Артист вполне наглядно показал, как можно проникнуть в расположение противника. И хотя нам предстояло инфильтроваться не в бутафорский укрепрайон, охраняемый бутафорскими эсэсовцами с заряженными холостыми патронами "шмайссерами", а в реальную воинскую часть спецподразделения "Эст" с соответственно вооруженной охраной, опыт Артиста вполне мог сгодиться и тут.
      В половине первого ночи, когда лагерь "Эста", гудевший от начальственного разгона, как потревоженный пчелиный улей, немного утих, мы с Мухой отогнали "мазератти" километра на два от базы "Эста" и припрятали ее в придорожном березнячке, закидав сеном из похудевшего за зиму стога. Все документы выложили из карманов и спрятали за обшивку багажника, а ключи от тачки положили под правое заднее колесо - на тот случай, если придется возвращаться поодиночке. Никакого оружия у нас не было и быть не могло, а бинокль мог пригодиться.
      Самое досадное, что у нас не было никакой подходящей одежды, кроме тех приличных костюмов и плащей, что были на нас. А камуфляжки нам сейчас очень не помешали бы. Но кто знал. В Европу ехали - развлекаться, вести светскую жизнь!
      Мы заперли тачку и бодрой рысцой по подсушенному ночным морозцем асфальту и хрустящему под ногами песку обогнули базу "Эста" и вышли с тыла на левый фланг эсэсовского укрепрайона, линия которого четко рисовалась в темноте цепочкой фонарей, подвешенных на шестах.
      Мы рассуждали так. Если рыжий режиссер Кыпс не врал, что у "тигров" полный боекомплект и что на позиции доставлен тол, которым все оборонительные сооружения при отходе эсэсовской дивизии будут взорваны, то там наверняка выставлена охрана. Ну мало ли - чтобы не забрел посторонний или алкаши из соседней деревни не открутили башню у танка на предмет сдать ее в металлолом. Не знаю, правда, как здесь, а в России этот промысел сейчас в ходу. И охрана эта не может быть слишком серьезной - человек пять-шесть, вряд ли больше. И рассредоточена она почти на полкилометра: от крайнего "тигра" до штабного блиндажа. И если все это так, то на первом этапе наша задача: незаметно отключить двоих, переодеться в их камуфляж, а уже потом, под видом своих, разоружить и запереть в штабном блиндаже и остальную охрану, обрезав им все средства связи. А там можно будет переходить и ко второму этапу.
      Мы залегли за пригорком, Муха настроил бинокль и почти сразу сказал:
      - Один есть. Полюбуйся. Лежит на танке.
      Я посмотрел в бинокль. Действительно, на корме "тигра", второго с фланга, в свободной позе расположился боец "Эста". Лежал он на спине, закинув руки за голову, нога на ногу, "калаш" рядом. Его поза показалась мне странной. И только потом я сообразил, что это как раз тот "тигр", на котором Артист вывез "языка". Его все-таки сумели вернуть на позицию, и разогретая от бешеного напряжения двигателя броня еще хранила тепло.
      - Во дает! - сказал Муха. - Часовой! Часовой должен прежде всего охранять себя. Потом - вверенный ему объект. А этот валуй кого охраняет? Или решил, что не от кого? Опасное заблуждение!
      Но меня интересовало другое.
      Один. А где остальные? Больше никого не было видно. Я осмотрел всю позицию и передал бинокль Мухе. Но и Муха никого не увидел. Он даже расстроился:
      - Вот засранцы! Нам же две камуфляжки нужно, а у нас, получается, будет только одна!.. А! Нет. Вот и вторая идет. Идет, голуба, идет!
      К "тигру" неторопливо приблизился второй спецназовец, забрался на танк, пристроился рядом с первым. Мы еще немного выждали. Больше никого не было.
      - Пора, - кивнул я.
      Муха наскреб подмерзшей грязи, растопил ее в ладонях, умылся ею, скользнул в кустарник и исчез в темноте. Я тоже прошелся по физиономии грязью и взял левее.
      И все исчезло. Не было ни времени, ни пространства, ни воздуха, ни земли. Я сам был воздухом, землей, пространством и временем. Я словно лежал на месте, а все наплывало на меня: обступали холмы, изрытые траншеями, надвигались сверху осветительные фонари, вырастали темные туши "тигров". Иногда я оказывался на пути зарослей ивняка или орешника и тогда просто отклонялся в сторону, чтобы не мешать их движению, пропускал их мимо себя. Муху я не видел и не мог видеть, но точно знал, где он в какую секунду. И он знал, где в любую секунду я.
      Вот и левая гусеница "тигра" приблизила траки вплотную к моему лицу.
      Вот сверху донеслась мягкая эстонская речь с ее протяжными гласными и дифтонгами.
      И вдруг все движение прекратилось. Это означало: начали.
      И мы начали.
      Я сбросил ближнего ко мне спецназовца с брони, подхватил его автомат и сунул ствол в его раскрытый от неожиданности рот.
      - Спокойно, - негромко сказал я. - Все в порядке, ты у друзей.
      Не знаю, что в это время происходило с правой стороны танка, но через десяток секунд раздалось натужное пыхтение, Муха приволок на мою сторону своего клиента, потом сходил за его "калашом". Вернувшись, объяснил:
      - Больно уж здоров. Пришлось отключить.
      По мысли создателей спецподразделения "Эст", оно должно было выполнять антитеррористические и полицейские функции, поэтому в штатное снаряжение каждого бойца входила пара австрийских наручников. Что было для нас очень кстати. Мы сковали браслетками руки наших пленников и посадили рядом, прислонив спинами к гусеничным каткам. Клиент Мухи уже пришел в себя, только все время вертел головой, будто шею ему сдавливал слишком тугой галстук. А мой все отплевывался, хотя ствол "калаша", который он некоторое время держал во рту, был чистый. Ну разве что в смазке. А если в смазке, сам виноват, личное оружие после чистки и смазки нужно протирать досуха. Вот теперь и отплевывайся.
      - Где остальные? - спросил я моего клиента, рассчитывая, что он оценит деликатность моего с ним обращения: все-таки я не применил к нему почти ни одного болевого приема. Но он не оценил. Он гордо поднял голову и что-то произнес по-эстонски.
      - Говори по-русски, - попросил я.
      - Не понимаешь по-эстонски?
      - Не понимаю.
      - Тогда тебе нечего делать на эстонской земле!
      Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно сказал:
      - Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное влияние улицы, знаешь ли, трудное детство. Туристы не обязаны знать эстонский. А будешь в...ться, схлопочешь. Имя?
      - Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода третьей роты отдельного батальона спецподразделения "Эст", - отрапортовал клиент, верно угадав за проникновенностью Мухи его мгновенную готовность перейти к методам допроса, не предусмотренным Женевской конвенцией.
      - Хватит, хватит, - остановил его Муха. - Никогда не говори больше того, о чем тебя спрашивают. А то выдашь военную тайну. А ваши тайны нам на хрен не нужны. Тебе, Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай. Ты понял?
      - Так точно, понял. В блиндаже. Они в штабном блиндаже, - поспешно ответил Валдис.
      - Сколько их там?
      - Четыре человека.
      - Сколько всего в охране?
      - Они и мы. Больше нет.
      - Что они делают в блиндаже?
      - Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда пришел.
      - Что они там делают, Петер? - спросил Муха у второго.
      - Играют в карты. В покер.
      - А ты почему не играешь?
      - Я больше не мог. Я проиграл все деньги.
      - Во сколько смена? - спросил я.
      - В шесть утра. В шесть ноль-ноль, - отрапортовал Валдис.
      Я взглянул на свою "Сейку". Два ночи. Нормально.
      - Поднимайтесь, - приказал я. Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на полголовы выше.
      - Опять моего размера нет! - снова расстроился Муха.
      - А что ты хотел? Эстонцы - самая высокая нация в мире. Ладно, придумаем что-нибудь. Раздевайся! - приказал я Валдису.
      - Я не могу голый, - запротестовал он. -Я могу простудиться!
      - Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго Босса. А плащ как раз от Хуго Босса. Но для хорошего человека не жалко. Быстро! - приказал я.
      Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он был от Хуго Босса, а потому, что его выбрала и купила мне Ольга. И она расстроится, когда я скажу, что его потерял или его у меня украли. Врать, конечно, нехорошо, но не говорить же ей, что я обменял его на обмундирование спецподразделения "Эст". Не поймет.
      Все-таки в "Эсте" кое-чему учили неплохо. Через две минуты заместитель командира второго взвода Валдис Тармисто был в моей одежде, а я в его камуфляже. И даже ботинки подошли по размеру.
      - А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной блиндаж. Без фокусов, предупредил я. - Убивать мы вас не будем, но колени прострелим. И будете до конца жизни хромать. Когда подойдем, постучите и попросите отпереть.
      - Они не запирают, - сказал Петер. - От кого?
      - Тем лучше. Тогда просто войдете.
      - А потом будет что?
      - Потом будет ничего. Останетесь играть в карты. До конца смены. Все ясно? Двинулись!
      Я прошел вперед - на случай, если еще кто-нибудь из охраны проиграется и выйдет подышать свежим воздухом. Муха шел сзади с автоматом, поставленным на боевой взвод. Понятно, что стрелять даже по ногам пленников мы не собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать нам возможность смыться.
      Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером "эсты" не сразу поняли, кто мы такие и что нам нужно. А когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к сопротивлению.
      Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей войны. И воевали мы в Чечне не с солдатами. В чечне мы воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу волчью суть.
      Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково - как бойцы спецподразделения "Эст". Только Муха был толще: он натянул камуфляж на костюм - не из жлобства, а чтобы камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке.
      Обраслетив всю охрану и обрезав телефон, мы заперли блиндаж снаружи на все засовы, свалили их "калаши" у стены, потом умылись из лужи и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть часовые, сдав разводящему свои посты, - не слишком медленно и не слишком быстро: "калаши" на плече, небрежно сдвинутые на затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
      Сошло.
      Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было учитывать и то, что весь командный состав "Эста" вздрючен разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу, в общем-то, постороннему и не слишком серьезному - к кино. А кино - это развлечение.
      И все-таки.
      Главное в таких ситуациях - расслабиться. Тоже как бы раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы. Не всегда это получается. Но на этот раз у нас получилось.
      Два бойца "Эста", курившие у ворот КПП, очень удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы наших "калашей", и никак не могли понять, чего хотят от них эти солдаты, такие по виду свои. Ну это дело мы им быстренько объяснили. Четверых "эстовцев", несущих ночную вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику караула, велели проводить нас на гаупвахту.
      По его приказу часовой отпер дверь "губы", а больше нам ничего и не требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили двери камер.
      Но в этом гарнизоне "губа" была необычная. Камеры отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего на "губе" было четыре камеры. Две из них пустовали, а две другие, в конце коридора, расположенные друг против друга, были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно подкравшись, была прямо-таки умилительной.
      На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в котором он ходил за "языком", сушилось на батарее. Обняв руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за другой решетки ему рассказывал внук национального героя Эстонии Томас Ребане. Немецкие сапоги с короткими голенищами стояли рядом с Артистом, точно бы готовые к тому, что в них сунут ноги и продолжат "дранг нах остен". Или, как это было в феврале сорок четвертого, "нах вестей".
      Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке мягком кресле, на нем была красная шелковая пижама и домашние тапочки. На коленях у него лежала какая-то рукопись, он читал ее и переводил или пересказывал Артисту ее содержание.
      Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше всего напоминала "губу". Скорее, номер в приличной гостинице: мягкая кровать, телевизор, устланный ковровой дорожкой пол. И даже на решетке была плотная штора, которой постоялец этой замечательной камеры мог в любой момент отгородиться от внешнего мира.
      Это и была, как я понял, та скромная обитель, про которую сказал национал-патриот Юрген Янсен.
      Времени у нас было в обрез, но я все-таки не удержался и прислушался к рассказу Томаса.
      - А дальше так, - говорил он, заглядывая в рукопись. - "Вечер того же дня. Красавица Агнесса лежит на тахте, покрытой персидским ковром. Она практически обнажена. Она открывает глаза и видит перед собой полковника Ребане. Агнесса: "Ах! Я была без сознания! Вы воспользовались моей беспомощностью!" Полковник Ребане: "Милая фрейлейн, я не отношусь к той категории мужчин, которые получают удовольствие от обладания бесчувственной женщиной". Агнесса: "Вы даже не притронулись ко мне? Это правда?" Полковник Ребане: "Да, это правда". Агнесса: "Ах, я никогда не встречала таких мужчин!"
      - "Практически обнажена" - это красиво, - оценил Артист. - Эта сучка и есть русская шпионка, которую подослали к полковнику?
      - Почему сучка? - обиделся Томас Ребане. - Пожалуйста, не оскорбляй даму. В конце концов, очень может быть, что она моя бабушка.
      Он приготовился читать дальше, но нам пришлось прервать их увлекательное занятие,
      - Зэка Злотников, с вещами на выход! - скомандовал Муха, отпирая его камеру.
      Артист недовольно покачал головой:
      - Вечно ты, Муха, торопишься. Куда я в таком виде пойду? Шмотки не высохли.
      - На себе досушишь. Быстрей! - приказал я.
      - А меня? Возьмите меня, ребята! - взмолился внук национального героя. - Мне очень нужно отсюда свалить! Что вам стоит? Возьмите!
      - Давай возьмем, - поддержал Артист, с отвращением натягивая влажную гимнастерку. - Малый нормальный. И у него есть кое-какая любопытная информация. Очень даже любопытная.
      - Отставить! У тебя все шутки. А тут не шутки. Нам бы самим выбраться.
      - Вот так всегда, - уныло заключил Томас Ребане. - Каждый думает только о себе. А выручить другого человека, который попал в беду, - куда там. Своя задница всегда ближе к телу.
      - Рубашка, - поправил Муха. - Своя рубашка ближе к телу.
      - У кого-то рубашка, а у вас жопа! - парировал потомок эсэсовца.
      - В какую беду ты попал? - спросил я.
      - Не знаю, - хмуро ответил Томас. - Но от этого мне не лучше. От этого мне хуже.
      - Я бы взял, - сказал мне Муха. - Тут все не так-то просто. Берем?
      - Черт с ним! Выпускай!
      - Только быстро, быстро! - скомандовал Муха, отпирая решетку.
      Томас похватал какие-то шмотки, сунул их в спортивную сумку и, как был, в пижаме и тапочках, выскочил из камеры.
      - Сценарий не забудь, - напомнил Артист. - Потом дочитаем. И обуйся!
      Томас запихнул рукопись в сумку, сунул ноги в туфли и рванул к выходу.
      - Стой! - остановил я его. - Все делать только по моей команде!
      После треволнений минувшего дня весь лагерь спал беспробудным сном, но следовало соблюдать предельную осторожность. В любой операции самое важное и самое трудное - чисто уйти. И я сомневался, что нам удастся пройти по лагерю такой толпой и не привлечь нежелательного внимания. К "губе"-то мы шли нормально: начкар, с ним два солдата. Картина привычная и не вызывающая никаких вопросов. А сейчас нежелательным было любое внимание. Даже какой-нибудь дневальный, сдуру глянув в окно и увидев такую компанию, немедленно поднимет тревогу. Да и то сказать: два солдата спецподразделения "Эст", с ними эсэсовец в шинели с погонами роттенфюрера, но в красноармейской пилотке, и совсем уж какой-то придурок в красной пижаме и со спортивной сумкой в охапку.
      Поэтому я забрал начальника караула и прошел с ним к штабному "уазику". Водителя не было. Я приказал начкару сесть за руль и подогнать УАЗ к дверям "губы". Потом за руль сел Муха, начкар рядом с ним, а я устроился на заднем сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша" упирался в спину начкара, напоминая ему о том, что любая самодеятельность нежелательна. Перед КПП я приказал ему выйти и открыть ворота. После этого мне осталось только вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками.
      Путь был свободен. Позади было тихо. Кажется, обошлось. Но едва мы отъехали на километр и лагерь "Эста" скрылся за холмом, Артист приказал Мухе остановить машину.
      - В чем дело? - спросил я.
      - Мне нужна эта тачка, - заявил Артист. - Примерно на час. - Он обернулся к Мухе: - Поможешь?
      - Почему нет? А что делать?
      - Скажу.
      - Кончай! - приказал я. - Хватит с нас приключений!
      Но Артист не сдавался.
      - Пастух, сегодня мой день, - сказал он. - Не мешай, а? Иди с Томасом к моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое большое через час. И не спрашивай, что я хочу сделать.
      Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист не нравился. Какая-то дурь была в нем.
      - Я нечасто тебя о чем-то прошу, - проговорил он. - Сейчас прошу. Ну?
      Никогда я его таким не видел.
      - Ладно, валите, - разрешил я, хотя мой внутренний голос прямо-таки вопил, протестуя. - Но чтобы через час были.
      Артист сразу повеселел.
      - Муха, гони вкруговую, - приказал он. - К понтонному мостику. А там разберемся.
      Мы с Томасом выгрузились из "уазика" и потащились к стогу, возле которого была спрятана "мазератти". Пока я очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой элегантный серый сюртук и спохватился:
      - А плащ? Я забыл плащ!
      - Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я.
      - Это ты так шутишь, да? - спросил он.
      Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас.
      Томас с робкой надеждой спросил:
      - У вас выпить ничего нет?
      - Ну ты даешь! - восхитился я. - Сейчас только об этом и думать!
      - А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две недели на минеральной воде "Нарзан"?
      Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который, судя по всему, уже давно вертелся у него на языке:
      - Вы кто, ребята?
      - А ты? - вопросом на вопрос ответил я. - Кто ты? Если ты внук национального героя, почему тебя держат на "губе"?
      - Они называют это - под домашним арестом, - объяснил Томас. - В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из Таллина. Вот и пристроили на "губу". С гарантией, что не свалю.
      - Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не отпускают?
      - Я им нужен.
      - Зачем?
      - Не знаю. Это все - раскрутка. Понимаешь? И фильм - раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они раскручивают.
      - Тебя?
      - Нет. Альфонса Ребане.
      - Твоего деда, - уточнил я.
      - Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски, - это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В этом-то все и дело!
      - Точно?
      - Еще бы не точно!
      - Так, - сказал я. - Это кино, похоже, поинтересней того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят.
      Прошел час. Их не было.
      Час двадцать. Их не было.
      Час сорок. Никого.
      Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазератти", облегающем спину и задницу, как объятия любимой жены, но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что произойдет раньше - в лагере поднимут тревогу или они вернутся?
      Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я к нему не прислушался.
      Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа - тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.
      И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и нет. Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не показалось. Ни единого огонька.
      Что бы это могло значить?
      4.10.
      Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе появилось тяжелое предчувствие беды.
      4.30.
      - Вон они! - вдруг сказал Томас.
      - Где?
      - Да не впереди - сзади!
      Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Муха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:
      - Все в порядке. Гони!
      - А где "уазик"?
      Он неопределенно махнул рукой:
      - Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Серега, гони!
      Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до нас донесся вой сирены - в лагере "Эста" объявили тревогу. Я дал под сотню - больше не позволяла дорога, она была слишком узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через пять Артист попросил ехать помедленней. "Мазератти" огибала высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.
      - Тормозни! - скомандовал Артист. - Теперь мы в полной безопасности.
      Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним. Поднявшись метров на сто, остановился.
      - Вот отсюда все будет хорошо видно, - удовлетворенно сообщил он.
      Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней листвой. У нас в Затопине - морозы и вьюги, а здесь - почти весна. Было что-то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле.
      Артист напряженно всматривался в сторону Векши.
      - И чего мы ждем? - спросил я. - Когда совсем рассветет?
      - Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.
      - И что будет?
      - Увидишь.
      Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:
      - И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил!
      На брючине его костюма темнело мазутное пятно.
      - Отчистишь, - отмахнулся Артист. - Бензинчиком ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже! Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с ними?
      И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.
      - Всё! - завопил Артист. - Смотрите!
      И мы увидели.
      Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней, как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Вернее, серии взрывов, которые сливались друг с другом, образуя какой-то утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что это такое: это начал рваться боезапас в "тиграх".
      От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.
      - Вот вам, суки, битва на Векше! - изрек Артист. - Валим!
      Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел за руль и погнал "мазератти" к шоссе, которое связывало Тарту с Таллином.
      - А теперь объясни мне, что это было, - попросил я Артиста.
      - Да все очень просто. Мы вывели цепь на рубильник, которым включается освещение. Единственная проблема была - взрыватели не сразу нашли. Они были в снарядном ящике в штабном блиндаже.
      - И пришлось поуродоваться, пока перетаскали тол к танкам, - добавил Муха. - До чертовой матери они его наготовили.
      - А насчет трупов можешь не беспокоиться, - заверил меня Артист. - Все кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом с ним ничего не взрывалось.
      - Это, конечно, утешает, - сказал я. - Но я тебя спросил не о том, каким образом вы замкнули взрывную цепь. Я тебя спросил совсем о другом.
      - Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все точно по тексту. Получив приказ из ставки фюрера, доблестные эстонские патриоты отступили, А перед этим взорвали свои позиции. Вместе с боевой техникой. Чтобы она не досталась врагу.
      - С какой техникой?
      - Со всей. Четыре "тигра". И с десяток крупповских пушек.
      - Артист, твою мать! - сказал я. - Ты хоть понимаешь, что натворил?
      - А что я натворил?
      - Это теракт! И вмешательство в дела суверенного государства!
      - Ничего подобного, - возразил он. - Я лишь слегка подкорректировал творческий процесс. Денег на новую технику у них нет. И даже за эту расплатиться не смогут. И значит - кина не будет.
      - Почему ты это сделал? - удивленно спросил Томас Ребане.
      - Сценарий мне не понравился. Характеры схематичны, а диалоги написаны газетным языком.
      Томас взглянул на меня:
      - Он шутит?
      - Да, шучу, - резко сказал Артист. - Но могу и без шуток. По этому сценарию отца моего героя сослали в Сибирь или расстреляли. Моего отца никуда не ссылали. Но его брат, две тетки и мой дед с бабкой - все они лежат в Бабьем Яру. Объясняю специально для тебя, наследник героя. Бабий Яр - это овраг в Киеве, между Лукьяновкой и Сырцом. В сорок первом году фашисты расстреляли там семьдесят тысяч евреев. Среди них были и все мои предки. Мне до феньки, кто их расстреливал: СС или просто зондеркоманды. И были ли среди них эстонцы - это мне тоже До феньки. Фашисты не имеют национальности. Теперь понятно, почему мне не понравился этот сценарий? И закончим на этом.
      Шоссе выскочило из перелеска и тянулось вдоль железнодорожной ветки. Впереди показалась платформа пригородной электрички.
      - Высадите меня здесь, а сами уезжайте, - сказал Томас Ребане без особой уверенности в голосе.
      - Хочешь вернуться на "губу"? - спросил я.
      - Нет, я не хочу. Но вам нужно делать ноги. Очень быстро. Если вас прихватят, у вас будут большие проблемы.
      - Если мы тебя высадим, нас прихватят гораздо быстрей, - резонно заметил Муха. - Сначала отловят тебя. Ты в своем сюртуке - как жираф. Кто тебя раз увидит - надолго запомнит. Ты им все выложишь: и где мы, и на какой тачке. После этого отловить нас - раз плюнуть.
      - Почему я им все выложу? - оскорбился Томас.
      - Потому что ты не Зоя Космодемьянская.
      - Это такая партизанка? - припомнил он. - С гордо поднятой головой?
      - Она самая, - подтвердил Муха.
      - Да, я не Зоя Космодемьянская, - самокритично признал Томас.
      - Поэтому сиди и не рыпайся.
      - Из-за меня у вас будут дополнительные неприятности, - счел своим гражданским долгом предупредить он.
      - Одной больше, одной меньше - без разницы, - усмехнулся Артист.
      - И ты должен нам кое о чем рассказать, - напомнил я. - Ты нас заинтриговал.
      - Тогда купите мне водки, - потребовал Томас.
      - Совсем обалдел малый! - изумился Муха. - Кто же пьет водку в пять утра?
      - Я! - твердо сказал Томас. - Вон там, рядом со станцией, ночной универсам. Там продают все. И водку тоже. Иначе я с вами не поеду. И ничего не расскажу.
      - Тормозни, - кивнул я Артисту. - Муха, сгоняй. Ты у нас единственный, кто нормально одет.
      - Что будем брать? - деловито спросил Муха, словно всю жизнь только и занимался тем, что бегал за водкой.
      - Все равно, - сказал Томас. - Только много!
      Через двадцать минут Муха вернулся в машину. В руках у него был полиэтиленовый пакет с побрякивающими бутылками. Не успел Артист тронуться с места, как Томас извлек из пакета бутылку и начал зубами выдергивать пластмассовую пробку.
      - Стой! - заорал Муха. - Это же бензин!
      - Какой бензин? - опешил Томас.
      - Чистый. Авиационный.
      - Зачем ты купил бензин? - обиделся Томас. - Я просил купить водку, а ты купил бензин!
      - Штаны почистить, вот зачем, - объяснил Муха. - Водка - в другой бутылке. Ну кадр!
      Но Томас уже не обращал ни на кого внимания. Отвинтив пробку какой-то водяры с эстонской этикеткой, он припал к горлу и сделал несколько хороших глотков. Потом промокнул губы рукавом, понюхал мятую гвоздику, торчавшую в петлице его сюртука, аккуратно завинтил пробку и сообщил:
      - Вот теперь тип-топ. Ты спросил, кто пьет водку утром, - обратился он к Мухе. - Водку хорошо пить в любое время. Вечером - чтобы вечер был веселый. Днем - чтобы день был хороший. Ночью - чтобы ночь была не очень длинной. Но лучше всего водку пить утром. У вас, у русских, есть хорошая поговорка: "С утра выпил - весь день человек свободный". Теперь я свободный. - И он с удовольствием закурил.