Чеченский угол

      – Сынок, – старейшина опустился на стул у кровати, смахнул бисеринки пота со лба. – Беда, сынок, я уже хотел парнишку в горы к вам посылать. Знают все шурави про ваши планы. К Яхите племянник приезжал, помнишь, я рассказывал, он теперь местным милиционером заделался… Так вот, иди, говорит, Яхита, к Магомедзагиру и скажи – шурави все знают. Но не верят.
      – Откуда знают? Почему не верят?
      – Предатель у тебя в отряде, сынок. А не верят… Что с тупых свиней взять!
      Вспышка ярости ослепила Салмана. Предатель в отряде! Ослепила – и потухла.
      «Конечно, – подумал командир. – Хохол, больше некому. Его проверяли неоднократно, и все сходилось. Членство в националистической организации Украины „Уна-Унсо“, обучение в лагере на территории Грузии, переброска в Ичкерию. Петр убивал братьев-славян так, как положено – жестоко и беспощадно. Но это ни о чем не говорит. Просто он хороший агент. Точнее, был хорошим агентом. Конечно же, все сходится: на днях он как раз спускался вниз за продуктами, и вот шурави все узнали».
      У колодца плескались бойцы, окатывали спины холодной водой, терли мочалкой грудь, руки.
      – Полей мне, – сказал Салман Петру.
      Тот с готовностью отставил автомат, зачерпнул кружку воды. В его круглых голубых глазах промелькнуло легкое беспокойство, и оно еще больше укрепило подозрения Салмана.
      Звук приближающихся автомобилей раздался одновременно с возгласом прибежавшего дозорного:
      – Уходим, федералы едут!
      Натягивая майку, Салман выругался. Федералы, как же! Это наверняка свои, подразделение «Восход», прислужники шурави. Только они знают, что после атаки отряд можно всегда перехватить здесь, в селении, что пока в живых останется хоть один боец, он рано или поздно спустится с гор, чтобы передать родственникам тела погибших товарищей.
      Салман успел увести отряд из-под обстрела.
      Густая зелень деревьев скрыла приблизившихся к подножию гор людей, но несмолкающий треск автоматных очередей выдавал их присутствие.
      Наверх преследователи не пошли, чем окончательно убедили Салмана: точно «Восход», знают, собаки, – основные тропы заминированы, уйти можно только по едва заметным в лестном массиве тонким прожилкам, но в них, не зная конкретных мест минирования, соваться опасно.
      За пару километров до базы командир пропустил Петра вперед, достал из висевшей на поясе кобуры модернизированный пистолет Макарова, прицелился.
      Хохол дернулся, вскрикнул, но на ногах устоял, смотрел, как серая штанина чернеет от крови.
      – Вперед, – скомандовал Салман. – Это только начало…
      Лица бойцов остались безучастными. Командир знает, что делает, читалось на них.
      Еще одна пуля – и Петр падает, хватается за простреленное бедро, хрипит от боли.
      Салмана сотрясает ненависть.
      – Ты у меня будешь ползти, как подстреленная собака. Ползи, щенок! Ползи… А подыхать станешь медленно. Очень медленно.
      – За что?! – простонал Петр.
      – За то, что ты «крот», ты скотина, я платил тебе деньги, а ты сдавал моих ребят, ублюдок!
      Раненый хохол, оставляя кровавый след на зеленой траве, послушно продвигался вперед.
      Салман ловил на мушку сведенную от напряжения спину, побелевшие пальцы, целился между ног.
      «Потерпи, – убеждал он себя. – Не торопись, пусть он заплатит за свое предательство полную цену».
      Дальнейшее произошло мгновенно. Какую-то секунду хохол полз по тропке, потом вдруг метнулся в сторону, на дорогу, растянулся плашмя. Оглушительный взрыв разметал его останки, Салмана ударило по лицу, он инстинктивно отшатнулся, глянул на землю – оторванная кисть, белеют кости, торчат ошметки сухожилий.
      – Ты сам посылал его ставить «растяжки», – сказал Вахид, вытирая лицо от кровавых брызг.
      Салман с досадой поморщился. Как нехорошо получилось, слишком быстро.
      – Петр сдал нас шурави. Мне сказал старейшина. Наверное, он всегда нас сдавал.
      Вахид осторожно заметил:
      – А если это не он?
      Салман махнул рукой. Из случайных людей в отряде – только Раппани, но он узнал об операции лишь накануне, из лагеря не отлучался, мобильной связи в горах нет.
      – Это хохол, – убежденно повторил Салман. – Больше некому.
      В лагере у огня хлопотала Айза.
      Раппани не утерпел, не дождался отряда, уже наложил себе полную тарелку галушек из кукурузной муки и уминал их так, что за ушами трещало.
      – Ребята, там еще мамалыга есть в котелке, чай горячий, присаживайтесь, – суетилась Айза. По ее лицу было видно: ей очень хотелось расспросить про взрыв, гулкое эхо которого долго летело вверх, туда, где вершины гор припорошены шапками снега. Но она молчала. Женщинам не положено задавать вопросы.
      А Асланбек не удержался:
      – Взрыв был, да? Все целы, да?
      – Кому надо – тот цел, – отозвался Вахид и протянул руки к костру, хотя укутавший горы вечер еще хранил дневное тепло.
      Раппани встревоженно смотрел на командира, но тот, занятый чисткой пистолета и своими мыслями, остался безучастным к разлитому в воздухе беспокойству и дымящейся тарелке с кашей, поднесенной услужливой Айзой.
      «Что же делать? – размышлял Салман. – Операция по захвату больницы в Дагестане разрабатывалась несколько месяцев. На сегодня готово все. Проработан маршрут проникновения на территорию соседней республики. Небольшими группами, минуя блокпосты, мы приблизимся к поджидающему в укромном месте автобусу с оружием, подготовлен автомобиль якобы сопровождения ГИБДД. Так же тщательно готовился сюрприз в Грозном. Начиненная взрывчаткой Малика должна быть пропущена на стадион нашим человеком, который проведет ее прямо к трибунам, где размещаются начальники шурави и их местные прихлебатели. И вот обо всем этом узнали русские. Старейшина говорит, что они не поверили информации. Но все же гарантий того, что мы не угодим в засаду, нет…»
      Когда командир посоветовался с бойцами, те ответили единодушно: откладывать операцию не стоит. Русские не доверяют местным правоохранительным органам и, строго говоря, правильно делают – в их числе немало тех, кто оказывает реальную помощь полевым командирам. Как гласит старая чеченская пословица, ответом войне может быть только война. А на войне все средства хороши, в том числе и видимость сотрудничества с оккупантами.
      Услышав про подробности запланированного в Грозном теракта, Раппани с волнением облизнул губы.
      – Не надо девушки, а? Я сам.
      – Что ты сам? – не понял Салман.
      Гость сорвался с места, через минуту красноватые блики пламени осветили чехол со снайперской винтовкой.
      – Я сам, хочу сам, – повторял Раппани, нежно, как любимую женщину, поглаживая оружие. – Девушка погибнет, но если она не убьет шурави? А я убью, Салман, здесь оптика сильная!
      Командир прикинул: провести Раппани на место предполагаемый действий будет даже проще, чем Малику. Аккурат возле площади находится квартира горячих сторонников «непримиримых».
      – Хорошо, – согласился он. – С тобой пойдет Вахид.
      Гость обиженно воскликнул:
      – Не доверяешь? Мне – не доверяешь?!
      Салман лишь усмехнулся:
      – Страхую тебя. Ты же в Москве давно живешь. Отходить как будешь? А Вахид выведет, он каждый камень в Грозном знает.
      В ту ночь бойцы долго не расходились, обсуждали детали предстоящей операции, курили, пили черный, как нефть, чай…

Глава 3

      « Милый Пашка, у меня все хорошо…»
      Клавиатура на компьютере командира СОБРа Дмитрия Павлова старая, буквы «а» и «о» все время западают, и Лика старательно подчищает эстонский акцент в своем письме.
      Перечитав первую строчку, Вронская задумалась. О чем бы еще черкануть любимому мужчине? Про крутящуюся в мышцах после ежедневной муштры боль – не стоит. Тир, занятия рукопашным боем – опять за скобками.
      « Невероятно, но я бросила курить! Честно-честно…»
      Это правда. После тренировки «собровцы» регулярно дымят в курилке, но впервые на это дело и смотреть стало тошно. Измученный спортом организм противился даже мысли о никотине.
      « Я храню тебе верность, солнце…»
      Про титанические усилия, прилагаемые при этом, Лика умолчала. Большинство ребят восприняло ее появление в отряде без лишних вопросов. Командир, тот вообще постоянно издевался, пользуясь своим начальственным положением. Однако Лика понимала – только беспрекословное подчинение позволит наладить с Павловым отношения. И получилось же: сегодня Дмитрий, ранее отметавший даже предположения об использовании своего компьютера, пустил ее в святая святых, свой кабинет. Но правил, как говорится, нет без исключений, и на безразлично-командном фоне возник некий товарищ, откликающийся исключительно на прозвище Лопата, с горящим немым обожанием взором. Они мучались оба. Лика – потому что Лопата, как преданный пес, все время ходил по пятам. А сам боец с женщинами разговаривать не умел. Более того, банальные, ни к чему не обязывающие фразы, которыми перекидывается большинство людей, даже не обращая на них внимания, вызывали у Лопаты паралич лицевых мышц и рифленые складки на лбу. Он плохо понимал, что говорит объект обожания, и у него начинала безумно болеть голова.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.