— Так-то лучше.

— Никуда не уезжай! — повторил Г. — Понял? — Понял, понял, — сказал Ермаков и положил трубку.

* * *

За окнами было уже совсем темно, фонари в саду туманились от дождя. Привычный уют кабинета казался призрачным, хрупким. У Ермакова было ощущение, что он идет по тонкому льду. Одно неверное движение — и он окажется в темных глубинах, населенных химерами из страшных снов.

Почему-то снова вспомнились слова сына: «Он учил меня водить машину. Тебе было некогда, а он учил». Царапнуло: «Тебе было некогда». Но ему действительно было некогда. Вся его жизнь была подчинена делу. Без него росли дети, без него старела и спивалась жена, выживал из ума отец. И даже мужские сборища с баней и ночными застольями, которые он устраивал на даче и которые создали ему репутацию радушного и хлебосольного хозяина, тоже были нужны для дела — помогали расширять связи, налаживать доверительные отношения с нужными для дела людьми.

И к чему все это привело? К тому, что он, как обложенный флажками волк, вынужден судорожно искать выход? Это и есть плата за его служение России?

Да есть ли Бог? Не отвернулся ли он от этой несчастной страны?

* * *

В дверь постучали. Заглянул охранник:

— Товарищ генерал-лейтенант, к вам гость.

— Кто?

— Не сказал. Сказал, что вы его ждете. Приехал на «ауди». Номера дипломатические.

Ермаков тяжело помолчал, залпом выпил виски и кивнул:

— Зови.

* * *

Даже если бы охранник не сказал, что гость приехал на машине с дипломатическими номерами, Ермаков сразу узнал бы в нем иностранца. И еще точней — штатника. Это была особая порода американцев, выросших на хорошей пище, на чистом воздухе загородных вилл, на бейсболе в юности и на регулярных занятиях спортом в зрелом возрасте, с ежедневными бассейнами, тренажерами и массажными кабинетами. Рослые, самоуверенные, они к пятидесяти годам словно бы консервировались и потом лишь седели, блекли глазами, обтягивались пергаментной кожей их лица и руки, но сами оставались такими же несогбенными и источающими то же высокомерие и ту же властность хозяев мира. Они не очень выделялись в американской толпе, но за границей сразу бросались в глаза, а в России и вовсе выглядели негоциантами, с надменной снисходительностью взирающими на зачуханных аборигенов.

Гостю Ермакова было лет пятьдесят, как и самому Ермакову, но при первом же взгляде на него Ермаков ощутил себя старым, грязным, плохо подстриженным и плохо выбритым, хотя принял ванну и побрился сразу же, как только вернулся из больницы. Ему даже захотелось спрятать свои неухоженные ногти, чтобы при рукопожатии они не сравнились с наверняка отполированными ногтями гостя.

Но тот и не думал протягивать руку. Остановился в дверях, держа руки в карманах светлого расстегнутого плаща, окинул кабинет равнодушным взглядом, потом без приглашения опустился в кресло и вытянул длинные ноги в туфлях, перемазанных мокрой глиной. Его ничуть не смутило, что он испачкал дорогой ковер. В глине были и брюки, и даже полы плаща. Ермаков со злорадством отметил, что «ауди» гостя завязла на съезде с шоссе, разбитом строительной техникой, и этому штатнику пришлось вытаскивать свою задницу из салона и толкать машину.

— Нужно ли мне представляться? — спросил наконец гость, холодно и даже словно бы брезгливо рассматривая Ермакова.

— Не трудитесь. Все равно соврете, — ответил Ермаков, в свою очередь исподлобья разглядывая гостя и отмечая, что пребывание в России все же наложило отпечаток на его волевое лицо: вот и тени под глазами обозначились, а потом превратятся в мешки, а там и почки с печенью дадут о себе знать от российской воды и халявной выпивки на гостеприимных русских застольях.

Коротким движением руки Ермаков указал на бар:

— Самообслуживайтесь.

Гостю потребовалась маленькая пауза. Чтобы понять, что хотел сказать Ермаков.

Этого неологизма он не знал. В Гарварде его этому не научили. Или в Вест-Пойнте.

Или где там находится племзавод, на котором выращивают таких жеребцов.

— Take yourself, <Возьмите сами (англ.).> — повторил Ермаков.

— Thank’s. — Гость подошел к бару. — Would you lake to speak English? <Хотите говорить по-английски? (англ.).> — спросил он, с видом знатока рассматривая бутылки.

— Нет, — ответил Ермаков. — Мы в России. А здесь пока еще говорят по-русски.

— O’key, будем говорить по-русски, — равнодушно согласился гость. Он плеснул в стакан виски из квадратной бутылки с темной этикеткой, поискал взглядом ведерко со льдом. Но понял, видно, что хочет слишком многого, и вернулся в кресло.

— Я ждал другого человека, — сказал Ермаков, имея в виду, что на контакт с ним должен был выйти не дипломат, а глубоко законспирированный агент. — Вы понимаете, о чем я говорю.

— Да, понимаю. Он не смог прийти. Два часа назад он был арестован возле вашей московской квартиры.

— Вот как? Его расколют в два счета. Или уже раскололи.

Гостю вновь потребовалась маленькая пауза, чтобы понять, что хотел сказать Ермаков. Он объяснил:

— Заставят говорить.

— Возможно, — кивнул гость, небрежно вертя в руках стакан и лишь изредка делая небольшие глотки.

— И после этого вы не побоялись приехать ко мне?

— То, что я намерен с вами обсудить, это всего лишь варианты вашего поведения.

Возможные варианты, и только. Перейдем к делу. Вы дали знак неким людям, назовем их третьей стороной, что принимаете их условия.

— Что вы называете знаком? — спросил Ермаков, отметив, как аккуратно его гость выстраивает фразы. Матерый волчара. Опасается прослушки.

— Вы потребовали отменить их доступ к вашему счету в Дойче-банке. Они это сделали.

— Это значит, что я готов вас выслушать, — возразил Ермаков. — И ничего больше.

— Не меня, господин Ермаков. Их. Но вы ошибаетесь. Шесть миллионов долларов — слишком большая цена за вашу готовность выслушать их. Это цена за вашу готовность работать на них.

— А если я откажусь?

— Вы не откажетесь. Во всяком случае, они в этом не сомневаются.

— Снова пошлют снайпера?

— Я не исключаю этого варианта.

— Каковы же их условия?

— Сначала вопрос. На известном вам забайкальском аэродроме сейчас находятся пятнадцать истребителей, подготовленных к продаже. Каким образом вы намерены передать их талибам?

— С чего вы взяли, что я отвечу?

— То, что вы можете ответить, я знаю. Вы планировали, что они уйдут своим ходом.

Афганские летчики инфильтруются в Таджикистан и прибудут в Потапово под видом таджикских перегонщиков или стажеров. Это не предположение. Первые шесть человек уже перешли границу в районе Бадахшана и находятся в Душанбе. Они взяты под наблюдение. Пока их не трогают, чтобы не спугнуть остальных. Как только появятся остальные, вся группа будет арестована. И вопрос у меня не что вы собирались делать. А что собираетесь делать сейчас, зная то, что я вам сказал.

— Откуда у вас эта информация?

— Это не важно. Важно, что информация достоверная. Вы не знаете ответа. Что ж, я так и думал. Вернемся к делу. У вас есть только два пути. Первый: немедленно, не теряя ни одного часа, добиться приема на самом высоком уровне. Как минимум на уровне первого вице-премьера. Или даже самого премьера. И проинформировать его о том, что происходит в Потапове.

— О чем?

— Обо всем. В частности, о «Руслане». Ермаков промолчал.

— Да, о «Руслане», — повторил гость. — И о своей позиции, которую вы ранее высказали своему шефу в весьма энергичной форме. Уверен, что премьер Кириенко выслушает вас с очень большим интересом. И примет меры. В итоге контракт с аль-Джаббаром будет расторгнут, ЗАО «Феникс» прекратит свое существование, оборудование будет возвращено в НПО имени Жуковского. А торговля российскими истребителями вернется в законное русло. В более-менее законное. Потому что в России ничего абсолютно законного не существует. — Исключено, — твердо сказал Ермаков. — Даже если я захочу это сделать, мне и близко не дадут подойти к Белому дому.

— Это техническая проблема. Сложная, но при желании ее можно решить. При большом желании.

— Я этого не сделаю. Россия потеряет миллиарды долларов.

— Нельзя потерять того, чего нет. У России нет этих миллиардов.

— Будут.

— Моральный аспект вас не волнует?

— О морали мы будем говорить, когда накормим страну.

— Завоевав Афганистан, талибы не остановятся. Они станут угрозой для России. Об этом вы не думаете?

— К тому времени Россия вновь станет великой державой. Никому и в голову не придет поднять на нее руку.

— Вы патриот, — с холодной иронией заметил гость. — Но очень своеобразный.

— Послушайте, вы! — вскинулся Ермаков, но сдержался. — Да, я патриот. Вам этого не понять.

— Это трудно понять, — согласился гость. — Потому что за свою любовь к родине вы расплачиваетесь чужими жизнями. И считаете это в порядке вещей. Что ж, тогда у вас остается только один выход. Принять условия третьей стороны. Они состоят из двух пунктов. Пункт первый: вы не должны препятствовать вылету из Потапова самолета «Руслан» с известным вам грузом. Пункт второй: завтра утренним рейсом вы с сыном вылетаете в Стамбул из Шереметьева-2. Для лечения. Билеты и все документы уже ждут вас в справочном бюро в пакете на ваше имя. В Стамбуле вас встретят и переправят в Соединенные Штаты.

— Говорите уж прямо: выкрадут, — бросил Ермаков.

— Зачем? Вы попросите политического убежища. И вам его предоставят. В обмен на это вы расскажете все, что знаете о подпольной торговле российскими вооружениями. Ваши показания будут документированы. Об этом дадут знать в Москву. Российская сторона не захочет огласки. Таким образом будет достигнут тот же результат, что и в первом варианте.

— А меня уберут. Правильно?

— Напротив. Вы получите новые документы и охрану по программе защиты свидетелей.

Вы очень ценный свидетель. И будете довольно долго им оставаться. Плюс шесть миллионов. Их вы уже получили. Третья сторона полагает, что это поможет вам избавиться от тоски по родине. Или сделать ее менее жгучей.

— Вы все сказали? А теперь послушайте меня. Передайте этой третьей стороне… — Я не могу ничего передать, — перебил гость. — Но мне интересно узнать, какой из двух вариантов вы выбрали.

— Третий! — отрезал Ермаков. — Пусть присылают своего снайпера. Срать я хотел на их угрозы. Слово «срать» в русском языке означает… — Я знаю, что означает это слово. И все другие слова. Потому что русский — мой родной язык. Английский — всего лишь рабочий. Я вынужден был им пользоваться почти двадцать лет. Но не думаю, господин Ермаков, что снайпер понадобится. Ему не в кого будет стрелять. Это всего лишь мое предположение. Насколько оно правильно, сейчас узнаем.

Гость вытащил из кармана плаща миниатюрный радиопередатчик и произнес:

— Зайди.

В кабинете появился плотный парень в черной кожаной куртке. В руках у него была спортивная сумка. В ответ на вопросительный взгляд гостя он доложил:

— Нашли. Там, где и думали. В подвале, около газового котла.

Он поставил сумку на стол и осторожно извлек из нее коробку, похожую на небольшой автомобильный аккумулятор. На верхней панели был наборный пульт и дисплей с мигающей точкой, отсчитывающей секунды.

— Поставлено на пять утра. Будет похоже на взрыв газа.

— Сможешь остановить отсчет?

— Нужно знать код отмены. А эти не говорят.

— Не говорят? Надо же, — слегка удивился гость. — Давай их сюда.

Парень вышел. Через минуту он появился с напарником, долговязым молодым человеком в джинсовом костюме. Они втолкнули в кабинет телохранителей Ермакова.

Оба были в наручниках. От их профессиональной невозмутимости не осталось и следа. Вид у обоих был хмурый и одновременно растерянный — как у людей, неожиданно оказавшихся в совершенно непривычном для них положении.

— Код? — обратился к ним гость.

— Не помню, — буркнул один из них.

— Вы? — повернулся гость ко второму.

— Да пошел ты! — огрызнулся тот.

— Обоих в подвал, — приказал гость. — Заряд туда же. Вспомнят — остановят отсчет. Нет — нет.

Охранников увели. Гость допил виски и встал.

— Господин Ермаков, вы поедете с нами. Это не похищение. Мои люди отвезут вас в вашу московскую квартиру. Только и всего. Как вы сами понимаете, оставаться вам в этом доме не стоит.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — решительно отказался Ермаков.

— Как знаете. Но не забудьте — заряд поставлен на пять утра.

— Взрыва не будет. Они вспомнят код отмены.

— Обязательно вспомнят, — согласился гость. — Тот, который им сообщили. Но я не уверен, что им сообщили правильный код. Спасибо за виски. Очень хороший сорт, давно я его не пил. Если у вас нет ко мне вопросов, позвольте откланяться.

— Кто вы такой? — спросил Ермаков.

— Представляются в начале разговора, а не в конце. Скажу только одно. Человека, который должен был выйти с вами на контакт, арестовали мои люди. И он действительно раскололся. И очень быстро. Желаю вам принять правильное решение.

С порога гость обернулся.

— Знаете, что было для меня самым трудным в нашей встрече? Не разуться в прихожей.

Он вышел. Ермаков подкатил кресло к бару, схватил квадратную бутылку с черной этикеткой, из которой наливал себе гость.

Так и есть: «Блэк лэйбл».

Телефонный звонок заставил Ермакова вернуться к столу.

— Это я, — услышал он голос сына. — Дискету нашел, выезжаю.

— Нет, — ответил Ермаков. — Нет, сиди дома. И никуда ни шагу, понял?

— Но дискета… — К черту дискету. Это уже не имеет значения.

— Что случилось, батя?

— Ничего.

— А зачем к тебе приезжал Нифонтов?

— Кто ко мне приезжал? — переспросил Ермаков.

— Начальник нашего управления. Генерал-лейтенант Нифонтов. Я видел его тачку, она буксовала у стройки. С ним были два наших оперативника. Капитан Евдокимов и лейтенант Авдеев. Только номера на тачке были почему-то дипломатические… Алло!..

Алло, ты слушаешь?

— Да, — сказал Ермаков. — Да, слушаю. Сиди дома и жди моего звонка. И вот что еще… — Что?

— Я тебя люблю.

В трубке воцарилось молчание. Потом Юрий сказал:

— Я тебя тоже.

Ермаков хотел положить трубку, но в мембране вновь раздался голос сына:

— Что-то все-таки случилось?

— Ничего не случилось.

— Но… Ты мне никогда этого не говорил. Я сейчас приеду.

— Нет, — сказал Ермаков. — Все в порядке. Он положил трубку. Долго сидел, сгорбившись в кресле и невидяще глядя перед собой. Какое-то смутное беспокойство заставило его вновь набрать номер домашнего телефона. Но подошел не сын. Подошла жена.

— Котик! — пьяно пропела она. — Ты где? Я по тебе так соскучилась!

* * *

Ермаков вырвал шнур и в бешенстве швырнул аппарат в сторону бара. Зазвенели бутылки. Одна разбилась. С черной этикеткой. С дубовой столешницы на ковер потекла струйка виски.

Это был «Блэк лэйбл», самый почитаемый сорт в Главном разведывательном управлении российского Генерального штаба.

Ермаков достал из ящика письменного стола мобильный телефон и набрал номер:

— Господин Джаббар? Возьмите своих людей и заезжайте за мной. В три ноль-ноль мы вылетаем в Потапово. На «Руслане».