Мне надо быть очень осторожной с Кристианом, подумала она, и надо предупредить Пола, чтобы он тоже был с ним начеку. Но Пол, возможно, и не нуждается в предостережениях. Несомненно, в отличие от нее, он привык к уверткам. Его сегодняшнее поведение подтвердило это.
Пол переехал в замок неделей позже, привезя свои пожитки в поношенном коричневом чемодане. Он принес также стопку книг и бумажный мешок, в котором, как полагала Кэтрин, находились учебные материалы. На самом же деле там был небольшой «радиоприемник» двусторонней связи с Лондоном. Она узнала об этом, когда провела Пола в его комнату, где они остались наедине.
– Не беспокойтесь, здесь в замке я не стану им пользоваться, – заверил он ее. – Не хочу навлекать на вас опасность, в окрестностях могут оказаться приборы-пеленгаторы.
– Но где же тогда вы станете им пользоваться? – спросила Кэтрин.
– Несколько мест у меня уже намечено. – Пол не стал говорить ей о фермере, который предложил воспользоваться его стогом, и о конторе станционного смотрителя, – чем меньше она знает, тем лучше. И дело не в том, что он не доверял ей: когда люди не знают чего-то, то этого из них и не выпытать.
– Меня беспокоит Кристиан, – заметила она. – Может быть, я и ошибаюсь, но, мне кажется, он относится к вам с некоторым подозрением. Пожалуйста, будьте осторожны.
– Хорошо. За меня не беспокойтесь. Подумайте о себе. Воспринимайте меня только как воспитателя Ги. Если вы будете проявлять беспокойство, это заметят.
– Вы думаете, я веду себя подозрительно? – нервно спросила она.
– Нет. Вы держитесь великолепно. – Пол улыбнулся и как-то по-особенному посмотрел на нее. Общее дело соединило их на какое-то мгновение. Ее сердце громко забилось. Потом он от нее резко отвернулся, как будто тоже что-то почувствовал и решил положить этому конец.
– Нам следует отработать детали нашей версии. Что вы им сказали обо мне?
– Ничего, кроме того, о чем мы договорились.
– Даже мужу?
– Даже ему. Мы с Шарлем… теперь много не разговариваем.
Тон ее голоса моментально выдал ухудшение их семейных отношений.
– Он – глупый человек, – прямо отрезал он.
– Нет… нет, он не глупый… – К своему удивлению Кэтрин стала защищать мужа. – Он просто придерживается семейной традиции – делает то, что считает лучшим для семьи.
– Мне не стоило так говорить о нем. – Пол не стал объяснять, что имел в виду совсем не коллаборационизм Шарля, а то, что тот каким-то образом потерял любовь такой женщины, как Кэтрин. Ему не только не следовало говорить так, но не надо было даже думать об этом. Одно из главных правил СОЕ – не впутывать в дела эмоции. Как бы его ни влекло к Кэтрин – а он должен сознаться, его влечет к ней – она была для него закрыта.
– Я расскажу вам подробнее о жизни и привычках Пола Кертиса, – сказал он хрипловато. – Слушайте внимательно. Жизненно важно, чтобы наши версии совпадали.
– Знаю. Говорите – я слушаю.
Пока он говорил, она стояла возле двери, прислонившись ухом к приоткрытой щели и прислушиваясь к любому звуку или шороху в проходе, чтобы сразу знать, если кто-то приблизится. Когда он закончил, Кэтрин кивнула.
– Хорошо. Думаю, я все запомнила.
– Надеюсь. А теперь вам лучше уйти, чтобы не подумали, что вы слишком много проводите у меня времени. Где сейчас Ги?
– Бриджит повела его на прогулку. Когда они возвратятся, я приведу его сюда и познакомлю вас.
– Хорошо. Еще одна вещь. Этот приемник работает? – Пол показал на ящичек в углу комнаты.
– Должен работать. Если только не вынули батарейки. Почему вы спрашиваете?
– Иногда мне надо слушать радио, чтобы принимать послания. Слушать Лондон запрещается. Поэтому я был бы признателен, если бы каждый вечер в районе семи часов здесь никого бы не было в пределах слышимости. Сумеете ли вы сделать это?
– Постараюсь. – Она открыла дверь, чтобы уйти, потом притворила ее опять. – Все будет в порядке, не правда ли?
– Надеюсь. – Его лицо было серьезным. Ее охватила паника! Что она натворила?
– Что вы хотите этим сказать – надеюсь?
– Кэтрин, вы так же хорошо знаете, как и я, что в этом деле не существует никаких гарантий. Мы занялись опасным делом. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уберечь вас от несчастья, но задание я выполнить обязан.
– Но вы обещали! Вы сказали… – Неожиданно она рассердилась.
– Я сказал, что проявлю осторожность. Это самое большее, что я могу сделать. Но подумайте об альтернативе. Если мы так или иначе не покончим с немцами, то ничего, что мы ценим в западном мире, не будет стоить и ломаной спички. Вот такие дела.
– Я думала об этом. Но мне вдруг стали понятны взгляды Шарля. По крайней мере, нам надо остаться в живых!
– А как же со всеми невинными людьми, которые уже погибли?
– Пока что я не знаю лично никого, кто погиб, – правда.
– Вам повезло. – Он тут же вспомнил Гери и малютку Беатрис, и эти воспоминания окрасили горечью его голос.
– А как же Гийом и Луиза, Селестина, Ги? Прежде всего Ги?
Он взял ее за руки.
– Вы делаете это ради Ги. Запомните это.
Пол думал успокоить ее своим прикосновением, не догадываясь, что пробуждало в ней оно. Кэтрин вся напряглась, почти окаменела.
– Я не отступлю, – прошептала она сквозь стиснутые зубы, – потому что вы загнали меня в угол, и теперь я не могу поступить иначе и погубить все дело. Но я хочу сказать лишь одно – лучше, если все обойдется без последствий. Будет значительно лучше.
Она выдернула руки и выбежала из комнаты.
В своей комнате Кэтрин попыталась собраться с мыслями. Ее всю трясло, к горлу подступали слезы. Как посмел этот человек поставить ее в такое положение? Как посмел он навлечь на всех них такую страшную опасность? Она ненавидела его – ненавидела его самоуверенность и то высокомерие, с которым он полагал, что великая цель оправдывает любой риск. Он использовал в качестве пешки в игре не своего ребенка. Не свою семью он тянул под расстрел.
Кэтрин закрыла руками глаза, стараясь развеять кошмарные видения, заменить их более светлыми мыслями – о Франции, которая вернет былую славу; о безопасном и счастливом доме; где она будет воспитывать сына; о наследии, на которое он может рассчитывать, если не станет простым рабом чужеземного режима.
Но ей никак не удавалось освободиться от неприязни, которую она испытывала к мужчине в соседней комнате, испытывала не только потому, что он поставил ее в такое безвыходное положение, но и потому, что пробудил в ней волну незнакомых и непонятных эмоций.
Что же, черт возьми, происходит с ней? Она винила Шарля и его семью за их отношение к нацистам, а теперь ей самой хотелось поступать так, – но она уже не могла этого сделать. Она презирала Шарля за его бездеятельность и в то же время ненавидела Пола за то, что тот действовал. Чего же она хотела?
Постепенно гнев Кэтрин улегся, осталось только отчаяние. Казалось, нет выхода из ужасной ситуации, в которой они оказались. Спасительного выхода не было, все равно – будет ли она что-то предпринимать или сидеть сложа руки. Она могла жить лишь одним днем и надеяться, что все-таки в конце туннеля забрезжит свет.
9
Первые недели в замке протекли для Пола довольно спокойно, и Кэтрин немного расслабилась. Пола приняли в доме, предоставили ему комнату рядом с Ги, питался он вместе с остальными членами семьи, – словом, порядок был установлен. Пол занимался с Ги два раза в день, уроки были довольно короткие, чтобы не утомлять малыша. Остальное время ребенок играл в комнате или на улице, если выдавалась хорошая погода, и его сопровождали Кэтрин или Бриджит, а Пол поступал, как хотел, – шел с ними или оставался дома.
Поскольку рабочих рук по-прежнему не хватало, Гийом и Шарль проводили много времени около перегонных аппаратов и не очень тревожились о том, что происходит в детской. Во всяком случае теперь, когда Шарль одобрил выбор воспитателя, он предпочитал оставить все практические детали на усмотрение Кэтрин. Шарль считал, что воспитание малыша – дело матери, а трения между супругами, вызываемые их возрастающим отчуждением, приводили к тому, что в ее присутствии муж чувствовал себя неловко и раздраженно. В работе он забывался и не помнил, что жена, по-видимому презирает его. А стоило им снова сойтись вместе, враждебности в ее глазах и в каждом ее жесте не заметить было нельзя.
Кэтрин со своей стороны старалась избегать Пола. Чем меньше она знает о его делах, тем лучше, думала она. Наверное, такого же мнения придерживался и Пол. Он часто отсутствовал, но никогда не говорил ей, куда ходит и почему, и не давал никаких объяснений, когда возвращался.
Случались и неприятные моменты – один из них был в тот день, когда Райнгард пришел к ним обедать. Ему представляли Пола, и она затаила дыхание, с ужасом думая, что острый глаз Райнгарда сумеет сразу же распознать их комедию. Но Пол, как и всегда, вел себя непогрешимо и убедительно, играя роль педантичного воспитателя, и Кэтрин опять вздохнула с облегчением.
По-прежнему больше всех ее беспокоил Кристиан. Иногда она, неожиданно поднимая глаза, ловила на себе его взгляд, и этот проницательный взгляд окатывал ее ледяным душем.
Иной раз ей казалось, что она видит дурной сон, от которого скоро пробудится. Однажды, когда она пошла забирать Ги из класса, Пол отвел ее в сторону.
– Одно слово, Кэтрин.
– Что-нибудь о Ги? – спросила она. Но она уже знала, что речь пойдет не о Ги. У Пола был слишком серьезный тон.
– Нет. Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня.
Ей стало тревожно.
– Что?
– Не съездите ли вы в Периге? Надо забрать записку для меня.
– Не знаю…
– Мама, мама! – Ги, оттолкнув свой маленький стульчик, несся к ним через всю комнату, размахивая листом бумаги, который разрисовал цветными карандашами. – Посмотри, что у меня получилось!
Она нагнулась, подхватила его, довольная передышкой.
– О, Ги, как замечательно! Что же это такое?
– Это генерал фон Райнгард. – Фамилию ему произнести было трудно. Получилось что-то вроде «Вайнхат». – А это солнце, а тут дерево…
– Мне надо поговорить с вами наедине. Я не стал бы просить, но это очень важно, – добавил Пол.
Она взглянула на него, отклонившись от маленькой головки Ги. Ее сердце бешено колотилось.
– Хорошо. Я приду к вам сразу же, как только отведу Ги к Бриджит.
* * *
Четверть часа спустя она постучалась в дверь его комнаты. Пол тут же отворил и отступил в сторону, пропуская ее.
Она была взволнована, но все же не могла не отметить, что за несколько прожитых здесь недель он изменил комнату по своему вкусу. Хотя у него почти не было пожитков, стало ясно, что здесь проживает мужчина – раньше же это была безликая гостевая комната.
– Я не стал говорить из-за Ги, – начал Пол. – Мы же не хотим, чтобы он повторял наши разговоры.
– Надеюсь, он не будет говорить, что я хожу в вашу комнату, – заметила Кэтрин. От нервозности и чего-то еще – может быть, от острого физического ощущения его присутствия – ее голос звучал резко.
– Он может это выкинуть?
– Вы – его воспитатель. Как вы считаете?
– Думаю, вам надо подготовить отговорку, на всякий случай. А я постараюсь все изложить покороче. Мне нужно, чтобы кто-то забрал адресованное мне послание в Периге от тех людей, кто с нами сотрудничает. Дело срочное – настолько срочное, что нельзя передавать его как обычно, через тайник.
Кэтрин знала, что он имел в виду тайники в каменных стенах и дуплах деревьев, через которые передавались записки участникам движения Сопротивления. Она прикусила губу, лихорадочно пытаясь придумать отговорку, чтобы не ездить в Периге.
– Что я скажу Шарлю?
– А разве вы обязаны что-то говорить ему? Вы же почти не общаетесь, верно?
– Мне придется взять машину. Он, несомненно, спросит, зачем она мне.
– Хорошо, – прибегнем к плану Б. Вы можете сказать, что нужно привезти дополнительные учебники для Ги от знакомого, живущего там. Отвезите меня туда, я сам возьму это послание.
– Вы все основательно продумали, не так ли? – сухо спросила Кэтрин.
– Это моя работа – поэтому я и здесь. Она немного помолчала.
– Хорошо. Попытаемся сделать так… с кем вы должны там связаться?
– Я скажу это вам, когда доедем до места. Но нам стоит выехать поскорее. Мне надо добраться до Периге не позже половины одиннадцатого.
– Трудностей, пожалуй, не возникнет. Шарль допоздна задерживается на работе.
– Тогда предоставляю вам организацию поездки.
– Постараюсь не подвести.
– Какого черта тебе понадобилось в Периге? – взорвался Шарль, когда она заговорила на эту тему.
– Я же сказала: Пол оставил часть учебников в доме своего знакомого. Теперь они понадобились. Ты что, будешь допрашивать меня о каждой мелочи?
– Только зря будешь жечь бензин.
– Не будь таким занудой, Шарль. Воспитание Ги – достаточно важное дело, чтобы оправдать расход бензина. Да и вообще, ты же всегда можешь получить сколько тебе надо от своего приятеля генерала фон Райнгарда, – добавила она едко.
– Фон Райнгард мне не приятель. Но я не хочу начинать все сначала.
– Так я могу взять машину или нет?
– Ну, можешь. – Шарль устало вздохнул. Ему осточертели эти бесконечные препирательства. – Если ты действительно едешь с такой целью.
Она вся похолодела.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. Но мне не нравится, что ты слишком возишься с этим Полом.
Его глаза потемнели – он явно ревновал ее. «Кристиан!»– подумала Кэтрин. Что он наговорил ему? А вслух сказала:
– Не смеши меня. Он – воспитатель Ги и старый знакомый, вот и все.
– Надеюсь, – устало произнес Шарль. – Действительно надеюсь.
Они выехали рано. Кэтрин сидела за рулем «испано». Весна постепенно окрашивала долину в зеленый цвет, на кустах и деревьях набухали почки, но предыдущей ночью ударил морозец, и в первых солнечных лучах утреннего солнца все сверкало и переливалось инеем.
Кэтрин всегда получала удовольствие, когда ей приходилось вести «испано». Она и сейчас наслаждалась представившейся возможностью, которая выпадала теперь довольно редко, и автомобиль летел вперед, как птица.
Как и во многих других французских городах, в Периге над всем доминировал собор – огромное белое строение византийского стиля, венчавшее самое возвышенное место городка. В более счастливые дни Кэтрин с удовольствием посещала его, оставляя машину на бульваре с тремя шеренгами деревьев и гуляя по старым кварталам города, где дома под коричневато-красными крышами казались карликами рядом с величественным собором с его дюжиной элегантных башенок, пятью сверкающими куполами и колокольней в четыре этажа высотой, на вершине которой укреплен конический каменный шпиль с изящным квадратом для фонаря у основания шпиля. На этот раз она почти не обратила на все это внимания. Ей было не до того.
– Куда надо ехать? – спросила она Пола.
– Пюи Сен-Фрон. Знаете, где это? – Он сидел, удобно расположившись на сиденье для пассажира, наслаждаясь удобством мягкого кресла.
– Знаю. Но вам придется показать, где остановиться.
– Покажу, не беспокойтесь.
Несмотря на войну, движение па улицах было оживленным. В потоке машин и пешеходов Кэтрин пришлось предельно сосредоточиться на вождении.
– Поверните налево. Здесь. Останавливайтесь, где удобнее. Мне надо зайти к доктору.
Он открыл заднюю дверцу, вышел из машины и пошел по узкой улице. Его довольно поношенный костюм коричневого цвета и застегнутая до самой шеи на французский манер рубашка ничем не выделялись в местной толпе.
Дожидаясь Пола, Кэтрин думала о нем. Он вошел в ее жизнь, перевернув се вверх дном, заставил Кэтрин усомниться во многих принципах, пробрался под крышу ее дома, и несмотря на это, она ничего не знала о нем. Возможно, так было надежнее, но ее разбирало любопытство. Она подозревала, что при любых обстоятельствах Пол все равно останется себе на уме. Окружавшая его тайна была не только привлекательной, но и обескураживающей.
Прошло довольно много времени, Кэтрин начала беспокоиться. Пол отсутствовал слишком долго. В узкую улочку въехала полицейская машина Виши, у нее оборвалось сердце. Предположим, они остановятся и спросят, что она здесь делает – что ей отвечать? К ее облегчению, машина не остановилась, а проехала мимо.
Она уже подумывала, что, может, он не вернется вообще, когда Пол вышел из растрескавшейся, с облупленной коричневой краской двери, на которой висела потемневшая от времени табличка.
– Где вы столько пропадали? – прошипела она, когда он сел на переднее сиденье рядом с ней. – Я испугалась, не случилось ли чего?
– Я сказал – мне надо зайти к врачу. А к нему очередь. – Его спокойствие действовало ей на нервы.
– Все это очень хорошо, но я чуть не попала на допрос к полицейским Виши.
– Неужели правда?
– До этого дело не дошло.
– Тогда все в порядке.
Кэтрин сердито надула губки. Спорить с ним бесполезно, особенно здесь, посередине шумной улицы. Она завела мотор.
– Подождите, – сказал он по-английски. – Куда вы собрались ехать?
– Понятно, что домой.
– А не думаете ли вы, что нам сначала следует побывать в книжном магазине и купить кое-какие книги? Покажется несколько странным, если мы возвратимся домой без книг, поскольку поводом для поездки послужили именно они.
– Я думала, у вас что-то уже есть. Похоже, вы обдумали все, – выпалила она, раздосадованная своей несообразительностью.
Пол, пропустив мимо ушей ее подковырку, остался по-прежнему невозмутимым, что еще сильнее раздражало ее. Она резким движением переключила скорость.
– Тогда что же вы хотите, чтобы мы сделали?
– Поезжайте вперед, но медленно, – посоветовал он. – Остановитесь возле первого попавшегося книжного магазина.
– В какую сторону ехать?
– Кажется, вы сказали, что знаете этот городок. Ладно, поверните здесь налево, потом направо… притормаживайте, не так быстро! Вот здесь… остановитесь!
Она поступила, как он велел, внутренне кипя от злости, но внешне ничего не показывая. Его наметанный глаз приметил букинистический магазин. Он вышел из машины и скрылся в нем. Через несколько минут вышел оттуда с охапкой потрепанных книг.
– Это нас устроит. – Пол положил книги на заднее сиденье. – Теперь все в порядке, поехали домой.
– Хотелось бы, чтобы вы перестали относиться ко мне как к шоферу, – бросила она.
По городку они ехали молча, направляясь в сторону Савиньи. Она так вцепилась в руль, что суставы ее рук побелели, а напряженные шея и плечи выказывали недоброжелательство и гнев. Когда они выехали за город и находились на большом расстоянии от ближайшего населенного пункта, он слегка дотронулся до ее руки.
– Остановите машину на минутку, Кэтрин.
– Зачем?
– Сделайте хоть раз так, как я прошу, не задавая вопросов.
Все еще сердитая, она съехала на обочину. Солнце растопило изморозь на живых изгородях, обнажив первые зеленые побеги.
– Так что?
– Кэтрин, может быть, мне уехать из замка?
– Скажу как перед Богом, иногда мне хочется, чтобы вы и не приезжали.
– То есть оказаться и не там, и не здесь, так? – Он вынул сигареты и закурил, не предложив ей. – Я думал, вы сможете примириться с тем, что я нахожусь у вас, но теперь в этом не уверен. Вы кажетесь очень… взвинченной. Такое состояние опасно.
Румянец залил ее лицо и шею. Хотя она и не очень хотела, чтобы он жил в замке, еще меньше она желала, чтобы он судил о ней, намекая на ее чувства к нему.
– Мне просто хотелось бы немного больше знать о том, что происходит, – начала она.
– Я вам не выкладываю всего для вашей же собственной безопасности.
– Вначале вы говорили другое. Тогда вы предлагали мне сделать массу разных вещей.
– Это было до того, как я решил использовать замок в качестве базы для своих операций. Вы обеспечили мне хорошее прикрытие, что, возможно, является самым важным изо всего, что вы смогли бы сделать. Но ради нашего общего блага, чем меньше вы знаете о моих делах, тем лучше. Опасно держать под одной крышей нескольких агентов. При нынешнем положении, если меня поймают, вы сошлетесь на то, что ничего не знали. Моя объяснительная версия остается в силе, как я и говорил. Будете держаться ее, ни у кого не будет причин не доверять вам.
– Пока вы меня не выдали.
– Этого я не сделаю.
– Очень смелые слова. Но я слышала, как гестапо развязывает людям языки: выжигает пламенем глаза, отрезает половые органы. Разве можно вынести такие пытки?
– Они не возьмут меня живым. У меня в манжете рукава капсула с цианистым калием.
Он произнес эти слова с возмутительным спокойствием, словно речь шла не о самоубийстве, а о поездке на пароме через пролив. Она быстро взглянула на него.
– Кто вы такой?
– Вы же знаете, что спрашивать меня об этом бессмысленно.
– Нет, я имею в виду не ваше настоящее имя. Знаю, его вы не назовете. Но мне хотелось бы знать, почему им пошли на это? Зачем класть голову на плаху. Какие мотивы двигают вами?
– У меня имеются на то основания.
– А именно?
Он опустил стекло и выбросил окурок.
– Давайте скажем так – мне понятна ваша забота о семье – особенно беспокойство о сыне. Если бы нацисты сделали с ним что-нибудь ужасное, что чувствовали бы вы – помимо, конечно, душевного потрясения? Разве не захотели бы отомстить? И не очень беспокоились бы о себе, правда? Главное для вас заключалось бы в том, чтобы помочь загнать этих мерзавцев опять в их помойную яму и закрыть щели так плотно, чтобы они никогда не смогли снова выползти оттуда, неся людям ужас и разрушения.
Он сжал на коленях руки. Его голос звучал тихо, но в этой сдержанности было столько муки, что у Кэтрин исчезли последние остатки гнева, сменившегося ужасной догадкой.
– Вы хотите сказать?..
– Я не хочу говорить об этом, – хрипло произнес Пол. – Но очень хорошо понимаю такие чувства.
Какое-то время Кэтрин не могла произнести ни слова: он вдруг открылся перед ней совсем в ином свете.
– Простите меня, – вымолвила она. – Пожалуйста, скажите… что произошло?
– Я сказал, что не хочу говорить об этом. Ограничусь лишь немногим: когда началась эта проклятая война, у меня были жена и дочь. А теперь… ну, теперь их нет.
– Простите меня, – повторила она, зная, что никакими извинениями тут не поможешь, и положила ладонь на его руку, не найдя лучшего способа выразить свои эмоции: сожаление, что она неверно судила о нем, стыд за свой эгоизм и такое глубокое сочувствие, как будто это она сама потеряла дорогих и близких. Несколько секунд они сидели не шевелясь, объединенные единым чувством, в котором не было ничего плотского, хотя руки их соединились. Это было скорее слияние душ, утешавших и получавших утешение.
Пол первым вышел из оцепенения. Слегка пожав ее пальцы, он положил ее руку на рулевое колесо.
– Думаю, нам следует возвращаться в Савиньи, – произнес он.
Двумя днями позже Пол зашел на жилую половину супругов, когда Кэтрин уже готовилась спуститься к ужину.
– Шарля нет дома, верно? – тихо просил он, открыв дверь.
– Нет, он спустился, чтобы обсудить кое-какие дела с отцом.
– Я слышал, как он спускался, и решил поговорить с вами. Сегодня вечером мне надо будет уйти.
– Прямо сейчас?
– Нет, попозже. После ужина. Если ужин затянется, я попрошу меня извинить под предлогом, что надо готовиться к занятиям. Но если начнутся вопросы, я был бы вам признателен, если бы вы меня прикрыли.
– Конечно, я это сделаю.
Кэтрин не было необходимости спрашивать, куда он уходит или что затеял. Когда Пол вышел из комнаты, она выглянула в окно. Ночь уже опустилась, но небо было безоблачным, в бархатной мгле мерцали звезды, луна своим призрачным светом серебрила покрывшиеся изморозью кусты. Прекрасная ночь для операции бойцов Сопротивления. Отличная ночь для того, чтобы умереть.
Кэтрин не знала, почему внутренний голос так отчетливо произнес эти слова. Она вся затрепетала, ее схватило предчувствие ужаса. Но она знала, что на этот раз она боялась не только за себя или за свою семью, и даже не за Ги. Сердце ее сжималось от страха за человека, который именовал себя Полом Кертисом.
Примерно около половины двенадцатого Пол тихо затворил дверь в свою комнату, прошмыгнул по коридору и спустился по лестнице. В замке было темно и тихо, если не считать легкого поскрипывания деревянных половиц. Пол благодарил провидение за то, что семья в этот вечер рано улеглась спать. Объяснялось это не только удачей – все устали от продолжительных рабочих дней. Пол предусмотрительно открыл запоры на своем окне – щелчок тяжелого запора мог бы прозвучать слишком громко в эту холодную, бодрящую ночь и выдать его; проверил надежность стволов дикого винограда, покрывавшего наружную стену, который он в первую же ночь приезда сюда решил использовать в случае необходимости ля побега. Без крайней нужды он не стал бы спускаться таким образом. Растения могут выдержать его вес, а могут и не выдержать. Во всяком случае, сегодня ему не придется выяснять это. Когда в доме все затихло, Пол надел черный свитер с широким воротником и вельветовые брюки, измазал лицо сажей, засунул в карманы фонарь, пистолет и фляжку с коньяком. Неся в руках ботинки, он выскользнул из замка через боковую дверь.
Было тихо и свежо, луна освещала сад, позволяя легко ориентироваться на центральном дворе. Ему надо было пройти к границе поместья, где спрятан велосипед. Пол подумал, что эта ночь идеальна для вылетов. Он был уверен, что операция состоится еще до того, как поймал Би-Би-Си, и закодированное послание, которое понял только он, подтвердило это. «Ле бебе с'аппель Жак» – «ребенка назвали Жаком» – может показаться непонятной ерундой всякому. Но для Пола эта фраза была исполнена важного смысла. Сегодня «Лисандер» вылетит из Англии с хорошо подготовленным радистом и экспертом-подрывником па борту. Пол должен встретить их.
Ему стало жарко, он завертел педалями быстрее, чем надо, осматривая небо в поисках дуговых прожекторов, что могло означать приближение полицейского патруля, и прислушиваясь, не шумит ли поблизости мотор. Но все было тихо. Он еще раз мысленно все повторил: все продуманные им детали операций, которая начала осуществляться с момента посещения им хирурга два дня назад в городе Периге. Его люди получили инструктаж и подготовились – Альберт, фермер, владелец грузовика-фургона, в котором отвезут двух вновь прибывших в безопасные дома; Жан Луссак, станционный смотритель, он любил, чтобы его включали в операции; и два местных парня, за которых поручился Альберт и которые будут дозорными. Всем им надо лишь слушать Би-Би-Си, как делал он сам, чтобы знать, в какую именно ночь к ним прилетят. Пол надеялся встретиться с «Лисандером» не в одиночку, а со своими соратниками, чтобы сразу отвезти тех двоих на место. Но, во всяком случае, они приземлятся в удобном месте, а не на вспаханной борозде, как Пол, когда его в первый раз забрасывали во Францию.
Подъезжая к полю, которое избрали для посадки самолета, Пол увидел припаркованный фургон и испытал чувство облегчения. По крайней мере, Альберт услышал послание и, надо полагать, успел передать остальным. Пол сошел с велосипеда, прислонил его к живой изгороди и подошел к фургону.
– Значит, вы уже на месте.
– Да, но Жан не смог приехать. Он простудился.
– Ничего. Обойдемся без него. Отличная почка выдалась. Пилот легко разглядит наши опознавательные знаки. Думаю, они прилетят вовремя.
– Если не нарвутся на зенитки.
Альберт был суровым человеком, но надежным. Он ненавидел бошей с такой яростью, что эта страсть заставила его поменять свое мирное ремесло на активную борьбу в рядах Сопротивления. Сейчас он жевал бутерброд с колбасой, и его слова звучали невнятно.
Пол включил фонарик, посмотрел на часы.
– Давай разметим посадочную полосу. Остальное дожуешь, когда будем ждать посадки.
Альберт завернул остатки еды в бумагу и сунул сверток в один карман пальто, а фляжку с кофе – в другой. Он и два деревенских паренька, которые сидели в кузове грузовика, присоединились к Полу. Вместе они прошли полем к тому квадрату, который избрали в качестве посадочной полосы. С трех сторон квадрат окружал зеленый забор из кустарника, а в конце виднелась шеренга деревьев. Место было довольно ровное, по сигналы будут не видны со сторон, их можно заметить только с воздуха. Пол и Альберт расставляли лампы, которые привез Альберт, в форме буквы «Г», а два паренька стали в разных местах настороже. Теперь оставалось только ждать.
Говорили мало, Альберт методично приканчивал свои бутерброды, а Пол сделал несколько глотков согревающего бренди. Он опять взглянул на часы – несколько минут после полуночи. Напряжение от ожидания сказывалось на нервах. Как-то не верилось, что самолет вообще прилетит. Если он не объявится, то придется еще раз напрямую связаться с Лондоном, думал Пол, а ОН не хотел бы использовать свой радиопередатчик без крайней нужды. Управлялся он с ним не очень ловко, а каждая лишняя минута работы таила в себе угрозу пеленгации. За себя лично он не очень беспокоился, но его волновала опасность обнаружения сети и, особенно, опасность, грозившая Кэтрин. Он отмахнулся от этих мыслей. Пока что для беспокойства причин нет. Беспокоиться надо, если выяснится, что операция провалилась.
Когда Пол почти потерял всякую надежду, до его слуха донесся дальний рокот мотора. Замерзшими от холода пальцами он засунул фляжку в карман.
Сделал знак Альберту, зажег ближайшую лампу и факел и начал выписывать факелом в воздухе букву из азбуки Морзе, а Альберт несмотря на свою грузность, быстро передвигался, торопливо зажигая две другие лампы.
«Лисандер» снизился, пролетев прямо над верхушками деревьев. Пол опять посигналил, «Лисандер» ответил и включил прожектора для приземления. Пол наблюдал, как пилот сделал еще один круг и, снижаясь, стал приближаться к первой лампе. Казалось, что он снижается на слишком большой скорости, Пол затаил дыхание и всей душой надеялся, что полоса окажется достаточно длинной. Когда колеса коснулись травы, самолет «Лисандер» подпрыгнул, потом покатил ровно, затормозил, включив мощные тормозные моторы развернулся вокруг последней лампы и поехал назад по полю.
