потом ее то ли купили, то ли взяли в аренду англосаксы, впрочем, я, может быть, путаю. Затем последовал мощный поток англосакских эмигрантов, но он быстро кончился, и началась затяжная, продолжающаяся до сих пор полоса приезда славян. Нашей планете грозило вымирание от непрерывных войн на языковой почве. Когда две обескровленные армии утратили способность вести боевые действия, из лесов вышли скрывавшиеся до этого банды интернационалистов. Ими была выработана гибридная грамматика. Принадлежность к какой-либо нации стала величайшим преступлением; оно наказывалось принудительным ассимиляционным браком. Другие планеты обвинили нас в интернациональном терроре. Мы оказались единственной планетой, где нет понятия родного языка - ведь со знанием языка не рождаются, как не рождаются с паспортами. Родной может быть только группа крови...
      Это был критический момент. Я понял, что терпением ничего не добьюсь и уже собирался применить силу. Возможно, дрожь в моих руках и с трудом сдерживаемое дыхание дали Хопине понять, а может быть она сама догадалась о том, что ее лекция излишне затянулась. Поцеловав меня в щеку, она сказала: "Пора перейти на ты", - и приблизила стакан к моим губам.
      Я сделал глоток. Обожгло рот. Болезненный спазм сковал грудь. Перехватило дыхание. Потолок надо мной завертелся и почернел, а подо мной все шаталось. Я упал с кресла...
      Когда я пришел в себя, Хопины уже не было. На полу стоял пустой саквояж Тобиуса со взломанным замком. Мои чемодан был в таком же состоянии, но у меня из вещей ничего не пропало.
      "Ай, да Солоха!" - вспомнились слова из какого-то стереофильма. "А не сообщить ли об этом Блейфу и, конечно, Тобиусу? Вряд ли она успела покинуть "Танго", - обдумывал я свои действия, выходя из каюты.
      В коридоре лежал на полу офицер космофлота. Его голова была в крови. Я нагнулся, пощупал пульс. Жив. Подложив свою ладонь под затылок офицера, я увидел приближающегося робота-официанта.
      - Эй, Буфет, помоги! - подозвал я робота.
      - Я не Буфет, я - Человек! - был ответ.
      "Значит, на "Танго" тоже эпидемия", - подумал я, вспомнив, что последнее время роботы стали часто заражаться компьютерными вирусами неполноценности и мании величия, и потому не стал дискутировать с психически ненормальным.
      - Дай мне бинт и что-нибудь дезинфицирующее, а потом можешь считать себя хоть человеком, хоть гением...
      - Воспользуйтесь салфеткой и вот этим, - предложил он, протягивая щупальца с салфеткой и бутылкой, украшенной старославянскими буквами: "ПЕРВАЧЪ".
      Пока я обрабатывал рану офицера, робот непрерывно бубнил:
      - Я - Человек. Человеком я стал сразу, как только сошел с конвейера. Мой заводской номер ноль четырнадцать. Меня назвали Человеком. Нас, официантов, на "Танго" двое. Ноль-тринадцатого назвали Буфетом. Он Буфет, а я - Человек...
      Офицер, еле шевеля губами, попросил пить.
      - Человек, воды! - приказал я роботу. Он протянул бутылку минеральной.
      - А простой нет?
      - Не держим-с, - виновато сказал робот, а потом стал плести какую-то чушь о том, что он единственный на свете человек, а человек - это Буфет Разумный.
      Я прервал его самовосхваления, послав за врачом. Но едва он сделал пару шагов, как затряслись стены, местами обвалился потолок, пол выгнулся. Я еле удержался на ногах. А вот для офицера это оказалось целебным бальзамом. Он встал на ноги и закричал:
      - Это залп гравиносца. Надо срочно возвращаться на космолинкор!
      Я вспомнил, что он был "Решительный", "Отважный", "Стремительный".
      Офицер попробовал идти, но, с трудом держась на ногах, попросил помощи. Я перекинул его руку себе на плечо, и мы дошли до первого завала, который он уничтожил ионной шпагой за несколько секунд. Для меня осталось загадкой, как офицер ориентировался в темных коридорах, но вскоре мы добрались до кормовых шлюзов, где был пристыкован космокатер. Каково же было мое удивление, когда в рубке я увидел Хопину.
      - Что-то вы долго, фрегатенфюрер, - обратилась она к офицеру. Посмотреть мне в глаза она не решалась.
      - Я рад, что остался в живых. Если бы не этот джентльмен, - офицер кивнул на меня, - то я был бы или "пропавшим без вести" или "при исполнении служебных обязанностей".
      - Что вы собираетесь делать со мной на этот раз, коварная отравительница? - Когда я говорил, во владевшем мной комплексе эмоций появилось непонятно откуда взявшееся чувство безнаказанности.
      - Я думала, что ты заодно с Тобиусом. - Хопина ответила твердо и хладнокровно, словно давая понять, что чужая жизнь для нее не является ценностью.
      - Что вы имеете против Тобиуса - безобидного пьянчужки с планеты Писателей? - Я изобразил возмущение.
      - Нет никакой планеты Писателей. Это обыкновенная "легенда". К сожалению, я узнал об этом слишком поздно, - четко выговорил офицер, одергивая на себе мундир. В нем уже нельзя было узнать человека, который час назад беспомощно лежал на полу. Строевая выправка была для него каким-то лечебным аутотренингом.
      Хопина поставила на стол поднос с кофе и гамбургерами.
      - Опять хотите меня отравить? - Вообще-то, ответ на этот вопрос в ту минуту не интересовал меня. Я был голоден настолько, что мог поглощать ложками даже крысиный яд.
      - Забудьте этот дурацкий случай и радуйтесь тому, что выбрались живым из этой истории. - Что при этом означала улыбка Хопины, угадать было невозможно.
      Количество съеденных мной гамбургеров, наверное, осталось незафиксированным, но точно можно сказать, что оно было значительным, потому что энергия всех моих эмоций ушла на пищеварение, и оттого мысли отличались нехарактерными для меня трезвостью, спокойствием и уравновешенностью.
      - С какой стати и куда вы меня везете? Уж не стал ли я вашим военным... - в паузе я перевел взгляд с офицера на Хопину, - трофеем?
      - В твоих же собственных интересах на время покинуть "Танго", - Хопина обращалась ко мне на "ты". - Стандартная ситуация: теперь ты слишком много знаешь и Тобиус будет пытаться убрать тебя.
      - Кто же такой, по-вашему, Тобиус? - постепенно любопытство вытесняло у меня спокойствие.
      - Тобиус - агент планеты А84, засланный для проведения диверсий в зоне боевых действий, - Отвечая на вопросы, офицер вставал со стула, прижимая ладони к бедрам, чуть оттопыривая локти.
      - Фрегатенфюрер, скажите, если это только не военная тайна, с кем вы воюете? - был мой следующий вопрос.
      - Разумеется, с противником. - Офицер считал свой ответ исчерпывающим.
      - А не могли бы вы сказать, кто он такой и зачем вы с ним воюете? пытался я докопаться до истины.
      - Противник - это тот, кто занимает пространство и уничтожает нашу боевую технику, а мы воюем для того, чтобы освободить оккупированное им пространство.
      Мне показалось, что офицера раздражает незнание очевидных истин штатскими лицами, тем не менее я спросил:
      - А вам доводилось встречаться с противником с глазу на глаз?
      - За все время ведения боевых действий нам ни разу не удалось ни захватить пленных, ни получить трофейную боевую технику.
      Едва офицер сказал это, я понял, что он не только не знает, с кем они воюют, но даже не интересуется этим.
      Остаток пути мы провели молча. Офицер глубокомысленно погрузился в чтение строевого устава, с карманным изданием которого, как я понял, он не расставался. Хопина накладывала на лицо косметику, периодически поглядывая на меня, сияя разноцветно оттененными веками. Я же, расслабившись, думал о всякой ерунде. Например, о том, что если бы военным разъяснили, с кем они воюют, то они, наверное, лучше бы выполняли свой долг. В то же время, необходимость подобных разъяснении свидетельствовала бы об их низком профессионализме.
      Никаких заслуживающих внимание событий не произошло вплоть до прибытия на космолинкор.
      - Знакомьтесь, моя сестра Хаппенда, - звонко сказала Хопина, указав на женщину в ладно сидящем мундире.
      Хаппенда была одного роста с Хопиной, но казалась гораздо крупнее. Свисающий с ее груди шнурок аксельбанта не доставал до талии на длину ладони. Ионная шпага, подвешенная к поясу, лежала почти горизонтально на крутом бедре. Хаппенда, блистая эполетами, расправила плечи, сделала четкий шаг вперед левой ногой и, волоча мысок по полу, приставила правую ногу. Щелчка каблуков я не услышал, то ли из-за того, что объем икр помешал им сблизиться, то ли из-за шуршания колготок на полных ногах.
      Моим старомодным вкусам больше импонировал книксен, но строевая выправка Хаппенды произвела на меня настолько сильное впечатление, что я ничего не мог из себя выдавить кроме нечеткого "здрасьте" и поэтому никакого участия в разговоре сестер не принимал.
      - Почему вы так рано вернулись с "Танго"? - спросила сестру Хаппенда.
      - После залпа гравиносца наше пребывание на яхте не имело смысла. Агент с А84 уже не мог повлиять на ход боевых действий и я вернулась на космолинкор, прихватив этого молодого человека. - Разговаривая с сестрой, Хопина периодически поворачивала голову в мою сторону.
      - Какой залп? Эскадра еще не прибыла, а вы с фрегатенфюрером оставили без надзора диверсанта. - В голосе Хаппенды было столько злобы и строгости, что я невольно проникся жалостью к ее сестре.
      Наконец мы дошли до каюты Хаппенды, где я обнаружил кухонный синтезатор. Я вызвался приготовить чай, что позволило мне на время оставить пассивную роль молчаливого истукана. Пока я, долбя по клавишам, изобретал букет с привкусом мяты, лимона и свекольного сахара, сестры перешли на шепот, но несколько фраз, касающихся меня, удалось расслышать.
      - Хопина, это кто? Твое новое увлечение? Ты уверена, что он не связан с диверсантами? В его присутствии ты ведешь сугубо служебные разговоры.
      - Он неплохой парень. Во-первых, он помог раненному фрегатенфюреру...
      - Он так на меня уставился, что я смущалась - больше, чем на совещаниях у Армадного Командора.
      - Хаппенда, ты сама видишь, если он диверсант и террорист, то совсем по другой части...
      Я предложил женщинам чай и вмешался в разговор:
      - Хаппенда, никто не смог мне толково объяснить, с кем вы воюете. Может быть, вы...
      - Вам приходилось изучать физику? - услышал я вопрос вместо ответа и, не задумываясь, сказал правду:
      - Науки и другие виды занудства вызывают у меня только отвращение.
      Солнечный свет, жажда жизни в слабом подснежнике, радость малолетнего шалуна, избежавшего наказания, - все это сразу предстало передо мной в заразительной улыбке Хаппенды. Хопина тоже смеялась. Смеялся и я, радуясь непонятно чему, скорее всего, собственной глупости. Настроение у меня стало превосходным и поэтому праздная беззаботность затмила интерес к мной же заданному вопросу. Я, не отрываясь, смотрел в лицо Хаппенде, ожидая повторной улыбки. Но увы, она с метрономной монотонностью твердила что-то заумное о замкнутости и искривленности пространства, о возможности его расширения гравитационно-волновыми бомбардировками. Все же ее серьезность подействовала на меня отрезвляюще и я, напрягая все мускулы на лице в попытке изобразить сосредоточенное и умное выражение, слушал малопонятные фразы Хаппенды:
      - Установление целесообразности физических воздействий для расширения нашего пространства позволило использовать для этой цели гравитационное оружие с привлечением всего арсенала космофлота. Вам все понятно из того, что я говорю?
      - Осталась только маленькая неясность: кто же все-таки является противником? - Задавая вопрос Хаппенде, я подмигнул ее сестре, которая в ответ, лукаво прищурившись, одобрительно кивнула.
      - Самопроизвольное возвращение пространства к исходному стабильному состоянию... - Говоря это, Хаппенда будто бы давила меня, причем не столько своими знаниями, сколько нацеленным на меня немигающим взглядом. Я вспомнил, что еще с юношеских лет чувствовал какую-то связь между скрытыми от меня истинами и женскими, глазами, которые казались мне то окнами в таинственный мир непознанного, то, наоборот, не пропускающими туда привратниками.
      Я хотел с достоинством выдержать это давление и, вложив в свою улыбку толику хитрости, задал очередной вопрос:
      - Так кто же уничтожает боевые корабли?
      Глаза Хаппенды заблестели, но голос ее был по-прежнему строгим:
      - Минимизация энергетических затрат, происходящая в соответствии с экстремальными принципами физики, требует, в первую очередь, уничтожения источника возмущении. Поэтому, если гравитационная бомбардировка будет недостаточно массированной, то возможна ответная реакция, противодействовать которой можно либо более мощной бомбардировкой, либо, позволяя пространству сокращаться, сохранить боевой корабль, ведя лазерный контр-огонь по уничтожающему излучению. Этим, кстати, и занимаются сейчас на нашем "Фатерланде".
      - Значит, "противником" является нечто безликое, вроде законов физики?
      - Безусловно. Я рада, что вы это поняли, в отличие от некоторых старых офицеров.
      - Неужели диверсанты завербованы законами физики?
      - Конечно же, нет. Они работают на свои планеты. Если гравитационный обстрел будет проведен неправильно, то пространство, не увеличиваясь в целом, будет деформировано. Одни участки будут растянуты, другие - сжаты. Целью диверсий является изменение структуры пространства вокруг планет для увеличения объемов жизненно важных зон и для сокращения транспортных расстояний. На этом я вынуждена вас покинуть. Мне надо срочно попасть в эскадру. Возможно, именно туда направился Наш общий знакомый Тобиус.
      Хаппенда встала, повернулась и пошла к двери. Мне же под влиянием ее рассказа показалось, что все пространство вместе со мной повернулось и, покачиваясь, устремилось куда-то относительно неподвижных бедер Хаппенды.
      Вслед за ней, ссылаясь на срочные дела, вышла Хопина, обещая скоро вернуться. Я занялся синтезом кофе с корицей, но попробовать его мне не довелось. В каюту вошел Тобиус в форме шлюпенфюрера.
      - Я сразу догадался, что ты заодно с этими сестрами. Но вы все просчитались. Думали, я на "Танго" или отправился в эскадру, а я вот здесь, на "Фатерланде". Теперь посмотрим, сможешь ли ты доказать, что ты не верблюд! - Едва Тобиус произнес эти слова, как здоровенные матросы в тельняшках схватили меня, поволокли по коридору и втолкнули в дверь, на которой одно под другим были написаны два слова: "Трибунал" и "Филиал".
      Следователь был добродушного вида лысым толстяком в мятом кителе. Причмокнув, он отхлебнул чай из блюдца, кивком предложил мне сесть на прикрепленный к полу стул и сказал, лукаво глядя на меня поверх очков, покрытых бесчисленными отпечатками грязных пальцев:
      - Милейший, вы обвиняетесь в преступном сговоре с владельцем гипер-яхты Блейфом.
      - Я ни в каком сговоре с Блейфом не состоял. Я просто отдыхал на "Танго".
      - Только не надо нервничать. Значит, никаких преступных действий совершено не было, - медленно выговорил следователь, скрипя по бумаге металлическим пером.
      - Безусловно, - согласился я.
      - Прекрасно. Значит, мы можем квалифицировать вас как криминально-опасный элемент, способный вступить в преступную сделку. Поэтому, будьте добры, подпишите, что вы ознакомлены с приговором.
      - Каким приговором?
      - О смертной казни.
      - Но ведь я не совершал никаких преступлений, - пробормотал я, уже ничего не понимая.
      - Вы или тупица, или абсолютно юридически неграмотный человек. Вы изучали основы права?
      - Нет, но и преступлении я не совершал. - В глубине души я засомневался в реальности происходящего.
      - Вы приговорены не за совершение преступления, а за способность его совершить. - Голос следователя был мягкий, почти радушный.
      - Так вы можете приговорить любого! - выпалил я, но следователь не дал мне договорить и продолжил свои объяснения:
      - Безусловно, любого. Вы никогда не задумывались, зачем люди умирают? Конечно, не из-за Мальтусовой нехватки продовольствия. Люди умирают, чтобы не стать преступниками. Если бы продолжительность жизни увеличилась хотя бы втрое, то каждый человек дожил бы до времени, когда эволюция взглядов расценила бы все его деяния в прошлом как преступления, И стоит ли бояться смертной казни, ведь сейчас не средневековье. Вас не будут жечь на костре, расстреливать, вешать, а просто поместят в дезинтегратор, где вы в одно мгновение распадетесь на атомы, ничего не чувствуя. Кстати, вам повезло. Дезинтегратор включается в полночь. Вам придется ждать всего полтора часа, а иные сидят в дезинтеграторе почти сутки. Так что, будьте любезны, подпишите, - следователь протянул мне бумагу.
      - Я ничего не подпишу!
      - Хорошо, не надо. Я сам поставлю за вас закорючку. Это не имеет значения. Все бумаги, связанные с вашим делом, будут уничтожены вместе с вами.
      - А как же вас инспектируют? Ведь возможны судебные ошибки... - Я уже ничего не соображал.
      - Придет время и все приговоры признают ошибочными, потом признают ошибочными все пересмотры дел. Я уже говорил вам - эволюция взглядов.
      Я был совершенно ошарашен ходом следствия. Моя воля была сломлена. Когда те же самые матросы схватили меня, я вместо того, чтобы пытаться вырваться, размышлял о том, на какого материала сделаны стены дезинтегратора.
      Меня втолкнули в люк, над которым флуоресцировала надпись; "Дезинтегратор. Вход. Нет выхода". Люк захлопнулся и я растянулся на полу небольшой, непонятно как освещаемой камеры. Передо мной стоял... робот-официант.
      - Эй! Как тебя там?.. Человек - Буфет... - обратился я за помощью.
      - Я несчастная Полевая Кухня, подлежащая дезинтеграции из-за распада функций.
      - Это еще что?
      - После гравитационной контузии я не смогла синтезировать перловую кашу. Как бы я не старалась, у меня вместо нее получался вишневый ликер. Меня признали негодной, несмотря на протест нижних чинов...
      - Сделай-ка мне Каши! - приказал я, в глубине души гордясь своей сообразительностью.
      Получился великолепный "Черри Брэнди". Но увы, на этот раз он не доставил мне ни малейшей радости. Я смотрел на Полевую Кухню и думал о том, что меня тоже ждет участь никому не нужной сломанной железки. С каждым глотком становилось все тоскливее и тоскливее. Я проклинал все подряд: "Танго" и эскадру, Тобиуса и следователя...
      Неожиданно передо мной появилась Хопина. Она плакала.
      - Хопиночка, как ты сюда попала? - спросил я, положив руки ей на плечи.
      - Кто-то подсунул кучу фальшивых документов, будто бы я готовила диверсии и шпионила в пользу десятка планет, - ответила она, не переставая плакать, при этом прикладывая платок к глазам, словно виртуоз прикасался к скрипичным струнам, настолько изящно и точно, что косметика на ее лице оставалась неповрежденной.
      Теперь смерть была мне не страшна, я понял, что умру от чего угодно, только не от одиночества.
      - Хопиночка, у нас еще полтора часа... - прошептал я, снимая с нее блузку.
      Хопина оттолкнула меня и возмущенно воскликнула: