Обнорски понял, что его не видят, и решил стрелять в любого, кто появится в дверной щели.
      - Давай делиться, Жадина! - говорил между тем первый, и Обнорски понял, что они уже стоят прямо против дверцы. - Ты, надеюсь, не забыл, что задолжал мне?
      Обнорски нажал на кнопку и почувствовал, как замок дверцы сработал. "Сейчас рывком открою, выскочу и в упор перебью их!" - решил геолог. Он резко толкнул дверцу плечом и... мягко упал под ноги врагам, выронив оружие. Ноги оказались как ватные. "Засиделся,успел подумать он, - сейчас убьют!" Но его внезапное появление оказало неожиданное действие. Один из врагов оказался подростком, он испуганно закричал:
      - Ой, живой! - И бросился бежать: А другой, что предлагал делиться добром, остался на месте, открыв рот: - Ты, че-го нас пугаешь? - наконец спросил он с трудом.
      - Так, тренируюсь, - ответил Обнорски, невозмутимо встал, отряхиваясь, и убрал лазер. - А вы тут чем занимаетесь?
      - Добро собираем!
      - Какое добро?
      - Бесхозное, утиль, значит.
      - А я вам что - утиль?
      - Да, кто же знал, что ты живой? Сколько практикую, такого не видывал, тут одни трупы. Эй, Жадина, не бойся, выходи, ты живого заловил! Испугался, бедняга, - доверительно сообщил он, указывая на мальчишку, который выглядывал из-за экскаватора. - Решил, что мертвец ожил! Иди сюда!
      Тот промолчал, и на всякий случай спрятался снова.
      - Вот чудак! Мертвецов не боялся, а от живого чуть сам не сдох со страху! У тебя курить есть?
      Вид у мужичонки был запущенный - на нем была мятая шляпа с рваными полями и грязная нейлоновая куртка. Поэтому Обнорски проигнорировал его просьбу.
      - А как мертвецы попадают в перекати-поле? - спросил он.
      - Не знаю, не спрашивал. Ха-ха! Какое еще перекати-поле? Их мы называем "орешками", а на самом деле это устойчивые силовые поля шаровой формы.
      - Откуда они берутся?
      - Образуются сами собой и катят по меридиану, загребая все на своем пути: людей, добро, мусор...
      - Куда катят?
      - Наверное, к магнитному полюсу, почем я знаю? Но большое железо их притягивает, вот они и собираются к этой фабрике. Удивляюсь я только, как это твой "Ралли" не разбил поле, а сам в него попал?
      - Мой вездеход размагничен, чтобы не мешать замерам, - объяснил Обнорски, начиная сам понимать. - Но почему вы не поставите предупреждающие знаки?
      - Че-го? По всей пустыне знаки поставить? Кто знает - тот знает! Слышь, Жадюга, - обратился мужичок к подростку, который бочком подбирался к ним, тут товарищ интересуется, откуда берутся мертвяки в "орешках". Не знаешь?
      Подросток молча покрутил головой и злобно уставился на Обнорски, словно тот отнял у него законную добычу.
      - Да, не повезло тебе, Жадюга! В кои-то веки заловил начинку, а она кусается! Л мертвяки прибывают к нам в разной степени свежести. Ха-ха! Есть голенькие, а бывают разодетые. Словом, вышел из Хотеля помочиться, а его зацепило и понесло. А как - не знаю, не у кого было спросить, ты первый из "ореха" живым вылазишь. И не нужно мне твоего курева, у меня у самого есть, - с этими словами мужичонка достал из драного кармана роскошную сигару и прикурил от золотой зажигалки.
      Обнорски был поражен: - Так вы - мародеры, - сказал и испугался, что они обидятся.
      - Че-го? - жулики переглянулись. - Ну и что? Что ты хотел этим сказать?
      - Так, ничего. А почему вы гоняетесь за шарами на экскаваторе, а не ждете их у фабрики?
      - Че-го? А ты посмотри туда, - Обнорски вгляделся и различил у подножий стальных колонн пеструю суету. Он понял, что это множество людей, то убегающих от шаров, то бегущих за ними, и ощутил тошноту.
      - Мы свободные художники! Верно, Жадюга? Бьем "орехи" на выбор, удар ковша - и распадается любое поле...
      - Но люди...
      - Что люди? Нет людей! А трупы закапываем, как положено. Копнул раз, потом присыпал... Не пойму, чем ты недоволен.
      - Если не понимаешь, значит мне с тобой толковать не о чем. Перестрелять бы вас, - 06норски показал им лазер, - пожиратели падали, - сел в машину и завел мотор.
      На обратной дороге он держался от "орешков" подальше.
      И вот наконец он у цели путешествия, на берегу реки, по одному берегу которой пустыня, а по другому - селения севелов. Через бинокль он отчетливо видел полуразрушенный от древности город, ветхие старые дома и хижины, построенные из подручного материала.
      На улицах никакого движения не было, видимо, из-за жары.
      За городом редкими скалами начинались горы, но сплошной стеной они стояли где-то далеко. Мост через реку был разрушен, да и сама река представляла собой болотистую захламленную пойму с крутыми островами. Двигаться по ней на "Ралли" было неудобно. К счастью, Обнорски заметил протянутый через реку канат, а потом и сам паром, который притулился в кустах возле островка.
      Обнорски подвел вездеход к урезу воды, к одинокому столбу, и просигналил. На пароме, казалось, пустом, зашевелилось что-то живое, и вскоре заскрипела лебедка, натянулся канат.
      Потом Обнорски разглядел паромщика, вертевшего ручку лебедки, и сам паром, который состоял из нескольких бочек, накрытых досками.
      - Эй, а машину он выдержит? - крикнул Обнорски еще до того, как паром уткнулся в берег.
      Паромщик равнодушно посмотрел на него и отвернулся, он был одет в белую хламиду до пят и, казалось, врос в паром, совершенно не двигался.
      Геолог был озадачен, затем вспомнил ритуальное приветствие, которому его учил Алов: - Холодной воды тебе на голову и вкусной жратвы в брюхо! Тот же эффект, - паромщик разглядывал трос, словно впервые его видел. Обнорски выругался и стал заводить "Ралли" на паром. Заскрипела лебедка, они двинулись. Обнорски решил замять свою неловкость, он спросил: - А как зовут тебя, приятель?
      - Харон!
      - Что? - У геолога челюсть заходила от страха. - Ты назвал себя Хароном?
      - Нет, это ты меня так назвал. Я почувствовал, что это будет тебе приятно - именовать меня Хароном, вот я тебе это и сообщил.
      - Хорошенькое дело! Ты хоть знаешь, кто это был? Что же, у вас имен собственных нет?
      - Постоянных нет. Каждый раз мы именуем друг друга по-разному. Все меняется, мы меняемся, имена меняются.
      - Ах да, новый язык. А как вы друг друга узнаёте?
      - Нам не нужно узнавать, мы знаем друг друга от рождения.
      - Осторожней, не зацепи за корягу! A вообще надежный этот паром?
      - Надежный. Он может перевернуться, но никогда не утонет!
      - Что? Так он переворачивается?
      - Шутка. Не бойся, лишнее с парома упадет, нужное останется.
      - Тоже шутка?
      - Нет, философия. Откуда ты знаешь, что тебе нужно на самом деле?
      - А самоопрокидывающийся паром знает?
      - Судьба твоя знает! - паромщик обернулся и оскалил гнилые зубы в улыбке, а глаза его закрывали... белые лишаи! "Слепой! Господи, мне попался слепой паромщик! Как же мы доедем?" - Не бойся, мы же по канату, туда-сюда. Не промахнемся!
      - А я и не боюсь! - вяло заметил Обнорски. - Стой, а с кем это я говорю? - он наконец заметил, что паромщик отвечает, не разжимая губ.
      - Ты говоришь сам с собой, - отвечал тот как можно более дружелюбно, улыбаясь. - Меня зовут Твоя Судьба...
      - Что?! Ах да, шутка. Вернее, этот ваш обычай называться по-разному... - Обнорски чувствовал себя скверно после этого пятиминутного разговора. "Хорошенькое дело! Что же меня дальше здесь ждет?" Ни слова не говоря, он поплелся к вездеходу, решив остаток пути проделать, крепко держась за руль, в "Ралли" с работающим двигателем.
      Впрочем, переправа закончилась благополучно. Выведя машину на высокий берег, Обнорски остановил ее, чтобы осмотреться. Паром, скрипя добиблейской лебедкой, уползал обратно и вскоре скрылся за островами. В селении никто не проявлял интереса к внезапному появлению машины, даже детей и собак не было видно.
      Пока на него не обращали внимания, Обнорски решил взять пробы, он включил приборы и вышел, чтобы собрать походный бур. Одного взгляда на приборы было достаточно, чтобы убедиться: "фонило" довольно сильно. Геолог почувствовал волнение, но нужно было узнать, что это не поверхностное технологическое заражение. Бур, неуклюже передвигаясь на шести ногах, взял несколько проб с поверхности и с незначительной глубины. Пробы оказались "чистыми" - значит, "фонило" из глубины.
      Это указывало на залежи...
      Но существовала еще одна возможность заражения, и Обнорски решил связаться с главным диспетчером.
      Помехи были сильные и устойчивые, в пустыне происходило неведомо что, но вскоре послышался голос Шутина: - Слышу тебя, Иван. Вышел в район поиска? Рад за тебя. Скажи свои координаты как можно точнее, чтобы знать, где тебя искать, на крайний случай.
      Обнорски некоторое время раздумывал, не исказить ли, на всякий случай, координаты, а там видно будет. Но потом дал свой пеленг и даже описал селение. Потом спросил чиновника то, что его больше всего интересовало:
      - Диспетчер, официальный запрос. Нет ли в этом месте где-нибудь захоронений отходов?
      - А, ладно, подожди, - Шутин был недоволен. - У тебя же карта есть!
      Пауза.
      - Нет, картотека молчит о могильниках в тех краях!
      - А старые полигоны, обогатительные фабрики, АЭС?
      - Нет, в память компьютера никаких таких сведений не внесено. Нашел что-то интересное? И глубоко?
      - Простая формальность. Не хочу работать с помехами. Конец связи.
      - Прощай, координаты принял. Конец связи.
      Окончив разговор, Обнорски приказал буру складываться и принял таблетку от радиации - хватать лишние рентгены не хотелось.
      Еще раз осмотрел записи приборов и убедился, что "фонит" откуда-то из глубины, и основательно. Но откуда именно и что?
      Естественных разломов не было заметно, ландшафт вокруг был сильно искажен выветриванием и заносами песка из пустыни, а может быть, и войной, если она тут была. Обнорски включил двигатель.
      Появление "Ралли" в городке не вызвало ни малейшего волнения и более того - не привлекло внимания. Несколько быстрых ребячьих взглядов через дырявый забор, да толстая баба, застывшая, как тумба, с ведром воды возле своего крыльца, открыв рот, - вот и все, на что мог рассчитывать "Ралли", хотя и заслуживал большего. Обнорски решил найти местные власти, чтобы произвести на них впечатление гербом и номером министерства или, на худой конец, дать взятку. Но, сделав несколько кругов по пыльному и захламленному центру, рассматривая дома и вывески, понял, что власть здесь - понятие относительное. Он попробовал расспрашивать прохожих, но те игриво смеялись и убегали, останавливаясь и улыбаясь издалека, ожидая продолжения игры. Все это Обнорски очень не понравилось. Естественное поведение - это хорошо, но и какой-то порядок должен быть.
      Он въехал на площадь и подвел "Ралли" к фонтану, разломанному и сухому не одну сотню лет. Что изображали фонтанные статуи, вообразить было трудно, поскольку ни воды, ни самих статуй не было, а остались одни ноги, торчащие из постамента, словно статуи ушли узнать, куда подевалась вода, да так и не вернулись. А забытые ноги продолжали танцевать свой неподвижный танец, не ведая о времени.
      Обнорски вышел из "Ралли" и закурил, неприязненно глядя на гипсовую могучую и круглую пятку неведомого атлета, изображавшую в незапамятные времена официальный оптимизм.
      Наконец из какой-то подворотни появился человек, и по его уверенной поступи Обнорски понял, что это именно тот, кого он искал.
      Основательность человека возрастала по мере того, как он приближался, так что геолог стал опасаться, не вернулся ли постаревший атлет на свое фонтанное место, но первый же вопрос: "Кто такой?!" развеял иллюзию.
      - Геолог Иван Обнорски в командировке.
      - Так, значит, Обноскин?
      - Почему, собственно? - возмутился было Иван, но, вспомнив путаницу с местными именами, принял мудрое решение. - Зовите меня просто Иван.
      Необъятный торс представителя власти охватывал широкий кожаный пояс, а с него на веревочках и цепочках свешивалось множество футлярчиков и мешочков неизвестного назначения. Но больше всего поразил Ивана железный основательный крючок на цепи, который мужчина задумчиво крутил на пальце, как брелок. Поэтому Обнорски назвал его сразу же Краном, а потом Домкратом.
      - Как вы позволите вас называть? - Иван помнил, что с именами нужно быть осторожнее.
      - Меня зовут Вонючая Колючка! Я тут слежу за порядком.
      - Что? Позвольте, я буду называть вас Домкратом?
      - Можешь звать меня Домкратом, но работать ты меня не заставишь! Ха-ха! - отдав должное своему остроумию, мужчина пнул "Ралли" ногой. Некрасиво!.
      "Ралли" обиделся, но промолчал. Иван вступился за друга: - Вообще-то это последняя модель...
      - Могу себе вообразить, как выглядела первая. Ха-ха!
      - Понятие красоты относительно. А что, по-вашему, красиво?
      - Вон, - указал пальцем Домкрат на грузовик, присыпанный песком и слегка покореженный. - Красиво вписывается в пейзаж!
      Иван вглядывался: обычный грузовик - ехал себе по улице да врезался в стену, с тех пор уютно стоит, сотню лет ржавея и опускаясь в землю. Ничего красивого в нем не было, и геолог понял, что имеет дело с неизвестным феноменом психики аборигенов или с ловушкой. Поэтому он подтвердил красоту грузовика и спросил, что ему делать дальше: - Я хотел бы провести контрольные бурения в округе вашего города.
      - Пойдем, я отведу тебя к Очирову, он решит, что с тобой делать, Иван! Ха-ха!
      Это было первое собственное имя здесь, поэтому Иван решил, что будет иметь дело с вождем или кем-то в этом роде.
      Домкрат решительно отказался сесть в машину и всю дорогу шествовал впереди. Наконец он остановился у двухэтажного особняка, еще вполне приличного на вид, и нерешительно затоптался, не решаясь войти.
      Тонкая фигурка скользнула у входа, девушка вышла из сада и остановилась. Черные пронзительные глаза остановились вопросительно на Обнорски, потом на "Ралли". "А ты ей понравился, дружище, - Иван оперся рукой на "Ралли". - Не ездить же к девушке на разбитом грузовике!" Похоже, что "Ралли" разделял мнение хозяина, но промолчал. Больше всего поразило Ивана, что вся нижняя часть лица девушки была скрыта полупрозрачной кисеей или платком. От этого глаза ее смотрели глубоко и таинственно.
      Домкрат неожиданно повел себя как влюбленный бегемот, он затоптался на месте, запыхтел, отвалил нижнюю губу и долго не мог высказать суть дела:
      - Яня, - назвал он девушку. - Тут шатался... этот по городу... его бы к Старику, чтобы "расколоть"...
      Девушка замедленно перевела глаза с "Ралли" на молодого человека, и послышался ее грудной голос:
      - Ну, вот и явился Большой Иван, герой и Неистовый любовник.
      И медленно, одним скользящим движением, скрылась в доме. Домкрат был готов убить героя на месте, но только пихнул по направлению к дверям.
      В доме было прохладно, наверное, работали кондиционеры, и валялось множество вещей, на взгляд Обнорски, совершенно бесполезных.
      Старик Очиров ждал их в одной из комнат, сидя на ковре, и девушка была здесь, она делала что-то и прислушивалась.
      - Большой Иван, смелый Путешественник! Мы тебя ждали немножко, а немножко и не ждали.
      У Старика было сморщенное маленькое личико и белые выпуклые глаза. Да, больше всего глаза притягивали внимание, они были белые, тут же Иван понял, что они закрыты бельмами, а еще чуть позже - что старик прекрасно видит и с ними.
      - Он мне подозрителен, - ожил в углу Домкрат. - Я бы его на всякий случай... - и показал свой железный крюк. А до Обнорски дошло наконец назначение данного орудия производства, и он почувствовал холод между лопатками: - Я геолог, ищу воду, я официальное лицо!
      - Знаем-знаем. Будешь копать. Ну ищи воду или еще что-нибудь. Я разрешаю. Помоги ему, Колючка!
      - Копать нехорошо, - заметил ДомкратКолючка.
      - Ничего. Всю пустыню не перекопает. А его начальники чересчур далеко, чтобы явиться сюда за тем, что он найдет.
      - А зачем рисковать? - начал было Домкрат, но Старик перебил: - Помоги. А ты, Большой Иван, прими душ и до вечера занимайся своими делами. А за ужином поговорим.
      Обнорски возвращался, когда красное солнце уже цеплялось за верхушки дальних скал.
      Он был обрадован и смущен одновременно. 06норски нашел хорошие естественные разломы и провел вдоль них бурения. Керны были хорошие и в то же время - сомнительны. С одной стороны, на глубийе километра преобладали радиоактивные элементы, с другой - состав их был довольно странным. Слишком мало было урана и много стронция и цезия. Что это могло значить, Обнорски не знал. Похоже, что месторождение, если оно было здесь, "выгорело" само собой, спровоцированное чем-то. Таких случаев история геологии не знала. Может быть, Ивану повезет наткнуться на "чистый", материковый пласт руды. Но где его искать?
      У Очирова было людно, да и вообще по улицам слонялось больше публики, и вела она себя нормально. По-видимому, аборигены вели ночной образ жизни.
      Иван сразу же прошел в свою комнату, разделся, принял душ и только прилег отдохнуть, как к нему заявился Домкрат. Одет он был по случаю праздника более чисто и настроен благодушно, от него несло спиртным, но орудие производства было с ним - он крутил его на пальце - и, как показалось Ивану, было красного цвета.
      Отказываться при этих обстоятельствах от добродушного приглашения к столу не приходилось. Обнорски стал одеваться, хотя и чувствовал ломоту в теле и страшную усталость.
      Домкрат от избытка хорошего настроения пинал ногой его вещи.
      - А вот и наш гость! - приветствовал его Старик. - Большой Иван к нам пришел!
      Гости валялись по комнате в разной степени пьянения, но, надо отдать должное, почти все уставились на молодого человека с любопытством.
      - Яня, праздничное ожерелье гостю!
      Девушка неслышно скользнула к нему сквозь толпу, и Обнорски увидел, что на ней только узенькая кожаная юбочка, или набедренная повязка. От смущения он наклонился ниже, чем следовало, чтобы Яня надела на него ожерелье. Но она вначале расстегнула ему ворот и стянула рубашку через голову, в комнате и впрямь было жарко. А уже потом она сняла с себя ожерелье из обсидиана и водрузила его на Ивана. Словно случайно, девушка на мгновение обвилась руками вокруг его пояса, и Обнорски ощутил прикосновение шершавых, твердых девичьих сосков и услышал ее горячий шепот: "Неистовый...", но в следующее мгновение Яня уже смешалась с толной.
      Ивана бросило в жар, и он стал рассматривать ожерелье. Куски минерала, который он принял вначале за обсидиан, хранили еще тепло девушки, они были грубо, но тщательно обработаны. Вернее, не обработаны, а удачно сколоты очень гладкие и приятные на ощупь, рубиново-черные на свет, Обнорски так и не успел определить, что это был за минерал, - ему уже предлагали выпить.
      В высоком хрустальном бокале была жидкость холодно-зеленого цвета, совершенно прозрачная. Как у человека, имевшего кое-какое отношение к химии, у Обнорски этот цвет вызвал естественное воспоминание о страшном яде - окиси меди. Он смотрел на него как завороженный, но заставить выпить эту смесь его не смог бы даже Домкрат со своим крючком.
      - Ну что же ты? Ах да, тебе цвет не нравится, - засмеялся Старик кудахтающим смехом. - Ничего, это не беда. Добавьте-ка ему воды!
      Несколько капель воды в жидкость произвели неожиданное действие: в ней возник желтый матовый шар, который, пульсируя, рос и скоро заполнил весь объем живым теплым цветом, таким мягким, что его захотелось проглотить одним махом. Но едва Иван поднял бокал к губам, как он стал красным. Обнорски от неожиданности отшатнулся и чуть его не выронил.
      - Ну, что же ты, Большой Иван? - публика визгливо хохотала, глядя на него. Обнорски заметил, что многие не то что пьяны, а истерически взвинчены. - Это спирт, настоянный на полыни и тутовом дереве - вино нашей пустыни - абст!
      Удивительная жидкость пульсировала, как живая, в ладони Ивана желтым и красным с зелеными прожилками. Ею можно было любоваться, но пить было кощунсдвом.
      И все-таки Иван выпил. В голове зазвенело и сразу же комната и люди показались ему другими.
      - Друзья, как вы думаете, кто этот молодой человек? - спросил Очиров, театрально показывая на Ивана.
      - Шпион, - сказал Домкрат, икая. - На крюк его!
      - Нет, это современный Одиссей! Он пересек великую пустыню лишь затем, чтобы видеть нас, говорить с нами. Что мы можем дать ему? Ничего - ведь нищи и голы. И все-таки мы дадим ему много - мы дадим ему истину. За нового Одиссея, за искателя истины!
      Перед Обнорски снова оказался бокал, а вино между тем оказывало странное действие, сознание словно раздваивалось и множилось. Он, как ему казалось, слышал и воспринимал каждого гостя. Например, он услышал, как Домкрат спросил своего соседа:
      - Новый Одиссей? А куда девался старый?
      - Пьяного сожрали бродячие собаки... - ответил тот.
      - ...Чем еще можно объяснить удивительную настойчивость нашего друга, кроме тяги к истине? Великий пример для вас, бездельников. Слушай нашу первую заповедь: "Смысл нужно убить!" Ты, наверное, заметил, что мы каждый раз называем друг друга новыми именами? Скажи, разве ты не ощущаешь себя свободным от мира вещей, каждый раз приписывая им новый смысл?
      - Ощущаю себя свободным, - подтвердил Обнорски, абст разливался горячей волной по телу, и поэтому молодой человек был готов ощущать все что угодно. - Но разве язык не создан для общения?
      - Нет! Язык - это машина для уничтожения смысла. Если ты называешь имя, значит дурак, если ты его забыл - ты умный, если говоришь абракадабру - ты гений!
      - Верно, верно! - закричали гости, как только сейчас заметил Обнорски, почти все - дебилы.
      - И вообще - откуда нам знать, что происходит на самом деле? Так пусть мой смысл враждует с твоим, пусть они перемешаются, тогда родится третий смысл, который понять нам будет не дано!
      - ...Вернулся он из-под Трои, - неторопливо повествовал сосед. - И шел домой пьяный. Увидел сточную трубу, которая торчала из стены его дома на улицу, и решил проверить жену. Но калибр не рассчитал, до пояса хорошо вошел, а дальше... Словом застрял основательно, а старый дворовый пес увидел и воспользовался, потом и бродячие псы помогли. Все, что по воле Великого Хаоса осталось снаружи, скушали...
      - ...И слушай вторую заповедь: "Растворяйся!" Завидная участь: быть ничем! Растворяйтесь в языке, друг в друге, в природе. Вон, посмотри, видишь прекрасное дерево? - Старик указал в окно, на лунный ландшафт.
      Иван посмотрел на залитую лунным светом улицу и не увидел ничего, кроме одного железного столба с расщепленной верхушкой:
      - Э-э, если честно сказать...
      - Железное дерево!
      - Ах, ну да, вижу!
      - Оно прекрасно, потому что естественно, потому что часть природы, и мы - ее часть. Мы бережем ее, она бережет нас...
      - Э-э, - у Ивана мутилось в голове. - Берегли бы вы ее лет двести назад - цены бы вам не было...
      Скользнула рядом Яня, и он твердо взял ее за талию, привлек и шепнул в горячее ушко: "Я тебя не отпущу".
      - ...Что же, он сказать не мог, что его жрут? - недоумевал рядом Домкрат.
      - Великий Хаос! Говорил и, можно сказать, криком вопил. Только снаружи, на улице, ничего не было слышно, прохожие шли и возмущались: что за новая манера кормить бродячих псов? A Пенелопа, сидя на кухне, все слышала, но решила, что на улице выступает новый роковый ансамбль.
      - Да-а, дела, - вздохнул всей утробой Домкрат. - А что же нам с этим, новым Одиссеем делать?
      - ...Что было, - так и есть, - то и будет, - вещал Старик. - И если знать ничего не дано, подчинимся ритму пустыни и Великому Хаосу!
      - Как это "что было - так и есть"? - в Иване возмутился геолог. Разломы показывают, что здесь был океан, а потом леса...
      Но в этот момент Яня укусила его за ухо и прошептала: - Оставь этих стариков, пусть болтают...
      - Хотим Большой Шамон! - раздались голоса. - Старик, выдай третий смысл!
      - Хорошо, друзья, поднимем бокалы в последний раз, - Очиров достал инструмент странного вида и стал его настраивать. Необычный шипящий звук медленно поплыл над людьми. Иван почувствовал щемящее волнение и, словно укрываясь от него, зарылся лицом в волосы девушки.
      - Я люблю народ, - сказал он, и губы его, целуя, отправились в путешествие от мочки уха девушки до кончиков ее губ, медленно отодвигая платок. - Хорошо отношусь к простым людям, честное слово...
      Губы ее раздвинулись не то в улыбке, не то в ожидании его губ:
      - Не пей больше, Неистовый. Сейчас они начнут Шамон, но нам лучше уйти...
      - Шипп-ип-элл-ллл... - первый же звук инструмента Старика вонзился в сердце Ивана, как тоска пустыни, как ожидание невозможного. Да и сам Очиров вдруг преобразился, он стал солидней.
      - Во дает!
      Публика входила в транс, раскачиваясь в такт "шипам", которые не были аккомпанементом, а скорее всего, задавали некий космический ритм. Иван чувствовал, что начинает проваливаться в тягучую, теплую жижу. "Все правильно, - думал он. - Так и должно быть". Но тут Яня стала дергать его за ухо, вначале тихонько, а потом - ломать ушную раковину, и Иван очнулся. Он не знал, о чем идет речь, и даже вообразить себе не мог смысл происходящего. Ему было приятно - вот и все.
      По поведению публики он понял, что это и есть тот самый сверх-язык, о котором толковал ему Алов.
      Публика валялась как попало, у некоторых изо рта шла пена. Яня все настойчивей тянула его в другую комнату. "А, пошли вы все", - внезапно подумал Иван, освобождаясь от космического ритма, и снял платок с лица девушки, чтобы поцеловать ее. Но в самый последний момент задержался на мгновение, потому что верхняя губа у нее была раздвоенная - заячья.
      На следующий день Обнорски работал в поте лица, он бурил и бурил, продвигаясь вдоль разлома к тому месту, где, по его расчетам, должен быть материковый пласт уранита. Но содержание элементов распада нисколько не уменьшилось, но даже увеличилось.
      Стали часто попадаться куски того самого странного минерала, из которого было сделано ожерелье Яни. Несколько раз Иван сидел в глубокой задумчивости, не замечая палящего солнца, перебирая псевдообсидиан. Что бы это значило? По виду он напоминал темное стекло, спекшийся от большой температуры песок.
      Совершенно случайно он поднес один кусок к счетчику Гейгера, и тот отчаянно засигналил.
      Кусок псевдообсидиана выпал у него из руки.
      Не может быть. Так сильно "фонить" может только уранит - но это не он, - или железо с наведенной активностью - но это не железо.
      Стекло же не может быть таким сильным источником излучения, еслитолько... Он вспомнил, что когда-то неуничтожимые радиоактивные отходы запаивали в стеклянные капсулы.
      Пролежав лет пятьсот, и сами капсулы должны "фонить"...
      Иван бросился к "Ралли" срочно вызывать диспетчера. Наконец Шутин ответил. Обнорски долго не мог собраться с мыслями:
      - Послушай-ка, главный диспетчер, ты говорил, что в этих местах нет никаких захоронений отходов? Прошу подтверждения еще раз! Прием.
      - Здравствуй, Иван. Ничего такого я не говорил.
      - Как не говорил? - закричал Иван и вспотел от ужаса. - Я своими ушами слышал, что...
      - Что в памяти компьютера никаких сведений о радиоактивных свалках в том районе нет. Верно? Так я это подтверждаю!
      - Не понимаю, казуистика какая-то. Внесено, не внесено...
      - Объясняю. Сведения у нас о захоронениях в тех районах только с двухтысячного года...
      - А раньше?
      - А раньше они считались государственной тайной и ни на какие карты не наносились...
      - Значит...
      - Значит, ты вполне мог оказаться на древней свалке, .которой в памяти компьютера нет.
      - Да как же так? - закричал Обнорски. - Скрывать свалку от людей, которые на ней живут и травятся? Как же такое возможно?
      - Вот так! А ты что, собираешься на этой свалке жить? Значит, ты на свалку напоролся, Пионер Геологии?
      - Не знаю, раздавленные капсулы, сплошной плутоний и стронций в пробах...
      - Ну, Ваня, ну и насмешил! Ха-ха!
      - Я не понимаю, что тут смешного.
      - Возвращайся в министерство - тогда поймешь, Разведчик Залежей! Обнорски выключил микрофон и некоторое время сидел в шоке. "Хорошо же они меня проучили, старые пер...ны!" Он услышал хохот, визгливый и громоподобный, в курилках, коридорах и кабинетах...
      Потом спохватился - "Бежать! Скорее!" Он бросился к "Ралли" и повыбрасывал все собранные пробы. Дал газ, уезжая, оглянулся.
      На холме стоял забытый бур и продолжал бурить.
      Дом Старика, как ему показалось, был пуст.
      Да это и к лучшему, никого видеть он не хотел.
      Иван бросился к себе наверх и стал бросать вещи в чемодан. На смятой постели он увидел радиоактивное ожерелье и поежился от мерзкого ощущения.
      Сбегая вниз по лестнице, он внезапно услышал "шипы" и остановился. "Что такое? Неужели Шамон?". Обнорски достал ручной лазер и проверил его. Сейчас он рассчитается с этим клоуном. Взяв лазер наизготовку, он пошел на звуки.
      Между "шипами" послышался голос, но какой-то иной, более глубокий и сочный, чем у старика. Через приоткрытую дверь одной из задних комнат он увидел Очирова, тот сидел на корточках, спиной к Ивану и раскачивался в такт "шипам". "Ага, тренируется. Сейчас я его прикончу", - подумал Иван, но тут же понял, что Старик молчит, а говорит кто-то другой в глубине комнаты. Но кто? Иван заглянул, никого не было. Подошел ближе, посмотрел через плечо Старика...
      - Ах ты старый обманщик! - Иван схватил Старика за ворот. Он понял, что тот на самом деле ничего не понимает, а просто имитирует на Шамонах старую пластинку, шаманя и доводя публику под эти гремучие слова до истерики.
      И "шипы" тоже были здесь, на пластинке.
      Это были трещины и царапины, пересекавшие звуковое поле. А Ивану они казались космическим ритмом.
      - Жулик, я прикончу тебя, - Обнорски хотел повернуть Старика лицом к себе и показать ему лазер, чтобы тот почувствовал страх.
      Старик медленно поднял вверх свое лицо, Иван заглянул в него... Так близко он его еще не видел. Оно было ужасно, большие белые глаза, изъеденные лишаями, сгоревшая кожа, бессмысленная улыбка... Иван не знал, понимает ли его Старик. Лазер заплясал у него в руке, и он опустил его: "А имею ли я право судить этих несчастных?" Старик, подождав некоторое время с запрокинутой головой, снова наклонился вперед, возвращаясь к своему занятию. Иван вышел.