В этом разговоре обращают на себя внимание три обстоятельства.
      Первое. Несмотря на то что правительство Эстонии еще не приняло решения о торжественном перезахоронении останков Альфонса Ребане, Янсен говорил об этом как о свершившемся факте. Совершенно очевидно, что он обладал информацией о том, что это решение будет принято в ближайшее время.
      Второе. Не исключено, что муниципалитет города Аугсбурга уже дал положительный ответ на просьбу Томаса Ребане забрать останки Альфонса Ребане для перевозки в Таллин и Янсен об этом ответе знал.
      Третье. Сумма гонорара, запрошенная Злотниковым (как он сам позже сказал, "от балды"), представлялась совершенно несообразной характеру работы. Однако Янсен согласился на нее без малейших колебаний и гарантировал немедленную ее выплату без всякого документального оформления. Мотивы его решения в целом не вполне понятны, но один вывод очевиден: в акции, которую реализует Национально-патриотический союз, Томасу Ребане отводится какая-то очень важная или даже главная роль, при этом сам он ни в какие планы не посвящен и используется втемную.
      Этот вывод подкрепляется широким освещением подконтрольными правительству СМИ презентации фильма "Битва на Векше", на которой Томас Ребане был представлен центральной фигурой мероприятия, его фотографии публикуются в газетах, а еженедельник "Ээсти курьер" поместил его цветной снимок на первой обложке.
      Какая бы роль Томасу Ребане ни отводилась, не вызывало сомнений, что все последующие события будут непосредственно связаны с ним или разворачиваться вокруг него.
      В этой ситуации я счел целесообразным использовать возможность ввести Пастухова, Злотникова и Мухина в ближайшее окружение Томаса Ребане с тем, чтобы получать от них оперативную информацию, которая дала бы нам возможность выявить механизм акции. Но Пастухов заявил, что они не намерены соглашаться ни на какие условия национал-патриотов, а торговались с единственной целью прокачать Янсена. И теперь, когда это сделано, они немедленно уезжают из Эстонии. Мои попытки приказать были ими проигнорированы на том основании, что они давно уже не служат в армии и отдавать им приказы не может никто.
      Лишь после того как я поделился с ними всем объемом имевшейся у меня информации и обрисовал серьезность обстановки, они дали согласие на участие в оперативной комбинации.
      В тот же день Пастухов, Мухин и Злотников переехали в гостиницу "Вира", где для Томаса Ребане были сняты апартаменты. Полученные от Юргена Янсена сто тысяч долларов они передали мне на хранение с тем, чтобы я вернул им эти деньги после их возвращения в Москву либо же передал их семьям, если они не вернутся.
      В связи с вышеизложенным считаю необходимым:
      1. Сориентировать всю нашу агентуру в Эстонии на получение информации, связанной с планами как националистических, так и пророссийских организаций Эстонии.
      2. Поскольку старший лейтенант Авдеев оказался за-свеченным, командировать вместо него в Таллин капитана Евдокимова для поддержания постоянной связи с группой Пастухова. Придать капитану Евдокимову двух-трех опытных оперативников для подстраховки группы Пастухова.
      3. Держать Пастухова в курсе всей новой информации по принятой в разработку теме.
      Начальник оперативного отдела УПСМ
      генерал-майор Голубков".
      Резолюция начальника УПСМ генерал-лейтенанта Нифонтова:
      1. Командировать в Таллин капитана Евдокимова и группу прикрытия запрещаю. Расшифровка их эстонскими спецслужбами может послужить поводом для обвинения России во вмешательстве во внутренние дела Эстонии. Старшего лейтенанта Авдеева немедленно из Таллина отозвать.
      2. Для связи с Пастуховым и подстраховки задействовать членов команды Пастухова Перегудова ("Док") и Хохлова ("Боцман").
      3. Задачу группы Пастухова конкретизировать. Они должны самым тщательным образом контролировать все контакты Томаса Ребане и фиксировать все события, связанные с ним прямым или косвенным образом".
      IX
      После первых стопарей наступает мир и благолепие, после следующих все укрупняется до глобальности, остаются горние выси, адское пламя внизу и воссиянность на небесах. И ты паришь там. В высях. Как чайка. Паришь, паришь. Сугубо индивидуально.
      А потом все исчезает.
      Томас Ребане прислушался к себе. Сначала - не открывая глаз. Ничего не болело. Болело все. Мозги ссохлись, в рот словно бы запихали ежа. Внутри гудело, как трансформатор. Тело голое, но ему мягко, тепло. Значит, оно не в подъезде. И не в кустах. Это хорошо.
      Теперь можно было попытаться открыть глаза. Они открылись. Все было белое: белое одеяло, белая штора на широком, во всю стену, окне. Штора подсвечена снаружи рассеянным солнечным светом. Значит, не ночь. Тоже хорошо. Если бы ночь, было бы хуже. Ночью всегда все хуже.
      Томас продолжил осмотр. Осторожно, не шевелясь. Как разведчик.
      Белая, с позолотой, мебель на белом ковре. Спинка кровати, тоже белая. Судя по длине спинки, кровать многоспальная. Человек на пять. Или на шесть, если не толстые. Что-то висит на спинке. Белая рубашка. Его? Может быть. А что за пятно на рубашке? Господи милосердный, кровь?!
      Томас, как смог, сосредоточил взгляд. Вроде не кровь. Кровь, он это помнил, красная. А пятно было скорее розовое. Что у нас розовое? Раньше был портвейн розовый. Душевный был портвейн. Восемнадцать оборотов. И приемлемый по цене. Но его давно уже нет. Есть ликер "Роза". И кажется, розовое шампанское. Да, шампанское. Но почему оно оказалось на рубашке, а не внутри? Не мог же он пронести его мимо рта? Или мог? Загадка.
      Но никогда не нужно стараться понять все сразу. Может сильно заболеть голова. Во всем нужна постепенность. Закон природы. Ребенок сначала видит детали, мелкие мелочи. Поэтому все дети любят маленькие игрушки, маленьких кукол. А взрослые суют им больших и удивляются, почему они не радуются, а пугаются. А как не испугаться, если кукла ростом с тебя, вся из себя неживая и моргает глазами?
      Ребенок постигает мир, идя к большому от малого.
      Как и человек с хорошего бодуна.
      С рубашкой более или менее ясно. А что это висит рядом с ней? Узкое, черное. Что у нас черное? Черное у нас женский пояс с резинками для чулок. А вот и сам чулок повис на белой спинке кровати сумрачной паутинкой. Это чье? Это не его, не Томаса. Точно не его? Пожалуй, что точно. Чулок только один, а у него две ноги. Томас пошевелил ногами, проверил. Да, две. И потом, он вроде бы никогда не носил чулки. И пояс не носил. Зачем ему? Он же не педик. А если это не его, то чье?
      Томас скосил глаза, а потом медленно повернул голову. Картина мира расширилась. В дальнем конце кровати, если смотреть по диагонали, примерно на широте его ног из-под одеяла высовывалась чья-то голова с длинными волосами цвета спелых пшеничных колосьев. Лица не было видно, но голова была явно женская, потому что мужчины таких длинных волос не носят. Даже педики.
      Томас задумался. Каждое напряжение мысли отзывалось болью в затылке, но увиденное необходимо было осмыслить. Ему не раз случалось обнаруживать утром в своей постели незнакомых женщин. Иногда двух. Но у всех всегда было по две ноги. Как здесь оказалась эта бедняжка? Он привел? Но зачем? Он, конечно, человек милосердный, но это попахивало извращением.
      Томас осторожно приподнял край одеяла и с облегчением понял, что ошибся. Ног было две. На одной из них черный чулок. Это многое объясняло. Ноги были молодые. Красный педикюр на той, что без чулка. И блондинка была вроде бы натуральная. Надо же. Большая редкость по нынешним временам.
      Ноги зашевелились. Томас поспешно опустил одеяло. Ему не хотелось, чтобы блондинка проснулась. Потому что придется разговаривать. А он сомневался, что сможет достойно поддержать беседу. Не все сразу. Постепенность, во всем нужна постепенность. Сначала нужно освоиться в этом новом для него мире.
      Томас соскользнул с кровати и с высоты своего роста оглядел спальню. Небольшая и очень шикарная. Так, очень. В стиле какого-то Луи. Но немножко похожа на поле боя. Везде разбросаны шмотки. Его серые брюки почему-то висят на зеркале трюмо, а сюртук валяется посреди ковра. Рядом с ним - что-то черненькое. Что у нас черненькое? Томас поднял. Платье. Шелковое, невесомое. И какое-то очень коротенькое.
      На тумбочке возле кровати переполненная окурками пепельница, два пустых бокала. Перед зеркалом целый набор косметики. Духи "Шанель номер пять". Хорошие духи, дорогие. Но делающие его присутствие здесь неуместным. Или косметика неуместна? И вообще - что это за спальня и почему он в ней?
      На спинке кресла Томас обнаружил белый махровый халат и надел его, потому что вид его голого тела с узкой грудью и тощими ногами был не очень эстетичен. Халат оказался мал, даже не прикрывал коленей. Он запахнул халат на груди, затянул пояском и продолжил обследование.
      В спальне были три двери. Томас осторожно приоткрыл одну из них и выглянул. Там обнаружился просторный холл, обшитый дубовыми панелями, с ковром на полу, с большим зеркалом и бронзовыми бра на стенах. Одна дверь из холла была явно входная, массивная, другая двустворчатая, с матовыми стеклами с травлением - как морозный узор. Из-за нее доносились музыка и мужские голоса. Томас прислушался. Музыка была телевизор, а голоса говорили по-русски. Отдельные слова различались, но вместе не складывались. В холле были еще какие-то двери. Но выходить в холл и заглядывать в них Томас не рискнул.
      Он вернулся в спальню и открыл вторую дверь. Это был стенной шкаф. Вешалки пустые, только на одной черное лайковое пальто и длинный красный шарф, а внизу чемодан. Из дорогих. С колесиками и выдвижной ручкой, чтобы его везти. Бирка на ручке: "SR-469, GVA - TLL". Она означала, что чемодан прилетел в Таллин рейсом 469 швейцарской авиакомпании "Swisair" из Женевы. Это был не его чемодан. Такого чемодана у Томаса никогда не было. И пальто не его. И шарф.
      За третьей дверью были просторная ванная и туалет. Все было отделано розовым кафелем. Это озадачило Томаса. Какое-то смутное воспоминание о ванной и туалете шевельнулось в его голове. Но там облицовка была черной. Кажется. Из ванной выходила еще одна дверь. Томас открыл ее и снова оказался в том же холле.
      Как это? Ничего не понятно. Понятно только одно: пить нужно немножечко меньше.
      Мужские голоса за дверью продолжались . Они показались Томасу отдаленно знакомыми. Он на цыпочках пересек холл и приблизил ухо к стеклу. И услышал:
      - Странный тип. Сплошные загадки.
      - Какие загадки? Жил себе человек и жил. Потом сорвало с места и понесло. Война всегда все перемешивает. Что тебе кажется странным?
      - Да все. Одно награждение чего стоит. А смерть? Слушайте внимательно. "В сентябре 1951 года Альфонс Ребане погиб в автомобильной катастрофе. Из-за неисправности рулевого управления его автомобиль "фольксваген-жук" сорвался в пропасть на одной из альпийских дорог..." Вникли?
      - Ну, погиб. Дело житейское. И что?
      - А то! Неисправность рулевого управления в автомобиле "фольксваген-жук". Позвольте вам не поверить. "Жук" выпускался с конца тридцатых годов. И конструкция у него была - лучше не придумаешь. Даже форма кузова практически не менялась почти сорок лет. Неисправность рулевого управления в "жуке". Объяснение для дураков. Для тех, кому сгодится любое объяснение. Не многовато ли набирается загадок?
      - А у меня такое впечатление, что здесь речь идет не об одном человеке, а о трех. И все разные. Один - туповатый служака, который десять лет ходил в лейтенантах. Второй - вояка. И вроде бы неплохой. Стать за три года командиром дивизии - это неслабо. А третий вообще непонятно кто.
      В сознание Томаса проникло только одно слово: "Ребане". Это он Ребане. Это он помнил. Но разве он погиб? Нет, он еще, кажется, не погиб. Если бы он погиб, его босые ноги не могли бы ощущать жесткую ворсистость ковра. И трансформатор бы внутри не гудел.
      Но, сделав этот во всех отношениях успокоительный вывод, Томас вдруг замер от необъяснимого, иррационального ужаса, от мистического предчувствия надвигающейся катастрофы, которая подступает все ближе и вот-вот обрушится на него. И хотя немногими нормально функ-ционирующими клетками мозга он понимал, что это всего лишь похмельный синдром, хорошо знакомый всем профессионально закладывающим людям независимо от национальной принадлежности, социального положения и сексуальной ориентации, он ощутил, как дало сбой серд-це и лоб прошибло липким предсмертным потом.
      - Тихо! - вдруг раздалось из-за двери.
      Телевизор умолк. Стукнуло отодвигаемое кресло, что-то клацнуло. Томас мог поклясться, что это передернули пистолетный затвор. Откуда у него такая уверенность, он не знал. И думать об этом было некогда. Он юркнул в ванную и затаился, с трудом сдерживая дыхание.
      В холле было тихо. Потом послышался тот же голос:
      - Показалось.
      Над дверью ванной была узкая стеклянная фрамуга с таким же, как на двустворчатой двери, морозным узором. Томас взгромоздился на унитаз и приник к проталине. Посреди холла стоял какой-то человек в белой рубашке с пистолетом в руке. Сверху он казался невысоким. Сверху все кажется невысоким. Пистолет он держал возле уха стволом вверх. На рубашке были видны желтые кожаные ремни. Как сбруя. Они крепили наплечную кобуру.
      Человек внимательно оглядел холл, потом сунул пистолет в кобуру и вернулся в комнату. В глубине ее Томас успел заметить еще двоих. Они сидели в белых креслах возле белого круглого стола. В белых рубашках, со сбруями и кобурами. Из них торчали черные пистолетные рукояти. Все это напоминало кино. Сидят гангстеры, курят сигары и играют в карты. Эти, правда, сигар не курили и в карты не играли, а рассматривали какие-то бумаги.
      Томас посидел на унитазе, успокаиваясь и обдумывая увиденное.
      Не обдумывалось. Нет, не обдумывалось.
      Он вернулся в спальню. Блондинка еще спала. Томас подошел к тумбочке и внимательно осмотрел бокалы. В них было что-то красноватое. На вкус непонятное. Было. А где бутылка? Из чего-то же наливали в бокалы? Бутылки не было.
      Томас почувствовал, что близок к прозрению. Оно было таким же спутником глубокого бодуна, как и мистический ужас, но спутником гораздо более приятным и часто очень полезным. И прозрение наступило. Томас сунул руку за тумбочку и даже не удивился, когда его пальцы наткнулись на прохладное стекло бутылки. Так и есть. Бутылка. Очень красивая. Не потому что фигуристая, а потому что на три четверти полная. "Martini rose". Розовый мартини. Вот откуда пятно на рубашке. Загадкой меньше. Как бутылка оказалась за тумбочкой? Да он сам туда ее и поставил. На автопилоте. Чтобы утром было.
      Томас уселся в кресло и отвинтил пробку. Через десять минут он уже был готов воспринимать мир в гораздо более полном объеме.
      Конечно же, спальня существовала не сама по себе. За ее стенами смутно вспоминалось еще какое-то пространство. Большое. Гостиная. Скорей всего - там, за двустворчатой дверью с морозным узором, где сидели гангстеры. И вроде бы там был рояль. Или рояль не там? Еще был кабинет. Да, правильно. С коричневыми кожаными креслами. И еще какие-то комнаты. Две или три? И две ванных с туалетами. Конечно же! Две. В одной черная облицовка, в другой розовая. Это удобно. Чтобы не путать, где ты уже блевал, а где еще не блевал.
      И все это было - номер "люкс" в гостинице "Виру".
      Гостиница "Виру" - это в Таллине. А Таллин - это в Эстонии.
      Но он-то почему здесь?
      Для освежения памяти пришлось выпить еще. Мартини сначала вливался в живот, а оттуда воспарялся к голове. Трансформатор внутри перешел на высокую ноту и вы-ключился, затих. Постепенно отмякали мозги. Томас нашел на тумбочке пачку "Мальборо" и закурил.
      И тут вспомнил. Все разом. Недавнее прошлое обрушилось на него, как тайфун на японские острова. Презентация. Появление на "губе" симпатичных русских ребят с повадками матерых диверсантов...
      Минутку, минутку, минутку! А это не они сидят в гостиной? Или они? Или не они? Или они? А если они, то как они там оказались?
      Не все сразу, остановил себя Томас. Нужно все по порядку. А то можно запутаться.
      Что было еще?
      Чудовищный взрыв на рассвете. Бешеная гонка сначала по ночному шоссе, а потом по Таллину. Осада сторожки под Маарду всей мощью эстонских вооруженных сил.
      Это неправильно. Не должно быть столько событий за такое короткое время. В жизни все должно быть последовательно и постепенно. Иначе это не жизнь, а "Лиса в пустыне". Или она уже началась, а он просто этого не знал, потому что не смотрел телевизор?
      Что было потом? Потом его куда-то везли на армейском "лендровере" и привезли. Не домой, в его студию, а в какую-то усадьбу на побережье. Там была рига, покрытая зеленой черепицей. И бревенчатые коттеджи. В один из них его проводил молодой офицер "Эста" и почему-то отдал честь. Потом пришел Юрген Янсен и начал орать тихим голосом. Что Томас такой и сякой. Что его вытащили из грязи, а он. Что Томас даже не представляет себе, что его ждет, если он.
      В другое время Томас испугался бы. Но в нем еще сидел кураж победительной гонки. И граммов триста "смирновочки". Он словно бы еще чувствовал себя под защитой русских ребят. И потому посоветовал Янсену засунуть свои угрозы себе в задницу. Да, господин Янсен, себе в задницу! Если вы хотите, чтобы я с вами сотрудничал, вы должны уважать во мне свободную личность.
      Янсен удивился. Потом задумался. А потом сказал, что будет уважать в Томасе свободную личность, если Томас будет соответствовать.
      Томас нахмурился.
      Сотрудничать - в чем? Соответствовать - чему?
      Какое-то важное звено выпадало из цепочки воспоминаний.
      На другой день его привезли сюда. И сняли для него эти апартаменты. Бабок не дали, но сказали, что в гостинице и в ресторане у него открытый счет. Он должен вести себя достойно. Потому что он...
      Ну, правильно. Потому что он - внук национального героя Эстонии штандартенфюрера СС Альфонса Ребане, про которого хотели снимать фильм "Битва на Векше". Почему и была устроена презентация.
      Все сошлось.
      Боже милостивый, ну почему все нужно валить в одну кучу? Почему нельзя сделать так, чтобы он жил в этом люксе, а внуком национального героя был кто-то другой?
      Нельзя, да? Ну, понимаю, понимаю. Нельзя так нельзя. Воля Твоя. Как скажешь.
      Ладно, с этим разобрались. Какие-то неясности еще оставались, но они потом прояснятся. По ходу жизни. А теперь нужно было разобраться с блондинкой.
      Вчера, это уже твердо вспомнилось, он решил отпраздновать новоселье. И собрал всех своих приятелей, до кого дозвонился. Не то чтобы он очень по ним соскучился, это был просто способ проверить Юргена Янсена. Я свободный человек или я не свободный человек? Если свободный, то делаю что хочу. А хочу я весело попрощаться со старой жизнью. Вам она может нравиться или не нравиться, но это моя жизнь. Я не просил вас в нее вмешиваться. Вы вмешались. Вам от меня что-то надо. Ладно, пол?учите. Но и я хочу получить свое. А нет - снова свалю. И будете объяснять общественности, куда делся внук национального героя. Вот так.
      Томас ожидал, что Янсен взбеленится, но тот неожиданно легко согласился. И эта легкость встревожила Томаса и омрачила его победу.
      Собралось человек пятнадцать. Почему все так быстро нажираются на халяву? Среди гостей были центровые девочки. Эта блондинка могла быть одной из них. Правда, таких блондинок Томас не помнил. Может, новенькая?
      Он посмотрел на кровать. Блондинка уже не спала. Она лежала на боку, подперев щеку ладонью, и с интересом наблюдала за Томасом. Ей было, пожалуй, лет двадцать семь. Не клюшка зеленая. Волосы богатые, лицо с правильными чертами, без косметики никакое - как эскиз на холсте. Зеленые насмешливые глаза. Кошачьи. Томас был уверен, что никогда раньше ее не видел, но лицо показалось почему-то знакомым.
      - Привет. Ты был неподражаем, - промурлыкала она на хорошем эстонском. Если твой дедушка воевал так же, как ты вчера в постели, то ничего удивительного, что немцы проиграли войну.
      - Как? - переспросил Томас. - Повтори. Только медленно.
      Она усмехнулась. Как-то очень обидно. Томас обиделся.
      - Знаешь, что в таких случаях говорил мой дедушка? - спросил он. - Он говорил: "Милая фройляйн, я не такой мужчина, которому в кайф трахать пьяную женщину".
      - Пьяная женщина - это про кого? - поинтересовалась она.
      - Про тебя. Посмотри на свои ноги.
      Она откинула одеяло и посмотрела на свои ноги. Ноги у нее были в полном порядке. Остальное тоже. Все что надо, и ничего лишнего. И блондинка была натуральная. В этом уже не было никаких сомнений. Она подтянула чулок и вопросительно взглянула на Томаса:
      - И что?
      - Трезвые женщины снимают оба чулка. Или ни одного.
      - Но ты сам просил меня снять один чулок, а второй не снимать.
      - Я? - удивился Томас. - А зачем?
      - Ты сказал, что это тебя заводит.
      - Я так сказал?
      - Ну, хватит. Да, ты так сказал. Я так и не дождалась, когда ты заведешься.
      - Я сейчас заведусь, - подумав, сообщил Томас.
      - Перебьешься, - отрезала она и натянула одеяло до подбородка. - Все нужно делать вовремя. А теперь отдай мой халат и убирайся в свою спальню.
      - А это чья спальня?
      - Моя.
      - А где моя?
      - Рядом.
      И снова что-то не складывалось. Не сходились концы с концами. А не занесло ли его по пьянке в чужой номер? У Томаса уже мелькала эта мысль. Да, мелькала. Когда он увидел на трюмо "Шанель номер пять". И чемодан, который прилетел из Женевы. Нужно было это проверить.
      - А этот номер, вообще, он чей? - осторожно поинтересовался он.
      - Твой.
      - Но если он мой, почему эта спальня твоя?
      - О Господи! - вздохнула она. - Томас Ребане, вчера ты мне показался умней.
      - Давай лучше поговорим о тебе, - предложил Томас. - О себе я и так знаю довольно много. Может, не все, но почти все. Ты кто?
      - Твой пресс-секретарь.
      - Здрасьте, - сказал Томас. - Зачем мне пресс-секретарь?
      - Здрасьте, - ответила она. - Зачем человеку нужен пресс-секретарь?
      - Не знаю. Зачем?
      - Связь с прессой. Паблик рилейшнз. Политические заявления от твоего имени. Хочешь сделать какое-нибудь политическое заявление?
      - В другой раз, - пообещал Томас. - Как тебя звать?
      - Рита.
      - А дальше?
      - Рита Лоо.
      - Рита Лоо, - повторил Томас. - Постараюсь запомнить. Это ты прилетела из Женевы?
      - Я.
      - Я так и подумал. Потому что сам я в Женеве никогда не был. И поэтому прилететь оттуда не мог. Что ты делала в Женеве?
      - Училась.
      - Долго?
      - Долго.
      - А я учился в Тарту. Правда, недолго, - припомнил Томас, и ему почему-то вдруг стало так грустно, что пришлось выпить. - Твое лицо кажется мне знакомым. Но оно было не таким живым. Не в смысле неживым, а в смысле холодным. Таким, знаешь ли, мраморным. Хочешь мартини? - с надеждой спросил он. С надеждой, что не хочет. Потому что день только начинался, а в бутылке оставалось уже немного.
      - Нет, - сказала она. - В семье достаточно одного пьющего.
      Томас глубоко задумался.
      - Ты мне нравишься, Рита Лоо, - поделился он с ней итогом своих раздумий. - Да, нравишься. По-моему, ты хитрая штучка, но в тебе что-то есть. И если ты будешь говорить просто и понятно, мы поладим. Про какую семью ты сказала?
      - Про нашу.
      - Про нашу. Это очень интересно. Разве я сделал тебе предложение? Раньше я за собой такого не замечал.
      - Сделаешь.
      - Заранее дезавуирую!
      Она усмехнулась. И снова как-то очень обидно.
      - Ты не знаешь, от чего отказываешься.
      - Почему не знаю? - обиделся Томас. - Я видел.
      - Не все можно увидеть глазами.
      - Рита Лоо! Я просил тебя говорить понятно! Глазами можно увидеть все! А чего нельзя увидеть глазами, того вообще увидеть нельзя! Потому что нечем.
      Она засмеялась:
      - Томас Ребане, я тебе завидую. Тебе столько еще предстоит узнать!
      За дверью послышался какой-то шум. Томас насторожился и на всякий случай убрал бутылку за кресло. Шум стих. Томас еще послушал, потом вполголоса спросил:
      - Ты, случайно, не знаешь, эти люди, там... - Он неоп-ределенно кивнул в сторону гостиной. - Что они делают?
      - Сейчас? Не знаю. А вчера они вытаскивали твоих гостей и грузили в лифт.
      - А они... кто?
      - Твоя охрана. Только не спрашивай, для чего человеку нужна охрана. Она нужна, чтобы его охранять. Особенно если этот человек - национальное достояние. А теперь иди, - попросила она. - Я от тебя слегка угорела. Мне нужно привести себя в порядок, у меня сегодня много дел. Мы еще успеем наговориться. У нас впереди целая жизнь.
      - Ты в этом уверена? - озадаченно поинтересовался Томас.
      Она улыбнулась:
      - Я на это надеюсь.
      Томас не успел осмыслить ее слова. В дверь постучали.
      - Войдите, - сказала Рита почему-то по-русски.
      На пороге появился невысокий молодой человек. Кажется, тот, кто выходил в холл с пистолетом в руке. Сейчас на нем был серый пиджак букле, и кобуры с пистолетом не было видно.
      - Доброе утро, Рита, - сказал он. - Извините за беспокойство. Привет, Фитиль. Уже два раза звонил какой-то человек. Некий господин Мюйр. Он хочет с тобой встретиться. Говорит, что хорошо знал твоего деда. Во сколько ему приехать?
      - Ни во сколько! - твердо отказался Томас. - Я не знаю никакого Мюйра. Если он знал моего деда, пусть напишет воспоминания и пришлет мне. Я ознакомлюсь.
      - Он сказал, что у него есть важная информация. Важная для тебя.
      - Мне не нужна важная информация. У меня и так много важной информации. Мне нужно время ее обдумать.
      При упоминании фамилии посетителя Рита Лоо, как отметил Томас, нахмурилась, потом ненадолго задумалась, но тут же изобразила доброжелательность.
      - Дорогой, ты не можешь отказываться, - промурлыкала она. - Ты не принадлежишь себе. Ты принадлежишь всей Эстонии. Передайте господину Мюйру, что господин Ребане примет его, как только приведет себя в порядок, переоденется и позавтракает. Надеюсь, дорогой, двух часов тебе хватит. Значит, в четырнадцать часов.
      - Скажу. И еще. Твой водитель спрашивает, когда тебе понадобится машина.
      - У меня есть водитель? - удивился Томас.
      - Есть.
      - А какая машина?
      - "Линкольн". Лимузин, белый.
      - Понимаю, - сказал Томас. - У меня есть пресс-секретарь. У меня есть белый "линкольн". С водителем. У меня есть охрана. Вы, да?
      - С каких пор мы на "вы"? - удивился молодой человек. - Потряси головой, Фитиль!
      Томас потряс. И вспомнил.
      - Я тебя узнал! - радостно известил он. - Ты - Муха. Точно? Ты бросил в бандитов мою водку. Очень метко бросил. Я бы так не смог. У меня бы не поднялась рука. Привет! Откуда ты взялся?
      Молодой человек с недоумением посмотрел на него и укоризненно покачал головой:
      - Тяжелый случай. Завязывай, Фитиль, с выпивкой. Точно тебе говорю тебе: завязывай. Ты сам потребовал, чтобы мы тебя охраняли.
      - Нет, - подумав, проговорил Томас. - Я не требовал.
      - Ты сказал, что боишься покушения. Со стороны русских экстремистов.
      - Нет, - уверенно сказал Томас. - Я этого не говорил.
      - А если вспомнить? Напрягись. Ты говорил это Янсену.
      Томас еще подумал и повторил:
      - Нет. Я не мог этого говорить. Потому что об этом никогда не думал. А раз не думал, то и не говорил.
      - Господа, вы не могли бы продолжить беседу в другом месте? - вмешалась Рита Лоо. - Олег, проводите Томаса в его спальню. А водителю передайте, что машина будет нужна мне. Как, вы сказали, зовут человека, который хочет встретиться с Томасом?
      - Мюйр. Матти Мюйр. Вы его знаете?
      - Может быть. Таллин - маленький город. У нас все знают всех.
      Пресс-секретарь. Из Женевы. Белый "линкольн". Водитель. Охрана. И какая! Трое русских ребят, которых целый день не могли захватить вся полиция и все Силы обороны Эстонии. И не захватили бы, если бы он, не подумав, не привез их в сторожку под Маарду, о которой знал Юрген Янсен.
      И полный гардероб костюмов. Три. Нет, четыре. И еще черный фрак. Или это смокинг? Если сзади фалды, то фрак. У смокинга фалд нет. Да, фрак.
      Томас стоял в своей спальне и размышлял о том, что быть внуком национального героя Эстонии - это, оказывается, совсем не плохо. Спальня была такая же, как у Риты Лоо, только не белая, а в золотистых тонах. И такая же мебель. И такая же многоспальная кровать. И к ней тоже примыкала ванная. Черная.
      Да, неплохо. Даже хорошо. Вот только сам герой немножечко не того. Но, как сказал один эстонский писатель: "Эстония маленькая страна, поэтому ей приходится заполнять свой пантеон разным говном". Он сказал не совсем так, но типа этого.
      И чем же за все это придется платить?
      Томас был не из тех, кто портит себе нервы проблемами до того, как они возникли. В конце концов, все люди смертны. И если все время об этом думать, что это будет за жизнь? Это будет не жизнь, а ожидание смерти.
      И все-таки была какая-то неуютность.
      Да что же этим долбаным национал-патриотам от него нужно?
      И еще одна мысль не давала Томасу покоя. Где он мог видеть Риту Лоо? Отчего ему знакомо ее лицо? Почему при попытке вспомнить словно окатывает какой-то прохладой? Неживой. Музейной.
      И он вспомнил. И похолодел. И снова его прошибло липким потом - тем потом, от которого обмывают покойников.
      Он вспомнил, где видел это лицо.
      В Эрмитаже.
      Да, в Эрмитаже!
      У Риты Лоо было лицо музы истории Клио.
      Или наоборот.
      Опять достала!
      X
      Человеку, который хорошо знал национального героя Эстонии штандартенфюрера СС Альфонса Ребане и у которого, как он сказал по телефону, была важная информация для его внука Томаса Ребане, было семьдесят девять лет, но больше семидесяти восьми ему не давали. Об этом он сообщил мне сам:
      - В молодости, когда мне было шестьдесят два года, мне иногда давали шестьдесят три. Но это было давно. Сейчас я выгляжу моложе своих лет.
      Он был маленький, сухонький. Серая велюровая шляпа надета набекрень, лихо. Тонкая полоска жестких седых усов словно приклеена над губой. Возрастные пигментные пятна на восковом малоподвижном лице, а глаза живые, цепкие. Длинный зонт с изогнутой рукоятью в маленькой, затянутой в черную кожаную перчатку руке. При этом он не опирался на него, а как бы слегка поигрывал им, как франт тростью. В другой руке - небольшой серый кейс. Серое теплое пальто. Вокруг шеи вязаный шарф. Упакован и отовсюду подоткнут, чтобы не дуло.