- Выбирай. Твой бар, конечно, богаче, но и этот тоже ничего себе. Рекомендую "Мартель". Но есть и "Камю". Налить "Камю"?
      Но Краб решительно отказался:
      - Я к тебе приехал не пить. Зачем звал?
      - Уверен, что не хочешь? Да ты не стесняйся. Я с тобой тоже за компанию выпью. Капельку "Мартеля". А?
      - Хватит болтать, - буркнул Краб. - Грузи.
      - Тогда располагайся, - со вздохом разочарования предложил Томас, указывая на белые кожаные кресла, стоявшие посреди гостиной вокруг белого, с позолоченной окантовкой, стола. - В кабинет не приглашаю. Он занят. Там работает мой пресс-секретарь, готовит текст моего интервью для английского информационного агентства "Рейтер". Они попросили срочно. Их интересует мое мнение по широкому кругу вопросов.
      - Агентство "Рейтер" интересует твое мнение? - усомнился Краб, погружая увесистое квадратное тело в низкое кресло. - Какое у тебя, блин, может быть мнение?
      - Это зависит от проблемы, - разъяснил Томас. - По одной проблеме у меня одно мнение, а по другой совершенно другое.
      - Какое? - повторил Краб.
      - Я еще точно не знаю. Когда мой пресс-секретарь закончит работу над интервью, скажу. Знаешь, Стас, я решил последовать твоему совету и заняться политикой, - продолжал Томас, расхаживая по гостиной и свободно жестикулируя. - К бизнесу у меня склонности нет, никаким ремеслам я не обучен. Остается интеллектуальная деятельность. То есть политика.
      - Ты же художник, - с ухмылкой напомнил Краб, закуривая "гавану".
      - Это - святое. Это, Стас, - для души. А хочется быть просто полезным людям. Хочется, знаешь ли, помочь людям пережить эти трудные времена. Поэтому на предстоящих выборах я решил баллотироваться в рийгикогу. Это наш однопалатный парламент, - объяснил он Мухе, который устроился в позе стороннего наблюдателя на широком, во всю торцевую стену гостиной диване.
      - Ты что, с бодуна? - удивился Краб.
      - Немножко есть, - признался Томас. - А что, заметно? Но это не препятствует. Это даже помогает. Как-то невольно раскрепощаешься мыслью.
      - Тебе же было все сказано про парламент. С отсидкой по сто сорок седьмой ты даже во второй тур выборов не пройдешь. Да тебя никто и не выдвинет!
      - Я думал об этом. Да, думал. Но это не препятствие. Нет, Стас, не препятствие. Я все объясню. И люди меня поймут.
      - Что ты объяснишь? Что ты можешь объяснить, бляха-муха?
      - Демонстрирую. Дорогие сограждане! Да, я действительно схлопотал шесть месяцев по статье сто сорок седьмой, часть первая, за мошенничество, выразившееся в так называемой "ломке" чеков Внешторга. Я мог бы сказать вам, дорогие сограждане, что специально подставился, чтобы не попасть под каток памятного всем вам большого политического процесса над молодыми эстонскими националистами и диссидентами. А я вполне мог под него попасть, потому что дома у меня хранился машинописный экземпляр книги Александра Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", которую я иногда читал перед сном. Но я не скажу вам этого. Нет, не скажу. Я не буду врать. Я считаю, что политик не должен врать своим избирателям без крайней необходимости. Я действительно фарцевал у "Березок" и "ломал" чеки и на этом деле подзалетел. Но что значит фарцевать? Это то, чем занимается сегодня вся Эстония. Это обыкновенная торговля, и сейчас кажется странной нелепостью, что за это человека можно было посадить в тюрьму. А что значит "ломать" чеки, дорогие сограждане? Официальная цена одного чека Внешторга была рубль, я предлагал два, но на самом деле за сто чеков платил только сто рублей, а не двести, как обещал. Да, я обувал. Но кого? Тех, кто сам хотел наварить на чеках. А чеки, как вы знаете, были в основном у советской партноменклатуры, имевшей возможность выезжать за рубеж. Такие чеки были и у наших моряков и рыбаков, но ни одного из них я не кинул. Но не потому, что я их боялся, нет! А потому, что уважал их нелегкий труд! Ну, как? Муха, ты человек посторонний. Ты бы за меня проголосовал?
      - Двумя руками.
      - Вот видишь, - обратился Томас к Крабу. - Народ меня понимает.
      - Про кидалово на авторынке тоже скажешь? - поинтересовался Краб. - Как ты впаривал продавцам "куклы"?
      - Во-первых, это было редко. А во-вторых, не я, а мы. Ты меня прикрывал. И на этом деле меня не прихватывали. Однажды били - да, было дело. Да ты сам хорошо помнишь, потому что нас били вместе. Но ментовка ни разу не прицепилась.
      - Но люди-то знают. И на предвыборном собрании обязательно спросят.
      - Кто? Ты?
      - Зачем я? Найдутся желающие. Тут тебе и придут кранты.
      - Недооцениваешь ты меня, Стас, - укорил Томас. - И людей недооцениваешь. Это нехорошо. Людей нужно уважать. Любить не обязательно, а уважать нужно.
      Он встал в позу трибуна и обратился к Мухе:
      - Дорогие сограждане! Тут некоторые намекают на то, что я впаривал так называемые "куклы" продавцам машин на нашем авторынке. Честно признаюсь: было. Но что это означает? Это означает, что человек пригонял на рынок новые "Жигули" и объявлял за него два и даже три номинала. Официальная цена оформлялась через кассу, а "вышку" он получал налом. Вот эту "вышку" я и выдавал ему в виде "кукол". Я обманывал, да. Но кого? Кто в советские времена мог покупать автомобили по госцене? Да все та же партийно-хозяйственная номенклатура. Так кого же я обувал? Партократов и вороватых чиновников! Я не считаю себя безгрешным, дорогие сограждане. Нет, не считаю. Мне часто бывает стыдно за бесцельно прожитые годы, потраченные на выживание. Но чем занимались все вы? Выживали. Кто как мог. И если кто-то из вас ни разу не спер с завода болта или хотя бы канцелярской скрепки со службы, пусть первый бросит в меня камень! И я немедленно сниму свою кандидатуру! А вам придется голосовать за политиканов, которые врали вчера, врут сегодня и будут врать всегда! Выбор за вами, сограждане! Голосуйте душой!
      Муха поаплодировал. Томас скромно поклонился и подошел к бару, так как решил, что пятьдесят граммчиков "Мартеля" он заслужил. И даже, пожалуй, сто. Да, сто. И все. Все, пока не будет сделано дело.
      Краб покатал во рту сигару и озадаченно проговорил:
      - По-моему, Фитиль, ты гонишь пургу. Только никак не въеду зачем.
      - Никакой пурги, - возразил Томас, опускаясь в кресло и закуривая "Мальборо". - Скажу тебе больше. Я уже решил, по какому округу выставлю свою кандидатуру. По Вяйке-Ыйсмяэ. Это таллинские "Черемушки", - объяснил он Мухе. - Самый большой район города.
      - Вяйке-Ыйсмяэ? - переспросил Краб. - Да тебя там закидают тухлыми яйцами! Там же половина русских, а вторая половина им сочувствует. А ты, блин, внук эсэсовца, если помнишь.
      - И все-таки Вяйке-Ыйсмяэ, - повторил Томас. - Именно потому, что я внук Альфонса Ребане. Я тебе скажу, Стас, в чем тут фишка. Но только между нами. Пока об этом не должен знать никто. Придет время, узнают все. А сейчас молчок. Дело в том, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле.
      - Как?! Что значит - на твоей земле?
      - То и значит. Эту землю перед войной купил мой дед. А я его законный наследник.
      - Твою мать. А я уши развесил. Ладно, Фитиль, отдыхай. А я пойду, некогда мне разводить ля-ля-тополя со всякими алкашами.
      С этими словами Краб бросил в пепельницу недокуренную сигару и выбрался из низкого кресла.
      - Не спеши, Стас, я еще не все сказал, - остановил его Томас.
      - С меня и этого хватит. Потом как-нибудь доскажешь. Летом, летом.
      - Сядьте, господин Анвельт, - посоветовал со своего дивана Муха. - Сидите и слушайте. Когда вам разрешат уйти, тогда и уйдете.
      - Это кто мне приказывает, бляха-муха? - взъярился Краб. - Скажи своей шестерке, Фитиль, чтобы придержал язык. Тут ему не Россия, тут его быстро окоротят!
      Произошло движение воздуха, и Муха, только что сидевший на диване, уже стоял перед Крабом. В руке у него был пистолет. Он уперся стволом в лоб Крабу и вдавил его в кресло.
      - Вот так и сиди. Сиди и кури.
      - Почему ты так с ним разговариваешь? - удивился Томас.
      - Он знает.
      - Что я, блин, знаю?! - возмутился Краб.
      - Не знаешь? Даже не догадываешься? - не поверил Муха. - Ладно, потом объясню.
      Из кабинета вышла Рита Лоо, на ходу убирая в сумочку стопку листков.
      - Что тут происходит? - поинтересовалась она, уловив некоторую напряженность в атмосфере гостиной.
      - Мы беседуем, - объяснил Муха.
      - А что это у вас в руках?
      - Это? А! Это пистолет Макарова. Привык, знаете ли, вертеть что-нибудь в руках. Это помогает мне в разговоре. И очень способствует взаимопониманию.
      - Познакомься, Рита. Господин Анвельт, президент компании "Foodline-Balt", - отрекомендовал гостя Томас. - А это мой пресс-секретарь Рита Лоо. Стас не верит, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле. Ты видела купчую скажи ему об этом.
      - Да, видела.
      - Ты не просто ее видела. Ты держала ее в руках и читала. Правильно?
      - Да, держала в руках и читала. Зачем ты спрашиваешь?
      - Чтобы ты ответила.
      - Ответила. И что?
      - Пока ничего. Ты подготовила текст моего интервью агентству "Рейтер"?
      - Да.
      - Так покажи.
      - Когда выйдет, тогда и посмотришь. Мне нужно его еще перепечатать и успеть сбросить по факсу в Лондон.
      - Но там все правильно? - строго спросил Томас.
      - Успокойся, все правильно. Ты не видел листка, который оставил Мюйр? Ксерокопия. Ты понимаешь, о чем я.
      - Разве его нет в кабинете?
      - Нет. Я все обыскала.
      Муха извлек из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо листок и показал Рите.
      - Вы не о нем говорите? Он лежал на телевизоре, я взял, чтобы не завалялся.
      - Как он оказался на телевизоре?
      - Понятия не имею. Может, Артист смотрел и оставил?
      - Ладно, бегу, - кивнула Рита, убирая ксерокопию в сумочку. - Водитель не вернулся?
      - Пастух звонил, он отвез Мюйра домой. Сейчас подъедет, подождите, предложил Муха.
      - Некогда ждать. Возьму такси, - решила Рита.
      - А зачем тебе эта ксерокопия? - заинтересовался Томас.
      - Пригодится. Бай-бай, господа. Чао, дарлинг.
      Она послала Томасу воздушный поцелуй и поспешила к выходу. Муха пошел ее проводить.
      - А ты не верил, - укорил Томас Краба. - Это моя невеста. Она держала купчую на Вяйке-Ыйсмяэ в своих руках. Совсем недавно. А с ней было еще семьдесят пять купчих. Теперь ты понял, почему я так уверенно говорю, что меня изберут подавляющим большинством голосов? Я пообещаю в случае моего избрания не брать арендную плату за землю. И я тебе говорю: за меня проголосуют все!
      Из холла появился Муха и вернулся на свой диван.
      - Все в порядке? - поинтересовался он. - Клиент спокоен?
      - Мы близки к взаимопониманию, - заверил Томас.
      - На кой ты мне все это рассказываешь? - спросил Краб.
      - А ты не понял? Я хочу, Стас, чтобы ты финансировал мою предвыборную кампанию.
      - Я? - удивился Краб. - С каких хренов?
      - Потому что я тебе доверяю. И не сомневаюсь, что ты оправдаешь мое доверие.
      - А мне-то какой с этого навар?
      - Здрасьте! Серьезный бизнесмен, а не врубаешься в элементарные вещи. Ты сам говорил, что вам нужен свой депутат в рийгикогу. Я и буду этим депутатом. Я, Стас, очень выгодное вложение капитала. Ты вникни! Я буду лоббировать нужные тебе законопроекты. А иначе не буду. Иначе буду требовать повышения таможенных пошлин на продукты питания, чтобы поддержать отечественных производителей. И твой бизнес накроется медным тазом. Я тебе дело предлагаю. И всего за пятьдесят тысяч баксов.
      - За сколько?! - переспросил Краб. - За пятьдесят кусков "зелени"?!
      - Ну да, - подтвердил Томас. - Потом, возможно, понадобится еще. Но пока только полтинник. Правда, срочно. Лучше сегодня.
      - Сегодня?
      - Сегодня.
      - А до завтра не подождешь?
      - Могу. Но лучше сегодня.
      - Ну, хватит! - отрезал Краб. - Пошутили и хватит. И скажи своему аргусу, чтоб не хватался за пушку. У них в России, может, так и ведутся предвыборные кампании, а у нас они так не ведутся. Мы все-таки, блин, Европа. И у нас, блин, демократия!
      - Значит, не хочешь быть моим спонсором? - огорчился Томас.
      - Не хочу.
      - Ты хорошо подумал?
      - Хорошо.
      - Нет?
      - Нет.
      Томас разочарованно развел руками.
      - Тогда придется зайти с другой стороны. Видит Бог, я этого не хотел. Но ты меня, Краб, вынудил.
      - Я тебе не Краб, а Стас Анвельт!
      - Нет, - сказал Томас. - Ты был для меня Стасом Анвельтом до того, как сказал "нет". А сейчас Краб. И я буду разговаривать с тобой, как с Крабом. Я не хочу этим тебя унизить. Я просто возвращаю наши отношения на некоторое время назад.
      - Кончай финтить! Базарь по делу!
      - Это и есть дело. Все мы, Краб, бываем говном. Такова жизнь. Кто больше, кто меньше. Кто чаще, кто реже. Но это, к сожалению, неизбежно.
      - Говори за себя, - посоветовал Краб. - За себя я могу сказать сам. Если ты бываешь говном, то это твои дела.
      - А ты - нет?
      - Нет!
      - Ты заставляешь меня говорить вслух неприятные для тебя вещи. Я надеялся, что ты и без слов поймешь. Не хочешь понимать. Придется сказать. Мы оценим ситуацию со стороны. Взглядом незаинтересованного наблюдателя. Вот Муха и будет этим наблюдателем. Представь себе такую картину, - продолжал Томас, обращаясь к Мухе. - Один человек отмазывает другого от тюрьмы. Он бьется со следователем, как гладиатор. И в конце концов побеждает. И идет на зону в гордом одиночестве, но с сознанием исполненного долга. На целых полгода!
      - Гонишь понты! - перебил Краб. - Если бы ты меня не отмазал, то получил бы до четырех лет!
      - Но и ты получил бы вместе со мной до четырех лет. По статье сто сорок семь, часть вторая, пункт "а": "мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору". И вместо того чтобы налаживать свой бизнес, валил бы лес в Коми АССР, столица Сыктывкар, где конвоиры строги и грубы. И как же за это отблагодарил меня мой напарник? Сначала он дал мне гнилой совет заняться российской недвижимостью, из-за которого я только чудом не налетел на все свои бабки. А потом и того больше. Он кинул меня на мою хату. Кинул самым вульгарным, хотя и по форме изощренным образом. Я говорю про историю с компьютерами, я вам про нее рассказывал, - пояснил Томас. - И как после этого назвать такого человека? Если он не говно, то кто? Я спрашиваю тебя: кто? Оцени беспристрастно, как богиня правосудия Немизида.
      - Сволочь, - оценил Муха.
      - Вот! А ты говоришь не "говно", - констатировал Томас. - А человек говорит "сволочь". Но сволочь же включает в себя понятие "говно"?
      - Само собой, - подтвердил Муха. - "Говно" - это маленькая сволочь. Хоть и не всегда сволочь. А "сволочь" - это всегда очень большое говно.
      - Кончай! - рявкнул Краб. - Это были не мои дела! И ты сам это знаешь!
      - Я об этом ничего не знаю и знать не хочу, - парировал Томас. - Я отдал свои бабки человеку, на которого ты мне указал. Я сделал все, как мы договаривались. Как я договаривался с тобой. Если тебя кто-то подставил, разбирайся с ним сам. А меня кинул ты. И должен отвечать. И стоить это будет тебе ровно пятьдесят штук гринов. Не потому, что я жлоб, а потому, что эти бабки мне сейчас нужны.
      - А как это ты, блин, считаешь? - заинтересовался Краб. - Поделись.
      - Охотно. Десять штук моих кровных зависли у тебя? Зависли.
      - Да не видел я твоих бабок!
      - Видел! Сам Янсен сказал, что ты мне их вернешь!
      - Тебе об этом сказал Янсен? - насторожился Краб. - Когда?
      - На презентации кинофильма "Битва на Векше". После пресс-конференции.
      - Врешь!
      - Проверь.
      - И проверю!
      Краб достал из кармана мобильник и нащелкал номер. Из чувства врожденной деликатности Томас поднялся из кресла и начал прогуливаться по гостиной. На вопросительный взгляд Мухи переводил:
      - Звонит Янсену... Спрашивает про эти десять штук... Говорит, что хочет встретиться и все обговорить лично... Настаивает... Тот, видно, не хочет... Нет, согласился... Краб говорит, что приедет к Янсену через полчаса...
      - Понял, - сказал Муха. - Но ты все-таки отошел бы от бара.
      - Ты думаешь, что я хочу врезать? - оскорбился Томас.
      - А нет?
      - Да, хочу, - признался Томас. - Но не буду. Пока.
      Краб убрал мобильник и кивнул:
      - С этой десяткой разберемся. А откуда взялись остальные?
      - Упущенная выгода, - объяснил Томас. - Я должен был наварить на этом деле семнадцать штук чистыми. Плюсуй. Двадцать семь. Так? А все остальное за моральный ущерб.
      - Двадцать три штуки "зеленых" за моральный ущерб? - переспросил Краб. Да это что ж нужно сделать, чтобы причинить тебе такой моральный ущерб? Поиметь на площади раком?
      - Я разочаровался в дружбе, - не очень уверенно заявил Томас.
      - Не пыли. Мы с тобой никогда не были друзьями. Были напарниками. И все.
      - Я разочаровался в человечестве!
      - Ты разочаровался во мне. Допустим. За остальное человечество я не отвечаю.
      - Я прятался целый месяц! Я опасался за свою жизнь!
      - Мало ли за что ты опасался. Мои люди тебя и пальцем не тронули. Может, ты боишься темноты или черных кошек. За это мне тоже платить?
      Томас задумался. К такому повороту темы он был не готов. В словах Краба была железобетонная логика, и Томас не знал, что ей противопоставить.
      Помощь пришла с неожиданной стороны. Муха подсел к столу, извлек пистолет, отобранный у Сымера, и сунул ствол Крабу под нос.
      - Понюхайте, господин Анвельт.
      Крабу пришлось понюхать. Из чистого любопытства понюхал и Томас. Пахло гарью.
      - Вы меня спросили, когда из этой пушки стреляли, - продолжал Муха. - Я вам скажу. Позавчера около восьми вечера. И скажу где. На трассе Таллин Санкт-Петербург. И скажу кто. Ваш начальник охраны Лембит Сымер.
      - И все это ты определил по запаху? - удивился Томас.
      - Нет. По фингалу. Он сидел в "Ниве" рядом с водителем. И саданулся лбом о правую стойку, когда "Нива" вмазалась в столб.
      - Ты хочешь сказать...
      - Да, это я и хочу сказать. А теперь я скажу, в кого стрелял ваш охранник, господин Анвельт. Он стрелял по машине, в которой находились Томас Ребане, я и мои друзья. Он стрелял в нас. Что вы на это скажете?
      Плоская красная лысина Краба стала зеленовато-серой, как в молодости, когда жизнь еще не сварила его в котле страстей, надежд и разочарований.
      - Я ничего про это не знал! - сказал он с таким выражением, что Томас готов был поверить.
      А Муха был не готов.
      - Странные дела, господин Анвельт, - заметил он. - Вы кидаете Томаса на квартиру - и вроде бы ни при чем. Ваши люди нападают на нас. И вы снова сбоку припеку. Вас самого это не удивляет?
      - Я ничего про это не знал! - повторил Краб с отчаянием, и его лысина вновь стала красной, как у краба, которого уже пора подавать на стол. - Я не отдавал Сымеру никаких приказов!
      - Кто же отдал? Кто, кроме вас, господин Анвельт, может отдавать приказы вашему начальнику охраны?
      - Может, он в самом деле не знал? - из врожденного чувства деликатности вступился за Краба Томас.
      - Мне срать, что он знал, а чего не знал. Должен был знать, - заявил Муха и перешел с высокопарного "господин Анвельт" на более стилистически уместное в такого рода разговоре "ты". - Твой начальник охраны стрелял в нас. Он сделал пять выстрелов. И не попал только потому, что стрелок из него, как из дерьма пуля. Но попасть мог. Даже чисто случайно. А за такие развлечения нужно платить. Сколько тебе надо? - обратился он к Томасу.
      - Еще двадцать три. А всего полтинник.
      - А больше?
      - Нет, больше не надо, - сказал Томас. - Вообще-то, конечно, от бабок нельзя отказываться. Но все-таки у каждого человека должно быть чувство меры.
      - Фитиль, ты благородный человек. Из тебя получится классный политик. Ты веришь в то, что несешь. Даже если несешь херню. Я бы с него за такие дела содрал стольник. Ладно, двадцать три. Вот столько и стоит моральный ущерб, который ты, Краб, нанес моему клиенту. И вот что я тебе скажу еще. Если ты попробуешь крутить, мы будем считать тебя источником угрозы. Объясню тебе, что это значит. Нас наняли охранять Томаса Ребане...
      - Кто? - быстро спросил Краб. - Кто вас нанял?
      - Член политсовета Национально-патриотического союза господин Юрген Янсен. Он заплатил нам за это сто тысяч баксов.
      - Сколько?! - поразился Томас. - Сто штук за меня?!
      - Да.
      - И отдал? Или только пообещал?
      - Отдал.
      - Я начинаю себя ценить.
      - Главное, что тебя ценят другие. Как видишь, Краб, контракт серьезный. Как мы можем обеспечить безопасность клиента? Только одним способом: выявлять и ликвидировать любой источник угрозы. Сейчас на эту роль лучше всего подходишь ты. Я достаточно ясно выразил свою мысль?
      - Господин Мухин, вы не в России! - попробовал трепыхнуться Краб.
      - Только поэтому ты еще жив, - оборвал его Муха. - В России таких, как ты, уже выбили. А твой аргус жив только благодаря Томасу. Я тоже не одобряю его поклонения Бахусу... Я правильно сказал, ничего не перепутал?
      - Да, правильно, - подтвердил Томас. - Бахус, он же Вакх, он же Дионисий, - покровитель виноградарства и виноделия.
      - Так вот, если бы не его любовь к Бахусу, твой начальник охраны еще позавчера превратился бы в шашлык, - завершил свою мысль Муха. - Я надеюсь, господин Анвельт, вы сделаете правильные выводы из того, что я вам сообщил.
      - Я должен посоветоваться, - выдавил из себя Краб. - Я позвоню.
      - Конечно, посоветуйся, - одобрил Муха. Он положил на стол пистолет и подтолкнул его к Крабу. - Забирай и вали.
      Краб с опаской посмотрел на пистолет, а потом вдруг схватил его и неловкими движениями попытался взвести курок.
      Муха засмеялся. Вроде бы весело, но Томаса словно бы вдруг опахнуло какой-то горячей волной.
      - Сначала нужно передернуть затвор, дослать патрон в казенник, - подсказал Муха. - Потом снять с предо-хранителя. Большим пальцем правой руки. Рычажок вниз. Теперь взводи курок. Взвел? Молодец. Отличник боевой и политической подготовки. А теперь жми на спуск. Только плавно, не дергай. А то промахнешься. Давай-давай, жми!
      Краб сунул пистолет в карман и встал.
      Муха неодобрительно покачал головой.
      - А вот так никогда не делай. Ствол на боевом взводе, а ты суешь его в карман. Так можно отстрелить себе яйца.
      Краб дико посмотрел на него и быстро, боком, как настоящий краб, выкатился из гостиной.
      Муха послушал, как хлопнула входная дверь, и с недоумением проговорил:
      - Странный вы, эстонцы, народ. Считаете себя демократической страной, а даже не умеете обращаться с "макаровым".
      - Не понимаю, - сказал Томас. - Какая связь между умением обращаться с оружием и демократией?
      - Самая прямая. Если у всех есть оружие и все умеют с ним обращаться - это демократия. А если оружие есть только у части населения - это диктатура.
      - А если нет ни у кого?
      - Это кладбище.
      Томас решительно подошел к бару и хлобыстнул "Мартеля" прямо из горла.
      - Ты кто? - вернувшись к столу, без обиняков спросил он.
      - Я? - удивился Муха. - Как - кто? Твой охранник.
      - Нет. Вообще. Ты откуда? Вы все - откуда? У тебя был такой вид, будто ты пришел... Не знаю. С того света. Не сейчас пришел, а как будто там был.
      - Ну, мало ли где приходилось бывать.
      - И как там?
      - Где?
      - На том свете. Правда, что там райские кущи?
      - Райские кущи? - переспросил Муха. - Что-то не помню. Нет, райских кущей не видел. Мы, наверное, бывали не в той части того света.
      - А если бы он выстрелил?
      - Кто?
      - Краб!
      - Успокойся, Фитиль, - примирительно проговорил Муха. - Чтобы выстрелить в человека, мало иметь пистолет и уметь нажимать на курок. Пистолет - это не оружие. Это всего-навсего инструмент.
      - А что оружие?
      - Фитиль! Ты как будто вчера родился. Марксистско-ленинская идеология!
      - По-моему, ты надо мной издеваешься, - заключил Томас. - Ты сказал, что из меня получится классный политик. Ты в самом деле так думаешь?
      - Ну да. Только тебе нужно правильно выбрать страну и время.
      В прихожей стукнула входная дверь. Томас насторожился.
      - Все в порядке, свои, - успокоил его Муха.
      Томас посмотрел на него со священным ужасом.
      - Все понимаю, телепатия, - негромко сказал он.
      - При чем тут телепатия? - удивился Муха. - Ключи есть только у наших.
      Вошел Сергей Пастухов, которого и Артист, и Муха признавали за старшего, хотя ни в его внешности, ни в манере поведения не было ничего особенного. Его темные волосы поблескивали от воды.
      - Снег? - спросил Муха.
      - Дождь. Слегка моросит. У гостиницы полно скинхедов. Появились пикетчики с плакатами "Да здравствует СССР" и "Но пассаран". Как бы не передрались. На всякий случай "линкольн" я оставил у служебного входа. Что у вас?
      - Был Краб.
      - Знаю.
      - Зачем - знаешь?
      - Догадываюсь.
      - Уехал советоваться к Янсену, обещал позвонить.
      - Обязательно позвонит.
      - Что у тебя?
      - Все в норме.
      - Артист?
      - На месте.
      - Есть новости?
      - Есть.
      - Какие?
      - Странные.
      Из всего этого разговора, быстрого, как пинг-понг, в сознании Томаса отложилась лишь фраза Пастухова о том, что Краб обязательно позвонит. И произнесено это было так, будто Пастухов знает, о чем будет этот звонок. И хотя не было сказано ничего больше, Томас вдруг ощутил тот прилив энергии, тот волнующий кровь кураж, который всегда предшествовал удачной комбинации. А комбинация вырисовывалась редкого изящества. Такие комбинации Томас всегда любил. У русских про это есть хорошая поговорка: "На елку влезть и жопу не ободрать". Есть и другая, более точная. Про рыбку съесть. Но она неприличная.
      Краб позвонил через сорок минут. А еще через полчаса приехали два его охранника и молча вручили Томасу сверток в коричневой оберточной бумаге.
      В нем было пятьдесят тысяч долларов.
      XIV
      Есть люди, которые при виде денег теряют голову почти в буквальном смысле слова. Цепенеют. Утрачивают всякую способность контролировать себя. Знакомый банкир рассказывал мне, что есть даже специальный тест, которым проверяют кассиров перед тем, как взять на работу. Как бы случайно заводят человека в хранилище и наблюдают за его реакцией. И если у него самопроизвольно расширяются глаза и его кидает в жар и в холод, работа с наличными деньгами ему противопоказана. Понятно, что такую реакцию может вызвать только вид больших денег. Или очень больших. Потому что вид маленьких денег, особенно в собственном бумажнике, не может вызвать ничего, кроме изжоги и желания совершить какое-нибудь социальное преобразование.
      Пятьдесят тысяч долларов были для Томаса очень большими деньгами. Но он не выказал никакого противоестественного возбуждения. В присутствии охранников вскрыл одну из пяти пачек в банковских бандеролях, внимательно осмотрел новенькие стодолларовые купюры, прощупал, глянул на свет, потом изучил бандероли на остальных четырех пачках, пролистнул их с угла и только после этого отпустил охранников. Но по-прежнему остался деловитым и сосредоточенным. Даже стопаря не врезал, что было бы вполне естественно. Он сдвинул пачки банкнот на край стола и занялся плотной коричневой бумагой, в которую были завернуты бабки.
      Лист был большой, во весь стол. Томас сложил его пополам, аккуратно разорвал по сгибу и в одну половину завернул пачки, уложив их не стопкой, а в ряд. Получился длинный узкий пакет. Чем-то он Томасу не понравился. Он сложил пачки попарно одна на одну, а пятую рядом. Теперь пакет стал толще, но короче. Он выглядел так, будто в нем среднего формата книга. Это устроило Томаса. Вторую половину листа он сложил в размер книги и все это засунул в черный полиэтиленовый пакет, который принес из спальни.
      Мы с Мухой с интересом наблюдали за его манипуляциями, но вопросов не задавали, потому что спрашивать человека, что он собирается делать со своими деньгами, так же неприлично, как вторгаться в его интимную жизнь.
      Покончив с пакетами, Томас засел за телефон и минут двадцать названивал по разным номерам. Говорил он по-эстонски. Это мне не понравилось, но просить его перейти на русский язык означало обнаружить наш пристальный интерес к его делам и тем самым разрушить образ крутой и профессионально туповатой охраны, который мы старались создать. Я рассудил, что о содержании разговоров мы узнаем пост-фактум, и оказался прав.
      - Сейчас поедем к господину Мюйру, - сообщил Томас. - Он ждет. Но сначала заедем в два места.
      Памятуя, что гостиная прослушивалась как минимум пятью "жучками", обнаруженными Мухой с помощью сканера, переданного нам Доком в сумке "Puma" вместе с мобильными телефонами и другой техникой, Муха в не слишком парламентских выражениях высказал сомнения в целесообразности переться куда-то на ночь глядя.
      - Во-первых, до ночи еще далеко, - возразил Томас. - Во-вторых, вы меня охраняете или вы меня сторожите? Разве я под домашним арестом?
      - Нет, - вынужден был признать Муха.
      - Тогда поехали. Можете, конечно, остаться, съезжу один. Спускайтесь в ресторан, закажите ужин, потанцуйте с девушками. Часа через полтора я к вам присоединюсь.
      Муха выразил бурное согласие и даже брякнул:
      - Девушки - это моя страсть!
      Но я заявил, что профессиональная добросовестность не позволяет нам принять это великодушное предложение Томаса. А Мухе объяснил по-нашенски, по-охранниковски:
      - Куда он на... поедет один с такого бодуна и с такими бабками!
      Разыграв для невидимых слушателей эту небольшую радиопьесу, психологическую убедительность которой должна была придать, как мы надеялись, приправа из незатейливого матерка, мы покинули номер.
      Ситуация в целом была понятной. Еще до появления охранников Краба Муха вывел меня в черную ванную и под журчанье струй рассказал о разговоре Томаса с президентом компании "Foodline-Balt" господином Анвельтом. Было ясно, что после этого разговора Краб встретился с Янсеном и тот посоветовал ему согласиться на требование Томаса, которое самому Крабу казалось неслыханным беспределом и грабежом среди бела дня.