II

Двадцать тысяч долларов, которые Мамаев обещал перевести реабилитационному центру Дока еще три дня назад, на счет центра так и не поступили. Это давало мне право использовать добытую для Мамаева информацию по своему усмотрению. Так что мне было с чем идти к Бурову.

Я позвонил ему в офис сразу после разговора с Артистом и попросил референта сообщить господину Бурову, что господин Пастухов из агентства «МХ плюс» просит принять его по срочному делу. Он записал мой телефон и обещал перезвонить. Я с большим интересом ждал звонка. Как бы ни отреагировал на мою просьбу Буров, это сказало бы о многом. Он мог вообще меня не принять. Он мог назначить встречу недельки эдак через две, так как рабочее время президента Народного банка расписано по минутам.

Референт перезвонил через час и сообщил, что господин Буров примет господина Пастухова в своем офисе на Бульварном кольце завтра в 8.30 утра.

В 8.15 я подъехал к зданию Народного банка. Это было одно из монструальных сооружений, поднявшихся над крышами старой Москвы в последние годы. По своей амбициозности оно вполне могло соперничать со зданиями «Газпрома» или «Лукойла». Их точно бы выперло из-под земной коры чудовищным давлением магмы, бешеной энергией огромных денег. Как вычурные сталинские высотки в пятидесятые годы, как безликие кварталы хрущевок в шестидесятые, как стекляшки Нового Арбата в брежневские семидесятые, так и сейчас эти монстры утверждали приход новых времен — молодых, беспощадных, веселых, наглых.

И вдруг что-то толкнуло меня в сердце. Здесь, на площадке перед Народным банком, фраза Калмыкова «Он из тех, кто играет по-крупному» наполнилась новым смыслом.

В 8.20 я вошел в банк: из утренней, набирающей суматошные обороты Москвы перенесся в гулкость огромного пустого холла, в царство мрамора и тонированного стекла, в стерильность кондиционированного воздуха, которым дышат лишь посвященные, причастные. На вахте меня уже ждал референт Бурова, безликий молодой клерк в черном костюме и черном галстуке, причастный. Охранник в черной униформе, вооруженный австрийским компактным пистолетом-пулеметом «Штейер», учтиво попросил меня выложить из карманов металлические предметы и пройти через арку металлодетектора. Второй так же учтиво попросил открыть кейс. В кейсе не было ничего, кроме старой папки с оттиснутыми на обложке регистрационными номерами, грифом «Совершенно секретно» и штампом «Хранить вечно». Эту папку дал мне генерал-лейтенант Лазарев после очень трудного для него разговора.

— Следуйте за мной, — предложил референт.

Скоростной лифт вознес нас неизвестно на какой этаж. На выходе из лифта дежурили еще два охранника, тоже со «Штейерами». Референт повел меня к приемной, находившейся в торце коридора за высокой двустворчатой дубовой дверью с начищенными до блеска медными дворцовыми ручками. Но до эти царских врат не довел, а открыл пластиковой карточкой неприметную боковую дверь:

— Прошу.

Это было что-то вроде гостиной или курительной: с низким черным столом на белом ковре, с черными кожаными креслами и диванами вдоль стен. На белых стенах висели старинные гравюры, все больше морские сражения.

— Господин Буров очень занят, будьте кратки, — предупредил меня референт таким тоном, каким разговаривают с докучливыми просителями. — У вас двенадцать минут.

— Это у него двенадцать минут, — нахально ответствовал я. — А у меня времени хоть жопой ешь.

Он боком, как курица, посмотрел на меня и скрылся за дверью, которая вела, вероятно, в кабинет президента. Я ожидал, что он доложит обо мне и пригласит войти, но вместо этого из-за двери донесся высокий, как бы захлебывающийся хохоток, дверь распахнулась и появился сам господин Буров, весело топорща длинные, закрученные в стрелки усы и с высоты своего роста глядя на меня наглыми смеющимися глазами.

— Доброе утро, Сергей Сергеевич. Сидите, сидите, — проговорил он высоким и словно бы насмешливым тенорком и протянул руку, для чего ему пришлось наклониться. — Приятно в такое утро встретить человека, у которого времени хоть жопой ешь. Замечательно. Про себя я этого сказать не могу.

Он был при полном параде — в крахмальной рубашке, с черной «бабочкой» на тонкой шее, только вместо пиджака на нем была синяя стеганая куртка с атласными обшлагами и отворотами.

— Во сколько начинается ваш рабочий день? — поинтересовался я.

— В семь тридцать.

— А заканчивается?

— Если нет никаких мероприятий, примерно к полуночи.

— Я начинаю с оптимизмом смотреть в будущее России.

Он снова тоненько, как бы кудахтая, засмеялся и уселся в кресло против меня, вытянув далеко в сторону длинные журавлиные ноги в узких черных брюках и переплетя их, как жгуты каната. Во всяком случае, казалось, что при желании он мог бы их таким образом переплести.

— Будем говорить здесь. Кабинет прослушивается и просматривается видеокамерами, постоянно идет запись. А здесь можно говорить свободно.

— Прослушивается и просматривается? — удивился я. — Зачем?

— Чтобы можно было проанализировать переговоры. Из слов воспринимается не больше пятнадцати процентов информации. Все остальное — тональность, мимика, жесты. Этим и занимаются мои психологи. Вас, вероятно, удивило, почему я принял вас в такое время? Теперь вы понимаете почему.

— Это меня не удивило, — возразил я. — Меня удивило другое: что вы меня вообще приняли.

— Считайте, что таким образом я выразил уважение вам и вашим друзьям. Я уважаю профессионалов. И не хочу отрезать себе возможности при нужде еще раз обратиться к вам. Но времени у меня действительно мало. Поэтому к делу. Мне известно, с какими трудностями вам пришлось столкнуться при выполнении моего поручения. Круто, Сергей Сергеевич. Но я уверен, что другого выхода у вас не было. И вы вправе потребовать от меня увеличения вашего гонорара. На сколько?

— Ни на сколько. У нас не было никаких трудностей.

— Ну будет вам, будет, сударь! Не скромничайте!

— У нас не было никаких трудностей, — повторил я.

Сощурившись и привздернув губу, отчего его левый ус по-пиратски заторчал, он испытующе на меня посмотрел.

— Вы хотите сказать...

— Я не хочу сказать ничего, — перебил я. — Только то, что сказал. Нам не за что требовать увеличения гонорара.

— Это интересно. Это очень, очень и очень интересно. Мне сообщили, что мурманские следователи установили, что причиной смерти двух бандитов был инфаркт. Вы не могли бы разъяснить мне эту загадку?

— Нет. Мы не имеем к этому ни малейшего отношения.

— Зачем же вы просили о встрече?

— Хочу вам кое-что показать.

Я извлек из кейса старую папку. В ней были протоколы заседания военного трибунала, который состоялся 16 декабря 1984 года в Кандагаре. Буров взглянул на обложку, быстро просмотрел первые страницы.

Я посоветовал:

— Начните с конца.

Он внимательно прочитал приговор трибунала.

— Неслабо! Откуда это у вас?

— Господин Мамаев поручил нам собрать о Калмыкове всю информацию, какая только возможна. По ходу дела мы наткнулись на эти документы.

— Почему вы принесли их не ему, а мне?

— Он не заплатил за работу.

— Не заплатил за работу? — недоверчиво переспросил Буров. — Не заплатил за эти документы? Не понимаю.

— Он не знал про эти документы.

— Сколько?

— Двадцать тысяч долларов.

— Я даю вам тридцать.

— Нет, — сказал я. — Я хочу получить за них не деньги.

— Что?

— Информацию.

— Какую?

— Игорь Сергеевич, прошу извинить, — раздался голос референта. Он появился в гостиной, держа в руках черный узкий сюртук. Буров поднялся, снял куртку, позволил надеть на себя сюртук и махнул длинной худой рукой:

— Исчезните, друг мой.

— В девять ноль-ноль — господин Малышев, — напомнил референт.

— Подождет.

У референта округлились глаза:

— Господин Малышев?!

— Исчезните, сударь!

Клерк исчез.

— Ну вот, — с усмешкой, призванной скрыть раздражение, прокомментировал Буров. — Взял и заставил меня раскрыть перед вами карты. Вы поняли, Сергей Сергеевич, о чем я говорю?

— Он проявил вашу заинтересованность в этом деле.

— Верно.

— Большую.

— И это верно. Да, я заинтересован в этом деле. Но хотел бы понять, в чем заключается ваш интерес.

— Калмыков отсидел два с половиной года ни за что.

— За приготовление к убийству, — возразил Буров.

— Он не собирался никого убивать. И вы это знаете.

— Ну, допустим, — подумав, кивнул он. — И что?

— Мы не хотим, чтобы он сел за убийство, которое он намерен совершить.

— А он намерен?

— Да. И это вы тоже знаете.

— А что знаете вы, сударь?

— Кое-что. А хочу знать все.

— Если я отвечу на ваши вопросы, вы продадите мне эту папку?

— Нет. Но я не продам ее и Мамаеву.

— Спрашивайте.

— Мне известно, что в начале девяносто восьмого года между вами и Мамаевым возник конфликт. Из-за права обслуживать счета ГУИНа...

— Конфликт? О чем вы? — перебил Буров. — Между нами не было и не могло быть никакого конфликта. Со стороны Мамаева была предпринята попытка шантажировать меня. Только и всего.

— И вы поддались шантажу?

— С чего вы взяли?

— Вы отозвали свою заявку. Право на обслуживание счетов ГУИНа получил «ЕвроАз».

— Вас когда-нибудь шантажировали?

— Однажды было.

— Каким образом?

— Украли мою жену и дочь.

— Вам это понравилось?

— Не очень.

— Чем это кончилось?

— Нормально кончилось.

Буров неожиданно захохотал, закудахтал, откинув голову и от избытка чувств хлопая себя по коленям. Я смотрел на него с искренним недоумением. Мне почему-то казалось, что ничего смешного я не сказал.

— Немного зная вас, Сергей Сергеевич, я представил, что означает ваше «нормально», — отсмеявшись, объяснил Буров. — Мне тоже не нравится, когда меня шантажируют. Но у меня другие методы защиты, — добавил он, и его усы грозно затопорщились, а в наглых навыкате глазах мелькнули искорки веселого бешенства.

— Попытка шантажа была предпринята до двадцать седьмого июля девяносто восьмого года, — вернул я его к теме разговора.

— Вы много знаете, сударь, — уважительно оценил Буров. — Что ж, я расскажу вам, как это было. В первых числах июля ко мне пришел молодой следователь из Таганской прокуратуры. Проинформировал, что ведет дело о подготовке покушения на господина Мамаева. И предъявил мне несколько совершенно замечательных документов. Из них следовало, что мой банк через промежуточные инстанции заплатил двенадцать тысяч долларов риэлторской фирме за коммуналку, из окна которой за Мамаевым вел наблюдение наемный убийца.

— Ерунда, — сказал я. — Деньги были посланы с почты какой-то студенткой.

— Это мы сейчас понимаем, что ерунда. А тогда я не понимал ничего. Я понятия не имел ни о какой коммуналке, ни о каком покушении. Я попросил дать мне копии этих документов, чтобы разобраться что к чему. Следователь сказал, что не имеет права этого сделать. Он предупредил, что будет вынужден вызвать меня повесткой для допроса в качестве свидетеля по уголовному делу о подготовке покушения на господина Мамаева. Я сказал, что подумаю. Через неделю я уже имел всю информацию. Я позвонил следователю и приказал ему передать Мамаеву, что он получит то, чего добивается. И после этого отозвал заявку.

— Но позвольте! Документы, которые он показал, были фальшивкой?

— Разумеется. Очень хорошо сделанной фальшивкой, тут господин Мамаев проявил немало изобретательности.

— Нельзя было доказать, что это фальшивка и Народный банк к оплате коммуналки не имел отношения?

— Почему? Можно.

— Тогда зачем вы отдали Мамаеву счета ГУИНа?

— Вы плохо разбираетесь в таких делах, сударь.

— Совсем не разбираюсь, — подтвердил я.

— Представьте на секунду, что на моих глазах произошло какое-то происшествие, хотя бы дорожная авария. И меня вызывают к следователю для дачи свидетельских показаний. Что на следующий день будет в газетах? Я скажу что. Аршинные заголовки: «Вор должен сидеть в тюрьме». А под ними — маленькая информация о том, что президент Народного банка был вызван в прокуратуру. Это если я приду к следователю. А если не приду, и того хуже: «Сбежит ли Буров?» Прелесть в том, что я не смогу даже обратиться в суд. В самом деле, разве вор не должен сидеть в тюрьме? Это в случае дорожной аварии. А если меня вызовут в прокуратуру по делу о покушении на конкурента? Вы представляете, что было бы в газетах и к чему бы все привело?

— Это торпедировало бы ваше назначение заместителем министра финансов?

— Совершенно верно, Сергей Сергеевич. Могло. А в таких делах рисковать нельзя.

— Но и спускать шантажисту — на вас это не похоже.

— А кто вам сказал, что я спустил? Я сказал, что у меня другие методы защиты. И они, сударь, ничуть не менее эффективны, чем ваши.

По ходу дела у меня возник еще один вопрос, и я помедлил, не решаясь его задать.

— Ну-ну! — подбодрил меня Буров. — У нас откровенный разговор.

— Вскоре после суда над Калмыковым следователь, который вел его дело, был убит. Вы знаете об этом?

— Разумеется, — кивнул Буров. — Я всегда владею всей информацией. Абсолютно всей. Без этого я никогда не подступаюсь к проблеме. Он был убит ночью на Рязанском шоссе, в пятидесяти километрах от Москвы. Его застрелили в салоне «БМВ». Я вам больше скажу. Машину ему купил Мамаев. Во всяком случае, деньги за нее были перечислены со счета «ЕвроАза». Я знаю, о чем вы думаете. Нет, сударь, это не мои методы. Я никогда не свожу счеты с исполнителями.

— Зачем вы прилетали к Калмыкову в колонию?

— Вы и это знаете? Значит, знаете и зачем.

— Почему вы прилетели сами, а не послали кого-нибудь?

— Я дам вам, Сергей Сергеевич, хороший совет. Важные дела нельзя передоверять никому.

— Документы, которые вы показали Калмыкову в лагере, были липой? О том, что квартиру его жены вы перекупили у Мамаева?

— Квартира сейчас полностью принадлежит ей, — уклонился он от прямого ответа.

— Ее купили вы?

Буров некоторое время молчал, закручивал в стрелки усы. Потом спросил:

— Вы узнали, кто послал семьдесят тысяч долларов за квартиру?

— Нет.

— Вы очень удивитесь, если узнаете. Очень, сударь.

— Мне рассказывали, что в бытность заместителем министра финансов вы помогали Мамаеву, поддерживали его проекты. Это так?

— А почему нет? У него серьезный бизнес. Он умело руководит своим делом. Сейчас успешно реализует проект, связанный с нефтью. Очень перспективный проект. Таких бизнесменов нет так уж много в России. Для чего мне ему мешать? Это было бы непатриотично.

— Тогда зачем вам нужно, чтобы Калмыков его убил?

— Да с чего вы взяли, что мне это нужно? — очень искренне, как мне показалось, удивился Буров.

— А нет?

— Нет.

— Калмыков понял свою задачу так.

— Он правильно понял.

— Не понимаю.

— А должны бы понять, это близко к вашей профессии. Вы станете угрожать кому-нибудь незаряженным пистолетом?

— Нет.

— А почему? Потому что ваша угроза будет пустой. И тот, кому вы угрожаете, это почувствует. Пистолет должен быть заряжен, если вы намерены получить нужный вам результат. Даже если не хотите стрелять. Калмыков должен знать, что он убьет Мамаева. Но это вовсе не значит, что я хочу его смерти. Это было бы слишком просто, негуманно и экономически нецелесообразно.

— Чего же вы хотите?

— А вот этого я вам не скажу. Почему, собственно, вас так волнует судьба Мамаева?

— Меня не волнует судьба Мамаева. Меня волнует судьба Калмыкова. Выведите его из игры.

— Нет, сударь, этого я не сделаю.

— Тогда это сделаю я.

— Каким образом?

— Отдам эту папку Мамаеву.

— И Калмыков сядет в тюрьму.

— Но не за убийство. И не за подготовку к убийству. Пусть сядет. Он просидит недолго.

— Так-так, — протянул Буров. — А вы, сударь, не проста сопля, как говаривал мой дед. С пузырьком. Значит, у вас в рукаве есть еще кое-что, кроме этих протоколов? Какой-то козырь?

— Может быть.

— Сделаем так, — предложил он и подался вперед, навис над столом, усы затопорщились, глаза азартно заблестели. — Я обещаю, что не спущу курок. Ну, разве что ситуация выйдет из-под моего контроля. А вы подыграете мне. И тем самым поможете Калмыкову. Согласны?

— Что для этого нужно?

— Я куплю у вас эти документы. За тридцать тысяч долларов. Деньги будут перечислены вам немедленно. Но с одним условием. Сразу от меня вы поедете к Мамаеву и продадите эти бумаги ему. Слупите с него побольше. Тысяч пятьдесят. Он заплатит. Дайте ему немного порадоваться, а потом выложите из рукава то, что у вас есть.

— Смысл?

— Какой самый верный способ деморализовать контрагента? Сначала дать ему надежду, а потом отнять. А когда вы лишите его последней надежды выкрутиться из этого дела, дайте совет: пусть попробует договориться со мной.

— Вы затеяли опасную игру, — предупредил я.

— Опасную для кого?

— Для всех. В том числе для себя.

— Ее начал не я. И не я устанавливал правила. Мне навязали эту игру. Я всего лишь играю по тем правилам, которые мне навязали. В бизнесе, сударь, есть главное правило: никогда никому ничего не прощать. И не только в бизнесе, в жизни тоже. Никогда! Никому! Ничего! — презрительно повторил он. — Если, конечно, вы не хотите, чтобы о вас вытирали ноги.

— Не продолжайте. Я уже понял, что насчет непротивления злу насилием у вас все в порядке.

— А у вас? — парировал Буров. — Что вы сказали тем, кто похитил вашу жену и дочь? Иди и больше не греши?

— Вы уверены, что в рукаве у меня есть козырь. А если нет?

Буров снисходительно усмехнулся.

— Вы удивились, для чего я веду аудио и видеозапись всех переговоров. А между тем из всего, о чем мы с вами сейчас говорили, вы не уловили главного. Самого главного. Хотя я сказал это совершенно ясно, открытым текстом. Признайтесь, сударь, не уловили?

— Что вы считаете главным?

— Я сказал, что никогда не приступаю к решению проблемы, если не обладаю всей информацией. Абсолютно всей.

— У нас уже очередь, — с похоронным видом сообщил возникший в дверях референт.

— Иду. Возьмите у господина Пастухова банковские реквизиты. Тридцать тысяч долларов. Перевести немедленно. Проследите. Нет, сорок. А с Мамаева, Сергей Сергеевич, слупите шестьдесят тысяч. Да, шестьдесят. И ни центом меньше! Иначе я перестану вас уважать!

Буров пожал мне руку, заговорщически подмигнул и устремился в кабинет, как узкая черная хищная пиратская шхуна. «Веселый Роджер» незримо трепетал над ним на свежем морском ветру.

Ну и ну. Если десятками тысяч долларов пробрасываются, как мелкой монетой, что же за ставки в этой игре?

Или, как говорят современные пираты: какова же цена вопроса?

Отъезжая от Народного банка, я оглянулся. В черных стеклах, разрезавших мрамор облицовки, плыли низкие белые облака. Тихая золотая осень понемногу смещалась от Москвы к югу.

III

Я предпринял попытку дозвониться до Мамаева, но она закончилась ничем. Секретарша сначала сказала, что у него важный посетитель, потом совещание. По сучьей интонации в ее голосе и нескрываемому злорадству я понял, что стал персоной нон-грата. Пришлось действовать по-другому.

Я заехал на главпочтамт и сделал ксерокс обложки папки с протоколами трибунала, приговорившего Калмыкова к смертной казни. На ксерокопии поставил адрес нашего полуподвала на Неглинке и написал: «Если Вас это интересует, жду в 12-00 в офисе агентства „МХ плюс“. Пастухов». Сбросил все это по факсу в секретариат Мамаева, обзвонил ребят и назначил общий сбор. Перед встречей с Мамаевым нужно было разобраться, что мы имеем.

Офис детективно-охранного агентства «МХ плюс» являл собой зрелище грустное и трогательное, как воспоминания о красивой, но не сбывшейся, увы, мечте. Ах, с каким рвением Боцман и Муха ремонтировали этот старый полуподвал, перестилали полы, обшивали панелями стены, рушили одни перегородки и воздвигали другие. Раз в неделю устраивались воскресники, и вся наша команда, включая Дока, вовлекалась в созидательный процесс. В конце концов общими усилиями удалось превратить полуподвал в довольно уютное помещение с пятнадцатиметровой приемной, в которой будущая секретарша должна была сортировать будущих посетителей и угощать их кофе «эспрессо», и с восьмиметровым кабинетом для переговоров с клиентами. С какими яростными, до взаимных обид спорами выбиралась вывеска агентства! Муха непременно хотел медную с гравировкой, Боцман настаивал на стеклянной, черной с золотом, как на Администрации Президента. Сошлись посередине — на такой, как в мэрии.

А каким торжественным было открытие агентства! Как тонко звенели хрустальные бокалы с французским шампанским, содвинутые в ознаменование того, что двое наших друзей, уважаемый господин Мухин и уважаемый господин Хохлов, обретают солидный социальный статус! Долго-долго этот звон стоял в ушах счастливых совладельцев агентства.

Примерно два месяца.

Каждое утро они являлись в офис и просиживали до вечера в ожидании клиентов, которые должны были выстраиваться в очередь, прочитав рекламу в газете «Из рук в руки». Клиентов за два месяца было трое. Первой пришла старушка, у которой пропал ее любимый кот. Двух других клиентами можно было назвать с очень большой натяжкой, потому что это были местные братки, которые решили, что за вывеской «МХ плюс» скрывается торговая фирма, с которой совершенно необходимо что-нибудь поиметь. В припадке разочарования Муха и Боцман умесили братков и ссыпали их в мусорный контейнер. После этого Боцман произнес историческую фразу:

— Нет ли у тебя такого ощущения, что мы начали дело не с того конца?

Теперь офис стоял заброшенный. Торжественная, как на мэрии, вывеска была снята и пылилась в углу, а единственными живыми организмами были кофеварка и подключенный к «Интернету» компьютер, по которому и осуществлялась связь с внешним миром. Лишь изредка, когда намечались деловые встречи, наводился порядок, и офис обретал жилой вид.

Я просмотрел электронную почту. Ничего заслуживающего внимания не было. Потом сварил кофе и стал ждать.

Первым появился Боцман с пачкой цветных снимков, сделанных телевиком возле офисов компании «Интертраст» и Народного банка. Снимков было с полсотни. Он разложил их на большом столе в приемной и предложил полюбоваться.

Сытые самодовольные лица, по большей частью молодые, дорогие машины, костюмы от хороших портных. Холеные женщины, как из рекламных журналов. Было такое впечатление, что снято все это не в Москве, а где-нибудь за границей, в Швейцарии.

— Новая порода, хозяева жизни! — обобщил Боцман с нотками классовой неприязни.

Пока мы рассматривали снимки, позвонил Док и сказал, что, если можно, он не приедет, так как на счет реабилитационного центра неожиданно поступили сорок тысяч долларов и нужно срочно выкупить кое-какие лекарства и договориться с немецкой фирмой о поставке инвалидных колясок.

— Деньги откуда? — спросил я.

— От Народного банка. Я несколько раз забрасывал им просьбы. Все мимо, а вот поди ж ты. Даже не ожидал.