Николай Тараненко
      ТРЕХСТЕНКА
      Поселок уже уснул. Однако Федор старательно обходил редкие фонари: не дай бог, кто увидит. Наконец добрался до поселковых гаражей и подошел к своему, но не к воротам, а сзади.
      Гараж-сарай Федора как крепость: три амбарных замка, массивный засов на цепи, которая тянется внутри сарая к тыльной его стороне и там цепляется за металлическую скобу. Каждый раз, чтобы открыть ворота, надо оттянуть в стенке дощечку, просунуть руку в отверстие, отцепить цепь, и лишь тогда засов подастся в сторону. Это хитрое устройство Федор придумал сам. Мужик он был башковитый и не до такого мог додуматься...
      Во многие сараи залезали шалопаи-мальчишки: то картошки наберут, то варенья, а к его хозяйству боялись даже приблизиться. Говорили, Федор сделал какое-то устройство, что сразу с ног валит или током бьет. Одним словом, боялись...
      Друзей у Федора не было, собутыльников - тоже. Если и выпивал, что было крайне редко, то сильно, до упаду.
      На работе Федора почитали. Портрет его украшал доску Почета. Шоферское дело он знал отменно. Не было такого случая, чтобы его машина не вышла в рейс. Поломка случится, так он ночь провозится, а утром все будет в норме. Но помогать никому не любил и сам помощи не просил. Считал, что это от лени человек со своим делом не справляется. Вначале шоферская братия к этому никак не могла привыкнуть, а потом махнули рукой: черт с ним, пускай живет как знает.
      Оправдываясь перед женой, Федор говорил:
      - Нет у меня никого, Настя. И не для них я стараюсь - для нас с тобой. На ремонте бабки не те платят. Это ясно тебе, дуреха?
      С женой Федор был груб, но и любил по-своему. Подарки - на каждый праздник: то таз купит, то швабру, то мясорубку. Соседка, у которой муж и получку-то в дом приносил изредка, а чаще всего пропивал, говорила:
      - Хороший у тебя, Настя, муж, хозяйственный.
      Да, мужик он был хозяйственный. И пофилософствовать дома о хозяйстве он любил.
      - Детей нам рано заводить, Настя. Ты вот что: учись жрать вкусно готовить, вязать, да шить. Нечего деньги по магазинам растаскивать. От образования твоего толку мало. Подумаешь, бухгалтер!.. Много ты денег зарабатываешь? Так, одни слезы. Мало ли баб и с высшим образованием по домам сидят... Ты лучше хозяйство веди, а деньги я добуду. Не мешало б тебе и самогонку научиться гнать.
      - Что ты, соседи учуят. Что тогда?
      - Если с умом - не учуят. Ночью гнать будешь. Они дрыхнут без задних ног. Я-то знаю...
      Да, это он знал. Сарай открыл без лишнего шума. Осмотрелся: никого. Плотно закрыл ворота сарая, щелкнул выключателем. Ярко загорелась электрическая лампочка. Свет Федор провел от линии электропередачи. Провод тщательно замаскировал. Все же - экономия.
      Ночь была лунная, тихая. Лишь временами находили тучки, и тогда становилось темно, как в колодце. Но Федор все равно не включал фар дорогу знал как свои пять пальцев. Вначале катил лесом по проселочной дороге, потом пересек поле. Здесь, в низине, лужи попадались чаще. Некоторые из них Федор объезжал, а большинство преодолевал вброд. МТ-12 был новый, ухоженный. Тянул исправно. И Федор еще раз порадовался тому, что сделал удачную покупку.
      Мотоцикл Федор купил летом, с рук. Переплатил три сотни. Неделю ходил - рот до ушей. Пользуясь хорошим настроением мужа, Настя как-то попросила:
      - Покатай, Федя.
      - Да ты что, ты в своем уме? Ишь, чего надумала. Что я для этого его покупал, да? Я деньги буду делать, деньги! Ты это понимаешь своим бабским умом? - При этом Федор красноречиво постучал по своему широкому лбу. Больше к подобному разгово-ру не возвращались.
      Не доехав до речки метров триста, Федор остановил мотоцикл. Заглушил мотор. Прис-лушался. Тихо. Только река с веселым шумом несла свои вешние воды, выплескиваясь из берегов. Завел мотор. На малом ходу подъе-хал к заливу. Закатил мотоцикл в кусты. Снова прислушался. Никого. И вдруг вздрог-нул: у самого берега плеснулась огромная рыба.
      "Пошла, милая, пошла", - отметил про себя Федор. Сердце при этом учащенно забилось в предчувствии добычи.
      Первым делом Федор достал из коляски надувную лодку. Неторопясь подсоединил насос и стал накачивать воздух. Руки мелко дрожали. "Пши-пши, пши-пши", - разорвал ночную тишину предательский звук. Чудилось, что звук этот слышен за километр и более, но Федор знал, что так только кажется. Как бы интересуясь "пшиками" насоса, заголосил чибис: "чьи-вы, чьи-вы?" И тут же закрякала дикая утка. В ответ ей зашипел селезень.
      - Вот стервы. Чего им не спится? - выругался чуть слышно Федор. Только пугают...
      И снова взялся за дело. Спускать лодку на воду не торопился. Знал, вот-вот должна появиться инспекция. Время ее выездов Федор изучил. Сети и лодку снес в лощину, поближе к воде. Тень от лозы делала Федора невидимым. Только на фоне зеркальной поверхности реки, да и то когда выходила из-за туч луна, можно было разглядеть его корявую фигуру.
      Сетями Федор ловил чуть ли не круглый год. А весной, как только вскрывались реки и рыба, словно пьяная, забыв всякую осторожность, шла на нерест, Федор становился одержимым одной идеей...
      Удивительно, с виду здоровый, каждый год в это время Федор подолгу болел. Лечился дома. Настя плакалась подругам, что муж плох, а врачи бездари - ничем помочь не могут. Ей советовали положить Федора в больницу, но она категорически отказывалась.
      - Какой там за ним будет уход! Если что, то пусть лучше на глазах... говорила она.
      Первое время, встревоженные судьбой Федора, приходили товарищи по работе. Приносили лимоны, яблоки и вообще все, что положено в таких случаях. Но странно - лицо Федора не выглядело болезненным, лишь под глазами увеличивались синяки.
      Выходя из дому и обсуждая визит к Федору, шоферы рассуждали так:
      - Что ж, в жизни бывает, с виду здоровый человек, а там смотришь - раз и окочурился.
      - Видно, порода у него такая: тяжело весну переносит, - говорили другие.
      Но однажды Настя, переступив порог квартиры, зашлась слезами. В городке поползли слухи" что Федор поселковой врачихе дает "на лапу", а та ему - бюллетень.
      Таким злым, как в тот день, Настя Федора не видела:
      - Молчи, дура! Кто докажет? Бюллетень есть? Есть. Закон на моей стороне? На моей. Не пойман - не вор. А ты языком не трепи. Узнаю у-у-х...
      - Федя, милый, брось это дело, брось эту рыбу, без нее проживем. Ведь все живут и ничего...
      - Что ничего? - Голос Федора сорвался на крик. - Что ничего?! Вот именно что ничего! А я хочу, чтоб чего было! Ты глаза разуй. Все, что в доме, - благодаря ей, рыбе! Не паникуй, дура, зря. Я свое дело знаю...
      Как только моторная лодка вошла в залив, Федор будто сросся с землей. Не поворачивая головы, одними глазами, следил за каждым движением рулевого, в котором без труда узнал Ивана Безбородова, который тоже работал шофером вместе с Федором.
      В прошлую зиму, в один из мартовских дней, когда мост через реку был еще на ремонте, Федор подъехал к переправе и сразу почувствовал неладное: машины стояли гуськом, а люди бежали по льду, чуть в стороне от дороги, обозначенной вешками, прямо к полынье. Из возгласов и причитаний Федор понял, что Безбородое хотел обогнать впереди идущую машину и угодил в промоину. Сам-то он только что вынырнул, а в кабине ЗИЛа осталась учетчица Зина, 19-летняя девушка.
      - Что делать, что делать? - выражал кто-то вслух общую мысль.
      - Молоток! Живо! - крикнул Федор, сбрасывая фуфайку и сапоги.
      Кто тогда сунул в его руку молоток, Федор не знает и по сей день. Помнит, что под ледяной водой был долго, очень долго. Может быть, час, а может, и больше - так ему чудилось. Но холода не чувствовал. Только в висках больно стучало и казалось, перепонки в ушах вот-вот лопнут. Молоток тогда ему помог. Им он выбил лобовое стекло в машине и с большим трудом выволок потерявшую сознание и уже нахлебавшуюся воды учетчицу. И когда позже Федора спрашивали, как он не побоялся нырять в студеную воду, тот лишь пожимал плечами. Даже себе он не мог объяснить этот поступок...
      Вторым сидел в лодке инспектор из района, а третьего Федор не узнал.
      "Точно, кошку за собой тянут, - догадался он. - Но не на того нарвались, миленькие..."
      Объехав залив, моторка снова вышла к реке и пошла по ее руслу. Лишь тогда Федор опустил надувную лодку на воду, аккуратно уложил в нее сети. Воткнув в берег колышек, привязал к нему конец веревки.
      Делал это для страховки. Если инспекция появится внезапно - а звук мотора на реке, да еще ночью, слышен далеко, - он успевал за веревку вытащить сети на берег. А тогда ищи не ищи - никакая кошка не поможет.
      Через какие-нибудь полчаса сети, связанные в одну, перекрывали вход в залив полностью. Пока Федор с ними возился, холода не чувствовал, а сейчас, на берегу, стал осязать каждой клеткой своего тела, как от реки потянуло сыростью. Сделалось как-то неуютно и одиноко. Но когда Федор увидел, как дернулись, а потом запрыгали ближние поплавки, настроение заметно поднялось.
      "Если возьму как в прошлый раз, - при-кидывал в уме, - потребую с Муськи не восемьдесят, а сто рублей".
      Муська работала в поселке банщицей. У Федора с ней был деловой контакт. Рыбу домой никогда не приносил, а все вез ей.
      Муська деньги выкладывала на бочку сразу, сколько бы Федор ни просил. И он знал, что она никогда в убытке не оставалась. Как Муська торговала, кому сбывала рыбу - Федора не интересовало. Каждый из них умел держать язык за зубами. Обоих это устраивало.
      Матово-зеркальная поверхность воды успокаивала, навевала дремоту. Подняв воротник бушлата, Федор уткнул лицо в его шершавый искусственный мех. Закрыв веки, расслабился и в то же время весь превратился в слух. Сколько времени он находился в таком состоянии: может, десять, может, двадцать минут, а может, и час? Внезапно Федор вскочил как ужаленный на ноги, сначала среагировав, а потом уже сообразив, что произошло: из-за поворота реки донесся слабый рокот мотора.
      "Инспекция!"
      Федор машинально ухватился за веревку и стал быстро-быстро выбирать сети. Шли они тяжело, очень тяжело. Живые серебряные гирлянды судорожно бились в древней снасти, то и дело обдавая Федора студеными брызгами. Попав на берег, на секунду утирали, а потом с новой силой начинали бить сильными хвостами, пытаясь освободиться из плена. Но не одной это не удавалось. С каждой секундой живая гора росла все больше и больше.
      Наконец показалась последняя сеть, японская трехстенка. Приобрел ее Федор в Одессе на толчке. Когда ехал в командировку, обещал Насте привезли модные сапоги-чулки, но не устоял перед соблазном.
      - Ты смотри, какая путанка, - говорил торгаш. - Нитка - волосок, очко - три персты, и порежь сработана на совесть. А посажена как - не то что наши. Что в воде - все твое будет, никакой черт не уйдет.
      Вернувшись из командировки, Федор как мог успокоил Настю:
      - Не дуйся! Никуда твои сапоги не денутся, подождешь. Зато сетка какая. Рыба все окупит...
      Сегодня Федор воочию убедился в правоте слов спекулянта. Какой только рыбы не было втрехстенке! И лещ, и щука, и плотва, и... Но разглядывать улов времени не было. Звук мотора нарастал с каждым мгновением. Оставалось вытащить совсем немного, каких-нибудь два десятка метров...
      - Не может быть! Не может быть... - испуганно, еще не веря до конца в случившееся, прошипел Федор. Он потянул сеть сильнее, но та не двинулась ни на сантиметр!
      - Корча?! Откуда?..
      Первое мгновение Федору хотелось бросить все и бежать. Но лишь от одной этой мысли обдало жаром.
      - А как же трехстенка? Совсем новая. Нет...
      Дрожащими руками Федор скинул сапоги, брюки, бушлат... и без колебаний шагнул в холодную темноту. Как будто тысячи иголок кольнули его тело, заставив быстрее перебирать ногами по илистому дну. Левой рукой держался за поплавки, а правой подгребал. Большие сильные рыбы ударяли по голому животу, ногам, спине Федора, заставляли его вздрагивать. Теперь, когда до места зацепа оставалось несколько метров, дно уходило из-под ног. Сделав глубокий вдох, Федор нырнул. Коряга была наполовину занесена песком и илом. Крупный налим - Федор определил это по скользкой поверхности рыбы крутился как уж, еще больше путая сеть за корчу.
      Долго, может быть, дольше, чем в прошлую зиму, когда спасал учетчицу, был Федор под водой, но отцепить сеть так и не смог. Тогда он всплыл, жадно схватил воздух и снова нырнул. Ступнями уперся в дно, намотал сеть на руку и стал тянуть что есть силы, но тонкие капроновые нитки, собравшись воедино, и не думали сдаваться.
      - Сейчас порву, сейчас... - подбадривал себя Федор.
      Сердце его застучало, как молоток, в глазах зарябило, а в груди стало муторно. Нужен был свежий глоток воздуха. Федор откладывал этот момент до последнего. Когда стало невмоготу, отпустил сеть, с силой оттолкнулся от дна. Но на поверхности так и не показался.
      "Часы! Как глупо. Забыл снять часы..." - это было последнее, о чем он успел подумать.
      Моторка не торопясь вошла в залив и весело побежала по его периметру.
      - Кажись что-то прихватили, - сказал Безбородое, обращаясь к товарищам.
      Кошка зацепилась за самый край сетки. С первого взгляда трудно было разобрать, в чем запутался человек: в сетке или в рыбе. Утопленника подтащили поближе к лодке.
      ...Хоронили Федора через три дня. На похороны пришли немногие.