Виктор Алексеевич Тарасов
      Повести и рассказы
      Содержание
      ПОВЕСТИ
      Деревья говорят
      Малыш-1
      Разрушить цитадель
      Жертвоприношение
      Прерванный скачок
      РАССКАЗЫ
      "Антиквары"
      Синие - зеленые
      Проходящий мимо
      Заговор серых
      Четвертый порог
      Язон и стимулятор
      Охота на кентавра
      Следующий, войдите!
      Ждущий Ньюк
      Современная геология
      Шалость
      Зеленый дом
      Последний ангел
      ФАНТАСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ ПО ТЕОРИИ ФАНТАСТИКИ
      Фактор выживания
      Акт коммуникации
      Архетипы Юнга в научной фантастике
      Литература - "город обезьян"
      ДЕРЕВЬЯ ГОВОРЯТ
      Юлиус видел своего генерального директора воочию первый раз в жизни, впервые он был в его парадном кабинете. Для мелкого служащего, каким был Юлиус, подобная аудиенция означала одно - разжалование. Поэтому, переволновавшись за ночь, Юлиус рассматривал генерального почти равнодушно, с долей презрения: "Так вот он каков, Старый Лис Трех планет". Рыжие когда-то, вошедшие в фольклор аборигенов волосы потеряли цвет и свалялись, лицо расплылось и обрюзгло, черные мешки под глазами, брезгливая, нездоровая усмешка. "И этот кисель заправляет делами всего Объединения? - думал Юлиус.Неудивительно, что дела идут все хуже. Ну и мокрица!".
      "Полукровка,- думал между тем Генеральный.- Очень злой и очень молодой. Я все реже вижу рядом молодые лица, а это плохо, значит, и сам старею, и окружение стареет".
      - Так, говоришь, ты родился и вырос на Дионе?
      - Да, ваше бюрократство. Мой отец - из первых переселенцев.
      "Помню я этих пионеров освоения. Ну и сброд же был! Так вот откуда у мальчишки резкие черты и этот оранжевый цвет лица. Полукровки - самые способные исполнители".
      - Что же, и в метрополию ни разу не выезжал?
      - Нет,- глухо ответил Юлиус, испытывая приступ ненависти, от которого губы его повело в сторону.
      "А злой как черт! Но ничего, это от сознания своих способностей. Я тоже в его годы был злой. Лучше быть злым и молодым, чем равнодушным и старым".
      - Ничего! У тебя еще все впереди. Скажи-ка лучше, э-э-э, Юлиус, ты, наверно, знаешь легенды аборигенов? Слышал в детстве?
      - Да, ваше бюрократство. Моя няня была дионянка, она рассказывала...
      - О чем?
      - Например, много легенд ходило, ваше бюрократство, о вас! Они полагали, что Старый Лис превратился в три звезды.
      - М-да, оставили мы о себе память. Их, помнится, больше всего удивляло, что волосы у меня - рыжие, а лицо - белое, у них же как раз наоборот. Ну, ладно, об этом после, а сейчас - о деле. Меня интересуют их представления о загробной жизнц.
      - Абсолютная чушь, ваше бюрократство!
      - О да, я знаю. Но я хорошо помню, что они куда-то там переселяются и продолжают жить.
      - В деревья, ваше бюрократство, но жить не продолжают, все это выдумки.
      - Но на Дионе нет кладбищ, а есть рощи предков вокруг деревень. Когда умирает человек, появляется дерево.
      - Рощи эти чисто ритуальные. Просто шаманы прячут трупы, а на месте погребения сажают дерево.
      - А среди переселенцев были люди, ушедшие умирать к дионянам? Что с ними стало?
      - Были и такие, ваше бюрократство.
      - Но они верили, если уходили к аборигенам?
      - Дураки всегда найдутся, ваше бюрократство.
      - Да? А что это ты, мальчик, так выразительно на меня смотришь? Дураком считаешь? Да, груб ты со старшими, Юлиус. Ну ладно, об этом потом, а сейчас о главном. Подумай-ка, мальчик, хорошо подумай, от этого твоя жизнь зависит. Подумай и скажи: есть ли хоть ничтожный шанс того, что все эти переселения правда?
      Юлиус задумался, чутье ему подсказывало, что момент решающий. В одно мгновение пронеслись перед ним няня, поющая странные песни, одинокий отец, провожающий его, рощи дионян. Он чувствовал, что не может сказать просто: "Нет".
      - Ну, может быть, один шанс из тысячи...
      - Вот видишь. А врачи не дают мне и этого шанса!
      - Уж не хотите ли вы сказать, что...
      - Да, мальчик, я хочу послать тебя за бессмертием... для меня, разумеется.
      - Но какой разумный человек будет действовать при столь ничтожной вероятности успеха?
      - Видишь ли, понятие о разумности и о единственном шансе меняется для нас с возрастом. Так что найти тут общий язык для нас с тобой будет сложно. А теперь о деле: что ты за это запросишь?
      Юлиус молчал, в голове крутилось: "Стать начальником отдела? Потребовать десять тысяч? А может, бежать, пока не поздно?"
      - Ну, ладно. Не мучайся. Я все подготовил, вот посмотри...
      Юлиус увидел на гербовой бумаге свое имя... да, это был приказ о назначении его Генеральным директором объединения.
      - М-да, ну а ты как думал? Ты даешь мне бессмертие, да? А я тебе все, что имею и что завоевал. Равная игра? Подписи пока нет, но мы ее поставим, как только привезешь товар. Что молчишь? Вопросы есть?
      - Разрешите, ваше бюрократство, действовать на Дионе от вашего имени?
      - Разрешаю, можешь подписываться там как Генеральный! Ха-ха! Все? Так отправляйся!
      Юлиус шел от автострады пешком. Почему-то ему стало казаться, что он приехал сюда в отпуск, и настроение от этого поднялось.
      Он бросил чемодан, снял верхнюю одежду и положил сверху на кучу вещей крохотный маяк-ответчик, решив послать за ними робота.
      За сохранность вещей можно было не опасаться, воров на Дионе никогда не было.
      Идти налегке было веселее, легко дышалось сухим, прогретым воздухом. Серыми призраками вставали в мареве дюны, виднелись пологие холмы с редкой растительностью. Юлиус заметил, что трава на них еще более скудная, чем когда он был здесь в последний раз, что дороги к их ферме уже как бы и нет.
      Направление он угадывал по редким деревьям, по руслам высохших рек.
      Вот сейчас за холмом с тремя деревьями откроется их дом. А если нет? Волнуясь, Юлиус добежал до деревьев, остановился.
      Игрушечный аккуратный домик, те же поля вокруг и садик в полном порядке. Какоето мгновение ему казалось, что сейчас отец выйдет на порог. Вот дверь открылась... но это был лишь их фамильный робот Флинт.
      Смотровые линзы его тускло блеснули, когда он повернул к Юлиусу голову. Он молчал.
      - Здравствуй, Флинт, я приехал.
      - Я вижу, хозяин,- в голосе робота Юлиусу послышалась неуверенность.
      - Ты не узнал меня? Я очень изменился?
      - Я узнал тебя, ты Юлиус. Ты совсем не изменился с тех пор, как ушел.
      - Ну и прекрасно! Так приглашай меня в дом, старина.
      - Я приглашаю тебя, хозяин Юлиус, в дом.
      - Да, с юмором у тебя по-прежнему... не густо. Я рад, что ты еще скрипишь, старина.
      - А дом ты хорошо содержишь, молодец, - говорил Юлиус, переходя из комнаты в комнату, осматриваясь.- А вот здесь песок просочился, убрать надо. Ванну приготовь, я хочу душ принять.
      Юлиус сел на кровать, над которой висели портреты отца и матери, и стал раздеваться.
      - Ну, что встал? Иди выполняй!
      - Я жду приказа.
      - Я тебе приказал.
      - Вы обычно не так говорили.
      - А как я говорил?
      - Вы говорили, когда возвращались: "Что-то я устал, лупоглазый скрипун. Набери полную ванну воды".
      - Но так тебе отец приказывал!
      - Так приказывал мне ты, хозяин Юлиус.
      - Не будем спорить,- Юлиус повторил заклинание. - А сейчас что стоишь?
      - А ужин?
      - Да, и ужин приготовь, лупоглазый скрипун!
      - Слушаюсь,- Флинт ушел, а Юлиус стал медленно понимать, что робот принимает его за умершего отца, ведь того тоже звали Юлиусом. "Совсем свихнулся, скрипун. Неужели я так похож на отца?" - Юлиус всмотрелся в фотографию. - "Нет, здесь дело в чем-то другом".
      Собственно, отец не умер, а пропал. Если мать покоилась в метрополии на католическом кладбище, то могилы отца никто не видел, а значит, он до сих пор находится в розыске.
      Ему сообщили о смерти отца... нет, просто сказали, или слух пошел? Документа о смерти нет. "Нужно обо всем Флинта расспросить. Уж он-то был при этом".
      После душа, чувствуя себя отдохнувшим, юноша вышел на затененную прохладную веранду, где Флинт уже накрыл на стол.
      На столе красовалась початая бутылка кальвадоса, любимого напитка отца, зелень, вареное мясо - все по вкусу отца. И трубка. "Он меня и курить заставит?" - подумал с раздражением Юлиус, но с жадностью набросился на еду.
      Вечерние тени легли на веранду, лиловые сумерки клубились между холмами, одиноко кричала какая-то птица. Юлиус сидел в кресле отца и наблюдал, как степь погружается в ночь.
      Флинт убрал со стола и безучастно торчал за спиной. Юноша попробовал было курить, но закашлялся и отдал трубку:
      - Мне что-то сегодня нездоровится. Кхекхе. Унеси-ка, лупоглазик! Флинт, у тебя хорошая память?
      - Обычная для моей серии А, хозяин.
      - Что значит обычная, поясни,- Юлиус почувствовал какой-то подвох.
      - Наша серия была первой, тогда еще не догадались вносить в нашу память элементы произвольного самогашения. Считалось, что абсолютная память - наше главное достоинство.
      - А потом как считалось?
      - А потом стали считать, что бытовому роботу исключительная память не нужна, и научили забывать.
      - Каким образом?
      - Периодически и случайно стирая из памяти события.
      - А ты?
      - А я умею забывать только по приказу, хозяин.
      - И что же ты помнишь?
      - У меня никогда не было приказа забыть, поэтому я помню каждую минуту, каждое слово, каждое движение с момента сборки.
      - Да, ты сущий клад! А отец знал, что ты смотришь и запоминаешь?
      - Не знаю, я никогда не получал приказа забывать, но и никто не давал мне приказа вспоминать.
      - А что было, например, на атом мосте ровно двадцать лет назад?
      - Был вечер.
      - Дальше.
      - Я только что убрал со стола...
      - Дальше, подробнее!
      - "Вдруг раздался скрип двери и детский голос: "Мама, можно я пойду гулять?".
      Юлиус подскочил на месте и уставился на дверь, но потом понял, что все эти разнообразные звуки издает робот.
      - "Ночные духи уже вышли на охоту, как говорит твоя няня,- сказал женский голос.
      - Я немного посижу на крыльце с Давидом,- дверь снова хлопнула. Молчание.
      - Мальчишка становится настоящим разбойником, а ты молчишь, словно не отец.
      - Дэви! - приглушенный детский крик и далекий лай собаки.
      - Мальчишка похож на всех местных разбойников вместе взятых,послышался глухой мужской голос.
      - Юлиус! Как ты можешь?
      - Мне стыдно соседей, - сказал муж.
      - Но я же объясняла, что кто-то из моих предков был из дионян...
      - Кто именно - позабыла?
      - Гены их сильнее, поэтому признаки могут проявляться внезапно, через несколько поколений.
      - Но я же не могу объяснять каждому прохожему про особые гены моей жены! - Стук двери. Женский плач".
      - Заткнись, заткнись,- закричал юноша, лицо его горело.- Ты все это носишь в себе? Ну, ладно, допустим. Сейчас скажи мне, вернее - вспомни обстоятельства, при которых я покинул дом семь лет назад.
      - Вы же сами знаете, Юлиус!
      - Знаю, но... забыл. Я ведь не робот серии А, чтобы помнить!
      - Вы запретили мне говорить.
      - Когда запретил? Кому?
      - Когда уходили. Запретили говорить вашему сыну.
      - Но я же не сын. Я Юлиус, твой хозяин! Ха-ха!
      - Я знаю, и все-таки я сомневаюсь.
      - Да, скрипун, ты сомневаешься, значит, ты становишься человеком! Сам не уверен, а обращаешься ко мне как к Юлиусу-отцу, играешь роль, которая тебе больше всего нравится? Ну, ладно, а сейчас о деле. Я Юлиус-отец, приказываю тебе восстановить сцену моего ухода из дома семь лет назад. Лупоглазый скрипун,- юноша заметил, что эта присказка влияет на поведение Флинта.
      "Шорохи, шорохи, стук.
      - Вы уже пришли за мной? - усталый голос отца.- А как вы узнали?
      - Деревья сказали. И ветер,- невнятное дионянское произношение.
      - Да, в эту ночь мне было особенно плохо. Я уже собирался послать Флинта за вами.
      - Ночью нельзя. Нужно идти самому и днем, когда светло.
      - Флинт, помоги мне одеться. Никогда не думал, что мне придется так умирать. Я, наверное, виноват перед вами? Часто был грубым и жестоким?
      - У нас нет обиды на тебя. Виноват. Я всю ночь думал: виноват перед вами, перед женой, перед сыном. Очень нетерпимым был.
      - Вечный ветер уравняет твою вину и Им ши обиды.
      - Ну, я готов, пойдемте. Флинт, содержи хозяйство в порядке, пока... я не вернусь. А если задержусь и раньше придет мой сын, пусть он будет твоим хозяином, служи ему, как мне служил, и пусть он не заметит разницы..."
      - Прощай, - скрип ступеней..."
      - Довольно, все ясно! - закричал юноша, он испытал новый удар по самолюбию. Отец всю жизнь был грубым и высокомерным человеком, с презрением относился к местным жителям, а под конец, перед смертью, сломался и ушел умирать к ним, ради ничтожной надежды превратиться в растение. Какой стыд! Вот почему он запретил роботу говорить о своем уходе даже сыну.- Ну, лупоглазик, у тебя не голова, а... динамит.
      - Прикажете забыть, хозяин?
      - Я подумаю, что делать с твоей головой.
      - Мне бы лучше забыть, хозяин. А то... очень много для меня, ваши голоса все время живут во мне, страдают, зовут...
      - Катись, довольно на сегодня!
      Юлиус плохо спал в эту ночь, заснул только под утро, но тут пришел Флинт и стал будить его: - Хозяин, на поле пора!
      - Ты с ума сошел. Какое поле? Я в отпуске.
      - Окучивать нужно.
      - Лупоглазый скрипун, милый, отстань!
      - Вы так и раньше говорили, но я должен будить!
      - Пошел к черту, старая жестянка, я тебя уничтожу!
      - И так вы говорили, но вставать нужно.
      - Я не отец и работать не обязан...
      - Это отговорки, поле ждет.
      Юлиус выругался, видимо, ничего не поделаешь, он встал. На поле, на свежем воздухе, он почувствовал себя несколько лучше. Он вспомнил последние слова отца: "Служи, как мне служил, пусть он не заметит разницы..." - это и сбивает с толку робота, поэтому он и принимает меня за отца. Некоторое время они работали молча, юноша - без всякого желания, за время пребывания в чиновниках он успел потерять вкус к физической работе.
      - Поле ты содержишь в порядке, молодец. Хотя...- Юлиус выдернул великолепный куст ботвы, корнеплод был маленький, выродившийся. Ни о каком урожае осенью не приходилось и думать.- Хотя некоторые мелочи ты упускаешь. Исполнитель ты хороший, а хозяин плохой.
      - Я не должен быть хозяином.
      - Да, а хозяйство ничего не стоит, одна видимость,- Юлиус отбросил пышное растение.
      "Что же мне делать с участком? Хотя, когда я стану генеральным, можно будет проводить здесь недельку-другую, слушать "записи" Флинта, вспоминать детство... Черт! А ведь Генеральным еще нужно стать!".
      - У меня дела, Флинт! - он отбросил тяпку и побежал по полю.- Я вернусь Флинт, жди меня...
      Вождь Лпока сидел у хижины и наблюдал, как юноша спускался с холма и приближался к деревне.
      - Я ждал тебя, ты Юлиус - сын Юлиуса.
      - Деревья сказали?
      - И ветер. Посмотри, они так оживлены перед приходом хорошего человека и брата по крови,- Апока показал вверх, и Юлиус увидел, как на невообразимой высоте крошечные розовые облачка перелетают с кроны на крону.
      - Это, наверное, наши духи?
      - Нет, это бабочки, целые облака бабочек.
      - Никогда не видел их внизу,- удивился Юлиус.
      - А они никогда не спускаются. Рождаются и живут, любят и умирают на вершинах, даже крылышки их сгорают по пути на грешную землю.
      - А правда, что там, высоко, всегда дует сильный и холодный ветер, почти буря?
      - Правда. Там, высоко, совсем другая жизнь.
      - Райская?
      - Нет, другая природа.
      - Да, какая мощь! - Юлиус положил руку на ствол, который был весь напряжен, как струна.- Высота не меньше тысячи метров. И долго они живут?
      - Тысячи лет, почти всегда. Садись в наш круг. Принесите ему питье, наш брат пришел.
      - Брат? Это моя физиономия наводит вас на размышления?
      - Нет, просто моя сестра, Лин, была твоей кормилицей.
      - Она была моей няней, как мое всегда говорили.
      - Нет, она была твоей кормилицей! Отсюда и твои черты, ты их с молоком впитал.
      - Но значит, ты мне приходишься...
      - Молочным дядей! Ха-ха. Не думал? Был у тебя и молочный брат.
      - Ап-лин, сын Лин? Он часто приходил к нам, и мы играли с ним вместе.
      - Да, но он умер в городе, работая на заводах Старого Лиса, его дерева ты не найдешь здесь.
      Юлиус выпил священное питье дионян, осмотрел людей, сидящих в кругу. Пожилые или совсем старые лица, то безучастные, то любопытные.
      - Заметил, да? Одни старики. Молодые не верят нам и уходят в города. Новые удовольствия их манят. Зато некоторые из ваших людей приходят к нам. Странно, да?
      - Не знаю. А сами-то верите, что человек переселяется в дерево и продолжает жить?
      - Пока человек идет по жилам дерева, медленно идет - он жив!
      - Постой! Так вот почему у вас нет кладбищ и не найдено скелетов. Они скрыты...
      - В корнях деревьев. Корни обнимают и питают их.
      - Расскажи-ка мне, вождь, подробно. Конечно, Лин говорила мне, но у нее был женский язык намеков и легенд. Скажи мне: правда ли, что люди продолжают жить в ваших деревьях? Но не говори мне о переселении душ и тому подобное.
      - Человек приходит к нам с надеждой и последними крохами жизни. Родовое дерево, котороe вырастает над ним в одну ночь, до бесконечности замедляет его умирание и продляет эти крохи. И пусть в каждом листочке лишь одно мгновение - листьев ведь много!
      - Значит, я был прав: лишь один шанс из тысячи! Но, если я правильно понял, жизнь замедляется и человек теряет чувствительность, память, разум...
      - Он чувствует лишь то, что чувствует каждый листок: ветер и солнце.
      - И всю жизнь вы ждете этого?
      - Не ждем, а готовимся к этому.
      - Но объясни мне, как вы, дионяне, можете жить, имея впереди лишь один шанс из тысячи, стать... бесчувственным деревом?
      - Лучше ты мне объясни, как вы, земляне, можете жить, не имея впереди ни одного шанса? Понимаешь, Юлиус,- ни одного шанса на бессмертие?
      - МОЙ шанс - мои дела! - Юлиус был убежденным атеистом, как полагалось чиновнику.
      - Прекрасно! И что же это за дела?
      - Я стану генеральным и возглавлю объединение!
      - Дальше!
      - Я создам свою промышленную империю, построю города, заводы...
      - Дальше!
      - Я воздвигну себе памятники в каждом городе,- Юлиуса переполняли силы.- Я переверну весь мир!
      - Прекрасно, юный Юлиус. А после того как ты все это сделаешь, попробуй сделать еще одну малость.
      - Какую же?
      - Попробуй не прибежать к нам с последней надеждой!
      Юлиус удивленно молчал.
      - Ну, все это лирика,- взял он себя в руки.- А сейчас - к делу! Ты говоришь, что все это и на людей распространяется? Я имею в виду перемещение.
      - Да, нужно лишь, чтобы человек пришел к нам с надеждой и верой. Обряд подготовки проходит у нас быстро.
      - Ну, а если я, например, попрошу, как ваш брат, проделать это над одним человеком... над Старым Лисом!
      Круг дионян удивленно зашумел, послышались возгласы, недовольные и возмущенные. Но Апока строго осмотрел сородичей:
      - Перед Великим духом Природы все равны. Ветер смывает все обиды. Если он готов - пусть приходит.
      - Он заплатит любую цену, лишь бы получилось, - сказал Юлиус. - Просите что хотите от него.
      - Не надо никакой платы. Но есть одно условие. Когда-то мы подписывали с вами договор о неприкосновенности наших родовых рощ. Но сейчас много рощ осталось без селений, одинокими. К ним подбираются чиновники из города и говорят, что их можно рубить по тому же договору. Это живых-то людей! Разберись, ты же чиновник. Составь новый текст договора и подпиши.
      Появилась гербовая бумага с размытыми буквами. Юлиус принялся внимательно изучать ее. Скоро ему стала понятна чиновничья казуистика, заложенная в обтекаемые формулировки. Аборигены под словом "дионяне" понимали и деревья и людей, а слово "селение" для них означало и деревню и рощу одновременно.
      Для них и одинокая роща на месте опустевшей деревни означала "селение", ведь в ней продолжали жить предки, люди, переселившиеся в деревья. У чиновника же выходило, что охране подлежат лишь деревья в селениях, то есть в жилых деревнях! Юлиус, смеясь, набросал новый вариант договора. Потом, прикинув что-то, достал чистую гербовую бумагу и аккуратно переписал несколько раз текст нового договора.
      В конце каждого экземпляра вывел: "Генеральный директор Авл Петров-Юлиус II" и дату.
      - Надеюсь, что вам сейчас чиновники не страшны на веки вечные! Спите спокойно, братья, в своих деревьях!
      - Кстати, на вашем месте...- говорил Юлиус, передавая бумаги Апоке и пряча у себя один экземпляр, - на вашем месте я бы сначала дал вырасти дереву Старого Лиса, а потом, помня все, что он для вас сделал, я бы срубил его, распилил, расколол и жег бы его не торопясь сотню лет!
      Авл Петров-Юлиус Второй рассеянно слушал секретаря и писал, сидя на официальном заседании Министерства Активной Разработки Недр. Конечно, доля неуважения во всем этом была, но заседание было чистой формальностью, а Авл Юлиус II предпочитал беречь свое время. Пусть завтра все говорят о феноменальных способностях министра: умении одновременно слушать, писать и диктовать. Легенды о себе нужно поддерживать и питать, о вечности нужно заботиться. Секретарь шептал: - ...юридического лица не осталось. Как быть с их рощами?
      - Договоры нужно выполнять, мой мальчик,- тихо сказал Авл Юлиус, настораживаясь и поднимая голову.
      - Да, я понимаю. Но договор можно разорвать в одностороннем порядке. Встречного иска не последует, адвокатам никто не заплатит...
      - М-да, договоры нужно выполнять,- повторил Юлиус, отмечая про себя хватку секретаря.- Тем более что это нам ничего не стоит. Выиграем мы немного, тонны древесины, а потерять можем много, если за нас примется межпланетное общество защиты древних культур. Тут дело в политике. Понял?
      Он тут же забыл про секретаря, но в душе у него что-то осталось. Он вспомнил вдруг свое последнее посещение Дионы, которое было... семьдесят лет назад. Так давно?
      "...Из селения дионян он вернулся тогда, чтоб попрощаться с Флинтом. Робот стоял на ступеньках крыльца, и рука его, лежавшая на перилах, подергивалась. Юлиус говорил: - Дом и поле содержи в исправности. Я скоро... вернусь.
      - То же вы и в прошлый раз говорили, хозяин. Но вас не было семь лет.
      - Ну, а что касается твоей памяти, то... храни ее как есть, но никому другому не говори, а только мне, Юлиусу, твоему хозяину...
      - Я понял, хозяин.
      - А если вместо меня придет мой сын, служи ему как мне.
      - Я знаю, хозяин. Но лучше я буду ждать именно тебя, хоть семь лет, хоть семьдесят.
      - Ну, семьдесят - это ты хватил,- говорил Юлиус, уходя, расстроенный, бормоча под нос. - Я ведь не дерево какое-нибудь,- потом обернулся в последний раз.- Прощай, Флинт!
      - Прощай, хозяин Юлиус!.."
      Вдруг ясно вспомнил это под скучные речи и шепот Авл Юлиус П. Сына у него не было, а сам он так и не собрался ни разу на Диону.
      Как там поживает Апока, наверное, стал деревом. А Флинт все ждет его?
      Вчера на осмотре врач как-то внимательно посмотрел на него:
      - Вы, я вижу, устали за последнее время? Отдохните, поезжайте на родину, на свежий воздух. А потом снова покажитесь мне.
      Авл Юлиус не любил врачей, он им не доверял. И сейчас гладенькая улыбка этого сытого кота мучительно насторожила его: "Почему, собственно, устал? Отчего устал?" Раньше такого он не слышал про себя.
      Дела стали раздражать, работа не клеилась.
      Поколебавшись, он решил ехать.
      Винтолет уже второй раз пересекал равнину, но ничего, кроме песка, не было видно. Охрана спорила о месте, где стоял дом, Авл Юлиус II подавленно молчал. Наконец заметили квадрат на песке по угловатой тени и снизились.
      Потоком воздуха из-под винта долго разметали песок, пока не проступили трухлявые остатки стен, ржавая утварь. Юлиус вышел из винтолета, рукой потрогал труху детства.
      - Термиты,- объяснил охранник.
      - Термиты? - вскипел Авл Юлиус II. - Почему не проследили? Почему не доложили? - Охрана попятилась. - Убирайтесь прочь!
      Оставшись один, он стал бродить по развалинам, осматривая щебень и хлам. В центре лежала куча ржавого лома. Юлиус пнул ее, ржавый цилиндр лопнул, и к ногам Юлиуса скатилась рубиновая линза... "Лупоглазик", вздохнул Юлиус.
      Он повернул ногой ржавую голову робота, через трещины виднелось густое плетение проводов вокруг кристаллов. "Как знать, может быть, по этим проводам еще текут голоса моего детства, мой смех, мои сны? Атомные батарейки должны еще работать и питать эти кристаллы".
      Линзу он подбирать не стал, а голову решил захоронить. Но где? И можно ли ставить крест над роботом, он не знал. Осмотревшись, он решил закопать робота с его памятью, может быть, еще живой, под крыльцом.
      Потом, отдыхая, сидел на ступенях. На западе, над пустыней, стояла сплошная стена мрака с матовым отливом, а что это было, песчаная буря или ночь, он не знал. Природа изменилась вокруг, он уже не мог угадывать погоду, как в детстве. "Если убрать отсюда мои заводы, природа, может быть, и вернется..." Заводы качали воду из-под многокилометрового гранита. Ученые утверждали, что это никак не влияет на экологию Дионы, но кто знает... сейчас здесь почти пустыня.
      Делать больше было нечего, находиться здесь было мучительно, он решил идти в деревню дионян. Апока перед расставанием показал ему дерево отца, дерево Лин, они вместе отметили место для дерева Старого Лиса.
      Идти было тяжело, песок тек под ногами из-за встречного низового ветра. Гигантские кроны были видны издалека, но пока он добрал ся до них, совсем выдохся.
      На низком пологом холме, чуть в стороне от деревни, стояло одинокое огромное дерево.
      - Так вот ты каким стал, Старый Лис,только вблизи Юлиус ощутил, каким огромным было дерево. Он вспомнил расплывшегося больного человека, каким был Старый Лис перед их прощанием. Насколько это не вязалось с молодой мощью дерева, которое напрягалось и гудело от верхового ветра. Юлиус почувствовал вдруг волнение, он положил руку на ствол: - И все-таки ты дурак, Старый Лис! Скажи-ка, каково быть деревом?
      Но дерево лишь шумело. Не было видно ни листьев, ни ветвей, только зеленое облако парило в высоте и невидимый гул передавался по стволу руке Юлиуса.
      - Ты - растяпа! Ты создал объединение, а я создал Министерство, империю! Понял?
      Но дерево лишь вело свой вечный разговор с ветром.
      - Каждый второй звездолет в галактике заправляется моей водой. Меня знают все! Слышишь? - Юлиус достал нож и вонзил его в ствол.
      Но дерево даже не дрогнуло.
      - Ах ты черт! - Юлиус отступил в сторону, чтобы лучше рассмотреть крону.- А ведь похоже, что ты меня... надул!
      Апока говорил: "Попробуй не приди к нам..." А врач смотрел так внимательно. "Меняю империю на бессмертие - честный обмен, говоришь?" Юлиус пятился, пока не закружилась голова. Он остановился с закрытыми глазами: "Боже, как я был глуп! Но ничего, еще не поздно. Я своими шансами воспользуюсь! Они вспомнят меня, я одной с ними крови". Он бросился к роще, где-то там, на опушке, была деревня.
      - Здесь, здесь,- говорил он себе, задыхаясь, но знакомых красных крыш нигде не было видно.
      Он побежал вокруг рощи, вглядываясь между стволов, вышел на свои следы. И тут вспомнил слова секретаря, которые вначале не понял, тот говорил: "Аборигены в некоторых районах Дионы все вымерли. Юридического лица нет. Как быть?.."
      - Умерли? А как же я? - он сделал еще несколько шагов.
      - Умерли! Они все умерли! - закричал его бюрократство Авл Петров Юлиус II, упал на песок и завыл.
      МАЛЫШ-1
      1. ЗЕМЛЯ
      "Сила судьбы",- странная фраза. Почему он вспомнил ее именно сейчас, когда добился исполнения своего самого большого желания?
      Он повернулся через левое плечо и пошел назад, ступая твердо и прямо.
      Старая привычка, привитая в кадетском Космическом Корпусе. Сейчас так ходить не учат. Да и самого Корпуса давно нет. Со стороны выглядит, наверное, забавно. Высокий седой старик с обезображенным лицом марширует туда-сюда, надутый, как индюк. Элоерт Гленч, в прошлом- знаменитый космопилот и ветеран "сверхдальней разведки", сейчас - профессор электроники и член Высшего Совета Ученых, важная птица. Не потому ли так глазеют на него охранники, стоящие в оцеплении? Совсем молодые ребята. В их годы надо заниматься делом, а не изображать из себя живую изгородь.
      Он повернулся и пошел обратно.
      Да, другой такой победы ему уже не одержать. Просто не хватит времени. Чтобы идея созрела, нужно много времени, чтобы ее осуществить - еще больше. А сколько ему потребовалось еще и сил, терпения, воли! Если он не испытывает сейчас особой радости, то это потому, что устал. Или потому, что так и не убедил полностью Совет. Он добился своего большинством всего лишь в три голоса. А это очень мало, и положение его остается непрочным.
      Он вспомнил весь долгий путь к своей идее.
      Корпус, пилотирование транспортных ракет, "сверхдальняя разведка", поиски Контакта, снаряжение и наладка "Следопытов". Прощание с родными навсегда, одиночество, которому нет конца, лавина проблем и, наконец, осознание своего бессилия и того, что все надо начинать заново и на новом месте.
      Он остановился и стал смотреть, как идет погрузка. В огромном грузовом люке звездолета исчезают громоздкие ящики с электронным мозгом - его детищем. Погрузкой занимались служащие космопорта. На этом настоял Совет.
      Предполагалось, что люди будут осторожнее роботов. Извечное человеческое недоверие к киберам. II сейчас его раздражала излишняя суета и шум па грузовой площадке. Движение грузчиков казалось беспорядочным, мастер кричал и бегал, а охранники из оцепления ухмылялись, глядя на все это.
      Он дернул плечом и пошел вокруг огромного рефлектора зведолета.
      В то время, когда он стал разведчиком, уже было ясно, что проект "сверхдальней" потерпел поражение. Но ему еще довелось отхлебнуть из этой чаши.
      Он потрогал на лице рубцы навсегда онемевшей кожи.
      Проект предусматривал планомерные поиски Контакта небольшими пилотируемыми зондами, крейсирующими на границах Доступного.
      Трудности были огромны, а результатов никаких. Оказалось, что контакт был ничтожно вероятен. Для того чтобы увеличить шансы, было необходимо резко увеличить скорости, расстояния и время разведки. А человеческих сил и жизни катастрофически не хватало. Обещанные учеными скачок за скорость света и открытие гиперпространства не приходили. Программу стали сворачивать. Это было тяжелое для него время.
      Потом появилась новая программа - "Следопыт", предполагавшая использовать для глубинной разведки роботы-автоматы. Ему пришлось срочно становиться электронщиком, и скоро он снаряжал и направлял своих "Следопытов" туда, где не был еще никто. Пока электронный мозг "Следопытов" был связан с ЭВМ центральных станций и с людьми, все шло хорошо. Но с увеличением расстояния связь отказывала и рооотов приходилось настраивать на работу в условиях изоляции. И тут неразрешимые противоречия, заложенные в самом принципе машинного мышления, проявили себя настолько, что дальнейшее существование программы стало сомнительным. По записям обнаружили, что "Следопыты" несколько раз могли пойти на Контакт, но не сделали этого.
      Ему, разведчику и инженеру "Следопытов", как никому другому были ясны слабые стороны космических исследовательских роботов. Тогда он начал понимать, в чем возможный выход, единственный выход.
      Он остановился и оглянулся. Интересно, сколько раз он обошел вокруг ракеты? Постояв, он пошел в обратную сторону.
      Трудноразрешимой и, как казалось тогда, чисто технической была проблема размеров мозга "следопытов". А так как большую .часть ЭВМ занимает блок памяти, появилась проблема хранения информации. В полете, где каждый грамм полезного веса оборачивался тоннами горючего, это имело принципиальное значение. Было ясно, что схемы на пикоэлементах не были выходом из положения, что нужно новое качество.
      И тогда он вспомнил о живой клетке. Той самой, что хранит в себе информацию обо всем организме, о его прошлом и будущем. А в человеческом мозге около двенадцати миллиардов нейронов - высокоорганизованных нервных клеток, каждая из которых обладает памятью не меньшей, чем у любой ЭВМ. Памятью на молекулярном уровне.
      Другим принципиальным вопросом являлось поведение робота при столкновении с Контактом или просто с необычным явлением. Просмотр записей "Следопытов", которым повезло, в свое время наделал много шума. Оказалось, что Контакт они могут просто не заметить, отбросить как несущественный факт, сосредоточиваясь на другом, более знакомом. ЭВМ мыслит в рамках машинной логики по шаблону. То, что в него не укладывается, ускользает от ее внимания. Живое существо выручает любопытство и страх перед необычным. Они настораживают его и побуждают к исследованию. Благодаря эмоциональной окраске, мгновенно выделяется из окружающего объект, который необходимо исследовать. Другое дело машина, она чувствовать не может. Все факты для нее равны, обычные даже предпочтительней. Конечно, можно было бы заложить в программу стремление к необычному, побудить к его исследованию, но как дать машине понять, что такое необычное, если люди еще сами не знают, как оно будет выглядеть?
      Он остановился и провел рукой по внутренней поверхности дюз. Страшно подумать, какие силы бушевали здесь.
      Итак, в поведении "Следопытов" не было гибкости, которой люди обладают благодаря тому, что их наивная вера в свою правоту уравновешивается страхом за свою жизнь.
      Как соединить лучшие качества человека и робота, мышление первого и бессмертье второго? Выход был один, нелегкий выход: телетаксия - подключение человека к машине. Создание симбиоза человека и машины. Но трансплантация мозга на Земле была запрещена под страхом смерти.
      Первое возражение юридического характера о том, что взять у кого-то мозг означает убить, преодолеть было сложно. Помог случай. Одинокая беременная женщина погибла в ката строфе. Ребенок остался жить, но был изурoдован. Фактически жил только его мозг. Егхотели усыпить. Но Гленд в Совете потребовал его себе. Это уже не выглядело как убийство, скорее, наоборот, как спасение. Ребенок еще не родился и поэтому не был юридическим лицом. Он не обладал основой личности - индивидуальной памятью. Поэтому его нельзя было считать человеком.
      После долгих дебатов Совет вынес постановление в его пользу. Проект "Малыш-1" прошел большинством всего в два голоса...
      Вдруг какое-то движение вдалеке, на границе космопорта, привлекло его внимание. Гленд остановился. Сухая ясность воздуха и старческая дальнозоркость позволяли ему видеть во происшествие. Какой-то винтолет миновал защитную зону порта и приземлился лишь после того, как завыла сирена и силовые антенны угрожающе развернулись в его сторону. Из винтолета вылез человек и спокойно направился к звездолету. Гленд узнал его, хотя до него было около километра, а над бетоном покрытия колебалось марево. Мог бы узнать и раньше - по наглости. Это был Роланд Апджон, профессор философии и эстетики, член Совета и злополучной комиссии, самый последовательный враг проекта "Малыш-1". Гленд, кроме всего прочего, питал к Апджону глубокую личную неприязнь. Модный хлыщ, ни разу не бывший в космосе, он уверенно делал карьеру по заваливанию проекта Гленда, апеллировал к толпе запуганных обывателей, говорил о душе в ответ на математические выкладки Гленда. Вот Апджона догнали охранники, окружили. Показывает удостоверение, продолжает путь, и охранники увозят винтолет. Точно с таким же удостоверением члена Совета Ученых Гленд прошел все формальности при входе в космопорт, принял полагающийся ионный душ. А для этого наглеца правил не существует. Фигура Апджона колебалась в знойном мареве, словно пламя свечи, коричневое пламя. Пока он дойдет до звездолета, пройдет четверть часа. Гленд повернулся и пошел дальше.
      ...Над проектом трудилось несколько институтов. Работа была огромная, требовалось разорвать и переключить десятки миллионов нейронных связей. Он сознательно не дал "Малышу" ни глаз, ни ушей, ни голоса. Лишняя информация могла повредить, цереброматический процесс мог выйти из-под контроля. Как-то он проверял запись информации в "Малыше" и думал о том, как контролировать его работу в целом. Субъективное, казалось бы, человеческое "самочувствие" на самом деле довольно точно отражает равновесие такой сложной системы, как человеческий организм. Как узнать самочувствие "Малыша"? Счет, который он ведет, не дает об этом никакого представления. Вдруг Гленд заметил на перфоленте искаженную формулу, потом другую. Раньше никаких ошибок не было. Гленд списал формулы и взял их домой, чтобы над ними подумать, ему показалось, что "Малыш" исказил их умышленно. Дома он долго бился над этим и наконец, придав формулам смысл классической кибернетики, увидел в формулах какой-то смысл. В первом случае была показана замкнутая система, наиболее вероятностная в данной точке пространства.
      При движении системы в любом направлении ее структура искажалась, вероятность существования становилась равной нулю. В другой формуле было что-то подобное, но аргументом выступало не пространство, а время. Нечто существующее с течением времени теряло смысл и исчезало. В общем-то все это было абсурдно.
      Было ясно, что понималось под аргументом, но что подразумевать под функцией? После бессонной ночи Гленд понял, что "Малыш" под функцией подразумевает самого себя; желая определиться в пространстве и времени, он спрашивал: - Где я?
      - Кто я?
      Это было для Гленда ударом. Он избегал вводить в мозг всякую семантику, всякую систему языковой шифровки, чтобы избежать какого-либо мышления. Это было основным принципом его проекта. Но "Малыш" использовал в качестве языка математические символы. Он заговорил на еще более сложном и абстрактном языке, почти непонятном, приписывая кибернетическо-математической символике новые значения. Если бы комиссия узнала об этом, проект был бы немедленно прекращен. И это после нескольких лет напряженной работы. Гленду нужно было найти и разорвать случайно образовавшиеся в мозгу логические связи. Но одновременно открывалась хорошая возможность контролировать общее состояние мозга, его равновесие, обращаясь именно к нему, а не к машине. Подумав, Гленд решил скрыть свое открытие. Позже он сделал дешифратор, переводящий математику на человеческий язык и на голос. Он подключал его к "Малышу" и разговаривал с ним, когда никого не было поблизости. Собственно, разговором это назвать было нельзя. Удавалось понимать только элементарные вопросы, и Гленд был уверен, что у "Малыша" других вопросов не может быть.
      - Что-то не вижу радости,- говорил Апджон, подходя и профессионально улыбаясь.И это после полной победы!
      Гленд не ответил, не заметил протянутой руки.
      - А где "Малыш"? - продолжал, не смущаясь, Апджон. - Не вижу его контейнера.
      - Это тот самый железный ящик, куда посадили малютку, как вы говорили в свое время? - съехидничал Гленд.- Так его уже погрузили.
      - Я вижу, что мое присутствие не поднимает вам настроения, профессор. Но я здесь по долгу службы как член комиссии Совета. Я должен проследить за погрузкой и опечатать отсек с "Малышом".
      - Ну, да. Понимаю...
      - Послушайте, Гленд. Мне очень жаль, что вы так предвзято ко мне относитесь. Я ничего не имею против вас лично, но я принципиальный противник вашего проекта. Понимаете, человеку позволено многое, очень многое, но не все! Потому что он - не господь бог. Мы не можем ломать самих себя. Сломать легче всего, а что потом?
      - Я не просто ломаю, я строю. Кроме того, кто для нас установил, что человеку дозволено, а что нет?
      - Я твердо уверен, что нет такой цели, ради которой можно было бы искажать человеческое сознание настолько, что это граничит с убийством. Поймите, что человек - сам великая цель, а не средство.
      - Демагогия! Такая великая цель есть, эта цель - знание. Для цивилизации знание - это вопрос развития, существования, вопрос расширения жизненной сферы. В настоящее время высшим выражением знания является Контакт. Это такое эпохальное чрезвычайное событие, которое оправдывает чрезвычайные меры. Наша культура должна выйти из исторической изоляции, от этого зависит ее дальнейшее существование. Замкнутая система обречена на умирание. Кто-то сказал, что одинокая культура - это одинокий игрок, склонный обращаться к шаблонной стратегии. А всякие шаблоны смертельно опасны, когда ситуация резко меняется, потому что мешают выжить.
      - Вы, наверное, знаете, что я являюсь поклонником древнегреческой цивилизации. В то время она была единственным центром культуры в море варварства и поэтому пребывала в изоляции. Однако достигла поразительных успехов в науке и искусстве. Но главным следствием их культуры явилось то, что они добились гармонии во всем: между телом и духом, человеком и природой, между собой, между гражданином и обществом. Они первые поняли, что человек - это центр вселенной, а все остальное только сопрягается с ним, что для достижения совершенства необходимо найти правильные пропорции в нем и в том, что его окружает, что не нужно ничего ломать и выходить за пределы, ибо это - принцип саморазрушения. Они имели гениальные образцы мудрости и искусства и стремились подражать им, а не исправлять. Они искали гармонию в том, что имели, и находили ее.
      - Эти самые ваши гармоничные греки... Что такое? - Что-то мягкое ткнулось Гленду в колени и лизнуло руку.
      Ласковые влажные глаза собаки смотрели на него. Пес всем своим видом показывал, что рад встрече и непрочь поиграть. Пес в космопорту? Это было тем более странно, что собаки стали большой редкостью.
      - Откуда он здесь? Охрана, убрать...
      - Его нельзя обижать, это пес начальника космодрома. Он стоит целое состояние,- из-под руки Гленда выскочил уродливый человечек.Он может гулять, где хочет. Я слежу за ним, вот удостоверение.
      Гленд машинально взял удостоверение, но, не дочитав, с омерзением отбросил. Рассвирепев, он схватил человека за шиворот и поднял его в воздух.
      - Нельзя, вот... Хр-р...- человечек захрипел и забил ногами.
      - Охрана! Куда вы смотрите? - загремел голос Апджона.
      Охранники спешили на помощь. Гленд бросил им на руки человечка, как мешок. Рабочие, наблюдавшие сцену, засмеялись. Гленд покраснел, повернулся и зашагал прочь. Черный ласковый пес, скользнув гибким телом между ног, пропал, словно не было. Апджон догнал Гленда и пошел рядом.
      - Эти самые ваши гармоничные греки,продолжал Гленд,- всю жизнь воевали друг с другом. Они сожгли свою самую большую библиотеку и самый красивый храм. Отравили Сократа, великий мозг своего времени. Жили за счет рабов, добывавших им серебро в копях. Какая тут гармония?
      - И все-таки они заложили фундамент нашей цивилизации, начали наши науки и искусства. Изобрели такое понятие, как право выбора. До них люди не имели об этом понятия. Душа человека...
      - Опять вы о душе! Вам надо быть священником, а не ученым. Вам никогда не казалось, что вы ошиблись в выборе профессии?
      - Мне кажется, что всем нам, занимающимся наукой и политикой, надлежит быть более человечными.
      Они остановились и замолчали. Гленд почувствовал, что кто-то тянет его за рукав.
      - Дядя, не видел собаки? Куда она девалась? Меня выгонят...- канючил тот же уродец, размазывая слезы по лицу.
      Увидев, как искажается лицо Гленда, испугался и исчез. Некоторое время стояли молча.
      - И еще я думаю,- сказал Апджон,- что всякая обида, нанесенная нами, всякое зло, вольное или невольное, обернется в будущем еще большим злом.
      - Погрузка заканчивается, - сказал Гленд, желая прекратить никчемный разговор.- Пойдемте посмотрим, что там делается внутри.
      Поднявшись на лифте в звездолет, они прошли в отсек, отведенный "Малышу". Раньше здесь была кают-компания. Звездолет "Гермес" был пассажирским, Совет зафрахтовал его на один рейс для перевозки "Малыша". В большом зале было просторно и легко дышалось.
      Ящики с электронным оборудованием плотно устанавливали в центре и закрепляли. За расстановкой груза следили ассистент Гленда Пол Шимаковский и борт-инженер корабля Клюге.
      Они остановились.
      - Где "Малыш"? - спросил Гленд у Пола.
      - Там, посредине.
      - Сделайте проход, раздвиньте ящики.
      Рабочие засуетились. Гленд пошел вдоль плотной стены стоящих ящиков, обходя их вокруг. Вскоре он наткнулся на железное чудовище без головы, но с огромными руками и ногами, стоящее у стены.
      - Это еще что за страшилище? - Гленд остановился, не в силах отвести глаз от чудовищных рук, которые могли, казалось, заграбастать весь мир.
      - Это робот-уборщик. Он входит в комплект звездолета,- ответил Клюге.
      - Зачем он здесь?
      - Видите ли, температуру и состав воздуха здесь поддерживают кондиционеры. Но делают они это автоматически и не имеют вывода на центральный пульт. А эти роботы имеют датчики температуры, состава воздуха и запыленности объема. Они связаны с пультом, и мы решили использовать их, чтобы следить за внутренней атмосферой снаружи, когда отсек опечатают. - А не сорвутся они с места при старте, не повалятся от перегрузки?
      - Нет, посмотрите на их ноги.
      - Погрузка закончена. Груз закреплен, сэр,- объявил, подходя, мастер.
      Рабочие, закончившие погрузку, стояли и смотрели на начальство.
      - Сделали проход?
      - Да, сэр.
      - Пол, хорошо они все закрепили?
      - Я проверил каждое крепление и пересчитал ящики. Все в порядке.
      - Ну что же, кажется, все. Прошу всех покинуть отсек, всех до единого.
      Все вышли. Апджон остался. Покосившись на него, Гленд еще раз обошел ящики вокруг.
      Затем повернул в проход между ящиками и подошел к красному контейнеру с "Малышом".
      Он чуть приподнял крышку и закрепил ее, ему показалось, что "Малышу" так будет легче дышать. Он заглянул вовнутрь. Ровное мерцание света указывало на то, что "Малыш" спит.
      Дешифратор стоял на месте в рабочем положении. Он сам поставил его в институте, чтобы контролировать "Малыша" при перевозке.
      Но сейчас, когда здесь Апджон, об этом не могло быть и речи. И снять дешифратор он сейчас тоже не мог без того, чтобы не привлечь внимание Апджона.
      Но ничего. Отсюда он выйдет последним, а на Дионе войдет первым и незаметно снимет его. Так что - никакого риска.
      Он кивнул Апджону, и они пошли к выходу. Перед тем как закрыть люк, Гленд оглянулся.
      Никого нет, тишина, слабо мерцает ночное освещение. Он закрыл люк, и Апджон повесил пломбы с гербом Совета. Сейчас вскрыть этот люк можно было только в присутствии не менее трех членов Совета.
      Они поднялись в кабину второго пилота.
      Здесь был временный пульт. Ассистент и бортинженер были там. По экранам ровными полосками бежали цифры. Восемь роботов, оставшихся в отсеке, докладывали о состоянии возДуха.
      - Как там? - спросил Апджон.
      - В порядке,- сказал Клюге, не поворачиваясь.
      - Где капитан?
      - На центральном пульте. Объявлена тридцатиминутная готовность.
      - Тогда мне пора,- Апджон через иллюминатор увидел, как к звездолету подъехал кар, чтобы забрать рабочих.
      - Разве вы не полетите с нами? - удивился Гленд.
      - Нет, на Дионе сейчас - два члена Совета. Вскроете отсек без меня и проведете запуск. До свидания. Желаю удачи.
      Апджон повернулся и легко побежал по трапу вниз.
      Гленд видел, как он догнал уходящий кар и с подножки оглянулся на звездолет.
      Объявили двадцатиминутную готовность.
      - Проку тут от меня не будет,- сказал Гленд.- А впрочем, и от ваших наблюдений - тоже. Все равно мы не можем вскрыть отсек, что бы ни случилось. Я пойду сосну. Не будить меня ни под каким видом. За меня останешься ты, Пол. Помни, чьи интересы ты представляешь.
      Выходя, он заметил по отражению в темном экране, как Клюге подмигнул Полу. Да, он уже старик и плохо переносит старт. Он предпочитает сейчас делать перелет в гибернационном сне. Ну и что? Мальчишки! Знали бы, сколько стартов и посадок он перенес. Неужели и он когда-то смеялся над стариками?
      Когда гибернационную камеру стал наполнять газ, он вспомнил фразу, которая с утра крутилась у него в голове. Сознание затуманивалось, из его глубин всплывали давно забытые образы. "Сила судьбы"-так, кажется, называлась опера, на которой он был с ней в тот последний свой вечер перед отлетом в космос. Потом они вышли в сад, влажный от дождя. Как она выглядела и как ее звали, он не помнит.
      - Когда ты вернешься с практики, мне будет лет пятьдесят. Когда ты придешь из первого рейса, меня уже не будет.
      - Такова наша судьба.
      - Раньше ты говорил, что любишь. А сейчас говоришь: судьба.
      - Ничего изменить нельзя.
      - Нельзя говорить: судьба; нужно говорить: сила судьбы... сила судьбы...
      Гленд заснул.
      2
      После того как звездолет вошел в режим свободного полета, капитан "Гермеса" командор Рэм Хартли передал управление автомату и устало вытянулся в кресле.
      Неплохой, "мягкий" старт, черт возьми! Как он устал от глупой суеты при подготовке и погрузке. Неплохо бы отдохнуть и взбодриться.
      Но как?
      Приказав второму пилоту занять свое место, Рэм направился в бар. Там было непривычно темно и пусто: спецрейс - не для туристов.
      Робот-бармен одиноко торчал на своем рабочем месте за стойкой. Работы у него не будет весь рейс, но это его не трогало. Хартли приказал приготовить коктейль, сел и стал смотреть в пустой зал.
      Поглядели бы на него сейчас эти важные господа из Совета. Командор Рэм Хартли, командир звездолета, находящегося в спецрейсе, сидит в баре и пьет водку. Какой ужас! Проклятые интелли, жирные и самодовольные.
      Он повернулся к залу спиной и проглотил коктейль. Велел приготовить еще.
      Ржавая лоханка еле движется. Тоже осуждает. Да, не повезло. Осталось два рейса до пенсии и - на тебе: спецрейс. "Какой корабль лучший? "Гермес".- Какой капитан опытнейший? - Командор Рэм Хартли". Доверили какие-то мозги. Вези и не растряси. Один член провожал, два члена встретят. А старый хрыч залез в "берлогу" и заснул. Тормозни он покрепче, раздави нечаянно эти мозги - выгонят за два рейса до пенсии без выходного пособия, могут и посадить. Никто не посмотрит, что он честно и без аварий прослужил триста восемьдесят лет по земному исчислению.
      Он выпил еще. Приказал роботу отдать бутылку и отправляться к черту. Потом спохватился, робот может понять буквально, и отменил приказ. Приказал идти на кухню и перемыть всю посуду до последней ложки.
      У временного пульта скучали двое дежурных.
      Шимановскому эти однообразные наблюдения казались бессмысленными. Профессор был прав: зачем наблюдать, если вмешаться нельзя?
      Интереснее было бы везти, не наблюдая, а потом вскрыть и посмотреть, что получилось.
      Клюге раздражал этот дурацкий пульт, перед которым его посадили. Разве это работа, разве это пульт? Четыре экрана, следящие за восемью примитивными мусорщиками. Это они называют вахтой!
      - А зачем вы тащите "Малыша" на Диону? - спросил Клюге.- Насколько я знаю, он - робот-"Следопыт", а Диона - давно обжитая планета.
      - Так решил Совет. Последняя проверка перед "сверхдальней". "Малыш" будет управлять погодой на Дионе, должен проявить себя самостоятельным парнем.
      - Один робот барахлит,- Клюге постучал по экрану.- Все показывают одно, а он - другое. Ошибается на доли градуса. Раньше показывал как все.
      - Может быть, стена, у которой он стоит, нагрелась?
      - Можем проверить, приказать ему отойти от стены.
      Клюге послал приказ.
      - То же самое. Даже немного больше. Но сейчас еще регистрирует аммиак в воздухе, правда, ничтожную долю. Да и углекислого газа здесь немного больше, чем везде. Но атмосфера должна быть везде однородна. За этим следят кондиционеры. Явно сломался. Отключим?
      - Постой,- Пол раздумывал.- Мне тут пришло кое-что в голову. Конечно, атмосфера там должна быть однородной. Это верно. Но это после того, как газ растечется по всему объему и поглотится кондиционерами. А до того? Газ должен истекать из какой-то точки, состав воздуха около нее должен быть иной, чем везде. Робот, оказавшийся рядом, зарегистрировал это. А что у нас является источником температуры, углекислого газа и аммиака одновременно? Живое существо!
      - Дышит,- Клюге побледнел.- Углекислый газ прибывает толчками. Постой, а это не ваш "Малыш"?
      - Он находится в другом месте, в центре зала. Кроме того, продукты распада выделяются у него не через легкие, он не дышит так, как мы. А это не крыса? У вас на корабле есть крысы?
      - Раз корабль, значит, должны быть корабельные крысы? - Клюге разозлился.- Умник нашелся! Да тут - одно железо. Как им выжить?
      - Давай подвинем робота ближе к источнику.
      После долгих маневров робот уперся в стену из ящиков. Но отклонения в показаниях датчиков стали максимальными.
      - Как жаль, что у роботов нет зрения! Мы не увидим, что там.
      - Зато у них есть датчики запыленности объема. Они прощупывают пространство слабыми ультразвуками.- Клюге смотрел на бегущие колонки цифр.
      - Вот сейчас вполне определенно можно сказать, что робот стоит перед ящиками. Но в ящиках есть узкая щель.
      - И что-то живое забилось в эту щель. Что же нам делать?
      - Наверное, доложить кому-нибудь; Совету, твоему профессору, моему командору. Откуда я знаю?
      - Мы же вместе следили за погрузкой. Мы не могли пропустить туда ничто живое.
      - Совет нам беспокоить не стоит,- продолжал Клюге.- Твой профессор спит и пускай себе спит. А вот мой командор, пускай он выпутывается. Он тертый мужик, что-нибудь придумает. Сейчас он наверняка в баре. Накачивается спиртным. Пойду приволоку его. А ты сиди тихо и не поднимай паники.
      Так он и думал: что-нибудь должно было случиться. Глупое и неприятное. Проклятый спецрейс! Рэм ничего не понимал в бегущих на экранах цифрах, но верил тому, что говорили ребята. Что-то там есть, живое, дышит, сопит, возится и потеет. Там, где никого не должно быть, кроме драгоценного мозга. Это было концом. Можно было садиться и писать прошение об отставке перед самой пенсией. Он с трудом взял себя в руки.
      - Вы никому больше не говорили об этом?
      - Нет.
      - Ведется ли какая-нибудь запись в пульте?
      - Никакой.
      - Хорошо, попробуем справиться сами и без лишней огласки. Ясно?
      - Да, сэр.
      - Что у нас в активе? Незрячие медленные мусорщики, которыми мы можем управлять. Самое худшее в том, что мы не знаем, с кем будем бороться, мы его не увидим и не услышим.
      - Может, снять пломбы иголкой? - неуверенно предложил Клюге.- А потом поставить.
      - На электрический стул захотел? Не найдем ли мы еще какой-нибудь лазейки в отсек? - на Хартли снизошло пьяное вдохновение.- Думай, Клюге! Ты готовил отсек?
      - Какая лазейка в железном ящике? Раньше там была кают-компания. Я убрал внутри все лишнее: перегородки, проводку, мебель. Снял все со стен.
      - Соединялась кают-компания с кухней?
      - Я сам заварил этот люк.
      - Куда выбрасывался мусор?
      - В мусоропровод...- Клюге запнулся.Я про него забыл. Но он очень узкий, человеку или роботу в него не пролезть. Кроме того, он упирается прямо в конвертерную "топку". Проникнуть по мусоропроводу в отсек никак невозможно.
      - Невозможно туда, а оттуда? - Хартли от возбуждения заходил перед пультом.- Не понимаете? Мы не можем проникнуть туда, но мы можем загнать это живое в мусоропровод при помощи мусорщиков.
      - Тогда оно сгорит в "топке".
      - Тем лучше.
      - Но как нам это удастся, как оно себя поведет? Мы не знаем, кто это.
      - А я знаю,- Рэм остановился и торжественно обвел их взглядом.- Собака! Тот самый пес, который пропал при погрузке.
      Когда Том второй раз наткнулся на сердитого старика, он испугался еще больше и спрятался между ящиками. Куда запропастилась эта псина? Если она сунется под ракету, то сгорит при старте. Или ее задавит кар. Или, еще хуже, забежит в звездолет. Тогда его выгонят, изобьют, посадят, сделают что-нибудь еще.
      Он слышал, как у ящиков остановились двое рабочих.
      - Давай перекурим здесь, пока никто не видит.
      - Давай. Не знаешь, куда направляют этот лом?
      - На Диону. Не был там? Говорят: чудесный климат, фермы, коровы, рыбалка.
      - Странно, ради какой-то сотни ящиков гонять такой звездолет, как "Гермес".
      - Им нужен "мягкий" старт, без перегрузок. В этих ящиках какие-то мозги. Вот и гоня ют нас на погрузку.
      - Слышишь, как мастер старается, орет. Говорят, что этот старик - член Совета.
      - Смотри, дыра в ящике. Доска отлетела. Не хочешь пнуть по ценным мозгам?
      - Дай посмотреть. Ничего не видно. Я лучше туда плюну.
      - Ну, хватит курить. Пошли, а то заметят.
      Шаги удалились. Том вылез из-за ящиков.
      Нашел дыру, про которую они говорили. Может, пес залез туда? Он позвал, заглянул внутрь. Потом сам залез в ящик. Там было довольно тесно и темно, но удобно. Вскоре ящик заколыхался, его несли.
      - Смотри, тот самый ящик с отбитой доской. Надо бы доложить.
      - Черт с ним. Пускай у них у самих голова болит об этом. Не наше дело. Поставим его дырой к другому ящику, никто не заметит.
      Ящик поднимали в лифте, снова несли, закрепляли. Рядом ходил сердитый старик и чтото говорил. Потом закрыли дверь, и стало тихо. Ящик завибрировал; заработали двигатели.
      "Ну что же,- с облегчением подумал Том,Диона и мягкий старт - это то, что нам нужно. Переменю климат. Пускай катятся со своей собакой".
      После старта, который он перенес легко, ему захотелось выйти. Он нашел узкую щель в стене, через которую проникал свет, но ничего не было видно. Тогда Том отыскал рядом с собой что-то тяжелое, засунул его в щель и скоро выломал одну из досок. Он вышел наружу и в сумраке налетел на нечто железное и огромное, похожее на человека без головы.
      Оно стояло прямо перед его ящиком и, казалось, ловило его своими страшными лапами.
      ...- А что будет с бедной собакой, когда она попадет в мусоропровод? -спросил Пол.
      - То же, что и с мусором. Автоматически сработает пресс. Потом то, что от нее останется, попадет в "топку" на распад.
      - Ну нет. Я не согласен,- Пол побледнел, его затошнило.- Я не пойду на это и вам не дам.
      - Это детский сад или звездолет, которым командую я? - разозлился Рэм.В конце концов, кто следил за погрузкой в отсеке, вы оба? Знаете, что вам полагается за эту собаку? Что со мной сделают, я уже не говорю.
      - Давайте подумаем еще.
      - Некогда думать! Пока мы будем думать, этот пес слопает ваш бесценный мозг и спасибо не скажет.
      - О боже! Молчите, а то меня вырвет, - Пол согнулся. - Делайте что хотите.
      ...Фу, как он напугался! Чуть не сел на месте. А это обыкновенный робот-уборщик.
      Том обошел вокруг неподвижного робота:
      - Молчишь, образина? Молчи, пока не спрашивают. Ты - робот, а я человек.
      Пошел гулять дальше. Нашел проход между ящиками. Постоял и двинулся на красный мерцающий свет. Он уже добрался до источника света и заглянул в какой-то ящик, как кто-то спросил у него под ухом:
      - Ты кто?
      От страха язык перестал повиноваться Тому.
      - Ты кто? - снова спросили его.
      - Я просто так, я здесь случайно.
      - Ты кто?
      - Меня звать Том Томпсон. Я ничего плохого не сделал и не знаю, куда девалась эта собака. Это рабочие затащили меня сюда по ошибке, говорят; докладывать не будем; говорят: пусть у них у самих голова болит.
      Последовало долгое молчание.
      - Не понимаю,- сказал голос.
      Том понял, что его бить не будут, и осмелел.
      - А ты кто? Я тебя не вижу.
      - Я - Малыш.
      - Где ты?
      - Здесь.
      ... - Значит так, ребята. План операции таков,- Рэм расхаживал перед ними с бутылкой в руках.- Соберем всех роботов у стены, противоположной мусоропроводу. Разделим их на две группы. Выстроившись в ряд и растопырив свои клешни, роботы обойдут ящики справа и слева. Потом, когда ящики кончатся, группы соединятся, образуют одну цепь и будут так идти, пока не упрутся в мусоропровод. Если собака вылезет из своей дыры, она неизбежно окажется в мусоропроводе, деваться ей больше некуда.
      - А если не вылезет?
      - Вернем роботов в исходное положение и проделаем все еще раз. И так до тех пор, пока она не поймается. Собаки любопытны. Рано или поздно вылезет. То, что она попалась, узнаем по тому, что сработает пресс. Командуйте, Клюге!
      ... - Вот чудеса! Как же тебя запихнули в этот ящик? Выходит, ты еще меньше, чем я,- Том от удовольствия засмеялся.- Приятно встретить похожего на себя. Ты таким уродился или потом стал? Я-то был нормальным ребенком. Но потом я пробрался в ракету, и меня так скрутило при старте, что до сих пор разогнуться не могу. Ты не прогонишь меня? Хочешь, я расскажу тебе свою историю?
      "Малыш" молчал.
      - Отца своего я не помню. Говорят, что его у меня и не было. Мамаша, если была трезвая, то все злилась и колотила меня. А если пьяная, то лезла ко мне с поцелуями. Когда приходил ее приятель, то первым делом спускал меня с лестницы. В классе я был самым плохим учеником и посмешищем. Не шла мне на ум учеба, когда вечно жрать хотелось. Что я только не делал ради бутерброда! Глотал ручки, ел промокашки, стрелял из рогатки в учительницу. А когда становилось невтерпеж, лазил по портфелям. Били меня после этого всем классом. Это у них такой аттракцион был. Побьют, потом покормят. Терпел я, терпел и решил бежать в космос. Пробрался я в транспортную ракету, сижу довольный в трюме, сейчас, думаю, полетим. И полетел. Я-то понятия не имел о перегрузках при старте. А тут еще "жесткий" старт у транспортника. Как жив остался, не понимаю. Только кости у меня после этого срослись не так, и рос я уже не вверх, а в свой горб. В космосе оказалось еще хуже, чем на Земле. Там нужны люди с профессиями. А я не умел ничего и никогда не имел никаких документов. За все время я не сумел заработать ни цента и путешествовал "зайцем". В лучшем случае меня брали поваром, если роботы надоедали, или шутом, которого всегда можно было пнуть или прибить. Чего я только не натерпелся! Даже в футбол мной играли. Наденут на меня скафандр, надуют его воздухом и в невесомости гоняют меня, как мяч. Не знаешь, где верх, где низ. И вот однажды попался я на глаза начальнику порта, когда занесло меня обратно на Землю. Он одинокий, только собака у него, больших денег стоит. Вот он и нанял меня за жратву ухаживать за ней. Выдал пропуск, сказал: куда она - туда и ты, пропадет - застрелю. Ну и намучался я с этим псом! Никого не слушает, бежит куда хочет, поводок не признает. Бежишь за ним со всех ног, а ему это забавно, вроде бы играет. И вот сегодня при погрузке пропал, исчез, как не было. Ну, я не стал ждать, пока начальник меня прикончит. Услышал, что будет мягкий старт, что летим на Диону, и решил сменить климат. Говорят, там одни фермы. Наверное, нужны поденщики. Как думаешь, найду я там работу?
      - Не знаю.
      Тому вдруг показалось, что кто-то прошел перед проходом сначала туда, потом обратно.
      Он подавил в себе внезапный страх.
      - Да, конечно, хотелось бы. Целый день в поле, на природе, один. И ни одной сволочи вокруг километров на десять. Хочешь скажу, чего бы я хотел больше всего в жизни?
      - Скажи.
      - Я хотел бы стать таким большим, что голова моя упиралась бы в облака, а ноги были, как небоскребы. Видел я однажды суперсмерчи на Венере. Это когда несколько смерчей скручиваются в один. И тогда кажется, что над планетой стоит гигантский черный человек с головой до неба и с несколькими руками и ногами. Вот бы стать таким! Ступил на лес - деревья полетели кверху. Протянешь руку. Хруп! Отломил верхушку небоскреба. Зайдешь в город и давай его топтать! Крыши, машины полетят по воздуху, люди и собаки запорхают, как бабочки. А ты будешь приговаривать: "Я Том Томпсон! Помните меня? Я вернулся. Я Том Томпсон!" Выкатят они свои пушки и давай палить в меня. А снаряды пролетят сквозь меня без вреда. Ведь я - воздух. Ха-ха! А я ступлю на них, и они полетят вверх тормашками. Понимаешь?
      - Да.
      - Кто там ходит? Пойду посмотрю.
      Когда Том вышел из прохода, то наткнулся сразу на двух роботов, которые, расставив свои клешни, шли прямо на него.
      - Вы что, ребята? Я вам не мусор. Или вы разозлились, что я поплевал на вас? Так я того, не хотел вас обидеть. Я могу вытереть и прощения попросить.
      Роботы молча надвигались на него.
      - Вы того, не сердитесь. Простите меня,сказал Том и пошел от них вдоль стены.
      ... - Есть! - закричал Клюге.- Попалась. Что-то маленькое и подвижное перед крайним роботом слева. Сейчас - перед вторым, мечется. Вы были правы, судя по размерам, это собака. Она напугана. Щель роботы уже прошли, так что деваться ей некуда.
      - Отлично, ребята.- Рэм обрадовался.Сейчас пусть роботы включат свои щетки и пылесосы, чтобы нагнать на нее страху. И следите, чтобы между роботами не было промежутков. Сейчас очень важно правильно сделать перестроение роботов, когда они выйдут за ящики.
      ...Том шел от роботов и продолжал ик уговаривать. Потом они внезапно зашумели так, что он перестал слышать свой голос. Потом ящики кончились. Дальше был только пустой темный угол. Том завернул за ящики, но и оттуда навстречу ему двигались цепью такие же роботы.
      Том впервые ощутил страх. Он вернулся назад и прижался к ящикам, рассчитывая, что роботы будут двигаться так же и тогда те и другие пройдут мимо. Но роботы на ходу стали перестраиваться, в цепи появились новые. Они заполняли собою расширяющийся проход между стеной и ящиками. Два крайних двигались на него справа и слева, неся свои страшные клешни на .весу, едва не касаясь ими ящиков.
      Тому казалось, что эти ящики - его последняя защита. Он прижался, пытаясь втиснуться между ними. Хотя бы какая-нибудь щель!
      Он бы втиснулся в любую. Это всегда выручало его. Наконец, не выдержав, он закричал и, подпрыгнув, пытался забраться на ящики.
      Но они были чересчур высоки для него, слабые пальцы срывались. Он повис, и тут робот зацепил его клешней, и Том упал на пол.
      Когда Том вскочил, цепь роботов уже отгораживала его от ящиков, а позади был только угол. Он попятился от двигающейся массы железа и, чувствуя, что пропадает, закричал:
      - Малыш, помоги! Слышишь, Малыш?
      Он звал на помощь единственного, кто мог его здесь услышать.
      - Малыш! Ма...
      Он шарил руками у себя за спиной и ждал, что ближайший робот ударит его клешней. Но вдруг вместо этого стена, в которую он упирался спиной, легко подалась, и он почувствовал, что опрокидывается, падает и скользит куда-то в темноте. Что-то беспощадное сработало вверху над ним, и это было последнее, что он осознал.
      ... - Сработало! - подпрыгнул Клюге.Пресс сработал! Значит, попалась, голубушка.
      - Хорошо, ребята, молодцы! - командор Рэм остановился и отбросил пустую бутылку. - Поздравляю, мы избежали больших неприятностей, очень больших. И никаких следов. Проверьте, не велось ли каких-нибудь записей.
      Расставьте роботов по местам. И предупреждаю: держать язык за зубами, чего бы это ни стоило. Иначе нас посадят. Но раньше я застрелю болтуна вот из этой штуки,- Рэм похлопал по кобуре бластера.- Это я вам твердо обещаю. Продолжайте вахту!
      И ушел, неуклюже ступая.
      3. ДНО
      Гленд вошел в диспетчерский зал Центра Управления Погодой Дионы через служебный вход и остановился, удивленный ярким светом и многолюдием. Всякий пункт управления ассоциировался у него с теснотой и обилием приборов, с полумраком и настороженной тишиной. А здесь, в огромном зале, толкалось и шумело множество народа, яркий свет исходил из сотен телевизионных экранов, полностью занимавших три высокие стены и купол потолка. На экранах шел дождь и светило солнце, царили зима и лето, были день и ночь. Станции слежения Управления, разбросанные по всей планете, давали непрерывную информацию. У четвертой стены, где располагались ЭВМ, двигались люди в униформе. Гленд узнал своих сотрудников. Вот от них отделился Пол и направился к нему. Гленд поморщился, у него болела голова и подташнивало после гибернации, хотелось побыть одному, не торопясь осмотреться. Но Пол уже подходил, возбужденный и радостный.
      - Все идет по плану,- начал он, позабыв поздороваться.- Задействовано тридцать три процента цепей мозга, остальные заблокированы. Уже накачиваем его информацией. Скоро можно подключать к управлению.
      - А как... сам "Малыш"?
      Гленд хотел спросить: "Как чувствует себя "Малыш"?" Но подумал, что вопрос прозвучит странно для Пола, и поправился.
      - Нормально. Считает без заминки. Ранжирует полученную информацию.
      - Хорошо. Идите занимайтесь своим делом,- сухо сказал Гленд.
      Шимановский, обиженный, удалился.
      Гленд снова осмотрел зал. Его люди заняты "Малышом". Справа на возвышении у накрытого стола толпятся члены правительства Дионы, среди них два члена Совета Ученых. Вежливо раскланиваются, переговариваются. А у экранов бестолково толкаются шумные и пестро одетые люди с грубыми лицами.
      Некоторые с тупым видом глазели на возню ученых, другие, повернувшись задом к правительству, показывали на экраны пальцами.
      Третьи выпивали по углам и хихикали. Все они были отгорожены от остального зала веревкой.
      Странный ему приснился сон. А говорят, что при гибернации снов не бывает. Нужно говорить: сила судьбы. Так она сказала? Гленд не вспоминал о ней уже многие годы. А вчера вдруг ясно увидел капли дождя в ее волосах, обиженное дрожание ресниц. Услышал давно не существующий голос. Сила судьбы.
      Неужели действительно в тот последний его вечер на Земле шел дождь и они гуляли в саДУ?
      Гленд вздрогнул, оглянувшись. К нему подходил Тимон Крон, член Совета. Крон занимался на Дионе ловлей голосов избирателей, выказывал себя знатоком агрикультуры, прикидывался народолюбцем.
      - Что это за сброд, отгороженный веревкой?
      Крон осуждающе покачал головой.
      - Это представители общественности Дионы. Своими глазами хотели увидеть новый Центр. После пуска предполагается его торжественное открытие, банкет.
      - Хорошо еще догадались отгородить этот скот.
      Крон замялся и заговорил о ценах на зерно. Гленд перестал слушать и вернулся к своим мыслям.
      Болит голова. Этот сон - не к добру. Он так ясно ее увидел, а от нее уже ничего не осталось, только почва, жирная и черная, как здесь, на Дионе.
      Он смотрел на экран, который показывал лес под тихим летним дождем.
      Никто и ничто не помнит уже о ней. А он вчера видел, как капли дождя оставляют на ее платье черные точки, как мокрый локон лежит на шее. Странные шутки проделывает с нами наш мозг. Надо говорить; сила судьбы.
      Подошел Пол; "Малыша" можно подключать. Гленд направился к пульту. Рассеянно осмотрев приборы, он подумал, что неплохо бы сейчас поговорить с "Малышом" по дешифратору, и отдал приказ начинать подключение.
      Заработала одна из промежуточных ЭВМ, служащая информационным каналом. Первыми подключились спутники Управления, следящие за ионосферой планеты. Там бушевала магнитная буря. "Малыш" отдал какой-то приказ спутникам и самолетам Управления. Какой именно будет, ясно не сразу. Затем одна за другой стали подключаться силовые станции Управления погодой во всех концах планеты. Было заметно, как нарастает поток информации, промежуточные ЭВМ были загружены. Приказы отдавали тысячами. "Следопыт - Малыш" должен был получить и переработать море информации, учесть огромное число факторов, от долгосрочной политики правительства в сельском хозяйстве до каприза какогонибудь мальчишки, решившего поиграть в снежки летом и позвонившего в бюро заказов Управления. А главное, он должен выбрать самостоятельную стратегию, которая бы всех устраивала. Промежуточные ЭВМ одна за другой докладывали о полной загрузке и переходе в рабочий режим.
      Отныне "Малышу" на Дионе принадлежало очень многое: от мощных силовых станций до роботов-прислужников здесь в зале, от ураганов и бурь до маленького ручейка где-нибудь в лесу. Ученые бросились поздравлять друг друга. Гленда дергали во все стороны, что-то говорили.
      Что ж, он добился своего, "Малыш-1" работает. То, к чему он шел долгие годы, свершилось. Он чувствовал, как медленная волна радости поднимается в нем. Он еще не мог осознать свое торжество до конца или уже не мог, но знал, что победил и что должен радоваться.
      Вслед за учеными двинулись с поздравлениями члены правительства. Роботы с бокалами на подносах стали обходить гостей. Пестрая толпа оборвала веревку и закружила вокруг него. Кто-то больно жал руку, щипал его сзади, некто лез в лицо стаканом и дышал перегаром. Он уже успел хлебнуть спиртное, когда почувствовал, что его настойчиво трясут за плечо. Оглянувшись, он увидел молодого парня с загорелым лицом.
      - Здравствуй, профф,- сказал он.- Меня зовут Джек Поллак. У меня виноградник вон там, у подножия гор. Видишь?
      Он указывал на один из экранов. Гленд посмотрел, но ничего не увидел.
      - Смотри, какая туча собирается в горах.
      Это град, сильный град. Если туча спустится вниз, град побьет мой виноград, я - разорен. Собственности у меня останется - только вот эти штаны. Я все вложил в этот урожай.
      Так вот, если это произойдет, я вытряхну из тебя Душу и расколочу твою машину. - для убедительности парень показал кулаки.
      Вокруг засмеялись, но Поллак остался серьезным.
      - Примите заказ и введите его в машину,- сказал кому-то Гленд и отвернулся от Поллака.
      Про себя подумал: "Он пьян, я на него не обижаюсь". Попробовал веселиться дальше, но что-то мешало ему. Все больше серьезных лиц обращалось к экранам. Гленд нашел глазами маленький участок, заплатку зеленого цвета на склоне горы, и черную тучу над ним.
      Что-то дрогнуло в нем. Ему еще не приходилось видеть таких туч. Ядро тучи, черный сгусток энергии, бешено вращалось. Иногда из него появлялись отростки, похожие на щупальца, они дотягивались до горы, потом боязливо отдергивались и исчезали. Судорога пронизала тучу, она осветилась изнутри медленным красным светом. Это была гроза. Словно взорвавшись, она устремилась во все стороны, стала стремительно расти. И наконец, сорвавшись, поползла вниз по склону. Шум в зале стал стихать. Гленд ясно видел, как по горе к зеленой заплатке потянулись коричневые полосы - грязевые потоки. Молния, как бич, вслепую ударила куда-то в сторону. Еще немного - и зеленое пятно было стерто серой массой, туча накрыла виноградник.
      В зале возмущенно зашумели. Поллак пробирался к нему через толпу, его держали.
      - Это, наверное, из-за магнитной бури,сказал Гленд, хотя ничего не понимал в метеорологии.- Сейчас "Малыш" справится. Он знает, что делает. Не надо вмешиваться.
      Его никто не слушал. Несколько человек показывали в разные стороны. Уже на нескольких экранах в разных концах планеты яростные вспышки непогоды сотрясали атмосферу. С погодой творилось что-то непонятное и страшное.
      - Чертовы интелли! - закричал кто-то.Понакрутят, а нам здесь расхлебывай!
      - Нашли чем народ дурить: дармовой выпивкой!
      - Эй, ты, старая перечница, выключай свою шарманку и мотай покуда цел!
      - Бей их!
      Зазвенело стекло. Откуда-то взявшиеся полицейские стали оттеснять толпу.
      - Что-то у вас не сработало,- Крон потерял свой апломб.- Эксперимент нужно немедленно прекратить. Вам придется оплатить Дионе все убытки.
      - Это не эксперимент! И пошел ты...Гленд отвернулся от Крона.- Пол, в чем дело?
      - Не знаю, я все проверил. Отключить и проверить еще?
      Новый взрыв криков. Гленд посмотрел и не поверил глазам. Один из экранов почти заслоняет тень человека. Гленду показалось, что это сон. Но темная фигура широко пошла по долине, и Гленд увидел, что ноги ее идут по полю, а голова упирается в тучи. Фигура колебалась, казалось, она текла снизу вверх. Вот фигура остановилась перед маленьким домиком в долине. Постояв немного над ним, она затоптала его, словно тлеющую головешку. Гленд ясно видел, как доски полетели вверх. Новые фигуры вырастали на других экранах.
      Раздался возмущенный вопль. Что-то замелькало в воздухе, толпа бросала в ученых бутылки.
      - В жизни не видел ничего подобного,восхищенно говорил Пол.- Я отключу все каналы.
      - Подождите,- Гленд подошел к блоку с мозгом, достал дешифратор и вставил его в гнездо.
      - "Малыш", ты слышишь меня? - заговорил он как можно раздельнее.Отзовись. Как ты себя чувствуешь?
      Боясь в этом шуме не услышать ответ, Гленд повернул ручку громкости до отказа.
      Ответ прозвучал как гром: - Я - не "Малыш"!
      - То есть как? Что с тобой? Ты - "Малыш", я - твой создатель Гленд. Как ты меня понимаешь?
      - Я - Том Томпсон!
      - Какой еще Том! Откуда ты это взял? Ты-"Малыш", я - Гленд. Выполняй мою команду!
      - Вы с ума сошли! - Пол кричал у него за спиной. - Вы что, с машиной разговариваете? Посмотрите, что там такое.
      Гленд посмотрел в окно и увидел, как изза горизонта выступают гигантская черная голова и плечи. Фигура вырастала, она шла по направлению к ним.
      - Я - Том Томпсон! Вы помните меня? - гремело в динамиках. - Я вернулся. Я - Том Томпсон, великий и могучий!
      - Что за дурацкие шутки? - жалобно прокричал Крон.- Я буду жаловаться в Совете. Я - лицо неприкосновенное.
      - Немедленно отключите все промежуточные ЭВМ,- приказал Гленд, приходя в себя.
      - Не отключаются, он "закоротил" цепи! - Пол дергал за все рубильники подряд.Он свихнулся! Отключите его питание, профф!
      Черного человека привлекали, казалось, все неровности почвы. Он вознамерился сгладить поверхность планеты и деловито вытаптывал дома, строения, деревья. Вот он заметил Центр и направился к нему.
      - Я не могу, это значит - убить его, - Гленд пытался собраться с мыслями в этом хаосе.- Он здесь ни при чем. "Малыш" - это только блок памяти, понимаете? Вспомните блок - схему машины. Хотя...
      Гленд неожиданно подумал о том, что если "Малыш" смог "закоротить" все каналы связи, то мог и перестроить всю структуру "Следопыта" и начать управлять им по своей воле.
      Тогда, не имея индивидуальности, он мог ассоциировать себя с любым живым существом, оказавшимся рядом, усвоить его подсознание и мышление. И тогда...
      Черный человек подошел к Центру и наступил на него. По огромным ногам змеились молнии. Здание вздрогнуло, но защитное поле выдержало. Толпа в ужасе расползалась кто куда. Только несколько человек деловито разбивали машины.
      - Отключите его, а то он прикончит нас! - кричал Пол, пробираясь к Гленду через свалку.- Отключите, пока не поздно!
      - Не могу. Я не пойду на это!
      Черный человек, казалось, был удивлен.
      Он наклонился, чтобы рассмотреть, что у него под рогами. Словно в кошмарном сне, Гленд увидел, как к нему наклоняется исполинская голова, лишенная лица. Только клубящийся мрак, пронизанный молниями. Только мрак.
      "Этого не может быть,- подумал Гленд.Это лишено смысла. Он старается пробиться к нам снаружи и сам держит защитное поле. Он хочет раздавить нас, но он раздавит и самого себя. Это не логично. Это сон гибернации. Кто сказал про "силу судьбы"?
      - Я его сейчас...- Пол ударил по блоку чем-то тяжелым.- Я ему покажу привидения... Я ему...
      - Не надо! - закричал Гленд, пытаясь закрыть собою "Малыша".
      Он схватил Пола за руку и увидел, как роботы-прислужники, построившись цепью и разведя руки, двигаются на людей, словно играя с ними в детскую игру. В странную игру железных детей.
      РАЗРУШИТЬ ЦИТАДЕЛЬ
      1. ПАРЛАМЕНТЕРЫ
      - Ты уверен, что это необходимо? - Роже замешкался перед железными дверьми.
      - Да,- Ллох был немногословен, как всегда.- Мы должны...
      - И обязательно стучать посохом? Фотоэлементы давно сработали, и хозяева станции уже знают о нас.
      - Да, да. Постучи, пусть знают. Мы - путники, просим пристанища. Они не откажут.
      - Хм,- с сомнением произнес Роже и поднял посох, сделанный из корня ползучего дерева. Раз! - гулкий удар отдался внутри, пронесся по бесконечным коридорам, потревожил сон летучих мышей. Два! - звук вернулся, исказившись в лабиринте переходов, подняв и закружив черные пылинки по углам пустых залов. Три! - откройте, это судьба стучит в железные ворота.
      Створки со скрежетом приоткрылись, седой привратник с ключами за поясом...
      - Ты что колотишь, гад? Элементы разбить хочешь?
      В открытых дверях стоит Юз, лысый коротышка с румяной физиономией. Он в легком скафандре, с лучеметом наперевес. Роже мучительно краснеет, лучше бы ему не встречаться с Юзом.
      - А, Чистюля,- тянет разочарованно Юз, с опаской оглядывая двух путников, потом - пустынную дорогу у них за спиной.- Ты еще жив, бездельник? А мы списали тебя как психа. И твой друг Гнилушка здесь? Очень приятно!
      - Говори! - мысленно приказал Ллох Роже, и тот очнулся: - Нам нужно к Капитану! По важному Делу.
      - Вот как? Ни больше ни меньше? - Юз осклабился и поставил лучемет на предохранитель.- Но должен предупредить тебя, Чистюля, что ты здесь - вне закона. Всякий, кто захочет, может пристрелить тебя за милую душу!
      - Я еще раз...- вскипел Роже, но голос друга прошелестел у него в мозгу: "Успокойся", и напряжение спало.- Речь идет о вашей безопасности...
      - Что касается меня, то я бы тебя, предателя, на месте...- Юз выразительно повел в их сторону лучеметом, но тут внезапно оживший динамик в дверях приказал: "Пропусти их", и Юз смешался, закинул лучемет за плечо и сказал: - Проходите!
      Склонив голову, Роже переступил через пучок сухой травы и встал на железную ступень, оглянулся. Пологие холмы под горячим ветром, далекий лес в мареве, пыльное низкое небо.
      Глушь да зной. Они, по крайней мере, охраняли его свободу. А здесь? Двери замка закрылись за ним, стало глухо и темно. "Камни пахнут покоем. Чувствуешь?" - спросил Ллох.
      Но Роже было непривычно тесно в коридорах, пахло железом и еще чем-то забытым, характерным для человеческого жилья.
      - Приказ: выше первого этажа не подниматься! - коротышка проворно катился впереди, друзья едва поспевали за ним.- Тратить энергию на вашу дезинфекцию и дезактивацию мы не собираемся. Поэтому будете находиться в блоке-вольере для животных, он пока пустует. Но оттуда - ни шагу!
      - Нам нужно к Капитану,- робко напомнил Роже.
      - Молчать! Капитан все знает. Он вас позовет, когда сочтет нужным.
      Роже отвык от лестниц, люков, крутых поворотов, поэтому двигался медленно, касаясь руками стен, Ллох мягко катился следом.
      В темном проходе они с кем-то столкнулись.
      Роже посмотрел и резко остановился: - Арно, это ты?
      Когда-то они вместе закончили корпус, потом были техниками на станции, дружили. Арно с трудом узнавал друга:
      - Роже? Боже мой, а говорили, что ты погиб. Так и сообщили твоим родным на Землю. Что с тобой стряслось?
      - Ничего. Видишь, жив-здоров. У тебя уже лейтенантские звездочки. Как поживаешь?
      - Дела у меня идут неплохо,- Арно смущенно улыбнулся.
      - Внимание! - прервал их Юз.- Эти двое заражены и следуют в особый блок. Посторонитесь, лейтенант!
      Арно, чуть замешкавшись, отступил в сторону: - Я рад тебя видеть, Роже.
      - А я тебя. Может, еще увидимся.
      Арно смотрел им вслед: странная троица.
      Впереди прыгающей походкой шел коротышка Юз, за ним - Роже, длинный и сутулый, с палкой в руках, Чистюля, как его прозвали когда-то на станции. Последним катился шедарец Гнилушка, похожий на большой тряпичный шар. Арно пожал плечами и пошел своей дорогой.
      Юз долго звенел, открывая двери и решетки. Наконец они оказались в небольшой камере - клетке с кучей соломы в углу и с пластмассовой бадьей у стены.
      - Располагайтесь! Самое подходящее место для вас,- Юз решил их напутствовать.Если вздумаете вытворять ваши фокусы: пророчествовать или колдовать, то...- Юз задумался.- То я тебя, Чистюля, засуну в этот пыльный мешок,- он показал на Ллоха,- и утоплю в ближайшей реке!
      Произнося речь, коротышка несело засмеялся. Смеялся он долго, чуть дольше, чем следовяло. Потом ушел, хлопнув дверью.
      - Л-лоч,......позвал друга Роже,- он забыл запeрeть нас на замок. Это твои штучки?
      - Ему было так весело, что он чуть-чуть забылся...
      - Ну и ну,- удивился Роже.- Он же предупредил нас.
      Он сел на солому, от усталости ему не хотелось ни пить, ни есть. Ллох с любопытством катался, обследуя углы камеры: - Так живут земляне?
      - Не земляне, а скот!
      - ???
      - Ну. домашние животные, их неразумные друзья, которые дают мясо, молоко...
      - Я вижу, что ты стыдишься своих друзей, их жилища?
      - Просто мы живем в разных условиях, у них грязь, инфекция. Как тебе объяснить, что такое микробы? - Роже замялся, потому что Ллох был убежден, что все болезни идут из души.- Скажи-ка лучше: зачем ты притащил меня на эту станцию? Здесь заправляет все та же шайка. Когда-то я сказал им: "Баста, хватит с меня ваших грязных дел",- и едва унес ноги.
      - Мы посмотрим на них, мы будем вести с ними диалоги...
      - Xa. Твои диалоги им ни к чему, им меньше всего нужно, чтобы кто-то с ними разговаривал или смотрел на них.
      - Все земляне так скромны?
      - Не все. Таких, как эти, скромных мало осталось. Даже на станции их немного, но они - на главных постах и поэтому верховодят. И не называй их "земляне". Вернее, я хотел сказать, не суди о всех землянах по ним. И скромность здесь ни при чем! Шутишь опять?- Роже с подозрением покосился на друга. - Ох уж эти твои наивные вопросики и подвохи! - Он разворошил кучу соломы, чтобы было мягче.- Похоже, что нас сегодня кормить не будут. Давай спать.
      Сквозь сон Роже почувствовал, что кто-то плачет рядом, тихо и жалобно как ребенок.
      "Не надо, перестань",- сказал Роже и хотел уйти, ускользнуть в сонную глубину. Но плач уже прильнул к нему, светлый и цепкий, и влек его к поверхности. Роже застонал и проснулся. Прислушался, было тихо. В темноте в противоположном углу молчаливо светился Ллох. Тысячи голубых крохотных звездочек, потрескивая, сбегали по его не видимому в темноте телу, собирались в созвездия, падали на пол и разбегались. Поэтому таких, как Ллох, и зовут Гнилушками. Роже вздохнул и перевернулся на спину: - Ну, ладно. Говори, если разбудил.
      - Ты хорошо знаешь Арно?
      - Хорошо ли я его знаю? Я учился с ним в Корпусе много лет назад...
      На мгновение Роже увидел себя стоящим на ступеньках Корпуса, услышал шелест знамен над головой, когда они с Арно принимали присягу. Вспомнил хруст новенького скафандра на плечах и еще многое, чего он бы не смог рассказать и объяснить Ллоху...
      - Это нечестно, Ллох,- Роже освободился от воспоминаний.- Ты через меня подглядывал за Арно.
      - Ему грозит опасность!
      - Опять ты за свое! - Роже резко сел на соломе.- Тебя же предупредили!
      - Ему грозит опасность!
      - Тьфу! Ты уверен? Ты видел сон?
      - Да, отрывок сна видел, наверно, и ты. От него пахло смертью. И цветной ореол был вокруг головы, он закатывается, уже скоро...
      - С меня хватит! Я знаю, чем все это кончается. Я не пойду.
      - Он твой друг.
      Да, верно. Они были друзьями многие годы. Роже вспомнил мягкую улыбку Арно. "Я рад тебя видеть",- так он сказал.
      - Мы были друзьями, - пробормотал Роже, ложась.- Не знаю, смогу ли я...
      - Нет, знаешь,- настаивал Ллох.
      "Что за несчастье - видеть чужие сны", подумал Роже. Они долго молчали в темноте.
      Не спалось, предчувствие беды мешало им.
      - Хотел бы я знать: зачем все это нужно? - Роже вернулся к старому их спору. - Не понимаю. Ты говоришь "нужно" и таскаешь меня с собой как игрушку. Второй раз мне отсюда не выбраться.
      - Давно, когда шедарцев было много и к ним приходили такие, как мы с тобой сейчас, странники, все удивлялись и тоже спрашивали "Зачем?" и гнали их. Потом спрашивать стало некому и не у кого.
      - А разве ты не всегда был провидцем?
      - Нет, когда-то я был простым чиновником, много работал, но что делал не помню. Другие были странниками, люди показывали на них, спрашивая: "Зачем они говорят так непонятно? Зачем сеют тревогу в наших сердцах? Нам живется так хорошо!". Раса Шедара была тогда сильна и весьма воинственна, а цитадель неколебима!
      - Ллох, что за цитадель? Откуда крепость взялась? Сколько раз просил тебя: говори проще!
      - Я и стараюсь. Поэтому и свожу все к символам. У нас с тобой разные принципы логического построения мысли. И то, что я читаю в твоей голове, мало мне помогает - там память о чужой непонятной мне жизни. Другое дело образ, который можно прочувствовать. Образ - вот единственное, на чем мы можем сойтись, вместе осознать и сопережить. Что такое цитадель? Не могу объяснить, ты потом все поймешь. Для того чтобы действовать, человеку нужно верить, нужно на что-то опереться. Так строится цитадель. Но все меняется, приходит время сомнений. Тогда стены, которые он сам возвел, мешают видеть. Так разрушается цитадель. Я разрушил свои стены, с тех пор меня называют провидцем. Но за это я заплатил гибелью близких.
      - Я не знал, что у тебя была семья, Ллох.
      - Да, жена и сын,- Роже показалось, что жалобный звук струны поплыл в темноте.Он был маленький, пушистый и ласковый. Любил со смехом кататься по мне. Потом, когда наши города стали гореть, я бежал в пустыню, унося его с собой. Но жизнь его ускользала, она была так мала и слаба...
      Он замолчал. Роже казалось, что быстрые пальцы бегут по тревожным струнам.
      - С той ночи я стал провидцем, как вы это называете. Но я - одинокий старик, и мне ничего не нужно. Я думаю о вас, о молодой расе, о землянах, о тебе, об Арно - обо всех. А ты говоришь: "Зачем?".
      - Это я так, сболтнул,- смутился Роже.Конечно, старина, я пойду завтра и предупрежу Арно об опасности. А потом мы сделаем главное: выложим этой компании всю правду. Сейчас спи, Ллох, вспомни про то большое дерево, на ветвях которого мы прошлой ночью ночевали.
      - Роже, мне не нужно вспоминать дерево, чтобы заснуть. А вот ты спи.
      Роже увидел, засыпая, как листья потянулись к нему, зашелестели, касаясь его лица, заговорили о счастливых снах.
      Временами Роже едва сдерживался, чтобы не бежать, он шел, закрывая лицо локтем.
      Встречные останавливались и смотрели на него. "Чистюля",- слышалось вслед. Он испытывал стыд за рваную одежду, за грязное, исцарапанное лицо. Невидимая нить, идущая от Ллоха, удерживала его от паники. Роже не знал, успеет ли он повидать Арно прежде, чем Юз перехватит его и вернет на нижний этаж.
      А вот и дверь. Ллох сказал; "Здесь", Роже не глядя толкнул и вошел в зал. Цветные пятна, белые лица, удивленно обращенные к нему - наверное, он попал в бар. Зная наверняка, что Арно здесь, он сказал твердо:
      - Арно, выйди на минутку!
      Кто-то, присвистнув, сказал: "Вот это да! Чистюля!". Арно вышел в полутемный коридор:
      - Что ты хотел, Роже? На, выпей для начала.
      - Мне нужно сказать тебе... Я хотел...Роже запнулся. Как сказать другу, что он обречен?
      - Ллох, вы называете его Гнилушкой, видел сегодня вещий сон. Даже я уловил обрывок этого сна...- Роже снова замялся.
      - Ну и что? Говори. Ни в какие сны я не верю и предсказаний не боюсь.
      - Тебе грозит опасность, очень большая, и именно сегодня,- выпалил Роже и одним махом выпил стакан, который ему вынес Арно.
      - Именно сегодня я назначен в группу проходчиков.
      - Вот видишь! - Роже с непривычки развезло и качнуло в сторону.Откажись! Пойдем в гости к Ллоху, он тебе все обскажет, что было и что будет...
      - Легко сказать, откажись! Ты уже забыл, что такое дисциплина? Чем я мотивирую отказ? Тем, что мне Гнилушка нагадал? Да и дело не только в дисциплине. Что ребята подумают?
      - Слушай, Чистюля,- внезапно обратился к Роже пьяненький добродушный с виду человечек, незаметно подошедший к ним.- У меня к тебе предложение, вернее, просьба. Сведи меня с твоим пророком, уговори его предсказать мне. Я тебе денег дам, но чтоб без обмана!
      - Катись! - оборвал его Арно с неожиданной злостью.- Катись, а не то я на тебя Юза натравлю.
      - Уже качусь,- эхом отозвалось из темноты.
      - Неужели это так серьезно? - спросил Арно.- Даже кое-кто из наших верит в способности твоего друга. Только о нем и говорят.
      - Ллох не ошибается. Ллох такой парень...- Роже не хватило слов, он качнулся и стал шарить по стене руками в поисках опоры.
      - Хочу я того или нет, но я не могу не идти. Рулетка уже крутится. Может, и повезет? - Арно уже улыбался.
      - Это не игра, Арно. Вернее, не твоя игра. Ты погибнешь, а куш возьмут заправилы. Уйдем отсюда с нами!
      - Посмотрим,- уклонился Арно, глядя в сторону.- Будь что будет!
      - Дело не в риске, а в том, ради чего рисковать. Послушай! - Роже чувствовал, что из-за страха за друга быстро трезвеет.- Я не узнаю тебя. Мы попали в эту темную компанию случайно, вместе собирались бежать - не получилось. Тогда я бежал один, укрылся у гнилушек...
      - Ребята говорят, что ты предатель.
      - Неправда. Я сделал выбор, свой выбор. Сейчас сделай ты. Собственно, выбора у тебя уже нет...
      Раскрылась дверь бара, и их высветило цветными бликами, послышался смех. Арно смутился и отступил:
      - Ты прав, выбора у меня нет. И поэтому я пойду. Прощай!
      Обратный путь Роже проделал быстрее.
      Когда он вернулся в камеру, ему показалось, что Ллох расплодился. Вокруг него, торжественно торчащего в центре, восторженно прыгало несколько гнилушек размером поменьше и не таких ободранных. Роже сел на солому и стал дожидаться конца церемонии. Отослав своих почитателей, Ллох пояснил:
      - Это здешняя прислуга. Они такие наивные. Им не место здесь. Я приказал им уходить, они нужны в своих деревнях, на родине.
      - Я передал Арно. Но он не поверил мне, своему другу. Почему? Загипнотизируй его, останови!
      - Я не могу,- ответил Ллох.- Я расспросил этих простачков. Здесь нехорошо. Мы пришли вовремя.
      - Рад это слышать!
      - Земляне роют наш старый город, а там спит ненависть,- пояснил Ллох.Горе тому, кто его тронет.
      - Пусть же спит!
      - Ты раздражен чем-то? Что тебя угнетает?
      - Ллох, мне обидно! Почему получается так, что нашим предсказаниям никто не верит? Люди поступают как раз вопреки им. А когда случается несчастье, то во всем обвиняют нас. Мне и самому начинает казаться, что мы навлекаем несчастья на тех, кого предостерегаем. Где мы - там и беда. Вот. и Арно не поверил. Мне невыносима мысль, что я сам навел на него беду.
      - Так только кажется. Просто мы боремся с бедой, и поэтому переплетены с ней, как корни деревьев и трав. Может быть, мы и ускоряем ход событий своим присутствием. Что из этого? Главное - тревожить души.
      - Как это: что из этого? - возмутился Роже.- Ты забываешь, что страдает при этом в первую очередь такая мелкая сошка, как я или Арно. Они будят ненависть, говоришь? Прекрасно! Это значит, что они ищут оружие для продажи. Донести на них "объединенным" - и вся недолга. Тогда их всех накроют разом!
      - Ты так любишь доносить, Роже? Полно. Я не верю в это. Почему мы должны обращаться к властям, которые от нас далеко, а не к душам этих людей, которые рядом? Мы потеряем время.
      - Пойми, ты хочешь пробудить совесть у жуликов! - Роже забегал по камере вокруг Ллоха.- Мы с тобой безоружны, беззащитны, в полной их власти. Иди, скажи им правду! Они нас на части разорвут! Ну и влип же я!
      - Роже, успокойся. Какой ты неустойчивый, все время тебя нужно поддерживать. У меня есть способ. Мы их одолеем, поверь.
      - Это чем же? - Роже остановился на бегу.
      - Простотой!
      Роже открыл рот, чтобы засмеяться, но тут сильный взрыв выбил у него пол из-под ног.
      Роже упал, а Ллох мягко откатился в угол: - Ну, вот и разрешилось.
      - Что? - не понял Роже.
      - Твой друг погиб!
      2
      - Итак, субчики,- Юз стоял, широко расставив ноги, играя лучеметом. За спиной у него торчали два охранника.- Мы договорились, что вы сидите тихо, в наши дела не вмешиваетесь. И что же? Опять ваши фокусы?
      От удара в челюсть у Роже подкосились ноги и позеленело в глазах.
      - Час назад вы виделись с Арно и вот - он уже мертв. Наткнулся на склад старых боеприпасов. Это ты его навел, гниль, знал, где был склад, и навел,Юз пнул Ллоха, и тот мягко откатился в сторону.
      - Не бей его, он старик,- Роже вскочил и бросился к Юзу.- Бей меня!
      - Сейчас! - Юз широко размахнулся, метя в переносицу, но голос из динамика сказал: "веди их ко мне", и Юз передумал. Он с досадой посмотрел на рацию, которая болталась у него на шее, кивнул охранникам: - Давай их, ребята, к Капитану. Потом кости пересчитаем.
      Командирский блок показался Роже необычно роскошным и просторным. В глубине его, за полукруглым столом-пультом сидел Капитан, седой человек с усталым лицом. Он некоторое время молча разглядывал вошедших.
      - Этот из наших? Я помню его лицо,услышал Роже негромкий голос Капитана.
      - Это Чис... Роже, наш бывший техник. После того как он сбежал с гнилушками, мы его списали как сумасшедшего.
      - А с ним кто?
      - О! Это знаменитый местный прорицатель и ясновидец Ллох. Видите, какой он крупный? У них был разговор с Арно за час перед его смертью. После разговора он был сам не свой, как мне сказали.
      - О чем вы говорили с ним? - Капитан тяжело смотрел на них.
      - Виделся с ним я один, с меня и спрашивайте,- Роже выступил вперед.- Я предупредил его, что он погибнет, если выйдет сегодня на работу.
      - Они колдовали! - подпрыгнул на месте Юз.- Предсказывали вопреки запретам!
      - Разве вы не знали, что на территории станции нельзя колдовать? Капитан укоризненно покачивал головой.
      - Это не было колдовством,- ответил Ллох, его голос тихо, но внятно прозвучал в головах землян, и они вздрогнули от неожиданности.- Это был сон. Я просто знал.
      - Это провокация, мой капитан,- не выдержал Юз.- Эти ищейки "объединенных" задумали нас подорвать и навели беднягу Арно прямо на склад боеприпасов, который был совсем рядом.
      - Помолчи! - Капитан встал, повернулся к Ллоху.- Ты знал, где находился склад? Кто тебе сказал, что мы ищем оружие?
      - Я видел во сне, как Арно будит огонь и тот пожирает его.
      - Старик хотел только добра,- Роже решил помочь другу.- Он видит радиацию, называя ее "плесенью". Он чувствует спрятанное оружие на десятки метров вглубь, он называет его "ненавистью".
      - Мой Капитан!
      - Молчи, Юз! А не мог бы твой друг помочь нам его искать? Тогда бы мы обошлись без лишних жертв,- Капитан улыбался.
      - Не могу,- ответил Ллох.- Там, под грудами кирпича, спит мое прошлое. Хорошее или плохое, но мое. Я ему судья и приговорил к забвению. Я не хочу, чтобы оружие, которое убивало шедарцев, начало убивать землян.
      - Ты говоришь об оружии как о какойто роковой силе,- Капитан подошел к ним вплотную.- Но оружие - лишь средство. А еели я пообещаю, что мы используем его для добрых дел?
      - Ненависть не может пойти на пользу добру,- изрек Ллох.- Оружие, если его много, само начинает стрелять. Тогда люди для него становятся - "лишь средство".
      - Жаль, мы, видимо, не поймем друг друга,- голос Капитана потускнел.Зачем же вы явились к нам?
      - Мы пришли сказать, что вы неправильно живете,- Роже выступил вперед.Вы несёте в себе зло и делаете зло. Смерть Арно - на вашей совести, я вам его никогда не прощу!
      - Что? - Юз выкатил глаза и словно подавился.- Что ты сказал? Ты пришел нас учить правильной жизни, дурачок?
      Коротышка ухватил Роже за воротник и стал отрывать его.
      - Ага, понятно,- Капитан рассмеялся.Вы - правдоискатели, пришли учить нас истине. Что же мы должны делать? Сжечь станцию и уйти с вами бродяжничать?
      - Ллох все знает...- Роже отбивался от Юза.- Будущее открыто перед ним.
      - Что в этом толку? Твои предсказания, старик, не имеют для нас значения,- сказал Капитан, отходя в сторону.- Они обрекают нас на бездействие, ибо самый верный способ избежать несчастий - это ничего не делать.
      - Всякое действие - зло, - подтвердил Ллох.
      - Вот видишь! А для нас ничего не делать означает стать такими, как Чистюля,Капитан сел за пульт и потерял к ним интерес.
      Повисла тишина.
      - Это не так,- горячо вмешался Роже.Сам старик не отказывается от действия. Он и меня притащил сюда, чтобы предупредить всех людей. Под действием во зло он понимает действие, которое нарушает естественное равновесие...
      - Постой,- оборвал его Капитан.- Предупредить нас всех? В чем дело, шедарец?
      - Да, я пришел сказать вам об опасности,- начал Ллох,- большой и равно разделенной на всех. Каждый из вас несет ее в себе как червоточину. Беда еще не взошла на небосвод, но облака уже светлы. Не вооружайтесь, остановитесь...
      Дальше ничего разобрать было нельзя.
      Роже понял, что старик очень устал.
      - Но в чем именно беда? Мы должны знать! - потребовал Капитан.- Роже, спроси у него!
      - Не знаю, не могу понять. Он устал.
      - Что будет с нами, старик? - Капитан снова оказался с ними рядом.- Что за несчастье и червоточина внутри нас? Что случится?
      - Много, очень много предстоит...- пробормотал Ллох и умолк.
      - Он больше ничего не скажет. Старик выдохся, силы у него уже не те.
      - Черт! Толком он ничего не сказал. Была редкая возможность узнать будущее,- Капитан не скрывал досады.
      - Неужели вы верите, мой Капитан? - у Юза был обиженный вид.- Вы только что сами сказали, дескать, плевали мы на ваши предсказания. А тут стали просить. Неудобно.
      - Что ты понимаешь? Одно дело рассуждать о пользе предсказаний, и другое, когда к тебе приходят и говорят, что ты умрешь.
      - Ничего такого я не слышал, мой Капитан.
      - Невольно хочется спросить: "Почему?" - Капитан недовольно покосился на друзей.Пусть идут!
      Роже плелся рядом с усталым стариком.
      Их провожал охранник, чернявый неприметный малый, приближенный Юза. Он шел молча, безразличный ко всему.
      - А хорош я был, Роже? - вдруг спросил Ллох.- Как в молодые годы?
      - Да, старина, ты держался молодцом.
      - И ты хорошо говорил, такой речистый! Мы немножко потрясли их цитадель. Как ты думаешь, они поняли?
      - Не знаю, может быть, чуточку.
      - Ты и в самом деле собираешься рассчитаться с ними за Арно?
      - Не знаю, я подумаю, что с ними сделать.
      После ухода друзей Юз ждал, что скажет Капитан, но тот молчал, глядя прямо перед собой.
      - Провокация,- начал Юз, присматриваясь к Капитану.- Не знаю, кто их послал, но они - явные провокаторы. Их цель - развалить нас изнутри, запугать предсказаниями, внести панику и вынудить бежать с Шедара. Мы должны держаться!
      - Неплохо бы иметь их всегда рядом, как индикатор несчастий,- не слушая Юза, сказал Капитан.- Бели нельзя их использовать для поиска оружия, то пусть предсказывают беды, которые нам грозят.
      - Ллох внесет путаницу в мозги наших людей, он уже задурил голову Чистюле. Изолировать надолго мы их не сможем, по станции поползут слухи, возможен бунт. Я уже не говорю о том, что Гнилушка может управлять поведением людей.
      - Ты дурак, Юз. И всегда им был,- Капитан прошелся по комнате.- Знаешь ли ты, что на орбите Шедара появился новый звездолет? Это явная инспекция.
      - Нет, не знал...
      - Звездолет появился вчера, и вчера явились эти двое с предсказанием несчастий.
      - Выходит, Гнилушка звездолет "объединенных" учуял?
      - Не знаю, он выражался очень туманно, понимай как хочешь. Может, он руководствовался и чисто моральными соображениями: зло порождает зло и так далее... Как ты думаешь, что такое червоточины, которые мы носим в себе, болезнь?
      - Понятия не имею! Ничего подобного я в себе не чувствую!
      - Да, ты здоровый малый. А меня что-то беспокоит моя печень. Мне нужно показаться врачу. Слушай приказ! В связи с изменившейся обстановкой я должен вылететь на спутник. Работы сворачивать, подготовить "липовую" научную документацию по раскопкам для инспекторов. А что касается этих двоих, то их нужно беречь, не допускать до контакта с нашими людьми и следить за их реакцией на происходящее. Постарайся их не убивать, а использовать с умом,Капитан, уходя, оглянулся.- Если ты на это способен, конечно.
      3
      Роже сквозь сон услышал, что Ллох зoвет его. Зов был тих и спокоен. Роже сказал: "Сейчас" - и заснул еще глубже. Потом вдруг проснулся. Он понял, что Ллоха нет рядом. Впечатление было неприятным. Роже давно привык, что мысли его и Ллоха переплетаются и дополняют друг друга. Сейчас Роже казалось, что холод наползает на него из темноты.
      "Ллох, старина, где ты?",-- позвал Роже. В сумраке он разглядел свечение. Ллох был рядом, но не отвечал. Роже понял, что друг без сознания, вскочил и стал беспомощно ощупывать его. Как узнать, что с ним? Как глупо, что Роже даже не проснулся на его призыв о помощи.
      У него вдруг мучительно заныли зубы. От тоски, боли и отчаяния Роже заметался по ка мере. Маленький предмет со звоном отлетел в сторону от удара ноги. Роже поднял его и стал ощупывать. Он был лишним здесь, этот предмет. Роже понял это. Он постарался разобраться, как учил его Ллох, вникнуть в суть предмета и почувствовать скрытое движение, словно чужая воля напряженно делала что-то в темноте.
      Роже догадался: ультразвуковой генератор!
      Вот отчего у него болят зубы, а Ллоху приходится туго. Роже со злобой бросил генератор на камни пола и стал топтать его. Он был подброшен кем-то и сейчас, безопасный и незаметный для людей, медленно убивал Ллоха.
      Настроенный в резонанс на частоту органов чувств шедарца, генератор вначале ослепил и оглушил его, а потом импульсы стали проникать в мозг Ллоха, неся разрушение и хаос.
      Тот оказался на волосок от смерти.
      Генератор оставался невредим, тогда Рожe зажал его железной дверью и раздавил. Послышался хруст, чужая воля угасла. Ллох медленно возвращался.
      - Как ты попал в эту ловушку, старина? Тебе больно?
      - Уже не так, -- ответил Ллох, и Роже увидел, как он медленно выбирается из норы боли и страдания.
      - Не знаю, как это получилось,- продолжал, словно оправдываясь, Ллох.Много было всего вчера, я устал. Кто-то сделал это без злобы, поэтому я не уловил.
      - Кто-то хотел убить тебя без злобы?
      - Бывает и так. Страх у кого-то в душе заслонил злобу, тогда я мог и не разглядеть вра га, - Ты не разглядел врага, но свою боль ты мог предугадать?
      --- И да, и нет. Я всегда жду ее, я устал ее ждать и поэтому уже не жду. А врага я все-таки могу определить. Тот охранник, что провожал нас вчера, ни о чем не думал, когда нас вел. Это странно.
      - Что же делать?
      - Выйди в коридор и позови его. Он рядом, ждет; боится. Будь сзади него, не давай ему воспользоваться оружием. А я поговорю с ним.
      Роже вышел, Ллох показывал, куда нужно идти. Вскоре в боковом отсеке Роже увидел томящуюся фигуру.
      - Приятель,- позвал Роже, и фигура выпрямилась. Это был охранник, провожавший их от Капитана.- Там плохо с моим другом. Иди помоги.
      Они вошли в камеру, Ллох находился в центре, неподвижный и затихший.
      - Помер? - спросил охранник, направляясь к Ллоху.- А как это узнать?
      - Что ты хотел скрыть, убивая меня? - раздался в голове охранника голос Ллоха, и тот шарахнулся в сторону. Роже выбил у него из рук лучемет, повалил на пол и оседлал. - Что ты сделал такого, за что было нужно платить моей смертью? Отвечай.
      - Говори! - Роже колотил охранника о камни пола.
      - Ничего...- прохрипел тот,- ничего...
      - Ты преступник? Вор? Убийца? Я вижу, как ты подкладываешь мне смерть, ты все обдумал. Вижу, как ты попал сюда. Корабли ушли, а ты один остался лежать на берегу, без сил. Тебя бросили, принесли в жертву. Ты все сам видишь...
      - Говори! Иначе...
      - Ничего, я не сделал ничего...
      - Отпусти его, он прав. Он не сделал ничего в прошлом и не сделает ничего в будущем.
      - Как, ты его отпускаешь? - Роже выпустил охранника.
      - Да, он не опасен. Пусть идет!
      - Негодяи! - ругался чернявый, размазывая кровь по лицу.- Гнилье! Никто не поверит вам! За мой разбитый нос Юз вас прикончит!
      Он подхватил с пола лучемет и убежал.
      - Нужно идти к Капитану,- решил Ллох.
      - Но туда же побежал этот, с разбитым носом. Он донесет на нас раньше...
      - Он побежал в другое место. А нам нужно к Капитану.
      Из-за пульта поднялся Юз и, довольный, прошелся перед ними: - Удивлены, субчики? Сейчас я капитан и потворствовать вам не собираюсь!
      - На моего друга совершено покушение. Его хотели убить, он случайно остался жив. Нам подбросили генератор, он должен был убить Ллоха в течение часа. Повезло, что я быстро нашел его и сломал.
      - Ничего не понимаю,- Юз разглядывал генератор.- Дорогая штука. Непонятно, кто захотел тратиться на вас. По мне, вы и гроша медного не стоите!
      - На нас захотел тратиться охранник, который стерег нас сегодня. Ллох видел, как тот подбрасывал генератор.
      - Ли? Странно, я ему не приказывал, - пробормотал Юз, потом резко вскинул голову.- Что вы на меня уставились? Я здесь ни при чем!
      - Мы знаем,- успокоил его Ллох.- Он действовал один. Он боялся, что я узнаю, как он попал сюда.
      - Но это знают все! Его космояхта потерпела катастрофу вблизи Шедара, аннигиляторы отказали. Сам он едва не погиб, даже лечился некоторое время.
      - А что было потом?
      - Потом мы подрядились чинить его яхту и ремонтируем ее до сих пор. А Ли согласился пока работать у нас. Вот и все!
      - Аннигиляторы отремонтированы? - начал понимать друга Роже.
      - Да, почти.
      - А что будет, если они взорвутся сейчас?
      - От станции не останется и... Что за дурацкие вопросы? - возмутился Юз.- Я вам что - мальчик?
      - А куда направился этот малый после того, как мы ему расквасили нос? спросил Роже, поворачиваясь к Ллоху.
      - Прямиком к аннигиляторам!
      - Уж не думаете ли вы? - осекся Юз.
      - Деревянный конь, который не входит в ворота,- подсказал ему Ллох.
      - Что? - выпучил глаза Юз.- Но откуда ты, Гнилушка...
      - Это не я, а ты вспомнил про коня, капитан. Ты увидел, как разбирают стену и ввозят в город деревянного коня. А что это значит, я не могу понять, ты сам все знаешь!
      - Да, уж я-то знаю, в гимназии учился,Юз пребывал в столбняке.- Черт бы вас всех взял! - закричал он вдруг и бросился прочь.
      Когда они остались одни, Роже удивленно посмотрел на друга: - Что такое: деревянный конь?
      - Макет. Копия домашнего друга, который зовется: конь. Помнишь, ты рассказывал про домашних друзей? Я подсказал Юзу образ, который уже был у него в душе, но никак не мог всплыть к поверхности сознания. Что значит этот образ, я не знаю, а Юз знает. А побежал он спасать станцию, тот человек грозил ей и всем нам гибелью.
      - Да, я раньше Юза все понял. Но ты выпустил его! Он может взорвать нас!
      - Не успеет. Юз проворнее его. Я же говорил, ты помнишь, он ничего не сделал и ничего не успеет сделать.
      - Но зачем рисковать всеми нами? Парня можно было сразу притащить к Юзу.
      - Нам бы не поверили. Человек об этом сам сказал. Сейчас Юзу не нужны доказательства, он во всем убедится сам.
      Вошел Юз, бледный и возбужденный:
      - Я застал его как раз в тот момент, когда он пристраивал к аннигиляторам этот вот детонатор, - Юз бросил на стол что-то тяжелое. Хотел бы я знать: собирался он взрываться вместе с нами или рассчитывал бежать? Да, я застрелил его на месте. Не стал дожидаться, когда он нажмет на кнопку. Кто его подослал? На "объединенных" это не похоже. Скорее всего, это дело нашего старого "друга" и конкурента Кротона. Он тоже что-то ищет...
      Юз подошел к стойке и стал жадно пить воду стакан за стаканом. Лицо его побагровело, он вытер пот и обернулся к друзьям:
      - А вашей силы, субчики, я не знал, хотя Капитан и предупредил меня. Что вы с ним сделали такого, что парень решил срочно закругляться? Чем вы его так напугали? Ведь в любом случае я скорее поверил бы ему, а не вам.
      - В его душе тоже зрел образ. Я помог увидеть его, осознать, тогда у человека не осталось выбора.
      - Что это за образ?
      - Это его дело. Вместе с человеком ты убил и его образ.
      - Не хочешь говорить? - Юз задумчиво прошелся между ними.- Посмотреть на вас: что вы такое? Тряпичный мяч и псих. В любой момент можно с вами разделаться. Однако... Скажи, шедарец, откуда такая сила в твоих предсказаниях? Почему они так действуют на людей? Роже, Арно, Капитан, Ли,не много тебе? А сейчас и до меня добираешься? Как ты заглядываешь в будущее?
      - Я не смотрю в будущее, я смотрю в человека. Каждый несет свой рок в себе и свое будущее, но боится заглянуть в себя. Я вижу семена будущего в каждом, вот и все!
      - Что ты знаешь о наших душах, ты, шедарец?
      - Немного. Меньше, чем каждый из вас. И вообще я не более проницателен и умен, чем каждый из вас. Я просто идеальная поверхность для отражения-зеркало.
      - Что? - в один голос спросили Роже и Юз.
      - Зеркало. Я заметил, что отношения между вами - это игра, цель которой скрыть за сложным - простое, за грубым - слабое. Поэтому вы один для другого служите плохим отражателем. Но как раз самая сильная страсть человека - это быть отраженным другим, освещенным им и оправданным! И тут я - просто зеркало. Это не я, это вы сами себе говорите о своей слабости. А осознав свою главную мысль-боль-образ, человек начинает действовать со всей неотвратимостью рока, без выбора. Отсюда очень легко предсказать развитие событий.
      - Ты нас провоцируешь,- убежденно сказал Юз.- Да, да, я так и сказал Капитану: ты - провокатор!
      - Я провоцирую появление истины, я ей помогаю, но не изобретаю.
      - Застрелить бы тебя за это,- беззлобно сказал Юз.- Что мне с вами делать? С одной стороны, вы вроде бы спасли станцию и мы обязаны вам жизнью...
      - А с другой? - поинтересовался Роже.
      - А с другой, будь я диверсантом и владей вашей способностью управлять поведением людей, то первым делом постарался бы подсунуть кого-нибудь вместо себя, чтобы войти в доверие.
      - Выходит, что не Ли, а мы - диверсанты.
      - Если бы я знал! Сейчас я ни в чем не уверен. Одним словом, посидите пока под замком. Охрана!
      Вошел охранник и стал что-то шептать Юзу. Лицо у того вытянулось:
      - Не будь вы все время здесь, на моих глазах, я бы опять решил, что это ваши фокусы,- Юз достал лучемет.- Я объявляю чрезвычайное положение. На станции бунт, коекто уже бежал на почтовой ракете, остальные затеяли митинг. Я сам провожу вас и запру. Если они захотят вступить с вами в переговоры, то я застрелю вас на месте. Вперед!
      - Какой почет! - обратился Роже к другу, шагая по коридору под двумя дулами.- Нас все больше уважают. Сначала заперли в вольере, потом избили, сейчас готовы застрелить. Чувствуешь, как меняется ситуация?
      - Значит, наши слова все сильнее действуют на них,- глухо ответил Ллох, прислушиваясь мысленно к тому, что делается на станции.- Мы с тобой уже не так важны, они сами решают...
      - На сколько замков он нас запер? - спросил Роже, укладываясь на соломе.
      - На три: решетка и две двери.
      - Тогда можно спать спокойно! Наши поклонники до нас не доберутся.
      - Пора бы им нас покормить! - Роже кружил по камере вокруг Ллоха, который по обыкновению занимал позицию в центре.- Чрезвычайное положение означает, что нас можно морить голодом? Мы сегодня без завтрака и без обеда. Кстати, что там поделывает Юз?
      - Его нет на станции.
      - Направился вслед за Капитаном! А кто вместо него?
      - Никто.
      - Мы остались без начальников!
      - Просто на станции не осталось ни одной живой души еще с ночи.
      - Как? Так что же ты мне сразу не сказал? - Роже почувствовал слабость в ногах и сел.- Что за шутки, Ллох?
      - Они улетели еще ночью,- невозмутимо объяснил Ллох.- Они ушли от беды.
      - А как же мы? Остались запертыми на три замка!
      - Они забыли про нас!
      - Как это забыли? Что же нам делать?
      - Ждать.
      - Ждать? Чего? Мы в этой ловушке обречены на голодную смерть.- Роже заколотил посохом по решетке.- Откройте! Эй, люди!
      - Успокойся, нас выпустят. Пока не знаю, кто и когда. Во всей долине вокруг станции нет никого. Но когда появятся, я позову.
      - Ждать, снова - ждать,- Роже опустился на пол, спрятал лицо в колени.Они улетели. Ты так стремился сюда, хотел предупредить, сказать правду. Они улетели - они ничего не поняли.
      - Они улетели, потому что поняли. Мы свое дело сделали, Цитадель разрушена.
      - Как? И Юз понял?
      - Да, и Юз - тоже. Он казался тебе самым страшным? Все люди, шедарцы и земляне, из одного теста. Если они поступают плохо, то не могут этого не знать, но прячут это знание от самих себя.
      - Поэтому ты говоришь о червоточине в душе?
      - Да, верно, покажи ее человеку, и ты лишишь его равновесия. Он будет то угрожать тебе, то заискивать, а в конце концов - побежит.
      - Так уж и каждый побежит!
      - Некоторые возвращаются. Ты, например. Но ты пока один.
      - И последний! Мы погибнем!
      - Это пустяки!
      - Хороши пустяки! Можно сказать, последние положительные герои во Вселенной. Ха-ха! - Мы с тобой словно семена, уносимые ветром,- начал Ллох, и ветер пустыни коснулся лица Роже.- Нам еще только предстоит упасть и прорасти. Наше предназначение - впереди. Надо думать так, надо готовиться. А то, что сейчас,- пустяки, пройдет. А вот и наши спасители. Они входят на станцию. Это мусорщики, они вернулись за нами.
      Заскрипели двери, оказалось, что вчерашние мусорщики прекрасно справляются с замками. Оставив шедарцев толковать о своих делах, Роже бросился на верхние этажи. Вначале он насытился, потом принял ванну, затем сменил одежду. И отправился гулять по станции. Все носило следы поспешных сборов, брошенные вещи лежали кучами, даже энергопитание осталось не отключенным.
      Роже нашел и нацепил себе на шею портативную рацию, потом лучемет засунул за пояс.
      Отправился искать сейф, заглядывая в каюты и прихватывая по пути нужные вещи. В конце концов он наткнулся на Ллоха.
      - Хорош! - сказал тот.- Красивая одежда, ну прямо вылитый капитан!
      - Да? Я подумал: хватит в рубище ходить,- Роже был смущен.- Здесь все на месте, целое богатство! Энергоисточники, еда, фильмы. Останемся здесь! Здесь можно жить год и больше!
      - Оставь. Здесь на всем "плесень"!
      - Радиация? - Вещи повалились у Роже из рук, одна за другой раскатываясь по полу.Почему же ты мне раньше не сказал, что станция заражена? - И принялся срывать блестящий комбинезон.
      - Я имел в виду, "плесень" несчастья, беды. Они бросили, а ты хочешь подобрать? Неудача передается, как зараза.
      - Ох, уж твои шуточки! - Роже в сердцах пнул груду вещей.- А я уже решил было, что моя детская мечта сбылась. Я в детстве мечтал о таком: входишь в пустой магазин и берешь, что хочешь, и платить не надо, и все твое... Да, невозможно сейчас представить, что я ходил когда-то с мамой в магазин и она мне покупала игрушки. Сколько радости было. Вот и сейчас я испытал нечто подобное, а ты все испортил!
      - А тебя учили, что брать чужое нельзя?
      - Учили! Не бери, не делай, не ходи! И в результате - что я имею, что здесь мое?
      - Ветер, который тебя несет. Ты забыл? Нам пора. Кто-то в нас нуждается. Как имя того человека, которого нам нужно найти?
      - Кротон. Уж мы доберемся до этого нуждающегося! Мы потрясем его цитадель простотой, пока он нами в футбол играть будет!
      - Что такое футбол?
      - Это я пошутил. Пошли, нас ждут великие дела, пророк!
      Они подошли к лесу. Черные скрученные корни ползучих деревьев говорили о скрытой мощи, о вечном движении природы. Зеленые кроны были полны ветра и света. Лес, который жгли, но не сожгли войны, жил, .шумел, тихонько полз куда-то.
      Друзья остановились, чтобы попрощаться с мусорщиками, которые провожали их. Вдали, на куполах брошенной станции, яркими бликами горел полдень. Брошенная Цитадель. Роже вспомнил, как стучался в нее. Он подумал, что купола со временем потускнеют, и чутьчуть пожалел об этом.
      - Старина, скажи мне: долго я буду жить? Я давно хотел спросить тебя об этом.
      - Долго. Дольше, чем я. Твое зеркало чистое. Я вижу в нем маленьких Роже. Ты прорастешь.
      - А ты?
      - Я буду жить меньше, но вначале я научу тебя всему, что сам умею.
      - Меня, землянина?
      - Да, разве истина не одна и для шедарца, и для землянина?
      - Одна.
      - Ты слышишь, как влага идет из почвы по этим корням и наливает их силой?
      - Слышу.
      - Ты видишь, как там, на вершинах, рождается жизнь на столкновениях ветра, света и влаги? - спросил Ллох.
      - Вижу,- ответил Роже.
      Жертвоприношение
      Памяти Андрея Тарковского
      1
      Вцепившись в сухие стебли, Марк подтянулся последний раз и вытолкнул тележку на пологую вершину холма. Дыхание с хрипом вырывалось из легких. Марк замер, упираясь кулаками в землю и уронив голову. Словно в тумане, он видел, как капли пота с его лица падают в пыль. Проклятая тележка последние метры подъема была невыносимо тяжелой.
      Иногда во сне Марку казалось, что удерживает его в этом мире лишь эта тележка. Что нужно только отстегнуть ремни, оттолкнуться руками, и тело его снова будет отдано во власть ветра и солнца, как прежде, когда он летал на рукокрыле. Но это было лишь сном. Без тележки он как без ног. Тележка заменяла ему ноги, которых у него не было.
      Марк выпрямился, снял меховую шапку и вытер лицо. Горячий ветер не приносил облегчения, он тяжело топтал плоские холмы, рвал и уносил пыльное марево, пронзительный, как лезвие. Засуха, ветер пустыни - сахлеб.
      Только в низинах еще синели кое-где не тронутые жаром голубые полосы исс-люфы шедарского хлопка.
      В узкой и глубокой долине, зажатой холмами, Марк рассмотрел деревья и черепичные крыши. Это местечко называлось поэтично и странно. Юэль название городка звучало для него музыкой надежды долгие годы. Когда он впервые узнал о нем?
      Марк хорошо помнил тот день. Он стоял у ЭВМ и держал в руках широкий лист распечатки, на которой была развернутая карта Шедара. Карта была опутана плетением линий и знаков. Редкие "узлы", в которых сходились линии, лежали на морях и пустынях планеты.
      Но один "узел" почти совпадал с кружочком маленького городка. Марк наклонился и -прочитал: Юэль.
      Два его друга, Миас и Плотин, смотрели на карту поверх его плеч. Они были молоды и горды собой. Только что они доказали, что движение вне пространства и времени, так называемая "Абсолютная транспортировка", в принципе возможно. Моделируя на ЭВМ искривление пространственно-временного фона в гравитационном поле, рассекая его временными плоскостями, они нашли, что на поверхности планеты будут периодически возникать некие критические точки. Предположительно, что в этих местах функциональная связь между пройденным расстоянием и временем была не столь непреложной. Следовательно, существовал намек, очень туманный, на возможность абсолютного смещения. Не зная, КАК проявляются необычные свойства и КОГДА, с какой периодичностью, они знали ГДЕ, и это было открытием.
      - Если есть на свете перекресток всех времен, то он находится в этом городишке,- Миас прервал молчание, и друзья удивились.- Да, что уставились? Если 0-транспортировка когда-либо была осуществлена, то следы ее следует искать именно здесь.
      - Вселенская почта? - усмехнулся Марк.
      - А почему бы нет? Оборудование для 0-транспортировки должно быть практически вечным. Что-нибудь там осталось.
      Они находились на наблюдательной станции, которая вращалась вокруг Шедара, небольшой планеты с обычным климатом. На планете обитала раса альмеков, создавшая мирную аграрную культуру.
      Друзья взяли отпуск и добились разрешения спуститься на планету, чтобы осмотреть Юэль и несколько критических точек. Разрешение им дали в виде исключения: земляне не вмешивались в дела альмеков. Ведя спускаемую капсулу, Марк отклонился от курса, решив из любопытства пройти над самим городом. Они уже видели на экранах острые крыши Юэля, когда электронное оборудование ракеты отказало. Ракета врезалась в холм и взорвалась.
      Миас погиб, у Марка оказались раздробленными ноги и разбито лицо; Плотин, получивший меньшие повреждения, откопал его из-под песка и отнес в город.
      Появление раненых землян в городе не удивило, все больницы Юэля были переполнены.
      Друзья узнали, что город подвергается обстрелу, на Шедаре шла война, хотя земляне наблюдали на станции мирную растительную жизнь.
      Это было странным, но еще более удивительным было то, что сражались земляне, целые армии, хотя въезд их на Шедар был практически запрещен. Откуда их взялось столько?
      Мучаясь от ран в палаточном госпитале, где единственным лечением были ежедневные перевязки, они ничего не могли понять.
      - Это и есть перекресток? - в раздражении от бесконечной боли спросил однажды Марк.- Не туда попали?
      Плотин отвернул от него бледное лицо и посмотрел в окно на звезды: Нужно было лучше следить за управлением и не сходить с трассы.
      - Нас, наверное, уже ищут. Нас скоро вытащат из этого проклятого города, вот увидишь! - Марк стал смотреть туда же, куда глядел Плотин, выискивая среди звезд крохотную искорку станции. Позже, когда, подлечившись, они вышли из госпиталя, Плотин, бывший астроном, сообщил, что расположение звезд в созвездиях неузнаваемо изменилось. А от чего - от смещения в пространстве или во времени, сказать невозможно.
      Их мобилизовали. Они оказались на территории войск метрополии, которые боролись с "объединенными" - союзом переселенцев-землян и альмеков, воевавших за независимость Шедара.
      Их спешно научили убивать, оставаясь невидимыми, и бросили в бой. Цели войны оста вались для них чуждыми, за восемь лет боевых действий им пришлось воевать и на той, и на другой стороне. Они лишь старались не потерять друг друга. Конец войны застал их в стане проигравших. Друзья расстались но время последнего побоища. Плотин пропал без вести.
      Марк больше никогда не слышал о нем.
      Лльмеки были расселены в резервациях, Уцелевшие конфедераты высланы на бесплод ные спутники Шедара. Марком, как дезертиром, занимались особо. Он хорошо помнил суд в столице и ужас публичной казни. Он понятия не имел, что такое клеймо, он не знал, что такое возможно, пока раскаленное железо не коснулось его лба и щек под восторженный рев толпы.
      Потом долгие годы бессрочной каторги в ледяных пещерах, где он добывал уранит. Там он отморозил себе ноги, старые раны вскрылись и начали загнаиваться. Врач из заключенных ампутировал ноги без всякого наркоза.
      Может быть, он умер бы после этого от жара и тоски, если бы однажды, очнувшись, не увидел рядом Плотина. Скитаясь по каторгам с пожизненным сроком, тот попал в конце концов в ледяные пещеры и отыскал Марка. Он стал выздоравливать.
      Долгие годы под заунывные песни альмеков, которым не спалось, они вспоминали и мечтали о будущем. Собственно, будущего у них не было. Даже если бы они подпали под амнистию, которую все ждали, они оказались бы без прав: без права передвижения, без права заниматься какой-либо работой, без права личной собственности и т. д. Скорее всего, они были бы приписаны к какому-нибудь церковному приходу как штатные нищие.
      Плотин вспомнил об утраченной карте Шедара с критическими точками, и они принялись восстанавливать ее по памяти, им удалось идентифицировать десятки "узлов" с географическими пунктами и названиями. Друзья воспрянули духом, у них появились надежда и цель.
      Они вспомнили слова Миаса о перекрестно: если они попали в этот мир случайно, то по чему бы им так же не выйти отсюда?
      Составляли они я другую карту, на которой, по словам альмеков, наносили древние местные названия и записывали легенды, с ними связанные. Получилась фантастическая карта похождений и подвигов, странствий и войн богов альмеков. Друзьям слышался во всем этом шаг звездных странников. Большинство "узлов" совпало с местами, где наблюдали явления чудес. Они узнали, что Юэль - имя бога дождя и молнии, хотя сам город лежит в засушливой местности, и что явление бога наблюдается каждый раз после того, как выпадало четыре года засухи подряд.
      Марк научился языку альмеков, переводил их песни, играл на лиоле струнном инструменте. Альмеки в пещерах стремительно вымирали от непривычного режима и плохого питания. Друзья хотели сохранить хоть что-то из культуры исчезающего народа. Они жили в одних камерах с альмеками, изучали их, записывали и запоминали.
      К тому времени, когда настал час амнистии, они точно знали, что нужно делать, у них были готовы планы и маршруты. Под видом нищих бродячих певцов они должны были обследовать все "узлы", пройти по следам битв богов и осмотреть все места, связанные с чудесными явлениями.
      Марк взял на себя Юэль. Конечно, Плотин хотел, чтобы они шли вместе. Но Марк пошел, вернее, покатился один. Он рассчитал, что будет обузой для Плотина, в одиночку они сумеют осмотреть больше, чем если бы таскались вдвоем со скоростью тележки Марка.
      Они расстались, отныне их связывали лишь ежедневные сеансы радиосвязи. Портативные, но мощные радиостанции были спрятаны в их лиолы. Эти рации со складов "объединенных" достались им по случаю и были для них единственным оружием.
      Вот уже более трех лет прошло с тех пор, как он в дороге. Марк двинулся в путь с надеждой, но впереди были тысячи миль, невероятно трудных и сложных. Передвигаться приходилось словно по вражеской территории; крестьяне, новые переселенцы видели в нем недавнего врага. Много раз он был на волосок от гибели, его спасали альмекские песни и сказки, производившие на крестьян сильнейшее впечатление. И еще одна способность Марка внушала почтение обывателям: его умение чинить бытовое электронное оборудование.
      С удивлением Марк отметил про себя, что новая цивилизация состояла как бы из двух частей. С одной стороны, она была технически совершенной, деревни и города были забиты электронным оборудованием, словно упавшим с неба. С другой - царила почти поголовная безграмотность: если оборудование ломалось, то его выбрасывали, так как починить не могли. Вероятно, метрополия в избытке и за бесценок поставляла сложную продукцию, желая поддержать примитивные союзные общины второй волны переселенцев. Так что охотничьи ружья соседствовали с лучеметами и цветные телевизоры - с сохой.
      Марка убивало окружавшее невежество, он стал рассказывать - его слушали. Вскоре он убедился, что их враждебность проистекает из незнания. Ее можно избежать, если разъяснять истинное положение вещей. Отныне он знал, что делать. Он стал учить их, словно детей, включая в альмекские песни и баллады крупицы земных знаний, заполняя интеллектуальную и духовную пустоту. И каждый раз, покидая очередную деревню, он знал, что люди в ней стали чуть лучше и что они благодарны ему за это. Его прозвали Добрым Марком. Он не знал, что невидимые глаза неотступно и ревниво следили за ним.
      Цель его поисков - Юэль - отодвигалась, становилась неясным знаком бесконечного движения. Он не любил вспоминать войну и содеем плохо помнил то время, когда был младшим инженером на станции. И сейчас, когда Юэль лежал перед ним, Марк чувствовал себя тревожно и странно.
      Он достал лиолу из-за спины, Плотин все дальше удалялся от него на север, и слышно его было все хуже. Марку пришлось лезть на холм, чтобы провести очередной сеанс. Плотин успел за это время обследовать несколько точек и не нашел в них ничего интересного, кроме склада военного оборудования "объединенных", а Марк собрал направленную антенну и постарался правильно сориентировать ее. Посмотрел на солнечные часы и включил рацию.
      Сквозь треск разрядов до него донесся едва слышный голос друга: ...Плотин вызывает Марка, Плотин вызывает Марка...
      Комок встал в горле Марка, он подправил антенну, и голос зазвучал громче.
      - Слышу тебя, Плотин, здравствуй! Он прямо передо мной, этот Юэль. Нужно только спуститься с холма. Прием.
      - Здравствуй, Марк. Я чертовски рад за тебя! Это твоя победа. Сейчас он наш, мы его не упустим. Почему ты не выходил последние дни? Прием.
      - Где-то рядом бродит гроза. Она меня перекрывала. И место было недостаточно высоким, надеюсь, рация у меня в порядке. Прием.
      - Береги ее, как свои глаза. Без нее мы друг друга не найдем. Кстати, так как ты у цели, предлагаю перейти на два сеанса в день, как договаривались. Прошу подтвердить. Как понял? Прием.
      - Понял тебя, два сеанса в день. Согласен.
      - Марк, каков он сейчас с виду, Юэль? Опиши мне его. Как там холм, который похоронил Миаса? В нем до сих пор ржавеет твоя ракета, пилот.
      - Слушай. Местность сильно изменилась с тех пор, стала полупустыней. Холмы невысокие, засаженные исс-люфой. Сам город - в нем осталось с полсотни домишек, две улицы. А наш роковой холм я не могу найти - я же был без сознания. Рощица уцелела в стороне, болотце или озеро появилось. Может быть, город необитаем? Прием.
      - Хорошо бы. Тогда тебе было бы меньше хлопот. Но вряд ли. Там жили конфедераты, а сейчас местность заселена кнопсами. Ты же знаешь, кто они такие? Они скорее передохнут, чем бросят землю. Прием.
      Марк знал. Часть второй волны переселенцев называли стервятниками, или кпопсами, по названию спутника Шедара - последнего пункта при переселении. Живя последние сто лет на аграрных планетах с неблагоприятным климатом, кнопсы отличались неприхотливостью, упорством и дикостью. Даже эти засушливые места, разоренные войной, должны казаться им раем.
      - Люди - всегда люди,- сказал Марк, успокаивая себя.- Я думаю, что с ними можно договориться. Мы же побывали с тобой в ледяных пещерах, а значит, испытали самое худшее. Прием.
      - С людьми - да, но не с кнопсами. Я с ними уже сталкивался. Они совмещают ненависть к конфедератам, презрение к альмекам и суеверный страх перед богами альмеков. Они легко усваивают их верования и ритуалы, верят мифам и преданиям. Но это не делает их менее жестокими. Будь осторожен! Помни, они не должны знать ни про "перекресток", ни про ракету, ни про рацию,- иначе они тебя замучают. Прием.
      - Я помню, мы договаривались. Здесь у меня полуденный зной, горячий ветер со стороны пустыни, похоже, что засуха. А у тебя? Прием.
      - А у меня холодный дождь как из ведра. Найду дупло и засну. Прием.
      - Прощай, Плотин. Не буду тебе мешать. Связь кончаю.
      - Прощай, Марк, желаю тебе успеха. Конец.
      Тысячи миль снова встали между ними.
      Марк стал спускаться с холма на дорогу.
      Марк привык, что первыми на окраинах его встречают собаки. Эти голодные злые бестии доставляли ему много хлопот. Но здесь собак не было, и это было странно. Кругом было пусто, он вкатился уже на улицу, но не видел еще ни одного человека.
      Но город был обитаем, Марк заметил, что из-за угла на него глянули с любопытством черные глаза, а потом мелькнуло платьице.
      Испугавшись, девочка убежала. Дети вначале боялись его, но быстро привыкали. То, что первой его встретила девочка, а не собаки, был хороший знак.
      Он медленно катился по улице, заглядывая в окна. Занавески шевелились; за ним следили.
      В одном из домов, мимо которого катился Марк, открылась дверь, и на дорогу вышел высокий бородатый мужчина с двустволкой в руках.
      Он встал, широко расставив ноги, не пропуская Марка. Мужчина невозмутимо курил самокрутку и смотрел на Марка сверху вниз, не говоря ни слова. Мятая шляпа и борода мешали видеть его лицо. Ружье лежало у него на полусогнутой руке дулом прямо на Марка. От черных зрачков стволов, смотревших на него, у Марка озноб прошел по спине. Он смотрел мужчине в лицо, пытаясь понять, что тот задумал. Скрытая от него работа мысли совершалась сейчас под этой мятой шляпой. Решался вопрос: жить ему или не жить. Так думают, наьэрное, тратить патрон на взбесившуюся собаку или прибить ее палкой? "Нужно что-то сказать",- подумал Марк, но слов не находилось.
      Внезапно мужчина изменил позу. Он сплюнул и медленно удалился, довольный произведенным эффектом.
      Марк перевел дух и покатился дальше.
      Вскоре он был на небольшой площади. На ней никого не было, только куры копались в мусоре около разбитого фонтана. Здесь были все административные здания города: почта и полиция в деревянном сарае, кабак в подвале каменного здания с разрушенными верхними этажами. Марк должен был немедленно по прибытии в любой населенный пункт отметиться в полицейском участке. Но на почте-полиции висел замок, и он направился к кабаку. Остановился, посмотрел на вывеску, на которой изза ржавчины не было возможности ничего прочесть, на небо через пустые проемы окон верхних этажей и решительно толкнул дверь.
      Крутая каменная лестница уходила вниз, в сумрак. У длинного стола сидело несколько посетителей, кабатчик что-то делал, наклонившись за стойкой. Марк остановился и произнес, громко и нараспев, стихи собственного сочинения:
      Наш кабатчик с доброй славой,
      Нет спасенья никому.
      Нас напоит всех отравой
      По рецепту своему!
      Чтобы пьяниц пробирало
      До самой печенки,
      К рюмке водки подмешает
      Пипту самогонки.
      Крестьяне засмеялись, первый шаг к сближению был сделан.
      Чтоб народ гулял бодро,
      Чтоб на стены лез,
      Дармовой мочи ведро
      Выльет в эту смесь.
      - Что? - кабатчик показал свое белое лицо обитателя подземелья.
      Чтоб деньжонок был надой,
      Чтоб жиреть достойно,
      В бочке с тухлою водой
      Разбавит это пойло!
      - О, господи! Никак лягушатник? Живой, и к тому же - ублюдок!
      "Лягушатниками" кнопсы называли всех "объединенных". То, что Марк конфедерат, безошибочно читалось по клейму на его лице.
      Он невозмутимо продолжал:
      Но срок прошел,
      Но минул срок.
      Лежит кабатчик
      И молчок!
      Не повернуть ему ноги.
      Кабатчика-козла
      Моча ударила в мозги,
      Водянка развезла!
      Смех стал громче, лицо кабатчика стало багроветь. Бедняга, тобой пришлось пожертвовать для общего веселья. Марк запрыгал вниз по лестнице:
      - Ал-ло, бармен, виски! Для начала согласен на твое изготовление!
      - Виски ты захотел? Для начала я тебя прикончу,- бармен достал из-под стойки обрез двустволки. - Ребята, он же беглый каторжник! Смотрите, у него знаки на лице...
      - Не шурши, Шоршалка, правильно он сказал про твое пойло,- молодой крестьянин предупреждающе встал.- Выставь-ка ему выпить. А ты, парень, кати сюда, не бойся.
      - Вечно у меня недоразумения с кабатчиками. Для того чтобы получить рюмку, приходится предъявлять паспорт,- говорил Марк, подкатывая к столу и подмигивая.- Нет на Шедаре патриотов больших, чем кабатчики. Ведь патент на продажу спиртного так легко потерять. Верно?
      Марк подкатил к свободному стулу, никто не двинулся, чтобы помочь ему. Но Марк, схватившись одной рукой за край стола, а другой за стул, титаническим усилием приподнял свое тело с тележкой, бросил его в сиденье, и вот он уже вровень со всеми: - Прыг-скок на шесток, Обойдемся мы без ног!
      Крестьяне засмеялись: - Ну и прыткий же ты, парень!
      Никто их них не понял, каких мускульных усилий стоил ему этот прыжок. С тех пор как он потерял ноги, мышцы плеч и спины у него сильно развились.
      - Эй, Шоршалка, где же виски гостю?
      - Что? Какой позор! Поить в своем заведении "лягушатника"! Да не будь я Шор-Шаром...
      - Не шурши, мы платим,- сказал молодой и повернулся к Марку.- Его зовут Шор-Шар, он из натуральных землян и страшно этим гордится. А тебя как Марк? Как ты сюда попал? Последнего "лягушатника" мы здесь сожгли лет десять назад.
      - Я бродячий поэт и собиратель песен,Марк одним глотком выпил виски.- А за то, что был "лягушатником", давно расплатился в ледяных пещерах.
      Крестьяне уважительно промолчали. Потом один спросил:
      - А на что ты живешь? Я понимаю, ты сочиняешь песни и поешь их, но это же не дело. Кто ты по профессии, чем занимаешься?
      - Я малюю вывески в трактирах, пишу портреты, пою на площадях за деньги.
      - Песни - это весело,- сказал молодой.Спой нам, Марк, пока тебя кто-нибудь не прикончил. Спой нам что-нибудь альмекское, мы это любим.
      Ну что же, он им споет. Марк взял лиолу и ласково провел по ней рукой, шепнул: "Выручай, девочка". Он решил спеть песню альмеков-каторжан, которую сам перевел и переложил на музыку, более привычную для землян.
      Марк стал перебирать струны все быстрее и громче, его надтреснутый голос зазвучал вначале глухо:
      - О, матерь матерей, властительница снов,
      Рожденная в ночи,
      Опять нас будит звон оков,
      Торопят палачи.
      Покинуть ночь и сон скорей.
      Спасительную тень.
      Бледнее смерти у дверей
      Нас караулит день.
      Чернее ночи крылья птиц,
      Умчались, не вернуть.
      Как пережить нам этот день?
      Как нам окончить путь?
      Пропели трубы над тобой
      В метнувшуюся ночь.
      Весь эскадрон унесся в бой.
      Друзья умчались прочь.
      Лишь ты был выбит из седла,
      В крови скользит рука.
      Ты жив, пока она тепла,
      День не настал пока.
      В ночи остались друг и брат,
      А свет уж давит грудь.
      Как пережить нам день, солдат,
      Достойно кончить путь?
      Они явились к нам с небес,
      Как демоны войны.
      Как маски смерти лица их,
      Белы и холодны.
      Несладко проиграть войну,
      Солдат - и быть рабом.
      Ратти бурьяну, пеплу стыть,
      Где был твой отчий дом.
      Мы - семена, что не взойдут,
      Следы, что скроет мрак.
      Как пережить нам этот день?
      Дождаться ночи как?
      Его резкий голос взметнулся и упал. Отогнав страшные виденья ледяных пещер, он осмотрелся. Кабак был переполнен, собралось, наверное, все мужское население поселка. Рядом стоял старик, седой и жилистый, и внимательно смотрел на Марка. За ним маячил уже знакомый чернобородый с двустволкой и еще множество народа.
      - Все альмеки - лентяи и лгуны,- сказал кто-то в настороженной тишине.Они ленились работать и поэтому пошли на нас войной.
      - Да, они бодрствовали ночью и спали днем. Период их физиологической активности приходился на ночь. Их кожа не переносила прямых лучей солнца и ветра. В резервациях их заставляли работать именно днем, когда они еле таскали ноги,- ответил Марк.
      - Они были гадкие и скользкие, как лягушки. Недаром всех вас, "объединенных", называют "лягушатниками".
      - Да, кожа их имела темную пигментацию и была покрыта предохраняющей слизью. Поэтому им так нравились прохладные, влажные ночи и дождь. Не меньше их удивляла и казалась уродливой наша белая и сухая кожа.
      - Как можно жить с такой нежной кожей в сухом климате? - спросил седой старик.Я хотел сказать: откуда у них могла взяться такая кожа в условиях полупустыни?
      - Пустыни на Шедаре появились всего лишь сотню лет назад. До прихода землян по всей планете был ровный и влажный тропический климат. Первые наши звездолеты, садившиеся на Шедар в форсированном режиме, нарушили климатический баланс планеты, привели к необратимым погодным изменениям. Более половины воды планеты распалось, разложившись от действия ионных двигателей. В результате упала влажность воздуха и вся планета была разделена на зоны пустынь и зоны мерзлоты с узкими промежуточными поясами. Альмекам казалось, что их боги гневаются на них. Они считали более важным занятием молиться и приносить жертвы, чем оказывать сопротивление первым переселенцам. А когда разобрались, было уже поздно...
      - Ты, наверное, Добрый Марк? - перебил его старик.- Я знаю тебя. Расскажи нам, как нужно жить. Мы послушаем. Ха-ха! - старик сел на лавку напротив Марка, раздвинув сидевших.- Нам так редко удается поговорить с умным и знающим человеком, мы здесь совсем одичали. Заткнитесь, вы! крикнул он зашумевшим было возмущенно мужчинам и продолжал.- Он для нас ценный человек. Понятно? Упаси вас бог прикончить его без моего разрешения! Берегите его, носите на руках. Пока. Ха-ха! Ешь, Марк, ешь и рассказывай. Нам нужно знать про бога Юэля. Когда он появляется?
      - К сожалению, я знаю немного и сам бы хотел расспросить вас,- говорил Марк, принимаясь за еду.- Это очень странный бог. Он, как монета, имеет оборотную сторону, он - двуедин. Юэль-оборотный - это жестокий бог засухи и войны, который любит жертвоприношения. Если эта сушь у вас давно, то, может быть, вы уже наблюдаете его явление. Юэльлицевой - добрый бог плодородия и любви. Периодичность появления бога не установлена, но происходит это так. Вслед за четырьмя годами Юэля-оборотного, засухи и бесплодия, бог поворачивается добрым лицом, дождем и семью годами плодородия.
      - Все это мы знаем,- капитан был явно разочарован.- Но четвертый год засухи миновал, а дождя все нет. Мы хотели знать, чем нам задобрить этого бога, как его перевернуть другой стороной. Мы ничего не пожалеем. Какие нужно приносить жертвы?
      - Какие жертвы? - Марк был сбит с толку.- Не знаю. Наверное, животных.
      - Может быть, людей?
      - Нет, нет,- запротестовал Марк.- Это установлено точно, альмеки никогда не приносили человеческих жертв. Им это приписывали первые переселенцы, когда искали повода для захвата земель альмеков.
      - Ты не знаешь текст хоть одной молитвы богу Юэлю?
      - Нет, никогда этим не интересовался. Никакого бога нет и быть не может.
      - Четыре года от засухи у нас не родится урожай,- задумчиво говорил старик.- Срок миновал, но перелома нет, Юэль не оборачивается к нам. Мы на краю голодной гибели. В долг нам больше никто не даст ни денег, ни продовольствия, мы все здесь перемрем с голоду.
      Тяжелое молчание нависло над людьми.
      Марк знал, что шедарский хлопок исс-люфа - двуполое растение, что мужские особи мигрируют летом на север, а осенью возвращаются.
      Если им мешают встречный сахлеб и засуха, они погибают по дороге, растение, оставшись не оплодотворенным, не дает хлопка и засыхает. Марк хотел сказать этим людям, что гроза где-то рядом, но тогда они могли догадаться, что у него есть рация, и он промолчал. Пусть разбираются с засухой сами.
      - Ну, хорошо, время еще есть, что-нибудь придумаем,- капитан поднялся с решительным видом.- В конце концов, испробовать последнее средство никогда не поздно. Верно, ребята? - обратился он к крестьянам.
      Несколько человек засмеялось. Они ожили, задвигались.
      - А пока пусть наш гость катается как сыр в масле, не обижайте его. Шор-Шар, открывай погреб, я угощаю всех. Сделаем праздник в честь бога Юэля. Напьемся все. Если Юэль - мужчина, он поймет нас,- старик ходил по кабаку, хватая за одежду и тормоша мужчин.- Веселее, друзья. Я решил, я знаю, что нужно делать. Где Анита? Давай ее сюда, пусть окажет честь нашему гостю. А ты пой, Марк. Пой так, как ни разу не пел, напойся на всю жизнь!
      Из подвала вылез, обвешанный бутылками, Шор-Шар. Крестьяне расхватали их, и пир пошел горой. Марк спел им про Гераля, человекобота, очистившего Шедар от чудовищ и лишенного своего бессмертия за предательство.
      Появилась Анита - местная нимфа, полная женщина лет сорока. Их с шутками посадили рядом, и Марку стало жарко от ее близости.
      Он спел о богине любви Ноле, а крестьяне помирали со смеху, глядя на них.
      Марк давно отвык от вина и женского общества. Он быстро опьянел, в голове у него весело закрутились большие цветные колеса, которые он видел когда-то в детстве на ярмарке. Лица крестьян стали казаться ему давно знакомыми и добрыми. Он думал: "Какие хорошие люди! И как они любят меня, Анита - прекрасная и грешная". Маленький уродливый человечек плясал на столе, а Марку казалось, что это муха кружит у него под носом, и он все пытался отогнать ее.
      Только однажды крошечная песчинка попала в механизм веселья, колеса чуть не остановились. Тоненький голосок сказал ему на ухо: - Бегите отсюда, они задумали плохое.
      Марк удивленно поискал глазами. Испуганные глаза, носик пуговкой. Девочка, которая первой встретила его сегодня.
      - Что? - Марк пробовал подняться.
      Но Анита навалилась на него грудью и толкнула колеса. Песчинка выпала, колеса скрипнули и закрутились снова, еще быстрее.
      Последнее, что он помнил,- это как чернобородый стрелял из двустволки в потолок.
      Марк рывком сел Hat кровати. Только что он страшным усилием ноли вырвался из детства, где без устали кружился в полном одиночестве на карусельной лошадке. Пот застилал глаза, его мутило. Рядом спала женщина, старая и растрепанная. При виде ее Марка замутило еще больше. Он с трудом добрался до окна, открыл его и стал дышать прохладным ночным воздухом.
      Он проснулся от сознания, что пропускает очередной сеанс и от страшной догадки, которая вспыхнула в его сознании. Все мелочи, на которые он сразу не обрат ил внимания,- слова кнопсов, их смешки и косые взгляды,- сложились в одну картину. Он был обречен!
      Сеанс пропущен, но на всякий случай он включил рацию и стал ее настраивать. Сплошной треск стоял на всех диапазонах, гроза была близка, большая гроза, может быть, сам Юэль бродил где-то рядом, но не мог найти города. Если он появится до утра, это спасет Марка.
      Внезапно сквозь треск он услышал голос: - Плотин вызывает Марка, Плотин вызывает Марка...
      - Плотин, я слышу тебя. Марк отвечает. Прием.
      - Что с тобой, Марк? Ты пропустил время сеанса. Я вызываю тебя каждые полчаса. Что случилось? Прием.
      - Не знаю, Плотин. Это чересчур страшно, чтобы быть правдой. Я не могу сказать. Прием.
      - Но что? Ответь, Марк, что случилось? Прием.
      - Я хочу во всем убедиться и скажу потом. Прием.
      - Подожди. Откуда исходит опасность, от природы? Нет? От властей, нет? Тогда от кнопсов? Прием.
      - Я вступил с ними в контакт, и вначале все шло хорошо. Но здесь засуха и голод. Понимаешь? Прием.
      - Подожди, я почти ничего не слышу изза разрядов... (треск)... Ты должен... (треск)... Береги рацию... (треск)... Я их всех подорву за тебя...
      Больше Марк не расслышал ни слова. Он выключил рацию и посмотрел на звездное небо. Невидимая фигура Юэля встала между друзьями. Марку казалось, что у горизонта какая-то тень, передвигаясь, заслоняет одну звезду за другой. Но это только казалось, он знал: боги альмеков умерли.
      Он очнулся. Жить! Он будет бороться за себя! Они думают, что он просто кусок мяса, который можно бросить кому-то на съеденье. Но нет! Он был в корпусе "невидимок" и в эскадроне "мстителей", он многому там научился. Одна школа каторги чего стоит.
      Марк быстро оделся и прочно прикрутил себя ремнями к тележке. Дверь была заперта снаружи массивным засовом. Марк разорвал простыню на полосы и связал их. Спускаться придется на одних руках, но его руки выдержат. Он прочно привязал и сбросил вниз самодельную веревку. Всего лишь второй этаж!
      Раньше он бы просто спрыгнул. Но сейчас ноги не спружинят, и он убьется даже с такой высоты. Марк перекинул лиолу за спину, выключил свет и осторожно полез вниз. Когда он оперся на ржавую вывеску, она громко заскрипела. Он повис в темноте, но как будто все спокойно. Наконец колеса тележки прочно встали на каменные ступени, и он с облегчением оттолкнулся, откатился в сторону.
      Марк катился уже по улице, когда на него упал свет и послышался голос: - Стой, ублюдок!
      Не колеблясь ни секунды, Марк метнул на свет и голос свою правую "толкушку". Раздался треск, и свет погас, но в ответ бухнул выстрел, и над Марком просвистел заряд дроби.
      Он замер, готовый защищаться, пытаясь угадать в темноте противника. Снова вспыхнул свет, и Марк увидел в освещенном проеме двери Шор-Шара с обрезом в руках. Марк мог убить его на месте второй "толкушкой" - железным рычагом, которым он отталкивался при движении. Это было его тайным оружием, он научился бросать их далеко и метко, так, что убивал волка на расстоянии в пятьдесят метров.
      Шор-Шар, стоя сейчас в полосе света и полагаясь на дробовик, был сейчас перед ним' беззащитен. Но было поздно. В домах зажигались огни, к ним бежали люди. Марк не успел бы скрыться, он покатился на свет.
      - Что случилось? Кто стрелял? - спросил крестьянин, подбегая с фонарем.
      - Приятель решил прогуляться чересчур далеко от дома,- охотно объяснял Шор-Шар.Я его попросил вернуться, а он чуть не угодил мне в лоб своим железным толкачом. Ружье у меня и выстрелило само собой.
      - Само собой? Капитан же приказал тебе охранять его, а ты стреляешь при первой возможности,- возмущенно сказал кто-то в толпе.- Наверное, специально сидел с ружьем и ждал.
      - Подумаешь, важная птица! - возмутился Шор-Шар.- Я бы и не убил его вовсе, у меня дробь в ружье. Попортил бы шкуру "лягушатнику" - только и делов!
      Марк выехал на свет и молча приблизился к лестнице. Толпа молчала, кабатчик посторонился в дверях, пропуская его. Толпа еще некоторое время возмущенно шумела, потом разошлась.
      Марк и Шор-Шар спустились в подвал. Там царил полный беспорядок. Жена Шор-Шара Клара выметала объедки и осколки посуды.
      Кабатчик предложил Марку выпить, и они сели у края стойки. Ружье Шор-Шар прислонил к стене у себя за спиной.
      - Подумать только, они негодовали, что я хотел застрелить тебя! возмущался Шор-Шар, разливая вино.- Словно то, что они собираются проделать с тобой, лучше. Может быть, ты должен просить меня, чтобы я тебя прикончил? Давай выпьем, Марк. Будем пить, пока мы оба живы!
      - А что они хотят от меня?
      - Не прикидывайся! Уж ты все сообразил, ш поэтому и бежал. Как ты их так быстро раскусил? Никто не ожидал от тебя такой прыти. Капитан говорил: он будет дрыхнуть с бабой целые сутки. А я думаю: дай, проверю, обойду вокруг дома. Смотрю, из окна веревка болтается...
      - Почему он называет себя капитаном?
      - Почему капитаном? Потому, что ему так захотелось. А отцом - потому, что он здесь вроде духовного пастыря. Только не знаю, какой религии он их учит, этих дикарей.
      - А ты не из кнопсов? - спросил Марк.
      - Нет, я из пионеров. Разве не видно? - обиделся Шор-Шар.
      - Воевал?
      - Еще бы! Тяжелый огнеметный дивизион "Вулкан". От начала до конца. Получил жалование за восемь лет, вернулся на родину, думал: заживу по-человечески. А здесь - это воронье, пожиратели падали!
      - Я тоже воевал, корпус "невидимок" и эскадрон "мстителей".
      - Вот как? - Шор-Шар поднял бледное отекшее лицо, обрамленное черными кудрями.- Ты и у нас побывал? И нашим и вашим. Наверное, встречались где-нибудь. Ох, и сжег же я вашего брата "лягушатника". Бывало так и обугливаются, как головешки. И тебя бы не пожалел, если встретился. Но одно дело - в бою, и другое - то, что они задумали...
      Кабатчик осекся и стал пить из стакана.
      - И я бы тебя не пожалел, Шоршалка. Альмеки имели обыкновение медленно топить своих пленников, в течение суток. Но послушай, если тебе так яе по душе, что они задумали, не мог бы ты отпустить меня?
      - Нет, не мог бы,- кабатчик низко опустил лицо, наливая вино.- Что они со мной за это сделают, что им в голову придет - одному богу известно. Ты же слышал! Другое дело, если ты мне хорошо заплатишь. Тогда бы я мог бежать с тобой. Выпей, Марк.
      - Как? Я не верю своим ушам! Ты согласен бросить свое дело и бежать!
      - Это дело ничего не стоит. Два года я их пою и кормлю в долг. Они мне все должны,но что из этого? Они привыкли смотреть на мой кабак как на дармовую столовую. Единственное, что осталось мне,- эта каменная коробка.Шор-Шар постучал кулаком по стене.- Оплати мне стоимость кабака, чтобы я мог начать все на новом месте, и я уйду вместе с тобой. Посажу тебя на закорки, и они нас не найдут.
      - Откуда у бродячего певца, который питается милостыней, деньги? Подумай.
      - Брось, не скромничай. Я вижу тебя насквозь,- кабатчик поднял на него свои черные пронзительные глаза.- Ты был важной шишкой, все "объединенные" были богатеями и инженерами. Что ты здесь ищешь, клад?
      - Я попал сюда случайно, денег у меня нет,- твердо сказал Марк.
      - Жаль,- кабатчик сник, глаза его утратили блеск.- Не хочешь... Разве жизнь твоя дешевле, чем мой кабак? Знал бы ты, Марк, как мне здесь гадко.
      - У меня есть друг, он бы нам помог...начал Марк и запнулся.
      - Друг? - встрепенулся Шор-Шар.- Где он?
      - Мы бы расплатились с тобой военным электронным оборудованием "объединенных", ты бы десять раз окупил свой кабак.
      - Вот это дело! Я же говорил: у тебя чтото есть. Но где твой друг, как мы с ним свяжемся?
      - Он сейчас далеко, на северной стороне. До него надо еще добраться.
      - Черт! Ничего не выйдет. Мне нужно иметь большую гарантию, чем твой треп. А если твой друг откажется?
      Марк хотел сказать про рацию, но промолчал.
      - Кроме того, у нас нет времени,- продолжал Шор-Шар.- Зеленая пятница уже послезавтра.
      - Какая пятница? - спросил Марк, чувствуя, как страх просыпается в нем.
      - Зеленый - у кнопсов цвет надежды. А Зеленая пятница - это день, когда появляется это чучело, бог дождя.
      - Так он уже появлялся? - Марк был поражен. - Зеленые пятницы уже были? Как это происходит?
      - Было несколько, а дождя нет. Что они ему только не совали на пробу: и свиней, и собак. Он их возьмет, а через день, глядь, они носятся по поселку здоровее, чем были. Только взбесившиеся, всех пришлось прикончить. Дождя нет - значит не пришлись по вкусу. Вот они и решили... Тьфу! Дикари! Жаль, что у тебя нет денег...
      Шор-Шар пробормотал что-то невнятное.
      Глаза его остекленели, пот катился по бледному лицу. Марк наконец понял, насколько тот был пьян.
      - Ты мог бы поверить мне на слово, Шоршалка. У тебя, насколько я понял, тоже нет выхода.
      - Как бы я хотел, Марк, слышишь! Хотел сжечь всю эту грязь благородным и чистым огнем. Гниль - она накапливается. Понимаешь? Только после огня можно начать все сначала. Они улетят на крыльях огня...
      - Постой, Шор-Шар, ты понимаешь, что готовится преступление, сам являешься соучастником...- начал было Марк, но увидел, что кабатчик уже ничего не понимает.
      - Клара,- тихо позвал Шор-Шар, пытаясь подняться. Женщина подошла, наклонилась, чтобы он мог опереться, увела его.
      Марк остался один: прямо перед ним, прислоненное к стене, стояло ружье. Марк был свободен и вооружен. Он мог бежать. Не взяв ружья, он направился к выходу.
      Выбравшись наружу, он устроился на деревянной лавке у входа и расслабился. Рассвет был близок. На улице клубился туман. Что-то сверкнуло. Наверное, дождь был близок.
      Бежать он не мог. Куда бы Марк ни бежал, повсюду за ним потянется тонкая, но прочная нить, которая его не отпустит - колея от колес его тележки. По ней его быстро найдут.
      Вот если бы нашелся человек, который отнес его на спине, как говорил Шор-Шар. Марк забыл, не подумал, когда пробовал бежать, что, передвигаясь, оставляет на челе планеты глубокие морщины. Их можно было бы назвать морщинами горя, если бы земля не была так равнодушна. Нет на свете преступления, которое она бы не укрыла, оставаясь безучастной,- так подумал Марк и заснул.
      Когда он открыл глаза, солнце стояло высоко, на небе не было ни облачка. Всюду двигались люди, деревенская жизнь была в разгаре. Прямо перед ним на одной ноге стоял маленький человечек. Заметив, что Марк проснулся, он встал на обе ноги и закудахтал: - Кудах-тах, вот ты и проснулся.
      Марк помнил, что этот человечек плясал на столе, и снова все происходящее показалось ему кошмаром. Коротышка подошел к нему:
      - Здравствуй, путник. Меня зовут Горбушка, хотя у меня и нет горба, можешь пощупать. Только одно плечо выше другого. Хочешь курить?
      Марк закурил едкий самосад и промолчал.
      - Мне велели повсюду ходить за тобой. Ты не против?
      - Ходи, какое мне дело?
      - Я ужасно рад, что ты появился. Тут уж было решили меня принести в жертву, как ты словно с неба свалился.
      Вот слово и произнесено: жертвоприношение.
      - Кто решил?
      - Они все, люди. Мол, все равно у меня нет жены и детей. Но что из этого? Я тоже жить хочу, хотя и курицын сын. Кудах-тах.
      О боже! Деревенский дурачок. Они решили, что Марк менее достоин жизни, чем деревенский дурачок.
      - Ты не сердишься на меня? Я не виноват, это была моя, но сейчас это твоя участь.
      Что? Его участь - быть принесенным в жертву? Дикая злоба на мгновение вспыхнула и ослепила его. Марк протянул свою длинную руку и схватил Горбушку за горло.
      - Ку-ка...р,- пропел тот и забил руками, как крыльями.
      Марк мог его придушить, но это ничего бы не изменило. Он с отвращением отбросил человечка в сторону: - Держись от меня подальше. Не попадайся мне на глаза.
      - Ну вот, ты и обиделся. Почему? - захныкал Горбушка.
      Марк осмотрелся, сейчас в сельской идиллии ему чудилось что-то зловещее. Каковы эти люди, что вынесли ему смертный приговор?
      Он хочет посмотреть им в лицо.
      Оттолкнувшись, он выкатился на улицу и не поверил собственным глазам. По улице шел полицейский, в форме и с пистолетом, представитель власти и законности. Вот его спасение!
      - На два слова, сержант.
      Полицейский рассматривал его озабоченно, но без всякого удивления.
      - Это ты? Я все знаю. Пошли в участок.
      Участок был открыт. Единственная комната делилась барьером на две части. В одной стучал на телеграфе молодой человек с унылым лошадиным лицом. В другой располагался полицейский участок в виде одного голого стола. Сержант прошел к нему, снял фуражку и основательно уселся. За его спиной, на стене висели портреты пяти диктаторов Шедара. Они никогда не были особенно милы Марку, но сейчас они были символами законности.
      - Так что ты от меня хочешь? - спросил сержант.
      Марк был слегка огорошен этим вопросом, но заговорил:
      - Во-первых, я должен зарегистрировать свое прибытие в ваш город. Вот документы. Во-вторых, здесь происходит что-то странное, готовится преступление.
      Полицейский помолчал, не взял протянутых документов: - Начнем с "во-вторых". Ничего преступного на моем участке не происходит. А вопервых, регистрировать я тебя не буду.
      - Как не будете? - Марк был поражен,Вы обязаны это сделать, таков закон.
      - Законы я знаю. Но мне говорили, что ты собираешься следовать ДАЛЬШЕ. Можно сказать, что уже проследовал? Что тебя уже нет? Чекки,- обратился он к унылому телеграфисту,- ты не видел, тут никто со мной не приходил?
      Телеграфист поднял длинную физиономию и удивленно посмотрел на дверь: Нет, сержант, ты один пришел. Никого с тобой не было.
      - Видишь? - полицейский смеясь обратился к Марку.- Если никого не было, кого же регистрировать?
      - Понимаю,- Марк видел, что его надежда рушится.- Вы все здесь в сговоре.
      Снаружи к пыльному стеклу приникла острая мордочка Горбушки. Марк некоторое время смотрел, как тот моргает и водит выпученными глазами, ничего не видя в комнате.
      - А ты не боишься, сержант, что я прикончу несколько человек или тебя, чтобы ты меня заметил?
      - Попробуй, - улыбнулся тот и показал Марку дуло пистолета.- Не думаю, что это помогло бы тебе в твоем положении.
      Марк мог бы убить его, не трогаясь с места, и пистолет не помог бы сержанту, он ничего не успел бы понять. В корпусе "невидимок", где их долго пичкали различными способами убийства, он научился приему, который назывался "жало". Под верхней челюстью у Марка всегда хранилась сжатая и скрученная тонкая пластина из особого сплава. Ему было нужно лишь сделать неуловимое движение языком и губами, чтобы она, с силой выпрямившись, "выстрелила" в противника. Угодив в веко под глаз, острая и тонкая, как игла, она прокалывала мозг и мгновенно убивала. Происходило это незаметно для окружающих, противник, как говорили в корпусе, "засыпал" без всяких признаков насильственной смерти. Оставалась лишь капелька крови под глазом. И этот смешливый полицейский мог быть ужален сейчас и умер бы. Но он прав, что это даст Марку? Дело не в полицейском.
      - Я здесь все расколочу у вас,- продолжал Марк,- потребую, чтобы меня арестовали.
      - Этим ты добьешься того, что просидишь под замком все оставшееся тебе время, и только! Советую погулять, развлечься,- сказал сержант и хмыкнул. Хлопнула дверь, вошел капитан. Полицейский и телеграфист встали и почтительно поздоровались.
      - Что ты привязался к нашему гостю? - сказал капитан, здороваясь с сержантом.- Не нарушай наших обычаев гостеприимства. Ты что же, решил его арестовать?
      - Нет, он сам пришел и потребовал, чтобы я его арестовал,- полицейский оправдывался.- А я ему доказываю, что полиция не богадельня.
      - Да, и в этом ты прав.- Капитан хитро посмотрел на Марка.- Оставь это, Марк, здесь ты проиграл. Пойдем, прокатимся по улице, поговорим.
      - Я проиграл, когда попал в этот сумасшедший город к людоедам! - со злостью выпалил Марк и покатился к выходу.
      Некоторое время они молча передвигались по улице. Марк катился, капитан вышагивал.
      Встречные обходили их стороной.
      - Ты назвал нас людоедами и этим, конечно, нас обидел. Но знаешь ли ты, что три четверти своего существования человечество занималось людоедством и человеческими жертвоприношениями? Это я так, к слову. Мы не дикари. Просто мы чересчур долго жили в тяжелых климатических условиях, когда из десяти выживали трое. Вся наша мораль сводилась к вопросу выживания. Мы не боимся расчленять свои представления о мире на элементарные понятия. Например, что лучше: один или много, чужой или свой?
      - Вы дикари!
      - Нет, мы люди, новые люди. Ты не понимаешь нас. Каждый из нас не колеблясь принес бы себя в жертву. Поэтому мы с легким сердцем требуем того же от тебя. Жертвовать - это для нас естественно.
      - Разбирались бы сами. При чем здесь я?
      - Каждый из нас связан семьей, мы не можем делать детей сиротами. Каждый занимает свою ячейку, потеря одного отразится на всех. А ты - другое дело, ты чужой.
      - Как можно верить в дикарских богов и в жертвоприношения? В них даже не все альмеки верили. А вы - земляне!
      - Как можно верить? А ты спроси, как можно дышать. Вера, пусть даже примитивная, всегда помогала выжить. Если ты не веришь и никакого Юэля нет, бояться тебе нечего. Животные возвращались живые и здоровые.
      - Только взбесившиеся?
      - Из людей там не был никто,- уклончиво заметил капитан.- Мне не хотелось бы связывать тебя и подкладывать туда, как свинью. Я надеюсь, что ты пойдешь сам.
      - Скажите еще, что это мой долг.
      - Нет не долг, а выше - предназначение. Ты сделаешь это для нас. А мы сделаем для тебя все, что захочешь. До полуночи город твой, распоряжайся нами. Мы сложим о тебе песни, ты станешь для нас вестником богов.
      - Бред какой-то! Заколют как свинью, а потом будут славить в песнях. У меня это в голове не укладывается.
      - Никто тебя закалывать не будет. Ты просто пойдешь на встречу с Юэлем и постараешься столковаться с ним, попроси у него дождя. Вот и все.
      - Сущие мелочи! Все очень просто, вот только никакого Юэля нет и быть не может. А есть какой-нибудь древний, всеми забытый зверь, который обитает здесь где-нибудь.
      - Может быть,- согласился капитан.Обойди наш поселок, Марк, посмотри на наших детей и стариков, сейчас они у нас появились, а раньше их не было. От голода они всегда погибают первыми.
      - Черт возьми! Пойду я или нет, это вам не поможет, не спасет от засухи. Если пойду, наткнусь на зверя и погибну, то жертва будет напрасной. Дело не в Юэле, не в звере и не во мне, а в том, что земляне нарушили климатический баланс планеты и Шедар высыхает, его природа погибает. Вам нужно переселяться отсюда, а не приносить, в жертву первого встречного.
      - Возможно, ты и прав, Марк. Мы над этим подумаем. А пока - доведи дело до конца. Готовься, в полночь Горбушка отведет тебя куда нужно. Прощай,капитан резко повернулся и ушел, оставив Марка стоять посреди улицы.
      На небе - ни облачка. Где ты, дождь? Ни один человек на свете не ждет тебя, как Марк.
      Он двинулся дальше без всякой цели. Катился и смотрел в открытые двери, во дворы, останавливался, наблюдал. Чужая жизнь раскрывалась перед ним. Ее тонкие прозрачные срезы он разглядывал на свет, как живые картинки. Женщина стирает во дворе, ребенок пускает мыльные пузыри. Два старика греются на солнышке и неторопливо беседуют о чем-то. Мужчина строгает во дворе, котенок играет стружкой. Неужели все это зависит от него? "Нет,- Марк застонал, отгоняя искушение страдать и жертвовать.- Я ничем не смогу им помочь, даже примером!" Он мог бы пострадать за них, и они примут жертву. Примут, но не поймут. А значит, и примера не будет!
      Его пригласили в дом и угостили. Он говорил с ними, брал за руки и ласкал их детей.
      Они поразили его своей уверенностью в том, что он пойдет. Эта вера была дика и абсурдна, но он чувствовал, что она не может на него не действовать. Они относились к нему так, словно он уже вестник богов, они говорили ему личные просьбы и жалобы для передачи богу. Посланник богов! Смешно. У Гермеса были крылья на ногах, а у него - тележка вместо ног.
      Ребенок провел пальцем по шрамам его клейма и спросил: что это? Марк подумал: каким он останется в памяти ребенка? Уродливым обрубком без ног или вестником с крыльями на ногах?
      Как легко сказать: "Жертвуй!". Легко жертвовать. И как трудно спросить: "Зачем?" Прикосновение ребенка сняло напряжение и решило все - он пойдет. Не в силу логичности или абсурдности, альтруизма или отвращения, а в силу предназначения, как говорил капитан. Потому что они все ждут от него этого.
      Кроме того, Марк поймал себя на том, что его разбирает любопытство. Он хотел испытать свою судьбу. Может быть, это то, что они давно ищут. Может это оказаться и зверем-людоедом. К возможной встрече с ним нужно подготовиться.
      Были уже сумерки, когда Марк подъехал к кабаку. Шор-Шара он застал одиноко сидящим во дворе. Тот был грустен и молчалив, не ответил на приветствие. Марк достал лиолу из-за спины, провел по струнам: - Помнишь вчерашний разговор? Я подумал и решил заплатить тебе, Шоршалка. Здесь, в грифе лиолы, спрятана мощная всеволновая радиостанция. Она из оборудования "объединенных", по стоимости равна твоему кабаку.
      По ней можно слушать все радиостанции Шедара, вмешаться в любой сеанс радиосвязи и узнать кучу секретов. Ну как, идет?
      Шор-Шар взял лиолу и внимательно ее осмотрел. Потом разочарованно покачал головой и вернул ее Марку.
      - Не устраивает? Понимаю, радиостанция сама по себе не гарантирует благополучия, ее нужно еще суметь продать. Тогда я ее обменяю. У тебя осталось оружие с войны? Я имею в виду настоящее оружие, боевое, а не тот обрез, из которого ты палил ночью. Понимаешь?
      Шор-Шар снова взял лолу и стал крутить ее в руках. Марк показал, как включается и настраивается рация.
      - Когда стемнеет, приходи на пустырь, под деревья. Но приходи один, без Горбушки, - разлепил наконец запекшиеся губы кабатчик. - У меня есть пистолет - огнемет с полной обоймой.
      Марк вернулся к себе в комнату. Посмотрел в окно на догорающий закат и включил рацию. Дневной сеанс он пропустил. Сейчас он проведет вечерний, который станет последним.
      - Марк вызывает Плотина, Марк вызывает Плотина...- начал он звать и услышал, как шорох невидимых волн донес до него голос друга.
      - Плотин отвечает Марку. Плотин слышит Марка. Дружище, я думал, что больше не услышу тебя. Прошлый раз ты нес какуюто околесицу, я ничего не понял и очень забеспокоился. Ты можешь объяснить все толком? Прием.
      - Могу. Дела у меня пошли на лад. Я определился с ситуацией,- сказал Марк и замолчал: как ему объяснить? - Похоже, что я нашел что-то. Пока полной уверенности нет, но сегодня в полночь я буду все знать точно. Прием.
      - Это опасно? Может, тебе лучше подождать меня? Как оно выглядит? Прием.
      - Слишком много вопросов, Плотин. Это выглядит как явление бога Юэля. Больше я ничего не знаю. Ждать тебя не могу, меня здесь торопят. Прием.
      - Что за чушь? Кто торопит? Прием.
      - Местные крестьяне рассчитывают извлечь из этого определенную выгоду. Причем облекают это в мистические формы. Прием.
      - Крестьяне? Ты имеешь в виду кнопсов, этих дикарей? Ты все-таки с ними связался. Не понимаю, какую роль они во всем этом играют. Прием.
      - Ты спрашивал, опасно ли это? По-видимому. И для того чтобы хоть как-то подстраховать себя, я решил обменять рацию на оружие. Прием.
      - Постой! Во-первых, ты не ответил на вопрос. При чем здесь кнопсы? Во-вторых, я запрещаю тебе отдавать рацию. Мы не найдем без нее друг друга. А что мы в этом мире поодиночке? Прием.
      - У меня нет выхода, я не могу бежать и не могу ждать, а для того чтобы иметь шанс, я должен иметь оружие. Кроме того, у меня такое чувство, что рация мне больше не потребуется. Прием.
      - Почему? Объясни. Прием.
      - Не могу, Плотин. Уже стемнело, и я должен идти. Я советую тебе двигаться в Юэль. Если я останусь жив, то буду ждать тебя здесь. Если я исчезну, значит, я нашел то, о чем мы мечтали. Могу я и просто погибнуть. Тогда не суди строго местных жителей, прошу тебя. Прием.
      - Подожди, Марк, все это трогательно, но ты мне так и не ответил. При чем здесь...
      Марк выключил рацию, обрывая живую нить, связывающую их. Концы ее больше не связать.
      - Прости, Плотин,- сказал он лиоле.
      Он посмотрел вниз, у входа виднелась острая макушка Горбушки. Марк спустился по лестнице в кабак и через черный ход выбрался во двор.
      Было уже темно, и Марк передвигался с большим трудом. Наконец листва деревьев осенила его и ласково заговорила с ним. Он максимально расширил зрачки и всмотрелся в темноту. У одного из стволов виднелся силуэт Шор-Шара. Марк тихо подкатился к нему, и кабатчик подпрыгнул, когда почувствовал его присутствие.
      - Ты подкрался, как пума. Я ничего не вижу, как ты мог найти меня в этой темноте? - говорил Шор-Шар, зажигая фонарь.Лиола с тобой? Вот он, смотри. Именной. Я получил его за то, что ухитрился сбить из огнемета ваш винтокрыл. Редкий случай. Правда?
      Сталь оружия тускло блеснула в темноте.
      Марку приходилось видеть такие пистолетыогнеметы. Портативное, но мощное оружие.
      - Умеешь им пользоваться? Обойма полная, восемь капсул. Смотри,Шор-Шар взвел курок и щелкнул предохранителем. Он прицеШ лился в темноту и выстрелил. Раздалось шипение, и рука его подпрыгнула от отдачи. Послышался тихий звон, их обдало жаром и нестерпимым светом. Марку показалось, что все вокруг испуганно вскрикнуло и приникло к земле. Дерево, одиноко стоявшее в стороне, дымно горело, как факел, потом в одно мгновение угасло. Они перевели дух.
      - Сколько стреляю, а сердце каждый раз так и прыгает от радости,Шор-Шар задумчиво посмотрел на пистолет, взвесил в руке и протянул Марку.Попробуй!
      Марк прицелился, через ночной прицел он отчетливо видел силуэт дерева. Шипение, отдача в руку. Марк почувствовал, как капсула разбилась о ствол дерева, и снова все испуганно метнулось в сторону, потом закачалось в отсветах пламени. Марк повел дулом в сторону, но на прицел легла ладонь Шор-Шара:
      - Не трать заряды, их осталось всего шесть. Смотри, как нужно доставать обойму. Не ошибись!
      Кабатчик достал обойму, высыпал на ладонь капсулы и пересчитал их. Потом снова собрал огнемет и протянул его Марку:
      - Обмен честный, претензий нет?
      Марк молча отдал ему лиолу. Шор-Шар, не простившись, ушел, светя под ноги фонарем.
      Марк остался в темноте один с огнеметом в руке.
      В задумчивости он поднял пистолет и прицелился. Через прицел он хорошо видел Шоршалку, идущего по тропе с его лиолой в руке.
      Если бы он только знал, этот кабатчик, что она значила для Марка! "Претензий нет", сказал в тишину Марк. Шипение, тихий звон...
      Нет, он не сделает этого. Марк опустил пистолет: "Обмен совершен честно". Где ты, Горбушка? Нам, наверное, пора.
      Горбушка шел по тропе впереди, широко размахивая масляным фонарем и разговаривая сам с собой. Иногда он становился на одну ногу и стоял некоторое время, хихикая.
      "Веселый мне достался Харон, - думал Марк. - Иным смерть предстает в образе городского палача, солдата, штатного врача. А мне - в образе деревенского дурачка!" - Эй, курицын сын! Постой, сбавь обороты. Иди сюда, я научу тебя песенке: - Эй, чуки, чики, чеки!
      С Горбушкой мы идем
      Себя подсунуть в жертву
      И песенку ноем!
      Аи, буки, баки, бяки,
      Вперед, Горбун, вперед!
      Сегодня мы подохнем,
      А завтра дождь пойдет!
      Затянем песню дружно:
      Тарам-тарам-тарам!
      Мы - самые ненужные,
      Решил наш капитан!
      Марк заставил Горбушку вызубрить песню, они выпили из бутылки, которую предусмотрительно захватил с собой Марк. И направились дальше, распевая во все горло. Иногда они останавливались, прикладывались к бутылке и со слезами обнимались. Горбушка толковал что-то .о курятнике, а Марк приглашал его в гости и пытался дать номер телефона и адрес дома, который остался в другом недостижимом мире.
      Но вот их голоса канули в бездну, и влажное дыхание коснулось их. Горбушка поднял над собой фонарь, но он ничего не осветил, дальше была пустота.
      - Озеро,- сказал Горбушка.- Пришли. Хихи.
      Они остановились- на краю, Марк чувствовал, что медленно трезвеет.
      - Слушай, я скажу тебе! - закричал вдруг Марк, хватая Горбушку за ноги, тот повалился.- Ты ничего не поймешь, они ничего не поймут, но все равно я делаю это не ради вас, а вместо вас. Я пойду и узнаю, что бы там ни было, потому что один могу пойти и узнать. Я пострадаю вместо вас. Я искуплю ваш нет, не грех - ваше невежество, искуплю своим знанием, знанием смерти... если вы не можете...
      - Ты чего? - спрашивал Горбушка, стоя на четвереньках, лицом к лицу с Марком.Что вдруг?
      - Ничего,- Марк вытер ладонью пьяные слезы.- Живи! Хорошо песню запомнил? Иди! Думаю, что на следующий год, когда у них снова будет засуха и неурожай, мы с тобой ТАМ встретимся. Фонарь возьми, он мне не нужен. Иди. Что встал?
      Но Горбушка, плача, снова полез обниматься. Чувствуя, как в горле встает комок, а глаза снова увлажняются, Марк потрепал его по острой голове и оттолкнул в темноту: - Уходи. Чтобы я тебя больше не видел!
      Отвернувшись, чтобы не видеть, как тот уходит, Марк зачерпнул воды и напился. Потом омыл лицо прохладной ночной водой, может быть, самой ночью. Постарался привести нервы в порядок. Сейчас ему потребуется твердая рука. Вдруг он уловил осторожное движение в стороне.
      Он максимально расширил зрачки и сфокусировал глаза на восприятие в полной темноте. Этому его научили в эскадроне "мстителей" альмеки - ночные наездники. Он увидел, что под деревом прячутся двое крестьян, которые явились посмотреть, как его сожрут. Он испытал горечь. Марк достал огнемет и прицелился в них. Через прицел он видел их беспомощные, скрюченные фигурки. Они думали, что темнота укрывает их, но были для него как на ладони. Сейчас он превратит их в свечи. Но его рука дрогнула, ему стало стыдно за них. Это для них он должен стать вестником и просить бога? Что он скажет ему: "Они еще так слабы и глупы. О боже, не гневайся на них?" Марк повел стволом вверх. Сейчас он сожжет крону дерева над ними, пускай бегут, как зайцы. Шипение, отдача в руку, звон разбитой капсулы и - ничего! Не веря, Марк нажал на курок еще раз, отчетливо услышал, как разбилась другая капсула, но не вспыхнула.
      Марк был поражен. Предательство? Он достал обойму, высыпал на ладонь оставшиеся четыре капсулы. Долго щупал и рассматривал их. Неужели холостые? Как проверить? Марк вставил их в гнезда, собрал пистолет.
      Не целясь, он расстрелял все капсулы о ближайший ствол дерева. Ни одна не высекла даже искры из ночи. Ловушка! В обойме только две первые капсулы были боевыми. Он выронил огнемет. Его продали, он остался с опасностью один на один, без оружия.
      Что-то двигалось к нему над озером в темноте. Он пробовал рассмотреть, но глаза отказали ему. Марк запрокинул голову и замер в тоске. Ему почудилось на.мгновение, что он сидит, обхватив колени руками и подняв лицо к звездам, на подоконнике, еще мальчишка, и что все для него только начинается.
      Что-то ласковое, как прикосновение ребенка, и влажное коснулось его лица. Такова смерть? Или дождь?
      - Кто ты? Что ищешь? - спросил его ктото. Или ночной ветер?
      Марк увидел вдруг, что стоит на своих ногах в начале бесконечного коридора, и прошептал: - Я человек, - потом громче: - Я человек! - И, боясь, что не поймут: - Че-ло-век!
      - Что ты хочешь?
      - Свободы и покоя,- ответил он.
      - Покоя? - переспросили его удивленно.
      Хотел повторить громче, но не успел. Ночь ревущим потоком хлынула на него и поглотила.
      Два крестьянина поднялись из кустов и с опаской подошли к озеру. Осветили фонарем мятую траву. Там где был Марк, не осталось ничего.
      - Видел, как ОН слопал "лягушатника"? - спросил один.
      - Жуть берет! Хап - и нет его. И САМ пропал,- отвечал другой, трясясь в нервном ознобе.- Пойдем, страшно здесь. Капитан ждет.
      Они шли рядом по тропе, и тени их сливались. Чужая жертва окружала их ореолом святости. Когда вышли на окраину поселка, трава вокруг зашумела и задвигалась, крупные капли застучали по спинам.
      - Дождь,- сказал один.- Значит, хороший человек был этот безногий. Юэль его послушал.
      Раздался гром, низкая туча осветилась изнутри, словно бог дождя на мгновение показал свое красное гневное лицо.
      - Гроза,- проговорил другой.- Начинается ливень. Хороший будет урожай, сосед.
      - Да, хороший будет урожай. Доброй ночи, сосед!
      - Счастливых снов, приятель!
      Они разошлись, тени их распались. Один дождь остался на улице.
      Со своей скалы Марк хорошо видел всю долину с редкими деревьями и узкой речкой.
      Разве он не родился здесь? Разве не знакомы ему каждый пучок красной травы, каждый виток ползучего дерева в округе? Его пронзительный взгляд видит все, и все здесь принадлежит ему и его крыльям.
      Подул оранжевый ветер, и широкие крылья его зашумели,- в них была его свобода,- и стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик.
      Марк хотел крикнуть: "Я счастлив!", но только резкий клекот разнесся над долиной.
      Впрочем, он не помнил, что был когда-то человеком по имени Марк.
      Тем, кто хочет покоя, память не нужна.
      Прерванный скачок........
      1
      Мы уже неделю дрейфовали в свободном космосе, а к звездному скачку еще не были готовы. Последние дни были для меня особенно суматошными. Шутка ли: на триста честных граждан, позаботившихся о билетах, оказалось пятьсот безбилетников - всех мастей и видов!
      Большинство из них были бюрократами, возвращающимися в метрополию после окончания службы. Все они ссылались на занятость и совали мне записки с "влиятельными" подписями. Записки я брал, чтобы подшить для отчета, но положенную плату требовал. Много было разбогатевших жуликов, эти сетовали на забывчивость и предлагали взятки, полагая, что так дешевле. "Честных" зайцев, не имевших денег на проезд, оказалось не так уж много, для них я нашел работу на камбузе. Туда же я отправил бродячих проповедников, не плативших по идеологическим соображениям. Несколько человек оказались не на том рейсе - этих пришлось долго уговаривать, потому что снова вызывать посадочный корабль не приходилось и думать. Двоих деятелей, числившихся в розыске, и одного сумасшедшего пришлось изолировать.
      Впрочем, наш галактический лайнер, именовавшийся официально ДКАС, относился к этой возне внутри себя довольно терпеливо и благожелательно. Что означает ДКАС, растолковать вам не могу: тайна эта, как говорится, теряется во мраке веков. А между собой мы зовем его просто и ласково: ГАЛАКТИК.
      Итак, Галактик терпеливо ждал, предоставляя для размещаемых "зайцев" все новые жилые ячейки. А для меня сложность заключалась не в том, чтобы стребовать деньги,плата особого значения не имела,- а в том, чтобы понять на что каждый пассажир способен. В билете обычно функциональная пригодность указана, а если билета нет?
      Вот и приходится стновиться психологом.
      Собственно, галактические капитаны давно превратились в неких специалистов по налаживанию связей. К счастью, люди быстро понимали меня,лететь-то всем надо,- выслушивали нехитрые инструкции и отправлялись на назначенные места: кто в голову Галактика, кто по бортам или в корму. Капризные пассажиры давно перевелись, капризность - она от безделия, а тут сознание своей роли в звездном скачке.
      Это что-то да значит!
      Впрочем, заботы мои подходили к концу, все постепенно занимали свои места. Вот тогда я впервые столкнулся с человеком, которого назвал Покровителем мух.
      Однажды, во время очередного обхода, ко мне подошел боцман Циклоп. Малый из созвездия Лебедя действительно обладал единственным глазом, да еще и - внутренним, под черепом. Чтобы не смущать публику, пришлось приделать ему два декоративных глаза на том месте, где им полагается быть. Вид от этого у него получился жутковатый, искусственные глаза имели тот недостаток, что смотрели как-то невпопад. А вообще он был работяга и добрый малый.
      - Кэп,- сказал он,- тут еще один сумaсшедший.
      Я вздохнул. Все это неприятно, Галактик с трудом переносит изоляцию людей внутри себя.
      Наконец я увидел человека, который ползал на четвереньках и, как мне показалось, подметал своей бородой пол. Потом я разглядел, что он кого-то ловит.
      - Тараканов больше всего на камбузе,сообщил я, и человек смущенно поднялся.
      - Я ловлю мух.
      - Если вы действительно озабочены чистотой на корабле, то могу предложить и крыс в трюме.
      - Нет-нет, только мушки. Вот посмотрите!
      Мы подошли к светильнику, и я разглядел, что на шее у него болтается целая гирлянда маленьких проволочных клеточек, в которых жужжали десятки мушиных семейств.
      - Понимаю, вы ученый, этот...- я постарался вспомнить, как называется специалист по блохам, но не смог.
      - Нумизмат! - подсказал Циклоп, стеклянные глаза его смотрели мимо нас в темноту коридора, отчего у пассажира мелко затряслась челюсть.
      - Я не ученый, я только любитель,- нервно рассмеялся он.- И покровительствую только мухам...
      Внешность его была самая заурядная - невысокий рост, лысина, живые черные глаза.
      Скорее всего, мелкий чиновник на пенсии, решил я.
      - Имя! Станция назначения! Номер места!
      - Авл Лапидус. Чиновник XIV класса, на пенсии. Направляюсь на Шератан. Место 240 по верхнему борту Ш.
      - Чем здесь занимаетесь?
      - Несколько мушек у меня сбежало... Они меченые, светятся в темноте.
      - Пойдемте, мы проводим вас на ваше место.
      На сумасшедшего он не похож, решил я, впрочем, кто его знает? Я шел впереди, Циклоп замыкал шествие.
      - Капитан,- робко обратился ко мне Лапидус.- Я понимаю, что все это выглядит странно. Но я наблюдаю, как действуют временные скачки на мушек...
      Я промолчал, а Циклоп хмыкнул.
      - Капитан, уверяю вас, что все это очень важно. Мушка дрозофилла в свое время помогла генетикам...
      Я не отвечаю, Циклоп ухмыляется...
      - Капитан, уверяю вас, английская генетика, внимательные наблюдения и немецкая классическая философия...
      - Вот ваша ячейка. Прошу впредь не отлучаться, скоро стартуем. Циклоп, проследи! - я отвернулся и тотчас забыл о странном пассажире, успев, впрочем, назвать его Покровителем мух.
      Наконец Галактик был готов к смещению, я занял свое место за командирским пультом и надел шлем управления. Я сразу же ощутил Галактика, все его колоссальное тело, от головы до дюз. Он чуть дрожал, сдерживая гигантскую накопленную энергию и нетерпение, готовый к фантастическому смещению во времени и пространстве - к звездному скачку!
      Потом, через него, я ощутил всех людей, слившихся в едином напряжении и желании.
      Это было как откровение - слияние со всеми и ощущение необыкновенной мощи... Вот за эти мгновения я и люблю свою профессию капитана Галактиков.
      Я мысленно проложил путь, отмeтил "coлнечный пункт смещения." - отдал команду Галактику. Звезды потекли на экранах, я потерял сознание...
      Я пришел в себя после скачка и стал разбираться, куда это нас занесло.
      Результаты меня разочаровали - это был не конечный, а промежуточный пункт смещения, захудалая звездная система под номером...
      Придется снова ждать несколько дней или недель, пока Галактик соберется с силами. И что это его сюда потянуло? Конечно, в расписании всегда есть такие запасные станции, но Галактики выходят из режима крайне редко.
      Может быть, он хотел повидаться с кем-нибудь из своих? Говорят, что потребность в общении - один из сильнейших стимулов их деятельности. Но космос вокруг был абсолютно пуст. Ошибся? Или ему мешало что-то, некое предчувствие? Бывает, что Галактики довольно точно предвидят ход событий.
      Говорят также, что когда-то давно Галактики были разумными и свободными существами, одинокими путниками во Вселенной. Что и пошли они на симбиоз с людьми из потребности опекать кого-то и из страха перед космическим одиночеством.
      Впрочем, все это легенда. Я придерживаюсь официальной версии: что ДКАС - транспортный андроид с очень удачной программой, которая смогла просуществовать сотни лет. А за это время она приобрела черты некоторой самостоятельности, "причуд" и "слабостей". Но это мелочи, а главное, безупречное выполнение Галактиками своих задач - целевых надпространственных скачков.
      Итак, свободного времени неожиданно оказалось с избытком, я распустил пассажиров с мест. Никто здесь, естественно, не сходил, а вот от ближайшей звездной системы к нам уже летела целая флотилия. Еще бы! Такая редкая для них удача - Галактики здесь останавливаются раз в сто лет.
      Несколько дней я с тревогой следил за их приближением. Корабли были очень старые, на ракетной тяге. Я не боялся агрессии - Галактик приспособлен к защите, но когда на тебя движется флот, это всегда впечатляет.
      И вот на лайнер вступили удивительно похожие друг на друга люди, загорелые, с белыми выгоревшими волосами и бегающими глазами, вид у них был диковатый.
      Оказалось, что при виде Галактика целая сельскохозяйственная община снялась с места и бежала с колонизованной планеты, где несколько лет подряд погибал весь урожай. Бежали все, с детьми и скарбом.
      Люди были голодны и измучены - они просили о помощи. Я вел переговоры, торговался.
      Конечно, я их приму, устав Галактиков предписывал помогать -в пространственном перемещении всем без исключения.
      Однако, у меня были сильные сомнения.
      И дело даже не в том, что эти люди - мы их назвали кнопсами, по имени местной звезды,были деморализованы. Поражение накладывает неизгладимый след на человека. Крестьяне, сорванные обстоятельствами с родных мест и почвы, должны кроме рабской покорности в душе нести еще что-то непредсказуемо иррациональное. И все это я читал сейчас на лицах: от заискивания до готовности пойти на все, платить любую цену и при случае - зарезать... Собственно, торгуясь, я их просто Испытывал.
      Так вот, дело даже не в этом, а в том, что у них была сильная внутренняя организация, я это чувствовал. Чрезвычайные обстоятельства помогают людям организоваться, авторитет лидеров - сильнейшая власть. Конечно, вожаков они прятали, но... любая посторонняя структура будет для Галактика как заноза в теле.
      Для него важно, чтобы каждый знал свое дело и сливался с ним в усилии скачка. В качестве лидера он признаёт только меня, Но таково мое функциональное назначение. А эти...
      Пожалуй, нужно разместить их в разных местах, но уровень их по части души и интеллекта настолько низок, что все они окажутся в двигательных и трюмных отсеках. Я это зная, но ничего поделать не мог.
      Наконец после длительных переговоров они ушли на обед, поочередно подойдя ко мне для рукопожатия. Особенно я запомнил одного, еще молодого, с клочковатыми белыми волосами, выпуклыми и совершенно прозрачными глазами и полуоткрытым ртом. Звали его Серый.
      Возможно, он и был лидером.
      Я сидел, испытывая непреодолимую потребность вымыть руки, но не имел сил подняться с кресла. Когда в каюту вошел человек, имени которого я не помнил, но прозвище - Покровитель мух - сразу всплыло в моей памяти. Признаюсь, я испытал облегчение при виде нормального человеческого лица, после всех этих фанатичных физиономий. Живые черные глаза его и смущенная улыбка вызывали симпатию. Я улыбнулся в ответ.
      - Капитан,- сказал он торжественно, - прошу у вас аудиенции.
      - Ну что там? Что-нибудь из области мушиной английской генетики?
      - Капитан,- продолжал он, не обращая внимания на мою шпильку.- Я хочу сообщить вам исторически важную вещь; мы должны изменить курс!
      Я промолчал, у меня не нашлось слов. Конечно, может быть, широкая публика еще и полагает, что капитан может изменить курс Галактика по своему усмотрению, но на самом деле все обстоит противоположным образом. Галактик САМ знает, как и куда ему лететь, а мы к нему лишь приспосабливаемся.
      Конечно, я мысленно прокладываю путь и отдаю команду, но потому, что это входит в правила игры. Трассы Галактиков проложены веками и существуют в их сознании где-то на уровне генов, изменить их за редчайшим исключением и без гибельных последствий невозможно.
      - Капитан, я понимаю, что все это странно, но умоляю выслушать меня,продолжал он, а я наконец-то заметил, насколько у него торжественный вид.Своим открытием я еще ни с кем не делился. А заключается оно в том, чтобы подарить людям бессмертие.
      Я снова промолчал, только подумал: "Говорил же Циклопу: следи за ним!".
      - Вы удивлены? Я понимаю. Раскрою вам тайну, укажу одно место в ближайшей галактике, где существует некий генератор смерти. Мы должны туда следовать!
      - Гм-гм, что, вы сами видели этот генератор? И вообще, что за чушь?
      - Я не видел, я вычислил...
      - Мушиной генетикой и немецкой классической философией?
      - Верно! Я заядлый путешественник и всюду вожу с собой моих мушек и считаю: одно поколение, другое... Вот, смотрите, по всем этим трассам я прошел...
      Он развернул обширную схему, и я удивился: по сути дела он пролетел по всем трассам Галактиков. Сколько же времени и денег нужно ухлопать на это дело! Все это производило впечатление.
      - Ну и что же? Я вижу, что вы опытный пассажир, и только!
      - А вначале была идея, я подумал: почему люди должны умирать так рано?
      - Вот так идея! Да об этом думает всякий разумный человек от рождения до смерти!
      - Биологи считают, что человек должен жить лет 500...
      - Но дело в среде, которая его окружает...
      - Верно, только среда за миллионы лет менялась неоднократно, а никто не жил до пятисот лет. Дело в биологических часах, которые до определенного пика идут в одну сторону, а потом - в другую... Я много об этом думал, и потом мне в голову пришла сумасшедшая мысль: а что если кто-то искусственно, со стороны смещает пик наших часов с пятисот на сто лет?
      - Вселенский заговор - действительно, сумасшедшая мысль!
      - Не торопитесь! Я взял с собой мушек и стал летать на Галактиках. И что же? Лечу в одну сторону - поколений мушек появляется больше, лечу в противоположную сторону - меньше. Лечу перпендикулярно - они живут как на Земле, лечу под углом - число поколений колеблется.
      - И что же?
      - Налетав достаточно информации, я заложил ее в компьютер, и вот вам: теоретический центр управления всех наших биологических часов.
      Он указал на некую точку на карте; я вгляделся - ничем не примечательная туманность, в стороне. Однако, как я машинально отметил, располагалась она так, что оказывалась как бы в равноудалении от всех частей нашей галактики, в ее фокусе.
      - Подождите, но почему эти самые мушки...
      - Дохнут то чаще, то реже? Обыкновенный эффект излучения, назывался когда-то доплеровским. Если двигаться навстречу источнику, то частота излучения смещается в более интенсивную сторону, излучение как бы сильнее. А если лететь от источника, интенсивность падает. Едва заметные колебания числа поколений мух позволяют установить наличие источника.
      - Нет, нет, тут у вас не сходится! Все мы существуем в одном потоке времени. Допустим, жизнь поколения мушек сокращается, когда мы летим к этому... источнику... Но ведь и наша - тоже! А значит, мы просто не заметим никаких изменений!
      - Важный аргумент! Я ждал его от вас,Покровитель довольно потер руки и прошелся по каюте.- Это соображение тоже не давало мне покоя. Почему мушки дохнут чаще, а я это замечаю? Потом понял, что время само по себе не меняется, а дело в наших биологических часах, которые частично от общего потока независимы. Понимаете, это самое смертоносное излучение не меняет времени, оно - как бы рябь на его поверхности, его модуляция. Оно лишь приносит нашим часам сигнал: "Поворачивайте обратно", но приносит его раньше, чем нам положено - ив этом-то все дело!
      - И что же нам делать?
      - Лететь на эту туманность, найти генератор и сломать его!
      - И люди станут бессмертными! Кто бы мог подумать, что все наши проблемы решаются так просто? Найти внешний источник всех наших бед, "козла отпущения", как говорили,- и сломать его! Вы гений!
      - Вы так думаете?
      - Дайте я пожму вашу руку! Представляете? Заратуштра, Христос, Магомет, Наполеон - великие благодетели человечества - и вот: вы! Всегда мечтал постоять так запросто рядом с кем-нибудь из великих!
      Я нажал кнопку вызова Циклопа и проводил Покровителя к дверям, крепко держа за руку.
      - Однако, дайте мне время осознать все величие ваших замыслов. Я к этому еще не готов. И храните тайну: номер той самой туманности. Представляете, что будет, если кто-нибудь доберется до источника раньше нас и неожиданно запустит наши часы в обратную сторону? Л я еще собираюсь пожить. Ха-ха! Циклоп, черт тебя дери! Отдаю этого господина в твои руки. Он представляет для нашего корабля огромную ценность. И чтобы ни один волос с его головы... ни один волос из его бороды... ты меня понял, образина? - И погрозил кулаком в спину удаляющимся. Уж Циклоп-то своим внутренним взглядом его разглядит.
      3. СОБРАНИЕ
      Последовавшие несколько дней я занимался размещением кнопсов, а остальной публике позволил отдаться невинным развлечениям.
      Пусть поют и пляшут друг перед другом, только бы не мешались под ногами. И вот однажды ко мне ворвался Циклоп, он задыхался: - Там у них... собрание!
      - Что-что? - Я не понял, потому что такого слова в моем лексиконе не было.
      - Они собрались вот так...- Циклоп широко развел руки, потом свел их на груди: жест, который мне очень не понравился.- Этот сумасшедший проповедует перед ними!
      - Вот черт! - Мы вместе бросились вон.
      В большом зале удобно расположившаяся публика вежливо слушала Покровителя мух, который излагал суть своей теории.
      Первого взгляда было достаточно, чтобы оценить ситуацию: публика хихикала в кулак.
      Какое я испытал облегчение! Да, в разумности нашей публике не откажешь. Вот же, шельмуем ее и третируем, а в сложном вопросе она способна разобраться самостоятельно. Наверно, мы все-таки воспитали у нее вкус, а как воспитали, и сами не заметили.
      Особняком торчали кнопсы с открытыми ртами - для них это было в новинку. Вот наконец нашелся источник всех их бед - смертоносный генератор.
      Циклоп наметился сграбастать Покровителя за шиворот, но я его удержал, все равно тот уже заканчивал свою речь.
      Вот закончил и чуть-чуть не стал раскланиваться. Это и подсказало мне мысль. Публика не знала, как реагировать, и тут я выступил вперед:
      - Дамы и господа! Вы помните, я обещал вам развлечение. И вот перед вами первый комик галактических трасс - Покровитель мух! Прошу приветствовать!
      И захлопал. Что тут началось! Публика выхохатывала свое нервное напряжение. Все орали: "Браво! Еще раз!", а кнопсы спрашивали: "Что это было? - Шутка.- Какая шутка? - Космическая". Под шумок я передал Покровителя в руки Циклопа, предупредив: - Если еще раз упустишь, спишу на первой же станции!
      Возвращаясь к себе, я был весьма доволен собой: "Великая вещь - чувство юмора! Потеря чувства юмора чревата историческими катаклизмами". Не прошло и нескольких дней, как я убедился в этом.
      Мы совершили очередной звездный скачок.
      Я определился, и снова это была промежуточная станция! Не примечательная ничем, безжизненная звездная система под номером...
      Что за злой рок меня преследует? Что мешает Галактику? Как капитан я обязан это выяснить, потому что отвечаю за пассажиров. Собственно, все эти промахи - мой профессиональный брак.
      Однажды, когда я сидел в глубоком раздумий, ко мне тихонько вошел Циклоп.
      - Кэп, ходят странные слухи. Будто размещение пассажиров, которое вы произвели, несправедливое.
      - Не понял!
      - Ну, словом, те, что в корме, хотят, чтобы вы расположили их в носу.
      - Но ты же знаешь, принцип размещения один: интеллектуальные способности. Кнопсы не могут заниматься навигацией.
      - A они говорят, что принцип - имущественный. А что это значит?
      - Чушь! Глупый богатей так же бесполезен наверху, как и умный нищий не нужен в трюме. Что-то я не пойму!
      - И вся команда - тоже. Вот послали меня узнать. Мы всю жизнь летали так, а тут появились какие-то моральные претензии.
      - Но если поменять местами нос и корму, Галактик не полетит!
      - Я знаю это, но кнопсы и слышать не хотят.
      - Но скажи, Циклоп, разве это так трудно сидеть в корме и воображать себя двигателем, дюзами, корпусом? Я вообразил бы себя туалетом - лишь бы лететь!
      - И я тоже. Но они вдруг придают всему этому такое значение...
      Мы замолчали, глядя друг на друга. Похоже, что нам пришла одна и та же мысль. Да, функция пассажиров на Галактике состоит в том, чтобы в момент перед скачком вообразить себя частью корабля: навигационной аппаратурой, корпусом, двигателем. Но воображать - и только! Галактику важно сочувствие, сопереживание к его титаническим усилиям, но он и без пассажиров прыгнет. А мы же, администрация, чтобы дисциплинировать людей, внушали им, что решающими являются их усилия.
      Конечно, это был блеф, но он помогал нам работать сотни лет. Сейчас на этом блефе играет кто-то другой, еще больше раздувая его.
      А мы не можем сознаться, что блефовали, что все это на самом деле пустяк, одно воображение. Мы попали в ловушку своей же лжи.
      - Фу, черт,- я вытер пот со лба, .разом осознав серьезность положения.А что Покровитель мух?
      - Сидит смирно в своей ячейке. Я слежу.
      - Не спускай глаз. Я уверен - без него не обошлось. Положение очень серьезное, я и сам в нем не могу разобраться.
      - Не волнуйтесь, кэп. Я буду спать у него на пороге,- Циклоп ушел, и я не знал, что его ждет.
      4. ПЕРЕВОРОТ
      Мы были уже почти готовы к скачку, во время последнего обхода ноги сами привели меня к каюте Покровителя. Я раскрыл дверь - каюта была пуста. А чуть поодаль, в коридоре лежал Циклоп с разбитым черепом.
      - Циклопушка, дорого!!.- я встал на коло ни и ощупал его.- Неужели и твои глаз тебя не спас? Как же так?
      За нее время службы я впервые увидел убнтого на Галактике. Все пропало, Галактик с трупом на борту никуда не полетит.
      Я бросился в трюм, там было обширное помещение, где кнопсы обычно собирались. И, конечно, Покровитель был там, он ходил по коридору между двух рядов KHOIICOB и держал речь:
      - ...ваше!! доверчивостью пользуются, вас эксплуатируют. Зачем вообще верхи, если есть низы? Деление на нос и корму - это несправедливо. Зачем вы, честные труженики, должны быть кормой, а кто-то там носом? Вам достается черновая работа двигателей, а кому-то удовольствие навигации...
      Я огляделся, особенно бросилось в гла.ча, как слушал Серый. Прозрачные глаза его смотрели на Покровителя с собачьей преданностью, своим открытым ртом он ловил, казалось, каждое слово. Тут же присутствовала группа "золотой молодежи": они шумно выражали одобрение, для них это было редкое развлечение.
      - Затем,- я выступил вперед, и ряды их отшатнулись,- что без разделения на нос и корму Галактик не полетит, и все мы погибнем! - Неправда! закричал Покровитель. - Мы полетим свободными! Полетим к генератору смерти!
      - Ура! - закричали кнопсы.- Хотим жить вечно! Не хотим быть кормой!
      - A кем вы хотите быть?
      - Навигацией!
      - Прекрасно, теперь давайте представим себе космический корабль, состоящий из одной навигации. Кто собирается стать двигателем? Что, никто? Один вопрос: на чем же тогда полетим?
      - Мы уничтожим верхи и будем равными.
      - Хорошо, давайте вообразим корабль, состоящий из одного двигателя. Ну, что молчите? Предлагаю разделиться: кто хочет быть только навигацией без двигателей? А кто - только двигателем без навигации?
      - Он провокатор! - раздался вдруг в наступившей тишине голос Серого.Двигателем станут государственные преступники, и самым первым - ты!
      - Так, значит новые галеры...- я пробовал обернуться, но не успел, искры посыпались у меня из глаз, я потерял сознание...
      Очнулся я у себя в ячейке, голова страшно болела, тошнило, но на лбу была повязка.
      Странно, что они меня не убили.
      Первым моим движением было броситься к шлему управления и устроить хороший кавардак. Но я остановился: Галактик таким не узнает меня, растерянным и потерпевшим поражение. Мой образ для него - волевой, уверенный, все знающий... А сейчас я - офицер, прозевавший бунт на корабле, и нет мне прощения. Не пойдет он со мной на контакт и будет прав.
      Раскрылась дверь, и вошел Покровитель в сопровождении Серого и нескольких молодых кнопсов. Их вид меня поразил, я не понял, что они напялили на себя - что-то похожее на мундиры...
      - Рад вас видеть в добром здравии, капитан,- Покровитель был строг и очень точен в движениях.- Вы три дня были без сознания, мы тут подлечили вас...
      - Очень любезно с вашей стороны. А где же ваши мушки?
      - Я их отпустил, у нас ведь свобода!
      - Счастлив за ваших мушек!
      - Если вы снова обрели чувство юмора, значит дело идет на поправку! Ну что же, мы готовы к историческому скачку и ждем только вас, капитан.
      - К... какому скачку,- я заикнулся от неожиданности.
      - К... генератору смерти! - передразнил меня Серый.
      - Мы по-новому распределили людей,- вещал Покровитель, а Серый смотрел на него преданными прозрачными глазами.-Функцию навигации выполняют теперь наиболее сознательные и проверенные товарищи, а функцию двигателей - бывшие эксплуататоры.
      - Так,- я бледно улыбнулся и сказал тихо: - так значит, вы теперь сами - эксплуататоры...
      Ряды кнопсов дрогнули, а Покровитель осекся.
      - И вы действительно думаете, что я поведу ваш бандитский корабль?
      - Мы не сомневаемся в этом,- сказал Покровитель, глядя на Серого.- Вы же справедливый человек.
      - Это верно, справедливый, и поэтому я отвечаю,- и сделал неприличный звук губами.
      Они было бросились на меня, но Покровитель их удержал.
      - Я понимаю ваше состояние, капитан. Отдохните, наберитесь сил. А в доказательство наших лучших намерений, мы подготовили вам подарок. Эй, ты, войди!
      Вошел Циклоп, неся чайный поднос. Вся верхняя половина черепа его была замотана тряпкой, был он бледен, и рот его мелко дрожал.
      - Почти как новенький! Мы его подлатали малость, у нас есть хорошие знахари...
      - Циклопушка, милый, подойди ко мне,он подошел, и я ощупал его голову, плечи.Жив! А я думал, что больше не увижу тебя...
      - Подлечили меня, хорошие люди...
      - Если не считать, что они чуть не убили тебя. Как же ты пропустил удар, с твоим-то зрением?
      - Да, пропустил, нэп. Наверное, заснул. Так стыдно, я во всем виноват...
      - Я тоже виноват. Ты только один удар пропустил, а я - сколько? Что же нам делать?
      - Я так думаю, кэп, что они без нас все равно не могут. Если не убили сразу, значит, мы им нужны. Собрание собранием, а лететьто надо. Вот и вспомнят о нас...
      - А много они людей убили?
      Циклоп только рукой махнул: - Если от всего этого Галактик развалится, я не удивлюсь! Ха-ха!
      - Ты чего, Циклопушка?
      - Ты видел, кэп, во что они нарядились?
      - Видел, но ничего не понял.
      - Помнишь, у нас были штатные мусорщики? Потом их сократили, а униформа осталась, валялась в трюме. Вот они ее и нашли. Ха-ха.
      Мы смеялись вместе, но нам не было смешно.
      5. МЕЖВРЕМЕНЬЕ
      Дни потекли долгие, тяжелые. Циклоп ухаживал за мной, он приносил дурные вести.
      К моему удивлению, Покровитель даже не пытался завладеть шлемом управления Галактикой, шлем лежал у меня под кроватью. Либо он очень наивный человек, либо осведомлен о ситуации очень хорошо.
      Я решил это проверить, вызвав его на разговор. Случай представился скоро, Покровитель часто ко мне наведывался, и в последнее время - без эскорта.-Мне казалось, что кнопсы его раздражали своим тупым обожанием и неотступностью.
      Развалившись в кресле, он обычно весело болтал, "отводил душу человеческим разговором" - по его словам. И вот выбрав момент, когда Серого не было рядом, я спросил его прямо: - Вы же умный человек. Неужели вы рассчитываете пустить корабль без меня?
      - Нет, конечно,- живо отреагировал он.Я понимаю, что Галактик признаёт только вас и ни с кем другим на контакт не пойдет.
      - Верите, что я начну сотрудничать с вами?
      - Тоже, нет. Пока. Но вы даже не представляете, какими неограниченными возможностями располагает власть, замешанная на идеологии. Это значит не только совершить поступок,- любой поступок,- но и многократно оправдать его. Я просто подожду, а потом вы сами мне скажете о своей готовности.
      Я задумался. Да, он не был наивным человеком.
      - Кстати, о вселенском заговоре. Это все для них, для моих верных кнопсов, а вам я честно скажу: не верю я во все это!
      - Как? - поразился я.- Это же основа вашей идеологии.
      - Вы меня в прошлый раз не дослушали, выгнали. "Новый Наполеон" и все такое... А я не успел договорить. Заговор-то заговор, да совершенно особого рода. Конечно, для отдельной личности излучатель - смерть и зло. А для эволюции всего живого - благо. Удивились?
      - Да, признаюсь, удивлен.
      - Ха, вот видите! Представим себе цивилизацию, которая сеет во Вселенной семена живого. Собственно, шансы равны нулю. Пространство и время все усилия сводят на нет. Но, допустим, случилось невероятное и спора упала на "благодатную почву", как говорят. Ну и что? Это еще не значит, что она начнет расти, ведь биологические часы еще надо запустить. А значит, нужен генератор, посылающий начальный сигнал. Но и этого мало. Допустим, из споры появилась клеточка, потом деление - и другая. Ну и что? Они в таком виде будут плодиться вечно. Кроме жизни нужно запустить еще и эволюцию, а значит, старую клеточку - убить! И чем чаще убивает нас генератор через наши биологические часы, тем интенсивней, быстрее ход эволюции живого. Регулируя излучение, можно менять и ход эволюции: быстро-медленно! Не ждали?
      - Да. Неожиданно.
      - Сброс живых спор на планеты обязательно должен сопровождаться установкой в галактике смертоносного генератора, чтобы стимулировать и контролировать хотя бы начало эволюции.
      - Но если идет все как надо, зачем же вам тогда лететь к генератору смерти?
      - Чтобы сломать его!
      - Ничего не понимаю.
      - Да, потому что я как личность просто хочу жить и мне плевать на эволюцию!
      - Ах вот как! Ну, тогда понятно.
      - Что вам понятно? - Он вдруг подозрительно посмотрел на меня и как-то подобрался.
      - Что вы хотите жить.
      - А вы не хотите?
      - Хочу, но не любой ценой.
      - А я любой, представьте себе. Так может быть, как раз в этом и мое историческое предназначение. Может, именно в моем лице человечество впервые осознало возможность бессмертия, созрело для него!
      - Созрело - это точно, по голове дубиной!
      - Нет, слушайте,- его "понесло", глаза его горели.- Ведь так и было задумано создателями. Кто-то осознаёт, находит, выключает - значит, мы уже достигли уровня, мы готовы!
      - В вашем лице?
      - Да, в моем, в вашем, в лице Серого...
      - Сколько тысячелетий человечество бродило в темноте, не знало счастья своего по глупости, можно сказать. И вот являетесь Вы, стоит соединить английскую генетику и немецкую классическую философию...
      - Да, вот именно...
      - Великая плеяда Магометов пополняется. Дайте, я пожму руку последнему! Я счастлив...
      - Опять вы смеетесь надо мной!
      - Нисколько! Только прошу вас: исключите меня из вашей великой компании,- я малость не дозрел. И не убивайте раньше, чем придет сигнал от генератора, дайте дозреть...
      - Вы меня обидели,- он направился к выходу.- Я не позволю так шутить над наукой. Английская генетика и немецкая классическая философия...- Он скрылся за дверью.
      - И Утопия,- закричал я ему вслед. - Прибавьте еще и Утопию!
      6. ВЕЛИКИЙ СКАЧОК
      Дни сменялись днями. Новые власти были заняты по горло.
      О том, что нужно лететь, казалось, все забыли. И это было самое удивительное. Озабоченность эту хорошо выразил Циклоп. Подавая ужин, он однажды пробурчал: - Все только и заняты подготовкой к полету, но о самом полете никто не думает. Не понимаю.
      Он помолчал, а я напряженно ждал.
      - Все только и говорят о великом скачке, но никто в него не верит. Ритуал - да и только!
      - Удивляешься? Ну представь себе, Циклоп, что эта банда хоть куда-нибудь долетит. Что о них скажут? И что они скажут, как оправдаются? Это же обычные пираты. Нет, это промежуточное положение подготовки к великому скачку их больше всего устраивает. Подожди немного, и появятся различные фазы подготовки. Но совершись прыжок - и кнопсы тотчас станут не нужны. Придется снова заняться сельским хозяйством, а сейчас они - власть...
      Циклоп тяжело вздохнул и стал убирать каюту, ворча: - Дисциплина в команде совсем расшаталась. На мои приказы не реагируют, люди отказываются работать...
      - По новым, идеологическим соображениям?
      - То-то и оно, что нет. Над новыми выдумками смеются, но и не работают. Не понимаю.
      - Да, вопрос сложный. Что вообще заставляет людей трудиться? Ядумаю, что команда не работает, глядя на кнопсов. То открытие, что можно зарабатывать свой хлеб болтовней и демагогией, деморализует ее. Если ложь является источником существования, то честный труд обесценивается...
      Циклоп резко выпрямился как от удара: - Уж не думаете ли вы, кэп, что все они побегут на собрание?
      - Нет, вовсе нет. Совесть не позволит, но и работать как раньше они уже не будут. Например, когда-то верили в бога. Честная нищета была достоинством, а тяжелый труд - подвигом. За все рассчитывались на том свете. Сейчас же, когда все атеисты, люди практически беззащитны перед видом преуспевающего лгуна и бездельника. Быть нищим становится стыдно, а работать честно - глупо!
      - Как же так?
      - Я всегда считал, что труд - категория нравственная, а не экономическая. Там, где мораль попрана, честный труд невозможен. Нельзя лгать в одной сфере, скажем, в политике, и оставаться честным в другой сфере труда.
      - И что же нам делать?
      - Быть честными. Выполнять свой профессиональный долг.
      - Но мы же взаперти!
      - Да, но думаю, что о нас все-таки вспомнят.
      События между тем развивались по нарастающей. Все жилые ячейки объявили общественной собственностью, и сразу же объявился дефицит. Никто не мог сказать, сколько свободных ячеек существует, но зато появились нуждающиеся. Это было тем удивительней, что Галактик обычно без ограничений предоставлял жилые ячейки - клетки своего тела, была бы нужда.
      Пытаясь более справедливо распределять жилой фонд, из ячеек выгоняли политически неблагонадежных, но в результате ячейки "схлопывались". Галактик-то не знал, что ячейки переводятся в общественный фонд, для него они просто пустовали, вот он их и убирал за ненадобностью.
      Изгнание из ячейки в коридор означало голодную смерть. Эта нищета из-за элементарной неразберихи и посреди изобилия больше всего меня поражала. Дело можно было поправить, если кто-нибудь бы пустил к себе постояльца. Чувствуя перегрузку в отдельной ячейке, Галактик продублировал бы ее. Но - таковы люди - каждый держался за свое, хотя на словах все были общественники.
      Создали комитет по справедливому распределению, но это только усилило путаницу. Сразу же возникла иерархия и различные льготные группы. Функционеры желали иметь сразу несколько ячеек, про запас, хотя и приходилось постоянно бегать из одной в другую, чтобы они не успевали "охлопываться".
      Как венец неразберихи началась эпидемия голодных смертей. Коридоры были забиты голодными отчаявшимися людьми.
      Но самую удивительную весть принес Циклоп совсем недавно. В движении Покровителя образовалась ересь. Оказывается, товарищ Покровитель не уловил требований времени и вообще не проявил должной принципиальности.
      Он-то хотел лететь к генератору смерти, а нужно лететь к генератору счастья, на другой конец галактики. Зачем? Ну, скажем, генератор смерти можно сломать, а с генератором счастья что делать? Просто посидеть, погреться рядышком?
      Покровитель все чаще стал появляться у меня грустный и только под усиленной охраной. Он больше не посвящал меня в свои дела, часто вообще молчал и сидел, глядя в стену. Мне становилось жутковато. Он, по крайней мере, нас не убивает, а что сделают с нами молодые радикалы?
      Однажды он был особенно грустен и долго смотрел мимо меня, потом сказал:
      - Я часто вижу ЭТО во сне. Огромная красная скала, а на вершине сферический блестящий излучатель. В стороне горит наша галактика... Я долго забираюсь по скале к излучателю, а когда подхожу к его основанию, то нахожу - ты не поверишь - обыкновенный рубильник! Вот оно -бессмертье! Я протягиваю руку и... просыпаюсь. Каждый раз одно и то же. Наверное, я скоро умру...
      - Трогательно до слез.
      - Люди гибнут, а я не знаю отчего. Все идет вкривь и вкось, а я ничего не понимаю. Наверно, я плохой руководитель. Вы были лучше. У вас есть секрет власти. Но вы его не откроете!
      - Отчего же? Секрет моей власти прост. Я его скажу. Но вряд ли вы им воспользуетесь. Секрет - в налаживании связей каждого с каждым и всех вместе - с Галактикой. Полет обеспечивается не за счет кого-то и не вопреки кому-то, а общими усилиями. Если хоть один человек не хочет лететь, Галактик не полетит. Вот и все.
      Покровитель погрузился в раздумье, потом сказал:
      - Да, воспользоваться вашим секретом трудно...
      - Вам - трудно, а мы так летаем сотни лет...
      - Ну, вот и берите командование!
      - Я уже сказал...
      - Нет, еще не все... Понимаете, я уже ни во что не верю и жить мне не хочется. Я хочу лишь одного - допрыгнуть до моей туманности и поглядеть: есть там ОН или нет. Потом оставить все как было и - умереть! А здесь мы все погибнем... Либо мы все летим, либо гибнем...
      - Я говорил вам это с самого начала...
      - Хорошо, вы были правы, признаю! Что вы еще хотите?
      - Элементарного порядка, возвращения всех на свои места!
      - Это очень трудно. Пожалуй, это будет стоить нам жизни. Но можно попробовать. Что еще?
      - Мелочи: свободы передвижения и послушания.
      - Хорошо, я создаю чрезвычайный комитет по великому скачку и ставлю вас во главе. Но за это... не забудьте... за это, мы прыгнем к моей туманности! Как?
      - Согласен. Рискнем.
      7. ПРЕРВАННЫЙ СКАЧОК
      Мое появление на корабле произвело оглушающее впечатление. Некоторые старые мои знакомые из пассажиров рыдали от счастья, полагая, что вернулись старые добрые времена и что они полетят наконец-то домой.
      Прежде всего я убрал голодных и больных из коридоров, заставив Галактик делиться. Это было воспринято как чудо, да, элементарный порядок воспринимался уже как чудо.
      Дотом я всех водворил на свои места. Ходил с вооруженной охраной и извлекал из трюма исхудавших, напуганных интеллектуалов.
      А из верхних ячеек вытряхивал разжиревших бюрократов, почти исключительно кнопсов, успевших обзавестись несколькими ячейками и женами, но так и не научившихся изъясняться на человеческом языке.
      Потом я засел за свой пульт и стал вызывать Галактика на контакт. Это оказалось самым трудным. Вспоминал он меня с усилием.
      Ведь воспринимал он прежде всего душу, а душа моя, как писали поэты, была уязвлена. Наконец вспомнил, но лететь в сторону от трассы отказывался категорически. Тогда я убедил его, что все мы здесь погибнем, если не полетим туда. Это сработало. Хотя инстинкт доставить нa место силен в Галактике, но желание сберечь людей - сильнее. Он подчинился. Мы стали вместе рассчитывать путь.
      Перед самым прыжком мы обошли с Циклопом весь Галактик сверху донизу и я простился с командой, так как чувствовал, что этот прыжок будет для меня последним. Я пожал руку Покровителю и простил его. Обнял Циклопа:
      - Ну, старина, сработаем еще разок. Жизнь у нас можно отобрать, а профессиональную гордость - нельзя.
      Я ушел и надел шлем управления. В скачке все были удивительно единодушны. Всем хотелось бежать из этого проклятого места. Я отдал команду...
      Когда я очнулся, Галактик плыл в на редкость насыщенном пылью и газом пространстве.
      Тускло, красным светом горели местные солнца, в стороне светился диск галактики. Опре делиться было трудно, я засел за работу.
      Похоже, что мы не промахнулись, я даже отыскал в этом месиве жилую планетку.
      Когда я через два дня вышел из пультовой, то увидел, что на Галактике что-то изменилось.
      Знакомые, которые еще недавно рыдали при виде меня, спешили прошмыгнуть мимо. Везде царили взвинченность и страх. Казалось, никому не было дела, куда мы прилетели.
      Я отправился в центральный зал и нашел там рыдающую толпу, а на специальном помосте в гробу лежал... Покровитель. Я не верил своим глазам. Подошел ближе.
      Покровитель, набальзамированный и - о, кощунство! - покрытый блестящим лаком, обитал в гробу. Ближе всех рыдал Серый, для солидности он успел обзавестись усами и курительной трубкой.
      - Мы осиротели,- сказал он мне.- Вы были его близким другом, но нельзя сказать, что вы были его верным учеником, потому что как раз самым верным учеником был я...
      Он зарыдал, а я оглянулся. Рядом оказался Циклоп, он шепнул мне, что Серый собственноручно задушил Покровителя...
      - К сожалению, покойный был лишь человеком и поэтому ошибался. Так он затащил нас на одну сторону галактики, а нам нужно как раз на другую...
      - Я хотел сообщить, что мы у цели, генератор смерти где-то рядом, мушки дохнут...
      - Нет, нет,- одной рукой Серый закрыл глаза, другой делал энергичные жесты.- Нас это больше не интересует. Это была принципиальная ошибка товарища Лапидуса.
      - А что вас интересует?
      - Счастье! Много счастья для каждого! Зачем нам долгая жизнь без счастья? Верно я говорю, ребята? Нашел дураков! Нет, вначале махнем за счастьем, а потом вернемся за бессмертьем. Раз плюнуть!
      - Да вы что? С ума посходили? - возмутился я.
      - Кстати, ваш комитет по великому прыжку распущен, вы сняты, товарищ, и привлекаетесь к ответственности как шпион иностранной державы. Избран новый комитет по сверхвеликому прыжку. Я его Председатель.
      - Люди! - возопил я, не выдержав.- Да вы через неделю жрать будете друг друга с этим председателем!
      Я не договорил... Что за манера вести диспут? Бедная моя голова! Чья-то притягивает молнии, а моя - дубины дикарей!
      Я очнулся связанный, на чем-то твердом.
      Огляделся - оказалось, на голой скале. Я сразу же определил, что нахожусь на единственной здесь пригодной для житья планете. Какой-то шутник набросал рядом клеточки с мушками.
      Я поискал на звездном небе Галактик, но не нашел его. Меня оставили одного, а сами улетели.
      Жаль, забыл предупредить их, что если капитан покидает Галактик, то это для него сигнал бедствия. Почти рефлекторно Галактик возвращается на исходную базу.
      Представляю, как удивятся на центральной базе, когда весь этот сброд свалится им на голову. А вот меня они вряд ли найдут.
      Я распустил веревки, собрал от нечего делать клеточки и пошел куда глаза глядят. Мне было все равно где помирать.
      Шел я, шел и наткнулся на гигантскую красную скалу, а наверху ее блестело что-то сферическое. Я не верил своим глазам. Как во сне Покровителя. Или это бред?
      Я долго лез на эту скалу, а когда добрался до огромной сферы, то увидел там - что бы вы думали? - обычный рычаг. Моя рука так и потянулась к нему, но... замерла, я задумался.
      Я вспомнил все, что случилось со мной за последний месяц, и спросил себя: - А не рано ли?
      Сел у рычага и стал ждать. Мушки мои жнвут и благоденствуют, не думают умирать. Наверное, я попал в "мертвую" зону излучателя.
      Так что могу сидеть хоть вечность.
      Как сделаетесь лучше и честнее, люди, дайте знать, сразу же дерну за рычаг.
      Но боюсь, что ждать мне еще до-о-олго!
      РАССКАЗЫ
      "Антиквары"
      От нечего делать Айер рассматривал собственное отражение в зеркальной стене бара. Над рядами бутылок виднелась длинная плешивая голова с кислой миной на физиономии. Одним словом, самосозерцание не улучшало и без того скверное настроение чиновника.
      На его покашливание и осторожный стук по стойке бармен отвечал лишь небрежным кивком и отворачивался к другим посетителям.
      В эти моменты Айер был готов провалиться, ему казалось, что все вокруг догадываются, что он - лишь мелкая сошка, решившая шикануть с получки.
      Вдруг сильный удар по спине чуть не сбил его с табурета:
      - Айер, дружище, ты откуда здесь взялся?
      Оглянувшись, Айер с трудом узнал в располневшем пестро одетом человеке своего школьного друга Бимова. Тот хохотал от всей души.
      - Это ты? - спросил Айер, медленно приходя в себя и поправляя пиджак.А мне говорили, что ты служишь в департаменте.
      - Черта с два! Со службой я завязал и не жалею! - Бимов устроился рядом.- Что ты пьешь? Эй, бармен!
      Бимов заказал мартини, которое тотчас появилось. Айер осуждающе посмотрел бармену в глаза, но тот лишь улыбнулся, наглец.
      - Как тебе могло прийти в голову бросить службу? А как же пенсия?
      - Плевать! - беспечно ответил Бимов, отпивая.- Я сейчас за неделю зарабатываю больше, чем ты за год!
      - А чем ты занимаешься?
      - Я-"ловец"! - Бимов с треском поставил стакан.
      - ???
      - Не знаешь? Как тебе объяснить? Ты был в кооперативе "Фантоматор"?
      - Несколько раз! - честно соврал Айер.
      - Гм, ну допустим. Яркое впечатление, не правда ли? Но безумно сложно и дорого. Удается сделать лишь простейшие записи. Но и они, я открою тебе секрет, монтируются в студии. Вот этим я и занимаюсь!
      - Ты режиссер?
      - Вот именно. Ха! Но режиссер, работающий по заказам,- "ловец". Ну, как тебе... Многие состоятельные люди имеют сейчас фантоматоры дома, они заказывают себе записи по вкусу... особые записи.
      - Что же это за особые записи?
      - Ха! Скучнейшие! Сейчас, например, в моде ностальгия по прошлому. Наша новая бюрократия - это выдвиженцы, потомки крестьян-бредит сельскохозяйственной тематикой: уборкой злаков и доением домашних животных. Но государственная студия может им предложить лишь подновленную копию старого фильма - на что ни один коллекционер не пойдет. Потому что от перезаписи появляется "шум", теряется колорит события, его неповторимость. А для антиквара имеет значение редкость экземпляра, его невоспроизводимость. Вот мы и ловим в прошлом по заказу какое-нибудь событие и обеспечиваем его единственную запись. Понял?
      - Но как вы знаете, где искать?
      - Все-то тебе расскажи! Ты лучше выпей. Впрочем, секретов здесь нет. "Бык" - так мы зовем заказчика - в общих чертах уже знает, чего хочет. Он может прочитать об этом в древней книге, увидеть на старой картине. Он желает узнать, что это такое, испробовать на вкус, а потом и заиметь навсегда в единственном экземпляре. Тогда он обращается к свободному художнику, ко мне, остальное - дело моей интуиции и везения.
      - Но как ты попадаешь в прошлое? Чтото я не слышал, чтобы машину времени изобрели?
      - Ха! Чтобы "ловить" событие в прошлом, мне не нужно бывать там. Когда я получаю заказ, у меня несколько возможностей. Первая и самая простая, еcли запись уже была сделана, нужно найти копию, наиболее близкую, к оригиналу, с наименьшим "шумoм". Она может встретиться тебе в самых неожиданных местах, у древних старушек, в архивах... Купить ее у профана задешево и продать "быку" подороже - это совсем неплохая операция. Но удается она редко. Обычно желания "быка" столь причудливы, что приходится искать событие-оригинал. Тут нужно попотеть. Где я только не был, облазил все закоулки Земли, все помойки. Ты не представляешь, сколько старого хлама хранится на нашей планете! Например, я однажды по заказу нашел ветряную мельницу.
      - ??
      - Не знаешь, что это такое, чинуша? Вот и я не знал. Только у моей мельницы крыльев не оказалось, пришлось выдумывать. А их скрип я изображал, раскачиваясь на старом стуле. "Картинка" должна быть полной, как кусок, вырванный из прошлого, со своим звуко-видеорисунком. Другой путь - поиск людей, которые помнят прошлое. В головах людей хранится много старья и хлама. Где-нибудь в доме престарелых обязательно найдется старичок, который помнит, что значит "рубить лес топором" или "косить траву". Тут мне здорово помогает глубинное зондирование памяти, оно извлекает самые давние воспоминания. Записи выходят отличные, ведь детские воспоминания самые яркие. Но искать тут приходится вслепую. Старики могут и не подозревать, что хранится у них в памяти. Тут меня выручает изучение их биографий. Например, если старик достаточно стар, родился на берегу моря, то наверняка когда-то видел, как ловят рыбу сетью. Рассказать об этом он, может быть, и не в состоянии, но глубинное зондирование вывернет его память наизнанку!
      - Здорово! Тут можно надуть заказчика! - восхитился Айер.
      - Не совсем. "Быки" могут организовать целую комиссию для проверки подлинности или потребовать доказательств оригинальности. Они строго следят, чтобы оригинал затем уничтожался. Это гарантирует им невоспроизводимость и антикварную ценность записи. От моей мельницы, например, последней на свете, остались одни лишь угольки, а жернова забрал себе заказчик...
      - А что вы делаете со стариками? - проявил нездоровое любопытство Айер.
      - Неважно, впрочем, ничего не делаем, само зондирование опустошает их мозг...
      - Однако, ваши методы...
      - Зато какие гонорары! И какое удовольствие для человека с тонким художественным вкусом. Ты словно воссоздаешь видения прошлого. Шум лесов, которые давно вырубили, запах хлеба, который заменила хлорелловая похлебка, и синеву моря, давно высохшего...
      - Здорово! Ты торгуешь призраками, и это самая выгодная торговля. А нельзя ли и мне?.. - вдохновился чиновник. Но его оборвал бармен, который наклонился к Бимову: - Есть "бык".
      - Большой?-поинтересовался Бимов, подмигивая Айеру.
      - На двести потянет.
      - Где и когда? - спросил Бимов, но бармен замялся, выразительно поглядывая на чиновника.- Это мой человек, говори.
      - Здесь в два часа.
      - Подготовь отдельный кабинет,- Бимов равнодушно бросил деньги на стойку и повернулся к Айеру.- Видел? Наверняка один из директоров твоего департамента. Приползет ко мне на коленях и будет пачку денег в зубах держать. А ты, козявка, и глаз на него при встрече не посмеешь поднять. Ха!
      - Да, ну и масштабы у тебя...
      - Имей в виду, Айер! - Бимов доверительно наклонился над стаканом.- Ты узнал многовато для чиновника твоего класса.
      - Да, я, конечно, понимаю...
      - Я, твой друг, это верно, но у "ловцов" свои интересы, а у "быков" -свои. Антиквары - люди ревнивые, особенно когда речь идет об их коллекциях.
      - Еще бы... В их положении,- Айер расстегнул ворот.
      - А еще посмотрел я на твою у-умную голову и подумал: а не хранится ли в ней нечто эдакое, историческое...
      - Ой,- сказал Айер и схватился за голову. - Ты забыл, что мы в одном дворе росли.
      - Да, верно, но все-таки. Может, ты рыбу ловил в детстве? Или в море купался?
      - Что ты, что ты, помилуй, да я даже не знаю, что это такое, я пойду, пожалуй...
      - Иди, иди, дорогой, и держи язык за зубами,- ухмыльнулся Бимов и добавил в спину: - Козявка! Со мной он захотел работать.
      2
      Переговоры происходили в небольшой полутемной комнате. С одной стороны обширного стола горой возвышался "бык" - толстый пожилой гражданин в полумаске, с другой - Бимов с нервным худым типом.
      - Мне рекомендовали вас как лучшего "ловца",- сказал "бык" глухо, с одышкой.
      - Гм, гм,- многозначительно ответил Бимов и с достоинством кивнул на соседа.- Мой консультант, в прошлом - известный ученый, врач и психолог. Зовите его Реклю.
      - Мои телохранители, - представил "бык".- Не знаю, с чего начать...
      - Начните с начала,- посоветовал Бимов.- Что навело вас на образ?
      - Я разбирал семейные архивы и нашел личный дневник своего прадедушки, написанный чернилами на бумаге. День за днем он записывал там свои мысли, впечатления. Самые приятные воспоминания относятся к тому времени, когда он был очень молод и жил в сельской местности...
      - Продолжайте, мы слушаем.
      - Меня особенно заинтересовала одна запись. Он испытывал тогда НЕЧТО и считал себя счастливейшим человеком. И позже он часто возвращался в своих воспоминаниях к этому периоду. Но, признаюсь, я в этой записи не понял ни слова. Он испытывает наслаждение, но от чего, как?
      - Цитату, пожалуйста!
      "Бык" положил на стол диктофон, и механический голос переводчика с рукописного текста монотонно забубнил:
      - Сегодня утром я бродил по цветущему лугу и сочинял стихи. О, боже, как я счастлив (восклицательный знак). Я еще так молод (восклицательный знак). Цветы поворачивали ко мне свои прекрасные головки, заглядывая в глаза. Роса разноцветными искрами сверкала на их лепестках. Я был весь мокрый от росы. Мне дышалось легко и свободно. Я срывал цветы и вдыхал их чудесный аромат. Стихи сами приходили мне в голову, складывались в строфы. На влажном камне я увидел маленького лягушонка, и мне показалось, что он рад мне... (далее неразборчиво, не поддается переводу) , - запись закончилась.
      - Как, и это все? - воскликнул Реклю, а Бимов озабоченно забарабанил пальцами.
      - Да, к сожалению,- виновато сказал "бык".- Я могу дать вам сам дневник...
      - Время события?
      "Бык" назвал дату двухсотлетней давности.
      - Место события?
      - Совершенно неясно, начало дневника отсутствует.
      - Вы ставите перед нами непосильную задачу!
      - Надеюсь на ваш опыт.
      - Предварительные исследования потребуют больших затрат!
      - Сколько? - поинтересовался "бык".
      - Пятьсот тысяч!
      "Бык" сделал движение, словно чуть не упал со стула:
      - Вы требуете слишком много.
      Сговорились на трехстах. "Ловцы" получили задаток. Когда друзья остались одни, Бимов со смехом толкнул Реклю:
      - А знаешь, бармен ошибся, он оценил "быка" в двести!
      Реклю недовольно поморщился:
      - Но и "бык" попался темный. Что касается семейных дел, то... "бык" потребует доказательств, а где мы найдем оригинал, скорее всего придется моделировать...
      - Что-нибудь придумаем,- отмахнулся Бимов, сгребая деньги.- Запомни ключевые слова: луг, цветы, роса, сочинять стихи, лягушонок. Все?
      - Я, конечно, посмотрю в нашей картотеке, но - гиблое дело...
      - Не разводи нюни, интеллигент! - на Бимова снизошло вдохновение.Итак, составим план действий. Для начала разделимся. Я займусь понятиями: цветы, луг, аромат, роса. Буду искать место. А ты будешь искать стихи и облик животного. Если мне не изменяет память, то "стихи" связаны с бумажными книгами, а значит - с архивами. Там же найдешь сведения о животном.
      Обговорив подробности, друзья разошлись.
      - Ну, как место? - спросил Реклю.
      - Как тебе сказать,- замялся Бимов.- Я нашел место, где цветы находились в естественных условиях и в изобилии. Но это... кладбище!
      - Что-что? - у Реклю глаза полезли на лоб.
      - Обычное, сельское, всеми забытое кладбище. Там и были цветы.
      - Ты их привез?
      - Конечно! - сказал Бимов, доставая из футляра букет.
      - Но они же - бумажные!
      - Ну и что?
      - Я что-то не слышал, чтобы книги печатали на цветах!
      - Но если вдуматься, то в этой истории цветы, стихи и книги связаны. Прадедушка сочинял стихи, рвал цветы, а стихи хранились в книгах. Логично?
      - Для "быка" во всяком случае,- Реклю попробовал понюхать цветок.- Но он ничем не пахнет, только пылью!
      - Да запах от старости повыветрился. Придется восстанавливать. Я узнал, что лет сто назад одеколоны назывались сортами цветов. Например, "Тюльпан", "Гвоздика", "Астра". Если самих цветов не найти, то найдем одеколоны, вот и запах!
      - Ну, ладно, второй элемент есть. А как насчет росы?
      - С росой еще проще. Я узнал, что роса - это капельки воды, выступающие на цветах.
      - Он писал "сверкает", "разноцветная".
      - Сделаем так, что засверкает! У меня все. А что у тебя?
      - Начнем с животного. Посмотри на этот рисунок. Это здание называется "теремок", а вот это животное - лягушка.
      - В дневнике сказано "лягушонок"! - стал придираться Бимов.
      - Разница здесь, по-моему, в том, что лягушка - женского пола, а лягушонок - мужского. Как это выражается внешне, не имею представления, а "бык" и подавно не разберется!
      - Ну, ладно, сойдет,- согласился Бимов.Во всяком случае, мы ясно представляем себе облик и размер животного по отношению к зданию. Ну и гадость! И как такое может нравиться? Что у тебя дальше?
      - Стихи, тут дело хуже. Мне удалось выяснить, что стихи - особый вид изложения, когда информация подавалась в особо сгруппированном виде. Удалось найти образцы.
      - В чем же дело?
      - Загвоздка в том, что дед сам сочинял стихи, помнишь? Хочет того же и "бык". А писание стихов, судя по всему, процесс сложный и индивидуальный, через запись его не передать.
      - Что предлагаешь? - нахмурился Бимов.
      - Исследуя стихи, я установил, что особую роль в них играли ритм и цикличность подачи информации. Их мы и зададим "быку", остальное - его дело. Считаю, что этого достаточно.
      - Ну, если ты так считаешь, то я - пас,согласился Бимов.- Итак, мы имеем все компоненты для моделирования.
      - Так-то оно так, да только "бык" потребует оригинал - "цветущий луг", чтобы его уничтожить, "цветы", чтобы их сорвать. Я не вижу выхода! признался Реклю.
      - Друг, ты меня еще не знаешь! Да, "бык" потребует оригинал - луг или голову, которая этот луг будет помнить.
      - Так где же искать теперь эту голову? - удивился Реклю.
      - Ты помнишь Холкина, спившегося художника, услугами которого я не раз пользовался? Парень обладает одним достоинством: ярким воображением.
      - Ты хочешь использовать его как резонатор?
      - Сначала мы смоделируем ситуацию, потом пропустим ее через Холкина, чтобы он хорошенечко в нее вник. А "быку" представим его как очевидца, который рвал в молодости цветы на лугу. Ты, когда будешь его зондировать, возьмешь с поверхности памяти, то есть нашу модель, доведенную Холкиным до блеска. Что скажешь?
      - Скажу, что ты - гений!
      - По этому поводу надо выпить! - заявил Бимов.
      После того как друзья опорожнили бутылку, на Реклю, как обычно, нашла меланхолия:
      - Тебе не кажется, Бимов, что мы - жулики?
      - Не кажется,- честно признался тот. - Неужели ты думаешь, что на свете остался хоть один человек, который помнит, что значит рвать цветы на лугу или сочинять стихи?
      - Я не об этом. Я о моральной стороне дела.
      - Ах, о моральной! Эк, тебя развезло, интеллигент,- Бимов огорчился.Что касается морали, то мне кажется, что мы с тобой - великие люди, занятые благородным трудом. Мы сохраняем для потомков бесценные крупицы прошлого, почти утраченные, его запахи, его цвета и голоса. И дело не в "быке", наша запись рано или поздно всплывет, станет эталоном. По ней люди будут помнить, что значит гулять по цветущему лугу, рвать цветы, сочинять стихи...
      - Да уж, узнают,- ухмыльнулся в рюмку Реклю.
      - Пошел вон! - услышал Реклю и удивленно закрутил головой, не находя хозяина.
      - Я, собственно, с заказом... Тут было не заперто...
      - Пошел вон,- снова прозвучало с нажимом, и Реклю заметил пустые подрамники. "У него, наверное, творческий кризис",- решил он, но обратного пути не было, и он сел на одинокий стул.
      - Я кому сказал? - вновь раздался зычный голос, и появился его обладатель, маленький человечек.
      - Я вот шел мимо, смотрю: открыто, дай, думаю, зайду, - врал напропалую Реклю, чтобы не слышать трубного голоса хозяина.- Дело в том, что имею склонность...
      - К чужим квартирам?
      - К вашему таланту. В последнее время вы не выставлялись, вот я и думаю: не заболел ли наш славный живописец?
      - Все! Кончился живописец. Офи-ци-ально! - проговорил Холкин, а Реклю стал медленно понимать, что тот пал жертвой нового закона "О защите творчества".
      - Карантин! Так что прошу выметаться и не бередить мне душу!
      - Понимаю,-Реклю стал действительно понимать, что заготовленное предложение о заказе прозвучало не к месту.- Я, собственно, пришел выразить свою солидарность... в душе.
      - Что в душе?
      - В душе я тоже художник, а душа болит, как и у вас...
      - Ну что же, поговорим по душам. Может быть, ты и бутылку принес? Для души?
      - Ага,- Реклю полез в портфель, мысленно благословляя предусмотрительность Бимова, который вручил ему насильно бутылку: "Это вам для большей художественности".
      - Ну, давай, говори, я слушаю,- сказал подобревший художник.
      - Мне очень нравится ваша картина!
      - Так. Это какая?
      - Это... Сейчас вспомню. "Экзальтация потребления"!- соврал Реклю и сам удивился своему воображению.
      - Так. Не помню. Но имя красивое. Если напишу когда-нибудь, так и назову. А пока, извини, друг, я только в душе и пишу. Вот хожу, смотрю и пишу мысленно, черными красками.
      - Это ничего. Я так всю жизнь пишу,успокоил художника Реклю.- Можно и так жить.
      - Это тебе - ничего, а мне - что! - обиделся Холкин.- Как тебя звать? Ну и имя у тебя собачье! Так вот, Реклю, с той самой поры, как стала посещать меня мировая скорбь, художник я никудышный. Но подумал я, что делал какую-никакую работу в области духа, занимал нишу. Не в смысле брать, а в смысле давать. А сейчас из-за этого запрета на творчество я ее оставил. И забьется в эту нишу какая-нибудь тварь, еще хуже, чем я. Ты как думаешь?
      - Непременно забьется!
      - Так врт, Реклю, и возникло у меня вдруг чувство ответственности за свое предназначение и место. Пусть они придут ко мне и докажут, что тот, кто меня заменит, будет лучше меня, тогда я и сам уйду! А так, как они,нель-зя!
      - Нель-зя! - повторил Реклю и удивленно оглянулся.- Где это я? Что нельзя? Пустая мастерская, всклокоченный художник. Все вспомнил.
      - Я, собственно, вас выручить пришел, предложить работу. Мне душа ваша нужна, а не руки.
      - Ты, что же, черт какой или Мефистофель?
      - Нет, не черт я. У меня конкретная работа. Допустим, я имею все элементы картины, а как соединить их, не знаю. А вам это подскажет ваша интуиция.
      - А как же запрет на творчество?
      - Вам же запретили писать, а переживать как художнику не запретили? Вы просто прочувствуете то, что мы вам предложим. А потом снимем как сон или грезу. Разве это запрещается?
      - А подвоха никакого не будет?
      - Нет, все честно. И кому какое дело, что вам пригрезится?
      - И закончится моя немота? Они думают, что наказали меня немотой, заткнули рот и связали руки? А душа сама скажет, верно?
      - Верно-верно! Мы с ними поквитаемся! Вот подпишите здесь,- Реклю торопливо совал бумажку.- Здесь написано, что на риск вы согласны, а мы вам платим...
      - Так вы утверждаете, что рвали цветы на лугу? - "бык" недовольно разглядывал художника.
      - Как сейчас помню. Идешь, бывало, а они...- невнятно сказал Холкин, раскачиваясь. - Так и кишат, так и кишат... Ик!
      - А почему он пьян? - обернулся "бык" к Бимову.
      - Для активизации памяти,- не растерялся тот.- А врет он или нет, покажет зондирование - вещь объективная.
      - Идешь, бывало,- продолжал делиться воспоминаниями Холкин,- смотришь, а она сидит, эта гадость, забыл как звать... Ик! Скользкая такая, пучеглазая и квакает. Тьфу!
      - О чем это он? - не понял "бык". Но Бимов лишь многозначительно развел руками: кто знает?
      - А, профессор, привет! - радостно обратился Холкин к появившемуся в дверях Реклю.
      Но тот, к удивлению художника, не ответил на его приветствие и медленно обвел всех взглядом: - Кто здесь донор?
      Вокруг Холкина мгновенно образовалась пустота, он удивленно оглянулся и пошатнулся.
      Реклю медленно подошел к художнику и мягко взял его за руку, ласково заглянул в глаза: - Пойдемте за мной,- и увел за дверь.
      Томительное ожидание прервал стук двери, вышел Холкин, обвел всех пустым, бессмысленным взором и сказал: - Привет! Ква-ква. Ик!
      - Что это с ним? - спросил "бык", который ни разу не видел прозондированных.
      - Его память сейчас совершенно пуста, как у младенца,- объяснил Бимов, испытывая непривычную неловкость.
      - Ах, вот оно что! - понял "бык" и обратился к одному из своих телохранителей.Проводи пожилого человека... как мы договорились.
      Тот поправил под мышкой пистолет и развязной походкой вышел вслед за Холкиным.
      Появился Реклю и объявил: - Прекрасная запись! Красочность и достоверность. Все как у прадедушки.
      Он выразительно посмотрел на Бимова и обратился к "быку":
      - Первый просмотр обычно сложен в психологическом плане. Не лучше ли посмотреть вначале кому-нибудь?
      - Нет, нет,- сказал "бык", ревниво оглядываясь.- Я первый!
      Он снял полумаску, открыв бледное помятое лицо чиновника. Подошел к двери, перешагнул порог и...
      ...Он шел по цветущему лугу, который бумажно шелестел у него под ногами. Цветы поворачивали к нему свои прекрасные аляповато раскрашенные головки. На их лепестках ярко светилась роса, сделанная из люминофорной нитрокраски. Ему дышалось легко и свободно. Он вдыхал чудесный острый запах одеколона "Тюльпан". Вот послышался невидимый метроном, и в воздухе раздалось что-то певуче-надрывное: - Бу-бу! Бу-бу-бу-бу...
      "Стихи",- догадался он и принялся протяжно повторять; "Бу-бу! Бу-бу-бу...". На влажном камне он увидел маленького лягушонка величиной с письменный стол.
      - Привет! - сказал лягушонок.-Ква-ква. Ик!
      "Бык" погладил его по голове:
      - Ты ведь рад мне, не так ли?
      - Как тебе сказать? - неопределенно сказал тот голосом Холкина, потом спросил:-А зачем, собственно, ты меня убил? Так нельзя!
      - Так надо,- ласково ответил "бык" и пошел дальше.
      Он был счастлив.
      Синие - зеленые
      Жаркие волны пшеницы набегают на деревянные стены поселка. Ветер полудня поднимает клубы пыли на единственной улице, треплет гривы дремлющих лошадей, гремит жестью крыш.
      Авл дремлет, сидя на ступеньках, лицо его скрыто полями шляпы, Боули стоит рядом, опираясь спиной на перекладину, к которой привязаны лошади, и рассеянно вызванивает шпорой на сапоге. Прищурившись, он смотрит вдоль улицы, на которой хозяйничает ветер.
      Вдруг из пелены пыли появляется странная фигура.
      - "Зеленый",- говорит Боули, оживляясь.-Лопни мои глаза, "зеленый"!
      - С чего ты взял? - сонно бормочет Авл, не поднимая головы.- Они здесь редко появляются.
      - "Зеленый"! Я их нутром чую. Посмотри, что за нелепый вид!
      Авл смотрит: - Он чересчур похож на нас, чтобы быть "зеленым". Да и что "зеленому" здесь делать?
      - Заблудился, наверное. А похож, оттого, что в Игре наступило равновесие.
      Гражданин в бостоновом костюме и с портфелем в руках неуверенно топчется на месте:
      - Вы мне не подскажете, как пройти в учреждение?
      - Подскажем, подскажем! Топай сюда! - Боули широко улыбается, излучая радушие.
      Гражданин с портфелем приблизился.
      - Не известит ли нас досточтимый сэр, куда он направляется? - Боули раскланялся.
      - К себе на службу, в министерство,скромно ответил "сэр".
      - Куда? Что? - одновременно вскричали друзья.
      - В учреждение,- объяснил гражданин. - Я, знаете ли, потомственный служащий. Мой прадед, и мой дед, и мой отец служили чиновниками и ходили на службу каждое утро. Вот и я туда же направляюсь. Вот только направление никак не могу определить.
      Друзья удивленно переглянулись. Дело в том, что на Земле давно уже никто не служил и не ходил на работу. Автоматические подземные фабрики обеспечивали население всем необходимым.
      - Да ты-"зеленый"! - нашелся наконец Боули.
      Гражданин покраснел, нарисовал ботинком зигзаг на пыли и сказал: - Да, "зеленый" и горжусь этим!
      - А мы- "синие"!
      В следующее мгновение гражданин был поднят в воздух и зацеплен воротом за крюк, на который вешали седла. Носками ботинок он пытался достать до земли, портфелем стыдливо прикрывал живот.
      - Бить будете? - осведомился он из-под шляпы, которая сползла ему на лицо.
      - Не будем,- успокоил его Боули, доставая нож.- А просто прирежем!
      Он поправил на чиновнике шляпу и дал тому хорошенько рассмотреть отточенное лезвие.
      - Право сохранения личности! - напомнил гражданин.
      - А нам плевать! - заверил его Боули.Сохраняйся, если сможешь!
      Боули прикоснулся лезвием к горлу чиновника.
      - Гы, гы, гы,- сказал тот, и друзья не поняли, что он имел в виду.
      - Постой, Боули,- вмешался Авл.- Слышал ли ты, чтобы когда-нибудь "синий" прикончил "зеленого", или наоборот?
      - Сказать по правде, нет. Я и раньше думал: почему это?
      - Оттого, что "синие" и "зеленые" находятся в двух разных потоках времени, которые, хотя и текут в одном направлении и с одинаковой скоростью, но никогда не пересекаются. Понял?
      - Нет,- честно признался Боули и посмотрел на чиновника, тот молчал.
      - Это так, словно между нами находится прозрачная, но непроницаемая стена. Мы не можем нанести им вред.
      - Стена? А я вот проковыряю ее ножом! - заявил Боули, подступая к чиновнику и готовясь к решительным действиям. Но вдруг...
      В воздухе лопнула невидимая струна, и нож выскользнул из руки Боули, которая превращалась в щупальце.
      Был ход "зеленых".
      Авл и Боули потеряли форму и растеклись студенистой массой.
      - Гы, гы, гы,- снова сказал служащий, и друзья поняли, что он смеется. Сам он принял более респектабельный вид, вместо мятой шляпы появился котелок, портфель превратился в саквояж. Единственное, что утешило друзей в этот плачевный для них момент, это то, что чиновник продолжал висеть, но уже на дереве.
      - Убери свое тело, отодвинься,- говорил Авл другу, стараясь не впадать в панику,иначе мы перемешаемся.
      С большим трудом они раздвинулись, потом собрались каждый в своем теле. Посмотрели друг на друга: нечто среднее между амебой и лягушкой. Посмотрели на чиновника и воскликнули:
      - Ну и страшилище! Он почти не изменился! Крепкий орешек!
      - Ну и уроды! - сказал гражданин.- Немедленно отпустите меня, дьяволы! Мне пора на работу!
      - Ничего, проветрись,- сказал Боули, оглядываясь.- Куда нас занесло на этот раз?
      Поселок окружали смрадные бурые болота.
      Из душного тумана неслись резкие ликующие вопли и булькание, шел теплый дождь.
      - Ты знаешь, у меня такое чувство...смущенно признался Авл,- меня так и тянет в теплую жижу, мне хочется... КАНАКАТЬ... Но я еще не знаю, что это такое.
      - А меня тянет... ПОКРАПАТЬ этого типа,- сознался Боули, с трудом вставая вертикально, но едва дотягиваясь до ботинок гражданина.
      - Не надо,- сказал тот, поджимая ноги.Право сохранения. Отпустите меня, демоны, чур меня!
      - Эх,- с досадой воскликнул Боули, растекаясь по траве.- Я даже не могу дотянуться до него! И впрямь мы не можем нанести ему вред. Откуда взялись эти потоки?
      - Это давняя история,- начал Авл.- После изобретения машины времени было создано Министерство Усовершенствования Природы. Нужно сказать, что к тому времени экология была разрушена довольно основательно, восстановить ее - не приходилось и думать. А вот вернуться к исходным ошибочным решениям и исправить их - появилась возможность. Были выявлены ключевые моменты и произведено вмешательство в ход истории. И... ничего не произошло!
      - Ошиблись в расчетах?
      - Нет, все было сделано правильно, и мы оказались в наилучшем варианте. Вот только убедиться в этом никак не могли. Все выглядело так, словно ничего не изменилось. Как узнать, что тебе хорошо, если всем одинаково хорошо? Сравнивать не с чем!
      - Ты понял, а? - восторженно обратился Боули к чиновнику.- Лопни мои глаза!
      - А мне плевать,- спокойно ответил тот.Вы можете рассказывать любые басни и сходить с ума, меня это не волнует.
      Авл продолжал: - Тогда решили сделать базу для сравнения. Все население было разделено поровну, на две партии. Ученые занялись усовершенствованием Природы раздельно, лишь для своей половины. Появилась возможность сравнивать, а сами партии стали называться "синие" и "зеленые".
      - Но почему именно "синие" и "зеленые"?
      - Нечто подобное уже было когда-то. В древней Византии масса городского плебса находилась на полном обеспечении государства, но, имея досуг, не стала заниматься науками или искусствами. А занялась... игрой! Игрой на гонках колесниц. Болельщики разделились на две партии: "синих" и "зеленых".
      - Откуда же у нас могла взяться игра? - недоумевал Боули.- А ты, чиновник, какого мнения?
      - А мне плевать! - качнул тот ботинками.- Я как ходил на службу, так и буду ходить. Я не изменюсь!
      - Зачем заниматься науками и трудом, если улучшить свое положение можно простым способом: изменяя свое прошлое, перебирая варианты развития? Воздействия стали производиться случайно, все равно просчитать все возможности невозможно. Так возникла Игра. Она выглядит сейчас как жесткое зондирование прошлого, как выстрелы в историю. Каждое такое зондирование, или ход, как его называют, означает появление еще одной ветви времени. А для нас это выглядит как увлекательное путешествие по формам жизни...
      - Откуда же эти формы? Почему мы сами меняемся?
      - Черт его знает! Видимо, природу безнаказанно ворошить нельзя. Наверное, наши выстрелы в прошлое достигают теперь таких незапамятных времен, когда разумная жизнь только появлялась. Как биологический вид мы уже исчезли, заблудились во времени, а как разумные существа можем исчезнуть в любом очередном ходе...
      - Страшновато...
      - А тебе не все равно? Исчезнем, потом снова появимся, а, может быть, и не появимся... Кстати, в космосе до начала игры мы не успели встретить ни одной формы жизни. Сейчас, оставаясь на Земле, мы как бы путешествуем по обитаемым мирам, перебирая все возможные пути развития жизни.
      - Может быть, мы в конце концов наткнемся на свою первоначальную, человеческую форму?
      - Может быть! Но только не узнаем этого! Для нас сейчас каждая форма и первоначальная, и человеческая - итог развития одной ветви природы...
      Друзья замолчали, им стало не по себе. Они смотрели в глубину туманных болот, словно увидели там призраки цивилизаций, сотворенных случаем, а потом стертых простым перебором вариантов. От неприятных размышлений их отвлек голос служащего: - А мне плевать! У меня дедушка был служащим и папа был...
      - Что это ты расплевался? - с облегчением спросил Боули.- Здесь и так сыро! Захватим его в болото? Новая память мне подсказывает, что если его хорошо выдержать в грязи недельку-другую...
      - Не успеете - скоро ход "зеленых".
      - Вы посмотрите на него: какой смелый! Может, ты против Игры?
      - Просто вы все с ума посходили! Идиоты!
      - И путешествия во времени тебя не увлекают?
      - Я в вашем аду заблудился.
      - И смена обличий не нравится?
      - Я останусь тем, что я есть на самом деле. А вы можете переделываться, я вам не поддамся, демоны. Чур меня!
      - Мужчина ты или нет, в конце концов?
      - Я государственный чиновник! И папа мой был чиновник!
      - Тьфу,- только и нашелся сказать Боули.- Хотел бы я знать, где ты сейчас найдешь свое министерство?
      - Это мое дело,- с достоинством ответил чиновник.
      - Ты говоришь, что мы не можем нанести ему вреда? - обратился Боули к другу.Тогда большой беды не будет, если мы его утопим в грязи.
      - Не имеете права,- начал было гражданин, но в воздухе оборвалась невидимая струна, и голос его превратился в трубное: бу-бубу... Был ход "зеленых".
      Друзья с удивлением наблюдали, как гражданин превращался в огромного диплодока с котелком на маленькой голове и с "дипломатом" на кончике хвоста. Авл и Боули покатились со смеху.
      - Мой отец был бу-бу-бу, - говорил ящер.- Мой дед был бу-бу.
      - Мой папа был чиновник! - крикнул ему Боули.- Буль-буль.
      - Мой мама был чиновник! - поддержал его Авл.- Буль-буль.
      - И я им буду! - хором закричали друзья, превращаясь в лужу зеленоватой жидкости.
      Увы, Игра вернулась к началу начал всех времен, а друзья превратились в сине-зеленые водоросли - первый вариант жизни.
      Игра прекратилась. Один лишь динозаврчиновник остался. Такой уж несгибаемый он был. Он задумчиво наступил на мутную лужицу ногой-столбом: А кем я, собственно, управлять бу-буДУ?
      Ему никто не ответил. Горячий вихрь инертных газов проносился над голыми скалами.
      Природе еще предстояло возникнуть.
      Поразмыслив, начальник решил, что министерства в ведомства рано или поздно появятся в ходе эволюции, нужно лишь обождать.
      Он отправился бродить, а чтобы не терять квалификации, повторял на память инструкции.
      - Параграф первый,- раздавалось над мертвой планетой.- Активно поддерживать мероприятия по изучению климатической системы и последствий климатических изменений. Бу-бу-бу. Параграф второй. Следует шире информировать общественность... Вжи-у-у-у-бубу-бу-вжиу-у-у-у... И тот потеряет душу, кто захочет сохранить ее...
      Проходящий мимо
      (Экклезиаст)
      Ярмарка в полдень - как перезрелый плод.
      Был тот час, когда солнечная радиация, проникая в плоды, превращает сладость в горечь, а сок под красной кожицей вдруг тяжелеет.
      Вот такие мелочи, вовремя замеченные, и создают для тонкого наблюдателя неповторимый привкус события.
      Я увидел старика около лавки с игрушками. Он курил длинную папиросу и улыбался.
      У него были удивительные детские глаза цвета чистой бирюзы и скорбная складка у рта.
      "Добр и горек,- подумал я.- Нужно запомнить".
      - Детей у меня никогда не было,- обратился ко мне старик,- но я люблю покупать игрушки.
      Я промолчал, делая вид, что разглядываю витрину. Он продолжал улыбаться, заглядывая мне в глаза снизу вверх: - Не знаю, как вы, а я не устаю удивляться этому малому народцу. Сами по себе, без человека, эти игрушки мертвы, но словно ждут чего-то. Вот посмотрите на него.
      Он надел па кисть руки какую-то тряпочку и закрутил ею у меня перед носом:
      - Но если взять их в руки, они оживают. Ваша вера вдохнула в них жизнь. Смотрите, как он радуется!
      Игрушка, которую я только сейчас разглядел, неожиданно повела уродливым лицом и осмысленно глянула на меня круглыми глазами.
      Я поежился от мерзкого впечатления, мне захотелось уйти, потому что мой вкус никогда еще меня не подводил.
      - Зайдем, выпьем немного. Я угощаю,предложил он и потащил за собой. Мы вошли в душный салон и с трудом нашли место у окна.
      - Меня зовут Диамани. Немножко непривычно, правда? - старик тихо засмеялся.- Это старинная фамилия цирковых клоунов и фокусников. Я, наверное, ее последний носитель. Хоп! - старик вытащил у меня из кармана желтый чужой бумажник.
      - Не удивляйтесь,- старик заказал вино, положил бумажник на стол, рядом с игрушкой.- Очень старый и простой фокус.
      Некоторое время мы молча пили абсент.
      - Мне кажется, вы один здесь можете понять меня,- старик задумчиво смотрел в окно, в его глазах отражалась ярмарка.- Во-первых, вы такой же путешественник и случайный человек здесь, как и я. Во-вторых, оставляете впечатление умного человека. У вас хорошее лицо. По лицу я определяю человека.
      - И я тоже. Вам нужна помощь? - осведомился я, избегая его взгляда и настораживаясь.
      - Вы были в цирке? Что вы о нем скажете?
      - Прекрасный цирк. Прекрасная ярмарка. И все это в таком маленьком красивеньком городке.
      - Вы внимательно смотрели представление?
      - Я всегда на все смотрю внимательно, ибо я художник. Смотреть - моя профессия.
      - Вам не показалось ничего странным?
      - Не показалось,- признался я.
      Диамани покачал головой.
      - А у меня сложилось впечатление фальши. Вы как человек с художественным вкусом должны понять меня.
      - Не понимаю.
      - Давайте разберемся. Вы помните фокуспика? Как он вам?
      - Творил чудеса.
      - Вот именно. Я открою вам нашу "кухню". Понимаете, фокусник, показывая номер, производит девять из десяти действий лишь затем, чтобы отвлечь .внимание зрителя, и только одно-единственное, чтобы сделать сам фокус. Скажем, он манипулирует перед зрителями правой рукой, а сам в это время левой может спрятать слона. Просто зритель не знает, куда и когда нужно смотреть, чтобы уловить десятое, самое главное движение, и поэтому упускает его. Но я-то знаю! Я его упустить не могу - сам делал такие фокусы - и все-таки упускаю!
      - Вы ошиблись!
      - Я профессионал и знаю, что .говорю. Он только имитирует фокус!
      - Что это значит? Настоящий фокус - подделка чуда. Так? Выходит, что подделка подделки чуда - самое настоящее чудо?
      - Вот именно! Допустим, некто очень несведущий наблюдает работу иллюзиониста. Фокус он воспринимает чисто внешне, как всякий зритель. Но наш-то зритель знает, что фокус - это лишь ловкость рук, что чуда нет. А он, этот сторонний, может и не знать. Поэтому, желая воспроизвести фокус, делает именно чудо! Чисто механически, как ритуал, он воспроизводит все девять движений, кроме главного,- и фокус получается: вещи у него исчезают и появляются, ноги отпиливаются и присоединяются, сам он летает по воздуху...
      - Не может быть! Но кто эти волшебники? И зачем это все им нужно? спросил я, чувствуя, как свет ярмарки тускнеет для меня.
      - Могу лишь догадываться. Вы можете мне не верить, но это... марсиане! Разведка под видом цирка.
      - Кто? - глаза у меня полезли на лоб.
      - Не подумайте, что я псих. Давайте разберемся дальше. Если бы вы ходили в цирк часто, то заметили бы, что вся игра артистов копируется каждый раз с поразительной точностью. Каждый вечер при втором выходе клоун случайно путается в занавесе и сталкивается с уходящим акробатом и каждый раз ошибается в одном и том же слове. Понимаете, это как граммофонная пластинка, которая вместе с музыкой воспроизводит все царапины.
      - Ну и что? Обычная зап...- начал я, но спохватился. Мне показалось, что бармен прислушивается к нашему разговору, проходя мимо. И я обратился к нему: - Каким образом можно уехать из этого городка?
      - Таким же, каким ты попал сюда, приятель,- пароходом,- бармен покосился на меня. - Он здесь единственное средство передвижения. Да только он уплыл полчаса назад. A следующий будет завтра в полдень.
      Бармен, полный мужчина в грязном переднике, отошел, что-то бормоча про алкоголиков, а мы со стариком долго молчали. Мне было неловко, а Диамани выглядел как обиженный ребенок - вот-вот заплачет:
      - Не хотите верить - не верьте. Сколько человек участвуют в представлении?
      - Восемь-девять.
      - А в гостинице живут только двое. Пойдите поищите других, я не нашел это факт.
      - Я, пожалуй, пойду,- сказал я, берясь за шляпу и поднимаясь.
      - Вы не хотите помешать им? - жалобно спросил старик.
      - Нет. У меня более важное дело, чем война с марсианами. Я, знаете ли, путешествую, набираюсь впечатлений, то есть занимаюсь делом, я в творческой командировке.
      Но тут безошибочное чутье подсказало, что на улице меня поджидает опасность, и я сел на место.
      - Сколько живу, не слышал ничего подобного,- удивился старик.- Для меня командировка всегда связывалась с закупкой зерна...
      - Иногда и за впечатлениями можно ездить, если за них потом заплатят...
      - Если вы художник, то где ваши краски, мольберт?
      - В гостинице,- соврал я.- Можно писать по памяти и не только красками...
      - Все это очень странно...
      - Стоит ли мешать парням? Это им может не понравиться, - я решил переменить тему. Он меня злил все больше. Мое равновесие и ясность, которые я с таким трудом поддерживал в себе, были утрачены.- В конце концов, это лишь мелкие воришки крадут то, что принадлежит другим по праву собственности,я взял со стола папиросу и закурил, слегка передразнивая его.
      - Что крадут?
      - Да вот это все,- я развел руки.- Каждый лучик, каждый атом запаха, каждый шорох.
      Мое чутье говорило мне, что старик не выдаст меня, будет молчать.
      - А разве это стоит что-нибудь?
      - Ах, дедуля... В ваше время как говорили; быть или не быть? А в наше: иметь или не иметь. Я имею потому, что заплатил. А им платить нечем, вот они и крадут.
      - За что заплатил? За солнце, за воздух...
      - И за тебя! Пойми, дедуля, ты давно мертв. Ты - ископаемое. Хотя, признаю, ты прекрасен. И куришь замечательно. Я это запомню и унесу в будущее. Смотри...
      Я картинно затянулся, но тут же закашлялся, потому что короткие, но сильные ручки старика крепко схватили меня за лацканы.
      - Дедуля, рассыплешься,- выговаривал я сквозь кашель,- не мни пиджак...
      - Путешествуешь по времени и коллекционируешь чужую жизнь?
      - Точно!
      - Руки у меня еще сильные, и я мог бы, но ладно...- старик вдруг отпустил меня и показал игрушку, она неприятно глянула на меня пронзительными бусинами глаз.- Мы-то живы, а ты призрак.
      Тут что-то произошло, словно мимолетное облачко набежало на солнце. Посетители все так же шумели, но мы со стариком насторожились. Диамани оглянулся, у входа стояли двое, у них были угловатые, непропорциональные фигуры. Я понял, что все дело в атлетически широких плечах и маленьких головах.
      - Эти двое из цирка,- старик скользнул со стула.- Бежим!
      Но я успел схватить его:
      - Постой! Если не ошибаюсь, они хотят потолковать с тобой.
      Я и сам хотел встать, но понял, что ноги мои парализованы. Одновременно я почувствовал, что чужая мысль шарит в моем мозгу.
      Я поспешно поставил блок - запел вполголоса бессмысленную песенку: "Тра-та-та...".
      Фигуры направились к нам, старик пытался встать: - Расскажи всем...
      "Тра-та-та",- думал я. В руках у высокого оказалась стеклянная трубка со спиралью внутри. Подходя и держа ее на уровне живота, он прицелился в старика.
      Послышался шипящий звук, и старик упал головой на стол. А смертоносный ствол нацелился мне в лоб. Я широко улыбнулся им: - Вы врачи?
      - Кто такие в-врачи? - спросил высокий.
      - А почему вы так решили? - удивился низенький. Одну минуту я выиграл.
      - Этот старик - явно сумасшедший! Вы сделали ему укол? - Я честно смотрел им в глаза и думал: "Тра-та-та..."
      - Укол? Да, мы его успокоили. Ха! Вы пришли вместе? - Его мысль упорно рылась в моем мозгу, но я неплохо ставлю блоки.
      - Нет, мы случайно оказались за одним столиком. Он, знаете ли, нес такую чепуху...
      - Какую?
      Все шло хорошо, но я стал опасаться за стабильность своей формы, еще немного - я "поплыву", потеряю видимость...
      - Про вторжение марсиан и все такое. Я не совсем понял. Чистый бред!
      Низкий кивнул убийце, и тот убрал генератор. У меня отлегло, пот заструился у меня по спине.
      - Вам следовало бы лучше следить за своими психами, чтобы они не сбегали и не приставали к порядочным людям! - Я повысил голос, чувствуя, что наглею от неожиданного везения.
      - Не беспокойтесь, в следующий раз будем внимательней,- усмехнулся низкий и взял со стола желтый бумажник, бегло просмотрел и сунул себе в карман.
      - Вы заберете старика? - Я был честен до конца.
      - Мы пришлем санитаров,- низкий повернулся, чтобы идти.
      - Ты не видел, не слы-шал, не зна-л, - высокий наклонился надо мной.По-нял?
      - Вы, наверное, путешественник? - оглянулся низкий.- Так я очень вам советую следовать дальше!
      Глядя им в спины, я думал: "Тра-та-та", и когда они шли но улице тоже. Но вот опасность пропала. Я вытер пот со лба и огляделся. Ничего не изменилось вокруг, подгулявшие фермеры шумели, мухи кружились над столом.
      Диамани поднял голову и улыбнулся. Это была улыбка идиота. Его бирюзовые глаза отражали мир, как витрина, за которой ничего не было. Психозонд - серьезная штука, сейчас у старика мозг годовалого ребенка, практически он мертв. Изо рта у него побежала слюна, он загукал.
      Я отвернулся и встал:
      - Я напишу тебя, старик, добрым и горьким. Я дам тебе бессмертие. Прощай.
      Но ноги меня не слушались. Неужели эти твари парализовали меня навсегда? Шаг, еще шаг, нет, иду. Пошел. Какое счастье, и как я ненавижу этих "коршунов".
      Проходя мимо стойки, я бросил на нее монету.
      - Постойте-ка,- внезапно сказал бармен. - Ваш друг уже заплатил!
      - Возьмите еще! - Мне было досадно за глупую задержку.
      - Не нужны мне ваши деньги,- обиделся он. - А что это с ним? Что с вашим приятелем?
      - Ничего. Просто выпил лишнего, вот и развезло на жаре. Вам-то что за дело? И кроме этого, он мне не приятель.
      - Но вы пришли вместе!
      - Ну и что? Это чистая случайность.
      - Случайность? Послушай-ка, Руди! - Позвал он, и из-за стола поднялся рослый мужчина с пистолетом на животе и звездой на груди.- Подойди сюда!
      - В чем дело? - приблизился тот.
      Представителей власти я не люблю - от них у меня дрожь в коленях. Во все времена они одинаковы: напяливают ли на себя светящийся балахон или ремень с пряжкой.
      - Этот тип уверяет, что не знает вон того старика, что скис за столом. Но они вместе пришли и разговаривали как друзья.
      - Ну и что? - Руди поправил пистолет на поясе.- Он не заплатил?
      - Наоборот! Он хотел заплатить дважды. А со стариком что-то неладное.
      - Пойдем поближе посмотрим,- и шериф толкнул меня дулом.
      Мы вернулись к столику. Диамани спал, пуская пузыри. Все попытки привести его в чувство ни к чему не привели. Он просыпался, смотрел на нас бессмысленно и засыпал снова.
      - Ничего не понимаю! Старик был совершенно трезв, когда пришел сюда. Не мог он скиснуть от рюмки абсента!
      - Он, наверное, алкоголик,- предположил я.- С ними такое случается.
      - Вы его знаете? - спросил шериф.
      - Вижу в первый раз! Мы случайно оказались за одним столиком.
      - Врет! - вставил бармен.
      - Какие ты имеешь претензии к этому парню?
      - Эта мокрица мне не нравится! - Громогласно заявил бармен.- Он не смотрит в глаза собеседнику.
      - Хотелось бы что-нибудь посущественней!
      - Бумажник! - Вспомнил чертов бармен. - Старик расплачивался из желтого бумажника. А сейчас его нет.
      Стали искать бумажник и, естественно, не нашли. Обыскали меня, выложили на стол все мои деньги, документы, книгу.
      - Ты посмотри, какая смешная фамилия у писателя. "Семь футов - под килем". Слышал такую?
      - Никогда,- рассеянно ответил Руди, раздумывая.- Куда же делся бумажник?
      - Тут приходили двое,- сообщил бармен.И говорили с этим как знакомые. Старик уже спал, они и унесли.
      - Кто к вам подходил?
      - Случайные посетители. Искали свободное место. Не нашли и решили идти в другой бар.
      - Врет! Места были.
      - Что ты предлагаешь?
      - Засади его в кутузку!
      - Умник! За что, по-твоему, его сажать?
      - Он собирался уезжать, - вспомнил бармен. - Спрашивал Про пароход.
      - Ну вот что,- решительно сказал Руди.Дело и впрямь подозрительное и требует расследования. Пароход ушел час назад, и до завтра вам не выбратьсй из города. За это время я найду тех двоих и устрою вам очную ставку. Сажать я вас пока не буду, но держитесь у всех на глазах.
      - Постой-ка, Руди, а что мне со стариком делать?
      - А мне что?
      Начался бурный спор, и я им воспользовался, сгреб все со стола и выскользнул из бара.
      А через пять минут я был уже на пароходе.
      На том самом, что ушел час назад.
      Высокие белые трубы нещадно дымили, лопасти колес весело шлепали но волнам. Пахло речной тиной и луговыми цветами. Ветер нес над водой целые облака бабочек. Я смотрел назад, там скрылся чудесный городок Тома Сойера, и меня мутило от рывка во времени.
      Мне казалось, что тысячи бабочек мельтешат у меня в мозгу.
      - Да, да,- мысли мои путались.- Все дело именно в этом: если бы я вмешался и погиб, то кто бы тогда описал все это?
      И в памяти у меня отпечатались параграфы "Инструкции для путешествующих во времени по лицензии", именуемых в народе "голубями".
      "1. Проходите мимо - вот первая заповедь путешественника.
      2. Берегите себя. Помните, что информация, которую вы несете в себе,бесценна..." и т. д.
      "Да, правильно, то, что во мне, - бесценно, ведь я художник... Проклятые "коршуны" приняли старика за агента таможни, а он их - за марсиан... Это просто несчастный случай. Старик оказался чересчур наблюдательным, а они - мнительными... Но я-то здесь при чем?" Я встал и прошелся на ватных ногах. Решил размяться и сделал несколько упражнений.
      Вдруг что-то острое уперлось мне в бок. Я замер, покрываясь потом: нож или дуло? "Коршуны" могли оказаться достаточно хитры и последовать за мной скачком во времени.
      Но нет, это просто кукла в кармане. Бусинами глупых глаз она смотрит на меня, открывает рот и говорит голосом Диамани; "Призрак!" - Мертвецы! громко говорю я и выбрасываю противную куклу за борт.
      "Нужно лишь подождать... Река времени несет меня мимо, и я не могу цепляться за берег чужой судьбы. Я затянут в движение и ничего изменить не могу... Только наблюдать. Я - проходящий мимо".
      Заговор серых
      Что-то мне тоскливо. Холодный дождик достает на самом дне ямы, в руках у меня - обрез двустволки, заряженный картечью. Напротив притулился босс-наниматель, старикан, по виду - сумасшедший. Одним словом: сидим в засаде.
      А все - проклятые деньги, вернее - их отсутствие. Откуда он взялся, этот проклятый старикашка? Сам оборванный, а карманы полны денег. Уверял, что дело чистое, что мне не придется и на курок зажимать. И вот вам!
      Вечереет, у меня давно мокрая спина и зуб на зуб не попадает, а у шефа течет из носа.
      Ненавижу сопливых старикашек! Босс иногда встает и, раздвинув кусты, смотрит на мокрое пустое шоссе. Тогда мне хочется разрядить обрез ему в спину. Старикан садится и хлюпает носом. Меня передергивает.
      - Скоро туман,- говорю я как бы между прочим.
      - Ну и пусть, - рассеянно отвечает босс.
      - Как это пусть? - От возмущения меня подбрасывает на месте. - А стрелять как?
      - Надеюсь, что до стрельбы дело не дойдет, - говорит наниматель, поднимает на меня красные глаза и смотрит так, словно видит впервые.
      - Так, хорошо,- злюсь я.- Зачем же мы сидим здесь, по-вашему?
      - Это мое дело! - старик вдруг проявляет упрямство.- Я плачу и за все отвечаю. Ваше дело - ждать!
      Я открываю было рот, чтобы сказать все, что я думаю об этом самом деле, но вспоминаю о полученном задатке и закрываю рот. Черт с ним! Посмотрим.
      Мы долго сидим молча, мне становится невмоготу.
      - А кто этот тип, которого мы должны... убрать? - спрашиваю я, хотя прекрасно знаю, что на такие вопросы не отвечают. Но старикан, видимо, дилетант.
      - Когда-то он слушал мои лекции,- говорит он и замолкает, задумавшись.
      - А потом?
      - Потом был "мэнээсом" в моей лаборатории.
      - А как его звать? - Меня начинает развлекать этот наивный разговор. Но старик спохватывается: - Вам это необязательно знать! Назовем его, например, Петровым. Петровы вообще сейчас расплодились во множестве. А меня зовут Авирк, так и говорите, если загребут.
      - А кем вы были, босс?
      Старик долго и неудобно возится в своем углу, сморкается, смотрит на часы, делает массу ненужных движений, потом успокаивается и отвечает:
      - Я был профессором, заведовал кафедрой, руководил лабораторией, да и мало ли...
      - Как же вы с Петровым схлестнулись?
      - Мы не схлестнулись,- старик опять долго возится, потом говорит.Ладно, я тебе расскажу. Все равно ничего не поймешь. Я говорил об этом уже многим. Даже в газеты писал. Никто не хотел слушать. Ослы! Чуть в психушку не засадили, смеялись в лицо. А все - ОНИ...
      Наступила пауза, во время которой старик бормотал что-то невнятное. А мои подозрения, что я связался с психом, сильно возросли. Наконец, успокоившись, босс продолжал:
      - Сразу же после окончания университета он попал ко мне в лабораторию. Ничем особенным не отличался. Серая личность! Правда, прослушал курс биологии, разбирался в эволюционных теориях. Но студенты часто тратят время, изучая ненужные вещи. Помню, мы занимались тогда долгосрочным прогнозированием климата методом Дельфи. Что это такое? Например, собирают наиболее видных и сведущих специалистов отрасли. Они сидят и.гадают, основываясь на своих знаниях и интуиции, что нас ждет в будущем. А наша роль заключалась в проведении своеобразной игры, в ходе которой вырабатывалось компромиссное решение задачи, усредненный прогноз. И вот приходит ко мне как-то мэнээс Петров и говорит примерно следующее: "Вам не кажется странным, профессор, что предчувствие случайного человека с улицы мы бы в расчет никогда не приняли и отбросили как ничтожное, а предчувствие нескольких людей считаем обоснованным прогнозом? Так, словно от простого сложения мозгов может увеличиться гениальность или несколько человек не могут одновременно ошибаться?" Я, помню, возмутился от такого непонимания сути нашей работы. Но у Петрова была, оказывается, уже целая теория: "Мы, работая по Дельфи, ходим по краю вулкана интуитивного мышления. Механизм интуиции мы не знаем, а своими методами лишь "подбираем" то, что случайно выбрасывается из его жерла. Почему бы нам не заняться самым главным - тем, что заставляет нас что-то предчувствовать? Ведь если это чувство обостряется методом Дельфи, это значит, специалисты его как бы возбуждают друг в друге. И точно так же можно обострить свое собственное предчувствие..." Старик оборвал свою речь и задумался.
      Некоторое время мы сидели молча, потом я попытался привлечь внимание старика:
      - Как вы назвали этот метод? Метод Дельфина?
      - Что? - Босс выпучил на меня глаза, словно я сделал что-то кощунственное.- Что ты сказал? И перед ним я распинаюсь битый час!
      - Но-но! Вы поосторожнее. Я в школе учился,- сказал я, для убедительности берясь за обрез и прислоняя его к себе. Но потом решил, что от подобной демонстрации силы можно снести cебе полчерепа, и поспешно отставил ружье в сторону.
      - Ну что, и спросить нельзя?
      Но старик на меня разобиделся, он полез смотреть в свой бинокль, повернувшись ко мне спиной, и долго оставался в таком положении.
      Наконец, устав от одиночества, я стал его дергать за полу и просить: Что было дальше? Расскажи, босс!
      - Все равно,- сказал старикан, садясь,все равно ничего не поймешь. Слушай дальше. Оказывается, Петров, слушая курсы биологии и эволюции, почерпнул одну любопытную мысль. Он мне тогда ее и изложил. Дело в том, что в ходе эволюции у животных органы чувств и мозг развивались как бы параллельно, взаимозависимо друг от друга. Для того чтобы обработать возрастающий поток информации, необходим все более сложный мозг. И, наоборот, развитый мозг требует все больше информации и развитых органов чувств. Человек, будучи венцом эволюции, имеет и наиболее развитый мозг и наиболее чуткие органы. Иначе, наверное, нельзя...
      - А собака? - спросил я.
      - Что собака? - не понял Авирк.
      - Нюх-то у нее какой! Почище, чем у человека! - торжествующе заявил я.
      - Фу, идиот... Прости. У собаки, конечно, нюх, но видит она плохо. А осязания совсем нет. Я говорю обо всем восприятии, о сумме получаемой информации. А человек хорошо видит, и слышит, и обоняет. Понимаешь мою мысль?
      - Не вашу, а Петрова,- обиженно заметил я.
      - Ну да, Петрова,- смешавшись, согласился старик.- Я столько передумал об этом, что привык считать его мысли своими. Помолчи, не сбивай меня глупыми замечаниями! Так вот, на протяжении последней тысячи лет органы чувств у человека не развиваются, в то время как мозг соверщенствуется: усложняется и увеличивается в объеме. Более того, в последнее время наши чувства притупляются: мы носим очки, потеряли обоняние из-за курения, почти оглохли от грохота машин и т. д. Получается противоречие. Мозг развивается, жизнь усложняется и требует быстрой реакции. А органы восприятия не только не обостряются, но, напротив, "поставляют" мозгу все меньше информации об окружающем. А эволюция не может стоять на месте. В чем она найдет выход?
      Старик сделал эффектную паузу.
      - В шестом чувстве? - сказал я, усмехаясь.
      - Правильно! Молодец. Шестое чувство. Но какое оно будет? Мы смогли бы, например, научиться воспринимать электромагнитные волны не только в световом диапазоне. Это позволило бы нам лучше ориентироваться ночью в пространстве. Но что нового это нам даст? А жизнь торопит, угрожает. И вот у Петрова возникла мысль: пусть новое чувство позволит нам ориентироваться во времени, как раньше мы определялись в пространстве. Человек сразу бы получил огромные преимущества: знать, где тебя подстерегает опасность, где ты встретишься с бандитом или где тебя переедет грузовик. Понимаешь?
      - Понимаю насчет бандитов,- сказал я, потом признался: - а вообще не очень.
      - Это то самое предчувствие, которое мы обостряли и возбуждали методом Дельфи. И которое самостоятельно собирался развить в себе Петров. Чувство предвидения будущих несчастий. Но называл его чувством времени. Не понимаешь? Скажем, два человека сидят друг против друга у окна идущего поезда. Один смотрит вперед по ходу поезда, другой - назад. Первый замечает какую-нибудь вещь или событие за окном раньше второго. Сидят они рядом, а вот во времени как бы разделены. Мы все смотрим назад и о будущем судим по опыту прошлого. Переносим известную ситуацию в настоящее. Для человека, развившего в себе чувство времени, прошлое лишено смысла, он видит в настоящем "следы" будущего, а не прошлого, как мы. Его поведение непредсказуемо для нас, так как основывается на событиях, о которых мы еще и понятия не имеем.
      - Допустим. А что было дальше?
      - Дальше? Я, естественно, отругал его за опоздания на работу и больше в разговоры с ним не вступал. А потом все и началось. Он неожиданно перешел в другую лабораторию на меньший оклад как раз за две недели перед тем, как мою прикрыли из экономии. И с тех пор стал делать карьеру. Я следил за ним, он не совершил ни единой ошибки, не попал ни в одну из ловушек, которые щедро расставляет нам жизнь. Оказывается, не делать глупостей - это само по себе уже большое дело и очень помогает в преуспеянии. Я вот не избежал ловушек и докатился в конце концов до самого низа, до этой вот ямы и до общения с тобой... Ты уж не обижайся на меня...
      Старик долго сморкался и тер глаза, а я с сочувствием смотрел на него.
      - Я не упускаю его из вида, и он отлично знает это и строит мне всякие каверзы. Пытаясь его разоблачить, я потерял все. Но мои действия предугадываются и нейтрализуются заранее. Куда бы я ни пришел, чтобы рассказать об этом, меня встречают как сумасшедшего. Так, словно кто-то побывал там раньше меня и предупредил: "Наверное, к вам придет мой дядя и будет нести всякую чепуху про "временщиков", так он немного "того", не слушайте его..." Трудно иметь дело с противником, который все знает наперед.
      Послышался далекий гул автомашины, босс схватился за бинокль и полез смотреть. Я в недоумении глядел ему в спину. До сих пор он рассуждал вполне логично, мне даже понравилось. Но под конец...
      - Не он,- сказал старикан, опускаясь на дно.- Позже я убедился, что Петров не один. Обладатели нового чувства проникли на руководящие посты всюду. Они сидят и в институтах, и в министерствах...
      - Заговор? - воскликнул я. У бедного старика явный бред.
      - Нечто в этом роде,- подтвердил он.- Заговор серых. Во всяком случае, они действуют заодно, когда чувствуют общую опасность, хотя и не знают друг друга в лицо. Удивляюсь, как до сих пор они не уничтожили меня или не упрятали в сумасшедший дом. Что ты на меня уставился? Может, и ты считаешь меня психом?
      - Ну что вы, профессор, вы - гений! - сказал я, честно глядя ему в глаза.- И они готовятся к захвату власти?
      - Они ею, как правило, уже обладают...рассеянно ответил старик.- Во всяком случае, они имеют важнейшие преимущества и очень быстро продвигаются по службе. Заговор единства интересов - так это можно назвать.
      - А что они с нами сделают? - "раскалывал" я старика. И профессор снова завелся:
      - Видишь ли, юноша, под старость я понял одну нехитрую истину: не делать ошибок - это еще не значит поступать наилучшим образом. Нужно уметь ошибаться! Гениальные идеи очень часто выглядят, как чистейший абсурд. Захвати "временщики" руководство наукой, это означало бы ее конец, потому что наука питается идеями, значение которых проявляется далеко не сразу. ОНИ же предвидят довольно точно, но недалеко. Захвати ОНИ высшие бюрократические посты в государстве, и последствия будут непредсказуемы. В рамках стабильно фукционирующей системы их поведение будет эффективно, но стоит политической ситуации резко измениться, как они оказываются беспомощными. "Временщик" будет думать о том, как приспособиться к кризису, а не о том, как сделать, чтобы больше не было кризисов! ОНИ сильны при ровном течении ситуации, но неизменно приводят к гибели отрасль, которой управляют, потому что предвидеть ситуацию - это еще не главное. Нужно научиться менять ее!
      - Предвидеть и бороться...
      - Ха! Борьбы-то как раз и не получается! Мы можем бороться, потому что ничего не знаем наверняка и надеемся. Для него же будущее несчастье абсолютный закон и борьба не имеет смысла. Вот удрать куда-нибудь - это он может...
      - Погоди, профессор! Опять ты мне голову задурил,- остановил я его красноречие.Вот сейчас я проверю, псих ты или нет. Скажи, мы сидим здесь, чтобы убить?
      - Да! Он проедет по этой дороге на свою дачу.
      - Вот ты и псих! И зачем было болтать столько? Как же мы его убьем, если он все знает заранее? Скорее он нас прикончит!
      К моему удивлению, профессор нисколько не смутился, а, напротив, тихонько захихикал:
      - Не волнуйся, юноша! Голова у меня еще работает. Если он рассчитывает на ход вперед, то я рассчитал на два. Я докажу тебе всю ограниченность мышления "временщиков", я покажу, что видеть чуть дальше своего носа - еще не значит прогнозировать ситуацию...
      Вдалеке зарокотала машина. Мощный мотор - наверное, кадиллак. Старик уставился в свой бинокль: - Это он! Вставай. Пора тебе отработать деньги.
      Я встал и раздвинул мокрые кусты, положил обрез на траву. Низкую долину уже укрывал вечерний туман. Он лежал слоями над болотами, медленными волнами перекатывался через автостраду, которая, как тускло блестевшее лезвие, разрезала сумрак. Тени одиноких деревьев плыли, оторванные туманом от земли.
      Где-то редко и тоскливо кричала ночная птица. "Что за одинокая, проклятая богом душа блуждает и жалуется в этой пустыне?" - подумал я, и меня стала бить нервная дрожь. Я суеверен, потому что родом из маленькой деревушки. А где-то далеко жил и двигался свет, ровно гудел мотор.
      - Я его по звуку узнаю,- сообщил старик, не отрываясь от бинокля.Возьми его на мушKy, ДРУГ, и думай о том, как ты его пристрелишь. Ты знаешь, как это делается?
      Да, я знал. Первый заряд в водителя, второй - в бензобак. И машина, горя, как факел, и кувыркаясь, летит в кювет. Я это все очень живо представил.
      Машина вырвалась из-за поворота и грозно взмахнула в тумане огненными мечами горящих фар. Потом вдруг остановилась. Из нее вышел человек и стал всматриваться в придорожные кусты. Мне неудержимо захотелось присесть.
      - Я же говорил: он нас почует!
      - Молчи, друг, целься в него.
      - Целься? Хорошенькое дело! До него километра два, а дробовик бьет, самое лучшее, на сто шагов. Как будто вы этого не знаете.
      - Целься, юноша. Думай о том, как ты его прикончишь.
      Я подумал о том, что старика посадят в сумасшедший дом, а меня - в тюрьму. Мне очень живо представилось: как уголовники будут издеваться надо мной за то, что выбрал в шефы психа, а невеста бросит меня.
      Постояв, человек сел в машину, и она тронулась дальше, а потом вдруг... исчезла. Я протер глаза.
      - Свернул на проселочную,- объяснил Авирк.
      И я увидел, как в низине, под слоем тумана движется желтое пятно фар, шум мотора звучал приглушенно.
      - Я же говорил...
      - Молчи, не мешай, думай о том, как ты его прикончишь.
      Я подумал о том, что стрелять, похоже, не придется, и мне стало веселее.
      Вдруг в долине, где только что ворочался свет фар, возник, вспучился и, разорвав туман, всплыл грязно-красный шар взрыва. На мгновение высветив малиновым светом пласты тумана, он потускнел, лопнул и погас, оставив черное облако. Земля испуганно ахнула и замерла. Грешные души содрогнулись в ночи.
      - Взорвался,- захихикал старикан, садясь на дно.- Наехал на мину и взорвался.
      Потрясенный, я смотрел туда, где из разорванного тумана, как кратера, вырывались красные языки горящего бензина.
      - Понял теперь? Убедился? Они сильны, но не всемогущи. Их мышление конформистов примитивно. Он попал в простейшую ловушку.
      Почувствовав засаду, остановился на перекрестке. Оттуда до нас и до мины, которую я заложил на проселочной дороге, одинаковое расстояние. По времени для него две угрозы совпадали, но наша была сильнее. "Временщики" лучше чувствуют опасность, исходящую от людей, чем от вещей. Конечно, он не знал, что именно мы сидим в засаде, но импульс тревоги, исходящий от нас, был так силен, что он решил добраться до своей дачи по проселочной дороге, где его ждала мина. Она-то не думала, как ты!
      - Ну и ну, профессор! Уважаю,- только и сказал я.
      Нам пришлось ждать, пока огонь, пожиравший машину, погаснет. Затем, по требованию босса, мы пробирались к ней по болотистой долине, чтобы не попасться на глаза случайному водителю. Когда, мокрые до макушки и ободранные, мы выбрались на проселочную дорогу, было уже темно. Шеф осветил машину фонариком. Обугленная и исковерканная, она лежала вверх колесами, ее дно было разворочено. Обгоревшее железо уже остыло. Профессор осветил кабину. Она была пуста.
      Мы долго обшаривали остов машины изнутри, потом лазили вокруг по кустам. От Петрова не осталось никаких следов. Профессор был озадачен и бормотал себе под нос: - Его не могло разорвать в пыль или отбросить на милю. Он не мог сгореть дотла...
      Что-то должно от него остаться... Я должен убедиться...
      Мы возились долго. Потом, когда восток стал светлеть, от поисков пришлось отказаться.
      Мы вернулись к машине, которую я угнал для "дела", она была спрятана поблизости. Босс был подавлен и молчал. Мне тоже было не до разговоров из-за усталости и голода.
      Когда мы расставались в городе на пустыре, он сказал мне:
      - Меня не ищи, а звони вот по этому телефону каждый второй день недели.
      Я внимательно посмотрел ему в глаза, беря листок с номером. Надеюсь, он понимает, что если не заплатит, то я буду иметь моральное право воспользоваться дробовиком? По тому, как он заморгал, я догадался, что понимает.
      Когда на следующий день я цозвонил ему, никто не подошел к телефону. А вечерние газеты сообщили о таинственном исчезновении видного ученого, профессора, директора университета и т. д. тов. Петрова Н. С. Найдена его взорванная машина. По мнению экспертов, в момент взрыва Петрова Н. С. в машине не было, она была пуста. Полиция полагает, что тов. директор был похищен, а машину взорвали потом, чтобы пустить следствие по ложному пути и т. д. и т. п. Я не стал читать дальше и звонил профессору по несколько раз в день.
      Дальше - больше. Стали исчезать видные ученые, политики, а проклятый старикашка не поднимал трубку целую неделю. Наконец, когда я уже собирался откопать и почистить дробовик, я услышал в трубке знакомый носовой голос:
      - Это ты, юноша? Поздравляю. Полная победа!
      - Какая победа? - не понял я.- Как с моими деньгами, босс?
      - Они у меня, приезжай хоть сейчас! Я хотел сказать, что они бегут, как крысы. Понимаешь? Один за другим. Мы с тобой их спугнули.
      - А разве вы их не...?
      - Нет, я их не трогал. Они сами чуют, что спокойная жизнь для них закончилась. Повальное бегство! Мы с тобой подтолкнули лавину.
      - Куда же они бегут?
      - Не знаю. На небо, в прошлое, в будущее. Ясно, что настоящее их больше не устраивает. Главное, что нашлись смелые люди, вставшие у них на пути.
      - Люди? Вы сказали: люди? - У меня все перевернулось внутри от подозрения.
      - Ну да. Люди - мы с тобой,- бодро отвечал профессор.- Когда тебя ждать?
      - Ровно через час,- ответил я и опустил трубку.
      А через полчаса я, получив деньги, сидел в кузове случайного грузовика и удалялся от города, от босса с его борьбой за прогресс со скоростью сто километров в час.
      "Вставать на пути" ассоциации "временщиков" мне не хотелось. Во мне, видите ли, тоже проснулось это самое предчувствие.
      А через месяц я случайно прочитал на последней полосе: "Последнее из серии таинственных исчезновений. Пропал без всяких следов известный в прошлом ученый, профессор Авирк. Пропавший вел в последнее время бродяжнический образ жизни и т. д." Мне стало жаль старика. Я был. наверное, единственным, кто пожалел его.
      Да, а потом "временщики" вернулись, все до единого. Это была шутка с их стороны или демонстрация, сейчас все они благоденствуют.
      Один Авирк не вернулся.
      Прошло время, я живу в другом городе, женился, работаю в конторе. В чужие дела не лезу и вообще стал порядочным. Научился избегать неприятности, у меня на них - чутье.
      Вот только объявились вдруг застойные годы, а потом экономический кризис,-.черт бы его взял,- и инфляция съела все деньги, заработанные непосильным трудом наемного убийцы.
      И откуда что взялось?
      Четвертый порог
      1
      - Проверь-ка еще раз маяк-ответчик,сказал Бон, и я нажал на кнопку. Огонек на пульте ожил и замерцал.- Порядок! И, ради всего святого, когда его включишь, постарайся быть на гребне, а не в трещине. Иначе я тебя в этом хаосе не найду!
      Я молчал, не спеша проверяя лучемет и нехитрый охотничий набор, потом обернулся к нему: - Попробуй не найди, тогда я тебя и на орбите из этой штуки достану! - И покрутил лучеметом у него перед носом.
      - Ладно-ладно,- пробурчал он с кислым видом.- Выметайся, и ровно через два часа - здесь, на этом самом месте. Понял?
      Я закрыл гермошлем и вышел через буферный лифт из ракеты. Сделал несколько шагов и оглянулся. Бон, освещенный, как рыба в аквариуме, из-под прозрачного колпака подавал мне знаки, чтобы я отошел подальше.
      Я пробежал сотню метров и спрыгнул в какуюто траншею. Тут же все вокруг залил зеленый свет от заработавших ионных двигателей и в наушниках затрещало. Я выключил рацию.
      Когда я поднялся из траншеи, ракета Бона была уже желтым пятнышком в коричневом небе Цереры. Я осмотрелся, картина была мрачноватой, в красно-черных тонах. Местное солнце красного цвета било.от горизонта прямо в глаза, великое множество хлама под ногами и йдобавок пониженная тяжесть мешали передвижению.
      ...А все началось недели две назад, когда мы сидели с Боном у меня в каюте и отмечали конец рейса.
      - Хорошо бы отдохнуть сейчас... встряхнуться,- сказал Бон, я кивнул в знак согласия - после тяжелого рейса мысль об отдыхе одолевала всех.
      - Ты говорил, Степной Волк, что у тебя в роду были охотники?
      Я снова кивнул, хотя и не помнил, чтобы это говорил.
      - А не хотел бы ты поохотиться?
      Я снова кивнул, но заметил, что мой лоб в опасной близости от тарелки и вскинул голову: - Как поохотиться?
      - Как предки. Пиф-паф!
      - Шутишь! Все оставшиеся животные взяты под персональную охрану.
      - А внеземные?
      - Ха! Общество охраны внеземных культур, забыл? Подстрелишь птичку, а она окажется разумной! Вот тебе и каторга...
      - Постой, а если на эту птичку вердикт еще не распространяется?
      - Быть такого не может!
      - Ну, скажем, открыли недавно, а бюрократическая машина еще не сработала, именного вердикта еще нет...
      - Но вердикт имеет обратную силу. Мы нащелкаем их там сколько душе угодно, а потом нас накроет инспекция с новым вердиктом в руках... Нет!
      - Постой! Да там просто роботы, колония старых роботов. Поэтому так и тянут с вердиктом, не знают, куда их отнести, к какому параграфу. Понял, Степной Волк?
      - Это другое дело. А где это?
      - Церера, планета-свалка, слышал?
      - Знаю, что там ремонтно-сборочные станции Сектора Б. А почему свалка?
      - Станции там известные, не одну сотню лет насчитывают. Но они - на орбите, понимаешь? Хламу после ремонта всегда остается много, при подлете на орбите мешает. Вот и стали сбрасывать вниз, придавая ускорение, хорошо, что планета необитаема, стерильна, можно сказать. Ну бросали сто, двести лет. А там кислорода нет, ничего не ржавеет и не портится. Вот и образовалась планета-свалка. Понял?
      - Понял. Но, насколько я знаю, эти станции сейчас заброшены.
      - Верно. Была там темная история. Ты про безумную Берту слышал? Нет? Одна из автоматических станций "свихнулась", сошла с орбиты и стала таранить подлетавшие корабли. Пока ее сбили, она успела нарушить почти все надпространственные связи.
      - А дальше?
      - Дальше ремонтная база Сектора Б заглохла: надпространственные связи восстанавливать - дорого, а Сектор Б уже почти исследован. Оставшиеся станции законсервировали. Ну, а потом на самой планете завелись... от мусора эти... роботы. Толком их никто не видел, и что делать с ними, никто не знает...
      - А как завелись? - От длинной речи Бона меня потянуло в сон. Самосборка, запчастей достаточно. Да ты не спи, постой! Я с трудом сел прямо за столом и стал соображать: - Но в Сектор Б трудно попасть. Сначала таможня Внеземелья, потом разрешение на зону, затем - право парковаться на замороженных станциях...
      - Я все сделаю, Волк. У меня - связи. Понимаешь? Я высажу тебя прямо на Цереру, это моя забота. И подожду тебя на орбите, пока ты их щелкаешь, потом заберу. Идет?
      - А сам ты какой интерес имеешь?
      - А-а, ну, допустим, я тебя люблю.
      - Короче!
      - Ну ладно. В оплату ты привезешь мне... голову хоть одного. Не понял? Я же электронщик. Если они занимаются самосборкой, то может, придумали что-нибудь новенькое в схеме. А у меня, видишь ли, дефицит идей в последнее время...
      - Тьфу на тебя, Бон!
      - Не понял!
      - Я не согласен - и все тут!
      - Я думал, тебя не зря пробка.
      - Я пальцем не шевельну, пока нe расскажешь все без вранья!
      - А откуда ты знаешь?
      - У меня чутье волчье!
      - Ну ладно. Договорился я было с Дэкс, да он в штаны наложил. Через полчаса вызывает меня с орбиты, язык на плече, всю амуницию бросил...
      - Вот это другой разговор. С чем он столкнулся, давай конкретно и по пунктам. Параграф первый...
      - Сильное радиоэхо, связи практически нет.
      - Параграф второй...
      - Очень много хлама, который лолап там как новенький. Могут встретиться мощные источники тока, баллоны с любым газом, они стали хрупкими...
      - Параграф третий...
      - Сами роботы. Дэкс болтал, что они прекрасно вооружены, но я считаю это ерундой, разве что у них плазменные резаки могут оказаться.
      - Это ты определил, сидя па орбите? Что еще?
      - Дэкс говорил: нужно сразу стрелять. Иначе - крышка!
      - Как они выглядят?
      - Весьма необычно, насколько я понял. Больше он ничего не сказал, но сам был как побитая собака...
      - Ладно, я посмотрю!
      - Вот это Волк! Вот это парень!
      Стоя в траншее, я разглядел наконец, что под ногами у меня что-то клубится. Я опустил руку с датчиком: углекислый газ. Пустяки. Я осмотрел датчики излучений: целый букет, излучает со всех сторон. Лучше не отвлекаться на все это. Тяжелый скафандр для Внеземелья - надежная штука, положимся на него.
      Запомнив место, я отправился дальше. Избрав ориентиром тускло блестевший остов почтовой ракеты, двинулся к ней по гребню, маскируясь, насколько это было возможно... Конечно, не очень-то удобно торчать почти на виду, но справа, в тени, была такая мешанина железа, что и шагу ступить было нельзя, а слева, в углублении, блестела какая-то студенистая масса, в которую я решил не соваться.
      Рацию я все-таки решил держать на приеме по той причине, что не люблю тишину в скафандре, а так хоть какая-нибудь информация. Вот и писка было предостаточно, вот ктото морзянкой шпарит: "Спасите наши души!" Прямо из ямы. Старый аварийный маячок. Я пальнул в эту яму из лучемета и, пошел дальше.
      Гребень вел в долину, затянутую дымкой какого-то газа. Я огляделся: обойти долину не было никакой возможности, зато на той стороне торчал мой ориентир, а вокруг него было довольно ровное поле... Я двинулся вниз, видимость почти сразу же упала до нуля, но внешние динамики заработали - газ пропускал звуки. Я сразу же услышал, что внизу под гребнем что-то живое сопит и движется, позванивая железом. Но это была только иллюзия.
      Я постарался быстрее миновать этот котлован, который сразу же окрестил "болотом".
      Когда голова моя уже "всплыла" у "берега" над мутью и я стал различать предметы, то я увидел "его"...
      Что это именно "он", у меня не было и тени сомнений. Я моментально взял его на "мушку", но понял, что стрелять не могу - газы могут погасить лазерный импульс, их состава я не знал. Себя я обнаружу и окажусь безоружным.
      Впрочем, "он" - я его сразу окрестил "буршем" - выглядел мирно и очень неловко. Он, как и я, пытался выбраться из "болота" на ту сторону, что у него не очень-то получалось.
      Он скрипел, пыхтел, цеплялся за камни берега и очень старался. Со спины он выглядел, как африканский муравьед или броненосец, только панцирь его состоял из блестящих кусков стали, наляпанных один на другой.
      Но вот "бурш" вскарабкался на гребень.
      Опасаясь, что он остановится и осмотрится, я нырнул в муть и переждал.
      Когда я поднялся, его уже не было, но охота началась, я решил его преследовать. Сзади стрелять в него было почти безнадежно, я решил зайти спереди, полагая, что голова у него все-таки есть. В нее и будем стрелять, плевать я хотел на Бона.
      Я двинулся вдоль гребня, слева от него, зная, что "бурш" ползет где-то справа. Поверхность была довольно ровная, я бросился бежать, надеясь опередить его. Раза два я цеплялся и падал, но выдержал соблазн выглянуть из за гребня, полагая, что он меня непременно засечет.
      Boт и конец гребня, он уходит в песок у самого подножья ракеты, которая стояла, зарывшись дюзами в песок. Я бросился на песок, дополз до огромного валуна и выглянул.
      Так и есть! Ползет, миленький, прямо на меня. Правда, теперь он находится между мной и солнцем и я различал лишь его черный силуэт, но зато он меня еще не засек.
      Я разделил силуэт по вертикали пополам, взял чуть выше от земли, здесь у него голова.
      Потом подождал, пока он выползет на открытую площадку. Плавно потянул спуск... Вспышка!
      И тут же резануло в ответ, я оглянулся, со стабилизатора чуть выше меня стекали капли металла. Вот это реакция!
      Я снова припал к прицелу. "Бурш" стоял, словно оглушенный, меня он не видел. На этот раз я взял ниже, почти над землей. "Бурш" мгновенно среагировал, тоже взял ниже, попал в мой валун. Вот это стрельба! Меня поразило, что лупит он по мне, судя по цвету луча, тем же, что и у меня, рубиновым лазером - какой уж тут плазменный резак! Меня он нащупал, надо менять позицию. К счастью, на перезарядку лазера нужно всего несколько секунд.
      Я перекатился за гребень. Что делать? Засада не получилась, надо удирать. Но я решил рискнуть и бросился назад, вдоль гребня, надеясь выскочить на его вершину и расстрелять "бурша" сверху в упор.
      Но когда добежал до вершины, из-за гребня взметнулось вверх белое облако. "Бурш" выпустил газ! Что это значит? Он подбит? Я не глядя ударил в облако, которое бешено крутилось у меня почти под ногами. В ответ - ничего. Я перезарядил, прицелился и снова ударил. Где "бурш"? Может быть, облако гасит мои лучи?
      И тут светящийся шарик запрыгал у меня под ногами. Плазменная пуля! Я отпрыгнул, шарик лопнул, энергия ушла в камень. В меня стреляли с темной стороны, где я только что бежал. Я выстрелил туда, но увидел, что попал в кучу железа, оно вспыхнуло и расплавилось.
      Мгновение я колебался, потом бросился по направлению к ракете. Справа, из темной низины наползал еще один "бурш" - он в меня и стрелял плазменной пулей. Огибая облако, проворно катился второй, заходя слева. Но есть еще и третий - в облаке. "В клещи берут", - подумал я и выстрелил в того, что был слева.
      Он ответил, но тоже без успеха. Из облака появился третий и припустил за мной.
      Я перестал отстреливаться. Впереди была гряда повыше и потемнее, чем первая. Вся надежда на нее, одолею ее быстро, тогда они задержатся. И, если не расстреляют меня на вершине, то есть шанс...
      Гнали, впрочем, они меня по всем правилам, не стреляли, выводили прямо на стену. Вот и она! Я одолел ее в три прыжка. Повезло, были удобные уступы. Не ждали? Думали, я упрусь в стенку? Я упал на вершине на спину, опасаясь залпа, пальнул на всякий случай, мягко перекатился за гребень и... ничего.
      Я-то думал, что этот гребень одинаковой высоты как с одной стороны, так и с другой.
      А тут - пустота, разлом какой-то. Падая в бездну, я еще успел зацепиться. Впрочем, это моя левая рука попала в трещину. Я слушал, как, ударяясь о камни, падал мой лучемет и считал секунды. Считал долго, потом стук замер. Да, лучше мне туда не смотреть.
      Я глянул вверх, кромка довольно ясно угадывалась по красной полоске. Но мне и туда не выбраться, рука основательно застряла. Ее не вывернуло и не сломало - это меня жесткий скафандр спас. Сейчас мне дано несколько минут, пока "бурши" не заберутся на гребень.
      Ну вот и все, Степной Волк, тебя загнали.
      Крышка! В какой дыре приходится подыхать!
      И какая темень вокруг. Сейчас завою, честное слово. Завою!
      Сколько я висел - не помню. Потом я увидел поверху свет, белый свет! Луч довольно бестолково метался туда-сюда. И я понял, что это фара на скафандре устаревшего образца.
      Кто-то заглядывал сверху в пропасть:
      - Эй, вы целы? - ожила моя рация.
      - Жив-жив,- мне казалось, что кричу, на самом же деле губы едва шевелились.
      - За что вы держитесь? Стена голая.
      - Рука в трещине застряла!
      - Как же мне вас вытащить? И они тут рядом...
      - Лезут?
      - Нет, ждут. Но увидят вас и полезут. Где ваш лучемет?
      - Упал.
      - Жаль - мы могли бы ступени выжечь, - он замолчал, я этого не перенес: - Вытащите меня отсюда, не молчите!
      - Если бы я знал как! Кто вас сюда звал?
      - Это мы потом выясним. Слушайте, у меня в ранце есть альпинистская жига. Если бы передать ее вам, вы бы меня в два счета...
      - Это верно, но как передать? Очень уж вы далеко, метров двадцать будет...
      - Надо подумать. А почему "бурши" не лезут?
      - Кто? Ах эти. Не чуют вас за гребнем, вы для них пропали. Но они в конце концов проверят.
      - А почему они в вас не стреляют?
      - Я действую на них успокаивающе. Что же делать?
      - Слушайте, я прижат лицом к стене. Но правая рука у меня свободна, я могу отстегнуть ранец, но тогда он упадет.
      - А тяжелый у вас ранец?
      - Не очень. По-земному, килограмма два.
      - А у меня, знаете ли, пистолет на такой пружине, к руке привязан. Если я его брошу вниз, то он, может, и долетит до вас. Вам нужно поймать его, закрепить на лямке ранца...
      - Старик, ты гений! Пистолет свой ты наверняка потеряешь. Но я тебе десять новых достану! Бросай!
      - Лови! - что-то пронеслось мимо меня вниз, потом с такой же скоростью вверх.- Промазал!
      - Да свети на меня своей фарой, я же не вижу! И подожди, я перевернусь.
      Чувствуя, как рука хрустнула в плече, я перевернулся на спину и стал смотреть вверх.
      Крошечный черный пистолетик несколько раз пролетал у меня перед носом, прежде чем я поймал его.
      - Подожди, не дергай.
      Я снова перевернулся лицом к стене, вложил пистолет в магнитный зажим, отстегнул лямки. Плечам стало легче.
      - Он у меня!
      - Прекрасно! С жигой ты умеешь обращаться?
      - Умею, умею.
      - Не торопись, я суеверен. Закрепи хорошенько.
      Я увидел вспышки: он загонял жигу в камень. Похоже, что все делается правильно. Неужели повезло? Мягкие крюки жиги взяли меня под мышки и потянули вверх. Рука со скрипом вывернулась из трещины, я опасался за герметичность скафандра, но все обошлось.
      - Не поднимайся, а то заметят,- прошептал незнакомец, когда я перевалился за спасительную кромку.
      - Ну, старина, ты спас меня, проси чего хочешь. Меня зовут Волк, а тебя?
      - Красная Шапочка. Нужно еще выбраться отсюда. Ты можешь ползти?
      - Могу. Правда, рука болит, но могу.
      - Тогда ползи по кромке. А я пойду рядом, на меня они не реагируют. Я за жигу потащу тебя.
      - А куда ползти?
      - К концу гряды, а там - бросок метров сто до скалы. И за скалой долина и моя станция. Там они тебя не возьмут.
      Мы так и сделали, я полз, он шел, подтаскивая меня за жигу.
      - Слышь, старина, как они там?
      - Двое следуют за нами. А остальные ждут на месте. Десятка два набралось.
      - А почему они тебя не срежут, Красная Шапочка?
      - Они на меня не нападают.
      - Почему?
      - Все дело в отношении. Вот и конец гряды. Ноги, надеюсь, в порядке?
      - Подожди, дай отдышаться. А стрелять они не будут?
      - Пока я рядом - нет. Догнать постараются, а стрелять - нет. Я побегу чуть сзади. Ну, вперед!
      Краем глаза я заметил, что два "бурша" бросились за нами. Как противно скрипит у них песок под колесами! Или под ногами? Незнакомец чуть отстал, скрип стал тише. Я оглянулся и увидел, что он их останавливает, застыв поперек дороги и подняв предостерегающе руки вверх. Они тормозят. Ну и Красная Шапочка! Вот он меня снова догоняет, бежим рядом, "бурши" едут. Черная скала, он снова отстает...
      Станция! Я влетаю вверх по лестнице, потом он, дверь захлопывается. Спасен, спасен, Степной Волк!
      Приведя себя в порядок, приняв душ, я пришел в кают-компанию, и каково было мое удивление: за столом одиноко сидел и ждал меня - старик! Как же он тащил меня? Правда, был он плечистый, что называется породистый.
      - Как же зовут моего спасителя?
      - Зовут меня Онегов. А тебя - Волк? - спросил он усталым голосом.
      - Ребята прозвали меня Степным Волком. Я пилот Второй космической.
      - Прекрасно! И документы у тебя есть?
      Я отдал ему удостоверение пилота. Он стал разглядывать: - Садись, угощайся.
      Только сейчас я заметил накрытый стол и направился к нему: - А ты, старина?
      - Я очень устал и не хочу есть. Можешь налить себе вина.
      - А эти, "бурши", где они сейчас?
      - Бродят вокруг станции. Пока не успокоятся, не уйдут. Кстати, звать их цёреры!
      - А ты откуда знаешь? Они тебе сами сказали? Ну ладно, старина, не сердись. Я закушу, с твоего разрешения!
      Я уютно расположился за столом. Старик нацепил очки на нос и стал что-то писать, заглядывая в мое удостоверение.
      - Кстати, должен тебя поблагодарить, оживитель у тебя работает прекрасно. Плечо почти не болит, а был вывих.
      - Да, я потребовал себе самый лучший! Не проходит и недели, чтобы не приходилось в него засовывать очередного охотника.
      - Ты это серьезно?
      - Вполне. Падают в трещины, травятся в "болоте", застревают в куче мусора. Но ты, Волк, меня поразил, так сиганул - и прямо в пропасть!
      - А что ты там пишешь?
      - Составляю на тебя акт.
      - Какой акт?
      - На браконьерство. Ты аде стрелял в цереров!
      - Но они же роботы. Своими глазами видел: спина склепана из кусков железа!
      - А вот посмотри-ка.
      На стене висел рисунок, довольно грубый, но выразительный. На нем красовалось существо, отдаленно напоминающее одногорбого верблюда уменьшенных размеров, с длинной унылой шеей и массивными ногами.
      - Нет, не может быть. У них - стальной панцирь, большая масса...
      - Просто они цепляют на себя все, что подвернется, инстинктивно, для защиты. А подворачивается чаще всего какой-нибудь кусок железа. Что ты удивляешься? Они веками живут в условиях всепланетной свалки. Титановую или керамическую обшивку ускорителей очень уважают...
      - Но они стреляли в меня из лазера...
      - Ха! Стреляли? А вот смотри,- старик встал, взял из угла и передал мне стальную пластину, отполированную до блеска.- Они очень довольны, когда я на них это цепляю. Ты сам в себя стрелял!
      - Да, гениально просто,- только сейчас я заметил, что всюду по станции валяются эти пластины в разной степени полировки.- Отражают почти все виды излучений. Разве что гранатометом... Но кто в меня из плазменного пистолета стрелял?
      - Я стрелял, под ноги. Хотел предупредить - они тебя окружали. Но ты проявил удивительную прыть!
      - Они гнали меня по всем правилам!
      - Просто они собираются все вместе, когда кому-либо из них грозит опасность. У них сильно развита взаимовыручка и есть что-то вроде телепатии. Меня они считают своим, приняли в стаю, так сказать. Мирные существа!
      - Существа? А вердикт на них есть?
      - Нет, так будет. Он имеет обратную силу.
      - Что-то не слышал, что на Церере есть станция охраны.
      - Ты находишься на станции охраны, я инспектор на общественных началах.
      - Ах, на общественных!
      - Ты не волнуйся, я оформлю акт. Чтобы лишить тебя пилотских прав, его хватит.
      - Но я же не знал, что это не роботы!
      - А ты бы сначала узнал, а потом стрелял!
      - Ну и логика у тебя, знакомая! Кто ты по профессии, Шапочка?
      - Я был координатором.
      - Ах вот оно что! А сейчас коротаешь вечера, полируя железные зеркала? Послушай, старина, но не затем же ты меня спас, чтобы лишить пилотских прав? У меня больше ничего нет, и меня теперь никогда не выпустят во Внеземелье. Давай договоримся!
      - А ты бы раньше об этом подумал, перед охотой, Волк!
      Старик снова взялся за ручку, а я задумался. Дело безнадежное, старик фанатик. Пустяк, а визы лишусь, вот что обидно! Но я чувствовал, что какой-то проблеск есть. Нужно вспомнить.
      - Слушай, Шапочка, а откуда я помню твою фамилию?
      - Не знаю, маловероятно.
      - Координатор Онегов - что-то знакомое...
      - Может быть, четвертый порог Онегова?
      - Нет, что-то связанное с монтажом станций.
      - Координатором я был здесь, на станциях. В последнее время собирал орбитальную хлoрелловую фабрику...
      - Тут была какая-то темная история с безумной автоматической станцией...- мое чутье вело меня, я нащупывал путь.- Это ты сделал?
      - Неправда! - закричал вдруг старик, бросая ручку.- Я же не конструктор, не монтажник, я координатор... Что значит "сделал"?
      - Да, да, ты - автор безумной Берты! Об этом все знают! - Я радовался как ребенок, что попал в яблочко.
      - Все? Что знают все? - Онегов был ошарашен.
      - Так ты здесь прячешься?
      - Я сам... обрек себя на добровольное изгнание...- старик еще что-то бормотал, но я его не слушал.
      - Ну и шуму ты наделал в свое время, на всю галактику, Шапочка! Вошел во все учебники!
      Старик молчал. Он сидел, обхватив голову руками: - Неужели они меня так запомнили?
      - А-га!
      - Конечно. Совет лишил меня координаторства. Но я сам настоял, чтобы заседание было публичным, чтобы узнали все. Тогда во всех газетах писали: "Порог Онегова, Четвертый порог!" Неужели не помнят?
      - О пороге не помнят, а о безумной Берте - все! - Я подошел и фамильярно обнял старика за плечи.- Что же ты, старина! Значит, "буршей" стрелять нельзя, а безумную Берту выпускать на линии можно?
      Он поднял на меня страдающий взгляд: - А может, они специально замалчивают?
      Тем временем я разглядел, что он там про меня нацарапал. Бумажку рано было забирать, а вот удостоверение я взял. Он не отреагировал.
      Я его успокоил: - Специально, все они - такие!
      - Тогда все снова повторится.
      - И пускай... А о чем, собственно, речь?
      - О порогах,- старик пребывал некоторое время в столбняке,- которые останавливают нас в космосе...
      - А у тебя - размах! Может быть, поделишься?
      - Пространственный и временной ты, наверное, в школе проходил. А о технологическом слышал?
      - В общих чертах.
      - Заключается он в том, что, хотя создать сверхсложную систему мы и можем, но обеспечить ее надежную работу - нет, потому что, скажем, из ста тысяч деталей одна-две обязательно будут находиться в состоянии потенциальной аварийности. Если мы их находим и ремонтируем, то ломаются другие одна-две и т. д.
      - Ну это известно. И выход здесь в самодиагностировании.
      - Верно. Но система диагностирования оказывается не менее сложной. Как наш мозг, который по количеству связей превосходит тело, которым управляет.
      - Что же дальше?
      - Возникла идея, не моя, заметь, диагностировать по частям. Работа мозга направлена не столько на диагностику, сколько на саморемонт. А в организме всегда есть избыток связей, вот они и используются для "ремонта"...
      - Что-то сложно.
      - Ничего не сложно. В машине избытка связей нет, саморемонт не нужен, поэтому нужда в едином электронном мозге отпадает. Нужно, чтобы каждая часть станции "чувствовала себя сама" и сообщала нам это самочувствие через небольшой датчик. Это упрощает дело. Правда, полагали вначале, что датчиков будет два-три и техники будут носить их с собой при ежедневном осмотре. Потом пришлось расположить датчики стационарно, на каждом блоке, их оказалось гораздо больше, и сделать их пришлось мощнее, в виде электромагнитных излучателей. По сути дела, это были просто "болевые точки" станции, чувствительные нервы без единого центра, без мозга...
      - И ради чего все это?
      - Простота, экономия, эффективность...
      - Само по себе это еще не так уж плохо. В чем же Порог Онегова?
      - Суть Четвертого Порога в том, что за любой технологией стоят люди. И, если в обще-стве что-то неблагополучно, то обычный технологический порог повышается. Скажем, уже не две, а четыре из ста тысяч деталей находятся в постоянном аварийном состоянии. Техника зависит от людей, она начинает чаще ломаться - вот и все!
      - Ага, понимаю. Саботаж!
      - Если бы! Тогда все было бы просто. Дело в том, что сам работающий этого не осознает, а проверяющий - тем более. Но современная техника так сложна, что требует и квалификации, и аккуратности, но сверх этого еще чучь чуть, что можно назвать страстью или нравственностью труда. Да, нравственность тут важнее исего. Но чем ее измерить?
      - Ну а ты здесь при чем?
      - Меня обвинили в жестких методах управления, в форсировании событий...
      - Вот уж не ожидал от тебя, Красная Шапочка! И как же ты испортил этот... социальный климат?
      - Я руководил проектом "Берта-кормилица", созданием первой орбитальной продуктовой фабрики. Дело уже дошло до сборки. Но тут ученые затеяли полемику, и работы приостановились. Тогда я в приказном порядке разместил датчики по всем блокам фабрики. А они хотели единый координационный центр, мозг, что невероятно затягивало сроки. И это - при утвержденном проекте! Тогда я лишил некоторых самых ретивых средств передвижения...
      -- Старина... да ты диктатор! Средств передвижения - это ты их запер в каталажку? Ха-ха! Уважаю!
      - Когда включили станцию в автоматический режим, вначале все шло нормально. Разожгли "ядерную", вывели на орбиту... а потом началось! Датчики сигнализировали одну поломку за другой, но техники пока справлялись. Потом, когда сигнализировало уже несколько датчиков одновременно, сила их излучения оказалась такой, что вести ремонт приходилось в скафандрах. Вовремя станцию не заглушили, я упустил момент. Самоблокировка не сработала - не знаю почему... Одна поломка вызывала другую, они пошли лавиной. А датчики перешли на широкий диапазон излучения, вплоть до рентгеновского, и персонал, спасаясь, бежал со станции. Она вышла из повиновения... Что ты смеешься?
      - Извини, старик, но это и впрямь смешно,- сказал я, вытирая слезы, что выступили у меня от смеха.- Ну представь, ты сделал вещь, плохо ее сделал. Но она лежит у тебя под кроватью и молчит. Все в порядке, о твоей глупости не знает никто. Но ты подарил ей голос. Вот она лежит и вопит: "Это он меня сделал?! Это он во всем виноват!" Ну разве не смешно?
      - Я о себе не думал! Я действовал прямо, сжег корабли. Пусть кричит, думаю, но я справлюсь. Но не справился... Она вырвалась на трассы, сорвала все рейсы, двигалась беспорядочно и кричала от боли на всех диапазонах. Понимаешь, каково мне было слушать, как кричит от боли мой ребенок, и видеть, как он мечется, не находя себе места. А я ничем, ну ничем не мог ему помочь! - Старик сидел, обхватив голову руками.- Я и сейчас слышу этот вой на всех диапазонах...
      - Ну ладно, старина,- я подошел, взял недописанный акт, сунул его в карман.- Не расстраивайся, бывает. Кто же виноват?
      - Я виноват. Только я!
      - А что стало с Бертой?
      - Она бросилась на звезду и сгорела. Полагаю, покончила с собой. Я думал, что, по крайней мере, послужу пугалом, что хоть кто-нибудь запомнит Порог Онегова... Неужели и в самом деле ты ни разу не слышал о социальнотехнологическом пороге?
      - Сказать по правде, нет, старина. Все говорят; "Сумасшедшая Берта, сумасшедшая Берта...", а почему сумасшедшая?
      - Так значит, все зря! Они молчат об этом. И все это будет повторяться снова и снова...
      - Не бери в голову! Я вижу, Красная Шапочка, тебе так же тесно в этом мире, как и мне, Степному Волку! Я пойду, пожалуй. Прощай.
      Старик сидел, уставившись в изображение "буршей", и не отвечал.
      - Прощай, старина!
      Старик молчал, а мне пришло в голову, что я, пожалуй, зря обошелся с ним так круто...
      Но, в конце концов, кто-то там тянет с вердиктом, кто-то там замалчивает какой-то порог - это высокая политика!
      - Мне-то что до этого? Мне, Степному Волку, у которого ни кола ни двора, а лишь избитые лапы, да чутье.
      ЯЗОН И СТИМУЛЯТОР
      Юноша сошел на платформу и огляделся.
      На здании вокзала блестела надпись; "Новые Дельфы". Выше ее, в голубой дымке, высился лес сверкавших на солнце башен города ученых. В воздухе висели тысячи винтокрылов, стоял гул двигателей. Он чувствовал радостное волнение: вот она - панорама технического прогресса. Здесь он будет жить, этот город чудес ему предстоит завоевать.
      Он отказался от услуг автогида и вышел на привокзальную площадь. Ему захотелось немного побродить по улицам, он был уверен, что ноги сами приведут его в нужное место.
      Юноша углубился в каменный лабиринт, где ветер сметал пыль с белых ступеней и громко отдавался рокот проносившихся винтокрылов.
      Он проходил между колоннами храмов наук, вдыхая прохладу фонтанов, любовался статуями и думал о том, что ему повезло: он будет служить величайшему изобретению человеческого гения.
      Вдруг он услышал стук и увидел, как мальчишка играет в камешки, сидя у ног статуи,так, словно все происходило в древних Афинах.
      Юноша подошел и заговорил, потому что радость и нежность переполняли его:
      - Я Язон. Приветствую тебя. Ты местный? Проводи меня, пожалуйста, к Стимулятору Пойа.
      - Я Арон. Привет и тебе,- мальчик посмотрел на него снизу вверх, взвешивая в руке камешек.- По-й-а? Не знаю такого. Может быть, тебе нужно к Оракулу?
      - Оракул? - Язон был озадачен.- Это что-то древнее. Предсказатель... Ах, да. Понял,он хлопнул себя по лбу и рассмеялся.- Это вы Стимулятор называете Оракулом. Но почему?
      - Откуда я знаю? - мальчик недовольно бросил камешки и поднялся.- Все наши говорят: Оракул сказал, Оракул знает... Ты ученый?
      - Нет, я молодой специалист, буду здесь работать. Проводи меня, по дороге я тебе все расскажу,- они пошли в облаке белокаменной пыли.- Оракул был давно, в Греции. Люди верили, что он предсказывает судьбу. На самом деле его жрецы, надышавшись угарным газом, выкрикивали бессвязные слова, которые можно было понимать как угодно. А Стимулятор - его полное название АСИП, ассоциативный Стимулятор идей Пойа,- это компьютер с огромным запасом памяти. Пойа - имя великого ученого, предложившего в середине XX века принцип Стимулятора. Новый виток научнотехнического прогресса, который мы сейчас переживаем, в огромной степени обеспечен широким использованием Стимулятора в научных разработках...
      Их на мгновение закрыло тенью пролетевшего винтокрыла, потом оглушило грохотом.
      - Оракул, Стимулятор,- Арон снизу заглянул ему в глаза.- Оба они предсказывают. В чем разница?
      - Стимулятор не предсказывает! Я постараюсь объяснить принцип Пойа. Допустим, ты решаешь задачу и читаешь условие. Так? Но вся штука в том, что, как правило, идея решения заключена в скрытой связи между элементами условия. Нужно лишь суметь их сопоставить, связать. Но перед тем как тебя осенит и идея решения выразится словами, происходит малоосознаваемая ассоциативная работа мозга по поиску этих связей. Вот ее и должен возбуждать Стимулятор идей.
      - А, я знаю,- оживился Арон и запрыгал на одной ноге.- Видел в кино. Провода подключат к голове и - раз!
      На углу их догнал ветер, бросил в лицо песок и закружил. Они остановились, закрываясь полотняным плащом Язона.
      - Никаких проводов! Ученый, прибегая к помощи Стимулятора, задает ему ключевые слова, которые выражают суть проблемы. Начиная работу, Стимулятор исследует все пространство возможных ассоциаций к каждому ключевому слову. Число их огромно, и такая игра могла бы продолжаться бесконечно, если бы не направлялась программами, в которых заложены законы творческого мышления. Причем имеются в виду не законы логики, а общий ход ассоциативных, дологических рассуждений великих ученых в момент совершения ими знаменитых открытий. Не сложно я говорю? Результатом этой направленной игры будет "ассоциативная формула" - несколько слов, внешне бессвязных, но полных для вопрошающего ученого глубокого смысла. Они должны стимулировать работу его воображения, причем в нужном направлении.
      - А как же он, просто голосом говорит? - Мальчику было скучно, он вертел головой.Скоро мы придем. Вон уже башня видна.
      - Нет, выдает набор цветных карточек. Внешне это выглядит как предсказание - в этом ты прав,- Язон вдруг остановился посреди дороги.- Тот же набор слов. Поэтому вы, аборигены, и называете его Оракулом. Но, уверяю тебя, смысл совершенно иной.
      - А мне все равно. Наши говорят: опять понаехали к Оракулу... Если хочешь, можешь жить у нас, мы сдаем комнаты. Вот мы и пришли!
      Бесконечная лестница вела к вершине башни, на ее ступенях толпились, ожидая очереди, сотни ученых, молодых и старых.
      - Тебе туда,- Арон ткнул пальцем вверх.- Ну и скука там, должно быть! Не сбеги через неделю, специалист!
      Язон удивленно обернулся, но мальчишка уже бежал прочь, оживляя этот мир колонн веселым топотом и смехом. Юноша зашагал по ступеням мимо ожидавших. Он слышал обрывки их разговоров, сдержанный смех и восклицания.
      - Да, я прошлый раз получил от Стимулятора неплохую формулу,- говорил один.И в сознании у меня уже начинала проклевываться идея, но не успела... Понимаете, жена убирала в комнате и выбросила записку с формулой. Пришлось снова "выбивать" творческую командировку в Новые Дельфы.
      - Может быть, она просто хотела сплавить тебя на некоторое время? вкрадчиво спросил его собеседник.
      - Вы так думаете? А зачем? - задумался первый, потом нашелся.- А почему вы, собственно, обращаетесь ко мне на "ты"?
      - Прошлый раз мы были вдвоем,- говорил молодой и черный.- Странная история. Читаю - белиберда! А он утверждает, что "предсказание" ему помогает, и очень помогает. Вот у меня и возникло подозрение, что мы перепутали карточки, когда забирали их из ящика.
      - Но ему же помогает, вы говорите.
      - Это он говорит, что помогает. Он может просто врать. Тогда его утверждение ставит меня в неловкое положение перед начальством. Дескать, он умный, а я дурак, даже Стимулятор не помогает...
      - Когда я писал кандидатскую, то был у Стимулятора не менее двадцати раз. Сейчас я принимаюсь за докторскую... Жена предлагает перебираться на жительство сюда, в Дельфы...
      - Замечательный эффект. У меня словно в голове шторы приподнялись...
      - Великое открытие. Прогресс...
      Язон вошел в здание Стимулятора через служебный вход. Быстро нашел нужную комнату, постучал и толкнул дверь. Тесно обставленная каморка, из-за стола встал человек в синем мятом халате.
      - Я Язон! - сказал юноша, замешкавшись. Он решил, что ошибся.Приветствую тебя! Прибыл по распределению, но, видимо...
      - Я Агамемнон! Главный служитель Стимулятора. Привет и тебе,- седой человек вытянул руки ладонями вперед и пальцами вниз, Язон коснулся их своими ладонями. Это было приветствие специалистов, первое в жизни Язона.
      - Я ждал тебя. Можешь называть меня просто Агам,- сказал седой.- Ты, наверноe, был первым на курсе, если тебя послали на Стимулятор?
      - Да, у меня отличные отметки по всем дисциплинам,- говорил юноша, доставая диплом.
      - А сердце у тебя здоровое? - Агам принялся листать диплом. - Нервы в порядке?
      - Я спортсмен. А еще сверх курса много занимался прикладной эвристикой...
      - Здесь об этом написано,- пробормотал Агам.- А животных ты любишь?
      - Люблю,- сказал юноша и замолчал, подумав, что его разыгрывают.
      - Вот и отлично. Приступай к работе, - Агам сунул диплом в стол, подошел к стенному шкафу и достал халат.- Одевайся! Что встал? Постираешь, погладишь - будет как новый. Пойдем, я отведу тебя на место.
      Они шли по бесконечным белым коридорам.
      На стенах то и дело попадались схемы Стимулятора: смеситель, вариатор, блок питания, дешифратор... Наконец они подошли к маленькой железной дверце, над которой горела красная надпись: "Блок памяти. Служебный вход. Разрешен только для квалифицированного служащего персонала!" Рядом стояло ведро с водой и швабра.
      - Возьмешь... это и уберешь... там,- сказал Агам, слегка заикаясь и указывая на дверь.
      - Как? Со шваброй? В блок памяти? - почти закричал Язон, убеждаясь, что над ним смеются.
      - Да, да,- нетерпеливо закивал Агам.И не заставляй меня напоминать, кто здесь главный. Выполняй!
      Он открыл дверь своим ключом и почти затолкнул туда Язона. Когда тот выпрямился, то увидел, что по белой комнате прыгает чтото черное и волосатое. В ужасе он бросился назад.
      - Там, там... обезьяны! - закричал он Агаму, который ожидал его у двери.
      - Ну и что, - остался невозмутимым тот. - Ты же говорил, что любишь животных.
      - Да, но ОНИ и - ТАМ, в блоке памяти, в сердце Стимулятора!
      - Они здесь работают, как и мы. Пойдем, я тебе все объясню,- Агам потащил за собой упирающегося Язона.- Горе мне с этими начинающими. До чего чувствительны!
      Прячась за спиной Агама, юноша спокойнее рассмотрел комнату - блок памяти. Это была, по сути дела, клетка, в которой обитало семейство горилл. Только в ящиках вдоль стен и на полу валялось великое множество цветных карточек.
      Вот загорелась сигнальная лампочка, и в прорези появилась записка. Это какой-то ученый посылал запрос; записка сразу же пошла в мусоропровод. А одна из обезьян лениво поднялась и выбрала в ящиках карточки трех цветов: красную, зеленую, желтую. Цвета, как успел заметить Язон, соответствовали частям речи: существительному, глаголу и прилагательному. Обезьяна сложила их в ящик и нажала на рычаг, лампочка погасла. Обезьяна за свою работу получила банан, а ученый - ассоциативную формулу.
      - Вот и все! - оборачиваясь, сказал Агам.
      - Так, понимаю,- сквозь зубы сказал Язон, чувствуя, как ярость сводит горло.- Надувательство! Фикция! Стимулятор Пойа, наверное, давно уже сломан, а вы, служители, не смогли его починить и прибегли к подлогу. Я вас разоблачу!
      - Нет, ты не понял. Стимулятор был с самого начала задуман именно таким. Не торопись разоблачать.
      - Вы банда аферистов... проходимцев... жрецов!
      - Не горячись, не забывай, что давал подписку о неразглашении. Ответь мне только на один вопрос: какую роль сыграл Стимулятор в новом витке технического прогресса?
      - Выдающуюся! Однако все верят...
      - Вот видишь! Но Стимулятор был именно таким с самого начала. Не все ли равно, каким образом стимулировать мысль? Важен результат! Какие открытия были сделаны с помощью ассоциативной стимуляции?
      - Открытие пси-волн, нуль-транспортировка...- начал привычно перечислять Язон. - Очень много! Но...
      - Значит, Стимулятор полностью оправдал надежды своего изобретателя. Великий Пойа понимал, что на этапе зарождения идей важны не рассуждения, а их аналог - правдоподобные рассуждения. Но где каждому ученому взять смелость на них? Как ему найти уверенность в себе для мышления за пределами логики? Вывод один; в некоем абсолютном авторитете. Карточки со словами не играют сами по себе никакой роли. Важна вера, что за этим всем кроется глубокий смысл, очень глубокий. Ты понял?
      - Понял. Но... но...- Язон силился сказать что-то, на что не хватало слов.- Оракулы! - наконец выдавил он из себя.- Оракулы!
      - Что? - удивился Агам.- Ничего, привыкнешь,-сказал он мягче.- Убери здесь.
      - И не вздумай проболтаться кому-нибудь, хотя бы и невесте,- добавил он, перед тем как закрыть за собой дверь.
      - Еще бы! Стоит мне проговориться, и новый виток научно-технического прогресса прервется! - Юноша горько рассмеялся, и Агам захлопнул за собой дверь, чтобы не слышать этого смеха.
      - Вот так каждый раз. Страдания молодого специалиста... Подумаешь...пробормотал он, чувствуя, что настроение на сегодня испорчено.
      Язон вышел на лестницу и выплеснул под ноги ожидавших грязную воду из ведра. Те брезгливо отстранились, но юноша смотрел выше их голов. Ослепительно сверкали на солнце стеклянные башни города. Еще час назад он мечтал завоевать его. Но кому нужны пустые развалины? От неумолчного рева работавших моторов сотрясался воздух, стены, ступени лестницы, тела людей... Словом, научно-технический прогресс успешно продолжался.
      ОХОТА НА КЕНТАВРА
      Нессу не везло, он прикупал, но карта не шла. Колода расходилась, одновременно таяли надежды на королевское каре. Наступал момент, когда необходимо было решаться на блеф или пасовать. Жалко было поставленных денег, но и для блефа нужны душевное равновесие и уверенность. Их искал в себе и не находил Несс. Нечто происходившее за спиной мешало сосредоточиться. У него было чувство, словно кто-то тяжело смотрит ему в затылок, а этого достаточно, чтобы вывести из равновесия любого игрока.
      Голоса в зале стали стихать. В наступившей тишине послышались характерные поскрипывание и тяжелая поступь. Робот-посыльный мог часами бродить по залу, заглядывая в лица, разыскивая того, к кому послан. Но вот зал облегченно зашумел. На кого пал выбор?
      Несс услышал скрип у себя за спиной, и на стол перед ним лег лист с красной каймой - "красная метка", как говорили проходчики. Не читая он сунул ее в карман и увеличил ставку, хотя и знал, что играть больше не будет. На следующем круге он пасовал и ушел, не дождавшись конца. Все смотрели ему вслед, кто с любопытством, кто с сочувствием.
      Несс нашел укромное место в путанице коридоров и под тусклой лампочкой прочитал "метку", хотя и знал наперед, что в ней написано. На красном фирменном бланке был скупой текст:
      "Планета Деянира, поселок Трахин, проходчику II класса Нессу Ю. С. .....числа сего года.
      Уважаемый друг!
      Государственная Страховая компания, с которой Вы связаны договором, предупреждает, что на последующие два дня обстоятельства для вашей работы на незащищенных территориях Деяниры сложились крайне неблагоприятно. Прогнозное значение вероятности Вашей гибели от несчастного случая составило 0,95, то есть печальный исход является неизбежным.
      Компания убедительно просит Вас в течение указанного срока не покидать защитные купола. В противном случае она откажется от возмещения ущерба, который Вы неизбежно понесете.
      Напоминаем, что за предупреждение Вы должны нам внеочередной взнос.
      Желаем удачи!
      (Предупреждение вручить не позже трех часов с момента составления прогноза)".
      Внеочередной взнос, потеря заработка за два дня, неустойка за простой оборудования по его вине - куча денег! А если учесть, что это уже третья "метка" за месяц... Несс в гневе скомкал бланк. Что делать?
      - Ты здесь, Несс? - высокая фигура возникла в сумраке коридора. Это был Уэбб, его бетонщик.- Говорят, что ты опять "метку" получил?
      Несс молчал, Уэбб был настолько худ и одиозен на вид, что получил на станции ироническую кличку "Геракл". Впрочем, он сам предпочитал именовать себя уважительно: "Герр".
      Он тронул ногой красно-черный комок и понимающе кивнул:
      - Неприятно. Научились выколачивать деньги из вашего брата проходчика. Начало месяца - плати, предупреждение - раскошеливайся. Ха! Как можно предугадать невезение? Их прогнозам никто не верит...
      - А ты проверь - выйди за купол,- говорил толстый коротышка, появляясь из-за спины Герра. Это был третий член бригады, укладчик Арно.
      - Ха! Их программисты круглые сутки пьют в баре,- процедил сквозь зубы Герр. - Они сами смеются над своими прогнозами.
      - Пойдем в бар, потолкуем,- прервал их Несс, он по опыту знал, что препирательство помощников закончится дракой.
      В баре было пусто и темно, опять экономили энергию. Они сели, подошел бармен.
      - Можно поздравить с новой "меткой"? - спросил он, глупо улыбаясь и заглядывая в опущенное лицо Несса. Друзья промолчали. Бармен налил и обиженно проворчал, удаляясь: - Подумаешь, важная птица! Три "метки" получил и загордился!
      - Хочешь, дам ему по затылку? - спросил Герр вслед удаляющемуся служителю. Но Несс покачал головой: - Мне жаль ребята, что вы теряете заработок из-за меня. Я вас не держу, можете перейти к другому проходчику.
      - Ты не виноват. У тебя черная полоса. Такое случается в игре,- сказал толстяк Арно, который был добрее и мягче.- Мы тебя не кинем, подождем. Верно, Геракл?
      - Ха! Два дня - пустяк! - бодро сказал бетонщик.- Нам с тобой неустойку не платить, пузатый. Мне просто обидно за Несса. Его потрошат уже третий раз за месяц.
      - А что делать? Ты бы сам вышел за купол после предупреждения? - Арно покраснел от выпитого и от возбуждения.
      - Откуда мне знать? Скромный бетонщик их не интересует. Они знают, с кого денежки драть, - хмыкнул Герр.-Большинство рабочих не верят прогнозам, но платят, потому что боятся. Несчастье - дело темное. Государственная компания берет с нас налог за страх перед случаем. Гос-страх!
      - Компанию можно понять,- настаивал Арно.- Она не хочет тратиться на обреченных...
      - Это кто здесь обреченный? - Герр побледнел.- Так было раньше, но они вошли во вкус, потому что бесконтрольны. А куда идут вечные поборы с нас за безопасное оборудование? Кто видел это... оборудование?
      - Болтун! - рассердился Арно.- Может, забастовку устроишь против несчастного случая? Это же случай, судьба, рок!
      - Дело не в судьбе, пузатый, а в бюрократах, которые хотят жить хорошо, наживаясь на нашем страхе,- бетонщик посмотрел на коротышку через пустую рюмку.- Каждый из нас считает, что невезение - это его личное дело, а Госстрах этим пользуется...
      - Трепач! Ты в карты играл, Геракл? - кипятился Арно.- Когда тебе не идет карта, тоже Страх виноват?
      Герр задумчиво смотрел поверх их голов: - Был когда-то один тип, грек или турок, не помню, но звали его Софокл. Он писал, что с судьбой можно поспорить. Что человек становится равным богам, когда борется с неизбежным.
      - А сколько он "меток" получил? На какой планете работал, может, на ласковой Иоле? Я бы таких болтунов нагишом за купола пускал! - Коротышка вскочил, готовый броситься на Герра, но голос Несса остановил его: - Завтра выходим на работу, ребята! Если хотите, можете отказаться. Я на вас не буду в обиде.
      - Как? Это ты твердо решил? - пораженный Арно уселся на место.- С тобой же ни один черт не пойдет.
      - Ха! О чем разговор? Я пойду.- Герр оживился.- А ты, пузатый, сиди и жди нас, если трусишь.
      - Отчего же,- на лице Арно отразились муки сомнения.- Вы же без меня не сможете, меня в связке не заменить. Ну хорошо, если ты так решил, Несс, я пойду. Только оставляю за собой право убраться, если станет особенно жарко.
      Они выпили и разошлись.
      Несс брился в полутемной мойке перед сном, такова была его особенность - любил бриться ночью. Не нравилась ему толчея по утрам, когда рядом в зеркале обязательно торчит чья-нибудь тупая опухшая физиономия.
      Несс не торопился, он умел наслаждаться простыми вещами. Вдруг в мойку кто-то вошел и встал у него за спиной, в тени.
      Несс насторожился, он узнал в зеркале первого помощника базы, тот появлялся в общественных боксах крайне редко. И сейчас как ни в чем не бывало разглядывал свое отражение через плечо Несса.
      - Ты решил в проходку, Несс?
      - Это мое дело,- пробурчал тот, не отрываясь от бритья.
      - Ошибаешься, - тихо сказал помощник и замолчал так многозначительно, что бритва вздрогнула на подбородке у Несса.
      - Осторожно, порежешься. Ошибаешься, все мы тут повязаны.
      - Чем же я с вами связан?
      - Всем: Деянирой, базой, общей работой.
      - Да, верно. Работа у нас общая, вот только в разных местах. У вас - за письменным столом, под куполами, а у меня на "незащищенных территориях" у черта на сковородке!
      - Не паясничай, Несс, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Мы тут проводим великий социальный эксперимент, а ты, можно сказать, против.
      - Ах вот оно что! Этот сброд...- Несс вспомнил, что все эти разноплеменные космические бродяги, набранные по захудалым спутникам и дружно набивающие полные кабаки по ночам, чтобы утром, едва продрав глаза, выйти на работу... именуются социальным экспериментом и новой общностью. Кто-то придает этому политическое значение.- Почему же против? Я хочу просто работать - вот и все!
      - Ты хочешь просто работать, когда нельзя. А потом кто-то захочет просто не работать, когда нужно! С этого все начинается. Тут дело в политике.
      - Ну послушайте! Когда мы будем элементарно работать, а не искать во всем политику?
      - Я лично никогда,- изрек первый помощник.- Искать во всем политику-моя профессия.
      - А я бы хотел работать!
      - Ну ладно, я тебя предупредил,- помощник отступил в тень.
      - Вероятность гибели 0,95? Сколько я вам должен за предупреждение?
      - Нет, я чисто по-дружески...- помощник сказал уже из коридора.
      Несколько мгновений Несс в задумчивости разглядывал бритву, потом с удивлением обнаружил на ней кровь. Он все-таки порезался.
      Когда следующим утром Несс подходил к пропускному боксу, ему навстречу вышел Герр, в руках у него громоздился скафандр: - Приветствую тебя, полководец. Твой скафандр, давай помогу тебе одеться. Проходил мимо, увидел, что твой бокс открыт, а ключ торчит в дверях, и решил тебе помочь.
      - Бокс открыт? - Несс в недоумении сунул руку в карман, ключа не было. У проходчиков было правило: каждый запирал в отдельной комнате свои скафандры, оружие и переносное оборудование. Ключ никому не доверялся, проходчики ревниво следили, чтобы дверь в личный бокс всегда была на запоре.
      Сейчас Несс испытал неприятное чувство, словно кто-то рылся в его личных вещах.
      Сказав, что оденется сам, он забрал скафандр и заперся в боксе. Он тщательно осмотрел скафандр, проверил его герметичность, продул фильтры. Как будто все в порядке. Потом собрал необходимое оборудование и долго одевался, следя за тем, чтобы ни одна мелочь не была упущена. На Деянире любой промах грозил гибелью. Потом он вызвал робота-тележку и нагрузил его снаряжением.
      Тяжело ступая и чуть скользя по железу, Несс направился к пропускной камере. Его никто не провожал, только робот поскрипывал за спиной. Вот и последние железные створки, он закрыл шлем и подал знак.
      Скорлупа лопнула, и он перешагнул через ее осколки. Как всегда, возникло такое ощущение, словно невидимые пальцы надавили на глаза. Боль просачивалась под закрытые веки, от нее не спасали даже светофильтры. Несс стоял с закрытыми глазами, привыкая. На Деянире атмосфера кроме инертных газов и небольшого количества кислорода содержала много окиси азота, которая ярко светилась ультрафиолетовым светом. Хотя специальные светофильтры отсекали вредную часть лучей, требовалось время, чтобы привыкнуть к этому скудному, но резкому свету.
      Но вот он рассмотрел, что перед входом стоит наготове их вездеход, и направился к нему. Что-то похожее на муху быстро пробежало по стеклу шлема, и он машинально провел по нему рукой. Тотчас радужная сетка легла перед глазами, закрывая и без того плохой обзор. Черт! Он забыл. Сейчас от этой пленки можно избавиться, лишь вернувшись под купол. Но нет, возвращаться плохая примета.
      Несс двинулся дальше.
      Новые капли пробежали по стеклу, по его груди и рукам, ноги заскользили, через фильтры он ощутил характерный запах хлора. Атмосфера Деяниры у поверхности была густо насыщена парами кислот: серной, плавиковой, соляной, а температура была 500 градусов жары, что вместе создавало кислотно-тепловую "подушку" в километр толщиной. Эти кислоты и начинали конденсироваться на скафандре, который после выхода некоторое время оставался холоднее окружающей среды. Пленка от размазанной кислоты будет мешать ему, но потом он привыкнет к ней. Несса раздосадовала эта очевидная оплошность, характерная для новичков.
      Несс подошел к вездеходу, осмотрел гусеницы и прицеп. В нем были баллоны с кислородом и энергетическая установка. Герр ходил за ним следом: Все в порядке, полководец. Я осмотрел каждый баллон. Установка работает как часы.
      Поехали! .
      Несс прошел к кабине и сел, отодвинув Арно. Хватит с него случайностей, вездеход он поведет сам. Толстяк обиженно промолчал.
      Несс проверил управление и, немного повозившись с креплениями, снял светофильтры.
      Конечно, это было запрещено инструкцией и, наверное, вредно. Но управлять техникой и работать в фильтрах было невозможно, и все проходчики снимали их перед работой.
      Сейчас Несс видел знаменитый пепельный сиет Деяниры. Хотя светофильтры больше не мешали, а кварцевые стекла максимально пропускали видимый спектр, для наблюдателя это был лишь рассеянный серый свет, искажающий перспективу. Все цвета поглощались воздухом, не было даже белого и черного.
      Несс потянул на себя рычаг, двигатель заработал, и вездеход вздрогнул. Сухой хруст прошел по телу машины. Так, наверное, хрустят суставы у чудовища, когда оно, проснувшись, потягивается. Несс отдал тормоз, и вездеход тронулся с места. Несс вывел его из котлована, где пряталась станция под куполами, перевалил через защитный вал и, найдя наезженную колею, двинулся по ней. Треск стал сильнее и слился в сплошной шорох. Он не был слышен, люди были отгорожены от воздуха броней скафандров. Хруст рвущейся субстанции шел из-под гусениц, от почвы, проникая, казалось, в самое сердце машины, и передаьался людям через рычаги.
      Это под гусеницами дробились в пыль, ломались, как орехи, полые внутри камни Деяниры. Вода составляла тысячные доли процента в атмосфере и почве планеты. Страшная жара и концентрированные кислоты высасывали влагу из всего, даже из камней. Большинство пород на Деянире были гипсовыми. Камни на поверхности от этого становились хрупкими и дряблыми, они были изъедены сухостью, словно лед весенним солнцем. Несс, как всегда, не мог отделаться от впечатления, что ведет вездеход где-нибудь на Земле, по тундре. Но это только казалось, и гусеницы тяжело проваливались в рыхлый камень.
      Приходилось быть осторожным. Водителя на Деянире подстерегали глубокие трещины, так называемые "колодцы" - каналы выбросов газов из недр планеты и "плывуны" - пустоты в грунте. Пожалуй, наиболее опасными были последние тем, что внешне совершенно незаметны. Почва начинала неожиданно "течь" и "плыть" в сторону горловины под гусеницами, которые не находили больше опоры. Среди проходчиков было два спорных мнения, как нужно поступать в этот момент: давать газ или, определив горловину, пятиться от нее.
      Несс считал, что в этой ситуации нельзя останавливаться и терять время. Сейчас он держал по старой проверенной колее и был спокоен. Днище вездехода иногда царапало о почву, колея уже была глубокой. Но на этот раз сойдет, а новую он проделает потом. Двигатель работал без перебоев, это вселяло в него уверенность.
      Несс огляделся. Серые острые скалы, горизонт закрыт колеблющимся "занавесом" "снега". Этот "снег", состоящий из твердых частиц серы, всегда шел, но никогда не проходил и не достигал почвы. Иногда складки занавеса приходили в медленное движение, пятна света ползли по ним, выстраивались в гирлянды и сливались в сплошное зарево. Казалось, занавес будет порван, но его тяжелые складки снова смыкались. Это от трения сухих частиц беспрестанные грозы бушевали там, в полосе "снега", но молнии не достигали почвы. Их энергия легко гасилась воздухом, кислотно-тепловая "подушка" надежно защищала людей от их ярости.
      - Несс, дальняя связь отказала,- вывел его из задумчивости Герр.- Я только что пробовал связаться с Трахином, ничего не вышло. Не понимаю, рацию я сам проверял, работала отлично.
      - А где спутник? - спросил Несс.
      Из-за постоянных гроз и активного поглощения почти всего электромагнитного диапазона связь осуществлялась на уровне рентгеновских волн в пределах прямой видимости, а дальняя - только через спутники.
      - Сейчас один где-то над нами, связь должна бы быть,- ответил Герр.
      Несс стиснул зубы. По инструкции при отказе дальней связи нужно возвращаться.
      - Продолжаем движение,- сказал он. - Попробуй наладить связь.
      Арно недовольно проворчал, но внимание Несса было отвлечено. Впереди колея огибала скалу. Что-то в ее контурах изменилось со вчерашнего дня, и это ему не понравилось. Неужели она стала "танцующей"? Нет, для этого у нее чересчур широкое основание. Он внимательно ее осматривал, огибая на малой скорости, поэтому не сразу заметил, что песок "плывет". "Плывун!" закричали в один голос Арно и Герр. Он дал полный газ и повернул к скале, полагая, что почва там тверже. Словно во сне, он увидел, что почва "отливает", будто волна, обнажая основание скалы. А сама скала начинает валиться на вездеход. Несс бросил машину мимо скалы зигзагом, ища опору для гусениц. Прицеп занесло и ударило о скалу, с него посыпались баллоны. Гусеница в последний момент зацепилась за что-то, и вездеход развернуло, отбросило от ямы, в которую с беззвучным грохотом рушилась скала. Несс рванул машину еще раз и, отъехав от опасного места, остановился. Подземный гром еще некоторое время сотрясал их, беззвучный скрежет исходил от рычагов, потом все стихло. Пот заливал лицо Несса, он включил вентиляцию в скафандре и некоторое время сидел, приходя в себя. Они молчали, говорить было не о чем, им просто повезло. Открыв верхний люк, они выбрались на крышу вездехода. Там, где только что стояла огромная скала, осталась воронка, которая медленно затягивалась.
      Несс понял, что ему не нравилось в скале.
      Она стояла чуть наклонившись - всего на несколько градусов. Этого было достаточно для того, чтобы насторожить его, но он так и не понял, в чем тут дело. Ему надо было следить за колеей. Образовавшийся за ночь "плывун" наверняка слегка "размыл" ее. Несс бы заметил это, и они не попали бы между "танцующей" скалой и горловиной. Явная промашка! Он, как новичок, задирал голову, а ему следовало бы смотреть под ноги. Ему стало стыдно, казалось, что своим молчанием друзья упрекают его. Но они занимались делом, возились с прицепом. Прицеп основательно покорежило, половина баллонов была утеряна, часть дала течь, но энергетическая установка была цела.
      Наскоро подремонтировав прицеп, они двинулись дальше.
      Вот и узкая долина, по которой они тянут трубопровод. Это был гигантский разлом, засыпанный осадочными породами.
      Они двинулись вдоль проложенных труб, и вскоре зарево в облаках и блики на скалах привлекли их взгляды. Вся их техника была тесно поставлена между двух скал и прикрыта защитной сеткой. Беспрестанная гроза мерцала над этим местом, но молнии гасли, не достигая верхушек скал. Лишь железо тускло отсвечивало на их вспышки.
      Друзья стянули сетку, каждый занялся своим делом. Несс отвел в сторону и стал проверять "гусеницу" - гибкий членистый механизм для бурения каналов в скальных породах, наиболее дорогую и энергоемкую часть проходческого комплекса. Арно набрал пластиковые трубы в свой трубоукладчик. Гёрр завел свою бетономешалку и принялся без толку гонять на ней вокруг них, грозя зацепить.
      Бетономешалка была громоздким, но простым устройством, работа на ней не требовала высокой квалификации.
      Друзья приступили к работе. Впереди шла "гусеница", своей тяжелой поступью она вдавливала рыхлую породу, а более твердую выжигала и плавила. За ней оставался ровный оплавленный желоб, в который Арно укладывал и сваривал трубы. Потом следовала бетономешалка, она со страшной сверхзвуковой скоростью выбрасывала на трубу бетон, который, мгновенно схватываясь, покрывал и замуровывал желоб.
      Грунт был "мягким", поэтому Несс вскоре далеко опередил остальные машины. Он уже давно заметил скалу, которая одиноко торчала впереди, посреди пустоши. Трасса должна была пройти где-то рядом с ней, но на схеме скала не была обозначена.
      Впрочем, такие вещи случались часто, карты были неточны. Когда "гусеница" почти наткнулась на скалу, Несс вышел ее осмотреть.
      Дело было плохо. Труба должна пройти прямо под скалой, которая, судя по всему, была "танцующей". Скалу предстояло свалить.
      "Танцующими" назывались скалы узкие и высокие, похожие на гигантские колонны, как правило, с подточенным основанием. Трещина в нижней части позволяла скале при сотрясении почвы раскачивать верхушкой и даже вращаться вокруг оси.
      Такой огромной "танцующей" Нессу еще не приходилось видеть. Неприятная штука.
      Вершина ее терялась в облаках "снега". Нужно найти трещину в основании, чтобы определить, в какую сторону скала может упасть. Несс осторожно подвел "гусеницу" вплотную, выдвинул излучатели лазеров и дал импульс. Рыхлая серая поверхность скалы стала отслаиваться, как чешуя. Под ней была более прочная порода темного цвета. Двигая лазерами, он вскоре очистил основание, но характерную серую полосу разлома так и не нашел. Что ж, и такое случалось, трещина могла проходить под слоем почвы или на высоте десятка метров.
      После долгого раздумья он решил сам "подсечь" скалу. Прикинув, как должен пройти разлом, чтобы скала упала в сторону, он наметил места, в которых нужно было жечь, и прижал излучатели к скале. В воздухе Деяниры, который гасил все виды электромагнитной энергии, пользоваться проходческой лазерной установкой можно было, лишь вплотную придвигая излучатели к поверхности.
      Несс дал максимальный импульс, и под излучателями затрепетало темное желеобразное пламя, словно стиснутое в невидимом кулаке воздуха. С ним можно было стоять рядом и не обжечься. Несс прожег нужное количество дыр, но скала не падала. Он вздохнул: придется воспользоваться дробилкой - ультразвуковой вибрационной установкой. Он взял несколько вибраторов и, подтягивая за собой кабель, направился к скале. Он вложит их в отверстия и ультразвуком расколет скалу, как ему нужно.
      Несс стоял и рассматривал проделанные им дыры, когда со скалой что-то случилось. Может быть, невидимая беззвучная молния ударила в ее вершину. Кто знает? Он почувствовал, что скала вздрогнула, увидел, как по ее основанию зазмеилась трещина. Он не поверил своим глазам: трещина старательно миновала отверстия, сделанные им. Такого просто не могло быть, но размышлять над этим у него не было времени - скала падала на него.
      В ужасе он попятился, хотел метнуться в сторону, но поскользнулся и упал в какую-то трещину. Трещина оказалась глубокой, он кувыркался в темноте. Потом оказался зажатым, словно тисками, и на него повалились обломки скалы.
      Прошло еще некоторое время, прежде чем он понял, что уцелел. Его заклинило в трещине, завалило обломками. Он ничего не видел и не слышал, не мог двинуть рукой, но был жив.
      Единственное, что он успел сделать, это переключить систему дыхания с фильтров на кислородный баллон. Попадая в аварийные ситуации, проходчики сразу же проделывали это потому, что фильтры в сложной ситуации обычно отказывали. Проделал это и он чисто автоматически, когда падал, и сейчас живительная струя кислорода врывалась под шлем.
      По тому, как кровь стала приливать к голове, он понял, что зажат вверх ногами. Несс знал, что его достанут, и поэтому не испытывал особенной тревоги. Но ему пришлось ждать долго. За это время, как ему показалось, он узнал вкус и запах, саму душу скалы. Так, наверное, узнают свой могильный камень. Арно спустился к нему на веревке и разобрал завал. Когда Несс выбрался, тусклый свет Деяниры показался ему ярким и радостным. Он не получил повреждений, даже фильтры оказались в порядке.
      - Ха! Мы думали, что тебе конец,- приветствовал его Герр.- Она падала прямо на тебя, это было зрелище! Чуть-чуть нас не задела.
      - Подбежал, а от тебя никаких следов, словно тебя она в порошок стерла,- продолжал Арно.- К счастью, я заметил большую трещину и подумал, что ты мог угодить в нее. Спустился и увидел твою ногу, торчащую из груды камней. Первый раз вижу человека, который уцелел после того, как на него упала "танцующая"! Тебе повезло!
      Несс смотрел, как рядом с серой полосой трубопровода долину пересекала новая, более темная полоса упавшей скалы. Она распалась на части и поэтому казалась пунктиром, который показывал то, что могло бы случиться.
      Где грань между везением и неудачей?
      Судьба слепа, как падающая скала, и окажется ли в следующий раз у него под ногами спасительная трещина?
      Они продолжили работу. Несс старался быть осторожнее, он прощупывал скалы, перед тем как прожигать. "Танцующих" больше не встречалось, но долину пересекала целая гряда материковых скал, невысоких, широких в основании. Последовательно прожигая и дробя их, он стал двигаться медленнее, и друзья вскоре догнали его. Догнали, но, как он заметил, остановились на расстоянии, прекратили работу и издали наблюдали за ним. Впрочем, Несс не обращал на них внимания.
      Вот лазер включен, и маслянистое пламя тяжело забилось, погружаясь в скальную твердь. Затем в отверстия, прожженные по окружности, он вставляет ультразвуковые вибраторы и включает "дробилку". Порода распадается и осыпается трухой, обнажая круглую нишу в скале. В нее заползает "гусеница", обдирая и сравнивая внутреннюю поверхность, оставляя за собой гладкий цилиндрический канал.
      Но однажды "дробилка" не сработала. Несс снова и снова щелкал тумблером, включая ультразвук,- порода не распадалась. Несс выругался. Придется лишний раз вылезать, чтобы проверить кабель. Он выключил "дробилку", заглушил двигатель и, захватив железную коробку с инструментом, вылез из "гусеницы" и прошел вдоль кабеля к вибраторам, внимательно его осматривая. Поверхность здесь, хотя и хрупкая, но острая и твердая, рвала и резала линии питания. Так и есть, обрыв. Поставив ящик на почву, Несс взял два конца кабеля, чтобы соединить их, и случайно коснулся ими железной коробки. Тускло-красный шар короткого замыкания вспучился и лопнул у него перед глазами. Он чудом не упал на спину и не выронил концы кабеля. "Дробилка" была включена!
      От коробки остался лишь слиток металла.
      Если бы он замкнул кабель на себя, скафандр оказался бы пробитым.
      Осторожно освободившись от концов кабеля, Несс вернулся к "гусенице", которая оставалась за скалой. Около нее стоял Герр и удивленно смотрел на него:
      - Куда ты подевался? Я смотрю, "гусеница" стоит пустая, а тебя нет. Думал, что опять ты провалился.
      - Возвращайся на место и не приходи без вызова! - Несс был недоволен. Герр нарушил неписаное правило проходчиков: без веских на то причин подошел к работающей "гусенице".
      Бетонщик удалился, а Несс через люк, который он по небрежности оставил открытым, залез в кабину. Тумблер был в положении "вкл", хотя он и выключал его. Несс некоторое время сидел, охваченный сомнениями. Не много ли промахов для опытного проходчика?
      Когда Несс, исправив кабель, возвращался, он испытал приступ головной боли и тошноты.
      Пепельный свет на мгновение показался ему разноцветным. Это были признаки отравления угарным газом и парами кислот. Он переключился на новый фильтр и удивился. Этот уже четвертый по счету, а всего в обойме их шесть.
      Чересчур быстро они выходят из строя.
      Несс долго прожигал гигантский монолит, "гусеница" втянула в него уже все свое членистое тело и медленно продвигалась в его толще, оставляя за собой раскаленный канал.
      Здесь было темно, как может быть темно только в сердце камня. Единственный боковой кварцевый иллюминатор был вплотную прижат к стенке канала. Иногда Несс машинально смотрел в него, но видел только отражение своего лица, освещенного светом приборов. Но вот неясный красный свет заполнил кабину.
      Несс понял, что произошло несчастье, но приборы не фиксировали изменений. Он посмотрел в иллюминатор и увидел коридор, под прямым углом уходящий в сторону и теряющийся в глубине монолита. Этого не могло быть. Ультразвуковые датчики не показывали даже трещины в камне. Но Несс ясно видел колеблющийся свет факелов, ниши в высоких стенах и стоящие в них сосуды странной формы. На мгновение он заглянул в глубину коридора и увидел нечто, что не смог бы описать словами.
      Но "гусеница", продолжая движение, миновала коридор, и камень опять наползал на иллюминатор. Все пропало.
      "Гусеница" не имела обратного хода. Нессу пришлось выжигать монолит до конца, чтобы выйти и вернуться к тому месту. Он вызвал друзей по переговорному устройству и принялся осматривать стенки канала, надеясь найти ход в подземелье.
      Когда-то на Деянире были довольно сносные условия для кислородно-углеродной формы жизни и существовала развитая цивилизация.
      Но за сто лет до прихода землян выбросы газов из недр планеты и повышение температуры превратили Деяниру в раскаленный ядовитый ад. Безумная активная среда выжгла, уничтожила все следы разумной деятельности, стерла саму память об ушедшем народе.
      Среди проходчиков ходили легенды о древних захоронениях, блуждающих в толще скал, о красном свете, проникающем сквозь камни, но очевидцев этому не находилось. Неужели он наткнулся на это?
      Друзья, когда узнали о случившемся, реагировали по-разному. Герр был, как всегда, настроен скептически, а Лрно поражен:
      - Ты наткнулся на их кладбище и потревожил их. Хорошего от этого не жди!
      - Все это ерунда! - усмехнулся Герр.
      - Ерунда? - возмутился Арно.- А про тридцать три несчастья ты слышал? Все беды деяниров похоронены с ними. А тот, кто вскроет их могильник, выпустит в мир их несчастья. Проклятие падет на тех, кто окажется рядом. Оно падет на нас!
      Разговаривая, они осматривали стенки канала. Везде был ровный оплавленный камень.
      Никаких следов и даже трещин, лишь их искаженные фигуры отражались в стеклянной застывшей массе.
      Они вышли наружу. Герр направился к своей бетономешалке, а Несс с Арно, разговаривая, пошли вдоль проложенных, но еще не залитых бетоном труб.
      - Ты не обижайся на меня, Несс, - говорил Арно. - Но с меня хватит. С нами за полсмены случилось неудач на месяц вперед. А сейчас еще это кладбище. Говорят, оно сделано так, чтобы ускользнуть от чужих, но ты ухитрился в него заехать.
      - Неужели ты веришь во все эти бредни?
      - Верю - не верю! Не в этом дело. Я думаю, что нам своих несчастий хватает, тут еще тридцать три чужих...
      - Ты покинешь меня? Осталось совсем немного. Потерпи!
      Они остановились, пропуская бетономешалку, она в этот момент проходила, сотрясая почву, одевая трубы тоннами мгновенно твердеющего бетона.
      - Ну хорошо, - неуверенно согласился Арно..- Я попробую. Но если случится еще чтонибудь, я буду считать, что это беды, которые ты выпустил.
      - Собственно, мы сделали на сегодня достаточно... - начал Несс, но не закончил. Он почувствовал, что его ноги теряют опору, и невидимая сила отрывает его от почвы и плавно поднимает вверх. Мимо летели камни, рядом болтался в воздухе Арно. Несс уже сообразил, в чем дело, соскользнул вниз по невидимой волне и мягко упал на руки. Это был выброс. Они стояли над трещиной, и вихрь инертных газов, ударивший из глубины, мягко подбросил их вверх на несколько метров. Забавное приключение, если бы... Несс оглянулся и увидел, что Арно упал прямо под бетономешалку. Это было дикое зрелище. Блестящая фигурка Арно пыталась подняться, но в одно мгновение была поглощена пузырящейся массой и погребена под многотонной толщей бетона.
      Потрясенный, Несс стоял над тем местом, где только что был Арно, а сейчас высилась глыба бетона.
      - Готов? - спросил Герр, спрыгивая с остановившейся бетономешалки. Это ты? - Он был поражен, увидев Несса. - А я думал, что это ты угодил в бетон.
      - Почему подумал? - в свою очередь удивился Несс.
      - Если он не успел переключиться с фильтров на баллон, то уже мертв, не отвечая, сказал Герр. - Он молчит, а связь должна работать и через бетон.
      Несс словно очнулся. Есть шанс, что Арно еще жив и его можно спасти.
      - Я подгоню сюда "гусеницу". Не двигайся с места, а то мы потеряем его погребение, - приказал он и убежал. Подвел установку и, наметив квадрат, который предстояло выжечь, Несс остановился в задумчивости с вибраторами в руках, Работа предстояла ювелирная. Арно придется изваять из бетона, как статую.
      - Я бы не брался за это дело, - сказал за его спиной Герр. - Ты разорвешь его ультразвуком на части, и тебя обвинят в убийстве.
      - Может быть, и нет. Нужно попробовать, - ответил Несс. - А ты предлагаешь оставить так?
      - Ковыряй, если хочешь, - Герр отошел в сторону и сел на камень. - Вот что я скажу тебе, Несс. Не знаю, как там расчеты этих олухов из Страха, но ты - очень везучий человек! Тебе сегодня везло как никому. Вот и сейчас бедняга Арно принял на себя удар.
      Несс работал, не слушая, бетон крошился под его импульсами. Несс выбирал щебенку руками и снова устанавливал вибраторы. Его мучила мысль, что одна из трещин пройдет через Арно и расколет его скафандр как орех.
      Неожиданно на глубине одного метра он наткнулся на шлем Арно, стекло было целым.
      Несс очистил его и, прижавшись к нему своим стеклом, с огромным облегчением увидел, как в темноте камня моргают глаза Арно. Несс нашел на шлеме Арон переключатель связи, щелкнул им, и эфир заполнился руганью Арно. Он на чем свет стоит крыл их обоих, особенно доставалось Герру. Когда он угодил в бетон, тумблер его рации был в положении "прием", сам он ничего сказать не мог, он из своей могилы прекрасно их слышал, и ему очень не понравилось, что Герр советовал Нессу не доставать его.
      Под ругань работа пошла веселее. Вскоре они уже помогали Арно вылезать из его ниши.
      Оказавшись наверху, Арно замолчал. Он неподвижно стоял и смотрел вниз. Там, на глубине двухметрового колодца, оставался отпечаток его фигуры. Только сейчас до него дошел весь ужас того, что с ним случилось. Он повернулся и, ни слова не говоря, пошел от них прочь. Друзья не останавливали его. Арно залез в транспортный вездеход и завел мотор.
      - Он хочет угнать его! - закричал Герр. - Эй, постой!
      Крича, они бросились к вездеходу, но Арно дал газ и уже уходил на полной скорости. Они некоторое время бежали за ним, потом остановились.
      - Вот гад! - выругался Герр. - Мы его откопали, а он... Дай по нему из своих лазеров!
      Несс не ответил. Блеснув железным боком в последний раз, вездеход перевалил через гребень и пропал. Они остались одни.
      - Когда он доберется до Трахина, сюда вышлют "транспортник", задумчиво сказал Несс. - Собственно, из-за отсутствия связи уже обязаны были выслать.
      - Ха! Будем надеяться! - ухмыльнулся Герр. - Вовремя удрал, толстяк! А нам что прикажешь делать?
      - Работать! Сменная норма еще не сделана. Будешь управлять и бетономешалкой, и трубоукладчиком! - Несс резко повернулся, пошел обратно.
      Когда Несс протянул руку, чтобы взяться за дверцу "гусеницы", ему показалось, что та ускользает от него, а почва плывет под ногами. Он упал на колени, цепляясь за бронированную обшивку, тошнотворный приступ слабости поднялся в нем. Он довольно сильно отравился. Высекая Арно, он несколько раз чувствовал дурноту, но подавлял ее. А сейчас настоящий приступ. Несс переключился на новый фильтр, но нашел, что тот уже использован. Неужели "чистые" уже закончились? Он отщелкал, пробуя все шесть фильтров в обойме они были негодными. Одни забиты, другие пропускали пары кислот. Несс переключился на баллон, кислород вернул ему силы. Ничего, в прицепе остались еще баллоны, он продержится. Несс поднялся и оглянулся, не заметил ли его слабость бетонщик, полез в машину. Нужно было работать.
      Наблюдая, как неумело Герр ведет трубоукладчик, Несс пожалел о своем решении. Нужно было сидеть и ждать, так меньше риска.
      Забирая в очередной раз вибраторы из высеченной ниши, он окончательно решил прекратить работу. В задумчивости выгребая ногами щебенку, он задержался в нише несколько дольше, чем обычно, как вдруг у входа что-то случилось. Он увидел, что трубоукладчик, словно потеряв управление, наезжает сзади на "гусеницу", которая стояла почти вплотную к нише, и начинает толкать ее. Скрипя и изгибаясь членистым телом, "гусеница" двинулась прямо на Несса. Выход сразу же был заблокирован стальной громадой, и Несс в ужасе забился вглубь. Снаружи все сотрясалось от страшных усилий, словно сражались чудовища.
      Один из лазерных излучателей оказался прямо перед нишей, он раскачивался от мощных толчков, потом вдруг включился. Словно во сне, Несс смотрел, как его руки, которыми он закрывался, по самые плечи погружаются в медленное жидкое пламя.
      Вблизи оно было черно-красным, с серым налетом и мелко дрожало, как студень. Оно сохраняло эллипсоидную форму и медленно вспучивалось, неотвратимо заполняя все пространство ниши.
      Несс сделал единственное, что мог сделать, - он закрыл глаза. Охлаждающая система скафандра завыла, работая на полную мощность. Что-то сильно дергало его за руки и раскачивало. Ему представилось, что бурный поток уносит его. Но это был лишь сон.
      Внезапно вой оборвался, снаружи все стихло, он открыл глаза. Стенки были оплавлены, щебенка спеклась у него под ногами, выход стал заметно шире - и он был жив! Это было невероятно, но он остался живым. Несс осторожно двинулся к выходу, протиснулся в щель между оплавленной скалой и покореженной броней, снова увидел над головой "снег". Да, он жив.
      Несс вышел из ниши.
      Герр стоял рядом. Они долго смотрели друг на друга, не в силах заговорить.
      - Это... Это невероятно. Ты остался цел, - сказал наконец бетонщик. Рассказали бы, не поверил бы. Проклятый трубоукладчик вышел у меня из повиновения. Тебя прижало к скале, жгло в упор лазерами, а ты выходишь как ни в чем не бывало. Черт ты или человек?
      - Не знаю, в чем дело, - Несс вновь обрел способность удивляться. Наверное, повезло.
      - Повезло? Да так везти просто не может! - Казалось, что Герр был возмущен.-Что ни кон, то у тебя покер на руках! Так не бывает. Я уже не знаю, что мне...
      Несс выпрямился, радость победы переполняла его:
      - Что там говорил про судьбу тот турок? Человек может поспорить с судьбой?
      - Софокл? Я точно не помню. Что с тобой?
      Острая боль в горле - словно его поразила стрела - заставила согнуться Несса. Он мучительно хотел вздохнуть, но не мог. Кислород!
      Он посмотрел на манометр - баллон был пуст.
      Несс снова переключился на фильтры и прохрипел:
      - Баллон! К прицепу, скорей! Принеси один.
      - Сейчас, подожди, - Герр исчез.
      Переключая, Несс нашел фильтр, через который еще можно было дышать. Подождал, Герра не было. Несс пошел сам.
      Мир цвел для него яркими красками, он переходил вброд прозрачные ручьи, высокая трава опутывала его ноги, звенящий полдень наполнял истомой. Неужели для него закончилось все и он на Земле?
      Несс очнулся около прицепа, он стоял, держась за борт. Герр возился с баллонами:
      - Баллон, хоть один... - хотел сказать Несс, но не услышал своего голоса.
      - Не понимаю, - виновато говорил Герр,не понимаю. Я ведь сам их грузил. Ни одного с кислородом, все пусты!
      Усталость волной накатилась на Несса, ноги подкосились, он сел. Все равно! Какое это имеет значение, если он уже на Земле? Кислорода здесь целые океаны.
      - Несс! Несс! - Герр тряс его, приводя в чувство.
      - А, и ты здесь... - разлепил тяжелые веки Несс. - Ты знаешь, он был прав... тот турок...
      - О чем ты? - не понял Герр. - Скажи что-нибудь, Несс, открой глаза. Слышишь?
      Несс не отвечал. Герр выпустил его, и шлем Несса глухо стукнулся о камень. Герру показалось, что он ясно слышал этот стук. Хотя этого быть не могло. Он встал, пот заливал лицо, включил вентиляцию в скафандре, сказал глухо: - Нет, скорее всего он был не прав. Даже тебе судьбу не удалось обыграть, хотя ты был близок к этому.
      Герр огляделся, приходилось быть осторожным, где-то поблизости прокладывали трубопровод русские, а свидетели ему не нужны. Он решил подняться на ближайшую скалу, чтобы осмотреться.
      Герр добирался до ее вершины дольше времени, чем рассчитывал. Проклятая поверхность была острой и в то же время скользкой, маслянисто-жирной от кислот. Но вот и конец подъема. Внизу, словно на поле боя, была разбросана разбитая техника, блестела неподвижная фигурка Несса, все было мертво. Только грозы, словно стервятники, собирались над местом трагедии.
      Герр сел на камень. Внезапно занавес "снега" был разорван. Огненные цветовые столбы встали над мертвой долиной, высекая из скал неправдоподобно яркие краски. Суперотация.
      Где-то в верхних кислородных слоях атмосферы ураганные ветры разорвали многокилометровый слой облаков, и в эти колодцы к поверхности планеты устремились кубические километры чистого холодного кислорода и потоки солнечного света.
      Один из "столбов" встал над скалой, где сидел Герр. Камень у него под ногами превратился из серого в коричневый, а высоко в голубом перевернутом колодце замерцали звезды.
      Герр с облегчением откинул шлем и глубоко вдохнул кислород, которого так не хватало Нессу. Герр достал сигареты и закурил. Если бы Несс меньше боролся с судьбой и был внимательным, то уцелел бы. Ему чересчур везло, и он расслабился. Несс забыл, что уже вечер, а в это время кислородные "колодцы" опускаются до вершин скал, где он мог бы отсидеться до прихода помощи. Увы, нет совершенства на свете, Несс сплоховал под самый конец, хотя прекрасно провел всю партию. Лучше всех тех проходчиков, которых Герр спровадил на тот свет здесь, на Деянире.
      Дураки платят Гос-Страху, а Гос-Страх платит ему, Герру. Завтра, узнав о гибели взбунтовавшегося Несса, неаккуратные плательщики и сомневающиеся внесут свои задолженности, а прогнозы пройдут, как по маслу. Смерть - это такой козырь, с которым не поспоришь.
      Смерть - это серьезно.
      Герр улыбнулся, глубоко затягиваясь. Сам себя он называл авантюристом и последним романтиком. Он считал, что мужчина должен иметь в своем активе с десяток подвигов, чтобы чувствовать к себе уважение. А под подвигом он подразумевал любую авантюру, экстравагантный поступок - была бы потом слава. Он работал провокатором не ради денег, как жалкие наемники типа Арно, его привлекали опасности.
      Герр поморщился, все-таки вкус сигареты на Деянире совсем иной.
      Время от времени Страх, узнав, что его авторитет пошатнулся, а проходчики предпочитают обходиться без "предупреждений" и взносов, устраивал подобные "профилактические" операции.
      Несс продержался поразительно долго. Только старый трюк с испорченными фильтрами помог, уже когда вставали кислородные "колодцы". Завтра бухгалтеры компании отметят очередной рост поступлений, и с этого Герру будет причитаться определенный процент. А с трусом и предателем Арно, который бросил дело на полпути, он еще разделается.
      Герр удивился, сигарета горчила так, словно была вымочена в кислоте. Он отбросил ее, одел шлем, нужно было сделать еще кое-что. Герр снова стал спускаться в раскаленный кислотный ад. Он медлил, что-то мешало ему. Два раза его тошнило, а в конце спуска уже сильно болела голова. Наверное, сидя без шлема, он все-таки угорел.
      Герр перевернул Несса лицом вниз и стал выкручивать у него из скафандра со спины обойму фильтров. Он сам подменил ее сегодня утром, украв перед этим у Несса ключ от бокса. Сейчас обойму с "секретом" предстояло извлечь и уничтожить, а на место поставить исправную.
      Что-то оборвалось в воздухе, как паутина, и легкий пар на мгновение окутал Герра, но он не был брезглив. Это внешнее давлением уравнялось с давлением внутри скафандра Несса, и в руках Герра оказалась злополучная обойма, стоившая Нессу жизни.
      Готово, но Герр чуть не задохнулся от усталости. Что с ним? Он снова перевернул Несса с трудом - он показался ему величиной с гору-и невольно закрыл глаза. Он видел это уже не впервые, но каждый раз испытывал тошноту. Пока он менял обоймы, безумная сухость воздуха и давление мгновенно превратили Несса в высушенную мумию. Лицо его сморщилось и съежилось до размеров печеного яблока, даже кости уменьшились.
      Подавив дурноту, Герр поднялся. Несс должен погибнуть не от испорченных фильтров, а от потери герметичности в результате разбитого им самим по неосторожности шлейного стекла.
      Что и предстояло проделать Герру. Камни были хрупкими и не годились, он нашел, гаечный ключ, которым открывал баллоны, хотя и знал, что они пусты, и вернулся к Нессу.
      Он поднял ключ обеими руками и хотел ударить, но только вяло опустил его на шлем Несса. Ему показалось, что он ударил по огромному колоколу и волна звука мягко подняла его и отбросила в сторону.
      Что с ним? Как мог он так сильно отравиться? Он с трудом выпрямился, переключил фильтры и отдышался. Внезапно он подумал, что сделал для Страха уже достаточно много для того, чтобы тот пожелал от него избавиться.
      С ним могли проделать тот же нехитрый трюк, подменив фильтры, а Арво мог участвовать в этом.
      Герр застонал, отгоняя подозрение, но что бы там ни было, а дело нужно было довести до конца. Ведь осталось совсем немного - разбить стекло.
      Механически, раз за разом он поднимал ключ и опускал его, но хрупкое стекло даже не треснуло, словно было из стали. Он стал понимать, что силы его на исходе...
      - Что ты делаешь, парень? - Внезапно услышал он и выронил ключ, обернулся. Позади него стоял человек в блестящем скафандре с темной полосой на груди.
      - Тебе плохо? Что ты с ним делаешь?
      Герр хотел ответить, но язык не слушался его. Ему показалось, что сверкающий человек высоко возвышается, а он, Герр, лежит в глубокой, темной трещине. И тут он почувствовал нестерпимый жар в спине и понял, что фильтры прорвались, что кислота проникла в скафандр и быстро охватывает тело.
      Деянира одевала Геракла в огненную рубашку Несса, и герой возопил: - Я все скажу, я все знаю и все скажу! Только возьми меня, прошу, достань меня..
      Он хотел сказать еще что-то, но не успел, потому что края трещины сомкнулись над ним, и голос его исчез в темноте.
      СЛЕДУЮЩИЙ, ВОЙДИТЕ!
      Юноша поднял голову, красный отблеск заката лег на его лицо. У него были крутые выдающиеся скулы, прямые черные волосы до плеч. Глубокие близко посаженные глаза не мигая смотрели на заходящее солнце.
      За окном была поздняя осень 1628 года.
      Весь день шел дождь, и лишь под вечер северный ветер разорвал облака, повеяло холодом. Юноша почувствовал, что его озябшие пальцы онемели, и отложил перо.
      Разве так он представлял себе жизнь в столице! Как он был наивен, когда три года назад вступал в Париж, полный надежд и счастливых планов. Он служит, продает свою шпагу за деньги, - занятие не очень благородное. Его друзья по королевскому полку вынуждены скрывать свои знатные фамилии под кличкаГреч, миф. Кентавр Несс был ранен ядовитой стрелой Геракла. Страдая от раны и от бессмертья, он пришел к Деянире, жене Геракла, и предложил, если она хочет привлечь мужа, пропитать его рубашку кровью, истекающей из раны. Она так и сделала. Надев рубашку, Геракл испытал страшную боль от ожога и, не понимая причины, просил у отца своего. Юпитера, легкой смерти. Оба героя были вознесены на небо и стали созвездиямими. Какая тут карьера? Постоянное безденежье - королевская казна прижимиста - и ночные караулы наводят смертельную тоску.
      Людовик, по-видимому, уже совсем собрался в Ла-Рошель добивать гугенотов и, видит бог, потащит с собой своих мушкетеров.
      Юноша перевел взгляд на рукопись, которую писал от скуки. Но, наверное, он слишком долго смотрел на закатное солнце, сейчас он уже не различал ни строчки. Он отложил рукопись, писать сегодня больше не придется, потому что свечи дорого стоят. Неплохо бы закусить перед ночным караулом...
      Вдруг молочно-белый свет возник на столе напротив. Юноша из-под прикрытых век наблюдал, как формируется дух. Вот возникла лысая голова, небольшое круглое тело в странном балахоне - розовый толстяк с ухмылочкой на бритой физиономии.
      Юноша, мысленно призывая имя господне, трижды перекрестил дух незаметно, под столом. Тот - хоть бы что, только улыбался.
      Крепкий попался, придется терпеть.
      - Я должен извиниться, что явился непрошенным! - сказал толстяк со странным акцентом. - Извините, имею ли я честь говорить с д'Артаньяном, королевским мушкетером?
      - Да, к сожалению, - ответил юноша, глаза у него слезились от света и настроение сильно испортилось. - Может быть, вы представитесь, сударь?
      - Конечно, конечно, - засуетился толстяк. - Я - турист во времени и специально отстал от своей группы, чтобы повидать вас. Но сначала мне нужно объяснить вам, что такое временное смещение...
      - Не трудитесь, я все знаю, - оборвал его юноша, досадливо морщась от запаха серы, который противен каждому верующему католику. - Вы там, у себя, уж не знаю где, изобрели машину времени и сейчас шляетесь где ни попадя, мешаете порядочным людям. Для вас заехать в прошлый век легче, чем мне добраться до родного Беарна. Туризм, смещение, временная петля, ассоциация защиты истории и прочее!
      - Поразительный интеллект! Дело в том, что люди вашего века совершенно не воспринимают идею путешествия во времени - даже великие умы. К нам относятся с подозрением, принимают черт-те за кого. Лютер кидался чернильницей... Но вы меня поразили. У вас великолепные способности, молодой человек!
      - Я знал, что вам понравится, - поскромничал д'Артаньян. - Свои способности я знаю. К сожалению, мой непосредственный начальник о них иного мнения.
      Толстяку между тем не сиделось, он восторженно озирался вокруг:
      - Восхитительно! Семнадцатый век. Я разговариваю с самым знаменитым человеком средневековья!
      - Это что еще за средневековье? - возмутился юноша. - А у вас что, вышевековье? И почему у вас выше-, а у нас средне-? К вашему сведению, наука у нас достигла поразительных успехов! Со дня на день ожидаем появления философского камня и живого гомункулуса. Схоластика достигла значительных результатов в толковании Библии... и вообще!
      - Простите, я не хотел вас обидеть!
      - Прощаю, - смягчился мушкетер. - Но скажите, а чем, сооственно, я знаменит там, у ВАС?
      - Своей жизнью, замечательными приключениями. Вас прославил Дюма...
      - Ах, Дюма! Ну и имечко. А как до него добраться?
      - Он - в будущем, родится только через два века после вас.
      - Я понимаю, что в будущем, но где именно? Мне нужен адрес.
      - Адрес у него будет парижский, но только в будущем. Вам до него не добраться.
      - А жаль! Мне хотелось бы с ним потолковать, - пробормотал юноша.
      - Простите, а как поживает прекрасная Бонасье?
      - Кто-кто? - не понял юноша.
      - Хозяйка дома, прекрасная Бонасье, камеристка королевы.
      Мушкетер представил себе толстую неопрятную кабатчицу Бонасье и захохотал, гость с удивлением наблюдал за ним.
      - Клянусь всеми святыми... - говорил юноша, вытирая слезы. - Вы отлично сказали, сударь: прекрасная Бонасье! Ха-ха!
      В это время за окном раздался шум и женские крики. Это Бонасье облила прохожего помоями и доказывала, что это он сам виноват.
      - А вот и она, кстати, - сообщил юноша. - Если выглянете в окно, можете полюбоваться.
      - К сожалению, я не могу покинуть данное пространственное сечение, толстяк обвел руками световой круг.
      - А, да, понимаю, магический круг...
      - Скажите, а как поживает ваш друг Портос? Он мне очень нравился.
      - Вы имеете в виду Иссака де Порто? Прекрасно. А что с ним сделается? Пьет испанское вино, задолжал мне двести пистолей и не собирается отдавать. Правда, он до сих пор не подозревает, что он - Портос. И не советую сообщать ему об этом.
      - А как чувствует себя Атос?
      - Он уже ничего не чувствует. Недавно его нашли зарезанным у рынка Прео-Клерк.
      - Дуэль?
      - Все может быть. Хотя дуэлей там не назначают.
      - А подвески...
      - Опять эти подвески! - закричал юноша, вскакивая на ноги и хватаясь за шпагу. - Уж не хотите ли сказать, что я вор?
      - Что вы, что вы... - запричитал толстяк. - Я ничего такого не хотел сказать. Возможно, что всю эту историю выдумал Дюма.
      - Не советую вам пересказывать сплетни,сказал д'Артаньян, обходя вокруг толстяка и примериваясь. - Что мне с вами делать? Давайте сыграем в шахматы.
      - С удовольствием!
      Юноша расставил шахматы и сделал первый ход: - Ходите! Что вы сидите сложа руки?
      - Не могу. Вы видите лишь мое изображение. Я буду ходить, называя поля. Ё2 - Е4!
      - Гм-гм, - осуждающе покосился д'Артаньян. - Могли бы быть повежливее с хозяином.
      Они углубились в игру. Юноше не сиделось, сделав ход, он принимался кружить по комнате. Наконец вытащил откуда-то бутылку красного стекла: Смотрите, что я нашел! Мы должны выпить за дружбу!
      Он разлил красное вино в бокалы: - Почему не пьете? На брудершафт!
      - Я же говорил вам: не могу!
      - Вы отказываетесь? Наносите мне оскорбление? В конце концов, я вас сюда не звал!
      - Ну хорошо, - со вздохом согласился толстяк. - Я сделаю это для вас, хотя нам и строжайше запрещено материализоваться во времени.
      Легкие судороги пошли по его лицу. Он словно потускнел и сник. Потом встал и твердой рукой взял стакан: - Я готов!
      Они выпили. Когда потом целовались, юноша, наклонившись над столом, снял и спрятал свою королеву. Они снова сели за доску и задумались.
      - А где моя королева? - спросил внезапно Д'Артаньян.
      - Не знаю, - замялся толстяк. - Уж не думаете ли вы, что мне в моем будущем нужна ваша королева?
      - Я ничего не думаю, - д'Артаньян вскочил. - Однако, сударь, стоило вам обрести вашу материальность, как у меня стали пропадать фигуры. Может быть, я сам их у себя краду?
      - Действительно, странно. Может быть, она под стол...
      - Защищайтесь, сударь!
      - Что? - глаза у толстяка вылезли на лоб. - Что?
      Он пытался прикрыться доской, но не успел, потому что в следующее мгновение уже был нанизан на боевую шпагу, как мотылек на булавку.
      - Седьмой! - сказал мушкетер и с отвращением вытер окровавленную шпагу.
      - Да здравствует Гасконь!
      С некоторых пор к нему повадились демоны. Почему именно к нему - он не знал. Некий демон Дюма посылал их. Они несли несусветную чушь про время, поля и какие-то машины. Он осенял их крестом и молился - они не исчезали. Он разил их шпагой - они смеялись. Он пожаловался своему духовнику, отцу Пиано. Тот посоветовал совершить покаянное паломничество в святые места в рубище и босиком по снегу или пожертвовать две тысячи пистолей на новую часовню. Поразмыслив, кавалер сказал, что ему полегчало и демоны больше не беспокоят. Но они упорствовали.
      В световой круг, в котором лежал толстяк, вошли из пустоты два духа с горящими значками на груди, они катили кресло на колесах.
      - Служба спасения! - объявил один. - Извините за вторжение.
      - Ничего-ничего, - успокоил их юноша. - Делайте свое дело, не стесняйтесь.
      Двое посадили толстяка в кресло и стали что-то с ним делать. Кавалер скромно стоял и наблюдал.
      Да, а демоны не унимались. Тогда он подумал, что свихнулся, и обратился к врачу. Пожилой эскулап испробовал на нем современные методы: клистиры и пускание крови, - ничего не помогло. Врач предложил прижечь пятки каленым железом - средство, которое непременно должно было помочь. Д'Артаньян спустил врача с лестницы,
      Ждущий Ньюк
      голос ее дрогнул. - У меня не хватает сил стоять там и ждать.
      - Хорошо, я пойду, - ответил я и стал собираться.
      Мы шли в темноте и дожде. Тысячи теней, не видимых в ночи, догоняли нас и, что-то беззвучно выкрикнув, уносились прочь. Дождь, ночь и ветер спорили, кому владеть нами. Они нетерпеливо касались нас, теребили одежду, гасили наши фонари, требуя нашего тепла. Но их нежность нам была не нужна. Марта шла впереди, скользя и спотыкаясь, она казалась маленькой и беззащитной. Я почувствовал жалость. Когда-то я называл ее Солнечным Цветком, а сейчас она отдана ночи. Хотел поддержать ее, но передумал: до прошлого не дотянуться.
      Мы пришли, Марта открыла сарай и зажгла лампу. Я увидел знакомый профиль Ньюкмена - неподвижный, словно на монете. В сарае было неуютно, вода капала с прохудившейся крыши, в трещинах стен шелестели скорпионы.
      - Принеси еще одну лампу, - сказал я Марте, - и веревку из овечьей шерсти. Приготовь нам поужинать и выпить.
      Марта ушла. Я осмотрел Ньюкмена. В поселке поговаривали, что он свихнулся. Ньюкмен сидел на "пьедестале", словно вырезанный из дерева, глаза его смотрели в темноту, лицо ничего не выражало. Я подумал о том, что капли дождя не падают на "пьедестал", а скорпионы сгорают без следа, попадая в некую зону вокруг него. Но холод? Интересно, чувствует ли Ньюкмен этот пронизывающий холод?
      Марта принесла лампу и бутылку виноградного вина, добрая душа. Я выбрал место, где должен встать, прямо перед глазами Ньюкмена.
      Устроил лампы так, чтобы хорошо освещали мое лицо, положил веревку петлей вокруг ног, чтобы не лезли скорпионы, и сунул бутылку в карман на всякий случай. Я не знал, сколько мне придется торчать так, "выуживать" Ньюкмена становилось все труднее. Сказал Марте, чтобы шла, плотно затворила дверь и постаралась уснуть. Остался один на один с Ньюкменом и еще с чем-то, чему не было названия на земном языке.
      Я постарался устроиться так, чтобы Ньюкмен в конце концов увидел меня. Нелегкая это была задача: он смотрел и на меня, и как бы мимо. Зрачки его были сужены, как от яркого света. Я нашел нужное положение и замер. Со стороны это выглядело, наверное, смешно. Двое мужчин внимательно изучали друг друга, как петухи перед боем. Но мне было не до смеха; находиться в таком положении мне предстояло долго, может быть, несколько часов.
      Я смотрел в стеклянные глаза Ньюкмена, которые глядели куда-то: в прошлое или будущее, - и вспоминал, времени для этого у меня сейчас было предостаточно. Судьба связала нас, и даже после того, как он женился на моей невесте Марте, я не могу оборвать эту связь.
      Странно.
      В детстве Ньюкмен - сейчас-то все зовут его за глаза Ньюком, как дурачка - был слабым заморышем, его обижал каждый, кому охота. A я был самым сильным из мальчишек, глубже всех нырял, а как плавал! Уже не помню, как мне пришло в голову защищать его и зачем. Но с тех пор он привязался ко мне, как собака к хозяину, и пути наши уже не рас
      мной - начатая бутылка, желтый свет свечи плавал в черном виноградном соке.
      - Настанет день, - сказал я задумчиво, глядя, как колеблется тень за спиной Ньюкмена, - и даже я не смогу тебя вернуть. Что тогда?
      - Ты мне здорово помогаешь, - ответил Ньюкмен. - Но, поверь, дело не только в тебе. Я недавно установил, что время пребывания ТАМ можно регулировать.
      - Почему же до сих пор ты ни разу не выбрался ОТТУДА самостоятельно? спросила Марта. - Раньше хватало меня, а сейчас приходится звать Дика.
      - Не знаю, - сказал просто Ньюк, откладывая ложку. - Словно черная липкая паутина опутывает мой мозг. Мне нужно на чем-то зафиксировать свое внимание, на чем-то близком и родном: на ваших голосах и лицах, чтобы разорвать ее. Мне нужно, чтобы кто-то мысленно звал меня, иначе я не вспомню себя, не всплыву.
      - Когда-нибудь ты не услышишь наших голосов, - проворчал я и отпил терпкий глоток. За все царство теней я бы не отдал этот глоток.
      - Услышу! Все равно услышу и вернусь, - говорил Ньюк, наливая себе вина. - Все дело в шкале, она задает временной интервал. Ты видел диск с делениями на левой степке "пьедестала"?
      - Не присматривался, - пробурчал я. внимательно глядя на Марту. Что было в ее глазах, устремленных на Ньюкмена? Страх? Горечь?
      - Я и сам не разобрался сразу. Знаешь, что это такое? Шкала относительных масштабов времени! Каждое деление на шкале - это соотношение скорости течения нашего времени и некого эталонного времени "вездесущих". Первое деление, - один значок, масштаб один к одному,-означает запуск устройства. Второе деление,-два значка, соотношение времен один к двум, означает, что за одну единицу эталонного времени, которую я проживаю, сидя на "пьедестале", общего времени протекает две единицы. Третье деление - три значка, масштаб один к четырем, и так далее, причем каждое следующее соотношение задается возрастающей степенью. Это означает, что последнее, двенадцатое деление шкалы изменяет относительную скорость времен в 4096 раз!
      - Послушай-ка моего совета, Ньюкмен, - сказал я, обращаясь к Марте. Продай нашим ученым этот чертов "пьедестал". И деньги выручишь, и община успокоится!
      - Не могу. Дик. Это мой шанс, пойми. Я столько ждал чуда и - вот оно! Уйдем в будущее вместе, Дик!
      - Есть хоть какая-нибудь польза от твоих путешествий?
      - Это не путешествие во времени, как обычно его понимают, - Ньюк пустился в рассуждения, не заметив, что Марта встала и ушла. - Все рассматривают путешествие во времени так, как если бы оторваться от своего времени, переместиться в другое, прикрепиться к нему и начать жить там. Но это, по-видимому, невозможно. Нельзя оборвать живую нить, которую мы тянем за собой от момента рождения, нельзя оборвать пуповину настоящего. Но можно изменить относительное течение времен, нашего и эталонного. Тогда для меня наше время прокручивается, как пленка, с бешеной скоростью проносится мимо, и я остаюсь вне его действия. Причем скорость все бояее возрастает. А я, сидя на "пьедестале", проживаю всегда эталонную единицу. Понял? Если для меня это минута, то для вас - минута в квадрате, в кубе и так далее, в зависимости от заданного масштаба. Если час, то...
      - Но что ты видишь? Что испытываешь? - Меня разбирала злость.
      - Что я вижу? То же, что и вы, только мелких и быстрых изменений, движений не замечаю. А вижу медленные и большие. Например, как растет дерево или камень крошится, как река меняет русло. Часто ход событий предстает передо мной как ослепительное мелькание цветных пятен, и ничего разобрать нельзя. Когда ты стоишь достаточно долго в поле моего зрения, то я в конце концов замечаю тебя, фиксирую внимание и "всплываю". Для меня "пьедестал" это машина времени, хотя и без обратного хода, я переношусь в будущее на любой установленный интервал, не теряя при этом ни молодости, ни здоровья. А с вашей точки зрения я впадаю в летаргию, бесконечно затормаживаюсь.
      - Но что тебе в этом? Скажи! Ты можешь перенестись в будущее, но вернуться не в силах. Ты можешь уйти от нас в эталонное время, но кто тебя вызволит, если нас уже не будет? Ты, конечно, мог бы впадать в зимнюю спячку, как медведь, но зачем тогда тебе жена?
      - Подожди, при чем здесь Марта? - удивился Ньюк. - То, чем я занимаюсь, касается только меня.
      - Как это при чем? - в свою очередь удивился я. - Я не говорю о такой "мелочи", как то, что ты не обращаешь на нее внимания и ходит она в обносках. Я не говорю о том, ччо твое ноле второй год не засеяно и она еле-еле сводит концы с концами в то время, когда ты путешествуешь. Ей смеются вслед, показывают пальцами: "Вон жена Ньюка идет!"
      - Ньюка! Ты сказал: Ньюка?
      - Да, - ответил я после некоторого замешательства, в конце концов, это нужно было ему сказать, - тебя считают сельским дурачком и за глаза называют Ньюком.
      Наступило долгое молчание, потом Ньюкмен, словно очнувшись, поднял на меня глаза:
      - Но почему, Дик? Какое им всем дело, чем я занимаюсь? Почему их всех так раздражает то, что я не похож на них?
      - Видишь ли, Ньюкмен. Все мы здесь как звенья одной цепи. Если одно звено слабое, то рвется вся цепь. Их раздражает не твоя странность, а исходящая от тебя неопределенность. Они не знают, в какой мере на тебя можно положиться. Каждый здесь хочет видеть в своем соседе опору, прикрытый фланг. Не знаю, как сказать.
      - Я оказался самым плохим?
      - Не плохим, Ньюкмен, а другим! Ты мог бы быть пьяницей, драчуном, лентяем - это никого бы не трогало. Но ты - чужой!
      - Я не понимаю. Я такой же, как раньше, можешь мне поверить. Но сейчас это всем вам вдруг стало действовать на нервы.
      - Да, ты не изменился. Но условия изменились. Жить стало труднее, мы больше не можем позволить себе быть порознь, мы притерлись друг к другу, скооперировались. Один ты не замечаешь происходящего. Поэтому они решили установить над тобой опеку.
      - Опека? A что это такое?
      - Не знаю точно. Просто будут помогать тебе вести хозяйство. Марте выдавать общинные деньги на содержание, отберут твой "пьедестал" и не будут выпускать за пределы освоенных земель.
      - Как сумасшедшего, да?
      - Я устал, Ньюкмен, и пойду домой, - я допил бутылку и стал одеваться. Когда я уже шел к дверям, голос Ньюка остановил меня: - Постой, Дик. Неужели тот простой факт, что я следую предназначенным мне путем, так бесит вас всех, что вы готовы посадить меня в сумасшедший дом?
      Я остановился на пороге, в голове у меня шумело от выпитого.
      - Твой путь нам неведом, - изрек я глубокомысленно и немного невпопад, натягивая шляпу на уши, чтобы не унесло ветром на улице.
      - Это был мой шанс, Дик. Я думал, что выберусь, но попал в новую ловушку...
      Не дослушав, я толкнул дверь и вышел на улицу. Когда он "увел" у меня невесту, то не высказал ни малейшего сочувствия, так пусть сейчас и на мое не рассчитывает.
      Дождь перестал, подморозило. Я шел, глубоко вдыхая запах первого снега, который был где-то недалеко, и думал о том, что все к лучшему. Больше я Ньюкмена живым не видел.
      С тех пор вот уже тридцать лет как Ньюк торчит на своем "пьедестале", и жизни в нем больше, чем в любом памятнике, а Марта стала моей женой.
      Она позвала меня снова через несколько дней, и я пошел вызволять Ньюкмена, но, при смотревшись к шкале, про которую он мне рассказывал, я увидел, что переключатель повернут до отказа, на все двенадцать делений. Конечно, мы долго пытались его "выловить" из царства теней, но я-то знал, что все напрасно.
      Я никогда не рассказывал, как закончился наш ночной разговор, а она не спрашивала. Вообще, она не говорит о Ньюкмене и не ходит на него смотреть. Она думает, что он погиб. А я иногда хожу. Меня мучает мысль, что в ту ночь я подтолкнул падающего.
      Убедившись, что он не вернется, мы заперли его в сарае. A всем сказали, что Ньюкмен уехал. Что бы вы сделали на нашем месте?
      Нам поверили или сделали вид, что поверили.
      Людей это устраивало. Родных у него не осталось, до сих пор его никто не хватился.
      После того как Ньюк просидел у нас в сарае лет десять, я стал замечать происходящие с ним изменения. Словно ровный бронзовый загар ложился на него: на ворот рубашки, на пальцы, на локон и на широко раскрытые глаза. День за днем я наблюдал, как его зрачки исчезают, покрываются медным налетом, ускользают внутрь. Это было что-то вроде плесени, которой были покрыты все вещи "вездесущих". Мне так и хотелось протереть ему глаза, но добраться до них я не мог - любой предмет, попавший в энергетическую зону, тут же сгорал.
      Еще года через два на "пьедестале" уже сидел металлически блестевший Ньюкмен с "бронзовыми" пальцами и ресницами.
      Уж не помню, как оказался он на площади, но сейчас все считают его памятником первому переселенцу. Даже называют какое-то имя и рассказывают трогательную историю.
      Многое изменилось с той памятной ночи.
      Земли освоены на сотни миль вокруг, наш поселок превратился в тихий провинциальный городок, рядом пролегла автострада. О Ньюке никто не вспоминает, помним лишь мы с Мартой. Но и она не знает всего; думает, что он - лишь мумия, сидящая на площади. А я знаю: он ждет! И каждый день, прожитый Ньюкменом на "пьедестале", уносит его от нас на 4096 дней.
      Бывают моменты, когда мне не везет и на душе тяжело, тогда я иду к нему, словно на свидание со своей молодостью. Становлюсь в поле его зрения, как когда-то, и мысленно окликаю. Я уже старик, жизнь моя на исходе, а он такой же молодой и красивый, как в ту ночь.
      Кажется даже, что прядь волос на лбу у него еще влажна от того дождя. Мне становится жаль, что я не "ушел" вместе с ним и не остался молодым.
      - Видят ли что-нибудь твои "бронзовые глаза"? - спрашиваю я. - И если видят, то что? Может быть, та дождливая ночь застыла и осталась в них? И что там дальше, где меня уже нет?
      Ньюкмен мне не отвечает. Вокруг летний полдень, знойно и тихо, поют жаворонки. Но я знаю, что этот покой обманчив. На самом деле все это обрушивается на Ньюкмена и проносится мимо него, словно он стоит поперек бешеного потока.
      Я помню, когда-то в детстве отец взял меня на рыбалку. Было раннее утро, розовый туман лежал на воде, и берега не было видно. Неподвижное море матово блестело. Мужчины гребли, весла скрипели, но казалось, что лодка не двигалась, словно была впаяна в кусок розового стекла. Я лежал на носу, и стоило мне погрузить руки в воду, как я начинал чувствовать скрытое движение. Перегнувшись, я заглядывал в серую глубину и вдруг замечал, что водоросли, поднятые со дна вчерашним штормом и плавающие сейчас у поверхности, стремительно несутся, налетают на нос, цепляются за него, но, сносимые потоком, соскальзывают, исчезают позади. На всю жизнь мне запало в память это стремительное движение, скрытое под оболочкой неподвижности.
      Я вспоминаю это, и мне приходит в голову, что неподвижная фигура Ньюкмена, словно бушприт судна, несется со страшной силой, разрезая окружающий покой. А мы, словно водоросли, беспомощно цепляемся за его глаза, но, сносимые напором, обрываемся и исчезаем.
      Или уже исчезли для него.
      Мое странное поведение начинает привлекать внимание, появляются любопытные. Тогда я ухожу, ковыляя, опустив голову, и завидую Ньюкмену.
      Но так бывает редко. Когда мой внук - я зову его Солнечным Цветком возится у моих ног, а я рассказываю ему о море, на меня нисходит благодушие. Я не понимаю тогда, как мог завидовать Ньюку-дурачку. Ведь он только ЖДЕТ жизни, а я не ждал, я ЖИЛ. Строил, пахал, убирал урожай, любил женщин и растил детей, пил терпкое вино. Можно ли сказать, что меня уносит поток, если за спиной у меня дом, построенный моими руками, передо мной поле, которое я сам отмерил и расчистил, а мой внук смотрит на меня глазами моей Марты? Нет, нельзя!
      Это Ньюка уносит поток.
      Меня он не замечает. Но когда у него перед глазами появляются деревья, то происходит это не само собой, а потому, что я их посадил. Когда для него вдруг стремительно росли дома, это оттого, что я их строил. А желтый свет, который слепил его, означал, что я вырастил хлеб.
      Вместе со всеми. И для всех.
      СОВРЕМЕННАЯ ГЕОЛОГИЯ
      Молодой геолог, Иван Обнорски, припарковал свой вездеход недалеко от защитной сферы при выезде из города. Было позднее утро, до снятия защиты оставалось около получаса. Собственно, ехать он мог, его "Ралли" с номером и эмблемой Министерства геологии пропустили бы беспрепятственно. Но разве он как лояльный гражданин, исправно платящий налоги, не имел права на лишний глоток прохладного, очищенного воздуха? Иначе зачем все эти взносы за чистоту?
      Обнорски выключил мотор, раскрыл обе дверцы, поднял крышу быстроходного "Ралли" и закурил, откинувшись на сидение. Где-то рядом с ровным глухим ревом насосы выбрасывали из-под земли кубометры чистого воздуха для добропорядочных граждан, а вдали, через марево защитных полей, он увидел пустыню, и которую ему соваться, если честно, ох как не хотелось!
      На дороге за пропускным блоком копошилась коричневая масса, размазанная защитой.
      Это были крестьяне, пришедшие в город и ждущие снятия защиты, а также всяческий сброд, неплатежеспособный и поэтому выгнанный из города на ночь.
      Молодой геолог, как всегда, при виде этой неясной тени за стеной испытал двойственное чувство: удовлетворение от мысли, что он пользуется благами, недоступными для них, и скрытое раздражение. Потому что весь этот сброд бросится в город под колеса его машины тотчас после снятия полей, в надежде вдохнуть свеженького и дорогого и надолго заблокирует дорогу.
      Обнорски постарался сосредоточиться на предстоящем путешествии, - дело было нешуточное.
      Министерство геологии и активной разработки недр имело в политике города исключительное значение, и тем больше оно возрастало, чем меньше оставалось в недрах того, что Министерство искало и активно разрабатывало.
      Штаты были переполнены чиновниками, которые занимались поисками полезных ископаемых в бумагах: сведения о старых рудниках очень ценились. Разработка древних терриконов стала со временем экономически эффективной.
      Обнорски тоже хотел бы занять тепленькое местечко и не торопясь доскрипеть до пенсии, но без протекции было трудно. Приходилось решаться на что-то экстравагантное, и он решился: выбил себе "полевую" путевку на весь сезон для свободного поиска НОВЫХ залежей.
      II оказался единственным, кто решился на подобное приключение в данном финансовом году.
      Чиновники стали обходить его стороной, в коридоре хихикая за спиной и называя жуликом. Некоторые озлобились до крайности и говорили прямо, что он карьерист. Да, собственно, его бы и никто не выпустил за защитную сферу города, если бы не его сосед, Шутин, главный диспетчер. Шутину надоело торчать все лето перед молчащим передатчиком, исполняя ритуальные переговоры с несуществующими поисковыми группами. Ему "душу отвести, поболтать захотелось", как он сам говорил. Вот он и был рад выпихнуть за город кого угодно, благо, что желающих находилось все меньше.
      Вдруг Обнорски заметил, что мутные контуры защитных полей стали светлеть, сквозь них местами уже проступали грубые, загорелые крестьянские лица и морды животных. Он стал торопливо запечатывать свой вездеход, но всетаки не успел, на него дохнуло жаром, копотью и пылью. Безумная толпа, обретая в один миг голос и плоть, бешено устремилась в ворота, вопя ослами и скрипя повозками, ругаясь и топча все на своем пути, - магазины в это время еще работали.
      Обнорски торопливо закрывал последнюю дверцу, когда запоздало завыла сирена, предупреждая о снятии полей. Обнорски включил кондиционер и связался с главным диспетчером Шутиным. Доложил о выходе в "поле". Тот, наверное, сидел и ждал, откликнулся сразу:
      - Выход из города подтверждаю! Свободный поиск - даю добро. Не сломай себе голову, мальчик, мы все не перенесем этого. Ха-ха!
      - Старый дурак, - выругался Обнорски в микрофон, предварительно отключив его. Ему впервые пришло в голову, что Шутин, как самый заурядный чиновник связи, был просто заинтересован в том, чтобы хоть кто-нибудь болтался за чертой города в пределах радиосвязи.
      Да и то - хоть один заинтересован, другим просто наплевать.
      Обнорски включил двигатель, вездеход вывалился в ворота, "воздушной подушкой" разметая хлам, оставшийся после толпы, и расталкивая запоздавших калек.
      Островерхие изломанные крыши города некоторое время еще маячили позади, потом утонули за песчаным холмом. Пустынный ландшафт простирался вокруг, машина шла ровно, пожирая километры автострады, совершенно безлюдной в это время. Изредка машина "клевала", минуя гигантские разломы в бетонных блоках, составлявших шоссе, да перекати-поле всех размеров беспрестанно и как-то механически бежали поперек дороги.
      Обнорски все это быстро надоело, он включил автопилот и достал термос, решив позавтракать.
      Да, но чтобы ринуться в эту авантюру, нужна была идея. Одного аппетита и наглости еще маловато для успеха. И она осенила Обнорски, когда он услышал о том, что разум на Земле в форме речи был инициирован пришельцами повышенным радиофоном вблизи урановых залежей где-то на просторах Африки. Вот он и подумал: а почему бы и нет? Поверхность Земли, ее покров, конечно, подробно обследованы, а на людей никто не смотрел. Л между тем небольшой фон зафиксировать трудно, но на нескольких поколениях он обязательно должен сказаться.
      Обнорски сделался вдруг любителем этнографии и посетителем антропологических конференций. Он запоминал, записывал и заносил на карту сведения о чудесах и особых способностях племен, обитающих в далеких районах и в разрушенных городах. Но дело продвигалось плохо - сведения были противоречивые и фантастические. Нужен был очевидец, и Обнорски нашел его.
      Молодой этнограф, Алов, решившийся за год до этого на свободный поиск, рассказал ему о странном народе севелов, обитавшем за пустыней, на границах зоны. Рассказал по секрету, расчувствовавшись во время попойки: - Ты знаешь, старик, мне всегда казалось, что всему этому,- он обвел указательным пальцем многозначительный круг в разноцветной темноте бара, - должен быть какой-то конец.
      Все вокруг настолько плохо, что должно вдруг стать хорошо. Нужен прорыв, понимаешь?
      В беспредельность, в иное измерение, не знаю куда... И я, кажется, нашел народ, который проделывает это так же легко, как...
      Внезапно цепь воспоминаний Обнорски оборвалась, он заметил вдали, между холмами, гигантскую фигуру человека. Размытый огромный силуэт размашисто шел, опираясь на чудовищный посох. Ветер развевал бесконечные полы плаща.
      Обнорски от испуга перешел от автоматического на ручное управление и вытер мгновенно выступивший пот... Что бы это значило?
      Мираж был настолько отчетлив, что Обнорски различал через дыры в плаще звезды. Мгновение - и мираж пропал, скрытый холмом. Обнорски прибавил скорость и руль из рук больше не выпускал. Он продолжал вспоминать.
      ...Пьяный друг кивал головой над грязной стойкой и говорил:
      - Я думал: с чего должно начаться наше внезапное возрождение? И понял: с языка!
      "Еще бы, - подумал Обнорски. - Ведь ты же лингвист. Ничего другого тебе бы просто не пришло в голову!"
      - Не веришь? Я вижу, что не веришь. Новый язык - это новый разум, новое положение человека относительно мира. И, если мы можем изменить себя, значит, мы можем изменить этот мир, который уже насквозь нами прожит и использован. Нужно искать новое равновесие...
      - Логично, - вставил Обнорски, пытаясь вернуть разговор в нужное русло. - А как же племя?
      - Они обладают новым языком, сверхязыком! А значит, они могут все, любой переход во времени...
      - И ты наблюдал его?
      - И даже испытывал! Это как поток, которьш вдруг подхватывает тебя и уносит. Но тс-с-с... Все это еще нужно исследовать.
      Обнорски промолчал тогда, но подумал, что все сходится: новые речевые способности, новый разум, значит, севелы ооитают в условиях повышенного фона...
      Машина вырвалась из-за холма, и Обнорски увидел на дороге одиноко бредущего старика с палкой и в плаще. По мере того как машина нагоняла его, он терял свои миражные черты, тоскливо загребая ногами по обочине, но с необычной злобой оглянулся на догоняющую машину.
      Обнорски сбросил скорость и чуть опустил стекло. Поровнявшись, он спросил старика, не нужна ли ему помощь. Наклонившись к щели в окне, старик беззвучно говорил - губы, белые от жажды, шевелились, но Обнорски ничего не мог понять, ему чудился то шум ветра, то шелест ползущей змеи. И наконец он понял, что старик проклинает его по всем библейским правилам:
      - И будешь ты проклят и семя твое в седьмом колене. И будут скитаться они по голой пустыне, не находя ни крова, ни пищи, ни воды. И будет сиять над ними звезда Полынь...
      - Тьфу, сумасшедший! - выругался Обнорски, поднимая стекло. Машина взяла с места, оставив старика в облаке пыли. Самый заурядный пророк, коих развелось в последнее время великое множество. "Все, что ты можешь мне напророчить, я без тебя знаю", - со злостью подумал геолог, нажимая на газ.
      "Ралли" взял с места.
      ...Он постарался успокоиться, вспоминая разговор с Аловым. Но, собственно, продолжения разговора не последовало. Друг как в рот воды набрал. Оказалось, что он один собирается "путешествовать во времени". Обнорски с трудом удалось вытянуть из него район и названия поселений севелов. общие принципы их языка и общения. Негусто, но рисковать уже можно было...
      Вдруг перекати-поле, довольно большое, с треском ударило о бампер и разлетелось на мелкие сухие веточки, ветер подхватил их и унес. Машину тряхнуло. Это было так неожиданно, что Обнорски показалось: голубая искра сверкнула на бампере.
      - Ах, так? - усмехнулся геолог и постарался наехать на следующее растение, которое не торопясь под углом пересекало автостраду перед самым носом машины. Возмущенный "Ралли" постарался достать наглеца, но перекати-поле, как живое, вильнуло, перевалило кювет и невозмутимо продолжало путь с одной ему известной целью по гладкой, как стол, равнине. "Ралли" захотел протаранить следующего путешественника, но с тем же результатом.
      Игра увлекла Обнорски, он погнался за особенно наглым, почти черным толстяком и съехал с автострады. Вездеход шел по песку ровно, как по бетону, только шлейф мусора и пыли прицепился сзади.
      Ехать по равнине было интересней, чем по прямой, нужно лишь выдерживать направление, не теряя шоссе из вида.
      Только сейчас Обнорски увидел окружающий ландшафт, словно глаза у него раскрылись. Множество перекати-поле всех размеров и цветов устремляло свой равномерный ход к единственной точке на горизонте, в их упорстве было что-то завораживающее. Обнорски заметил одну необычно крупную особь, размером с "Ралли" и погнался за ней, решив ее раздавить или разбиться.
      Некоторое время он гнал позади растения, восхищаясь его солидной неторопливостью, удивляясь, как оно не развалится под собственным весом. Он пытался поддеть толстяка сзади, но только ускорил его бег. Заходил с боку, но растение, словно обладая разумом и глазомером, делало маневр и катило дальше. Зайти ему в нос не было возможности - слишком велика была скорость. Некоторое время геолог вел машину рядом, серьезно подумывая о том, не расстрелять ли наглеца из бортового лазера, но с трудом сдержался и лишь назвал толстяка Хамом.
      Впереди показалось старинное разрушенное строение из бетона, полузасыпанное песком.
      Хам держал путь прямо на него, Обнорски обрадовался. Собственно, это был просто песчаный холм с торчащими посредине бетонными верхушками. Хам постарался было взобраться на самый верх, да сил у старика не хватило, и он мягко стал огибать препятствие слева, а Обнорски - справа. Некоторое время Обнорски потерял Хама из вида, а когда обогнул, то увидел, что тот, чуть поотстав, скатывается с холма прямо на "Ралли".
      - Ну, старина, извини, - засмеялся геолог. - Ты сам этого хотел!
      Он развернул машину на Хама и дал газ, они сошлись лоб в лоб на встречных скоростях.
      Раздался знакомый треск, последовал толчок, все закрылось пылью и трухой от лопнувшего шара. Одновременно Обнорски почувствовал, как "Ралли" вдруг задирает нос, валится на бок и... выходит из повиновения.
      Положение. - глупее не придумаешь. Хам все так же солидно устремлял свой бег но неизвестному адресу, а Обнорски со своим "Ралли" сидел внутри его и решительно ничего поделать не мог.
      Что произошло - объяснить Обнорски не сподобился. Двигатель разом заглох, и запустить его не удавалось - отказала вся электроника. Пустяк, а следовало за ним бесконечно много. Например, отказал кондиционер, и Обнорски стал задыхаться. Электронные замки на дверях не действовали, открыть дверцы не удавалось, с великим трудом геолог ручным управлением приоткрыл боковое стекло. И тотчас мелкая взвешенная пыль заполнила кабину, повиснув в воздухе, а волосы на ездоке встали дыбом и затрещали. Обнорски понял, что находится под сильным полем, а каким - определить было невозможно, все приборы зашкалило. Его стало мутить к жечь внутри, он понял, что любимый "Ралли" для него сейчас - нечто вроде микроволновой печки.
      Обнорски постарался разглядеть чудовищное растение и даже потрогать его стебли через щель в окне и вскоре убедился, что "стебли" состоят из отдельных сухих веточек и мусора, расположенных по невидимой сфере некоего силового поля. А весь хлам, что был внутри сфероида, тотчас осел па капот и стекло.
      Пахло пылью.
      "Мусорный бак", - решил Обнорски, и ему захотелось застрелиться.
      Некоторое время Обнорски наблюдал, как Хам катится на развалины неизвестного происхождения. Он очень надеялся, что "Ралли" зацепится за торчащую арматуру и Хам покатится дальше. Но Хам без труда миновал эту ловушку, совершив правильный полукруг, и направился дальше, в пустыню.
      Стальная обшивка накалялась, и из холодильника потекло, продукты стали портиться.
      Геолог понял, что если он не задохнется, то умрет от жажды и голода. Он задумчиво достал ручной лазер и подумал: "Если взведется, значит, застрелюсь!". Он нажал на предохранитель, желая привести оружие в боевое положение - напрасно! Захотел закурить - электронная зажигалка не сработала. О радиосвязи не приходилось и думать.
      Через щель он постарался разглядеть местность, по которой его несло так мягко, словно он находился в купе экспресса. Сквозь пелену он различал множество пылевых сфероидов - уже почти все они были очень крупные, катящихся рядом и вдалеке по невидимым трассам. Некоторые, попав на одну линию, сталкивались, но вместо того чтобы разрушиться, сливались, становясь крупнее.
      Тогда Обнорски успевал разглядеть их внутренности. Там были... Да, он вдруг отчетливо рассмотрел, сфокусировав зрение, через пылевую оболочку, среди мусора - там были люди. По одному на каждое перекати-поле, и все они были мертвы.
      Сначала Обнорски показалось, что он бредит, впрочем, может быть, так оно и было.
      Они легко кувыркались внутри. Потому, как они это делали, угадывалось, что они - мертвецы, Обнорски понял, что его спасла железная масса "Ралли", которая послужила экраном; выйди он из машины, и его также бы закрутило винтом невидимое поле.
      Обнорски вытер обильный пот - только это он и мог сделать. В чем смысл происходящего - было выше его разумения.
      Он снова и снова смотрел на Них. Большой шар - взрослый человек, маленький шар - ребенок. "А может, они спят? Куда они направляются?".
      Трассы растений между тем сближались, скорость увеличивалась. Мысленно проследив их путь, геолог понял, что цель их близка. Изза горизонта уже проступали величественные контуры циклопических сооружений. Вот солнце заблестело на высоченной стальной арматуре. И Обнорски профессиональным взглядом разглядел, что это заброшенный нефтеперегонный завод, необычно крупных размеров.
      Да, когда-то здесь люди выкачивали из земли густую, жирную кровь и в стальных лабиринтах превращали ее в легкий, стремительный огонь. Потом они заправили этот огонь в быстрые машины. Но машины унеслись, а люди умерли, обескровленная земля высохла. Остались лишь эти гигантские стальные перекрученные массы - центр притяжения шаров и место паломничества всех этих мертвецов.
      Стальной некрополь, хотя и рукотворный, но не предвиденный. Обнорски понял, что ничего хорошего его не ждет, и взмолился: "О господи, что мы сделали! Как мы могли разрушить и испоганить все, что ты нам дал? О если можно одуматься и обернуть вспять это слепое движение мертвецов..." Молитва Обнорски оборвалась, поскольку за Хамом погналась машина решительного и страшного вида. Машина имела огромную железную клешню, коей норовила заграбастать Хама. Старику это явно не понравилось, и пару раз он довольно ловко избежал клешни, но и машина не отставала. Чуть раньше геолог проклинал Хама, а сейчас от всей души желал старику выиграть, потому что машина - по виду скоростной экскаватор - была еще страшнее.
      Но вот она ловко обняла Хама, а тот, вместо того чтобы перепрыгнуть клешню, бросился прямо на массу экскаватора...
      Последовал удар, Хам налетел на машину, "Ралли" врезался капотом в гусеницу, а Обнорски лбом - в ветровое стекло...
      Когда он очнулся, было тихо и неподвижно.
      Обнорски хотел застонать, но услышал шаги.
      Кто-то ходил вокруг вездехода и даже трогал его. Кто это был, разглядеть через грязное ветровое стекло было невозможно, Обнорски достал лазер и нажал на предохранитель - на этот раз он сработал. Послышались быстрые шаги, кто-то другой подбегал.
      - Ну ты даешь! - закричал подбегавший. - Вот это заловил так уж заловил! Целую машину!
      - Повезло, - послышался надтреснутый высокий голос совсем рядом, у дверцы. - Так и набита добром, можешь мне поверить!
      Обнорски понял, что его не видят, и решил стрелять в любого, кто появится в дверной щели.
      - Давай делиться, Жадина! - говорил между тем первый, и Обнорски понял, что они уже стоят прямо против дверцы. - Ты, надеюсь, не забыл, что задолжал мне?
      Обнорски нажал на кнопку и почувствовал, как замок дверцы сработал. "Сейчас рывком открою, выскочу и в упор перебью их!" - решил геолог. Он резко толкнул дверцу плечом и... мягко упал под ноги врагам, выронив оружие. Ноги оказались как ватные. "Засиделся,успел подумать он, - сейчас убьют!" Но его внезапное появление оказало неожиданное действие. Один из врагов оказался подростком, он испуганно закричал:
      - Ой, живой! - И бросился бежать: А другой, что предлагал делиться добром, остался на месте, открыв рот: - Ты, че-го нас пугаешь? - наконец спросил он с трудом.
      - Так, тренируюсь, - ответил Обнорски, невозмутимо встал, отряхиваясь, и убрал лазер. - А вы тут чем занимаетесь?
      - Добро собираем!
      - Какое добро?
      - Бесхозное, утиль, значит.
      - А я вам что - утиль?
      - Да, кто же знал, что ты живой? Сколько практикую, такого не видывал, тут одни трупы. Эй, Жадина, не бойся, выходи, ты живого заловил! Испугался, бедняга, - доверительно сообщил он, указывая на мальчишку, который выглядывал из-за экскаватора. - Решил, что мертвец ожил! Иди сюда!
      Тот промолчал, и на всякий случай спрятался снова.
      - Вот чудак! Мертвецов не боялся, а от живого чуть сам не сдох со страху! У тебя курить есть?
      Вид у мужичонки был запущенный - на нем была мятая шляпа с рваными полями и грязная нейлоновая куртка. Поэтому Обнорски проигнорировал его просьбу.
      - А как мертвецы попадают в перекати-поле? - спросил он.
      - Не знаю, не спрашивал. Ха-ха! Какое еще перекати-поле? Их мы называем "орешками", а на самом деле это устойчивые силовые поля шаровой формы.
      - Откуда они берутся?
      - Образуются сами собой и катят по меридиану, загребая все на своем пути: людей, добро, мусор...
      - Куда катят?
      - Наверное, к магнитному полюсу, почем я знаю? Но большое железо их притягивает, вот они и собираются к этой фабрике. Удивляюсь я только, как это твой "Ралли" не разбил поле, а сам в него попал?
      - Мой вездеход размагничен, чтобы не мешать замерам, - объяснил Обнорски, начиная сам понимать. - Но почему вы не поставите предупреждающие знаки?
      - Че-го? По всей пустыне знаки поставить? Кто знает - тот знает! Слышь, Жадюга, - обратился мужичок к подростку, который бочком подбирался к ним, тут товарищ интересуется, откуда берутся мертвяки в "орешках". Не знаешь?
      Подросток молча покрутил головой и злобно уставился на Обнорски, словно тот отнял у него законную добычу.
      - Да, не повезло тебе, Жадюга! В кои-то веки заловил начинку, а она кусается! Л мертвяки прибывают к нам в разной степени свежести. Ха-ха! Есть голенькие, а бывают разодетые. Словом, вышел из Хотеля помочиться, а его зацепило и понесло. А как - не знаю, не у кого было спросить, ты первый из "ореха" живым вылазишь. И не нужно мне твоего курева, у меня у самого есть, - с этими словами мужичонка достал из драного кармана роскошную сигару и прикурил от золотой зажигалки.
      Обнорски был поражен: - Так вы - мародеры, - сказал и испугался, что они обидятся.
      - Че-го? - жулики переглянулись. - Ну и что? Что ты хотел этим сказать?
      - Так, ничего. А почему вы гоняетесь за шарами на экскаваторе, а не ждете их у фабрики?
      - Че-го? А ты посмотри туда, - Обнорски вгляделся и различил у подножий стальных колонн пеструю суету. Он понял, что это множество людей, то убегающих от шаров, то бегущих за ними, и ощутил тошноту.
      - Мы свободные художники! Верно, Жадюга? Бьем "орехи" на выбор, удар ковша - и распадается любое поле...
      - Но люди...
      - Что люди? Нет людей! А трупы закапываем, как положено. Копнул раз, потом присыпал... Не пойму, чем ты недоволен.
      - Если не понимаешь, значит мне с тобой толковать не о чем. Перестрелять бы вас, - 06норски показал им лазер, - пожиратели падали, - сел в машину и завел мотор.
      На обратной дороге он держался от "орешков" подальше.
      И вот наконец он у цели путешествия, на берегу реки, по одному берегу которой пустыня, а по другому - селения севелов. Через бинокль он отчетливо видел полуразрушенный от древности город, ветхие старые дома и хижины, построенные из подручного материала.
      На улицах никакого движения не было, видимо, из-за жары.
      За городом редкими скалами начинались горы, но сплошной стеной они стояли где-то далеко. Мост через реку был разрушен, да и сама река представляла собой болотистую захламленную пойму с крутыми островами. Двигаться по ней на "Ралли" было неудобно. К счастью, Обнорски заметил протянутый через реку канат, а потом и сам паром, который притулился в кустах возле островка.
      Обнорски подвел вездеход к урезу воды, к одинокому столбу, и просигналил. На пароме, казалось, пустом, зашевелилось что-то живое, и вскоре заскрипела лебедка, натянулся канат.
      Потом Обнорски разглядел паромщика, вертевшего ручку лебедки, и сам паром, который состоял из нескольких бочек, накрытых досками.
      - Эй, а машину он выдержит? - крикнул Обнорски еще до того, как паром уткнулся в берег.
      Паромщик равнодушно посмотрел на него и отвернулся, он был одет в белую хламиду до пят и, казалось, врос в паром, совершенно не двигался.
      Геолог был озадачен, затем вспомнил ритуальное приветствие, которому его учил Алов: - Холодной воды тебе на голову и вкусной жратвы в брюхо! Тот же эффект, - паромщик разглядывал трос, словно впервые его видел. Обнорски выругался и стал заводить "Ралли" на паром. Заскрипела лебедка, они двинулись. Обнорски решил замять свою неловкость, он спросил: - А как зовут тебя, приятель?
      - Харон!
      - Что? - У геолога челюсть заходила от страха. - Ты назвал себя Хароном?
      - Нет, это ты меня так назвал. Я почувствовал, что это будет тебе приятно - именовать меня Хароном, вот я тебе это и сообщил.
      - Хорошенькое дело! Ты хоть знаешь, кто это был? Что же, у вас имен собственных нет?
      - Постоянных нет. Каждый раз мы именуем друг друга по-разному. Все меняется, мы меняемся, имена меняются.
      - Ах да, новый язык. А как вы друг друга узнаёте?
      - Нам не нужно узнавать, мы знаем друг друга от рождения.
      - Осторожней, не зацепи за корягу! A вообще надежный этот паром?
      - Надежный. Он может перевернуться, но никогда не утонет!
      - Что? Так он переворачивается?
      - Шутка. Не бойся, лишнее с парома упадет, нужное останется.
      - Тоже шутка?
      - Нет, философия. Откуда ты знаешь, что тебе нужно на самом деле?
      - А самоопрокидывающийся паром знает?
      - Судьба твоя знает! - паромщик обернулся и оскалил гнилые зубы в улыбке, а глаза его закрывали... белые лишаи! "Слепой! Господи, мне попался слепой паромщик! Как же мы доедем?" - Не бойся, мы же по канату, туда-сюда. Не промахнемся!
      - А я и не боюсь! - вяло заметил Обнорски. - Стой, а с кем это я говорю? - он наконец заметил, что паромщик отвечает, не разжимая губ.
      - Ты говоришь сам с собой, - отвечал тот как можно более дружелюбно, улыбаясь. - Меня зовут Твоя Судьба...
      - Что?! Ах да, шутка. Вернее, этот ваш обычай называться по-разному... - Обнорски чувствовал себя скверно после этого пятиминутного разговора. "Хорошенькое дело! Что же меня дальше здесь ждет?" Ни слова не говоря, он поплелся к вездеходу, решив остаток пути проделать, крепко держась за руль, в "Ралли" с работающим двигателем.
      Впрочем, переправа закончилась благополучно. Выведя машину на высокий берег, Обнорски остановил ее, чтобы осмотреться. Паром, скрипя добиблейской лебедкой, уползал обратно и вскоре скрылся за островами. В селении никто не проявлял интереса к внезапному появлению машины, даже детей и собак не было видно.
      Пока на него не обращали внимания, Обнорски решил взять пробы, он включил приборы и вышел, чтобы собрать походный бур. Одного взгляда на приборы было достаточно, чтобы убедиться: "фонило" довольно сильно. Геолог почувствовал волнение, но нужно было узнать, что это не поверхностное технологическое заражение. Бур, неуклюже передвигаясь на шести ногах, взял несколько проб с поверхности и с незначительной глубины. Пробы оказались "чистыми" - значит, "фонило" из глубины.
      Это указывало на залежи...
      Но существовала еще одна возможность заражения, и Обнорски решил связаться с главным диспетчером.
      Помехи были сильные и устойчивые, в пустыне происходило неведомо что, но вскоре послышался голос Шутина: - Слышу тебя, Иван. Вышел в район поиска? Рад за тебя. Скажи свои координаты как можно точнее, чтобы знать, где тебя искать, на крайний случай.
      Обнорски некоторое время раздумывал, не исказить ли, на всякий случай, координаты, а там видно будет. Но потом дал свой пеленг и даже описал селение. Потом спросил чиновника то, что его больше всего интересовало:
      - Диспетчер, официальный запрос. Нет ли в этом месте где-нибудь захоронений отходов?
      - А, ладно, подожди, - Шутин был недоволен. - У тебя же карта есть!
      Пауза.
      - Нет, картотека молчит о могильниках в тех краях!
      - А старые полигоны, обогатительные фабрики, АЭС?
      - Нет, в память компьютера никаких таких сведений не внесено. Нашел что-то интересное? И глубоко?
      - Простая формальность. Не хочу работать с помехами. Конец связи.
      - Прощай, координаты принял. Конец связи.
      Окончив разговор, Обнорски приказал буру складываться и принял таблетку от радиации - хватать лишние рентгены не хотелось.
      Еще раз осмотрел записи приборов и убедился, что "фонит" откуда-то из глубины, и основательно. Но откуда именно и что?
      Естественных разломов не было заметно, ландшафт вокруг был сильно искажен выветриванием и заносами песка из пустыни, а может быть, и войной, если она тут была. Обнорски включил двигатель.
      Появление "Ралли" в городке не вызвало ни малейшего волнения и более того - не привлекло внимания. Несколько быстрых ребячьих взглядов через дырявый забор, да толстая баба, застывшая, как тумба, с ведром воды возле своего крыльца, открыв рот, - вот и все, на что мог рассчитывать "Ралли", хотя и заслуживал большего. Обнорски решил найти местные власти, чтобы произвести на них впечатление гербом и номером министерства или, на худой конец, дать взятку. Но, сделав несколько кругов по пыльному и захламленному центру, рассматривая дома и вывески, понял, что власть здесь - понятие относительное. Он попробовал расспрашивать прохожих, но те игриво смеялись и убегали, останавливаясь и улыбаясь издалека, ожидая продолжения игры. Все это Обнорски очень не понравилось. Естественное поведение - это хорошо, но и какой-то порядок должен быть.
      Он въехал на площадь и подвел "Ралли" к фонтану, разломанному и сухому не одну сотню лет. Что изображали фонтанные статуи, вообразить было трудно, поскольку ни воды, ни самих статуй не было, а остались одни ноги, торчащие из постамента, словно статуи ушли узнать, куда подевалась вода, да так и не вернулись. А забытые ноги продолжали танцевать свой неподвижный танец, не ведая о времени.
      Обнорски вышел из "Ралли" и закурил, неприязненно глядя на гипсовую могучую и круглую пятку неведомого атлета, изображавшую в незапамятные времена официальный оптимизм.
      Наконец из какой-то подворотни появился человек, и по его уверенной поступи Обнорски понял, что это именно тот, кого он искал.
      Основательность человека возрастала по мере того, как он приближался, так что геолог стал опасаться, не вернулся ли постаревший атлет на свое фонтанное место, но первый же вопрос: "Кто такой?!" развеял иллюзию.
      - Геолог Иван Обнорски в командировке.
      - Так, значит, Обноскин?
      - Почему, собственно? - возмутился было Иван, но, вспомнив путаницу с местными именами, принял мудрое решение. - Зовите меня просто Иван.
      Необъятный торс представителя власти охватывал широкий кожаный пояс, а с него на веревочках и цепочках свешивалось множество футлярчиков и мешочков неизвестного назначения. Но больше всего поразил Ивана железный основательный крючок на цепи, который мужчина задумчиво крутил на пальце, как брелок. Поэтому Обнорски назвал его сразу же Краном, а потом Домкратом.
      - Как вы позволите вас называть? - Иван помнил, что с именами нужно быть осторожнее.
      - Меня зовут Вонючая Колючка! Я тут слежу за порядком.
      - Что? Позвольте, я буду называть вас Домкратом?
      - Можешь звать меня Домкратом, но работать ты меня не заставишь! Ха-ха! - отдав должное своему остроумию, мужчина пнул "Ралли" ногой. Некрасиво!.
      "Ралли" обиделся, но промолчал. Иван вступился за друга: - Вообще-то это последняя модель...
      - Могу себе вообразить, как выглядела первая. Ха-ха!
      - Понятие красоты относительно. А что, по-вашему, красиво?
      - Вон, - указал пальцем Домкрат на грузовик, присыпанный песком и слегка покореженный. - Красиво вписывается в пейзаж!
      Иван вглядывался: обычный грузовик - ехал себе по улице да врезался в стену, с тех пор уютно стоит, сотню лет ржавея и опускаясь в землю. Ничего красивого в нем не было, и геолог понял, что имеет дело с неизвестным феноменом психики аборигенов или с ловушкой. Поэтому он подтвердил красоту грузовика и спросил, что ему делать дальше: - Я хотел бы провести контрольные бурения в округе вашего города.
      - Пойдем, я отведу тебя к Очирову, он решит, что с тобой делать, Иван! Ха-ха!
      Это было первое собственное имя здесь, поэтому Иван решил, что будет иметь дело с вождем или кем-то в этом роде.
      Домкрат решительно отказался сесть в машину и всю дорогу шествовал впереди. Наконец он остановился у двухэтажного особняка, еще вполне приличного на вид, и нерешительно затоптался, не решаясь войти.
      Тонкая фигурка скользнула у входа, девушка вышла из сада и остановилась. Черные пронзительные глаза остановились вопросительно на Обнорски, потом на "Ралли". "А ты ей понравился, дружище, - Иван оперся рукой на "Ралли". - Не ездить же к девушке на разбитом грузовике!" Похоже, что "Ралли" разделял мнение хозяина, но промолчал. Больше всего поразило Ивана, что вся нижняя часть лица девушки была скрыта полупрозрачной кисеей или платком. От этого глаза ее смотрели глубоко и таинственно.
      Домкрат неожиданно повел себя как влюбленный бегемот, он затоптался на месте, запыхтел, отвалил нижнюю губу и долго не мог высказать суть дела:
      - Яня, - назвал он девушку. - Тут шатался... этот по городу... его бы к Старику, чтобы "расколоть"...
      Девушка замедленно перевела глаза с "Ралли" на молодого человека, и послышался ее грудной голос:
      - Ну, вот и явился Большой Иван, герой и Неистовый любовник.
      И медленно, одним скользящим движением, скрылась в доме. Домкрат был готов убить героя на месте, но только пихнул по направлению к дверям.
      В доме было прохладно, наверное, работали кондиционеры, и валялось множество вещей, на взгляд Обнорски, совершенно бесполезных.
      Старик Очиров ждал их в одной из комнат, сидя на ковре, и девушка была здесь, она делала что-то и прислушивалась.
      - Большой Иван, смелый Путешественник! Мы тебя ждали немножко, а немножко и не ждали.
      У Старика было сморщенное маленькое личико и белые выпуклые глаза. Да, больше всего глаза притягивали внимание, они были белые, тут же Иван понял, что они закрыты бельмами, а еще чуть позже - что старик прекрасно видит и с ними.
      - Он мне подозрителен, - ожил в углу Домкрат. - Я бы его на всякий случай... - и показал свой железный крюк. А до Обнорски дошло наконец назначение данного орудия производства, и он почувствовал холод между лопатками: - Я геолог, ищу воду, я официальное лицо!
      - Знаем-знаем. Будешь копать. Ну ищи воду или еще что-нибудь. Я разрешаю. Помоги ему, Колючка!
      - Копать нехорошо, - заметил ДомкратКолючка.
      - Ничего. Всю пустыню не перекопает. А его начальники чересчур далеко, чтобы явиться сюда за тем, что он найдет.
      - А зачем рисковать? - начал было Домкрат, но Старик перебил: - Помоги. А ты, Большой Иван, прими душ и до вечера занимайся своими делами. А за ужином поговорим.
      Обнорски возвращался, когда красное солнце уже цеплялось за верхушки дальних скал.
      Он был обрадован и смущен одновременно. 06норски нашел хорошие естественные разломы и провел вдоль них бурения. Керны были хорошие и в то же время - сомнительны. С одной стороны, на глубийе километра преобладали радиоактивные элементы, с другой - состав их был довольно странным. Слишком мало было урана и много стронция и цезия. Что это могло значить, Обнорски не знал. Похоже, что месторождение, если оно было здесь, "выгорело" само собой, спровоцированное чем-то. Таких случаев история геологии не знала. Может быть, Ивану повезет наткнуться на "чистый", материковый пласт руды. Но где его искать?
      У Очирова было людно, да и вообще по улицам слонялось больше публики, и вела она себя нормально. По-видимому, аборигены вели ночной образ жизни.
      Иван сразу же прошел в свою комнату, разделся, принял душ и только прилег отдохнуть, как к нему заявился Домкрат. Одет он был по случаю праздника более чисто и настроен благодушно, от него несло спиртным, но орудие производства было с ним - он крутил его на пальце - и, как показалось Ивану, было красного цвета.
      Отказываться при этих обстоятельствах от добродушного приглашения к столу не приходилось. Обнорски стал одеваться, хотя и чувствовал ломоту в теле и страшную усталость.
      Домкрат от избытка хорошего настроения пинал ногой его вещи.
      - А вот и наш гость! - приветствовал его Старик. - Большой Иван к нам пришел!
      Гости валялись по комнате в разной степени пьянения, но, надо отдать должное, почти все уставились на молодого человека с любопытством.
      - Яня, праздничное ожерелье гостю!
      Девушка неслышно скользнула к нему сквозь толпу, и Обнорски увидел, что на ней только узенькая кожаная юбочка, или набедренная повязка. От смущения он наклонился ниже, чем следовало, чтобы Яня надела на него ожерелье. Но она вначале расстегнула ему ворот и стянула рубашку через голову, в комнате и впрямь было жарко. А уже потом она сняла с себя ожерелье из обсидиана и водрузила его на Ивана. Словно случайно, девушка на мгновение обвилась руками вокруг его пояса, и Обнорски ощутил прикосновение шершавых, твердых девичьих сосков и услышал ее горячий шепот: "Неистовый...", но в следующее мгновение Яня уже смешалась с толной.
      Ивана бросило в жар, и он стал рассматривать ожерелье. Куски минерала, который он принял вначале за обсидиан, хранили еще тепло девушки, они были грубо, но тщательно обработаны. Вернее, не обработаны, а удачно сколоты очень гладкие и приятные на ощупь, рубиново-черные на свет, Обнорски так и не успел определить, что это был за минерал, - ему уже предлагали выпить.
      В высоком хрустальном бокале была жидкость холодно-зеленого цвета, совершенно прозрачная. Как у человека, имевшего кое-какое отношение к химии, у Обнорски этот цвет вызвал естественное воспоминание о страшном яде - окиси меди. Он смотрел на него как завороженный, но заставить выпить эту смесь его не смог бы даже Домкрат со своим крючком.
      - Ну что же ты? Ах да, тебе цвет не нравится, - засмеялся Старик кудахтающим смехом. - Ничего, это не беда. Добавьте-ка ему воды!
      Несколько капель воды в жидкость произвели неожиданное действие: в ней возник желтый матовый шар, который, пульсируя, рос и скоро заполнил весь объем живым теплым цветом, таким мягким, что его захотелось проглотить одним махом. Но едва Иван поднял бокал к губам, как он стал красным. Обнорски от неожиданности отшатнулся и чуть его не выронил.
      - Ну, что же ты, Большой Иван? - публика визгливо хохотала, глядя на него. Обнорски заметил, что многие не то что пьяны, а истерически взвинчены. - Это спирт, настоянный на полыни и тутовом дереве - вино нашей пустыни - абст!
      Удивительная жидкость пульсировала, как живая, в ладони Ивана желтым и красным с зелеными прожилками. Ею можно было любоваться, но пить было кощунсдвом.
      И все-таки Иван выпил. В голове зазвенело и сразу же комната и люди показались ему другими.
      - Друзья, как вы думаете, кто этот молодой человек? - спросил Очиров, театрально показывая на Ивана.
      - Шпион, - сказал Домкрат, икая. - На крюк его!
      - Нет, это современный Одиссей! Он пересек великую пустыню лишь затем, чтобы видеть нас, говорить с нами. Что мы можем дать ему? Ничего - ведь нищи и голы. И все-таки мы дадим ему много - мы дадим ему истину. За нового Одиссея, за искателя истины!
      Перед Обнорски снова оказался бокал, а вино между тем оказывало странное действие, сознание словно раздваивалось и множилось. Он, как ему казалось, слышал и воспринимал каждого гостя. Например, он услышал, как Домкрат спросил своего соседа:
      - Новый Одиссей? А куда девался старый?
      - Пьяного сожрали бродячие собаки... - ответил тот.
      - ...Чем еще можно объяснить удивительную настойчивость нашего друга, кроме тяги к истине? Великий пример для вас, бездельников. Слушай нашу первую заповедь: "Смысл нужно убить!" Ты, наверное, заметил, что мы каждый раз называем друг друга новыми именами? Скажи, разве ты не ощущаешь себя свободным от мира вещей, каждый раз приписывая им новый смысл?
      - Ощущаю себя свободным, - подтвердил Обнорски, абст разливался горячей волной по телу, и поэтому молодой человек был готов ощущать все что угодно. - Но разве язык не создан для общения?
      - Нет! Язык - это машина для уничтожения смысла. Если ты называешь имя, значит дурак, если ты его забыл - ты умный, если говоришь абракадабру - ты гений!
      - Верно, верно! - закричали гости, как только сейчас заметил Обнорски, почти все - дебилы.
      - И вообще - откуда нам знать, что происходит на самом деле? Так пусть мой смысл враждует с твоим, пусть они перемешаются, тогда родится третий смысл, который понять нам будет не дано!
      - ...Вернулся он из-под Трои, - неторопливо повествовал сосед. - И шел домой пьяный. Увидел сточную трубу, которая торчала из стены его дома на улицу, и решил проверить жену. Но калибр не рассчитал, до пояса хорошо вошел, а дальше... Словом застрял основательно, а старый дворовый пес увидел и воспользовался, потом и бродячие псы помогли. Все, что по воле Великого Хаоса осталось снаружи, скушали...
      - ...И слушай вторую заповедь: "Растворяйся!" Завидная участь: быть ничем! Растворяйтесь в языке, друг в друге, в природе. Вон, посмотри, видишь прекрасное дерево? - Старик указал в окно, на лунный ландшафт.
      Иван посмотрел на залитую лунным светом улицу и не увидел ничего, кроме одного железного столба с расщепленной верхушкой:
      - Э-э, если честно сказать...
      - Железное дерево!
      - Ах, ну да, вижу!
      - Оно прекрасно, потому что естественно, потому что часть природы, и мы - ее часть. Мы бережем ее, она бережет нас...
      - Э-э, - у Ивана мутилось в голове. - Берегли бы вы ее лет двести назад - цены бы вам не было...
      Скользнула рядом Яня, и он твердо взял ее за талию, привлек и шепнул в горячее ушко: "Я тебя не отпущу".
      - ...Что же, он сказать не мог, что его жрут? - недоумевал рядом Домкрат.
      - Великий Хаос! Говорил и, можно сказать, криком вопил. Только снаружи, на улице, ничего не было слышно, прохожие шли и возмущались: что за новая манера кормить бродячих псов? A Пенелопа, сидя на кухне, все слышала, но решила, что на улице выступает новый роковый ансамбль.
      - Да-а, дела, - вздохнул всей утробой Домкрат. - А что же нам с этим, новым Одиссеем делать?
      - ...Что было, - так и есть, - то и будет, - вещал Старик. - И если знать ничего не дано, подчинимся ритму пустыни и Великому Хаосу!
      - Как это "что было - так и есть"? - в Иване возмутился геолог. Разломы показывают, что здесь был океан, а потом леса...
      Но в этот момент Яня укусила его за ухо и прошептала: - Оставь этих стариков, пусть болтают...
      - Хотим Большой Шамон! - раздались голоса. - Старик, выдай третий смысл!
      - Хорошо, друзья, поднимем бокалы в последний раз, - Очиров достал инструмент странного вида и стал его настраивать. Необычный шипящий звук медленно поплыл над людьми. Иван почувствовал щемящее волнение и, словно укрываясь от него, зарылся лицом в волосы девушки.
      - Я люблю народ, - сказал он, и губы его, целуя, отправились в путешествие от мочки уха девушки до кончиков ее губ, медленно отодвигая платок. - Хорошо отношусь к простым людям, честное слово...
      Губы ее раздвинулись не то в улыбке, не то в ожидании его губ:
      - Не пей больше, Неистовый. Сейчас они начнут Шамон, но нам лучше уйти...
      - Шипп-ип-элл-ллл... - первый же звук инструмента Старика вонзился в сердце Ивана, как тоска пустыни, как ожидание невозможного. Да и сам Очиров вдруг преобразился, он стал солидней.
      - Во дает!
      Публика входила в транс, раскачиваясь в такт "шипам", которые не были аккомпанементом, а скорее всего, задавали некий космический ритм. Иван чувствовал, что начинает проваливаться в тягучую, теплую жижу. "Все правильно, - думал он. - Так и должно быть". Но тут Яня стала дергать его за ухо, вначале тихонько, а потом - ломать ушную раковину, и Иван очнулся. Он не знал, о чем идет речь, и даже вообразить себе не мог смысл происходящего. Ему было приятно - вот и все.
      По поведению публики он понял, что это и есть тот самый сверх-язык, о котором толковал ему Алов.
      Публика валялась как попало, у некоторых изо рта шла пена. Яня все настойчивей тянула его в другую комнату. "А, пошли вы все", - внезапно подумал Иван, освобождаясь от космического ритма, и снял платок с лица девушки, чтобы поцеловать ее. Но в самый последний момент задержался на мгновение, потому что верхняя губа у нее была раздвоенная - заячья.
      На следующий день Обнорски работал в поте лица, он бурил и бурил, продвигаясь вдоль разлома к тому месту, где, по его расчетам, должен быть материковый пласт уранита. Но содержание элементов распада нисколько не уменьшилось, но даже увеличилось.
      Стали часто попадаться куски того самого странного минерала, из которого было сделано ожерелье Яни. Несколько раз Иван сидел в глубокой задумчивости, не замечая палящего солнца, перебирая псевдообсидиан. Что бы это значило? По виду он напоминал темное стекло, спекшийся от большой температуры песок.
      Совершенно случайно он поднес один кусок к счетчику Гейгера, и тот отчаянно засигналил.
      Кусок псевдообсидиана выпал у него из руки.
      Не может быть. Так сильно "фонить" может только уранит - но это не он, - или железо с наведенной активностью - но это не железо.
      Стекло же не может быть таким сильным источником излучения, еслитолько... Он вспомнил, что когда-то неуничтожимые радиоактивные отходы запаивали в стеклянные капсулы.
      Пролежав лет пятьсот, и сами капсулы должны "фонить"...
      Иван бросился к "Ралли" срочно вызывать диспетчера. Наконец Шутин ответил. Обнорски долго не мог собраться с мыслями:
      - Послушай-ка, главный диспетчер, ты говорил, что в этих местах нет никаких захоронений отходов? Прошу подтверждения еще раз! Прием.
      - Здравствуй, Иван. Ничего такого я не говорил.
      - Как не говорил? - закричал Иван и вспотел от ужаса. - Я своими ушами слышал, что...
      - Что в памяти компьютера никаких сведений о радиоактивных свалках в том районе нет. Верно? Так я это подтверждаю!
      - Не понимаю, казуистика какая-то. Внесено, не внесено...
      - Объясняю. Сведения у нас о захоронениях в тех районах только с двухтысячного года...
      - А раньше?
      - А раньше они считались государственной тайной и ни на какие карты не наносились...
      - Значит...
      - Значит, ты вполне мог оказаться на древней свалке, .которой в памяти компьютера нет.
      - Да как же так? - закричал Обнорски. - Скрывать свалку от людей, которые на ней живут и травятся? Как же такое возможно?
      - Вот так! А ты что, собираешься на этой свалке жить? Значит, ты на свалку напоролся, Пионер Геологии?
      - Не знаю, раздавленные капсулы, сплошной плутоний и стронций в пробах...
      - Ну, Ваня, ну и насмешил! Ха-ха!
      - Я не понимаю, что тут смешного.
      - Возвращайся в министерство - тогда поймешь, Разведчик Залежей! Обнорски выключил микрофон и некоторое время сидел в шоке. "Хорошо же они меня проучили, старые пер...ны!" Он услышал хохот, визгливый и громоподобный, в курилках, коридорах и кабинетах...
      Потом спохватился - "Бежать! Скорее!" Он бросился к "Ралли" и повыбрасывал все собранные пробы. Дал газ, уезжая, оглянулся.
      На холме стоял забытый бур и продолжал бурить.
      Дом Старика, как ему показалось, был пуст.
      Да это и к лучшему, никого видеть он не хотел.
      Иван бросился к себе наверх и стал бросать вещи в чемодан. На смятой постели он увидел радиоактивное ожерелье и поежился от мерзкого ощущения.
      Сбегая вниз по лестнице, он внезапно услышал "шипы" и остановился. "Что такое? Неужели Шамон?". Обнорски достал ручной лазер и проверил его. Сейчас он рассчитается с этим клоуном. Взяв лазер наизготовку, он пошел на звуки.
      Между "шипами" послышался голос, но какой-то иной, более глубокий и сочный, чем у старика. Через приоткрытую дверь одной из задних комнат он увидел Очирова, тот сидел на корточках, спиной к Ивану и раскачивался в такт "шипам". "Ага, тренируется. Сейчас я его прикончу", - подумал Иван, но тут же понял, что Старик молчит, а говорит кто-то другой в глубине комнаты. Но кто? Иван заглянул, никого не было. Подошел ближе, посмотрел через плечо Старика...
      - Ах ты старый обманщик! - Иван схватил Старика за ворот. Он понял, что тот на самом деле ничего не понимает, а просто имитирует на Шамонах старую пластинку, шаманя и доводя публику под эти гремучие слова до истерики.
      И "шипы" тоже были здесь, на пластинке.
      Это были трещины и царапины, пересекавшие звуковое поле. А Ивану они казались космическим ритмом.
      - Жулик, я прикончу тебя, - Обнорски хотел повернуть Старика лицом к себе и показать ему лазер, чтобы тот почувствовал страх.
      Старик медленно поднял вверх свое лицо, Иван заглянул в него... Так близко он его еще не видел. Оно было ужасно, большие белые глаза, изъеденные лишаями, сгоревшая кожа, бессмысленная улыбка... Иван не знал, понимает ли его Старик. Лазер заплясал у него в руке, и он опустил его: "А имею ли я право судить этих несчастных?" Старик, подождав некоторое время с запрокинутой головой, снова наклонился вперед, возвращаясь к своему занятию. Иван вышел.
      "Ралли" с прилежным рокотом отмерял свои километры, шлейф пыли тянулся по пустыне, Обнорски возвращался. "Все ложь, - думал он. - Ложь позади и ложь впереди. Мир искаженных понятий. Чиновники в министерстве играют в свои словесные игры, а дикари на свалке - в свои. И все довольны!" О, как ему хотелось домой, в город, в удобную квартиру с автономной очисткой воздуха.
      Ну что же он им скажет: "Извините, старики, я не буду больше. Дайте мне мой оклад, мой письменный стол. Я буду сидеть тихо".
      Вдруг кто-то показался впереди, шел размашисто и уверенно. Обнорски встрепенулся, иногда на самом дне отчаяния вдруг родится надежда. И он почувствовал сейчас не надежду даже, нет, а только предвкушение ее - легкий холодок под сердцем...
      Но это был старый знакомый - сумасшедший пророк, отмахавший в бодром темпе психа не одну сотню километров и по-прежнему полный энтузиазма. Обнорски остановил "Ралли" и приоткрыл дверь:
      - Может, ты пить хочешь?
      - И будешь проклят и ты, и дети твои... - старик излагал свою программу, обрадованный, что нашелся слушатель.
      - Ты знаешь, старина, это самые правдивые слова, которые я слышу за последнее вре339 мя, - ответил, подумав, молодой человек. - Я действительно проклят, вот только не знаю за что...
      Старик для пущей убедительности замахнулся на него палкой, и Обнорски поспешно захлопнул дверцу и дал газ. Но старик успелтаки, трахнул по капоту "Ралли" посохом - древним как мир.
      - Уж тебя-то, по крайней мере, я знаю, как зовут, - подумал Иван. Тебя зовут Илия!
      Он оглянулся. Старик стоял на дороге и размахивал палкой. Он кричал что-то вслед, но ничего не было слышно.
      Слова уносил ветер.
      ШАЛОСТЬ
      1
      Слюпи прилепился к скале и оглянулся.
      Под ним лежал город, раздетый и беспомощный перед нашествием песков, открытый движению пыли и ветров, пустой перекресток всех времен.
      Слюпи не торопясь активизировал свою сенсорную систему, прислушался. Погони не было. Внизу, в бетонном лабиринте, не вспыхивало ни единой искры живого сознания. Только голос мертвой материи исходил от почвы: шелест двигавшегося песка, потрескивание накаляемой скальной породы, далекий гром подземных обвалов.
      Планета, на которой для ремонта корабля остановились родичи Слюпи, была безжизненна многие тысячи лет. Она двигалась по странной вытянутой ороите вокруг звезды - красного карлика, то замерзая, то превращаясь в пекло.
      Сейчас планета приближалась к звезде, медленно обретая атмосферу из аммиака. Красное солнце почти не светило, но уже припекало.
      Слюпи переключился на инфракрасное зрение, чтобы лучше видеть.
      Погибшая цивилизация, ее характер, причины гибели не интересовали пришельцев - они торопились. Помимо ремонта они перестраивали корабль для временного смещения. Но Слюпи был любознателен. И сейчас его терзали два чувства: страх и любопытство. По словам взрослых, в таких городах некогда обитали демоны и злые колдуны. Они должны быть мертвы сейчас вместе со своим городом, но все равйо Слюпи боялся. Ведь он был всего лишь ребенком, непослушным мальчишкой, убежавшим от родителей, чтобы посмотреть на настоящий город демонов. Он стал спускаться.
      Он долго блуждал в каменном лабиринте, выдумать который могло лишь извращенное сознание чудовищ. Родичи Слюпи не строили городов, а родители говорили ему, что демоны делали города, чтобы мучить в них людей. Они пускали туда своих пленников, и те, блуждая в бетонных норах, гибли, удаляясь от источников энергии.
      Наконец Слюпи нашел то, что искал, и остановился, довольный. На открытой ровной площадке в пыли и пепле лежало множество черных, обугленных обломков одинаковой округлой формы. Слюпи снял с себя тускло блеснувшего "жука", похожего на украшение, и пустил его на один из этих кусков угля.
      "Жук", забавно перебирая металлическими ножками, пробежал, потом с шорохом стал зарываться в золу. Если он найдет хоть одну органическую клетку с неповрежденной рибосомой, внешний вид сгоревшего существа можно будет воссоздать.
      Слюпи приготовился к ожиданию. Он уже делал несколько попыток, но неудачно. "Жуки" цепляли что-то в этом море пепла и начинали воспроизводить ни на что не годные предметы. Ему же хотелось поиграть с живым существом.
      "Жуки" - ассемблеры, протеиновые ремонтные автоматы, - были единственной технологией родичей Слюпи, годной практически на все: от омоложения стариков до строительства космических фрегатов. Один из ассемблеров стащил Слюпи, сняв его с корабля на ремонтной площадке, и убежал в город.
      Послышался щелчок, и на куче пепла появился еще один "жук". Это означало, что ассемблер стал дублироваться, он прочитал одну клетку и приступил к работе. Вскоре появилось еще два "жука" - чтобы осуществить восстановление, нужна был масса ассемблеров по весу не меньше, чем вес объекта. А для этого им приходилось делиться подобно живой клетке.
      Вскоре "жуки" облепили весь остов. И вдруг - разбежались. Каждый знал, как "строить" одну молекулу, но строительный материал - нужные атомы - еще предстояло найти, выделить и собрать.
      Тысячи "жуков" проворно сновали вокруг, пробуя "на вкус" все, что им попадалось. Один даже "куснул" Слюпи за конечность.
      - Ну, ты, - возмутился тот. - Я тебе не материал...
      Наконец защитная матовая сфера закрыла обломок и трудившихся на нем "жуков", а когда она лопнула, Слюпи увидел странное существо. Высокое, на единственной опорной конечности, зато множество других, совершенно беспомощных, спускались вниз и бессильно переплетались.
      Слюпи чуть не взвизгнул от восторга: "Получилось!" Он ясно чувствовал, как в существе движется жизнь, светятся эмоции. Следующим невольным его возгласом было: "Ну и страшилище!"
      - Как мне тяжело, - подумало существо. - И где все остальные?
      Отрицательные эмоции захлестывали ожившее страшилище. Слюпи был вынужден отступить в сторону и затормозить свое восприятие, ему было неприятно.
      - Вот здесь был сад, и нас было много, - сказало дерево. - Как легко дышалось по утрам!
      На мгновение через сознание бедного обреченного существа Слюпи уловил частицу прошлого и стал ее вытягивать. Он увидел встающее солнце и множество подобных существ, которые просыпались и протягивали крохотные влажные ладошки к потоку тепла...
      - Как больно, - дерево раскачивалось. - Я сейчас, кажется, сгорю...
      И действительно, с легким хрустом и криком оно вспыхнуло и через мгновение превратилось в ту же груду пепла. "Жуки" стали поспешно складываться в один, главный.
      После восстановления существа могли некоторое время жить автономно и независимо от окружающей среды, но когда "жуки" отключались, в силу вступали местные условия, которые были, по-видимому, сейчас для этих существ смертельны.
      "Слабый вид, - рассуждал Слюпи, загребая оставшихся "жуков". Аборигены были неподвижны и полностью подвержены окружению. Понятно, почему они погибли".
      На родине Слюпи не было различия между флорой и фауной, все живые думали и защищались. Ассемблеры, восстанавливая клетки земного растения, нашли изъяны в его рибосоме и восполнили их по своей памяти. Получился мыслящий гибрид земного дерева и инопланетного. Но всех этих тонкостей Слюпи не улавливал, он двинулся дальше, новая игра волновала его и радовала.
      Вскоре он нашел нечто похожее на костяк, положил на него "жука" и, отодвинувшись в сторону, стал ждать. Спустя некоторое время возникла дымка, а кости шевельнулись. Колеблясь, дымка росла и наконец закрыла костяк и суетливых жуков. Потом защитный шар оторвался от почвы и лопнул, а там, где он был, уже находился оживленный демон.
      Обнаженная девушка сидела на мостовой, обхватив колени руками, волосы рассыпались по плечам, а глаза смотрели на Слюпи.
      - Кто ты такой? - сказала девушка, впрочем, Слюпи не воспринимал ни пола, ни возраста. Сказанное демоном блуждало где-то по цепям анализатора и никак не переводилось.
      Слюпи ясно осознал лишь одно: чувства, исходившие от демона. Пока это были страх и отвращение.
      - Давай играть, - мысленно предложил он демону, но не знал, понял ли тот его. Отрицательные эмоции захлестывали ожившее страшилище.
      - Я умерла и, конечно, в рай не попала, - сказала девушка и медленно подняла голову. - Так вот какое солнце в аду: красное, как кровь. Зачем ты разбудил меня, дьявол?
      Слюпи ничего не понял, кроме горя, исходившего от демона. Его анализатор напряженно работал, исследуя мыслительный аппарат, анализируя речь.
      - Все вокруг мертвы, а я жива. Зачем? - Она встала, тело ее белело даже в красно-черном свете. Слюпи был в замешательстве. Поток горестных эмоций в демоне нарастал. Необходимо было что-то предпринять. Демон оказался слабым, ранимым существом.
      - Мы называли смерть избавительницей от страданий. Неужели наша боль вечна и простирается даже за пределы смерти?
      Похоже, что Слюпи наконец нашел. Некое словосочетание, бессмысленное для него, но оно медленно всплывало в сознании страшилища.
      Слюпи спросил: - Зачем ты жил?
      И с удовольствием отметил появление у демона нового сильного чувства: удивления. Желая изменить ситуацию, он стал повторять эти слова, не имевшие смысла:
      - Зачем ты жил? Зачем ты жил? Зачем ты...
      - Ты спрашиваешь, демон, зачем я жила? Мокрица, разве ты поймешь?
      Бешеный поток обрушился на Слюпи, он затрепетал от непередаваемого наслаждения, так глубоки и ярки были воспоминания. Какая сильная эмоциональная жизнь была у этих демонов! Как они опасны на самом деле! Слюпи чувствовал, словно ветер наполняет его тело и оно становится легким и стремительным, словно один ликующий крик бросает его к небесам. Слюпи не был в состоянии осознать или найти аналогию ни одному из воспоминаний демона. Но он и не хотел. Он лишь впитывал в себя, воспринимал, был резонатором, оболочкой музыкального инструмента, в котором ликовала, пела чужая жизнь.
      Он видел чужими глазами прекрасный город под голубым и ласковым небом. Кто-то взял его руку, и он почувствовал, как его душа через демона сливается с кем-то. Единение, родство, слияние и сладкая беззащитность - все это переплеталось и звучало. Новизна, странность ощущений потрясла Слюпи, ему казалось, что он околдован, попал в плен к демону...
      - Ты спрашиваешь, зачем я жила? Знай же: я любила!
      Она хотела сказать еще что-то, но судорога свела ей горло, лицо изменило цвет, глаза расширились. Слюпи поспешно отключил свое восприятие, иначе можно было принять смерть.
      Она упала на мостовую, скрюченное тело пошло огромными волдырями ожогов, которые лопались. Потом тело демона стало раздуваться и кости появились из-под мяса. Под палящим солнцем все снова превратилось в пепел и кости.
      Слюпи приблизился, нашел в пепле оставшихся "жуков". Ядовитая атмосфера и высокая температура убивала демонов мгновенно, как только общее защитное поле "жуков" ослабевало.
      Слюпи посмотрел на то, что осталось от демона, стряхнул пепел с последнего "жука". Он не испытывал жалости: слишком чуждой была для него эта форма жизни. Нельзя жалеть то, что не понимаешь. Слюпи направился дальше, он был доволен. Редкое развлечение!
      Вскоре он нашел нужный костяк и привел "жука" в действие. Когда матовая оболочка распалась, Слюпи увидел, что демон уже стоит, опираясь конечностью о стену. Этот был совсем иного вида, чем первые два, - вместо шерсти на голове у этого блестела кожа, натянутая на череп. Слюпи чувствовал, как одиночество и беспомощность охватывают странное существо.
      Пожилой мужчина огляделся, увидел Слюпи и содрогнулся:
      - Так вот чем все закончилось. Людей всегда интересовало, каким будет конец света. A я узнал, вот только рассказать некому. А это что за жаба?
      Слюпи решил не тратить времени зря и спросил: - Зачем ты жил? Давай играть!
      - Скажи мне, жаба, что это было? Война? Aх да, что-то с солнцем...
      - Зачем ты жил? Давай играть! Зачем...
      - Зачем я жил? Сложные вопросы ты задаешь! Что тебе сказать? Жена? Работа?
      Он задумался. Слюпи видел длинные коридоры, столы, бумаги... Лица демонов, как размытые белые пятна, скучные, нудные, надоевшие. Демоны рождали слова, мысли их были так же скучны, как пыль на бумагах, как шорох. Слюпи был разочарован, этот демон вспоминал лишь скуку, но она и так была хорошо знакома Слюпи. Мучаясь, он сказал:
      - Не то, другое. Зачем ты жил?
      Мужчина вспоминал. Вдруг в глубине и мраке появилась ослепительная точка, которая стала стремительно расти и вскоре залила светом душу демона и все вокруг. Слюпи вскрикнул от удовольствия и присосался к ощущениям демона.
      Он ясно увидел, что демон, вернее не он, а его копия, маленький миленький демончик радостно тянется к нему и что-то лепечет. Слюпи затрепетал от наслаждения: у него был маленький слюпчонок, которого хочется ласкать, ласкать...
      Мужчина поднял ребенка на руки и поцеловал его в глаза, тот радостно смеялся, цеплялся ручонками за волосы. Мужчина подбросил его вверх: какое счастье! Потом он баюкал ребенка, учил его ходить, он звал его тихо и ласково: не бойся, иди, мой мальчик! Острая жалость и гордость говорили в нем.
      - Зачем я жил, спрашиваешь? У меня был сын! - прозвучало, как отдаленный гром. - Если ты способен это понять. У меня был мой мальчик! Но что с ним? Где он?
      Тревога вспыхнула в демоне, и Слюпи поспешно отключился. Демон стал делать беспорядочные движения, заметался на месте, потом побежал по улице. Но конец действия ассемблеров и беспощадное солнце быстро сделали свое дело. Слюпи бочком подобрался к нему и забрал "жука". Это что-то новое! Этот демон был определенно хорош, он не обманул ожидания.
      Слюпи долго искал следующий костяк, он привередничал, отказывал одному за другим в оживлении по едва заметным признакам. Им руководило чутье, словно он занимался этим делом всю жизнь. Игра ему нравилась, он не торопился. Вокруг лежали тысячи неиспользованных возможностей, тысячи душ, смешанных с пеплом, хранили в себе нечто неповторимое и неожиданное.
      Слюпи вспомнил, о чем говорили взрослые.
      Единственный "жук", оставленный на планете, без конца дублируясь, сможет за тысячу лет оживить здесь всех, кто когда-либо жил, и воспроизвести всю природу в первозданной чистоте. Но именно этого взрослые опасались: цивилизация наверняка была агрессивной и ухитрилась сама отравить себя. На этот случай существовал запрет на восстановление.
      Наконец на краю гигантского разлома почвы Слюпи остановился: ему понравился крупный пропорциональный костяк, лежавший поперек механизмов самого примитивного вида.
      Этот механизм, по-видимому, средство передвижения, состоял из открытой платформы, несложного пульта управления и двух десятков колес.
      Слюпи привел в действие ассемблер. Вскоре из-под лопнувшей оболочки появился призрак, одетый в плоть. Но этот демон имел иной вид, чем первые два.
      Юноша сел и оперся рукой на пульт. Сильное тренированное тело его напряглось, он внимательно огляделся.
      И снова Слюпи был удивлен - демон не испытывал отрицательных эмоций. Под оболочкой вторичных, мало значащих чувств Слюпи уловил работу развитого мыслительного аппарата, спокойно оценивавшего обстановку. Слюпи сказал:
      - Давай играть!
      - Давай! - внезапно понял его демон и достал из-под пульта что-то металлическое. Слюпи мгновенно отметил рост уверенности демона и опасность, исходившую от предмета - это было оружие. Он бросился на демона, но его когтистые лапы лишь царапнули по невидимой преграде защитного поля. Откуда оно взялось?
      Слюпи жалобно заскулил и заметался. Случилось то, в чем его предостерегали родители: демон вырвался из-под контроля, он вооружен и защищен. Анализатор Слюпи лихорадочно заработал, исследуя природу незнакомого поля.
      Он постарался успокоиться. В конце концов жить демону осталось немного...
      - Ты напал на меня? Почему? Это ты все натворил? - спросил юноша, показывая вокруг себя излучателем. Но слова его застревали гдето в анализаторе, смысл их доходил до Слюпи лишь частично. Но он отмечал одновременно рост уверенности демона. Значит, ситуация развивается не в пользу Слюпи.
      - Вы, наверное, могущественная Раса. Откуда вы прилетели? Что здесь ищете? - Юноша направил на Слюпи излучатель. И тот, отметив рост опасности, мгновенно сжался в сверхплотный комок, чтобы отразить удар.
      - Ага, сообразил! Умный парень! Так вот, я думаю, что мы сможем договориться. Смотри, я убираю излучатель. Понимаешь?
      Опасность миновала, оружие исчезло. Слюпи был удивлен. Демоны были, злы и не упускали случая, чтобы нанести вред, но демон не сделал этого. Почему? Анализатор молчал, а проклятое время текло медленно, демон не умирал.
      - В обмен на твою жизнь я хочу знать, как вы это проделываете. Я имею в виду воскресение.
      Ассемблер! Слюпи забыл о нем, а "жуки" уже сложились, и главный остался за защитной оболочкой у демона. Даже если демон умрет, ассемблер останется недоступным для Слюпи.
      Он будет периодически включаться, и демон будет снова и снова оживать. Говорили же ему родители: не трогай "жуков"! Слюпи снова заметался в панике.
      - Так все дело в этой небольшой вещице? - догадался юноша, беря в руки "жука". - Спасибо, приятель! Постой, а почему я так хорошо тебя понимаю? Вижу прошлое и будущее...
      Что за новые способности. Все! Сейчас демон бессмертен. От отчаяния Слюпи сделал то, на что в здравом рассудке никогда бы не решился. Моментально сжавшись, он с силой распрямился, стремительно бросившись на основание машины. Таранный удар был так страшен, что многотонная машина треснула посредине, разломалась пополам и соскользнула в пропасть. Сознание Слюпи зафиксировало одновременно вспышку ужаса демона и разряд, прорезавший небо над Слюпи.
      По тяжелая машина уже падала, катилась в трещину, увлекая за собой лавину камней, вызывая подземный гром.
      Прилепившись на самом краю пропасти, Слюпи слушал, как замирают ужас и отчаяние демона, как угасает, мигая и сопротивляясь, его жизнь где-то в глубине камня. Вот погасла и последняя искра сознания. Слюни снова был один в ледяной пустыне. Она была раскалена солнцем, но от нее на Слюни веяло холодом.
      В ней не было больше жизни.
      Слюпи медленно приходил в себя, пережитое потрясение лишило его сил. Он беспомощно лепился к скале на краю бездны. Одиночество и тоска все сильнее охватывали его. Ему стало казаться, что он один на всем свете, что мрак трещины притягивает его.
      Но вдруг кто-то позвал его по имени. Слюпи словно очнулся, прислушался и уловил искаженную расстоянием мыслеграмму отца:
      - Слюпи, негодный мальчишка, где ты?
      Отец искал его и, казалось, сердился, но за оболочкой досады Слюпи уловил доброту. Мальчишка почувствовал силы, но не рисковал пока отлепиться от скалы, боясь упасть.
      - Ну и задам же я ему! - говорил отец матери, и Слюпи уловил их общую тревогу за него. Он чуть не заплакал от радости и жалости к себе. Он больше никогда не убежит от родителей, пусть только его заберут отсюда!
      - Ты зря волнуешься. Мы достаточно могущественны, а Слюпи достаточно взрослый, чтобы ему ничто не угрожало на этой свалке мусора, - отвечала мать.
      - Мы ничего не знаем о погибшей цивилизации, и в этом опасность. Мальчишка никого не слушает и вечно таскает приборы, балуется с ними. Он может, например, наткнуться на атомную бомбу и спровоцировать деление. У него еще мало опыта, в он не успеет защититься от взрыва!
      - Все дело в том. что ты мало занимаешься eго обучением. Ему пора бы знать все методы индивидуальной защиты.
      - Дело в том, что ты совсем не занимаешься его воспитанием. Если бы он имел достаточно материнской ласки, то не бегал бы куда глаза глядят.
      - Постой, а почему ты думаешь, что я одна должна заниматься его воспитанием?..
      Человек очнулся от боли. Левая рука не действовала, бок страшно болел. Но он был жив, и это удивило его. Под защитную оболочку из прозрачного пластика с шипением проникал кислород - от сотрясения сработала аварийная система. Здесь, в глубине трещины, было не так жарко. Падая, вездеход зацепился за выступ скалы, а лавина прошла стороной.
      Это спасло его.
      Он был плотно зажат сорванными сидениями и решил не двигаться, чтобы набраться сил.
      Пока он не мог осознать всего, что с ним произошло, но в нем крепла уверенность, что все будет хорошо. Он нашел в темноте и прижал к себе здоровой рукой бесценную вещь - воскреситель.
      Он смотрел вверх, откуда сочился скудный розовый свет, и думал, что так, наверное, проникает свет утра к зерну, лежащему в почве.
      В человеке медленно поднималось и крепло неведомое раньше чувство своего предназначения. То же, должно быть, испытывает зерно во мраке почвы, прежде чем прорасти навстречу дню.
      ЗЕЛЕНЫЙ ДОМ
      Колонна уходила от преследования, путая следы, блуждая меж низких, срезанных холмов. Буря тяжелой поступью шла по пятам.
      Километровые пылевые столбы шагали позади, оранжевые молнии змеились по ним, сбегая вниз. Песок уже начинал течь под гусеницами и колесами, а противосолевые стальные щиты тихонько позванивали от ударов первых летучих песчинок и крупинок соли.
      В голове колонны, трамбуя песок широкими гусеницами и ведя всех на прицепе, шел Большой Папа. За ним, неловко переваливаясь с боку на бок, увязая в песке маленькими колесами, ковыляла Добрая Матушка. Третьим следовал Длинный Брат, единственная рука его как всегда грозила небу. Далее, сцепившись, друг за другом, двигались остальные - невероятная мешанина средств передвижения, начиная с роскошных лимузинов, давно утративших способность к движению, и кончая деревянными повозками-волокушами, крытыми холстом. Последним был фургон Лежли, фургон неизвестного цвета, в котором обитал Грех.
      Сам Лежли, мужчина средних лет, заросший щетиной, одиноко торчал на ступеньках фургона. Грех не пускал его внутрь, и Лежли приходилось жить на трех ступеньках. Горячий ветер с режущим песком давно загнал всех людей в глубину железных коробок, лишь Лежли, замотанный тряпкой по самую макушку, отворачивал от него лицо и прятал глаза. Когда-то он был ткачом, но давно бросил это занятие и стал позором и проклятием общины. Лежли ни за что на свете не хотел отказаться от своего греха, обитающего в фургоне неизвестного цвета, и этим приносил всем несчастье.
      И сейчас вместе с бурей их преследовали "ушедшие". Лежли иногда поднимал голову, осматривая сумрачный горизонт и небо, прозрачное перед бурей. Сегодня "ушедшие" напали на них сверху, и они едва отбились. Длинный Брат отогнал их своим громом и единственной рукой. Потом буря встала за ними, и частокол молний укрыл общину. Но надолго ли?
      Впереди, над пологими холмами, в пепельной дымке появилась темная полоса. Лежли понял, куда их ведет Большой Папа. Там кончалось плато, по которому они двигались, и начиналась материковая плита. Скальная порода ее была изъедена и разломана. В одной из гигантских трещин, по которым стекают песчаные реки, капитан решил укрыть колонну. "Ушедшие" не найдут их там, но буря...
      Лежли вздохнул. Если буря застанет их в трещине, то песчаная река повернет вспять и их засыплет, затянет песком. Капитан боится "ушедших" больше, чем бури. Кто знает, может быть, он и прав. Буря, во всяком случае, привычнее, чем "ушедшие", которые вернулись на Землю через сотни лет. Подумав об этом, Лежли оглянулся на пылевые столбы, одетые в молнии.
      Когда буря миновала их, а жара спала, обитатели колонны стали подавать признаки жизни. Лежли наблюдал, как открываются люки и дверцы, как появляются люди, сонные и сердитые. Они отгребали песок, откапывая свои "дома", веревками привязывали их к скале, чтобы не "уплыть" обратно на плато. Из Большого Папы - гигантского вездехода - вылез Капитан, седой старик, всегда державшийся неестест венно прямо, и пошел идоль колонны, осмат ривая ее и здороваясь с людьми. Лежли знал, что Капитан не дойдет до него, но ждал, готовясь заговорить.
      Настало время ужина, люди, захватив с собой чашки, спешили к Доброй Матушке. Она довольно пыхтела, готовая выдать пищу-хлерровую похлебку. Тысячи лепестков ее были раскрыты и трепетали, по стеклянным трубкам в бурой жиже бежали пузырьки. Теплый запах похлебки поплыл над колонной, послышались веселые голоса.
      Лежли не торопился, похлебку ему выдадут последнему. Так решил Капитан, и все были согласны. Последние порции часто были несъедобными, но Лежли не жаловался. Все были так озлоблены на него за Грех, что могли просто бросить его в пустыне вместе с его фургоном, После ужина, как обычно, вся община собралась возле Большого Папы. Наступил вечер, камни и песок быстро отдавали тепло, стремительный сухой холод падал с неба, казалось, белые звезды роняют свое ледяное дыхание на землю. Люди прижимались к огромному капоту Папы, он был всегда теплым, даже в самую холодную ночь. Матушка засыпала, трубки ее подернулись пленкой, лепестки сложились. Она съежилась, примолкла. Люди говорили об "ушедших", которые вернулись.
      - Они ушли давно. Так давно, что этого не помнят даже самые древние старики, - говорил нараспев Капитан. - Они ушли на небо, оторвавшись от Земли, и были наказаны. Все видели их сегодня, они железные и пустые внутри. Руки у них превратились в рычаги, глаза - в стеклянные шары, а внутренности сгорели от желания и гордыни. Они словно тени, одетые в железо. Как иначе они могли бы летать?
      - Выходит, после смерти и мы превратимся в "ушедших"? - спросил, кашляя, Уштли.
      Ему никто не ответил.
      - Предки завещали нам оставаться такими, как они, людьми из мяса и крови, и не отрываться от Земли, - продолжал Капитан.
      - А что хотят от нас "ушедшие"? - прервал его опять Уштли. Но на него никто не рассердился. Все знали, что он скоро умрет.
      - Этого не знает никто. Впрочем, я думаю, что для покрывших себя позором или согрешивших естественно желание запятнать и других. - ответил Капитан, и все обернулись к Лежли. - Мы твердо знаем, что хотим: жить как живем, оставаясь людьми на Земле. А с предателями, бросившими ее в трудное время, не хотим иметь ничего общего!
      - Сверху, наверное, далеко видно, - сказал мечтательно Уштли. - Когда мой труп высохнет в песке, разве моя тень не поднимется вверх? Или кости удержат ее? Я хотел бы посмотреть на мир сверху. Где кончается Земля?
      - Земля словно огромная чаша, круглые края которой поднимаются высоко к небу, - объяснил Капитан, указывая туда, где звезды скрывались за материковыми горами. - Поэтому еще никому не удавалось заглянуть через ее край. Чаша Земли плавает в океане хлерра, а он налит в другую, еще большую чашу. И так далее, без конца.
      Капитан говорил об этом каждый вечер, и всегда его слова вызывали оживление слушателей, никогда не евших досыта. Лишь Уштли остался спокойным:
      - Выходит, богатство прямо у нас под ногами? Нужно лишь пробить скорлупу Земли?
      - А в эту чашу, по стенам которой мы ползаем и живем, - продолжал Капитан, - налит воздух и ветер, и бури с молниями, жар и холод, ночь и звезды, на которых укрылись "ушедшие".
      Люди обратили к звездам красные, изъеденные солью глаза, и Лежли подумал, что сегодня им приснится счастливый сон: океан хлерровой похлебки. Он ждал, когда они разойдутся, чтобы вернуться к своему Греху.
      Площадка перед Папой пустела, люди уходили в темноту. Лежли встал, но неожиданно Капитан остановил его.
      - Ты знаешь, Лежли, что многие хотели бы избавиться от тебя и твоего фургона, - говорил Капитан, и Лежли, как всегда, казалось, что движутся лишь его губы, а лицо неподвижно как маска. - Я против этого, потому что ты такой же человек, как и мы, а нас осталось мало. Нам сегодня повезло: мы отбились и буря прошла стороной. Не испорти этого, не насылай на нас невезение. Сегодня не нужно ходить в фургон. Я тебя предупредил.
      Лежли знал, что пойдет, но согласно кивал, глядя под ноги. Это или нечто подобное Капитан говорил ему каждый вечер, поэтому слова мало значили. Важен был ритуал, просто Капитан должен был предупреждать, а Лежли выслушивать, от этого людям спокойней засыпалось.
      Лежли давно свыкся с ролью отщепенца, именем которого пугают детей. В конце концов, быть падшим человеком - это способ зарабатывать порцию похлебки. Не осознаваемые ими законы, формировавшие племя, неумолимо требовали выделения полюсов-символов. И Лежли выпало оказаться одним из них, противоположным Капитану. Сознание общины приходило в движение и подобно электролиту невидимо текло от одного из них к другому, а затем обратно, и так без конца...
      Подходя к своему дому, он услышал скрип песка и кашель. Уштли одиноко бродил вокруг фургона, трогая его руками. Это было неприятно Лежли.
      - Я к тебе в гости, - начал смущенно Уштли. - Удивлен? А когда-то мы были друзьями. Кхе-кхе. Проклятая сухость высосала из меня влагу, кровь во мне стала густой и медленной, а дыхание застревает в горле. Все считают, что я скоро умру. А ты как думаешь?
      Лежли подавленно молчал. Он говорил так редко, что начать разговор стоило для него больших усилий.
      - Молчишь? А когда-то был языкастым. И я был другим, сильным и веселым. В молодости все было иначе. Помнишь, как бегали к девочкам? Куда все девалось? Час мой близок, но, как назло, меня стали одолевать вопросы. Мне страшно, что я умру, не узнав всего, что мог бы узнать. Понимаешь? Давай сядем.
      Они сели друг против друга: Лежли на ступень, Уилли - на песок. Когда Уштли кашлял, тело его раскачивалось в темноте.
      - Я пришел к тебе, как к старому другу, с просьбой, - говорил Уштли. Покажи мне твой Грех! Терять мне нечего. Пусти меня в Фургон!
      Лежли был потрясен, за многие годы это был первый человек, который не боялся Фургона.
      - Нет, невозможно, - Лежли затряс головой. - Я не могу тебе объяснить, но так делать нельзя.
      - Я прошу тебя перед смертью, Лежли. Новые несчастья мне уже не повредят, я никому не расскажу, что был у тебя. Я должен узнать и испытать это. На двери Фургона нарисованы знаки, которые я часто видел в молодости. И цвет этот я помню, это цвет молодости.
      Лежли отрицательно качал головой, бормотал невнятно: - Не проси меня, я не могу...
      - Жалеешь? - всхлипнул вдруг Уштли, п его руки схватили Лежли из темноты. - Что ты там прячешь? Отвечай! Нашу молодость? Выпусти ее, открой дверь! Она и мне принадлежит...
      Они боролись стоя, потом Лежли оторвал от себя Уштли и оттолкнул его. Тот упал, закашлялся и долго не мог подняться. Лежли пожалел его. Наконец Уштли встал на ноги и прохрипел: - Ты отказал другу в его последний час? Будь же ты проклят!
      Слушая, как в ночи затихают шаги друга, Лежли подумал, что нужно было бы объяснить Уштли, все рассказать ему. Но как объяснить другому то, что и сам не понимаешь? И не понимает никто. Этих знаков на дверях уже никто не может прочесть, а неизвестного цвета не существует в природе.
      Лежли снял одежду. Там, куда он идет, она не нужна. Поднялся на три ступеньки, толкнул дверцу, шагнул и... вышел в другом мире.
      Винтолет "ушедших", еще недавно пожиравший пространство над красными песками, лежал на боку, смятые лопасти его глубоко уходили в почву. Двое людей в скафандрах сидели, опираясь на него спинами, смятые шлемы валялись в стороне. Потрескивание сгоревшего и остывающего металла давно уступило место вкрадчивому шелесту песка.
      - Люк уже не закрывается, - сказал один, с пожилым усталым лицом. Он обернулся и смотрел, как песчинки тонкой и неизменной струйкой проникают в машину. - Через сутки нашего летуна затянет всего!
      - Ну и пусть, - пробормотал второй, помоложе, именовавшийся Пилотом Спасателей.
      Он смотрел в ту сторону, куда ушла гроза. Там стояла стена мрака.
      - Подумать только, Что я, Наблюдатель Спасательного отряда 340, наблюдаю его конец и спасти его не могу. Ноги болят?
      - Болят, - невнятно ответил Пилот. Буря еще жила у горизонта, то затаиваясь, то освещаясь изнутри. Всполохи бежали складками по небу. - Я все жду, когда появится радуга. Бывает радуга при сухой грозе?
      - Не знаю, может быть. Лучи отклоняются в пылевом облаке под другим углом.
      - Гроза без радуги, исход бури без облегчения. Ритуал дождя, а не дождь. Вот только молнии бьют по-настоящему!
      - Ты думаешь, что в нас молния попала?
      - В миллион вольт! Иначе как объяснить, что наша защита не выдержала?
      - Есть у меня одна мысль. Вот посмотри,старик провел рукой по черному боку, и под ладонью сверкнул металл. - Видишь? Мне кажется, что в воздухе нас просто тряхнуло и "закоптило", а все повреждения мы получили уже при падении.
      - Ну и что?
      - Молния изуродовала бы нас еще в возДухе.
      - Какая для нас сейчас разница?
      - Это важно. Я думаю, что причина аварии - короткое замыкание в силовом блоке, ведь мы лишились всего и мгновенно, даже связи. А причина замыкания толчок, который мы с тобой ясно ощутили. Толчок же был связан с той колонной, над которой мы пролетали тогда.
      - Проклятые жестянки! - Пилот скрипнул зубами. - Причина аварии - это ты. Я уже собирался сжечь эти железки аннигилятором, а ты не разрешил.
      - Постой, а это мысль. Фотография колонны должна остаться, - и старик полез в чрево машины.
      Юноша подполз к люку и в задумчивости подставил ладонь под струйку песка, которая текла через железную грань. Ладонь скоро наполнилась, он выбросил песок наружу, подставил снова. "Как странно, - подумал он. Несколько часов назад эта машина, само совершенство, сам грозный бог, пожирала небо. Сверху любой песчаный холм казался величиной с монету, и в каждом - мириады песчинок. A сейчас каждая вдруг обрела свой вес и, наполняя машину, убивает ее. Вот оно - возмездие за гордость. Сейчас песок своего не упустит. А все из-за одного короткого замыкания, которое поменяло местами небо и землю..."
      - Вот смотри, - Наблюдатель, сияя от радости, появился в люке с пачкой снимков. - Ты по-прежнему уверен, что мы имеем дело с колонной роботов?
      - Мне плевать! Кто бы там ни был. Я поклялся, что найду их и сожгу. Если, конечно, выберусь отсюда...
      - Не торопись. На снимке ясно видно: первым в колонне движется атомоход, который когда-то сделали для Меркурия, - он практически вечен. За ним следует хлорелловая фабрика. Если она еще способна извлекать воду из воздуха, то едой они обеспечены...
      - Кто они?
      - Да не нужна роботам хлорелловая фабрика, не станут они ее таскать!
      - А ты не допускаешь мысли, что роботы могут воображать себя людьми? Даже забыть вообще, что они - роботы?
      - Что?
      - На снимках видны люди, хоть один человек?
      - Нет. Они попрятались. Вот только в конце колонны...
      - Ах, попрятались! Дай-ка сюда, - Пилот взял снимки из рук Наблюдателя, разорвал их и выбросил. - Во всех учебниках истории написано, что последние переселенцы покинули Землю триста лет назад! Я не собираюсь исправлять историю.
      - Но мы же Спасатели! Нас не зря сюда послали.
      - Спасать я буду, если увижу, кого нужно спасать. А пока эта колонна для меня - груда утиля. По Конвенции беглые роботы теряют все права, то есть считаются металлоломом.
      - Может быть, ты изменишь свое мнение, когда узнаешь, что движется третьим в колонне? Я долго не мог понять. А это была... зенитка!
      - А это еще что такое?
      - Примитивное оружие. Осталось от древних войн. Принцип его действия в том, что в летательные аппараты бросаются капсулы, начиненные взрывчаткой.
      - И ты думаешь, что нас могли сбить из зенитки?
      - Нам не повезло. Во-первых, защита просто не распознала опасность, во-вторых, в силовом блоке оказался слабый узел. Он бы все равно вышел из строя, но чуть позже...
      - Я внимательно слушаю. Что дальше?
      - А дальше то, что роботы не стали бы стрелять в людей. Первый закон робототехники еще никто не отменял.
      - А люди могут? Измученные, голодные, страдающие от жажды, блуждающие в пустыне, могут? Вместо того чтобы броситься на шею своим спасителям, стреляют в них?
      - Да, действительно, странно. - старик поднялся, опираясь рукой па лопасть винта, и посмотрел на закатное солнце. - Непонятный мир. Что я могу сказать? Как все объяснить? Мы разучились понимать дрyг друга. Триста лет с ними не было связи. Нам нужно еще найти нечто общее с ними, точку соприкосновения, В этом я вижу задачу спасательного отряда 340.
      - А я в том, чтобы их сжечь! А если хочешь точку, то прошу... - юноша обвел рукой горизонт, размытый грозой, - можешь начинать свои поиски!
      - Я тебя не убедил?
      - Нисколько! Все, что ты говорил, - это ничем не подтвержденные гипотезы. И обсуждать их я не расположен.
      - Ты так раздражен, ноги болят?
      Юноша не ответил. Солнце уже садилось.
      Тени людей дотянулись до подножия холма.
      - Ты высказал одну неплохую МЫСЛь: нужно двигаться, - сказал вдруг старик.
      - Что? Ты с ума сошел! Покинуть машину?
      - К утру она окажется под песком, а мы - на солнцепеке. За ночь мы успеем пройти километров двадцать.
      - Но куда?
      - Хотя бы в сторону материковой плиты. Может быть, там можно будет укрыться.
      - Нас будут искать по винтолету.
      - Рация в нем молчит. К утру даже магнитометры звездолета не найдут нашего летуна под слоем песка. А наши аварийные рации - всегда с нами. Нам все равно: идти или стоять. Но стоять невыносимо, значит - пойдем, нужно только захватить воду.
      - Но мои ноги. Ты не забыл?
      - Я помогу.
      - Тебе будет тяжело.
      - Пусть.
      - Может быть. Ну хорошо. Наверное, ты прав. Пошли.
      Ночь сменила вечер, они шли по звездам.
      Винтолет превратился в неясную тень, на которую они вначале оглядывались, потом утонул в ночи. Молчание становилось невыносимым, юноша все тяжелее повисал на плече у старика.
      - Скажи что-нибудь, старина.
      - Мне не до разговоров.
      - Я знаю, ты сердишься, считаешь, что я глуп и упрям. Позволь я объясню тебе. Они таскают с собой вездеход, фабрику и зенитку, но это просто механический атавизм роботов. Собрали все механизмы - они их любят - и тащат с собой. Почему стреляли? Не разобрались, приняли за других роботов. Молчишь?
      - Слушаю.
      - Почему они вообще двигаются колонной? Играют. Воображают себя людьми и совершают ритуальное действо: последние люди на Земле. Что скажешь?
      - То, что я устал.
      - Неужели ты не видишь? Трагедия здесь давно закончилась, а продолжается фарс, банальность. Здесь все фальшиво: дождь, гроза...
      - А мы с тобой?
      - Что?
      - Давай отдохнем.
      Они сели на песок. Яркий свет звезд заключал их, казалось, в одно целое.
      Лежли не помнил, сколько пробыл в ином мире, но когда вернулся, ЗвeЗДЫ уже поблекли и скудный свет утра сочился по сглаженным вершинам. Вся община ожидала его, расположившись вокруг фургона. Испытывая стыд, Лежли оделся.
      - Мы предупреждали тебя, - заговорил Капитан: казалось, сам дух племени витает над ним. - Ты снова был в своем фургоне, виделся с Грехом и наслал на нас несчастье. За это время успели умереть Уштли и еще один старик. Это твоя вина!
      Капитан указал на два бугорка, которые появились у фургона, и толпа зашумела.
      - Мы уходим дальше. Может быть, дойдем до края земной чаши. Тебя мы оставляем здесь и выделяем тебе еды, сколько можем.
      - От себя вы не уйдете, - сказал Лежли хрипло, но не знал, услышал ли кто-нибудь его. Люди торопились разойтись. Сидя на ступеньках, он смотрел, как колонна уходит и сумрак колеблет, размывает и поглощает ее.
      Вскоре он остался один. С ним был лишь его фургон, два бугорка, три порции похлебки: его, Уштли, старика. Да, его сородичам нельзя было отказать в благородстве, они действительно выделили ему еды, сколько смогли.
      И не их вина, что все так получилось. Просто они боятся неизвестного и называют его грехом. Но оно всегда должно быть, в нем заключено будущее. "От себя вы не уйдете, а уйдете, так вернетесь, - сказал он себе. - А если не вернетесь, то найдете себе нового Лежли с фургоном неизвестного цвета".
      В задумчивости он обошел вокруг фургона зеленого цвета. Потом разделся, поднялся по ступеням и толкнул дверь, на которой забытыми знаками было написано: "Однопрограммный фантоматор. Аттракцион: прогулка по лесу. Вход: пять монет". Шагнул и оказался на Опушке Леса. Он поднял голову, и по его лицу, по голому телу и Листьям забарабанил, потек и заскользил теплый и ласковый, сладостный и греховный Дождь, Дождь, Дождь...
      - Как ты думаешь, старик, найдут нас?
      - Не знаю. Что-то часто мы с тобой стали отдыхать.
      - Меня занимает мысль: как могло так получиться, что при всем нашем могуществе мы оказались такими уязвимыми? Наша жизнь висела на одном контакте. Стоило ему сгореть, и - какая банальность! - мы зарылись носом в песок. Одна лишь нить удерживала нас, а мы воображали себя Покорителями. Что скажешь?
      - Трудный вопрос. Скажу, что раньше здесь, на Земле, нитей, о которых ты начал разговор, было много. Каждый листик или травинка - это нить, лужица - нить, облачко - нить, горсть земли - тоже нить. Если они рвались, то восстанавливались сами, их гибкость создавала запас прочности. Сейчас осталась одна, как ты говоришь, в силовом блоке, но и та оборвалась...
      - Но мы не просто рвали, а еще создавали.
      - Да, верно. Но все меньше и большей ценой. Наша технология устроена так, что за одну техническую нить приходится платить десятком естественных. Наша цивилизация похожа на азартного игрока, который знает лишь одну стратегию: весь полученный выигрыш он снова ставит на кон и идет ва-банк. В конце концов получилось так. что повышать ставку мы больше не можем, ибо в оборот пущено все, что можно, а выйти из игры, сказать "пас" невозможно, так как это означает крушение.
      - Чушь какая-то!
      - Ты спрашиваешь, куда девались связи? Я ответил: мы их азартно проиграли.
      - Все гораздо проще, старик. Нам просто не повезло, мы попали в обычную аварию, а это еще не конец света. Пошли, я попробую идти сам, мы еще не последние люди на Земле.
      - Я все думаю, - юноша пытался своим голосом заглушить мерный шелест песка под ногами. - Ты сказал: "запас прочности" и мои ноги: "Гибкость" - а у меня колени не сгибаются.
      - Опирайся на меня. Ноги мы твои вылечим. Самое смешное в том, что каждая из них - маленькая копия земли, свои связи они восстановят, а вот с Землей - похуже.
      - Идти, шагать, ступать... Казалось, какая банальность, какая элементарная вещь...
      - Нам придется заново научиться делать самые банальные вещи, например, ходить по Земле. Тебе трудно, потому что ты только учишься ходить.
      - Ты - сумасшедший! Вместо того чтобы сидеть на пенсии, попросился на Землю. А здесь заговорил иносказаниями.
      - После того как мы оторвались от Земли, многие слова стали утрачивать смысл, превратились в игру, цель которой забыта. Вот я и решил здесь, на Земле, оживить ускользающее значение, узнать изначальный смысл...
      - Ну и как, оживил?
      - Ты сам оживил. Узнал, что значит слово "ходить"...
      - Чтоб тебя... - юноша споткнулся и навалился на больные колени. - Вот я и снова упал. Как бы мне узнать значение слова "ползать"...
      - Ты вовсе не упал - ты на колени встал, на Землю...
      - Это еще зачем?
      - Прощения у нее просишь. Вот и я встал рядом, - старик низко наклонился, помогая юноше подняться. - Вместе будем просить.
      - А как нужно просить?
      - А как в детстве просил у мамы?
      - "Прости, дорогая, я больше не буду".
      - Вот и сейчас давай так же. Опирайся на меня. Пошли.
      - Прости, дорогая... Если бы нас кто-нибудь услышал, хоть одна живая душа. Эй, а что это у тебя светится над головой?
      Наблюдатель с трудом поднял голову, потому что за шею его держался Пилот.
      - Ничего, мальчик. Облака розовеют, скоро утро.
      Они снова шли. Старику казалось, что песок становится влажным.
      До материковой скалы было уже недалеко.
      Можно было видеть, как текут песчаные реки, как розовеет свет утра и скользит по гладким базальтовым куполам. Они двинулись дальше.
      Лежли вернулся, вышел на порог и оглянулся. Ничего не изменилось вокруг, поднималось, раскаляясь, одинокое солнце, два бугорка, три миски похлебки. Да и что могло измениться? И менялось ли когда-нибудь?
      Круг пустыни, который всегда окружал его.
      включал в себя равносильное: жизнь и смерть.
      Вот и он скоро умрет, эта мысль не радовала и не огорчала его. Просто он исчезнет из видимости, как нить в вечном плетении, а потом, может быть, появится снова, не помня себя и под другим именем. И жизнь и смерть - это лицевая и изнаночная сторона... Так думал Лежли, ткач по профессии.
      Вдруг привычный ход его размышлений оборвался. Он увидел, как из глубокой тени, в которой еще пребывала равнина, появились две блестящие фигурки.
      Это было невероятное зрелище, у Лежли не нашлось эмоций, чтобы пережить подобное. Он просто смотрел. Впрочем, он не сомневался в реальности происходящего.
      Было видно, что фигурки передвигаются с трудом, падая и помогая друг другу. С высоты материка они казались ничтожными, но упорно перемещались. Значит - люди, терпящие бедствие. Эта мысль вернула его к жизни. Поколебавшись, он отвязал швартовый канат, и его дом, зеленый фургон, вздрогнул, как живой, и медленно поплыл вниз, навстречу людям и судьбе.
      Привычно устроившись на верхней ступеньке и глядя на фигурки сверху, он готовился заговорить, но не мог найти слов. Впрочем, он начинал догадываться, что слова здесь не так важны, как сама встреча. Он решил довериться встрече, как доверялся сейчас течению песка, как доверялся всему в жизни.
      Они входили в устье песчаной реки, когда юноша словно натолкнулся на стену.
      - Что?
      - Не пойму. Солнце прямо в глаза, вокруг все красное, оранжевое, желтое, а у меня в глазах позеленело...
      - Что там?
      - Старина, зеленый дом едет нам навстречу, а на пороге человек сидит!
      ПОСЛЕДНИЙ АНГЕЛ
      Однажды, никто не может сказать, когда это было, посреди океана шла удивительная игра. Самолетонесущий ракетный крейсер разрезал пласты лазури, а позади, на некотором отдалении, следовала подводная лодка противостоящей страны.
      Игра заключалась в том, что лодка, увеличивая скорость и подбираясь к боку крейсера, как бы невзначай выходила на удобную для атаки позицию, а крейсер, изменив курс на несколько градусов, подставлял лодке корму и, прибавляя скорости, легко уходил от возможного удара. И лодке приходилось начинать все заново.
      Так продолжалось довольно долго, впрочем, времени никто не жалел. Был мир, а патрулировать в этом районе все равно было нужно и лодке, и крейсеру.
      Наконец командиру крейсера надоело быть убегающим, и он решил пустить в ход свой естественный козырь, он скомандовал:
      - Дежурный истребитель -на взлет!
      "Заодно потренирую экипаж", - подумал он.
      Человек, сидевший в это время в кабине истребителя-бомбардировщика, на взлетной палубе, и читавший письмо от жены, меньше всего нуждался в тренировке, ибо был опытным пилотом и носил чин полковника, но судьба распорядилась, чтобы это был именно он. Пилот Нортон сложил письмо и сделал знак вахтенным, чтобы те готовили старт.
      Сделав разворот и на мгновение как бы зависнув в воздухе, он без труда нашел глазами лодку. Та, не скрываясь, шла на глубине нескольких метров. Нортон получил приказ на учебную атаку и стал набирать необходимую высоту. Лодка продолжала движение, не меняя курса, возможно, люди, находящиеся в ней, не заметили самолета.
      В этот момент капитан крейсера получил сигнал "X" и вскрыл пакет. Не веря глазам, он перечитывал приказ о немедленном начале военных действий. Но пока на корме "висела" вражеская лодка, о нанесении ракетного удара не приходилось и думать.
      Почти одновременно капитан подводной лодки получил сигнал "У" и вскрыл пакет. Лодке надлежало дать ракетный залп, но пока она "сидела" в струе у крейсера, сделать это было невозможно. И капитан подводной лодки решил вначале потопить крейсер, благо лодка снова выходила на ударную позицию.
      Капитан отдал приказ готовить торпедные аппараты и чуть увеличил скорость: он решил атаковать из глубины и под острым углом.
      Игра продолжалась, только стала опасней. До залпа торпед оставались мгновения.
      В это самое время истребитель Нортона находился на самой вершине параболы, и, переходя в пике, Нортон на всякий случай запросил подтверждение на учебную атаку. Командование замешкалось, но подтверждение пришло в то время, когда он уже видел лодку в электронный прицел. Это был приказ на боевую атаку!
      Нортон не поверил своим ушам, но тут он увидел, как от носа лодки, подобно дельфину, скользнула торпеда. Большой пузырь воздуха, всплывший на этом месте, подтверждал невероятное. Потом было еще два пузыря - три торпеды пошли на крейсер.
      Нос лодки на некоторое время подвсплыл, и Нортон "положил" боевую глубинную бомбу на его округлое очертание. Он не видел взрыва, развернувшись так, что в глазах потемнело, а когда он снова был над этим местом, лодка судорожно боролась за свою жизнь, пыталась всплыть. Развороченный ее нос извергал воздух, рубка выступала из воды. Как раз на нее Нортон и сбросил последнюю свою глубинную бомбу. Лодка стала стремительно тонуть, а Нортону снова пришлось набирать высоту.
      Он доложил о победе, но ему никто не ответил, он осмотрелся, но не увидел ничего, кроме ослепительной великолепной лазури.
      Не мог же крейсер затонуть так быстро?
      Но эфир молчал, и Нортон кругами стал снижаться над местом катастрофы.
      Наконец на поверхности он увидел разный хлам кораблекрушения, который быстро разносило волнами. Он бросил в воду буек гидролокатора - крайняя мера - и на экране увидел под водой две цели, которые быстро тонули и потом слились в одну на невообразимой глубине.
      Это было концом, и Нортон свечой взмыл вверх. Приходилось думать о том: умереть сразу или попробовать потянуть время, но все зависело от горючего.
      Здесь, на высоте, в необыкновенной ясности и синеве, дул сильный ветер, почти ураган.
      Повинуясь чутью, Нортон направил самолет по ветру и сбросил скорость до самой экономной. Он мог лететь в любую сторону, от суши его отделяли тысячи километров. Затем, немного подумав, он отстрелил ракеты, расстрелял в синеву обоймы пушек, сбросил стартовые ускорители. Больше он не нашел ничего, чем можно было бы облегчить самолет. Он включил автомат и занялся приборами.
      Локатор показывал абсолютную пустоту в небе и на океане на сотни километров вокруг, а эфир трещал и выл на всех диапазонах, словно безумный. Нортон не поймал ни голоса, ни морзянки, ни сколько-нибудь модулированного сигнала. В мире творилось что-то невероятное.
      Но что?
      Нортон смотрел в оцепенении на далекие башни облаков, их ослепительные вершины излучали покой и умиротворение.
      Ясность царила в мире. Самолет, уносимый беззвучным ураганом, казалось, не двигался, впаянный в кусок синего стекла.
      Издали могло показаться, что это не самолет, а крошечная случайная блестка приклеилась к лазури или заблудившийся ангел возвращается к престолу.
      Oн начал понимать, что самое невероятное и дикое, что только возможно, случилось. И мало того, ему дарованы судьбой час-два, чтобы спокойно осознать все это невероятное.
      Итак, миллиарды людей на всех континентах лихорадочно занимаются сейчас самоуничтожением, а здесь, в лазурном покое, ни малейшего признака, кроме шума в эфире. Ему уготована честь наблюдать апокалипсис - самое страшное, что только могли измыслить люди, но откуда тогда эта безмятежность в облаках и на море?
      Нортон стал искать письмо жены, но подумал о том, как он будет дочитывать его сейчас, зная, что ее, может быть, уже нет в живых, а над Канзасом, где они жили, прогуливается атомный смерч?
      "За что, о господи?" - подумал Нортон, ведь он был хорошим мужем, примерным гражданином, верным солдатом. "За что, о господи? - думали в это время миллионы людей. - Ведь мы не хотели, мы невинны!" "За что, о господи?" - думали люди всегда, но это никогда не спасало их от смерти.
      Тут что-то случилось с его мозгом: руки его по-прежнему сжимали штурвал истребителя, а память словно упала во тьму времен, протянула светящиеся нити к истокам, замерла.
      Нортон увидел бешеные круглые глаза старика, борода у того тряслась, он стоял опираясь на посох: - Прокляну!
      - А за что, собственно? - не понял Нортон.
      Но старик показал крючковатым коричневьш пальцем, и Нортон, обернувшись, увидел в долине город Они стояли на пыльной дороге под сухим огромным деревом, за спиной старика была пустыня, за Нортоном - город. Он был очень красив, этот город; люди, строившие его, любили жизнь и знали толк в архитектуре. Он казался живой перламутровой раковиной на зеленых ладонях садов, в паутине дорог..
      - Уничтожить!
      - Л чем, собственно? - усмехнулся Нортон. - Палкой?
      - Словом божьим!
      - A кто ты? - насторожился пилот.
      - Зовут меня Илья. И бог дал мне право карать и миловать.
      Нортон вглядывался в резкие черты, испытывая влачале смятение, а потом страх. Белая пыль полей Палестины въелась в морщины, редкие волосы сожгло солнце Синая, бесконечный крестьянский труд выел из глаз остатки разума, горькая обида перед чужой красотой кривила бескровные губы.
      - Это чирей порока на теле господа! Город крестьянину не нужен!
      - Подожди, обсудим все спокойно...
      - Блудницы ходят там, закрывая лиц, а дети бросают в меня камнями, смеясь.
      - Поторопись! Есть, наверное, и блудницы, но большинство, я уверен, порядочные жены. Дети бросались камнями? Но их было с десяток. А в городе их тысячи!
      - Пусть же сгинут! - Старик сделал движение, чтобы идти.
      - Постой! - Нортон хотел схватить его за полу рваного плаща, но промахнулся. Ильяпророк стремительно удалялся по направлению к городу. Нортон бросился за ним, но тот уже на повороте обернулся, оскалив зуиы в усмешке, сверкнув белками.
      Когда Нортон добрался до города, он уже горел, горящие потоки смолы и серы низвергались на проклятый город. Люди не пытались тушить пожары, соляными столбами они стояли везде, в белых выпуклых глазах их было недоумение.
      А пророк шел дальше, вырастая в размерах, у горизонта голова его касалась облаков, белки глаз сверкнули, как молнии. Он стремительно повернулся, распахнулись полы плаща, посох мелькнул, огромная желтая пятка голой ноги...
      Нортон бросился за ним, одетый в сверкающие латы сверхзвукового истребителя-бомбардировщика. Но за духом истребитель не успевал. Каждый раз, подлетая к городу, Нортон видел, что он уже горит, а пророк удаляется. Тысячи жен Лота не шелохнувшись смотрели соляными глазами, как огонь пожирал их дома.
      - За что, о господи? - спросил Нортон, но ему никто не ответил. Он видел, что стоит Илье поднять свой посох для проклятия, как небеса послушно, словно срабатывал некий механизм, низвергали нечто вроде напалма.
      И понял Нортон, что бога нет. А сам пророк - воплощенная крестьянская ненависть - и есть бог.
      И он опаздывал, каждый раз опаздывал, хотя истребитель летел быстрее звука. Вначале горели библейские города, потом Вавилон с его террасными садами, римские - с широкими чашами театров, немецкие - с готическими соборами, затем...
      Нортон очнулся, все было по-прежнему, самолет застыл, впаянный в стремительный воздух. "Опоздал, - подумал пилот. - Снова опоздал! Пророк гуляет по Канзасу. И под желтой пяткой Ильи скрипит сейчас мой домик с женой и детьми!" Он вытер лицо ладонью и заметил, что оно было мокрым от слез.
      "В конце концов мы получили то, о чем мечтали с библейских времен. Будем же прокляты!" Движение самолета в синей пустоте продолжалось, хотя, право же, не имело смысла.
      Одинокий гром висел между небом и океаном, Нортон в алюминиевых одеждах ангела готовился предстать перед богом и просить прощения за всех. Но глядя на приборы, он понимал, что до престола не хватит горючего.
      Уважаемый читатель!
      Мы надеемся, что вы в основном осведомлены об исторических эпохах и датах, на которые выпали события, описанные в этой книге. Желая напомнить вам эти даты, мы позволим себе разместить эти события в хронологической последовательности, с краткой характеристикой эпох.
      ХРОНОЛОГИЯ 2050
      Конец технологической эры. Исчерпание минеральных запасов. Прекращение пилотируемых космических полетов на ракетной тяге. Провал первой попытки Освоения.
      "Четвертый порог".
      "Малыш - 1".
      2100- Эпоха "вечных городов". Появлениe фантоматоров и вероятностных игр со временем. Утверждение власти новой бюрократии - потомков переселенцев, вернувшихся на Землю.
      "Заговор серых", "Антиквары", "Синие - зеленые", "Современная геология".
      2300- Смутное время.
      2500 годы Сведений и рассказов нет.
      2500- Эра "галактиков" - надпространственой, сверхсветовой связи. Первые успехи второй волны Освоения, восстановление технологии, оживление политики и экономики Земли.
      "Прерванный скачок", "Ждущий Ньюк".
      3000 Массовая гибель от невыясненных причин "галактиков". Потеря надпространственной связи.
      3000- Провал второй волны Освоения. Возникновение ряда региональных космических войн, успех движения сепаратизма. Утрата Землей контроля за политической ситуацией.
      "Жертвоприношение", "Охота на кентавра", "Последний ангел".
      4000 около Взрыв сверхновой. Гибель Земли и близлежащих освоенных планет.
      "Шалость".
      4100 около Появление на Земле инопланетного разума и занесение новых технологий - ассемблеров. Возвращение переселенцев на Землю, ее новое заселение.
      "Шалость", "Зеленый дом".
      4500 - и до Эра ассемблеров. Мир-гало. Восстановление природы Земли в ее первонавремени чальпом виде.
      ФАНТАСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ ПО ТЕОРИИ ФАНТАСТИКИ
      Согласно теории катастроф, поверхность пространства-времени, иногда сдвигается, собираясь в кризисные "складки". Сама же катастрофа заключается в том, что ход событий отрывается от поверхности и перескакивает с вершины одной складки на другую.
      Если вдуматься, данная схема кризиса - есть схема действия фантастики. И в ней мы с вершины одного кризиса высматриваем другой и прыгаем со "складки" действительного на вершину возможного и вероятного.
      Допустим, человек попадает в черную дыру. Падая, в ужасе он ничего не видит и не знает. И другой вариант - некая сила мягко несет его через катастрофу, где он спокойно оглядывается и оценивает.
      И оказывается дома, в кресле, с книгой в руках. Это второе фантастика, которая позволяет послать вашего двойника в иные миры, узнать и изведать, оставаясь в безопасности.
      Фантастика - это игра ума и духа, но игра не бессмысленная, а игра ПОДГОТОВКИ. Ребенок, играя, готовится к взрослым занятиям. А взрослый, играя в НФ, готовится к будущему. Ребенок взрослеет, а взрослый обнаруживает сверхчеловеческие способности.
      Автор предлагает читателю сыграть. Пусть любитель представит себе, что берет в руки журнал выпуска 2000 года и читает статьи по теории фантастики. Взгляды автора на смысл, на значение и скрытые пружины НФ настолько отличаются от господствующей сейчас жалкой теории "отражения" и "предупреждения", что он не видит иного выхода, как назвать статьи фантастическими и отнести их к будущему. Наиболее сердитые читатели могут считать их просто шуткой.
      ФАКТОР ВЫЖИВАНИЯ
      В настоящее время человек вдруг ощутил себя стоящим на краю бездны. Он глубоко не удовлетворен миропорядком, приведшим его к катастрофам, и литературой (в том числе и НФ), которая отказалась верно служить ему, "отражая действительность".
      Но, может быть, мы ждем от нее чего-то иного, нежели просто отражать, объяснять п предупреждать? Хотя и традиционно все еще взываем к последнему. Может быть, НФ имеет иную функцию и назначение, например, чисто психологическое - помочь человеку обрести внутреннее равновесие перед грозящей опасностью?
      Объясняя появление НФ, Айзек Азимов писал: "Вот тогда-то человек и понял, что вещи не только изменяются, но будут меняться и после его смерти. Таким образом на свет родилась научная фантастика, которая стала дополнять просто фантастику и приключенческий жанр: люди торопились представить себе, каким будет следующий век". Итак, по Азимову следует, что жанру НФ предшествует осознание изменчивости жизни и особые темпы накопления этих изменений, которые "смогли выказать себя на протяжении одной человеческой жизни". Все это совершенно справедливо. Но осознание изменчивости -- лишь предпосылка. Ее для возникновения литературного жанра еще мало.
      Нужны глубинные движения общественного сознания и чисто психологическая потребность.
      Тут же Азимов говорит о двух факторах, связанных с появлением НФ: о религии и о промышленной революции. Для него они - антиподы. И в самом деле, в религиозном сознании вопрос о будущем просто не возникает, хотя и осознание текучести может быть. Вероятно, божество служит тем "механизмом", посредством которого человек постоянно находит свое равновесие с мирозданием: "Что было, то и будет", "Все что делается - делается к нашему испытанию" и т. д.
      Второй фактор - промышленная революция, а вернее - "идеология" ее. Мысль о том, что все прогрессивно и ступенчато развивается, - это не только возможность прогнозировать, но и "идеология". У нас эйфория научно-технического прогресса тесно смыкалась с политическим официальным оптимизмом. Что дало цветение "идеальной" фантастике. Впрочем, это "цветение" быстро оказывалось пустым, потому что "механизм для равновесия" официальной НФ обычно "запаздывал", а значит, психологически человеку ничего дать не мог. Речь шла обычно "было бы хорошо, если бы...", а не "что будет, если...". То есть самого вопроса о будущем как бы не возникало, все было заранее известно.
      Но третий фактор, о котором Азимов не говорит, но который привел к появлению романа-предупреждения, - это сомнение в правильности выбора направления научно-технического прогресса. Любое сомнение в исходных посылках влечет разрушение всего здания прогноза, угроза экологической катастрофы мгновенно уничтожила идеальные построения официальной фантастики. Пожалуй, именно с тех пор НФ может называться литературой, ибо перевела разговор с "желаемого состояния" в ранг "действительного положения вещей", с идеального построения - в план личной судьбы и тревоги за существование.
      Но так ли прост термин "роман-предупреждение"? Ведь если бы мы хотели "предупреждаться", не лучше ли читать статистические сборники и технические прогнозы? Вероятно, НФ удовлетворяет более глубокие социальнопсихологические потребности общественного сознания, нежели просто предупреждать? В чем же они?
      Но прежде всего уместен вопрос: что такое предупреждение вообще? Был в истории момент, когда "предупреждения" имели исключительное значение, я имею в виду античность.
      Феномен расцвета оракульства тем более удивителен, что он сочетался с абсолютной верой в предопределенность рока, коему подвластны и люди и боги. Зачем знать заранее судьбу, если избежать ее нельзя? Другой парадокс: многие люди подкупали жрецов, а затем слепо верили предсказаниям. И третий: никто из великих людей не отложил своего предприятия после неблагоприятного "прогноза". И все-таки люди постоянно пытались "наладить контакт" с будущим, заключить с ним своеобразный "договор" (хотя бы и подкупом), воздействовать на него своего рода "заклинаниями" (чисто языческая привычка). Следовательно, сам по себе текст предсказания не имел большого значения, а удовлетворялась чисто психологическая потребность: сохранить душевное равно весне перед лицом грядущих опасностей, помочь человеку сейчас, а не в будущем, которое неясно. Когда грянет гром, все предупреждения об ударе молнией разом теряют смысл.
      Как это происходит сейчас? Для современного человека поступательность научно-технического прогресса - это тот же неотвратимый рок. Плох он или хорош, но каждый человек подвержен ему и "затянут" в него помимо своей воли.
      Государство, содержа официальную науку, как бы "покупает" у нее тем самым благоприятные прогнозы, а затем им слепо следует, то есть поступает как суеверный язычник, заклинающий будущее.
      Ясно, что ценностью для отдельного человека подобные прогнозы не обладают никакой.
      Будь хорош прогноз или плох, человек хочет знать одно: каково будет именно ему, имяреку, в этом самом хорошем или плохом будущем.
      И смутная тревога, которую он испытывает в теперешней, очень неясной обстановке, настойчиво требует утоления. И тут мы из рода "предсказания" переходим в род литературы, потому что только она может рассказать об отдельной (и общей) человеческой судьбе.
      Существует определение, что всякая литература - это литература великих событий. И в то же время-развитие литературы - это постепенный перевод основной темы в судьбы героен, в их лица, в их язык. В этом ценность литературы (и НФ) для читателя. Мы видели, как постепенно "усваивались" и выражались типами, героями, лицами такие грандиозные события, как революция, сталинизм, война. То есть язык великого события переводился на язык личных судеб. И не было события (были запретные темы), которое не было бы "расшифровано" для человека таким образом.
      Для НФ великое событие - это будущее. Но единственное, с чем не может примириться человек, - это ОБЩАЯ гибель, смерть рода человеческого. Сказать подобное человеку - значит ввергнуть его в состояние психической неуравновешенности. А этого позволить себе литература не может, иначе ценность ее будет ноль. Любая эсхатология (предсказание конца) обязательно должна указывать на чудесное спасение (при определенных условиях), только тогда ее будут слушать и читать. Вероятно, преодоление страха гораздо важнее, нежели внушение его. И не "предупреждение" имеет значение, а преодоление "предупреждения".
      Позволим себе небольшое теоретическое отступление. В своих построениях мы в известной степени опираемся на идеи Люсьена Гольдмана (1913-1970), который полагал, что литература (как и всякий род духовной деятельности) это своего рода компенсаторный механизм, подобно тому, как но Фрейду для компенсации неутоленных желаний служит сон или безумие ("Структурно-генетический метод в истории литературы"). "Символическое обладание" вещью через текст никогда не удовлетворит человека полностью, но, искаженное и "снятое", оно всегда питает литературу, которая на этом желании "паразитирует".
      Говоря о литературе как об отражении действительности, мы не забываем, что здесь всегда отражение смешано с желанием и что они взаимно накладываются друг на друга. Получается чрезвычайно сложный механизм, который иначе, как "адаптационным", не назовешь. С одной стороны, действительность "адаптируется", приближается к человеку в соответствии с его терминологией и психической установкой. А с другой - в процессе отражения "адаптируется" и сам человек, потому что создается новый язык, а новый язык - это новый человек.
      Все сказанное в принципе снимает неглубокий термин "роман-предупреждение", который ничего не дает. Люди желают не "предупреждаться", а выжить; они желают снять свой страх перед неизвестностью.
      В связи с этим можно вспомнить те упреки, которые предъявлял Л. Гольдман к компенсаторной теории 3. Фрейда. Он справедливо отмечал, что в последней начисто отсутствует временное измерение, развитие проблемы в будущее. А ведь именно там могут быть реализованы в полной мере позитивные силы равновесия, компенсации. Может быть, именно НФ, как литература, и означает "разворачивание позитивных сил в будущее"? Читая "предупреждения", мы забываем, что речь идет на самом деле не о "КАТАСТРОФЕ", а о "ВЫЖИВАНИИ" в условиях катастрофы. Ведь главный герой, он же наблюдатель, остается, как правило, жив, и читатель ассоциирует себя именно с ним. с выжившим, но не с погибшими. Он желает знать то условия, при которых герой выжил. То есть важно не просто будущее (катастрофа), а будущее-будущее (преодоление катастрофы). Он желает иметь заранее оптимальную стратегию поведения в чрезвычайных условиях.
      Писатель как профессиональный изобретатель жизненных стратегий предоставляет ему эту возможность, полностью смоделировав экстремальную ситуацию и указав успешную линию поведения в ней. Но это - лишь прагматический аспект.
      А психологически происходит то же самое, когда человек после прививки заболевает в легкой форме и обретает иммунитет. Всем известна мысль о том, что мир сошел бы с ума после взрыва атомной бомбы, если бы не знал из НФ, как она должна взорваться. Другими словами, энергия нервного шока частично снимается еще apriori, до шокирующего события, человек обретает необходимое для борьбы душевное равновесие и способность к действию. А это, безусловно, фактор выживания.
      Вообще неутоленное желание и подспудный страх - верный источник неврозов, как говорит нам классическая психиатрия. И в этих условиях чрезвычайно странным было решение Госкомиздата не печатать фантастику, в которой действие происходит после атомной войны. Чиновники руководствовались, вероятно, простым принципом: "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". И тут грянул Чернобыль. Сотни тысяч людей заболели радиофобией - нервный шок для них оказался непереносимым. А ведь подобная ситуация (и поведение в ней) описана в западной фантастике множество раз. Я не хочу сказать, что западные читатели НФ остались бы психически здоровыми. Но часть потерянного психического здоровья наших людей, безусловно, можно отнести на счет нелепого решения Госкомиздата. Ведь пережив катарсис в НФ, человек вступает в ситуацию несколько "закаленным", ему уже не нужно тратить часть нервной энергии на "усвоение" и "переживание" ситуации, если она уже была для него "адаптирована" сочинителем.
      Но термин "адаптация" будущего и к будущему не всем нравится. И-в самом деле, есть в нем что-то от "amor fati" - ницшеанского "возлюби судьбу". Как можно адаптироваться к будущему... любому будущему? - спрашивают они.
      Но нравится нам будущее или нет, а оно все равно наступает, и самым неожиданным образом. Так уж лучше вступить в него с объективным знанием и готовностью бороться. А кроме этого, противники обычно забывают, что речь идет о взаимной адаптации, о сближении, и будущее предстает в НФ как компромиссный вариант, в котором всегда останется место для спасения героя (и читателя).
      Подводя итоги, можно сказать, что НФ, безусловно, является фактором выживания рода человеческого. И всякое ограничение фантастики ведомственными инструкциями означает препятствие к осуществлению этой функции.
      Да и термин "роман-предупреждение", в известной мере, лишь затеняет дело. Люди удивительным образом научились не внимать всяческим предупреждениям. Но ценностью для них обладает как раз то, что помогает выжить вопреки предупреждениям. А значит, дело гораздо сложнее, нежели можно судить по термину.
      В нашем сложном, быстро меняющемся мире НФ выполняет важнейшую задачу: готовит человека ко вступлению в будущее. Сама по себе являясь сложным компенсирующим и настраивающимся механизмом, НФ может помочь человеку сразу по нескольким направлениям: Первое. Дает информацию о будущем.
      Опираясь на свою интуицию и профессионализм, писатель старается воссоздать как можно более вероятностную модель будущего.
      Второе. Будучи профессиональным "обкатчиком" жизненных стратегий и характеров, писатель НФ дает читателю набор возможных линий поведения в указанной кризисной ситуации. А значит, дарует ему внутреннюю свободу и независимость перед этой ситуацией.
      Третье. Дав читателю пережить катарсис, писатель снимает с него часть нервного шока перед непредсказуемостью будущего, экономит его психическую энергию для борьбы (за счет своей собственной).
      Четвертое. Как и всякая литература, НФ постепенно вырабатывает отношение к такому грандиозному событию, каковым является будущее. При этом она находит его компромиссную модель и одновременно меняет самого человека, меняя его язык.
      Язык - вот та сфера, в которой человек встречается со своим будущим.
      АКТ КОММУНИКАЦИИ
      1. Продолжая разговор об адаптивной роли НФ (и прозы вообще), было бы интересно рассмотреть, каким образом она реализует свои функции, то есть как происходит общение писателя с читателем через произведение НФ.
      С точки зрения структуралистической поэтики, литература - это обмен информацией, а произведение - единичный акт коммуникации. И в общем виде он выглядит так: А (адресант) зашифровывает сообщение - посылает - Б (адресат) получает - декодирует. Казалось бы, имея в виду научный аспект, НФ подпадает под эту схему. Однако даже с точки зрения теории информации, на которую любят ссылаться структуралисты, не все оказывается столь просто. Попробуем рассмотреть это подробно.
      2. Во-первых, адресат оказывается не столь очевидно и четко очерченным. Давно замечено, что писатель вряд ли имеет в виду читателя как конкретную личность, адресат для него - чистая абстракция. При описании он опирается на индивидуальные психические законы восприятия (читатель как личность) и на его "общественный разум" (читатель "общественноусредненный"), иными словами, обращается одновременно и к читателю-индивиду, и к обществу в целом.
      Собственно, говорить здесь можно уже не о диалоге, а о многостороннем общении. Общество как заинтересованное лицо, третий агент может выступать в самых различных ролях: начиная с прямой цензуры и кончая внутренней "заангажированностью" (терминология Ролана Барта) самого писателя.
      Итак, мы видим, что адресат, в значительной степени, раздваивается, а затем - утраивается.
      Ибо замечено, что адресатом может быть и сам писатель. Имеется в виду не мемуарная традиция, но тот факт психологии творчества, что писатель часто "выпускает наружу" свои призраки (вспомним Ф. М. Достоевского), то есть происходит нечто вроде психоаналитического лечения путем осознания и выговаривания своих кошмаров. Достаточно вспомнить, например, известные положения Д. С. Лихачева о том, что у Достоевского "...действуют не целые люди, а борющиеся в них духовные силы", или положения М. М. Бахтина о бесконечном внутреннем диалоге с самим собой.
      Другими словами, при близком рассмотрении отношения "адресант адресат" оказываются сложными и "размытыми". Активность каждой из трех сторон, их роли, "статус" по отношению друг к другу могут меняться. Так, например, они могут сливаться между собой для третьей стороны (для читателя писатель и общество часто выступают в одном лице). Что можно сказать, например, о хокку-"сообщении", "посланном" японским средневековым поэтом через интерпретаторов - французских символистов современному русскому читателю?
      3. Во-вторых, единовременность акта коммуникации вызывает большие сомнения. Структуралисты полагают само собой разумеющимся, что у читателя в руках должен быть ключ от шифра, а "задачи стилистики сводятся к контролю за декодированием". (Риффатер М., Критерии стилистического анализа (В кн.: Новое в зарубежной стилистике. Вып. 9. М., 1980. С. 73).
      Но факт очевидный, что для того чтобы читатель имел ключ, его нужно ему вручить, то есть вступить с ним в некий предварительный контакт (условно назовем его "предкоммуникативным"). Что же это за контакт? Ответ прост: это язык! Стихия языка должна "омывать" и адресанта, и адресата задолго до того, как они стали таковыми. Причем предварительный контакт должен быть успешным и закончиться неким негласным договором на "основной", литературный контакт.
      Итак, хотя и существует единичный носитель акта коммуникации (книга), единовременность акта утрачивается, а сам акт, в известной степени, "размывается".
      4. В-третьих, положение языка в качестве проводника сообщения пассивной ролью никак не исчерпывается. А именно пассивность и подразумевает простая формула: "закодировал - передал - декодировал". Язык не мог бы служить проводником, если бы не нес в себе нормативных элементов и системы ограничений; одновременно эти ограничения накладываются и на само сообщение, проводник "нормирует" импульс. С другой стороны, всякий импульс изменяет материал проводника, каждое произведение изменяет язык, и, в конечном счете, важны именно эти изменения.
      Итак, мы видим, что проводник как бы "сливается" с сообщением, оно "протекает" через него как через решетку лингвистических норм, и, в свою очередь, решетка долго "хранит о нем память" в виде литературных шаблонов.
      5. В-четвертых, об адекватности декодирования. Для структуралистической поэтики тут все просто, словно речь идет о расшифровке телеграфного сообщения. Но будь это так, чтение литературы было бы скучнейшим занятием на слете. Л забота писателя при этом сводится к тому, чтобы "направить читателя на правильное декодирование", (Риффатер М.). При этом не учитывается, что и эта "забота писателя", и само "направление читателя" потребуют, в свою очередь, особого кода, кода кодов и т. д.
      Итак, попробуем разобраться с точки зрения теории информации, что же подлежит кодированию на самом деле. А. Моль пишет: "...Свойство непредсказуемости, характеризующее сообщение, и лежит в основе теории информации (Моль А., Социодинамика культуры, М., Прогресс. 1973. С. 100). Возьмем, например, образ: "Она цвела как роза". По мысли структуралистов, это, как всякий образ, - закодированное сообщение. Но подобное сообщение уже не несет для нас никакой информации, ибо "информация есть мера оригинальности". (Моль А.) Это же сообщение для нас абсолютно предсказуемо, "пусто", а поэтому декодированию не подлежит. А между тем наличие таких "банальностей", не подлежащих "зашифровке - расшифровке", в сообщении обязательно, ибо сообщение в целом никак не может состоять из "новизны", для нормального восприятия нужны и носители "привычного и понятного".
      Перед тем как стать банальностью, которая для нас абсолютно понятна, этот образ был некогда (предкоммуникативная стадия) "зашифрован расшифрован", но сейчас, в данном произведении, этому процессу не подлежит.
      Возьмем другой крайний случай. Любой набор случайных слов, - например: "роза, поцелуй, дыхание", - имеет свойство абсолютной непредсказуемости, а значит - максимальную плотность информации, он непонятен, зато новизны хоть отбавляй. Уж он-то подлежит дешифровке, но беда в том, что у читателя, как правило, не оказывается ключа.
      И причин несовпадения - великое множество: национальные, классовые, личные, временные... Идеальным "дешифровалыциком" был бы сам писатель. Но читателю для адекватного прочтения необходимо прожить его жизнь, смотреть на мир его глазами, что, как сами понимаете, невозможно.
      На самом же деле читатель видит мир писателя через узкую щель между "понятным, но банальным" и "непонятным, но новым". Именно свет авторских метафор, проникающий в эту щель, и подпадает под "кодирование декодирование", позволяет "высвечивать" в произведении новый смысл и "затенять" старый.
      Итак, успешному процессу "кодирование - декодирование" подлежит на самом деле довольно узкая полоса авторских метафор и образов, являющих собой главное приобретение произведения.
      6. Мы рассмотрели все составляющие литературной коммуникации: "адресант - адресат", "акт единовременный", "проводник", "кодирование декодирование" - и не нашли ни в одном определенности. Они расплывчаты, выходят за собственные рамки; то независимы, то тесно взаимодействуют; об определенном соотношении их можно говорить лишь с известной долей вероятности.
      Наверное, речь может идти не о факте передачи сообщения, а о сложном динамическом процессе выработки общего смысла в результате совместной "подстройки" участвующих сторон. Причем "подстройке" по типу "обратной связи", об "резонансе" личностей. Вступая в многостороннее общение с вероятностным исходом, участвующие стороны поступают двояко: во-первых, "преследуют свою выгоду"; во-вторых, учитывают "выгоду" других сторон. В результате возникает некая социально-культурная общность, в которой произведение - лишь ядро и которая является самовозобновляемым и самонастраивающимся процессом.
      Безусловно, что чаще всего той "выгодой", что преследуют стороны, является смысл, вкладываемый или извлекаемый. Однако, оказывается, что, в известной степени, он носит конвенционный и вероятностный характер. Для самонастраивающейся системы важен не сам смысл, а выработка смыслового единства, то есть истина как бы приносится в жертву интересам общения в процессе чтения.
      Важно, что результатом литературной коммуникации является не прагматика извлечения смысла, а развитие языка той стихии, что хранит в себе память о всех сообщениях в прошлом и содержит все сообщения будущего.
      Как в свете данной теории выглядит литература НФ? Она представляется более универсальным средством общения, более широкой социально-культурной общностью: читатель - писатель - и более легко настраивающимся процессом, именно в силу своей анти-смысленности, то есть иррациональности, и в силу более сильных используемых средств.
      Ведь что греха таить, в наше смутное, иррациональное время фантастическая литература оказывается более адекватной душевному состоянию общества. А по отношению к традиционной литературе выглядит как противник, лучше вооруженный и не ведающий ограничений в борьбе.
      Прагматический смысл, который мы извлекаем из произведения, - это прежде всего норма, правило, предписание. А коли смысл приносится в жертву общению, то на первое место выступает именно фантастика, потому что общаться более удобно на эмоциональной основе.
      По выражению известного фантаста: "Сейчас никто не спрашивает, откуда у кота сапоги". Это означает, что наукообразная "подпорка" под НФ рухнула и фантастика предстает как чистое фантазирование, свободный полет воображения. А кроме того, она использует, эксплуатирует такие сильные эмоции, как страх перед непонятным, потусторонним, предчувствие беды, кризиса, жажда абсолютной свободы, запредельного и т. д.
      Хорошо это или плохо? - подобный вопрос не имеет смысла. Важно, что имеет место массовое явление, значит - на то есть психологическая потребность. Общество вдруг усомнилось в "здравом смысле" традиционной литературы и стремится прорваться к истине другим путем.
      Оценить результаты этого порыва можно будет только через годы.
      Другой немаловажный, замеченный многими исследователями факт состоит в том, что фантастика сама по себе стала разбиваться на жанры и поджанры: драму, мелодраму, комедию, притчу, детектив, сатиру и т. д. Другими словами, она как бы подменяет собой "набор" традиционных литературных жанров и становится над-литературой. Если литература - язык общения, то фантастика сверхъязык, более гибкий, использующий более эффективные средства, а кроме того, более простой и универсальный по организации. Как акт коммуникации, как ядро общечеловеческого общения - он более удобен. И может быть, именно сейчас, когда все разваливается и связь между людьми утрачивается, данное качество фантастики наиболее важно и ценно.
      АРХЕТИПЫ ЮНГА В НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКЕ
      В последнее время часто приходится слышать о кризисе нашей научной фантастики, - эта глубокая мысль декларируется даже в газетах. Да и вообще, где у нас теперь нет кризисов?
      Конечно, если рассматривать НФ как "эзопов язык намеков" или как "роман-предупреждение", то есть на уровне наших теоретиков ЙФ, то почему бы и нет? О чем нам можно еще намекать, если все и так "кроют открытым текстом", или о чем еще нас можно предупредить, чего бы мы со страхом уже ве ждали?
      Ни один фантаст не смог "предупредить" нас о Чернобыле.
      Но вдумаемся, ведь есть фантастика и фантастика. И может быть, фантастика "в лучшем смысле" выражает глубинные подвижки материков общественного сознания, которые еще предстоит разгадать? И может ли вообще находиться в кризисе жанр, языком которого служат "вечные типы", в гораздо более "чистом виде", чем в традиционной прозе?
      Наши теоретики НФ удручающим образом твердят об идеях, коллизиях и сюжетах, но это не символический уровень восприятия. А вечные типы архетипы Юнга - вступают в нашу НФ из бессознательного, совершают по ней свой путь и умирают, никем не замеченные. Никому не приходит в голову спросить: в чем было их назначение?
      Но прежде всего: о чем идет речь. Само понятие архетипа у Карла Густава Юнга сложно и ступенчато. Юнг сравнивал его с системой осей кристалла, по которым происходит концентрация чувственного "вещества", это своего рода пустая матрица.
      Первым родом архетипа является "архетип поведения"-тип самого нижнего уровня. В психике, над влиянием исторического развития, отложились наиболее удачные типы реакций на обстоятельства жизни.
      Конкретно это выражается в том, что человек в обыденном поведении предрасположен к определенным поведенческим ролям. Они приятны ему, он в них бессознательно заинтересован, вероятно, в свое время они служили ему для адаптации в коллективе, племени.
      Классификация "архетипов поведения" дана учениками Юнга. По странному дуализму человеческой души, человек расположен к следующим поведенческим типам: - покровительствовать и быть опекаемым; - созидать и разрушать; - все прощать в совершать возмездие; - быть нарциссом и Пигмалионом; преследовать в чудесно спасаться; - невинно страдать и быть конкистадором; раскрывать тайны и хранить тайны и т. д.
      Легко заметить, что писатели давно используют данные типы поведения, которые "льстят" читателю. Читатель легче всего отождествляет себя с героями, чье поведение укладывается в эти роли.
      Второй архетип - глубинный. Он отражает наиболее всеобщие, универсальные закономерности психики человека и сам по себе никогда не осознается и прямо не проявляется.
      Вот некоторые из них: архетип Тень - наше вытесненное "Я", отражение с противоположным знаком, наш отрицательный двойник. Архетип Анима и Анимус это женская природа в мужском, и наоборот. Вероятно, в человеке от рождения существуют две матрицы, мужская и женская, но в ходе развития и воспитания "заполняется" лишь одна; но и другая не исчезает, а продолжает существовать как возможность. Третий архетип - "Мандала" - мудрость ребенка, или детскость старости. Он означает замкнутость времен, возрождающуюся мудрость, обновление. Архетип "приёмной матери" и "дважды рожденных" - он символизирует, помимо рождения физического, рождение духовное, то есть достижение определенной степени зрелости и принятие в определенный круг избранных. И так далее, примеры можно продолжать. "Глубинные архетипы" Юнга использовались им в психотерапевтической практике.
      И наконец, третий род архетипов, архетипыобразы, имеют непосредственное отношение к литературе, ибо являются "зримыми" выражениями КБ коллективного бессознательно401 го и персонифицируются в характере. К ним Юнг относил Лдама - воплощение человеческой обреченности к смерти; Христа искупление, как перемещение на жертву своей вины; Моисея - основателя рода, отца-покровителя; Скорбящей матери - как вечной женственности; Одиссея - как воплощение предприимчивости и познания, Блудного сына, Золушки и т. д. Легко заметить, что "архетип-образ" - это "созревший" до осознания "архетип глубинный" и что оказывается он где-то на полпути между "архетипом глубинным" и "архетипомповедением". Последнее обстоятельство имело в практике Юнга большое значение, потому что именно в осознании глубинного архетипа до "архетипа-образа" Юнг видел средство лечения неврозов.
      Больна ли современная фантастика "неврозом", то есть незнанием своих корней, своих подсознательных движущих сил? Поверхностные и констатирующие работы по теории НФ заставляют заподозрить последнее. Незнание собственных оснований делает кризис подспудным, а жанр - беззащитным перед ним.
      Итак, попробуем разобраться в системе образов, использумых в НФ, посмотрим, как они трансформировались при переходе из вечных "архетипов-образов" в рамки жанра и как они могут развиваться в дальнейшем.
      Первым архетипом-образом, который восприняла в себя фантастика, был демиург-творец (типа Прометея). Все это естественно связывается с пафосом научно-технического прогресса. И в самом деле, многочисленные герои НФ только тем и озабочены, как бы побольше понастроить на иных планетах. Например, одинокий герой Михайлова В. Д. ("Стебелек и два листика"), начиная воспроизводить на другой планете земной мир, делит последовательность своих действий на 7 дней творения.
      Но есть здесь очень тонкий аспект проблемы. Говоря о созидательной способности фантастического героя, художник очень часто имеет в виду свою собственную творческую способность. Например, в известном рассказе Борхеса герой-пророк мучительно созидает своего ученика-продолжателя, и тут прямая аналогия между творцом и его произведением.
      Итак, архетип творца-демиурга существовал до НФ и был ею "адаптирован". Каким образом? Прежде всего тем, что архетип является часто не в абсолютно-творящей своей воле, а имея в руках некий фантастический агент, который опосредует его волю: это - сверхпушка, суперлодка, чрезвычайно взрывчатое вещество, новый прибор и т. д. Божественное сводится к естественнонаучному, а мифическое - к прагматике века Жюль Верна. Что же происходит дальше? Фантастический агент сам начинает набирать черты и функции "абсолюта", появляются машина времени, эликсир молодости, машина пространства, вечный хлеб и т. д. И наконец, почти божественное исполнение всех желаний и воли творца: машина желаний (Шекли), золотой шар (Стругацкие).
      Итак, мы видим, что архетип творца, будучи "усвоен" научно-техническим образом, снова возвращает себе свою мифическую суть, но тем самым - и разрушает рамки жанра.
      Нечто подобное происходит и с близким архетипом "отца-основателя" (типа Моисей).
      По глубинному архетипу - это "вечный старец", а по типу поведения "покровительство". Вспомним, например, как Немо ненавязчиво покровительствует путешественникам, подбрасывая снаряжение, а потом умирает, подобно патриарху, окруженный трепетом и поклонением "племени". Возможно, что архетип отцаоснователя таится глубоко в патриархальном (мужском) типе нашей культуры. Например, герой "Цитадели" (Экзюпери) благородно страдает, неся миссию отца рода, а герои современной НФ без конца проходят тесты и испытания, чтобы получить право стать основателем космических колоний. Но что характерно - "покровитель" обретает черты все более сказочные: это либо мешок, дающий советы, либо предупреждающие голоса. А "основателями" все чаще становятся мифические инопланетяне, которые либо заносят жизнь на Землю, либо стимулируют мышление пралюдей, либо инициируют мировые религии.
      Итак, мы видим примерно ту же картину: вечный архетип долго обращаться в рамках жанра не может и вновь возвращает себе свою "вечную" природу и внутреннюю свободу.
      Третьим, важнейшим архетипом Юнга является "Тень". Очевидно, что он раздваивается в НФ на две сущности: инопланетяне и роботы.
      Нельзя сказать, что роботы являются изобретением НФ. Механические слуги, железный человек кузнеца Вулкана, гомункулусы и "песчаные люди" (Гофмана) сопровождают человечество. Но только в роботах НФ люди увидели не слуг, а свое отражение - "Тень".
      Гениальность Мари Шелли заключалась, на наш взгляд, не только в том, что она определила основное соотношение: ученый - созидатель Contra робот-создание, но и в том, что предугадала путь фантастики. А путь этот можно назвать: "Робот бунтующий". Это тем более удивительно,, что "Чудовище Франкенштейна" писалось в эпоху промышленной революции в Англии и научной эйфории, когда еще не существовало ни малейших признаков кризиса научной парадигмы.
      Возможно, что "чудовище" имело для Шелли "буржуазное происхождение", то есть она критиковала этим бунтом промышленное обезличивание человека, и критика была направлена от прошлого к настоящему, носила "ностальгический" характер. Но тем не менее образы чудака-ученого, не совладавшего со своим созданием, и бунтующее создание становятся характерными для НФ и без конца кочуют из произведения в произведение.
      Мы вообще мало знаем пророческое произведение Мари Шелли, благодаря нелепому запрету на ее творчество. Чиновники наивно полагают, что "Чудовище" - всего-навсего! - "литература ужасов".
      Итак, "Чудовище" впервые становится Тенью, то есть через собственную никчемность осознает бессмысленность буржуазного созидания. А человек становится частью своей Тени, он к ней привязан, но не узами созидания, как Пигмалион, а узами взаимной жизни-смерти.
      "Чудовище" выходит из-под контроля точно так же, как промышленная революция выходит из-под контроля человека, и начинает разрушать среду его обитания.
      Необходимо отметить, что тип чудака-профессора, достаточно гениального, чтобы изобрести, и недостаточно разумного, чтобы предвидеть события, является все-таки фаустовским типом, в несколько сниженном, "профанированном" виде. Всякая дерзость в знании или созидании должна быть примерно наказана, вызванные духи обязаны восстать.
      Очень интересен в этом отношении "Человек-невидимка" Уэллса. Герой совмещает в одном лице изобретателя и изобретенного, гениального ученого и бунтующего робота. Уэллс четко проводит грань между первым и вторым: растущее безумие "роботизирует" героя, делает из него бунтующий автомат, который нам не жалко. Нечто подобное можно сказать и о Доуэле Беляева А. Р.: он и инициатор события, и жертва его.
      Но вот проходит время, и роботы Карла Чапека строятся в колонны: от бунта индивидуальности - к революции класса. Это и понятно - Чапек жил в эпоху революций. А робот из Тени человека становится Тенью эпохи. Но для жанра НФ это тупиковый путь развития, ведь индивидуальное содержание бунта, его человеческая сложность оказались утраченными, увеличились лишь масштабы. А для литературы важнее как раз индивидуальное, человеческое.
      И потребовалась гениальность А. Кларка, чтобы придать роботам новую созидательную способность (а заодно - и НФ). Кстати, по времени это совпало с промышленным бумом, который переживала Америка после войны, и с возникновением новой научной парадигмы (появление ЭВМ). Путь этот был очень плодотворен и дал прекрасное цветение жанру, пока... роботы не стали снова бунтовать. Правда, лишь изредка сходя с ума, в результате травмы или заводского брака (Лем, Стругацкие). Но все чаще роботы "мечтают" об изменении своей структуры (для освобождения от законов робототехники) , а значит - круг замыкается. Повидимому, созидательные возможности темы "человек - робот" исчерпаны, жанр полностью использовал этот архетип и возвращает его за ненадобностью. Робот-Тень снова отражает человеку лишь человека бунтующего, недовольного миропорядком, им же самим созданным.
      Другая разновидность Тени - инопланетяне.
      По воле Уэллса они появляются с Марса в треножниках и со смертоносными лучами. Читателю Англии начала века импонировало испытать нечто подобное тому, что испытывали индусы под пушками англичан. Во всяком случае, схема отношений человека с новоявленной Тенью проста и "обкатана" историей, это по сути своей - конкиста. С тех пор человечество без конца освобождается через НФ от своих агрессивных комплексов, приписывая их инопланетянам.
      Что забавно, абсолютное могущество инопланетян всегда имеет внутреннюю "червоточину", которая часто оборачивает ситуацию в противоположную сторону. Это микробы, запах скунса и т. д. Вероятно, для читателя важно не просто победить противника, но и "развенчать" его, то есть произвести "смеховую операцию" (по Бахтину М.).
      Каким образом развивался архетип инопланетяне-Тень? К дальнейшей расплывчатости и непрозрачности, к утрате отражательной способности. У Ле-Гуин это уже примитивное сообщество, существующее по своим автономным законам и обладающее бесконечной сопротивляемостью к внешним воздействиям, подобно гомеостату Эшби. Ясно, что подобные самозамкнутые системы могут отражать лишь сами себя.
      У Стругацких же инопланетяне вырождаются в неуловимых Странников, которых никто никогда не видел. Таким образом, вопрос как бы снимается: архетип Тень, потеряв способность отражать, существует лишь в виде "следа", тайны, странных машин, последствий деятельности и т. д. Архетип инопланетяне-Тень растворяется в сумерках фантастики.
      Следующий по значению архетип Юнга - Анима - Анимус (женское в мужском, мужское в женском) - встречается в фантастике относительно редко. Пожалуй, он заметен только у Ивана Ефремова в виде его прекрасных воительниц-капитанш.
      Нам трудно сейчас судить, насколько активно преследовало Ефремова женское начало Анима. Может быть, он имел в виду всего лишь некое смягчение власти, а обольстительные капитанши означали для него лишь женское гуманное начало? Тем более что для Юнга Анима - капризное, изменчивое и сентиментальное существо, а героини Ефремова - воплощенный долг и логика. Оставим вопрос открытым...
      И уже совсем не используется в НФ разновидность Анимы - Скорбящая мать. На этом список архетипов, постоянно используемых фантастикой, придется закончить.
      Что можно сказать в итоге о рассмотренных архетипах? Каждый из них, будучи заимствован из "вечного набора" типов, проходит в НФ свой путь, но к настоящему времени утрачивает свое литературное и психотерапевтическое значение. Как мы могли заметить, часть из них возвращается к исходному состоянию и теряет свое научно-фантастическое значение, другая мельчает, "изнашивается" и начинает использоваться в ироническом смысле. И наконец, третья теряет свою главную способность - отражать человеку человека.
      Указывает ли это на кризис нашей научной фантастики? Пожалуй, да. Во всяком случае, удручающее повторение стандартных сюжетных ситуаций говорит в пользу последнего. По-видимому, НФ не "успела" за радикальными изменениями, происшедшими в нашем обществе.
      Может быть, и сказывается смена научной парадигмы, которая происходит в настоящее время? Все это тема для отдельного разговора в другой статье.
      А пока нам важно помочь начинающим фантастам. Дело в том, что большинство архетипов из "вечного набора" так и остались "не востребованными" научной фантастикой. А ведь между тем их вовлечение "в оборот" дало бы фантастике новые возможности. Но, безусловно, сама фантастика при этом изменится, станет более "мифологизированной", что ли. Но бояться этого не следует, ибо нечто подобное, по мнению психиатров, происходит и с массовым сознанием. Вынужденное принимать на веру современные научные открытия, оно мифологизируется. Но НФ должна и "подобреть" при этом. Могут ли повредить ей такие вечные и гуманные типы, как Скорбящая мать, Христос - искупительная жертва, Блудный сын, Рыцарь Печального Образа, Одиссей-исследователь и так далее.
      Мне могут возразить, что и образы эти и пожелания мои наивны. Да, пожалуй. Но всякое искусство, на мой взгляд, тоже наивно.
      Именно в излишней технической изощренности и в утрате "наивного", изначального и человеческого смысла - беда нашей фантастики.
      Остается пожелать молодым фантастам шире использовать "вечные типы".
      ЛИТЕРАТУРА - "ГОРОД ОБЕЗЬЯН"
      Отправляя книгу в долгое путешествие по морю человеческих душ, словно утлую ладью, автор испытывает двойственное чувство. С одной стороны, он проделывает с собой нечто вроде духовной ампутации, а с другой - это способ его существования. И еще - автор не может даже надеяться, что его правильно прочтут и поймут.
      И дело тут не в таланте излагать и не в способностях читателя воспринимать. А в том, что литература представляет собой как бы руины, которые каждый раз обживаются заново, она - пустая матрица, которую каждый заполняет своим чувственным содержанием.
      Павел Флоренский писал, например, об идее, излагаемой литературно: "...она ...моя, мое личное проявление, она не дана в чувственном восприятии и поэтому не может посредством его передаваться". И Гумбольд - о том же: "Никто не думает при известном слове того же, что думает другой".
      В этом отношении мне вспоминается древняя арабская легенда о "городе обезьян".
      Некий путник случайно попадает в город, расположенный в густом лесу. Он не знает его названия, его жителей, но город вполне обычный: люди торгуют, молятся, ходят по улицам.
      Вдруг ровно в полдень люди бросают все - имущество и неотложные дела и в панике бегут из города.
      Чувствуя неладное, путник прячется на дереве. Город пустеет. Но через некоторое время пустота заполняется шумом и движением. Тысячи обезьян из леса заполняют город. Они заходят в дома и надевают брошенные одежды, садятся и начинают торговать, шляются по улицам и приветливо обмениваются знакамр.
      Пораженный путник так и остается сидеть на дереве, наблюдая удивительную жизнь "города обезьян", он решает, что спускаться опасно, потому что обезьяны лишь подражают людям, имитируют обычную городскую жизнь.
      Но тут он видит второго путника, который попал в этот город только сейчас и ходит по улицам, глядя на жизнь временных обитателей, решив, что попал в настоящий "обезьяний город".
      Наступает вечер, проходит ночь, и рано утром, с криком первого петуха, обезьяны как по команде бегут, покидают город. А люда возвращаются и занимают свои жилища и места на базаре.
      Первый путник спускается с дерева и пытается выяснить, что, собственно, произошло и что это было. Но люди молча отворачиваются от него, словно не понимают вопросов.
      Самое интересное, что оба путника, побывавшие в городе, потом встретились. Второй утверждал, что побывал в государстве обезьян и видел нормальную "человеческую" жизнь обезьян. Первый же доказывал, что вся эта жизнь - лишь подделка под настоящую, элементарная ложь. Они так и не поняли друг друга.
      Спор этих путников напоминает мне спор двух критиков по поводу того, воспринята ли основная идея автора читателем. Один критик похож на второго путника, который утверждает, что брошенный город "усвоен" полностью, то есть смысл, оставленный автором в своем городе (книге), взят новым обитателем и использован.
      Другой критик - это первый путник, который утверждает, что все использовано лишь в подражание, то есть смысл автора еще не понят и его нужно растолковать читателю.
      Мне кажется, что этот спор не имеет смысла. Допустим, что люди не вернулись в город утром и обезьяны продолжают жить "по-человечески" десять, сто лет. Кто нам тогда скажет: "настоящая" это цивилизация или "подражательная"? И чей смысл доминирует по прочтении книги: авторский или читательский?
      Ведь автор обживал город-произведение для себя, в нем жили его мысли, его смысл. Но вот настало время, и город покинут, остались одни голые стены. Какая жизнь начнется в них?
      Автор пытается это предугадать и предопределить, но он не всесилен.
      Вероятно, в первое время его смысл будет использоваться в "подражание", но со временем станет своим для читателя и никто не сможет различить "естественное" и "подражательное". Стоит ли в этих условиях говорить об "адекватном" прочтении книги, о "замысле автора"? Наверное, нет.
      Смысл произведения становится, в известной мере, делом случая. Речь может идти лишь о выработке в процессе сложного взаимодействия "третьего смысла" (не-авторского и не-читательского).
      Давайте рассмотрим произведение как некий центр притяжения, как энергетическое поле, которое притягивает на некоторое время для общения читателя и автора. Но каждый из них уже обладает своим энергетически-смысловым полем. Что же мы получим? Три волновых поля, взаимодействуя, образуют сложную структуру рефракции "стоячих" волн. Они и будут неким устойчивым "третьим смыслом" произведения. Но смыслом временным - лишь по поводу данного произведения, данного читателя, данных конкретных условий восприятия. Прекращается общение - распадается и смысл.
      Распадается, чтобы возникнуть снова, стоит другому читателю взять в руки книгу. Но это будет уже другой смысл, какой именно - предугадать невозможно.
      Важно заметить, что смысловое и энергетическое взаимодействие посредством книги как бы разорвано во времени. Первым тратит свою энергию писатель, он выступает инициатором общения, бросает разряд наудачу, в будущее, часто в совершенно безнадежной ситуации, руководствуясь лишь неким призывом свыше.
      В хаосе будущего выжигается площадка и пространственно-временной срез "осваивается", возводятся стены города.
      Автор НФ затратами своей психической энергии создает для читателя "жизненное пространство" будущего. Но потом странная судьба гонит его дальше, в дебри.
      Читатель, находя в чаще оставленный город, полон удивления, но чувствует, что эти голые стены - вызов судьбе и хаосу, а такой вызов должен быть поддержан. И он наполняет чужой город своими снами и призраками. Но и ему необходимо затратить свою энергию, чтобы освятить пустой храм чужой идеи своим смыслом и своей жизнью.
      Вот тогда-то, когда исторически встречаются эти две психические энергии, и возникает "третий смысл" - реальный и призрачный, созидательный и непредсказуемый, устойчивый и быстро преходящий, как, впрочем, и все на этом свете.