Юрий понял, что отец ошеломлен и раздавлен тем, что узнал. Так же, как был ошеломлен и раздавлен он сам.
      Ермаков действительно был ошеломлен. Но не тем, о чем думал сын. Он чувствовал себя, как человек, который вдруг, в миг, оказался не в темноте, а на ярко освещенной сцене перед сотнями глаз. И понял, что все время, когда он был - как казалось ему - в темноте, на самом деле находился на этой же сцене.
      Значит, оперативникам управления известен каждый его шаг. Сколько времени они его ведут? Не день и не два. Как минимум - две недели. После возвращения полковника Голубкова из Будапешта. Верней, после того, как по фотороботу была установлена его личность. Что еще они сумели узнать, кроме того, что Юрий вытащил из их базы данных?
      И тут Ермакова прошиб пот. Если он взят в оперативную разработку, то и здесь, в этой палате, наверняка запрятана пара чипов. Наверняка. Эти матерые лисы из УПСМ свое дело знают. Но кто дал им санкцию на слежку за ним? Никто не мог. Даже сам президент. Да, даже он. Любая огласка катастрофична. Проявили инициативу? Проклятые ищейки. Да они даже не представляют себе, куда сунулись!
      Но главным было не это. Даже не предупреждение ЦРУ. Раз об их операции стало известно, блокировать ее не составит труда. Странное какое-то предупреждение. С чего вдруг они стали такими благородными? Не хотят дестабилизировать обстановку в России. Скажи в бане, шайками закидают. Да они спят и видят растоптанную Россию. Обескровленную, униженную. Превращенную в нуль - в Монголию. Но как могло случиться, что его контакты в Абу-Даби и в Берлине оказались засвеченными? Чем, черт возьми, занимаются эти жеребцы из службы безопасности? На них тратится чертова уйма валюты. И вот результат!
      И все-таки самым страшным было совсем другое. Эти шесть миллионов долларов на его счету.
      Вот что было ошеломляющей неожиданностью. Неожиданностью смертельно опасной. Не для его жизни. А для дела, которое с самого начала было его детищем, а со временем превратилось и в главное дело жизни.
      Первые ростки идеи, из которых вызрела программа "Феникс", появились у Ермакова еще в Берлине, когда он работал в ликвидационной комиссии Западной группы войск. Нужно было срочно распродать огромное количество военного имущества и вооружений. Зачем нужна эта срочность, не понимал никто. Даже западные немцы, готовые за объединение Германии терпеть присутствие на своей территории советских войск, были поражены дурью Горбачева. Но приказ есть приказ, а дурное дело нехитрое.
      Хозяйственной натуре Ермакова, в которой неистребимо сидели гены ярославских крестьян, была глубоко противна сама мысль отдавать по дешевке то, за что можно получить настоящую цену. Он понял, кто будет платить за оружие столько, сколько оно стоит. Те, кто воюет. Или собирается воевать. Уже первая партия автоматов Калашникова и гранатометов, проданная на Ближний Восток, подтвердила его предположения. Арабы торговались отчаянно, но платили. У них не было другого способа получить оружие. Затем последовали танки, зенитные установки, системы залпового огня, старые "миги" и "су". Та небольшая часть вооружений, которую продал Ермаков, принесла России больше валюты, чем все остальное имущество Западной группы войск.
      Сделки совершались через третьи страны, через сеть подставных фирм. Сделки были незаконными, но что считать законным, а что незаконным? Отдавать за бесценок добро, которое создавалось нелегким народным трудом долгие сорок пять лет, - это законно?
      Тогда и завязались у Ермакова прочные связи на Ближнем и Среднем Востоке, в Африке и даже в Южной Америке. А потом открылся еще один бездонный рынок вооружений - Афганистан, где набирало силу движение Талибан.
      Перейдя вслед за своим шефом, генералом армии Г., из Минобороны в "Госвооружение" и разобравшись в царящем там бардаке, Ермаков понял, что и здесь его опыт и наработанные связи окажутся очень полезными. Необходимость монополизации нелегальной торговли российскими вооружениями была очевидной. Все равно воруют и будут воровать, пока есть спрос. Так почему не взять этот теневой бизнес под свой контроль, не вернуть в российскую казну десятки и сотни миллионов долларов, утекавшие из нее, как из дырявого нефтепровода?
      При всей своей понятности и насущности идея пробивала себе дорогу с огромным трудом. Слишком многие грели на этом бизнесе руки. И только энергичная поддержка Г. позволила продвинуть дело. Ермаков понимал причину этой поддержки. Г. нужно было показать президенту, что тот не ошибся в выборе, назначив Г. своим представителем в "Госвооружении", что при нем увеличится приток валюты от торговли оружием в бюджет и во внебюджетные фонды.
      Ермаков не оценивал мотивы, которыми руководствовался Г. С него было довольно того, что ему дали возможность делать свое дело. И он его делал с присущей ему основательностью. Практическая реализация программы требовала огромной организационной работы. Ермаков спал по четыре часа в сутки. Никогда раньше он не работал с такой отдачей. Его труд был нужен России. Он работал для России и любил Россию, как врач любит спасенного им больного, как мать любит выстраданного ею ребенка.
      И вот теперь, когда программа вступила в решающую стадию...
      - Это - правда? - спросил Юрий, прерывая молчание.
      - Что? - не понял Ермаков. Юрий кивнул на "ноутбук":
      - Это.
      - Да, правда.
      - Тогда объясни - зачем? Нормально ведь жили, батя. А сейчас валяешься раненый. Хорошо хоть живой. За шесть "лимонов" могли и убить. Как твоего водителя. И ведь могут! Ради чего?
      - Да не знал я ни о каких миллионах, клянусь! Не веришь?
      - Верю. Хоть и не понимаю, как ты мог об этом не знать.
      - У меня нет привычки каждое утро проверять состояние моего банковского счета. Как ты на это вышел?
      - Случайно. От нечего делать. Дежурил ночью... Плохо, батя. Откуда на твоем счету эти миллионы - не знаешь. Кто в тебя стрелял - не знаешь. За что - тоже не знаешь.
      - Но я в самом деле не знаю!
      - Я про это и говорю. Ты же не контролируешь ситуацию. А это добром не кончается. Ермаков промолчал.
      - Что будем делать? - спросил Юрий.
      - Когда у тебя дежурство?
      - Завтра в ночь.
      - Езжай в управление. Прямо сейчас. Иди к начальнику и все ему доложи. Как влез в базу данных, как скачал информацию на дискету, как принес ее мне. Все, ничего не скрывая.
      - Но меня же посадят!
      - Если придешь сам, нет. Уволят. А это не самое страшное. У меня нет другого способа доказать тебе, что я не вор. С этими миллионами вышла накладка. С ней я разберусь. Информация на дискете - высшие государственные секреты. Но я имею к ним допуск. Так что преступления ты не совершил. Серьезный должностной проступок - да. Но не больше.
      - Что все это значит, батя?
      - Политика. Настоящая политика, а не телевизионная показуха для дураков. И сейчас решается самый главный вопрос. Не хочешь спросить какой?
      - Нет. Хватит с меня государственных секретов.
      - Ты все же спроси.
      - Ну, какой?
      - Кто будет следующим Президентом России.
      Юрий ушел. Ермаков обессиленно откинулся на подушки. Сын был прав. Тысячу раз прав. Ситуация вышла из-под контроля. Как машина на обледенелом шоссе.
      Только это была не автомобильная авария.
      Это была авиакатастрофа.
      И до удара о землю оставались секунды.
      Ермаков дотянулся до тумбочки, взял трубку сотового телефона и набрал номер.
      - Это Ермаков, - сказал он. - Господин Джаббар, мне необходимо немедленно вас увидеть.
      ...Нифонтов остановил пленку. Спросил по интеркому помощника:
      - Лейтенант Ермаков приходил ко мне?
      - Нет, Александр Николаевич.
      - Звонил?
      - Нет.
      Нифонтов выключил интерком.
      - Не рискнул. Напрасно. Отец дал ему хороший совет. Струсил? Или понадеялся, что обойдется?
      - Давай дослушаем, - сказал Голубков.
      "Play".
      "- Добрый день, дорогой господин Ермаков. Мы узнали о происшествии с вами из сообщения московского радио и сразу решили навестить вас. Ваш звонок опередил наши намерения. Как чувствует себя наш высокочтимый друг?
      - Проходите, господин Джаббар. Ваш высокочтимый друг чувствует себя как человек, в которого стрелял наемный убийца и по счастливой случайности промахнулся.
      - Это не счастливая случайность, дорогой друг. Это воля Аллаха. Аллах отвел от вас нечестивую руку. Мы благословляем мудрость его. Мы встревожены этим происшествием. И хотели бы знать, чем оно вызвано.
      - Я тоже хочу это знать. И жду объяснений. В чем дело, господин Джаббар? Мы с вами работаем третий год. Между нами никогда не возникало никаких разногласий. Я объяснил вам, почему мы вынуждены временно приостановить поставки известных вам изделий. Вы заверили меня, что понимаете наши трудности и согласны на корректировку сроков. И вдруг прибегаете к такому варварскому способу давления на меня. В чем смысл вашей акции, господин Джаббар? Уберите, пожалуйста, зажигалку. Это больница, здесь не курят.
      - Меня удивляют ваши слова. Наш уважаемый друг предполагает, что это покушение организовали мы?
      - Да. Ваш друг именно это и предполагает. Потому что не может предположить ничего другого. Иначе придется поверить, что в меня стрелял ревнивый муж. Из снайперской винтовки "аншутц" с лазерным прицелом. Об этом мне сообщил следователь. Согласитесь, господин Джаббар, это выглядит полнейшим абсурдом. Я жду объяснений.
      - Снайперский "аншутц" с лазерным прицелом? Интересная деталь. Из такой винтовки трудно промахнуться. Но ваша уверенность, что покушение организовали мы, не выдерживает критики. Наши снайперы не делают промахов никогда. И главное - ваша смерть не отвечает нашим интересам. Вы вполне устраиваете нас как партнер. В России очень трудно найти надежного партнера. Все государственные чиновники, с которыми мы пытались наладить сотрудничество, на первое место ставили интересы личного обогащения. Это естественно, но до определенных пределов. Нет, мой дорогой господин Ермаков, нет. Ваша смерть была бы большим ударом для нашего дела. Мы не имеем к этому происшествию никакого отношения. Надеюсь, я убедил вас в этом.
      - Кто же имеет? Ладно: Я спрошу о другом. Три дня назад на мой личный счет из Каирского национального банка были переведены шесть миллионов долларов. Я проверил: да, так и есть. Вклад контролируется отправителем. В чем дело, господин Джаббар? У нас с вами есть прекрасно отработанная, надежная схема трансфертов. Что это за самодеятельность? Почему такие серьезные вещи делаются без предупреждения? Если вы намерены таким образом стимулировать мою активность, вы избрали неверный путь. Я не нуждаюсь в подачках. Даже таких. Вы же подставили меня, неужели это трудно понять? Как я объясню моим партнерам появление этих миллионов?
      - Шесть миллионов долларов? Сегодня день неожиданных открытий. Я ничего об этом не знаю.
      - У меня такое впечатление, что вы вообще ни о чем не знаете.
      - Уважаемый господин Ермаков, я не вижу смысла продолжать разговор в таком тоне. Я рад, что вы стали богаче на шесть миллионов долларов. Но к нашим делам это отношения не имеет. Да, схема передачи средств отработана, мы ее используем и не видим никаких причин менять. Право, я не знаю, о чем идет речь. Полагаю, это может быть связано с какими-то другими вашими коммерческими проектами. Насколько я могу судить, весьма успешными, хоть и небезопасными. В этой ситуации нас беспокоит только одно. Ваша вовлеченность в эти проекты может помешать выполнению условий нашего контракта в полном объеме. В полном, господин Ермаков. А это недопустимо. Абсолютно недопустимо. Если это все, что вы имели мне сообщить, не смею более нарушать ваш покой. Да пребудет над вами, дорогой друг, милость Аллаха.
      - Это не все, господин Джаббар. Я попросил вас приехать, чтобы сообщить о другом. Мы не сможем осуществить очередную поставку в намеченный срок. Появились очень серьезные причины, которые мешают нам это сделать.
      - Нет, господин Ермаков.
      - Что значит - нет?
      - Мы не можем согласиться с отсрочкой. Вы уже срывали поставки. И каждый раз у вас были серьезные причины. Аварии ваших транспортных самолетов - это серьезные причины. Мы с пониманием отнеслись к вашим трудностям. Но всему есть предел. Лимит нашего терпения исчерпан, господин Ермаков.
      - Но на этот раз...
      - Мы не сомневаемся, что и на этот раз причина очень серьезная. Нет, дорогой друг. Нам не нужны объяснения. Мы согласились заплатить за ваши самолеты почти...
      - Я знаю сумму контракта.
      - Не вижу причин, почему не напомнить об этом. Вы получите за истребители девятьсот шестьдесят миллионов долларов. Почти миллиард, господин Ермаков. Из них двести миллионов уже получили. Мы даем вам цену, которую не может дать никто. Если она кажется недостаточной, это может стать предметом дополнительных переговоров. Но никаких новых отсрочек быть не может. Мы выполнили условия контракта, первый транш переведен нами точно в срок. Теперь ваша очередь выполнять свои обязательства. И вы их выполните. Тоже в срок. И вы знаете этот срок.
      - Мы вернем предоплату.
      - Сомневаюсь, что вы сможете это сделать. И нам не нужны деньги. Нам нужны самолеты. И мы их получим. Вы недооцениваете серьезность проблемы. Речь идет о нашей победе в священной войне. Афганистан должен быть очищен от скверны. И он будет очищен. Такова воля Аллаха. Мы несем большие потери. И военные, и политические. Мы вынуждены приостановить наступательные операции. Поэтому я говорю "нет". Российской стороне придется выполнить свои обязательства. Сделаете это вы или другой человек, для нас не имеет значения.
      - Вы являетесь нашим главным партнером и можете добиться моего увольнения. Но это ничего не изменит.
      - Вашего увольнения? Мой дорогой друг не услышал меня, когда я сказал, что наши снайперы не делают промахов никогда. Выздоравливайте, господин Ермаков. Вам сейчас нельзя долго болеть..."
      Нифонтов выключил магнитофон. С недоумением спросил:
      - Ты что-нибудь понимаешь? Девятьсот шестьдесят миллионов долларов. Это же три с лишним десятка штурмовиков! Как они собираются их вывозить? Тут одной "Мрией" не обойдешься. И где они возьмут столько "мигов"?
      Голубков не ответил. Он напряженно мял подбородок, болезненно морщился. Наконец сказал:
      - Я другого не понимаю. Такое впечатление, что в палате они не одни.
      - Одни, - возразил Нифонтов. - С чего ты взял, что не одни?
      - Показалось. Или не показалось? Включи компьютер. Досье Джаббара.
      - Ты его видел. Крыша: представитель ОПЕК. На деле: доверенное лицо бен Ладена. Но это мы и так знали. Что тебя интересует?
      - Образ жизни, привычки, наклонности. Нифонтов вызвал на монитор текст:
      - Читай. Никаких зацепок для вербовочного подхода. Ни девочек, ни мальчиков, ни рулетки. Увлекается соколиной охотой. У богатых арабов она популярна. Что ты высматриваешь?
      - Какие сигареты он курит. Или сигары. - Голубков просмотрел файл и озадаченно покачал головой: - Ничего нет. Странно. Вообще не курит?
      - Наверняка покуривает гашиш. Но у них на Востоке это дело обычное. Или кальян. В свое время мне приходилось курить. Отказываться от кальяна считается неуважением к хозяину дома.
      - Он хотел закурить кальян в палате?
      - Что ты, это целый ритуал!
      - Тогда зачем же он вынимал зажигалку?
      - Какую зажигалку? - не понял Нифонтов. - А ведь и в самом деле. Черт. Конечно же! Это была не зажигалка!
      - Да, сканер. Или какой-то детектор. Джаббар просек прослушку.
      - А Ермаков мог о ней догадаться, - закончил Нифонтов. - Так-так. Очень интересно. Очень.
      Он перемотал пленку на разговор Ермакова с сыном. В динамике прозвучало:
      "- И сейчас решается самый главный вопрос. Не хочешь спросить какой?
      - Нет. Хватит с меня государственных секретов.
      - Ты все же спроси.
      - Ну, какой?
      - Кто будет следующим Президентом России".
      Нифонтов остановил запись и заключил:
      - Он сказал это не сыну.
      - Да, - кивнул Голубков. - Он сказал это нам.
      Через два с половиной часа психологи управления выдали заключение.
      "Анализ магнитозаписи выявил:
      1. Нет сомнений, что реакция Ермакова на сообщение сына о шести миллионах долларов была рефлекторной и естественно-импульсивной. Характеристики речевых темпоритмов и модуляционной окраски голоса (резкость, преобладание мрачных тонов, элементы раздраженности) дают основание предполагать, что это сообщение стало для Ермакова доминантным при ведении всего дальнейшего разговора.
      2. После того как Ермаков ознакомился с содержанием дискеты, в его речевых характеристиках прослеживаются новые элементы: некоторая замедленность, увеличение микропауз между словами и фразами. Это характерно для речи человека, который старается контролировать то, что он произносит. Этот самоконтроль становится преобладающим во время беседы Ермакова с человеком, которого он называет господин Джаббар. При оценке сущностного содержания этой беседы важно не только то, что Ермаков сказал, но и то, чего не сказал. Без владения в полном объеме информацией об участниках разговора и общим смысловым контекстом контакта сделать более определенные выводы не представляется возможным.
      3. Разговор Ермакова и Джаббара наиболее труден для интерпретации. Собеседник Ермакова является, бесспорно, человеком широко образованным, причастным к европейской культуре. Вместе с тем основу его характера составляет восточная ментальность. Джаббар в совершенстве владеет искусством скрывать свои мысли и контролировать свою речь. Поэтому нельзя сказать определенно, знал ли он об упомянутых в разговоре шести миллионах долларов и имеет ли отношение к покушению на Ермакова.
      Особенное внимание обращают на себя следующие фразы Джаббара: "Ваша вовлеченность в эти проекты может помешать выполнению условий нашего контракта в полном объеме. В полном, господин Ермаков". Акцентировка слов "в полным объеме" вряд ли случайна. Понять ее можно, лишь обладая всей информацией о личных и деловых взаимоотношениях участников анализируемого разговора.
      4. Оценка мотиваций и прогноз поведения сына Ермакова никаких сложностей не представляют. Очевидна его глубинная психологическая зависимость от отца и готовность помочь ему в решении его проблем даже ценой собственного благополучия. Об этом свидетельствует формулировка его вопроса, обращенного к отцу: "Что будем делать?"
      Полковник Голубков внимательно перечитал последний пункт заключения психологов, отложил докладную и взялся за рапорты службы наружного наблюдения.
      За минувший день Ермакова навещали в больнице три человека: дочь Екатерина, представитель президента в ГК "Госвооружение" генерал армии Г. и подполковник ГРУ Тимашук, прикомандированный к "Госвооружению" и выполняющий обязанности начальника службы безопасности ЗАО "Феникс". Содержания разговоров с двумя последними зафиксировать не удалось, так как беседы велись не в палате, а в холле, куда Ермаков по его просьбе был вывезен в кресле-коляске. Визуально отмечено, что разговор объекта наблюдения с генералом Г. происходил на повышенных тонах и продолжался двадцать четыре минуты. Разговор с Тимашуком длился четырнадцать минут и носил инструктивный характер. Из ЦКБ Тимашук сразу уехал в аэропорт Внуково и вылетел вечерним рейсом в Читу.
      В сводке, подготовленной для Голубкова аналитическим отделом, было выделено сообщение Душанбинской станции аэрокосмического слежения. В нем отмечалось изменение геостационарной орбиты американских разведывательных спутников "Гелиос-4" и "Гелиос-5". Новое положение орбиты позволяет вести постоянное наблюдение за объектами в Забайкалье, в том числе и за аэродромом Потапово.
      Это был плохой знак. Очень плохой. Он означал, что каких-то серьезных событий следует ждать в ближайшие дни. Или даже часы.
      Голубков приказал оперативному дежурному связаться с контрразведкой Забайкальского военного округа и выяснить дальнейшие передвижения подполковника Тимашука. В том, что Тимашук вылетит из Читы в Потапово, сомнений не было, но точность никогда еще никому не вредила. Вредила неточность.
      О чем говорил Ермаков с экс-министром обороны? Почему разговор шел на повышенных тонах? Какой приказ получил от Ермакова подполковник Тимашук?
      По нормальной логике выходило: задержать поставку очередной партии истребителей. Давать приказ об отправке "Мрии", зная о предупреждении ЦРУ, - это было самоубийственно. И для карьеры Ермакова, и для карьеры генерала Г., и для всего "Госвооружения". Не говоря уже об интересах России. Но и откладывать поставку после покушения и неприкрытой угрозы, прозвучавшей в словах Джаббара, было для Ермакова не менее самоубийственным. И уже не в переносном, а в самом буквальном смысле.
      Но нормальной логикой здесь и не пахло. Столкнулись слишком крупные силы, задействованы слишком большие деньги. Без малого миллиард долларов. Миллиард! В такой массе деньги обретают новое качество, становятся чудовищной, неуправляемой силой. Мирное электричество превращается в плазму. В ней испаряется железо и сгорает алмаз. И никакого влияния на нее не могут оказать даже тысячи человеческих жизней.
      Прозвучал зуммер внутреннего телефона. Оперативный дежурный доложил:
      - Товарищ полковник, сообщение из Читы. Подполковник Тимашук вылетел на вертолете в Потапово. Перед этим потребовал от главного диспетчера Забайкальской железной дороги обеспечить безостановочное движение литерного состава из Улан-Удэ. Пригрозил трибуналом, если состав задержится хоть на час.
      - Вас понял.
      Голубков положил трубку.
      Да что же они делают? На что они, черт их возьми, рассчитывают?
      Решили опередить ЦРУ?
      Но Коллинз же ясно сказал...
      Полковник Голубков достал из сейфа досье, нашел в расшифровке будапештского разговора нужное место. Там стояло: "Мы разрабатываем широкомасштабную операцию".
      Что за ерунда? Почему - "разрабатываем"?
      О феноменальной памяти полковника Голубкова в управлении недаром ходили легенды. Он очень хорошо помнил, что сказал цэрэушник. Он сказал: "разработали". "Cultivated", а не "cultivating". Ну конечно же: лейтенант Ермаков, переводивший текст, допустил неточность, спутал время.
      Вот уж точно: дьявол прячется в мелочах!
      Голубков связался с диспетчером.
      - Лейтенант Ермаков на смене?
      - Так точно. Вызвать?
      - Спасибо, не нужно.
      Голубков вышел из кабинета и спустился в информационный центр, оснащенный, как с гордостью говорили операторы управления, такими компьютерами, каких не было даже в НАСА. Это было преувеличением. В НАСА такие компьютеры были. Верней, в информационном центре УПСМ стояли те же компьютеры, что и в НАСА. Их удалось купить у фирмы-производителя в обход всех американских законов.
      То, чего нельзя получить даже за большие деньги, можно получить за очень большие деньги.
      Начальник информационного центра Олег Зотов раскатывал на роликах офисного кресла вдоль стенда, на котором было смонтировано с десяток экранов, системных блоков, серверов и прочей хитроумной электроники. На мягкий стук бронированной двери Зотов недовольно обернулся, кивнул: "Секунду!" - и затрещал клавишами компьютерной деки, не отрывая взгляда от монитора.
      - Полный облом, - сообщил он. - Индекс Доу-Джонса вошел в штопор. И в Токио, и в Сингапуре.
      - Что это значит? - спросил Голубков.
      - Это значит, что правительству Кириенко придет гвоздец. Гораздо раньше, чем мы просчитывали. На вашем месте, Константин Дмитриевич, я не стал бы сейчас покупать российские ценные бумаги.
      - Спасибо, что предупредил. А то я как раз собирался бежать в банк. Кто дежурит на красной линии?
      - Приходится мне.
      - Чем занимается Ермаков?
      - Работает. Отстранить?
      - Ни в коем случае. Пусть работает. Но если придет и скажет, что ему нужно в больницу к отцу или еще что, - отпусти.
      - А он придет?
      - Думаю, да.
      Голубков прошел в торец длинного бетонного коридора и остановился перед боксом, в котором работал лейтенант Ермаков.
      Не лежала у него душа к тому, что он собирался сделать. Ему нравился этот парнишка. И больше всего нравилось то, что он сказал отцу. Он сказал ему не "Что делать?" или "Что ты будешь делать?". Он сказал: "Что будем делать?"
      Полковник Голубков вошел в бокс.
      Увидев на пороге начальника оперативного отдела, лейтенант Юрий Ермаков поспешно встал, на его лице отразилась сложная гамма чувств. Испуг, настороженность, обреченность. К обреченности примешался вызов. Хмуро, исподлобья смотрел он на седого сухощавого человека с озабоченным просто душным лицом, который сейчас олицетворял для него судьбу.
      - Ты чего на меня уставился, как партизан на допросе? - удивленно спросил Голубков. - Сиди-сиди. Не помешаю?
      - Нет, товарищ полковник.
      - Помоги-ка мне кое в чем разобраться. Помнишь, ты расшифровывал и переводил мой разговор в Будапеште? С человеком из ЦРУ?
      - Да, помню.
      - Тут какая-то неувязка. - Голубков разложил на столе бумаги, нашел расшифровку. - Смотри, здесь написано: "Мы разрабатываем широкомасштабную операцию". Так?
      - Ну?
      - А мне почему-то кажется, что он сказал по-другому. Правда, с моим английским я мог не понять. Давай-ка проверим. - Голубков дал лейтенанту кассету с магнитозаписью будапештской встречи. - Найди это место.
      Ермаков погонял пленку вперед-назад и остановил запись на "паузе".
      - Вот, нашел.
      - Крути.
      В динамике прозвучало:
      - "We have cultivated..."
      - Стоп, - сказал Голубков. - Это же прошедшее время? Или как правильно - совершенное? Так?
      - Ну да, - подтвердил Ермаков. - Тем более "we have". Про несовершившееся событие он сказал бы "we are".
      - А почему же ты написал: "разрабатываем"? Это же ты написал?
      - Я.
      - Тебя я и спрашиваю - почему?
      - Виноват, Константин Дмитриевич. Немного ошибся.
      - Жопа с ручкой! - всерьез, без всякого притворства разозлился Голубков. - Немного ошибся! Знаешь, какая цена может быть у этой ошибки? Я читаю: "Мы разрабатываем операцию". Решаю: можно рискнуть упредить втиснуться между "cultivating" и "cultivated". И куда я втискиваюсь?
      Лейтенант Ермаков побледнел.
      - Виноват, товарищ полковник, - повторил он.
      - Еще бы не виноват! Конечно, виноват! Печатай, - приказал Голубков. - "Докладная записка. Проект..."
      - Можно поставить программу "Дракон", - предложил Ермаков. - Текст сразу пойдет на экран. Только сначала нужно адаптировать ваш голос.
      - К черту твоих драконов, нет у меня времени их приручать. Пиши. "Совершенно секретно. Срочно. Экземпляр единственный, занесению в компьютерную базу данных не подлежит. Президенту Российской Федерации..." В чем дело, лейтенант?
      - Вы уверены, что я... что мне следует это знать?
      - Конечно, уверен. Ты считаешь, что я не могу тебе доверять?
      - Нет, но... Диктуйте.
      - "В ходе выполнения Вашего поручения установлено следующее... Первое. Заключение государственной комиссии о том, что причиной катастрофы самолета "Антей" в Алатау был отказ навигационной системы, не соответствует действительности. Эксперт Крылов располагает неопровержимыми доказательствами, что в трюме "Антея" было не два истребителя МиГ-29М, как указано в документах, а как минимум три..."
      - Дальше, - кивнул Ермаков.
      - "Сверхресурсная загрузка могла быть и причиной катастрофы самолета "Руслан" в Иркутске..."
      Голубков машинально извлек из пачки сигарету, но тут же сунул ее обратно: в информационном центре курить категорически запрещалось.
      - "Второе... Опрос членов экипажей самолетов компании "Аэротранс", задействованных на транспортировке российских истребителей в Индию, Китай и Вьетнам, показал, что во время выполнения рейсов командиры экипажей получали указание совершать незапланированные посадки на аэродромах Пакистана для дозаправки. Во время этих стоянок происходила частичная разгрузка самолетов. Приказ о посадке отдавали старшие офицеры ГРУ, сопровождавшие груз, они же руководили отгрузкой..." Абзац... "Для сохранения секретности операций членам экипажей на время полета выдавались документы на вымышленные фамилии. После окончания рейса эти документы изымались. Показания опрошенных летчиков подтверждает тот факт, что страховка семьям погибших членов экипажа "Антея" была выплачена наличными, без какого-либо документального оформления..." Успеваешь?
      - Да.
      - "Третье, - продолжал Голубков. - Выявленные факты свидетельствуют, что государственная компания "Госвооружение" осуществляет регулярные поставки российских истребителей вооруженным формированиям движения Талибан, базы снабжения которого находятся на территории Пакистана. В эту деятельность вовлечены не только фирма "Феникс" и компания "Аэротранс", но и авиазаводы, выпускающие самолеты МиГ и Су. Информация об этой деятельности в государственных контрольных органах отсутствует. По оперативным данным, в настоящее время реализуется контракт на сумму девятьсот шестьдесят миллионов долларов..."
      Голубков отметил, как при слове "Феникс" пальцы Ермакова замерли над клавиатурой. Но лейтенант ничего не сказал, и Голубков продолжал диктовать:
      - "Четвертое. УПСМ получило информацию о том, что Центральное разведывательное управление США выявило каналы поставки российских истребителей талибам и подготовило операцию по их перехвату. Эта информация подтверждается сообщением резидента СВР в Пакистане о том, что в Исламабад прибыла съемочная группа телекомпании Си-эн-эн. Кроме того, изменены орбиты двух разведывательных спутников США. Они получили возможность контролировать аэродром Потапово, где производится погрузка российской военной авиатехники на самолеты компании "Аэротранс". Сегодня утром в Потапове приземлился крупнотоннажный транспортный самолет Ант-125 "Мрия". Совершенно очевидно, что на нем будет отправлена очередная партия истребителей..." Абзац... Почему у вас курить-то нельзя?
      - Машины не любят, - объяснил Ермаков.
      - Надо же, какие нежные!.. "Учитывая, что поставки вооружений воюющим странам являются грубейшим нарушением международных законов и огласка этого факта нанесет огромный ущерб как престижу России, так и ее экономическим интересам, считаю необходимым.