— Док — Перегудов?

— Да.

— Какие кассеты?

— Попса. Самая что ни на есть. «На вернисаже как-то раз случайно встретила я вас».

— Вот как? Перегудов любит попсу?

— Он всегда любил старый джаз. Эллингтон, Глен Миллер, Бени Гудман. Не знаю, с чего его на попсу потянуло.

— Значит, вас вызвали повестками, вы приехали на машинах, машины загнали в гараж. Вы понимаете, почему я вас об этом спрашиваю?

— Да. Вам все это кажется невероятным.

— А вам?

— Мне тоже.

— Едем дальше, — кивнул Тимашук. — Из Кубинки вас доставили на авиабазу, а оттуда на вертолете Ми-17 — к месту выброски. Я не рискнул бы отправлять такую диверсионную группу без прикрытия. Вам дали прикрытие?

— Да.

— Кто?

— Те, кто нас отправлял, — ответил Пастухов без малейшей заминки.

— Какое?

— Пять «черных акул».

— Пять «черных акул»? — переспросил Тимашук. — На прошлом допросе вы этого не сказали.

— Вы не спрашивали.

— Вы уверены, что ваши товарищи подтвердят то, что вы сейчас сказали?

— Почему нет? Конечно, подтвердят. Особенно если вы будете расспрашивать их так же вежливо, как меня.

Подполковник Тимашук потянулся за сигаретой. Но сигарет не было, пустая пачка «Мальборо» валялась на верстаке. И это мелкое житейское обстоятельство вдруг воспринялось как дурной знак.

* * *

Пять «черных акул».

Если он не врет…

* * *

— Вы сказали — пять «черных акул», — повторил Тимашук. — Можете уточнить тип вертолетов?

— Ка-50.

— Ка-50 или Ка-52?

— Ка-50.

— В чем разница между ними?

— Вы меня проверяете? Или сами не знаете?

— Отвечайте на вопрос.

— Экипаж на «пятидесятых» — один человек. На Ка-52 — двое.

— Вооружение?

— Ракеты «воздух — воздух».

— Сколько штук?

— Шесть. По три с каждой стороны.

* * *

Не врет.

* * *

Тимашук понял, что нужно срочно менять тактику допроса. Так он ничего не добьется. Он раскрыл кейс и извлек из бокового кармана небольшой шприц-тюбик.

Показал Пастухову:

— Знаете, что это такое?

— Догадываюсь.

— Что же это?

— Сыворотка правды. Пентанол или скополамин.

— Правильно, — подтвердил Тимашук. — Но не совсем. Мы называем это — «Ангельское пение». Все сыворотки правды парализуют волю. Этот препарат — тоже. Но главное — он полностью раскрепощает подкорку. В основе, конечно, наркотики. Укол действует полчаса. После этого человек возвращается в реальность. Что с ним было, не помнит. При одной дозе — без последствий. Вторая доза растормаживает подсознание на более глубоком уровне. Но после этого человек превращается в олигофрена.

Навсегда.

Тимашук замолчал, давая возможность клиенту усвоить сказанное. Пастухов с хмурым интересом рассматривал шприц-тюбик.

— Мы обойдемся одной дозой, — успокоил его Тимашук. — Вы же не будете включать внутренние тормоза?

— Не буду, — пообещал Пастухов. — А мы не можем обойтись без этого пения?

— Нет. У меня очень мало времени. Я вам уже об этом сказал. Хочу предупредить еще об одном. Таких тюбиков у меня всего три. А вас пятеро. Так или иначе, но я узнаю то, что мне нужно. Троим повезет. Двоим — нет. Мне придется применить к ним не столь утонченные методы допроса. Я хотел бы этого избежать.

— Я тоже, — сказал Пастухов. — Работайте, подполковник. Делайте свое дело.

Тимашук вызвал Сивопляса. С его помощью широкой лентой скотча надежно связал клиенту ноги, а руки, освобожденные от браслеток, примотал к подлокотникам.

Объяснил:

— Необходимая предосторожность. На разных людей «Ангельское пение» действует по-разному. Бывают и всплески физической активности.

— Мне остаться? — спросил Сивопляс. — Чтобы на всякий случай ничего.

— Нет. Жди за дверью. Понадобишься — позову.

Сивопляс вышел. Тимашук обнажил левую руку Пастухова, смочил носовой платок «Блэк лэйблом» и протер кожу. Умело ввел в вену иглу и выдавил из тюбика мутноватую жидкость. Вновь протер место укола. Повернул голову, увидел рядом, очень близко, глаза Пастухова. И невольно отшатнулся.

Это были глаза рыси.

Серые. Настороженные.

Таящие в себе какую-то жуть.

Он выбросил пустой шприц-тюбик и отошел в угол бокса. Включил видеокамеру. И только после этого стал смотреть на Пастухова.

* * *

Через три минуты препарат начал действовать.

Он включил видеокамеру и уставился на меня своим тяжелым подозрительным взглядом.

Как на.

Как на подыхающую гадюку. Будто ждал, когда можно будет подойти ближе.

До чего же неприятный тип. Весь из комплексов. С такими можно иметь дело только в двух случаях. Когда они в полном порядке. В полнейшем. Или когда по уши в говне. А чуть высунулся хотя бы до подбородка — все, конец любому нормальному разговору. С чего бы это? Здоровый, крепкий мужик. Высокий, спортивный. Даже красивый. Если бы не этот взгляд. Будто его все время хотят унизить. Все. И нужно постоянно доказывать, что ты не из тех. Даже нацепил перед штурмом погоны на камуфляж. Чтобы никто не забыл случайно, что он, блин, подполковник, а не хухры-мухры.

Бедолага. Трудно ему живется. Все время в состоянии круговой обороны. И я тоже хорош. Чего я к нему прицепился? Ну, надел погоны. Ну, сунулся к нам. Может, совсем не для того, чтобы показать, какой он крутой мэн. А наоборот — чтобы не подставлять своих. А я тут выстраиваю. Ну, тыкал нам в морды стволом. И я бы на его месте тыкал. Смотрит на нас диким зверем. И что? Явились какие-то хмыри болотные, устроили тарарам на объекте, за безопасность которого он отвечает.

Самолет взорвали. Как он после этого должен на нас смотреть?

Да нет, нормальный мужик. Даже приятный. Это он снаружи такой. А внутри — очень приятный человек. Который другому человеку — друг, товарищ и брат.

* * *

Как хорошо. Как тихо. И какие-то высокие нежные голоса. Дети поют. Ну да.

«Ангельское пение». Это и есть ангелы. Ангелы поют.

Извините, подполковник, заслушался. Ничего, что я вас так называю? У меня и мысли нет вас задеть. Честное слово. «Товарищ подполковник» проехали. А до «господин подполковник» не доехали. Просто Олег? Очень хорошо. А я — Сергей. Или Пастух. Как хотите. На «ты»? Да ради бога. Конечно, давай поговорим. Мы и разговариваем. Разве нет?

* * *

Светлеет.

Какой чистый свет.

Как перед восходом солнца.

Как это сколько нас? Пятеро, конечно. Да, Ми-17 рассчитан на двадцать четыре десантника. Откуда я знаю, почему нам дали эту машину? Какую дали, такую и дали.

Может, другой не было. Ну если тебе трудно поверить, не верь. А я говорю то, что есть. Не знаю, чем доказать. В Кубинку нас везли на мерседесовском джипе. Туда только пять человек и влезают. Плюс водитель и подполковник из части, он нас сопровождал. Если тебя и это не убеждает, тогда не знаю.

* * *

Майор? Какой майор? Слушай, Олег, кончай ты эту бодягу. Никакой я не майор. Тебя просто купили. А ты купился. Ну кто, кто! Эти, из Центра. Не знаю, из какого Центра. Но там сидят не мудаки. Суки — возможно. Но не мудаки. Они-то знали, что мы разжалованы. Это ты не знал. На этом они и сыграли. «Служим России».

Погорячился ты. Они теперь все знают. И что мы живы. И что мы взяты.

* * *

Ну, как откуда знают? Ты же контрразведчик. А задаешь такие вопросы.

Навигационная программа. Она дает координаты рации. И ясно, что сигналы идут с территории объекта. А если бы мы были трупами, ты никогда не ответил бы «Служим России».

* * *

Еще светлее. И ангелы ближе.

Почему не ответил бы? А ты сам подумай. Смог бы ты от имени пяти трупов ответить: «Служим России»? Подумай, подумай. Вот то-то же. Правильно задумался.

Я бы не смог. Да ладно, не наговаривай на себя. И ты бы не смог. Ну если бы было время подумать, тогда другое дело. А у тебя было время?

* * *

Ну вот, набычился. Выбрось из головы. Все это такая ерунда, что и думать не стоит. Слушай, Олег, откуда ты взялся? У меня такое чувство, будто я тебя знаю с детства. Будто ты все время был где-то рядом и только теперь объявился. И я могу говорить с тобой обо всем.

Странно, да? Мы все живем в скорлупе. В оболочке. Привычки, приличия. Даже с самыми близкими людьми молчим. С друзьями. С женой. Бывает, готов открыться, ан нет. Что-то мешает, держит. И отделываешься словесной шелухой, шуточками.

Думаешь: поймут. А иногда так хочется сказать, что ты их любишь. И услышать, что они тебя тоже любят.

* * *

Подожди. Помолчи. Дай послушать.

Кто мы? Ну и вопросы ты задаешь. Я не знаю, Олег. Рад бы ответить, но что? Док иногда говорит: сироты новой России. Шутит, конечно. А может, и не шутит.

Да нет, я не ухожу от ответа. Я пытаюсь найти ответ. Пожалуйста, могу и конкретно. Но разве конкретность все объясняет? Вот ты. Подполковник ГРУ. Это и есть ты? Это только часть тебя. Не самая большая. И наверняка не самая главная.

Так же и мы. В одной ипостаси: столяр, врач, охранник, артист. В другой — наемники. Солдаты удачи.

Как какие наемники? Обыкновенные. Нас нанимают, мы работаем. Конечно, за деньги.

За какие? Иногда за большие, иногда за маленькие.

Нет, не криминал. На бандитов мы не работаем. Только раз пришлось. Но это был не обычный бандит. Международный террорист. Карлос Перейра Гомес. Да, Пилигрим, он же Взрывник. Откуда ты знаешь? Ну да, по сводкам Интерпола, у тебя же есть к ним доступ. А мы и знать не знали, кто он такой.

Какое дело? Да так, ерунда. Он нанял нас взорвать Северную АЭС. Что ты говоришь, Олег! Если бы мы ее взорвали, ты бы об этом знал. Все знали бы. Нет, не взорвали. Его взорвали.

Нравится ли нам эта работа? Нет, не нравится. Но это единственное, что мы умеем делать. По-настоящему умеем. Нас только этому научили. И мы оказались хорошими учениками.

И еще светлей.

Док? Да, он хирург. Почему плохой? Наоборот. Плохого хирурга никто не станет держать. А его ни в какую не отпускали в мою группу. Ну да, в Чечне. В какую группу? В ДРГ. В диверсионно-разведывательную группу особого назначения. Я предложил, он согласился.

Почему согласился? Это тяжелая история, Олег. Я о ней только позже узнал. Была у него девушка. Хирургическая сестра. Однажды исчезла. Потом нашли. То, что от нее осталось. Можешь представить, что с ней сделали. Люди Махмуд-хана. Был такой полевой командир. У него был сильный отряд. Небольшой, но сильный. Сорок три человека. Мы долго не могли на него выйти. Потом вышли. Под Урус-Мартаном. А Док так и остался с нами.

Где он так загорел? На Кубе. В лагере под Куэто. А ты откуда знаешь про этот лагерь? Ну правильно, ты же из ГРУ. Да, в том самом. Ну, Олег, ты сам видел, чему он там научился.

Кто нанял нас в этот раз? Ты все никак не можешь поверить. Да никто нас не нанимал. Я же тебе рассказывал, как все было. Так и было. Никаких контрактов, никаких бабок. Об этом и речи не было.

* * *

Почему согласились? Даже не знаю. Артист их сразу послал. Я тоже хотел. Но Док отсоветовал. Не словами. Я просто понял. И согласился. Если тебя обложили, упираться бессмысленно. Все равно загонят. Лучше рвануть вперед.

Но дело даже не в этом. Нет, не в этом. Не знаю, как тебе объяснить. Я почувствовал зов. У тебя так не бывает? Вот ты живешь, все обычно, и вдруг понимаешь, что ты призван. И ты — это уже не ты. И мы — это не мы.

Я скажу кто. Только ты больше не расспрашивай, все равно не смогу объяснить. Вот кто — псы Господни.

Нет, Олег, я не знаю, что это значит. Я знаю, что это так и есть. И все.

Что это ты пьешь? А, вижу. Виски. Из горла, Олег! Да пей, если хочется. Я просто подумал, что из стакана удобней.

Господи, да почему же ты все время такой оскаленный? Олег, брат. Ты вернулся.

Тебя очень долго не было, а теперь ты вернулся. Тебе очень трудно жилось, я понял. Тебя давили, унижали, обманывали. Забудь. Все это в прошлом. У тебя все будет. Тебя будут любить. И ты будешь любить. И будешь говорить об этом. И будешь слышать, что тебя любят.

Расслабься, брат.

Солнце всходит.

Ангелы поют.

Помолчи, послушай.

Ладно, спрашивай. Как? Патриот ли я? Олег, ты меня ставишь в тупик. Серьезно спрашиваешь?

Боже ты мой, из какой же страшной жизни ты вернулся!

Я не знаю, что тебе ответить. Патриот — это человек, который любит родину.

Допустим, я люблю родину. И что? Я должен объявить, что я патриот? Но это все равно что объявить: «Я хороший». За этим стоит: «А ты говно!» Давай не будем об этом.

Люблю ли я Россию? Тоже дурной вопрос. Если не люблю, я никому об этом не скажу.

И если люблю — тоже промолчу. Да по той же причине. Хочу ли я быть полезным России? Да, хочу. Только не знаю, как это сделать. Помочь тебе разобраться? А я чем занимаюсь? Только ты задавай вопросы по делу.

Ты прав насчет оружия. Конечно, прав. И бесшумные ПСС непонятно зачем. И снайперский «винторез». И гранатометы.

Подполковник, который нас отправлял, объяснил: «Положено».

Фигня. У всего этого есть только одно объяснение. Это Артист сказал. Он сказал: театральщина. И ведь правильно, Олег. Сам представь. Срочно. Секретно.

«Селена-5». «Иглы». «Каштаны». Ножи выживания. Ножи стреляющие. «Черные акулы».

Жуть, а?

И есть еще деталь. Там, в лагере, начсклада спросил, как все оформить — все наше снаряжение и оружие. И подполковник сказал: «Спишем, скорее всего». Я сначала не правильно понял. Теперь понял. Он имел в виду, что все будет захвачено. Вместе с нами. И на склад уже не вернется. Поэтому и первый приказ был никакой:

«Проникнуть на территорию объекта и ждать указаний». Потом уже, когда мы доложили о «Мрии», в Центре переиграли.

Не понимаешь? Но это же очевидно. Театральщина. Демонстративность. Вся эта история была затеяна, чтобы нагнать на вас жути. Чтобы вы здесь все на уши встали.

И так бы оно и было.

Да так оно и есть, Олег. Так и есть.

Почему перестало всходить солнце?

Нет, Олег, про Центр не могу сказать ничего. Понимаю только одно. И ты сам это понял. С этим Центром я бы шутить не стал. Суки они, конечно. Но шутить с ними не стоит.

Свет почему-то начал дрожать.

Я бегу, надрывая пупок.

Все на ангельский твой голосок.

Что-то я еще хотел сказать. Черт, не помню. И язык заплетается.

Да куда ж ты бежишь, надрывая пупок?

Все на ангельский твой голосок.

Почему потемнело?

Почему не поют ангелы?

Где это я?

Что это за гараж?

Что за подполковник глушит из горла «Блэк лэйбл»? Почему он такой потный?

Мама ро’дная, сколько же в нем злобы.

Ах да. Подполковник ГРУ Тимашук.

Извините, подполковник, задумался. Вы хотели меня о чем-то спросить.

Спрашивайте.

Но он почему-то не стал ничего спрашивать. Выключил видеокамеру, потом вызвал из-за двери охранника, похожего на пирата. Разрезали скотч у меня на ногах и руках, оттащили в угол и пристегнули наручниками к батарее.

Подполковник допил виски, отшвырнул бутылку и приказал:

— Перегудова!

Пират двинулся к выходу. Но тут вбежал какой-то запыхавшийся «черный», доложил:

— Товарищ подполковник, вас просят. Срочно. В узел связи.

Тимашук приказал пирату:

— Побудь здесь. И быстро вышел.

По бетону аэродрома хлестал дождь. Громыхало. С востока надвигалась гроза.

Вспышки молний вырывали из темноты казармы, силуэты радаров, уродливо изломанный корпус «Мрии». Над летным полем не горел ни один прожектор, светились редкие фонари над сторожевыми вышками. Окна пятиэтажек военного городка были слепые, темные, лишь некоторые желтели от свечей и керосиновых ламп. На освещение аэродрома и военного городка мощности резервной электростанции не хватало. Не работали системы охранной сигнализации, бездействовала автоматика стреляющих устройств.

Объект был беззащитен, парализован. Мертв.

«Это единственное, что мы умеем делать».

Карлос Перейра Гомес.

Махмуд-хан.

«У него был сильный отряд. Сорок три человека».

Был.

Псы Господни.

Да что же это такое? Что же это, твою мать, такое?!

* * *

Подполковник Тимашук перебежал из-под навеса ремзоны к узлу связи, кутаясь в услужливо предложенную Сивоплясом плащ-палатку. Под бетонным козырьком здания перевел дух. Дождь освежил. Вернулась способность соображать. Он даже удивился себе. С чего он так задергался? Да, наемники. Да, опытные. Но ведь это они в его руках, а не он в их. Что они могут сделать? Все, что могли, уже сделали.

Отыгрались. Теперь игру ведет он. И доведет до конца. Он узнает, что это за проклятый Центр. И расскажет об этом Перегудов. Док. А он знает. Знает он, знает. Расскажет. «Ангельское пение» не обманешь. И нечего дергаться.

Тимашук понимал, что его выбило из колеи. Сочувствие. Его пожалели. Его пожалел этот неудачник, разжалованный офицеришко, дешевый наемник. И пожалел искренне. И так же искренне ужаснулся: «Из какой страшной жизни ты вернулся!»

Из какой жизни? Почему страшной? Чушь собачья. Он — из нормальной жизни. Из страшной — они. Наемники, которых используют втемную. Инструмент. Исполнители чужой воли. Он тоже исполнитель. Но он знает, кому служит. Он служит России.

Тимашук вытер лицо, пригладил волосы и поднялся в комнату спецсвязи. Полковник Тулин поспешно кивнул лейтенанту-связисту:

— Соединяй. — Объяснил:

— Москва. Тимашук взял трубку.

— С вами будет говорить генерал армии Г., — известил московский связист.

— Товарищ генерал армии, подполковник Тимашук слушает.

— Что у тебя? — раздался голос Г.

— Пока немного. Часа через два будет все, — доложил Тимашук. — Есть адрес части, из которой их отправили. Шестьдесят пятый километр Егорьевского шоссе, в районе деревни Зюкино.

— Проверим. Сколько их?

— Пятеро.

— Всего?

— Так точно.

— А что ж ты мне, мать твою перетак, «батальон», «батальон»! Точно пятеро?

— Абсолютно точно, товарищ генерал армии.

— Смотри, подполковник. Головой отвечаешь. Завтра придет «Руслан». И если что… — Понял вас.

— А теперь слушай. Сейчас тебе сбросят факс. Документ из архива ФСБ. Прочитай и сразу перезвони. Кое-что поясню. Отбой.

Тимашук вернул лейтенанту трубку. Звякнул факс, выползли два листа термобумаги с машинописным текстом. Оттиск был не очень четким. Тимашук положил листы под настольную лампу.

"ФСБ РФ. От начальника Оперативного отдела УПСМ полковника Голубкова К.Д.

Оперативный отдел УПСМ располагает определенной информацией о группе бывших российских военнослужащих, привлекших к себе внимание ССБ…"

ССБ. Служба собственной безопасности ФСБ. Серьезная служба. А что это за УПСМ?

"А именно: о бывшем капитане спецназа Пастухове С.С. (кличка Пастух), 1970 г.р., прож. в дер. Затопино Зарайского р-на Московской обл.; о бывшем капитане медслужбы Перегудове И.Г. (Док), 1963 г.р., прож. в г.Подольске; о бывшем старшем лейтенанте спецназа Хохлове Д.А. (Боцман), 1968 г.р., прож. в г.Калуге; о бывшем старшем лейтенанте спецназа Злотникове С.Б. (Артист), 1969 г.р., прож. в г.Москве; о бывшем лейтенанте спецназа Мухине О.Ф. (Муха), 1972 г.р., прож. в г.Москве.

Все вышеперечисленные проходили службу в Чечне и принимали непосредственное участие в военных действиях в составе специальной диверсионно-разведывательной группы, которую возглавлял Пастухов С.С. Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью, что было неоднократно отмечено командованием. Все члены группы имеют медали и ордена РФ, а Пастухов С.С. награжден также американским орденом «Бронзовый орел» за освобождение захваченных боевиками сотрудников Си-эн-эн Арнольда Блейка и Гарри Гринблата.

Весной 1996 года все члены группы во главе с Пастуховым приказом зам министра обороны РФ были разжалованы и уволены из армии «за невыполнение боевого приказа». По неизвестным причинам какая-либо информация о случившемся полностью отсутствует.

Летом 1996 года в силу сложившейся ситуации Оперативный отдел УПСМ привлек Пастухова и членов его бывшей команды к участию в мероприятии, требующем высокой профессиональной подготовки и полной непричастности исполнителей к спецслужбам.

Поставленные перед ними задачи были выполнены весьма успешно. Это побудило нас и позже иногда прибегать к их услугам…"

Вот оно. Вот этот Центр. Всплыл.

Всплыл!

УПСМ. "У" — управление, скорее всего. Управление чего? Чем? Не ГРУ — структуру военной разведки Тимашук знал. Не ФСБ и не СВР. Федеральная служба контрразведки? Там не оперативный отдел, там управление. Главное управление охраны? Сомнительно. Служба безопасности президента? Тоже вряд ли.

УПСМ. Ладно, выяснится. Теперь выяснится.

"Но в настоящее время мы не поддерживаем с ними никаких отношений.

Все они являются профессионалами чрезвычайно высокого класса, в совершенстве владеют всеми видами огнестрельного и холодного оружия, боевой и гражданской техникой, исключительно эффективными приемами рукопашного боя, обладают навыками оперативной работы и т. д. Однако внутреннее духовное перерождение, происшедшее после увольнения из армии во всех фигурантах, а особенно в Пастухове, вынудило нас принять решение полностью отказаться от любых форм сотрудничества с вышеперечисленными лицами…"

Тимашук удивился. Как это отказались от сотрудничества из-за духовного перерождения? С каких это пор спецслужбы отказываются от сотрудничества из-за духовного перерождения? Духовное перерождение — это предательство. И отказ от сотрудничества имеет только одну форму. Известно какую. А они живы.

«Первой причиной является их непомерно возросшая алчность. Даже за участие в операциях, не связанных с риском для жизни, они требуют не меньше 50 тысяч ам. долларов на каждого, причем наличными и вперед…»

…Ух ты. Неслабо. Вот откуда у них «мерсы» и «мазератти». Ай да наемники. За такие бабки можно работать. Но получается, что это УПСМ платило? Наличными и вперед? Серьезная контора. Но и для нее оказалось накладно. Теперь понятно, что это за духовное перерождение.

«Второе. При выполнении поставленной перед ними задачи они проявляют далеко не всегда оправданную обстоятельствами жесткость, а порой и вовсе выходят за рамки закона…»

И снова какая-то ерунда. Спецслужбы на то и существуют, чтобы работать там, где нельзя действовать в рамках закона.

«Третье. Беспрекословно подчиняясь своему командиру Пастухову, они слишком часто игнорируют указания руководителей операции, достигая цели методами, которые им самим кажутся более оптимальными…»

Ну это на что-то похоже. Первый серьезный аргумент. Та самая неуправляемость.

Из-за которой из «консерватории» отчисляли таких, как Пастухов.

"Четвертое. Несмотря на то что уже в течение довольно длительного времени Оперативный отдел УПСМ не привлекает их к сотрудничеству и, следовательно, никаких гонораров не выплачивает, все фигуранты, судя по всему, не испытывают недостатка в финансовых средствах, хотя только один из них, Пастухов, работает в построенном им столярном цехе. Возможно, они выполняют конфиденциальные поручения частных лиц или коммерческих структур, но нельзя исключать и их связи с крупным криминалитетом — связи если не существующей сейчас, то вполне вероятной в будущем.

Мне не было разъяснено, чем конкретно был продиктован запрос ССБ, поэтому я лишен возможности дать более подробные комментарии.

Начальник Оперативного отдела УПСМ

Полковник Голубков".

Тимашук нахмурился. Внимательно перечитал докладную. Еще больше нахмурился.

Липа какая-то. Туфта. Так докладные не пишут. Связь с криминалом. Она или есть, или ее нет. Вероятна в будущем — не разговор. Какая-то странная беллетристика.

«Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью».

«Являются профессионалами чрезвычайно высокого класса».

«В совершенстве владеют».

«Исключительно эффективными».

И это пишет полковник спецслужбы? Начальник оперативного отдела этого УПСМ?

Полная туфта.

Но Центр — не туфта. УПСМ — это и есть Центр. Очень нешуточная контора. И главное — государственная. В этом нет ни малейших сомнений.

Что же происходит? Что за силы сошлись грозовыми тучами над затерянным в забайкальских пространствах аэродромом? И в кого долбанут молнии?

* * *

Раздался зуммер телефона спецсвязи. Лейтенант протянул Тимашуку трубку:

— Товарищ подполковник, Москва. Вас. — Почему не звонишь? — недовольно спросил Г.

— Изучаю факс.

— Изучил?

— Так точно. Разрешите доложить соображения?

— Рядом есть люди?

— Есть.

— Пусть выйдут.

Тимашук жестом показал полковнику Тулину и связисту на дверь. Оба поспешно вышли.

— Излагай, — бросил Г.

— По-моему, это туфта.

— Почему так решил?

— Так докладные не пишут. Это не докладная, а рекламный проспект. Она в самом деле из ФСБ?

— Да.

— Значит, этот полковник Голубков полный мудак.

— Это ты мудак, — довольно мирно возразил Г. — А он далеко не мудак. Ты сначала правильно сказал, а потом все испортил. Эта докладная — подводка. Их выводили на одного террориста. И было это совсем недавно.

— Я знаю на кого, — сказал Тимашук, радуясь возможности исправить свой маленький, но досадный промах. — Пилигрим. Он же Взрывник.

— От кого узнал?

— От них.

— Что еще узнал?

Тимашук помедлил с ответом. У него было что доложить. Хотя бы про пять «черных акул». Одно это дорогого стоило. Но он сдержался. Дураку половины работы не показывают. В армии — особенно. И хотя генерал Г. был очень даже не дурак, подполковник Тимашук рассудил, что правильней будет воздержаться от раздробления информации. Пирог должен быть целым. Тогда и видно, что это пирог, а не куча крошек.

— Про Центр — ничего, — отрапортовал он. И добавил, чтобы не выглядеть в глазах Г. совсем уж никчемным:

— Пока.

— Слушай внимательно, — помолчав, проговорил Г. — В этой туфте нам важно только одно. То, что твои головорезы работали на УПСМ. Уверен, что работают и сейчас.

Часть, из которой их отправляли, — база нового антитеррористического центра.

Командир там — генерал-майор Дьяков. В Чечне он был полковником, командовал спецназом. Они служили под его началом. А друг Дьякова — полковник Голубков. Тот самый. Начальник оперативного отдела УПСМ. Понял?

— Так точно.

— Есть и еще подтверждения. Косвенные. Дай доказательства. Мне нужны доказательства. Прямые, а не косвенные.

Тимашук приободрился. На это он мог ответить.

— Будет видеозапись их показаний, — доложил он. — Устроит?

— Да. Только чтобы все точно. Конкретно. Без вариантов.

— Будет сделано. Разрешите вопрос? Что такое УПСМ?

— Я мог бы тебе сказать. Но не скажу. Это должны сказать они. Это должно быть на пленке. И я должен быть уверен, что они сказали это сами, а не с твоей подачи.

— Понял вас.

— Действуй, подполковник. Сейчас все зависит от тебя.

— Есть действовать, товарищ генерал армии.

— И вот что еще. Связь держи только со мной. Ясно?

— Воздержаться от докладов генерал-лейтенанту Ермакову? — переспросил Тимашук. — Но он мой непосредственный начальник.

— Вот именно — воздержаться. Я твой непосредственный начальник. Ермаков пусть лечится. Бери дело на себя. Жду доклада. Все, конец связи.

Тимашук положил трубку и некоторое время неподвижно сидел перед пультом.

Вот это поворот. Вот это, черт возьми, поворот! Что же произошло между Ермаковым и Г.? Не просто столкновение. Столкновение со всего маху. Лоб в лоб. И у Г. лоб оказался крепче. В чем же Ермаков прокололся? И так по-крупному, что его выводят из игры. В самый разгар дела. Огромного дела, которое могло вынести его на такую высоту, что даже представить страшно. И его, Тимашука, передвигают на освобожденную Ермаковым клетку. Только так можно было понимать слова Г.: «Бери дело на себя». Только так.

* * *

Тимашук разрешил полковнику Тулину и связисту войти, одолжился у лейтенанта сигаретой. Быстро выкурил ее, приказал завтра с утра убрать остатки «Мрии», чтобы подготовить взлетно-посадочную полосу для приема «Руслана», сказал полковнику несколько ободряющих фраз и вышел. На лестнице его окликнул связист:

— Товарищ подполковник, снова Москва. Тимашук вернулся в комнату:

— Слушаю вас, товарищ генерал армии. Но вместо козлиного баритона Г. в трубке раздался хмурый голос Ермакова:

— Ты с кем это разговариваешь?

— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант. Мне сказали, что он должен звонить.

— Звонил?

— Нет, — ответил Тимашук. И повторил:

— Никак нет.

Это была точка. В его прежней жизни. В его прежних отношениях с Ермаковым. Роли сменились. Логика командной гонки. Не тянешь — уйди. Ничего личного. Команда не может ждать. И важно быстро понять свою новую роль. Чем раньше поймешь, тем больше шансов, что не сомнут, не затопчут.

Генерал-лейтенант Ермаков не понимал. Это чувствовалось по его тону.

— Что у тебя творится? — раздраженно спросил он. — Почему не докладываешь?

— Не о чем. Все стоит. Саперы обещают восстановить ЛЭП через двое суток.

— Допросы?

— Продолжаю.

— Что выяснил?

— Ничего.

— Молчат?

— Не знают. Я свяжусь с вами, как только получу результат, — пообещал Тимашук, чтобы не затягивать этот пустой разговор. — Как вы себя чувствуете, товарищ генерал-лейтенант?

— Ты не о моем самочувствии думай, а о своем! — с угрозой посоветовал Ермаков. — Плохо работаешь, подполковник. Очень плохо. Все провалил.

Зря он это сказал. Ну, сам напросился. Жопа недостреленная. Будет он выговаривать. Лечитесь, товарищ генерал-лейтенант. А мне нужно работать.

— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант, — сухо ответил Тимашук. — У меня нет времени на разговоры, мне нужно работать.

Не дожидаясь ответа, он повесил трубку. И вдруг понял, что сказал чистую правду.