Мне не спалось. Лежа около Эрика, я умирала от страха, заново переживая бой на дороге: каждый удар или выстрел, направленный в сторону меня или Эрика, мог стать последним, что мы видели в жизни! Нет, я не боялась смерти; да и убивать мне было не впервой, но я впервые почувствовала, что в любой момент могу потерять того, кто мне дорог, и впервые засомневалась в правильности принятого решения связать свою жизнь с Ольгердом и его людьми! Там, в оставшемся позади Веллоре, меня ждала относительно спокойная и размеренная жизнь в королевском дворце, в окружении верных слуг и рядом с Эриком. Папа, проговоривший со мной всю ночь перед нашим отъездом, был вне себя от горя: прощаться с недавно вновь обретенной дочерью ему было невыносимо больно, но я чувствовала, что должна быть рядом с теми, кто смог мне помочь в трудные для меня времена. Я, как на духу, рассказала незнакомому по большому счету человеку все, что со мной происходило за эти месяцы и он, надолго задумавшись, признался, что и сам бы поступил так же…
      А потом благословил меня и сказал, что не против моего брака с Эриком. И что если я вернусь к нему до свадьбы, будет счастлив сыграть ее у себя во дворце.
      Естественно, Эрику я этого не сказала - он и так был вне себя от счастья, узнав от меня о том, что папа послал в его городок пару верных людей, которые перевезут его отца в Веллор в пожалованное Эрику имение, и что отныне его семья никогда не будет нуждаться. Провожая нас у городских ворот, папа пообещал мне, что приложит силы, чтобы найти и моего второго отца - графа Норенго… Обняв его, я села на лошадку, счастливая от осознания того, что там, впереди, наполненная событиями Жизнь! А сейчас, спустя несколько дней, мне стало жутко страшно…
      - Не спится? - приоткрыв один глаз, тихо спросил Эрик и аккуратно приобняв меня за плечи, нежно поцеловал куда-то в шею. - Их было слишком много, милая… Мы и так отбились малой кровью…
      - Я знаю… я думаю не о них… хотя ребят страшно не хватает… - глотая слова, вдруг заторопилась выговориться я. - Мне вдруг стало жутко от мысли, что могли убить тебя… или меня… А ведь я еще тебя совсем не знаю… а мне так хочется быть рядом с тобой вечно… чувствовать твой запах, тепло твоих ладоней, видеть твои глаза…
      - Молчи! - видя, что он порывается что-то сказать, я потянулась к его губам своими и закрыла глаза от нахлынувшего ощущения безграничного, ни с чем не сравнимого счастья… а, почувствовав, как он замер, сдерживая свое желание, повернулась к нему грудью и, задрав ночную рубашку до самой шеи, не отрываясь от его губ, прижалась к его груди…
      Он еще немного потрепыхался, пытаясь удержать ускользающую способность трезво мыслить, а потом, поняв, что я ни за что не остановлюсь, аккуратно прикоснулся к моей груди шершавой ладонью, на миг замер, словно к чему-то прислушиваясь, а потом застонав от наслаждения, прильнул к ней губами… а через мгновение я перестала соображать… …На рассвете я тихо выползла из-под руки улыбающегося во сне Эрика и, сбегав в таверну за кипятком, заварила себе отвар из травы-нежданки, купленной еще в Веллоре: беременеть пока не входило в мои планы, а без отвара отвертеться от этого мне бы сегодня не удалось. Выпив оказавшимся довольно вкусным напиток, я прошлепала по лестнице наверх, тихонечко прокралась в нашу комнату, и наткнулась на испуганный взгляд не обнаружившего меня рядом парня. Улыбнувшись, я скользнула к нему под одеяло и прошептала:
      - Спасибо! Это была лучшая ночь в моей жизни!
      Эрик покраснел, зажмурился, собрался с духом и, пододвинув голову к моему уху, признался:
      - И в моей! А… можно еще?
      Чувствуя, что перестаю соображать, я молча кивнула и вдруг замерла: во входную дверь апартаментов кто-то постучал.
      - Подъем! Строиться! - через миг заорал Глаз. - Если хотите успеть на корабль!
      На улице моросил дождь. Мокрый, как курица, вчерашний офицер быстрым шагом вел нас переулками, где без провожатого можно было бы заблудиться. Однако возле порта мы оказались намного быстрее, чем если бы держались центральных улиц.
      Корабль, отплытие которого задержали из-за нас, можно было не искать - среди полутора десятков разномастных судов, стоящих у причала, лишь на одном бешено орал капитан, проклиная погоду, стражников, не дающих ему воспользоваться отливом и попутным ветром, и свое счастье, заставившее его оказаться в таком паршивом порту, как Сент. Однако, стоило нам подойти к кораблю поближе, как вопли моряка мигом оборвались: уставившись в лицо мрачного Ольгерда, капитан вдруг что-то забормотал, потом помянул демонов преисподней и вдруг упал на колени!
      - Господин! Простите! Я не знал, что моя "Морская Ласточка" нужна именно Вам!
      Прошу на борт! Ваши каюты будут готовы еще до отхода!!
      Ольгерд, криво улыбнувшись, пожал руку офицеру, весьма довольному тем, что у него получилось выполнить все указания королевской подорожной, и, рывком подняв капитана на ноги, буркнул:
      - Жив еще, пьянь? Ну, веди в каюты… И распорядись, чтобы коней разместили в трюме… …Отплыли, как только капитан получил соответствующее распоряжение от Ольгерда, судя по его лицу, здорово страдающего от головной боли. Если бы не Беата, заставившая его "расколоться", добрая половина нашей компании умерла от любопытства, пытаясь понять причины такого поведения хозяина корабля. Все оказалось довольно просто: два года назад, направляясь в Корф за Беатой, девятка воинов Обители захватила в портовом Эразме именно эту посудину, причем с капитаном, боцманом, и всего с четырьмя матросами, и все плавание осваивала ремесло матроса и заодно строила весьма недовольную таким поворотом команду.
      Задумавшись, каким оказался обратный путь за командой, я даже немного посочувствовала капитану и его людям - разобраться с таким количеством всяких веревок и парусов, да еще в непогоду, было наверняка делом не простым…
      Первые два дня прошли в томительном безделье: непрекращающийся дождь и довольно сильное волнение заставили нас разбрестись по каютам и заняться чем попало. Мы с Эриком упорно пытались наверстать упущенное в гостинице перед отплытием, но, то чувствительно стукаясь друг об друга головами, то падая с узких, совсем не приспособленных для двоих коек, нехотя отрывались друг от друга. И болтали, спали, если можно назвать сном постоянное перекатывание по кровати, навещали ребят в соседних каютах. А на утро третьего дня я проснулась от жуткой боли в голове и резкой боли в груди! Увернувшись от здоровенной волосатой лапы, пытающейся вдавить мою голову в переборку, я заорала и тут же получила по губам кулаком! Омерзительно пахнувший потом и брагой мужик, елозя по моему телу, больно тискал мою грудь и пытался раздвинуть мне ноги коленом…Рванувшись, я почувствовала, что мои руки зажаты в захвате еще одного, не видного в темноте, мужика, а потом обрела способность слышать: слева от меня, на кровати Эрика, глухо матерясь, возилась куча озверевших матросов. Потом за переборкой, в комнате Беаты и Глаза, кто-то дико заорал, потом раздался глухой треск и еще один вопль. Не прекращая попыток вырваться из захвата и стараясь не дать собою овладеть, я краем глаза косилась в сторону Эрика и молила Творца, чтобы он смог что-нибудь сделать: ночная рубашка на мне уже давно превратилась в клочья, и я начала понимать, что долго не продержусь. Кроме того, еще один урод, пришедший на помощь товарищу, схватил меня за левую ногу и рванул ее в сторону так, что чуть не порвал мне паховые связки. Торжествующе взревев, тело на мне подалось вперед и я, извернувшись, вцепилась в горло, оказавшееся над моим лицом, зубами.
      Чувствуя, как мой рот наполняется его кровью, и как его тело бьется на мне в судорогах, я подтянула правую ногу к себе и, выбрав момент, когда корабль очередной раз качнула, оттолкнулась от кровати и врезала ею в лицо того, кто держал вторую ногу. Падая на пол и выворачиваясь из-под тела насильника, я разжала зубы и, почувствовав под спиной пол, подтянулась на схваченных руках и ударила обеими ногами за голову… Одна рука освободилась сразу. Вторая - через мгновение. Закатываясь под кровать, я шарила вокруг в поисках хоть чего-то напоминающего оружие и судорожно понимала, что его тут быть не может: перевязь с метательными ножами лежала у изголовья, а остальное оружие - у входа в каюту в сундуке! Пока озверевшие от моего сопротивления матросы в темноте отпихивали тело своего товарища от койки и, встав на колени, пытались нашарить меня в темноте, я, ломая ногти, оторвала от стены кусок деревянного плинтуса, и, сжав его в кулаке подобно ножу, вдруг замерла: из-под кровати ведь можно было выбраться не только вбок! Быстренько выбравшись вперед ногами на относительно свободное место перед дверью, и разглядев рядом с собой коленопреклоненный силуэт, я левой рукой схватила его за волосы, и, отогнув голову назад, всадила ему свою щепку в глаз. Падая на колени, чтобы увернуться от смутно различимого в темноте движения навстречу, я нашарила пояс у орущего от боли мужика и, выхватив из ножен нож, почувствовала, что счастлива! Тяжелый, неудобный клинок с односторонней заточкой и без упора для большого пальца, явно носимый больше для устрашения, чем для боя, в моей руке сразу зажил непривычной для себя жизнью. Не пытаясь подняться в полный рост, я метнулась к мужику, когда-то державшему мои руки и еще не успевшему понять, что под кроватью меня уже нет, и ударом снизу перевернутым режущей кромкой вверх клинком перерезала ему горло. И тут же чиркнула ножом под коленом у стоящего ко мне спиной матроса, усердно месящего моего Эрика кулаками… Еще несколько серий ударов, проведенных в начинающих понимать, что в каюте происходит что-то незапланированное матросов, и Эрик наконец смог вырваться из их рук! Но толку от него оказалось мало: после первого же взмаха оказавшегося в его руке ножа я вдруг поняла, что он ничего не видит! И еле успела отскочить в сторону, уворачиваясь от ножа, направленного мне в ухо…
      Пришлось снова перейти на передвижение на корточках: попадать под его клинок мне что-то совсем не улыбалось…
      Вспомнив про перевязь, я прыгнула к своей кровати, с трудом вытащила ее из щели между стеной и кроватью и, накинув ее на себя, дрожащими от напряжения пальцами застегнула ремешок под грудью. Потом с отвращением отбросила в сторону липкий от крови нож и выхватила два своих: с ними в руках мне было привычнее. Дорезав истекающих кровью раненых и кое-как дооравшись до Эрика, полосующего клинком воздух, я аккуратно приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. И замерла: из двери каюты Ольгерда, расположенной у самой лестницы на палубу, грязно матерясь, вывалилась толпа матросов, волоча за собой за ноги два связанных тела!
      - Ольгерд, Нейлон! - подумала я и, дождавшись, пока процессия выберется наверх, приоткрыла дверь в каюту Беаты и Глаза. И тут же упала на пол, в падении вбивая левый нож в пах возникшего в проеме матроса - в комнатке тускло горела лампа, и промахнуться было невозможно. Согнувшийся от острой боли мужик заорал, наклонился вперед, стараясь зажать рану руками, и тут же получил вторым клинком в горло. Выскальзывая из-под падающего на меня хрипящего тела, я вкатилась в комнату. И на миг оцепенела: трое дюжих мужиков, усевшись верхом на потерявшем сознание Глазе, деловито связывали за спиной его неестественно вывернутые руки, а еще четыре человека пытались справиться с бешено сопротивляющейся Беатой прямо на обломках рухнувшей койки. Судя по силе наносимых ей ударов, особенно церемониться с ней никто не собирался. Два тела со свернутыми шеями, валявшиеся на полу, были достаточно весомым аргументом для оправдания охватившей матросов злости… …Прежде чем я успела обдумать дальнейшую тактику боя, в глазницах двух повернувшихся ко мне матросов, расцвели рукояти моих клинков. Третий мужик, увлеченно затягивающий последний узел, даже не почувствовал, как я оказалась за его спиной, и умер улыбаясь… Потом я выхватила из ножен, прикрученных к ножке маленького столика в углу, один из клинков Беаты и перерубила позвоночник ближнего ко мне насильника. Следующий что-то почувствовал, так как успел повернуться и, увидев мой взгляд, заорать. А двух последних убила Беата: одному сломала гортань, а второму просто свернула шею… Потом тяжело поднялась на ноги, сорвала с себя куски веревки, которыми ее пытались связать, и обрывки рубашки Глаза и вдруг тихонько захихикала!
      Бешенство в ее глазах и безумный смех сначала меня испугали: мне на мгновение показалось, что она сошла с ума!
      - Я в порядке! - заметив выражение моего лица, ухмыльнулась она и, ткнув в мою сторону пальцем, буркнула:
      - Ты себя видела? Окровавленная голая баба! И я окровавленная голая баба! А там, - она показала пальцем в потолок, - куча вожделеющих мужиков… Увидев нас, они умрут от вожделения! В прямом смысле этого слова… Кстати, что с Эриком?
      - Пока не знаю… кажется, что-то с глазами… Он ничего не видит! - вспомнив про брошенного в комнате парня, задергалась я.
      - Так… понятно… у этого - вывих обеих рук… подержи-ка вот так! - метнувшись к телу Глаза, скомандовала она, перехватила выхваченным из моей перевязи ножом ввязывающие его веревки и перевернула его на спину…
      - Хорошо, что он без сознания! - сноровисто вправляя правую руку, буркнула она.
      - С одной стороны… а с другой - приложили его что-то уж очень сильно… Ого, и сейчас не пришел в себя… Ладно, позже разберемся…
      - Ольгерда и Нейлона потащили на палубу! - вцепившись в неподъемное тело Глаза и перетащив его на целую койку, выдохнула я и, схватив со стола какую-то тряпку, стерла с лица кровь, вслед за Хвостиком выскользнула в коридор…
      Шторм заметно поутих - корабль, конечно, еще ощутимо качало, но качка уже не мешала передвигаться нормально, не хватаясь на каждом шагу за что попало.
      Поднявшись по лестнице на палубу, я дождалась, пока глаза привыкнут к ослепительно яркому солнцу, краешек которого показался над горизонтом, и осмотревшись вокруг, еле сдержала крик: буквально в нескольких шагах от меня, над волнами с вывернутыми назад руками болтался на веревке Нейлон. Рея, к которой он был подвешен, упруго прогибалась при каждом покачивании корабля, рывком выворачивая и без того наверняка растянутые плечи парня… А вот с Ольгердом дело обстояло гораздо хуже: гомонящие матросы, затянув ему петлю на шее, как раз привязывали веревку к какому-то тросу, видимо, готовясь вздернуть его на рее…
      - Эй, мальчики, а вы что, решили нас проигнорировать? - Беата, выпрямившись в полный рост, покачивая бедрами двинулась мимо меня, опустив руки вдоль бедер…
      Судорожно сдернув с себя перевязь, я, стараясь не отстать, большими пальцами прижала клинки к ладони, чтобы спереди их не было видно, и, собравшись с духом, сделала первый шаг на палубу…
      Идти под взглядами пожирающих мое тело мужчин оказалось совсем не трудно - откуда-то появилась плавность шага и какая-то легкость. А когда к Беате потянулись первые похотливые руки, я почувствовала, что схожу с ума: оскаленные сначала от желания, а потом от смертной муки лица матросов размазались в какие-то полосы и бесформенные пятна, а мои руки с ножами задвигались как будто без моего участия…
      Я не знаю, сколько времени продолжалась эта резня: я пришла в себя только тогда, когда не кого было бить… Залитая своей и чужой кровью, рядом со мной, на самом носу корабля, стояла Беата и улыбалась восходящему солнцу…
      - Эй, стриптизерши! Может, хватит загорать? - голос Ольгерда за спиной вывел нас обоих из оцепенения, и мы, вспомнив про него и Нейлона, бросились им на помощь…
      Ухмыляющегося Коррина удалось освободить без особых проблем, а вот стянуть на палубу Нейлона долго не получалось: нам просто не хватало сил подтянуть его повыше чтобы можно было как-то до него добраться… Пришлось ждать, пока у Ольгерда восстановится кровообращение в руках и ногах. После этого дело пошло намного быстрее, и прокусившего насквозь губу парня кое-как втащили на палубу и развязали…
      - Вино пили? - поинтересовался у нас Ольгерд, удостоверившись, что кроме нескольких сломанных ребер и растяжения обоих плеч у Нейлона нет других повреждений.
      - Какое вино? - непонимающе поинтересовалась я, оттирая кровь с повернувшейся ко мне боком Беаты, чтобы дать мне возможность обработать несколько неглубоких порезов, и с интересом рассматривая безумный по красоте рисунок на ее груди и плече.
      - Которое принесли на ужин!
      - Нет! Я его не люблю… - буркнула я и осмотрев очередной порез, заключила: - Ничего серьезного… И тут только рассечена кожа… А это что за рисунок?
      - Ошибки юности… - холодно рявкнула Беата, потом хмыкнула и, вдруг обняв меня за плечи, притянула к себе:
      - Прости, я не люблю об этом вспоминать… но попозже обязательно тебе расскажу, ладно? Спасибо тебе, девочка! Если бы не ты, это плавание было бы для ребят последним… а для нас с тобой - первым в череде долгого и беспросветного рабства… Пойдем к нашим мужикам что ли?
      - И не мешало бы привести себя в порядок и одеться… - скривившись от боли, подсказал Нейлон. - Кстати, Ольгерд, а что такое стриптизерши?
      - В Москве, откуда Глаз и Маша, есть такие таверны, где красивые девушки под музыку раздеваются перед мужчинами за деньги… Вот их так и называют…
      - Хочу в эту Москву! - попытался засмеяться парнишка и взвыл от боли в ребрах. - А то тут с музыкой как-то не очень… И начало я проглядел…
      - А я хочу мороженого! - выпятила губу Хвостик. - Неужели мы с Оливией не заслужили по батончику - другому?
      - Марш одеваться! - Ольгерд отвесил сестре увесистый шлепок по круглой попке и притворно насупив брови, страшно посмотрел на меня. А потом, вздохнув, признался:
      - Я бы тоже туда смотался… Черт, я там провел не самые худшие годы своей жизни…
      Быть может еще удастся…
      - Разберемся с Орденом, я из Хранителя всю душу вытяну, но заставлю что-нибудь придумать! - пообещала Беата… - Идем, Оливия! Все равно мороженного от них не дождешься…, тоже мне, мужики… Кстати, а ты про вино не договорил…
      - Кажется, в него что-то подмешали… Я вообще не помню, как меня вязали… - Ольгерд потряс головой, словно к чему-то прислушиваясь, и добавил: - И голова как чужая…
      - Меньше пить надо… или больше закусывать… - голос Глаза, раздавшийся откуда-то со стороны лестницы к каютам, заставил меня схватиться за ножи. - Друзья, блин, называются… Балдеют тут на солнышке, на голых баб пялятся… а меня позвать в голову не приходит… Поднимите мне руки! А то с распальцовкой как-то не получается… И… приведите кто-нибудь Эрика - у него так заплыли глаза, что он, извиняюсь за выражение, до ветра сходить не сможет… просто не найдет агрегат…

      Убраться из Аниора оказалось намного легче, чем в него попасть - достаточно было в предрассветных сумерках добежать до городской стены вслед за знающим каждую подворотню сынишкой Боно, взобраться по удобному пролому к пустующей башенке для часового и, скинув наружу веревку, соскользнуть по ней к крепостному рву. И помахать рукой стоящему на стене мальчишке, с тоской глядящему нам вслед: каждый его приход в Волчье Логово начинался и заканчивался одинаково. С горячей просьбы позволить ему начать тренироваться и очередным отказом Мериона: для этого Мэниру требовалось согласие отца. А тот его пока не давал - на мальчишке и так висела нелегкая обязанность связного между Аниором и Логовом… Да и сам Боно его неплохо тренировал…
      Глядя на лица девушек, составляющих добрую половину моего небольшого партизанского отряда, я неожиданно для себя понял, что уже не жалею, что поддался на провокацию Деда и согласился на эту авантюру: за эти дни они весьма неплохо себя проявили. Особенно сегодня ночью. Наш самодеятельный публичный дом "обслужил" как минимум десятую часть гарнизона! Первые полчаса "работы" я, честно говоря, думал, что кто-нибудь из девочек сломается, устроит истерику, однако просчитался: закаленные в боях дамочки быстро освоились с ролями, и вели себя так, будто по пол жизни проработали в борделе и на скотобойне! Полуодетые, с подведенными глазами, они томно завлекали очередного клиента в свои комнатки, а потом, слегка расслабив его лаской, с помощью моих ребят сворачивали им шеи и оттаскивали в импровизированные морги. И, слегка приведя себя в "товарный вид", снова выходили в "гостиную"… Очередь их жаждущих женской ласки быстро редела, и за час до рассвета, объявив немногим оставшимся не обслуженными монахам, что девочки устали, я дал команду готовиться к выходу: пропавших "счастливчиков" могли хватиться их друзья и командиры…
      Отряд втягивался в лес, двигаясь в направлении деревеньки под смешным названием "Пеньки", где, по словам Боно, нас в течение двух дней должен был ждать Хранитель Эол, и уже без моего участия занимал походный порядок: смешанные пары, давно понимающие друг друга с полуслова, выдвигались в боевое охранение, занимая предписанное один раз расстояние от основной группы. Баронесса ходко шла рядом, то и дело зевая: вторая бессонная ночь давала о себе знать. Кстати, о баронессе - к моему удивлению, эта резкая, своенравная, привычная к беспрекословному повиновению подчиненных, высокородная дворянка в боевой обстановке вела себя выше всяческих похвал. Мои приказы не обсуждались; некоторые ее девицы, первые дни открыто требовавшие, чтобы "нежные мальчики перестали строить из себя воинов", и начали подчиняться их командиру, были поставлены на место без всякой моей подсказки; бытовые мелочи, типа установки постов вокруг места ночевки и распределения солдат в караулы быстро стали всецело ее прерогативой. Красивая, ухоженная баба, видимо, привыкшая к комфорту, она совершенно не чуралась грязной работы - могла приготовить ужин, натаскать лапника для импровизированного ложа или тащить рюкзак солдата, ушедшего в охранение.
      В общем, если бы не пол ее и ее подчиненных, у меня была бы идеальная команда. А так, несмотря на почти запредельные нагрузки, которые я давал отряду на маршах, взаимный интерес между моими и ее солдатами усиливался с каждым днем…
      Сия чаша не миновала и меня - я заглядывался на саму Клод, так и на ее правую руку - Люму. Диаметральные противоположности, они, как ни странно, все сильнее влекли меня к себе. Обе. Клод цепляла больше характером, чем внешностью: несколько широковатые, на мой взгляд, плечи; мощные, жилистые предплечья и икры несколько портили сексуальную фигуру баронессы, зато ее попа, грудь и лицо можно было отнести к категории "Супер". А вот Люма, худенькая, ладная девчушка с внешностью и статью фотомодели, полностью соответствовала моему идеалу женской красоты. Но вот с мозгами у нее были некоторые проблемы: иногда она мне напоминала классического прапорщика Советской Армии из бородатых анекдотов.
      Практически не понимающая шуток, исполнительная до безобразия, она в течение дня вызывала ощущение какого-то бездушного механизма, но, стоило нам устроить привал около какого-нибудь ручейка или озера, где все тут же запрыгивали в воду, чтобы как следует помыться, вид ее обнаженной фигурки заставлял меня практически терять голову…
      Что-то подобное испытывало и большинство остальных ребят и девушек. Некоторые пары уже сложились, и, еще соблюдая некоторую дистанцию между собой благодаря боевой обстановке, не отходили друг от друга ни на шаг. А вот у Кувалды и Лоэна были некоторые проблемы: оба были влюблены в Мотт, которая, в свою очередь, не отходила от Угги. Еще у пары дам, мужеподобных громил Сотис и Лими тоже периодически портилось настроение - ни один из моих ребят как-то на них не повелся, и это их здорово уязвляло. И это меня немного напрягало: постепенно растущее напряжение в отношениях могло вылиться в совершенно не нужный нам конфликт… Именно поэтому я после каждого дневного перехода устраивал еще и тренировки, стараясь вымотать тех, кто не валился с ног от усталости… …Деревня Пеньки оправдывала свое название только разве что видом восседающих на завалинке у околицы дедков: ни одного пня на полузаброшенных полях вокруг десятка довольно неплохо сохранившихся домишек лично я не заметил. Двигаясь по единственной улице деревни перед фасадами стоящих в два ряда изб, я гадал, в каком из них может остановиться Хранитель. Непредсказуемый, постоянно имеющих как минимум четыре туза и два джокера в рукаве, иномирянин в своих поступках не подчинялся никакой логике. Поэтому мог оказаться как в самом богатой, так и в самой зачуханной избе деревеньки. Или вообще ждать нас где-нибудь около леса, расположившись в каком-нибудь подобии шалаша. Вообще я бы с удовольствием немного покопался в его заначках и поразбирался в возможностях: на мой взгляд, мог он гораздо больше того, что делал: уже очень иногда хотелось некоторых благ цивилизации. Например, нормального белья, одежды, пены для бритья… И хоть на недельку вернуться на Землю… Куда, угодно, хоть в Австралию, но чтобы пройтись по нормальному городу, попить пивка, посмотреть телевизор или послушать музыку…
      Эол рубил дрова. Приветственно кивнув нам головой, он аккуратно сложил на поленницу наколотые им дрова и, стерев со лба пот рукавом, вышел за шаткую оградку.
      - Баронесса! Сема! Мое почтение! Как добрались?
      - Спасибо, Хранитель! - улыбнулась Клод. - Нормально… А Вы один?
      - Да, дочка… кто обидит старого, никому не нужного путника?
      - Ну, в общем, уродов вокруг хватает… - усмехнулся я. - Клод, пусть ребята располагаются вон там, на полянке за околицей. И пошли кого-нибудь понаблюдать за окрестностями. А потом присоединяйся к нам - надо пообщаться…
      Через две минуты, устроившись в теньке давно пустующей конюшни на копне свежего сена, я и Клод вчитывались в строки трех очередных откровений Эола и задумчиво молчали:
      "В тот час, когда светило робко посмотрит в мир над гладью волн, пройдут они кровавой тропкой пред ликом Смерти; Утлый челн потоплен будет; Шут и Дева навстречу сделав первый шаг, смешают Кровь… Поникнет древо… пред ними встанет старый враг"…
      "Взревев на троне, Смерть Несущий, встав во главе несметных орд, пойдет на Юг. Но планы рушит Союз Двоих. Горящий порт подаст сигнал… Деля на части тех, кто когда-то побежит, продолжит Путь Он, но от Власти и к Смерти этот Путь лежит…" "Тот, кто рожден под небом серым, забыв про долг, отроет Путь, и Смерть, шагнув во Тьме из Двери, клинком привычно вспорет грудь тому, кто Ждет. Во мгле кровавой вдруг полыхнет слепящий луч, и в Мир плеснувшую Отраву сметет Огнем с окрестных круч…" - Плодотворно писалось пока нас не было! - усмехнулся я через пару минут. - Первая часть как-то связана с Олегом и его компанией. Раз они пройдут перед ликом Смерти, значит, особенно волноваться не стоит. Хотя, ожидающее их кораблекрушение как-то не особенно радует. Кто такие эти Шут и Дева я пока не врубаюсь…