Солдаты удачи (№14) - Точка возврата

День требовал решительных действий, поэтому сразу после завтрака, которым нас потчевала хозяйка, я собрал совещание. Каждый должен был высказать свои соображения. Вперед всех полез Борода.

— Дед — псих, но не идиот, — сказал Андрей. — Если он собирается стрелять в папу, то будет делать это так, чтобы иметь возможность скрыться. В газетах писали, что были ролевые учения спецслужб, которые ставили перед собой очень интересную цель: защиту папы от православных фундаменталистов, которые, по мнению курии, могут забросать понтифика помидорами, что, на мой взгляд, маловероятно, поскольку помидоры еще не поспели.

— Не отвлекайся, — прервал я его лирическое отступление.

— Ну, так вот. Спецслужбы по результатам учений защитили папу от помидоров, но не смогли загородить его от снайпера.

— Не думаю, что Дед подрядится в снайперы, — задумчиво протянул Боцман.

— Почему нет?

— Ты сам говоришь, что он не идиот. Он соображает, наверное, что у него уже рука не та и глаз не тот. Потом ты же сам читал газеты. Чердаки опломбированы, канализация тоже. Через каждых десять метров — по менту. Я думаю, что, помимо всего прочего, или все, или почти все возможные директрисы выстрела будут заблокированы.

— Но не будет же он стрелять в упор?

— Почему нет? — Боцман передразнил Бороду. — С глушителем, из толпы.

— Тогда на ипподроме! — радостно воскликнул Борода. — На ипподроме будут служиться аж две службы: и во вторник, и в среду. Там, конечно, тоже будут проверять, но толпа же будет чудовищная!

Боцман выложил на стол газету, где была фотография импровизированного алтаря, установленного на львовском ипподроме.

— Вот, — сказал он. — Вот алтарь, где-то здесь сидит папа. А вот ограждение. Ближе чем на двадцать метров к нему не подобраться. Старому человеку быстро вскинуть руку, мгновенно прицелиться и точно стрельнуть с такого расстояния практически невозможно. Дед ведь не идиот, так?

— Хорошо, — сдался Борода. — Я не знаю, что предпримет Дед.

Свою версию выдвинул Боцман.

— Я тоже не знаю, что предпримет старик, — честно признался он. — Но все же предлагаю рассмотреть версию взрыва. Почему бы ему не заложить бомбу? Он ведь старый диверсант.

Боцман тут же нарвался на горячие возражения Бороды.

— По всем маршрутам папы опломбированы все канализационные люки, где он будет бомбу закладывать?

— Наш лихой дедушка на все способен, — невесело усмехнулся Док. — Впрочем, Боцман — опытный подрывник, вот ему и мерещатся повсюду взрывы.

— И все же я хотел бы пройти весь маршрут папы и проверить его на возможность закладки фугаса. Вот в тех местах, где это в принципе можно сделать, и нужно ловить Деда.

— Док, твоя версия, — продолжил я совещание.

— У Деда должен быть свой почерк. Преступника находят по почерку. Дед, конечно, не преступник, и преступления он пока не совершил. Но нам нужно вычислить его почерк заранее. Андрей, что ты знаешь о старике?

— Да ничего особенного. Ну, был он разведчиком, под видом немецкого офицера внедрялся к фашистам, специализировался на похищениях. Ну, бывало, уничтожал физически особо важных военачальников противника...

Я покачал головой:

— Не думаю, что нам это что-то дает. Уж что-что, а похитить папу ему точно не удастся. И если он даже вырядится в бундес-офицера, не думаю, чтобы его в таком виде допустили к главе Ватикана.

— Нет-нет, — возразил Док. — Тут как раз есть над чем подумать Что-то вертится в голове, но поймать никак не могу. Я, Сережа, подумаю еще, тогда скажу. Кстати, а твоя версия?

— Я вижу только один путь. Моцар подбросил Деду грубый план покушения. Не думаю, что Дед воспользуется этим планом, все-таки он профессионал, причем старый. Ни за что он не будет отрабатывать вариант, известный, кроме него, хоть еще одному человеку, тем более бабе, тем более гулящей. Но все же, по-моему, стоит сходить к этой церкви святого Юра, посмотреть, подумать. Подумать, что могло прийти в голову старику. Попробовать пройти по его следу. Короче. Боцман, Борода — вперед, по маршруту. Док, пойдем с тобой к нунциатуре, посмотрим, подумаем. Встреча в половине седьмого в аэропорту.

* * *

Пока мы отсиживались на конспиративной квартире, стараясь не появляться в городе, здесь произошли сильные изменения. Улицы наводнились бесчисленными толпами туристов и паломников, на каждом углу стоял какой-нибудь или мент, или омоновец, или еще черт знает какой службист. Пару раз нам попадались даже патрули каких-то импортных полицаев, державшихся строго и с достоинством, но без борзого гонора, свойственного ментам постсоветского пространства. Попадались и якобы праздношатающиеся в штатском, но я безошибочно распознавал в них агентов службы безопасности. На период пребывания понтифика в городе отменялась всяческая преступная жизнь, она было попросту невозможна при такой плотности ментовско-полицейско-агентурного элемента. Я порадовался, что за время битв в горах успел обрасти хоть небольшой бороденкой, — надо понимать, что описания наших рож были вызубрены наизусть если не всеми, то многими дядями как в униформах, так и в штатском. Это, в сущности, была единственная маскировка, к которой прибегли все члены моей группы. Кроме Артиста, который вынужден был поддерживать имидж героя-любовника, а значит, бриться до синевы, и Бороды, которого я с трудом заставил, наоборот, побриться.

А на Юрской горе, на бывшем патриаршем подворье, немыслимо было даже появиться человеку, слегка подозреваемому в преступных замыслах. Помимо доброго взвода крайне гордых собой ментов, здесь торчала, по крайней мере, дюжина неприметных для неопытного глаза «штатских». Правда, и богомольцев хватало — одни заранее занимали места, чтобы увидеть папский кортеж, другие шныряли в церковь и обратно. Мы заняли хорошую позицию на паперти — и с толпой сливались, и обзор имели хороший.

Надо ли говорить, что Деда в толпе не было. Зато мои наблюдения дали интересный и несколько неожиданный результат. Менты в форме вели себя так, как им и положено, нагло-деловито. Они больше занимались организацией людских потоков, чем предотвращением покушений или иных инцидентов. Впрочем, большего они и не умели. Зато штатские, по-моему, явно нервничали. Надо сказать, что вели они себя грамотно, распределились по всей площади, чтобы иметь не только полный обзор, но и возможность видеть лица практически всех прибывающих богомольцев. Я пронаблюдал, кстати, весьма любопытную и поучительную сцену. В потоке паломников случился дедок, отдаленно напоминавший Николая Ивановича, это был, по-видимому, простой крестьянин, напяливший на себя по торжественному случаю мешковатый костюм из грубой ткани, в его руки въелась земля, и они были черны. Плюс рожа и походка абсолютно выдавали святого землепашца. Если бы наш Дед преобразился в такого мужичка, я бы признал его непревзойденным актером всех времен и народов. Так вот, тут же «штатский», контролировавший входные ворота, буркнул что-то в свой лацкан, а с крыльца нунциатуры слетел его коллега, пристроился к старичку, пошарил вокруг того полиэтиленовым пакетом, в котором, надо понимать, был металлоискатель, отвалил, пнул ближайшего мента и указал на подозрительного старца. Мент тут же бросил распоряжаться в толпе, озаботился, шнырнул к дедку и со всей возможной корректностью, хотя и с официальным видом проверил у него документы. Штатский при проверке крутился рядом, чтобы иметь возможность тоже заглянуть в показанную ксиву. После этого мент, явно разочарованный, что ему не дают заниматься таким приятным делом, как орать на прибывающих паломников, остался пасти деда, а штатский понесся в нунциатуру, очевидно, звонить, проверять полученные паспортные данные. Что и говорить, дело было поставлено серьезно. Думаю, нашего Деда здесь в принципе быть не могло...

Проторчав на этом пятачке десять минут, поняв, что на данных рубежах стрельба по папе не предвидится, и решив, что хватит проверять невнимательность агентов, знающих наши описания, а скорее всего, и носящих у сердца наши фотороботы, мы скромно удалились в уютный сквер между корпусами политехнического института и присели на скамейку. Док закурил и погрузился в глубокие и, судя по тому, как он нещадно высасывал из сигареты свой противный дым, тяжелые думы. Вторую сигарету он закурил без малейшего перерыва после первой. Чтобы отвлечь друга от активного угробления собственного здоровья, я начал разговор. Разговор этот я начал еще и потому, что знал по опыту: рассуждение вслух лучше вытаскивает на поверхность сознания смутные мысли. А у Дока, очевидно, и вертелись какие-то неясные соображения по поводу тактики и стратегии Деда.

— Что-то вырисовывается? — спросил я его.

— Только в общих чертах. Весь вопрос в костюме.

— Костюме?

— Да, конечно! Ну подумай, Николай Иванович — прирожденный актер. Для того чтобы сыграть, скажем, немецкого унтера, нужно либо и быть этим унтером, либо, подметив основные манеры, повадки, лексикон этих самых унтеров, скопировать их с максимальной точностью и ни разу не промахнуться. Для этого нужно вжиться в образ, а это доступно только людям, владеющим даром перевоплощения. Таким, как хотя бы наш Семен. Ты помнишь, как старик сыграл дворника, когда брал Зайшлого? Его «дворник» не вызвал подозрений ни у самого «генерала», ни у прохожих, ни у охраны обменника. Вот мне и кажется, что костюмированное представление персонажа и будет почерком Николая Ивановича. Андрей хоть и сам человек искусства, но проявил здесь узость, решив, что старик может сыграть только немецкого оккупанта. Я проанализировал и считаю, что он может сыграть кого угодно или почти кого угодно.

— Почему «почти»?

— По-видимому, ему нужно знать антураж. Ну, дворников он в жизни насмотрелся, знает, как ведет себя типичный дворник, и скопировать дворницкие повадки для него не составило труда. И вот теперь вопрос: в каком облачении он попробует приблизиться к папе?

— А зачем ему в этом случае вообще что-то изображать? Будет такая разношерстная толпа, что в ней ничего не стоит затеряться в любом виде.

— Нет, не годится. Сквозь толпу трудно пробиться на рубеж выстрела. Это раз. В толпе будут кишмя кишеть агенты в штатском. Это два. Между толпой и папой будет все же известная дистанция. Это три. Серые господа в штатском, как ты мог убедиться, снабжены металлоискателями, а у Николая Ивановича нет ничего, кроме большого черного пистолета, от которого металлоискатель воет как сигнализация машины «ауди» в три часа ночи. Это, наконец, четыре.

— Значит, ты считаешь, что Дед попытается втесаться непосредственно в эскорт?

— Вот именно. Вся логика за это. Но в каком костюме, в каком виде?

— А нам-то какая разница? Мы-то его в любом виде узнаем.

— Не скажи. Боцман ведь не узнал его в костюме дворника, а у Боцмана глаз достаточно цепкий. Кроме того, чем больше мы будем знать о планах капитана, тем больше шансов будет его остановить.

— Хорошо. И что, у тебя есть хоть одна версия?

— Четкой нет, есть варианты. К сожалению, мы слишком мало знаем о старике. Надо учитывать, во-первых, что он старик. Значит, добра молодца он ни в каком случае изображать не будет. Должно выполняться еще одно условие. Старик должен неплохо знать типаж, который собирается изобразить. Вот тут-то мы и попадаем в тупик. Ну, положим, он может прикинуться пожилым чиновником. Но тогда ему пришлось бы внедриться в какую-нибудь делегацию, что, конечно, исключено. В советское время он бы нацепил ордена и его бы, возможно, пропустили, куда ему нужно. Это, разумеется, тоже отпадает. Конечно, он мог бы...

Но Док не успел договорить. Направляясь к нам, по скверу шел длинный сутулый нескладный человек, размахивая, как мельница, громадными руками, креня голову, да и весь корпус, и хитрюще ухмыляясь. Он старательно делал вид, что идет не к нам, а мимо, но при этом пристально в меня всматривался. Наконец он распознал сквозь бороду мои незабвенные черты, ухмыльнулся совсем уж хитро, прямо заговорщически, и решительно приблизился. Сбросил с плеча на лавку какой-то тюк, присел рядом, наклонился и хрипло прошептал мне на ухо:

— Смерть фашистам!

— Смерть! — дал я отзыв, а Док дико вытаращился.

— Если враг не сдается, его уничтожают!

— Согласен.

— Я знаю все!

— Что именно?

— Враг разгромлен в его логове!

Да уж, наша тихая операция в Карпатах все же вызвала в городе определенный резонанс. Док продолжал дико таращиться.

— Сергей Тяньшанский, — представил я ему подсевшего. — Химик, подрывник и революционер-бомбист.

Но химик не заметил иронии. Он, озираясь по сторонам, разворачивал тюк. При этом он подозрительно косился на Дока и вопрошающе смотрел на меня.

— Это мой коллега, — успокоил я Тяньшанского, — у меня от него секретов нет.

Тогда Сергей, не обнаружив вокруг нас любопытных глаз, вынул из тюка явное взрывное устройство, выглядевшее самопально, но вполне зловеще.

— Смерть фашистам и попам! — глухо прохрипел он.

— А попы-то тут при чем? — поинтересовался Док.

— Религия — опиум для народа! — Химик явно предпочитал изъясняться лозунгами.

— Сергей, — как можно деликатнее спросил я — я вообще старался обращаться с ним, как с миной, впрочем, он и был человеком-миной, — скажи конкретно, что ты затеял?

Придурок чуть не влез носом мне в ухо и зашептал, дыша горячо:

— Плюю на папу! Он приехал для захвата! На воздух папу!

— Скажи, пожалуйста, ты это сам придумал или тебя надоумил кто?

— Сам! Папа — на воздух, и всем будет ясно, что Бога нет!

— Ты атеист?

— Я материалист-дарвинист!

— Хорошо. Но только вот что. Наше задание в городе не окончено. Мы на нелегальном положении, за нами следят. К сожалению, если в ближайшие три дня в городе произойдет нечто экстраординарное, нам будет грозить провал.

Тяньшанский был явно озадачен, и я пошел ва-банк:

— Так что папу взорвешь в следующий раз.

— Да? — Химик был расстроен. Но тут же добавил: — Я на проспекте живу. Приходит ко мне фашист и говорит, что во время, пока ихний главный поп, то есть папа, будет во Львове, мне нельзя даже подходить к своему собственному окну! Представляете? Если подойду, меня снайпер фашистский снимет! Видали? Пусть попробует! Это я папу сниму!

— Увы, но это полностью сорвет всю нашу работу.

— Правда? — Серега, видимо, все же склонялся к тому, чтобы подчиниться воле подпольного обкома.

— Безусловно. Это приказ. Бомбу — разобрать и уничтожить как опасную улику. Впрочем, нет. Давай-ка ее лучше сюда, я, кажется, придумал, на что она еще может сгодиться.

— Да, да, пожалуйста... Я тогда пойду. А вы возьмите вот это, раз вы конспирируетесь...

Серега сунул мне в руки свой тюк.

— Что здесь?

— Это поповская одежа. Ну, ряса, как у ксендза. В таком виде я мог бы пробраться к папе, а вы, то есть кто-то один из вас сможет законспирироваться. Сейчас уже в городе полно ксендзов, если надеть рясу, то не будет никаких подозрений.

Когда Серега говорил это, его лицо казалось умным и грустным. Вполне осмысленным. Но вдруг оно вновь преобразилось, исказилось ухмылкой привычного идиота.

— Я пойду, — сказал он. — Смерть фашистам!

— Смерть! — поддержал я химика в его идиотизме.

— Смерть! — поддержал и Док и, когда Серега походкой шпиона из худших комедий удалился, спросил меня: — Это что за взрослый ребенок?

— Хорош ребенок! Как бы то ни было, поздравляю нас всех, Док! Только что мы предотвратили одну из попыток покушения на папу. Интересно, сколько в этом городе сумасшедших, вынашивающих террористические планы? Был один. Теперь оказалось — двое. Может, есть еще? Боюсь, что, если мы даже остановим Деда, все едино, папу нам не уберечь. Он обречен. Да, я тебе не ответил! Это Серега Тяньшанский, одноклассник Бороды, химик, псих. Он нас аммоналом снабдил. Спасибо ему.

— Спасибо ему за вот это, — Док указал на тюк. — Подсказал.

— Ты думаешь?

— Мелькала в голове такая мысль. Но только я ее отбрасывал все время. Николай Иванович ведь не католик. Откуда ему знать повадки ксендзов? Но теперь я подумал: все же он полвека живет здесь, может, и видел несколько раз католических попов, особенно в последнее время. А кстати, жена! Жена у него была полька! Возможно, и не верующая, но опять же почему не допустить, что он бывал с ней в костеле во время праздников! Подумай, что может быть лучше рясы, если ты хочешь попробовать приблизиться к папе?

— Твоя правда. И ничего лучше рясы не придумаешь, чтобы контролировать ситуацию. Артист нам сыграет такого ксендза, что папа его тут же произведет в кардиналы. Он в театральном учился, французский знает. Французы — католики, так что сойдет. Пошли звонить.

Артиста мы вынимали из его логова с помощью нехитрого конспиративного трюка. Не было никакой уверенности, что Ларисин телефон не прослушивается. Поэтому я звонил, трубку брала хозяйка, я звал к телефону кого попало, получал ответ, что здесь такие не живут, извинялся, и после этого отправлялся к месту встречи, которое назначал Артисту заранее. Лариса, зная меня по голосу, сообщала Артисту о звонке.

Артист приплелся, нет, даже притащился на рандеву не то что не в духе, он был не в себе.

— Где Борода? — спросил он с яростью, вместо того чтобы поздороваться.

— Мы увидим его вечером в аэропорту.

— Ладно, — злобно прорычал Артист и после этого замкнулся.

Я стал втолковывать ему, что от него требуется, что он должен будет, вырядившись ксендзом, держаться постоянно поблизости от папы и глядеть в оба, не появится ли на горизонте Дед с большим черным пистолетом. Но Семен слушал невнимательно, был погружен в себя, отвечал односложно и, кажется, автоматически.

— Что с тобой? — спросил я.

— Все в порядке, — буркнул Артист.

У меня, честно говоря, не было настроения приводить Семена в чувство. Устал я работать психотерапевтом в ходе данной операции. Я зло сообщил ему, что до вечера он свободен, пусть побродит где-нибудь в парке на окраине, чтоб не попадаться никому на глаза, и заодно проветрит мозги. Странно, но он не стал пререкаться, ему попросту было не до нас. Он повернулся и пошел.

Минут пять мы стояли молча. Я даже несколько растерялся. Артист, на которого я как раз возлагал все надежды, выбыл из игры в последний момент. До прилета папы оставались считанные часы. Молчание прервал Док.

— Не расстраивайся, командир, — сказал он. — Давай рясу, будет у нас ксендз. А тебе, равно как и всем остальным, несмотря на бородатость, лучше всего будет покинуть город. Я думаю, тебя наши взрослые дети в любом виде узнают, а тогда...

— Где ты возьмешь ксендза?

— Сам оденусь.

— Ты ж даже не знаешь, как креститься по-ихнему!

— Отчего же? На Кубе насмотрелся на католическую братию. Так что попробую вжиться в образ.

— А язык? На каком языке говорить-то будешь? Не по-русски же!

— А я буду молчаливым ксендзом. Но в случае чего, и язык найдется. Не переживай. И если ты намерен геройствовать и не оставлять друга одного — знаю я тебя, никуда ты не уедешь, — то прошу: держись от папского кортежа подальше. Извини, но ты мне будешь только мешать. Это касается и остальных. Все, я пошел переодеваться. В любом случае нам всем лучше быть порознь. Так что встретимся в Москве.

* * *

Если утром мало что выдавало перенасыщенность города людьми — ну, ментов много, ну, шляются по улицам группки туристов, — то к вечеру вся скрытая масса народа выявилась, выплеснулась и громадной гусеницей протянулась по всему папскому маршруту. Пробиться в аэропорт оказалось несколько труднее, чем хотелось бы. Но Борода предусмотрительно назначил точку встречи не в самом порту, а на опушке примыкавшего к нему лесопарка. Там народу не было. Борода с Боцманом пришли раньше, я их заметил издалека. Борода курил, Боцман что-то ему мудро втолковывал. При моем появлении Боцман переключился на меня, причем с явным облегчением — заполучил наконец более просвещенного собеседника.

— Маршрут мы проверили, — доложил Боцман, — в особенности точки, где папа будет выгружаться из папамобиля. Город хороший. Для снайпера. Я десяток мест прикинул, из которых выстрел в принципе возможен. Но повторяю, для снайпера. Пистолетный выстрел я исключаю практически. Не отвергаю бомбометание. Но в этом случае вероятность поражения цели, то есть папы, крайне невелика. Это может попробовать безумец, но не профессионал. Мое мнение: контролировать папу по всем маршрутам перемещений и невозможно, и бессмысленно.

— А мне кажется, — даже как-то обиженно вставил Борода, — что можно при желании стрельнуть и из пистолета. Мы должны всю дорогу следовать за кортежем, тогда, может, и напоремся на Деда.

— Дилетантов попрошу помолчать! — уже раздраженно прервал его Боцман. — Ты не видел, я видел. Стрельба из пистолета невозможна.

Я не успел сообщить ребятам о нашей с Доком разработке, как появился Артист. Он подлетел к нам как вихрь и сразу ухватил Бороду за грудки.

— Ты?! Ты?! — невнятно бормотал он. Намечалась, кажется, дуэль на любовной почве, причем участь Бороды, на мой взгляд, в этом случае была бы предрешена. Боцман, похоже, тоже пожалел художника, мы с ним одновременно, не сговариваясь, нежно прихватили Артиста за плечи. Нетренированный Борода с едва зажившей дыркой в левом боку был слишком уж недостойным противником для спецназовца, пусть даже крайне чем-то обиженного. Я взял на себя роль арбитра.

— В чем дело?

Но Артист, хоть и отлип от Бороды, даже не обратил на меня ни малейшего внимания. Он говорил, вернее, орал только Бороде:

— Это ты рассказал Светлане о Ларисе?!

— Господи, — облегченно вздохнул перепугавшийся было Борода. — Да нет же, конечно. Мне-то что? Я уж смирился...

— В чем дело, Семен?! — повторил я более решительно и непосредственно в ухо разъяренному Артисту.

Тот, кажется, начал приходить в себя.

— Свете кто-то рассказал, что я все это время живу у Ларисы...

— Но это ведь так оно и есть, — заметил Боцман.

— Мне эта шлюха ни на черта не нужна! Я же по вашему заданию, для дела у нее ошиваюсь!

Я хотел было заметить, что он, Артист, всегда умеет совмещать выполнение задания с насыщенной интимной жизнью, но решил не подливать масла в огонь.

— Нет, это не я, — тем временем уверенно и отчетливо говорил Борода. — Я все же предпочитаю играть по правилам. Ты лучше вот что скажи: Лариса ходила к ней в больницу?

— Не знаю, — раздраженно проворчал Артист. — Впрочем, кажется, ходила. Да, точно, ходила навестить.

— Вот и насвистела ей там о своих победах, — усмехнулся Борода. — Это в ее стиле. Это чтобы Света не мнила, что она привлекательней и обаятельней самой Ларисы. Сто процентов гарантии даю, что это ее работа.

— Сам-то небось только и рад! — все еще ярился Артист.

— Семен! — резко оборвал его Боцман, а я лишь сильнее стиснул ему плечо.

— Ладно, простите, ребята. — Артист так же легко, как и вспыхнул, пошел на примирение. — Я погорячился. Я не прав.

— Да мне-то что... — Борода пожал плечами, хотя, мне кажется, неожиданный разрыв Светы с Артистом был ему на руку и в действительности он был ему рад.

Однако любовные многоугольники внутри моей команды интересовали меня ровно постольку, поскольку могли помешать оперативной работе и временно (а я надеялся, что временно) повредить умственным и физическим способностям моих бойцов. С другой стороны, вся наша работа теперь сводилась к тому, чтобы поменьше светиться, но при этом не терять контроля над ситуацией. А для этого мне, Боцману и Бороде лучше всего было пересидеть проклятый визит на квартире у Резниченок, а Артисту, ничего не поделаешь, следовало продолжать самый тесный контакт с Ларисой. К такому приказу он отнесся резко отрицательно, заявил, что, дескать, видеть ее теперь не может и он за себя не отвечает. Словом, впервые я видел, чтобы такое творилось с нашим Артистом. Пора, пора бы юноше жениться, да и успокоиться. Но только разве ж такого женишь! В конце концов, ему пришлось смириться со своей участью и отправиться к Ларисе. А мне оставалось надеяться, что в какой-то степени она его утешит.

С точки, выбранной Бородой, подлет и посадка папского самолета были прекрасно видны. Толпа гудела. Нам было слышно, как папа появился из здания аэропорта, — это сопровождалось уже не гулом, а воем толпы. Наконец, папу загрузили в папамобиль и повезли в город. Я приказал Боцману и Бороде порознь возвращаться на нашу конспиративную квартиру, только Боцман по дороге должен был выполнить одно мое нетрудное поручение. А сам я не выдержал, решил хоть со стороны, но проследить за перемещением понтифика.

Я уже неплохо знал город. Я вырулил на улицы, не обремененные следованием кортежа, поймал тачку и двинул окольными путями к парку культуры, где папа, непосредственно по прибытии, должен был встретиться с западноукраинским духовенством. По моим прикидкам это, собственно, и было самое опасное место. К папе с приветствиями должны были подходить многочисленные делегации самого разного рода, как то: студенты, школьники, попы, руководители города и области, прочие. Если, допустим, Док успел затесаться в делегацию поповскую, то почему бы и Деду не втереться в какую-нибудь делегацию старческую.

Площади в парке были подготовлены наспех, не то что, скажем, на ипподроме. На ипподроме для паломников устроены своего рода загоны, там должны дежурить и менты, и даже врачи, об армии распорядителей нечего и говорить. Да к тому же для того, чтобы попасть в загон, нужно пройти металлоконтроль. В парке же подойти чуть не вплотную к папе мог любой достаточно наглый желающий. Я, например, протиснулся довольно-таки близко. Из ТТ, положим, стрельнуть было бы трудновато, но, скажем, из «стечкина» можно было бы и удачу попытать.

Первым, разумеется, приветствовало папу духовенство. Ксендзов хватало. С речью выступил только один, говорил по-украински в микрофон и, к счастью, довольно кратко. Потом уж все священники подходили к папе индивидуально, благословлялись и говорили ему каждый по паре слов в обстановке, так сказать, интимной. Какой-то кардинал строго следил, чтобы верующие не слишком грузили престарелого понтифика. Впрочем, один какой-то ксендз в рясе задержался дольше других. Папа сам спросил его о чем-то, и тот ответил. Папа спросил еще, и тот ответил снова, несмотря на строгие брови кардинала. Когда наконец ксендз, получив сверх отпускаемой нормы второе благословение, отошел, я с изумлением узнал в нем Дока. О чем и на каком языке Док мог так относительно долго беседовать с папой римским, было для меня неразрешимой загадкой. Я изумился, но и успокоился: Док внедряется в ближайшее окружение папы. Уж если он проделал это, то вполне можно надеяться, что он выполнит и оставшуюся часть своей миссии.

Потом какие-то студенты распевали религиозные гимны, школьники что-то дарили, чиновники преподавали народной массе уроки грубейшего подхалимажа. К счастью, никакой стариковской делегации на папу не наслали.

Потом понтифика снова погрузили в его стеклянный колесный саркофаг и плавно повезли в бывшие патриаршие палаты. Там я тоже оказался на пару минут раньше кортежа. Вообще-то Деда мы здесь не ждали, но все же я предпочитал смотреть в оба. Все прошло спокойно. Док, кажется, уже числился как лицо, особо приближенное к понтифику, даже бдительный злой кардинал смотрел на него почти дружески. Док не развлекал больше святейшего отца занимательными беседами, но терся в непосредственной близости. Впрочем, он не нагличал, держался скромно, выглядел как подчиненный, отличенный начальством, но в то же время знающий свое место. Папа помахал рукой, покачал посохом, и его увезли в палаты. Вроде бы на сегодня больше мероприятий не намечалось, и я отправился домой. Боцман уже был там, уже вернулся.

— Как? — спросил я его.

— Порядок.

Я взял Бороду и потащил его на улицу. Там, дойдя до ближайшего киоска «Торгпресс» (вроде нашей бывшей «Союзпечати») и приобретя телефонную карту, мы отправились на поиски удобно расположенного таксофона.

— Сейчас позвонишь в милицию, — сказал я Бороде, едва мы увидели одиноко стоящую телефонную будку, — и сообщишь, что в здании ЦУМа заложена бомба.

— Какого именно, у нас их два?

Это был хороший вопрос. Боцман был проинструктирован заложить невключенную бомбу в ЦУМе. Он это сделал. Но какой именно ЦУМ попался ему раньше, я не знал.

— В обоих, — ответил я Бороде после некоторого раздумья. — Пусть побегают. Будешь смотреть на часы во время разговора. Тридцать секунд — и вешаешь трубку. Есть платок?

— Зачем?

— Руку обернуть.

— Найдется.

Борода набрал 02 и прогнусавил на местном диалекте нечто, на мой взгляд, совершенно невразумительное. И тридцати секунд не понадобилось ему, пятнадцатью обошелся. Наконец, он бросил трубку, и мы поспешили скрыться в переулках подальше от засвеченного автомата.

— Что ты им сказал? — спросил я, когда мы отошли на безопасное расстояние.

— Все, как надо, что заминированы оба ЦУМа.

— Реакция была?

— Вроде да. Стали переспрашивать, ну, я повторил. Хотели спросить, кто говорит, я трубу и положил. Только я не совсем понимаю, зачем все это нужно.

— Ничего особенного, мы просто делаем попытку сократить визит. Сейчас поедем куда-нибудь подальше отсюда и задублируем звонок.

В итоге мы позвонили в милицию трижды и все с разных концов города. Мне показалось, что этого сверхдостаточно, чтобы всполошить местные органы. И действительно, хватило. Результаты нашего усердия мы пожинали на следующий день, сидя у телевизора.

Резниченки торчали в другой комнате, мы смотрели утренние новости Киевского телевидения, Борода переводил. Диктор сообщил, что накануне вечером некто неизвестный трижды позвонил в милицию и сообщил, что заминировано здание ЦУМа во Львове. Всю ночь милиция доблестно переворачивала универмаг кверху дном, но ничего не нашла. Корреспондент в прямом эфире пересказывал подробности этого события на фоне большого магазина. Были видны озабоченные менты и толпа зевак. Боцман вытаращил глаза.

— В чем дело? — спросил я его.

— Да я ж не в тот ЦУМ закладывал!

— А! В трехэтажный, — догадался Борода. — Но я ведь им говорил, что оба заминированы!