8

В этот день, восемнадцатого июля, Семен Злотников никуда не торопился и ничего не ждал, он просто лежал на диване кверху пузом в блаженной расслабленности и думал о том, что впервые за несколько лет ощущает спокойствие.

Спокойствие и еще, как это ни странно, свое имя. Ощущает, что он не солдат, готовый в любую минуту к войне и ее жестокости, что он не бывший боец спецназа, прозванный Артистом своими друзьями братьями по оружию, с которыми был сначала вышвырнут из армии военным начальством, а потом так же быстро гражданским начальством нанят для «специальных мероприятий» (той же самой войны, только завуалированной секретностью), а обычный беззаботный молодой человек Семен Злотников. Его не нервируют проблемы, его не беспокоит неустроенность и уже не так раздражает это постоянное чувство вязкого тумана, когда совершенно непонятно, что с ними будет послезавтра, потому что завтрашний день может оказаться последним. И дело не в том, что все это его больше не волновало, просто теперь он мог думать об этом спокойно, из состояния равновесия.

А равновесие это установилось несколько дней назад.

Ее звали Александра. Сашка. Худенькая, веселая девушка — они познакомились с ней в джазовом клубе «Хорус» на Остоженке. Злотников оказался в первый раз в этом клубе вместе со всеми — с Доком, Боцманом, Мухой и Пастухом, когда их пригласил туда хозяин клуба, толстый добродушный человек по имени Марат, старый школьный приятель Трубача. Трубач очень хотел поиграть в этом клубе, да и Марат много раз приглашал его, но то одно, то другое — словом, ничего из этого толком не получилось. Трубач погиб, так и не успев сыграть свои блюзы с аккомпанирующим джаз-бэндом. В тот день Марат в очередной раз пригласил всех, еще не зная, что Трубач погиб. И они пришли. Пришли все. Вдруг. Только без Трубача. Пастух сказал тогда, что самое лучшее место для саксофона, который они когда-то подарили Трубачу, — как раз в этом клубе. И они пришли, и принесли саксофон Марату. Вот именно в тот день Злотников и познакомился с Александрой. Точнее, тогда еще не познакомился, а только первый раз увидел.

Он заявился тогда раньше всех, зашел в зал, огляделся в поисках места поудобней и сразу увидел ее, и взгляд, словно намагниченный, уже не мог оторваться от ее легкой фигурки. Девушка работала в клубе дежурным администратором и в тот день лихо решала все возникающие по ходу дела проблемы и проблемки. Она то деловито порхала по залу, то исчезала за сценой — создавалось впечатление, что все здесь функционирует исключительно благодаря ее жизнерадостной энергии.

Марат застрял где-то в недрах клуба, и у Злотникова появилась причина заговорить с зачаровавшей его девушкой. Он подождал, когда она в очередной раз выпорхнет в зал, подошел и спросил: нельзя ли, мол, вызвать из вашего закулисья Марата?

— Марата? Да вон он, около сцены, — показала девушка.

А потом стали подтягиваться ребята, но все никак не решались сказать Марату о смерти Трубача, и пока это известие еще не омрачило хозяина клуба, Семен успел переброситься с ним парой слов.

— Ее, случайно, не Джульетта зовут? — спросил он, кивнув в сторону Сашки.

— Нет, ее зовут Александрой. Но ты у нас тоже не Ромео, так что не переживай.

— То-то и оно. Нет повести печальнее на свете… Кстати, какое вино она предпочитает?

Муха, сидевший слева от Злотникова, только усмехнулся.

— Иди ты к черту со своей рекогносцировкой, — сказал он. — Это тебе не боевая операция, здесь импровизировать надо, понял? Артист ты в конце концов или не артист?

— Убедил… А потом они слушали музыку, а потом все рассказали Марату и просидели с ним в клубе почти до полуночи, трепались, и Марат рассказывал им о Трубаче. В тот день еще не пропал Пастух и не начались все эти события. В тот день все было спокойным и печальным. В тот день они пили за Трубача. И внимание Злотникова было занято худенькой веселой девушкой Александрой. А когда он уходил, то Марат даже сказал ему лукаво, что прощаться не будет, потому что завтра они наверняка вновь здесь встретятся. Так и случилось. В двенадцать, когда клуб закрывался, Злотников пожелал Александре спокойной ночи и ушел, но в десять утра, когда открывался клубный бар, он уже пришел, увидел ее и сказал: «Доброе утро».

На следующий день они вышли из клуба вдвоем и с тех пор уже не расставались ни на минуту. Попадание было стопроцентным. Во всяком случае, в него.

Оказывается, это так просто — немного тепла от того, кто рядом с тобой, и вот ты уже словно ступил на твердую почву. Наутро после первой их ночи, когда они еще лежали в постели обнявшись, Сашка сказала ему, что ей ужасно уютно с ним, и это слово — «уютно» — вдруг показалось Злотникову очень важным, потому что тянуло за собой спокойствие. Он понимал, что прошлое и настоящее не отпустят, что ему все равно суждено остаться в их команде бывших бойцов спецназа и нынешних «солдат удачи», наемников на тайной службе государству. Он понимал, что все равно останется Артистом, но сейчас он был просто Семеном Злотниковым и ни о чем больше задумываться не хотел… В этот день, спустя месяц после их знакомства, Злотников с самого утра пребывал в состоянии легкого блаженства. Они проснулись с Александрой поздно и никуда не собирались торопиться — Сашка принимала ванну, а он лежал на диване, заряжаясь от своего блаженства, как аккумулятор от розетки электросети, и не собирался ни о чем задумываться. Но жизнь, как известно, склонна преподносить сюрпризы, большей частью неприятные и, как правило, в самый неподходящий момент.

Так что если суждено было Злотникову нарваться на неприятный телефонный разговор, то это должно было произойти именно сейчас. И произошло.

Телефон разразился нервными трелями. Злотников снял трубку и тут же услышал голос полковника Голубкова. Сначала стало досадно за испорченное настроение, потом стало противно, а потом ушли все чувства, кроме тревоги и желания немедленно действовать. Блаженство закончилось. Семен Злотников снова стал Артистом.

Полковник не стал тянуть и сразу выложил все. Коротко, но ясно. Он сказал, что надо срочно встретиться, что дело очень серьезное и касается оно их командира Сереги Пастухова. Но больше всего Злотникова насторожил не сам факт звонка, а нервозность в голосе полковника — это было ему совершенно несвойственно. А еще озадачивало то, что Голубков торопился. Он строчил, как из пулемета, сухо и четко: тебя нашел первым, искать остальных времени нет, сам найдешь, встретиться надо ровно через час на Тверском бульваре, все.

В телефонной трубке остались только гудки.

В ванной все еще шумела вода, скрывшая от Сашки неожиданный звонок, а жизнь уже успела сделать очередной поворот на сто восемьдесят градусов, и никто не мог поручиться, что поворот этот не будет стоить ему, Семену Злотникову, жизни. Судя по всему, произошло что-то очень, без сомнения, серьезное.

Он поднялся, подошел к окну и раздумывал еще десять минут, рассеянно глядя на улицу. А потом снова вернулся к телефону, набрал номер Боцмана. Как только Сашка, закутавшаяся в огромное полотенце, вышла из ванной, он коротко объяснил ей, что должен срочно уйти, что это очень важно и что пусть она его обязательно дождется. Поцеловал ее мокрые губы и решительно вышел из квартиры.

Он понимал, что на встрече с полковником Голубковым нужно быть им всем, но он точно знал, что в течение часа сможет наверняка найтись один Боцман, потому что с Доком была только односторонняя связь, а Муха еще вчера куда-то слинял… Он встретился с Боцманом у выхода из метро, и они медленно пошли по Тверскому бульвару. До места встречи им удалось добраться раньше Голубкова, в запасе оказалось целых пятнадцать минут, и Злотников успел подробно рассказать Боцману о сегодняшнем звонке полковника. Никого из команды и впрямь больше не было. Значит, Голубков действительно не врал, когда говорил, что у него нет времени искать остальных. В общем, как бы там ни было, а услышать все, что должен был сказать полковник, и принять решение выпадало им — Артисту и Боцману.

Голубков появился точно в назначенное время. Минута в минуту — можно было проверять часы. Он торопливо подошел к ним по бульвару, и Злотников в очередной раз отметил, что полковник проявляет несвойственную ему нервозность. Интересно, что должно было произойти, если шеф оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий — одной из самых серьезных спецслужб страны — позволяет себе так выглядеть? Это все больше беспокоило Злотникова — и, как выяснилось, не зря беспокоило.

Сухо поздоровавшись, полковник сразу перешел к делу, и вот тут-то пришла очередь проявлять нервозность им с Боцманом, ибо они совершенно не ожидали услышать то, что услышали.

Сергей Пастухов должен быть найден и уничтожен.

Именно это имел в виду полковник, и в первое мгновение Злотников и Боцман просто не поверили своим ушам. Они скорее готовы были согласиться с тем, что этот блестящий профессионал, всю жизнь проработавший в спецслужбах и привыкший рассчитывать каждое свое слово, глупо и неуместно шутит, нежели поверить ему.

А как иначе толковать все это? Сейчас их было только двое, но это не имело значения, потому что в любом месте на этой земле, в любой ситуации они остаются одной командой и жизни их прочно и навсегда связаны невидимыми нитями. С тех пор как они собрались почти два года назад, — как будто семь звезд неожиданно сложились в созвездие — это ощущение ни разу не ослабло, Даже после гибели Тимохи, когда их осталось шестеро. И потом, когда Управление нашло их и стало привлекать для своих операций, сделав наемниками, «солдатами удачи». А Серега Пастухов не просто один из них — он командир, он тот, кому суждено было собрать команду и связать их судьбы. Они уверены в нем больше, чем в себе самих, иначе быть не может, потому что иначе команда не выживет, и полковник об этом прекрасно осведомлен.

Какой-то чудовищный абсурд!

И об этом им говорит теперь тот самый полковник, который собственноручно и неоднократно нанимал всю их команду, во главе с Пастухом, на выполнение специальных мероприятий своего Управления! Или при соблюдении государственных интересов ни справедливость, ни порядочность не предусматривается?..

Сергей Пастухов должен быть найден и уничтожен.

Нет, полковник, конечно, не давал им такого задания (попробовал бы!) и даже не сказал именно так, он всего лишь объяснил, что руководство Управления считает Пастуха виновным в провале какой-то серьезной операции и в том, что он утаивает прошедшую через него секретную информацию, которую срочно требуют кураторы Управления — черт знает какие высокие чиновники, чуть ли не сам президент.

Чиновники в гневе, и Управление решило «принять меры». Но что такое «принять меры» в этой игре — ясно даже ребенку! Так что и Злотников, и Боцман прекрасно поняли мысль полковника… Во время разговора они медленно шли по бульвару, а теперь остановились у щита с концертными и театральными афишами, и Голубков закурил сигарету.

— Скажите, полковник, вы в своем уме? — без тени иронии спросил Злотников.

— Вы хоть сами понимаете, что предлагаете нам?

— Не передергивай, Артист, я ничего вам не предлагал. Я только констатировал факты: ваш командир должен был встретиться во Флоренции с моим человеком, получить от него информацию, которая нужна Управлению немедленно, и передать ее мне… А теперь задумайтесь: человек, с которым встречался Пастух, был убит сразу после их встречи, и по местному телевидению показали фотографию Сергея как предполагаемого убийцы. Раз. Сотрудник Управления, который должен был встретить вашего командира и привезти его ко мне, был убит сразу после того, как встретил Сергея. Два. Информация, которую Пастухов должен был доставить и которая нужна Управлению немедленно, до сих пор у него, и никто не знает, где он сейчас. Три… — А почему вы думаете, что это его игра?

— Я не могу исключить этого, потому что он сам. Пастух, ничего мне не объяснил. Но самое главное, что Управлением зафиксирована его встреча с тем человеком, которого и должна была скомпрометировать информация из Флоренции.

Понимаете теперь? Управление считает, что Пастухов не только наследил, но и, возможно, передал всю полученную информацию противнику. А поскольку время нас катастрофически поджимает, никто не будет ни разбираться, ни сомневаться… — Если ты его хоть пальцем тронешь!..

Полковник жестом остановил Боцмана, готового навсегда припечатать его к афише, сказал:

— Не я буду отдавать приказы, и не я буду их выполнять… И выжидающе посмотрел на собеседников. Короткая неприятная пауза холодила нервы. Злотников бросил секундный взгляд на Боцмана — тот опустил голову, спрятал глаза — уткнулся ими куда-то себе под ноги и стоял, стиснув зубы, чтобы сдержаться.

— Что вы хотите от нас? — спросил он.

— Ничего.

— Полковник, давайте обойдемся без этих загадок. Вы слишком много нам рассказали, чтобы недоговаривать. Это глупо. Просто так вы бы не стали нас искать… Хорошо, вопрос можно поставить по-другому: почему вы нам все это рассказали?

— Я не очень-то верю в игру Пастуха, но ничего не могу уже сделать. Ничего… Во всяком случае, до тех пор, пока у меня нет объективной информации.

— Вам нужна информация?

— Информация нужна всем. Артист. Только что, например, я поделился с вами своей информацией, и мне кажется, что она для вас будет поважней, чем то, что вы сможете раскопать сами. Это очень просто. Я должен был рассказать все, что знаю.

Я рассказал. Теперь вам решать, что с этим делать, но запомните, что у вас в распоряжении есть только десять дней. И еще, когда найдете Сергея, свяжитесь сразу со мной. Исключительно со мной.

С этими словами Голубков достал из внутреннего кармана аккуратно сложенную газету и передал ее Злотникову.

— Может быть, это вам поможет, — сказал он. — Здесь кое-какие фотографии и распечатки по Крымову. Это тот человек, встречу Сергея с которым мы зафиксировали.

Полковник пожелал им удачи и торопливо ушел к подземному переходу под Тверской.

Ушел, словно его и не было.

Только оставленный им номер «Известий» с какими-то бумажками внутри и ощущение надвигающейся опасности, похожее на озноб, напоминали о полковнике.

Погода портилась на глазах, словно решила побыстрей вернуться в зимнюю спячку. Откуда-то налетел холодный ветер и сразу заметно усилил неприятное впечатление от разговора. Злотников повертел газету в руках.

— Это надо понимать как заказ на жизнь Пастуха? — риторически спросил он.

— Плевать он хотел на нашу жизнь, — хмуро отозвался Боцман.

— Ты думаешь? Они переглянулись.

— Ну, не знаю, — поправился Боцман, — но если Пастух действительно вляпался и вся эта шушера попрет на него, от Голубкова мы вряд ли дождемся помощи. Он не пойдет против начальства.

— Уже пошел, — напомнил Злотников. — Если, конечно, сказал нам правду.

Боцман ответил после минутного раздумья.

— Мне все это очень не нравится. Надо связаться с нашими. Сегодня же.

Пока они знали очень мало, а понимали, не обладая детальной информацией, еще меньше. И уж полковнику-то они пока что не могли доверять — во всяком случае, полностью. Что им двигало? Хотел ли он помочь? Или, может быть, ему самому просто нужна информация? И почему он так настойчиво просил связаться с ним, и исключительно с ним? Это могло произойти только в двух случаях — либо Голубков не доверяет никому, либо Управление ведет игру против них всех. Тогда какая цель у этой игры? И что произошло с Пастухом? Боцман оказался совершенно прав — это никак не могло понравиться… Впрочем, пока что все это было не принципиально. Пока принципиально было только одно, а именно вот что: теперь они сами за себя, в полной изоляции, и, что самое главное, белыми в этой партии играют явно не они, ибо первый ход уже сделан и им остается только отыгрываться.

Но вот что было особенно интересным: всем вместе, пятерым, им суждено было встретиться только вечером этого дня — 18 июля, И хотя сейчас все они: Пастух, Док, Артист, Боцман, Муха — были разбросаны по разным местам и почти не имели информации друг о друге, несмотря на это, они уже все действовали, все уже были «в деле». В своем собственном деле, словно беда одного из них невидимым сигналом собирала всех остальных.

Часть вторая. Успеть, чтобы выжить