-- Они прилетели.
      Еще помолчал и добавил:
      -- Но их почему-то четверо...
      II
      -- Господа! Наш самолет совершил посадку в аэропорту города Никосия, столице Республики Кипр. Местное время двадцать часов пятьдесят пять минут. Температура воздуха плюс двадцать два градуса. Добро пожаловать на остров любви!..
      Артист наклонился к моему уху и предупредил:
      -- Не оглядывайся. В заднем ряду у иллюминатора, справа. В сером костюме. Довольно молодой, смуглый, в очках. Длинные волосы. Обратил внимание?
      Я кивнул:
      --Да.
      -- По-моему, он нас пасет.
      -- Похоже.
      -- Что бы это значило?
      -- Не знаю. Пройди в хвост к нашим, скажи Боцману и Трубачу: пусть отстанут. К нам не подходить.
      -- Присмотреть за серым?
      -- И за нами. До Ларнаки доедут на такси. Пансионат найдут, адрес есть в путевках.
      Артист поднялся и двинулся в хвост самолета -- места Мухи, Боцмана и Трубача были во втором салоне. К нему кинулась стюардесса нашего славного "Аэрофлота":
      -- Гражданин! Вы что, не знаете, что нельзя вставать с места до полной остановки двигателей? Сядьте, вам говорят!
      На что Артист так выразительно приложил руки к животу и скорчил такую физиономию, что она поспешно отскочила в сторону, опасаясь, как бы он не заблевал ее синюю форменку. Боковым зрением я увидел, как тот, в сером костюме, проводил Артиста рассеянным взглядом, но следом за ним не пошел.
      -- Что происходит? -- спросил меня Док, прокемаривший всю дорогу от Москвы и разбуженный только посадкой в Афинах.
      -- Пока не знаю.
      -- Но происходит?
      -- Не исключено...
      Самолет подрулил к зданию аэровокзала, сиявшего в густой ночи, как елочная игрушка; ко всем выходам словно бы присосались длинные круглые трубы, соединяющие салоны с залом прилета. И сразу здесь забурлила обычная аэропортовская толпа. Пассажиры в основном были русскими, многие с детьми, мелькали смуглые лица греков и турок. Все было настолько похоже на Внуково или Домодедово в момент прилета борта с Кавказа, что, сколько я ни прислушивался к себе, ничего похожего на тоску по Родине обнаружить мне не удалось. А жаль. Я много читал об этом чувстве, а вот испытывать никогда не приходилось. Потому что за границей я ни разу не был, если не считать пятидневной поездки в Будапешт, еще в школе, в десятом классе -- в числе победителей республиканской математической олимпиады. Но тогда всех нас так поразило изобилие и какое-то запредельно-избыточное роскошество магазинных витрин, забитых фантастической радио- и видеотехникой, такая праздничность вечерних улиц, что все свободное от математических состязаний время мы прошлялись по городу, раскрыв рты, и лишь на обратном пути, уже в поезде, вспомнили, что были за границей, и бодро спели приличествующую случаю песню: "Проезжая теперь Будапешт, снова слышу я речь неродную, и вдали от знакомых мне мест я по Родине больше тоскую..."
      Если быть точным, в песне говорилось про Бухарест, но какое это имело значение? Главное было в другом: тосковать по Родине -- это звучит гордо.
      Не получилось тогда. И теперь не получалось. Но может, еще получится?
      У стойки паспортного контроля к нам с Доком присоединились Артист и Муха. Трубача и Боцмана в толпе не было видно, а малый в сером костюме маячил в сторонке, не упуская нас из виду.
      Он был явно не профессионал. Возможно, какую-то спецподготовку прошел, но главного не усвоил: скрывать нужно не взгляд, а чувства. Слежку чаще всего обнаруживаешь не тогда, когда замечаешь, что кто-то за тобой идет, прячась в подъездах или за спинами прохожих. Нет, сначала чувствуешь на себе чужое внимание, а потом уж с помощью школярских приемов вроде остановки возле зеркальной магазинной витрины или неожиданной смены маршрута вычленяешь из толпы объект угрозы.
      Поскольку мысли мои были очень кстати заняты воспоминаниями о Будапеште, я подробно рассмотрел этого малого, нисколько не встревожив его своим взглядом. Ему было лет тридцать, модные очки в тонкой оправе придавали смугловатому живому лицу интеллигентный и даже несколько высокомерный вид. Черные, почти до плеч, волосы, какие лет десять-пятнадцать назад носила хипповая молодежь. Серебристый галстук. Небольшой серый атташе-кейс.
      Не турист. Не челночник. Для крупного бизнесмена жидковат, да и не на чартерных рейсах крупные бизнесмены летают. Не военный -- выправка не та, слишком свободен. Для журналиста слишком спокоен. Похож на знающего себе цену юриста. Я так его и назвал про себя: Юрист. При всем его очевидном внимании к нашим персонам никакой опасности от него не исходило. Во всяком случае, я ее не почувствовал. Я вопросительно взглянул на Артиста и Дока. Они еле заметно пожали и печами.
      Тоже ничего не почувствовали. Странно. А тогда какого черта он за нами следит?
      После каменных морд и волчьих взглядов наших погранцов в Щереметьеве-2 смотреть, как работают дежурные здесь, было одно удовольствие. Почти не глядя они лихо шлепали в паспорта штампы, одаривали всех белозубыми улыбками и на разных языках, в том числе и на русском, повторяли фразу, которую мы уже слышали в самолете: "Добро пожаловать на остров любви! Белком!" А таможенники даже не притрагивались к багажу, весело махали руками: "Идить, идить, гуд лайк!"
      Ну, гуд лайк так гуд лайк. Никому еще не мешала удача.
      Миновав за пять минут пограничный и таможенный контроль, мы вышли в зал ожидания и нос к носу столкнулись с высоким рыжеватым парнем, который стоял в негустой толпе встречающих с бумажным плакатиком, держа его обеими руками на уровне груди. На плакатике была надпись по-русски: "Туристическое агентство "Эр-вояж". Пансионат "Три оливы"". И тут от моего благодушия не осталось и следа. Парень словно бы распространял вокруг себя волны напряжения и опасности. Причем опасность исходила не от него самого -- для этого он был слишком молод, ломок и не уверен в себе, несмотря на то что слева под мышкой, под легкой курткой, у него явно была какая-то пукалка. Нет, опасность была вне его, где-то там, откуда он появился, он словно бы транслировал ее. И почему-то я сразу утвердился в мысли, что опасность эта не имеет никакого отношения к Юристу. Здесь было что-то другое, темное. Может быть, уголовщина.
      Артист окинул парня довольно пренебрежительным взглядом и сказал:
      -- У нас путевки от "Эр-вояжа". Но ты не девушка!
      -- Я? -- переспросил он.
      -- Ну да, ты. Ведь не девушка?
      -- Ясное дело, не девушка.
      -- А почему? -- настаивал Артист.
      -- Что почему?
      -- Почему ты не девушка?
      -- "Почему, почему!" -- разозлился сбитый с толку парень. -- Трудное детство было, вот почему!
      -- Я спрашиваю о другом. Нам обещали, что нас встретит симпатичная девушка, гид "Эр-вояжа". А встречаешь нас ты. Я считаю, это нарушение контракта.
      -- Заболела девушка, -- буркнул рыжий. -- Меня послали вас встретить.
      -- Кто послал? -- поинтересовался Док.
      -- Ну, этот. Из "Эр-вояжа". А где еще двое?
      -- Какие двое? -- удивился Артист.
      -- Мне сказали, что вас будет шесть человек.
      -- А, эти двое! Они опоздали на самолет.
      -- Как это?
      -- Да так. Не знаешь, как опаздывают?
      -- Значит, они не прилетели?
      -- А как бы они прилетели? Они же не гуси! Завтра прилетят.
      Парень подумал и кивнул:
      -- Ладно, пошли.
      Проходя мимо урны, он бросил в нее плакатик.
      Двери в аэропорту были такие же, как в Шереметьеве-2, на фотоэлементах, их стеклянные створки расходились перед входящими и выходящими и тут же сходились. Я чуть поотстал и, когда двери закрылись перед моим носом, увидел в их полированной поверхности, как Юрист остановился возле урны, сделал вид, что уронил сигаретную пачку, а, поднимая ее, прочитал плакат. И, не спеша, направился к таксофонам, солидным сооружениям, похожим на игральные автоматы.
      Рыжий провел нас через примыкавшую к аэровокзалу площадь, заставленную таким количеством машин, что создавалось впечатление, будто пол Никосии улетело куда-то по делам, оставив свои автомобили дожидаться возвращения хозяев. В самом конце площади, на выезде, стоял синий мерседесовский микроавтобус с тонированными стеклами, а возле него -- какой-то высокий плотный малый в темной кожаной куртке.
      -- Только четверо, -- сообщил ему рыжий гид. -- Двоих нет. Говорят, опоздали на самолет. Что будем делать?
      Эти слова крайне озадачили плотного малого. Он помолчал, похмурился, потом откатил перед нами дверь в салон.
      -- Поехали!
      -- Это водитель, -- объяснил нам рыжий, но за руль почему-то сел сам, а водитель устроился рядом с ним на переднем сиденье -- вполоборота. То ли чтобы за нами приглядывать, то ли чтобы следить через заднее стекло, нет ли хвоста. Этот был посерьезней рыжего, куда серьезней. И под курткой его, надетой явно не по погоде, вполне мог быть спрятан десантный "калаш" или "узи".
      Добро пожаловать на остров любви!
      Микроавтобус оказался богатый, с удобными креслами, подголовниками и подлокотниками. Но боковые стекла были не просто тонированными, а совершенно глухими, светонепроницаемыми. Это дало повод Артисту продолжать разыгрывать из себя мелочного жлоба, который желает иметь за свои кровные все удовольствия.
      -- Что это за труповозка? -- недовольно спросил он. -- Нормальной машины не нашлось? А может, я хочу полюбоваться окрестностями? Имею полное право!
      -- Сломалась другая машина, -- ответил рыжий, выруливая на шоссе.
      -- Что у вас тут творится? -- удивился Артист. -- Девушка заболела, машина сломалась. Сам пансионат-то цел, не взорвался?.. Эй, обалдел?! Ты же по встречной полосе прешь!
      -- На Кипре левостороннее движение, -- терпеливо объяснил рыжий. -Потому как в прошлом это была английская колония.
      -- А почему руль слева? При левостороннем движении руль должен быть с правой стороны!
      -- Слушай, отстань! -- взмолился рыжий. -- Достал ты меня! Потому что машина европейской сборки. Потому что она из Германии пригнана. Поэтому и руль слева. Есть у тебя еще вопросы?
      Хотя Артист и продолжал брюзжать, вопросов у него больше не было. У меня тоже. И ни у кого из нас. Машина из Германии. Если я -- владелец пансионата "Три оливы" и постоянно живу на Кипре, зачем мне машина с левым рулем? А если я работаю в турагентстве, то никогда не скажу: "Этот, из "Эр-вояжа"". Скажу: хозяин. Или даже назову его по фамилии. Ясно, что рыжий и его напарник никакого отношения ни к "Эр-вояжу", ни к "Трем оливам" не имеют. А к кому имеют? Мне почему-то казалось, что мы узнаем об этом довольно скоро. Вопрос был в другом: хотим ли мы это узнать. Хотим, конечно. Ни к чему нам невыясненные вопросы.
      Поэтому мы не запротестовали, когда автобус вдруг крутанул с шоссе, юркнул за какой-то виноградник и погасил огни. Через пару минут по шоссе по направлению к Ларнаке просвистел тяжелый грузовик, а за ним -- низкий седан, что-то вроде "доджа". Стоп-сигналы седана вспыхнули на миг и тотчас погасли, словно бы водитель хотел притормозить, а потом раздумал. Еще через минуту в ту же сторону прошла какая-то красная легковушка. Других машин на шоссе не было.
      Рыжий развернулся и погнал микроавтобус по узкой асфальтированной дороге мимо шпалер виноградников и низкорослых рощиц каких-то деревьев с узкими листьями, серебристыми в свете фар. Наверное, это и были оливы.
      -- Эй, куда мы едем? -- всполошился Артист и вскочил с места. -- До Ларнаки еще двадцать шесть километров, только что щит проехали! Эй, я тебе говорю!
      Но вместо рыжего ответил его напарник:
      -- Куда надо, туда и едем. Кое-кто хочет с вами поговорить. Поэтому сядь и заткнись.
      Для убедительности он достал из-под куртки какой-то ствол и пристроил его на спинке кресла.
      -- Как это заткнись, как это заткнись?! -- очень натурально, даже с еврейским привизгиванием заверещал Артист, возмущенно размахивая руками и незаметно подбираясь поближе к стволу. -- Как вы разговариваете с клиентами? Имейте в виду, я буду жаловаться на вас!
      Я положил ему руку на плечо и заставил сесть.
      -- Так-то лучше, -- одобрил рыжий и поинтересовался: -- Кому ты будешь жаловаться?
      -- В Комитет по защите прав потребителей! -- гордо ответил Артист и оскорбленно умолк, давая понять, что последнее слово все равно будет за ним.
      Километров через пять дорога углубилась в лощину, по склонам которой поднимались виноградники, и вскоре уперлась в ворота какой-то усадьбы. Высокий забор и просторный двухэтажный дом в глубине двора, освещенного фонарями, были сложены из серого песчаника. Ворота были кованные, с завитушками, фонари тоже явно выполнены на заказ, а на втором этаже дома светилось просторное, без мелких переплетов окно. Скорее всего, когда-то здесь жили крестьяне, виноградари или скотоводы, потом усадьбу перестроили и превратили в загородную виллу.
      Рыжий помигал дальним светом, ворота раскрылись -- электроприводом, микроавтобус проехал по аллейке и снова притормозил возле подземного гаража. Стальной щит ушел вверх, машина въехала в темный гараж и остановилась.
      -- Вылезайте, -- скомандовал напарник рыжего и повел стволом в сторону двери.
      Мы выпрыгнули на бетонный пол. Рыжий дал задний ход и вывел машину во двор. Створка гаражных ворот опустилась, мы остались в кромешной темноте. И темнота эта была смертельно опасной. Без дураков. Такое и в Чечне не часто бывало. Ничего себе остров любви.
      Под низким потолком вспыхнули прожектора, и мы обнаружили, что стоим посреди огромного, метров в двести, бетонного зала в окружении четырех лбов с направленными на нас автоматами "узи". Пареньки были той же волчьей породы, что и напарник рыжего. Лет по двадцать пять -- двадцать семь. С одинаковой короткой стрижкой. С одинаковыми золотыми цепями на бычьих шеях. Стоило лететь на край Европы, чтобы оказаться в такой компании. Они стояли вокруг нас на равном расстоянии друг от друга, как бы по углам правильного квадрата, и это говорило о многом.
      Док взглянул на меня и с сомнением покачал головой. Я понимающе кивнул. Шушера. Дешевка.
      Так-то оно так, но они были в таком напряжении, что малейшее наше движение -- и они откроют огонь. Они были явно не из тех, для кого убийство привычное дело. Перемолоть ребра кулаками и ногами -- да, это им сподручней. А убить... Но сейчас они были настроены именно на убийство. Поэтому и вздрючены до предела. Нужно было как-то сбить этот их высокий душевный настрой, перевести действие из жанра греческой трагедии в обычный милицейский боевичок.
      -- Ребята, -- миролюбиво сказал я, обращаясь к одному из них, постарше, судя по всему -- главному в этой шакальей команде. -- Извините, что суюсь с советами, но если вы вздумаете палить, то перестреляете друг друга.
      Он довольно быстро оценил мой бесплатный совет, по его знаку все четверо сместились на одну сторону. После чего приказал:
      -- Руки за голову! К стенке! Лицом к стенке!
      Мы подчинились. Двое держали нас на мушке, а двое других закинули автоматы за спину и принялись обшаривать нас. Это был очень удобный момент, чтобы отобрать у них их игрушки. Я чувствовал, как ребята напряглись, ожидая моего сигнала. Но все-таки промолчал. Ситуация была, конечно, очень горячая, но я решил: если кто-то хочет с нами поговорить, пусть говорит с позиции силы. Это располагает к большей откровенности. А удобные моменты -- ну, будут еще. Эти лбы не смогут не сделать пары-тройки ошибок, не та школа. А нам столько и не надо, нам и одной хватит. Но в свое время.
      Пока они охлопывали наши бока и выворачивали из карманов документы и деньги, а потом вываливали на бетонный пол бельишко из наших сумок, я внимательно осмотрел зал. Выходов из него было только два. Один -- через гаражные ворота, черта их откроешь, если электропривод будет блокирован снаружи. Второй -- через дверь, ведущую, видно, в глубь дома. Тоже не слабенькая дверца -- из стального листа, обваренного уголками. Окон не было. Если не считать двух проемов в торцевой стене, напротив ворот. Проемы были шириной метра по полтора и высотой с полметра. Изнутри они были закрыты толстыми прутьями арматуры, а снаружи застеклены. Не окна, а вентиляционные отверстия под самым потолком. Что надо тюрьма. Если они вздумают нас здесь держать, выбраться будет непросто. Но вряд ли будут. Иначе не стали бы выгонять микроавтобус. А зачем выгнали -- ужу ясно: чтобы не повредить при стрельбе. Бережливый народ.
      Когда со шмоном было покончено, главный достал из кармана "уоки-токи", сказал в микрофон:
      -- Нормально все.
      Я ожидал, что на нас наденут наручники, но то ли их не припасли, то ли решили, что при такой огневой мощи они и без браслеток обойдутся. Ну, тем лучше. Такие маленькие оплошности противника всегда украшают жизнь.
      Минут через десять стальная дверь открылась и в зале появились еще три действующих лица. Одного мы уже знали, это был напарник рыжего водилы. На плече у него висел "узи", а впереди себя он аккуратно спускал по пандусу инвалидную коляску, в которой сидел совершенно лысый мужик лет шестидесяти. Он был в цветастой рубашке с расстегнутым воротом и короткими рукавами, обнажавшими жилистые, в синих наколках руки. Наколки просвечивали и сквозь седые волосы на груди. Ноги были укрыты клетчатым пледом. С ним было все ясно: пахан.
      А вот третий, который вошел вслед за ними и прикрыл за собой дверь, был птицей совсем другого полета. Лет сорока, в аккуратном светло-коричневом костюме, с правильным невыразительным лицом и быстрым взглядом. В толпе на него и внимания не обратишь, но тут, среди этой уголовной братии, он выглядел белой вороной. "Контора". Это было на нем прямо написано. Майор или даже подполковник. Впрочем, вряд ли подполковник, слишком подобран, в форме, подполковники редко такими бывают. Его-то как сюда занесло?
      У все троих физиономии были такими, словно бы перед тем, как войти сюда, они крепко пересобачились. И как бы в продолжение этой ругани напарник рыжего показал на нас:
      -- Вот, только четверо!
      Лысый и Майор (так я про себя его окрестил) посмотрели на нас, как будто хотели в этом убедиться. И убедились: да, четверо. Майор извлек из кармана пиджака небольшой фотоаппарат "Никон" и раза три щелкнул нас, сверкнув вспышкой.
      -- Завтра снова, выходит, ехать? -- недовольно спросил лысый. -- Так не договаривались. Двойная работа.
      -- Уладим! -- раздраженно бросил ему Майор, сделал еще пару снимков и сунул аппарат в карман.
      Старшой автоматчиков подошел к коляске и протянул лысому наши документы и деньги. У каждого из нас было по пятьсот баксов мелкими купюрами на карманные расходы. Трубач прихватил из своего гонорара пачечку новеньких стольников -- он хотел купить хороший саксофон взамен старого. А еще двадцать штук -- на серьезные траты, которые по ходу дела могли понадобиться, -- были переведены на мое имя в ларнакский "Парадиз-банк", я мог их получить по предъявлении паспорта.
      Деньги лысый оставил у себя, а документы передал Майору. Тот внимательно просмотрел наши паспорта. Куда внимательней, чем кипрские пограничники.
      -- Иван Георгиевич Перегудов... Что ж, Иван Георгиевич, давайте поговорим, -- обратился он к Доку, предположив в нем старшего, из чего я с чувством глубокого удовлетворения заключил, что даже если он о нас что-то и знает, то знает далеко не все.
      -- Я -- врач команды, -- ответил Док. -- А капитан у нас -- он, Сергей Пастухов.
      -- Команды? -- переспросил Майор. -- Ах да, вы же спортсмены. Как вы, Сергей Пастухов, насчет того, чтобы откровенно поговорить?
      -- При них? -- кивнул я на лысого пахана и его шайку.
      -- Вы правы, пожалуй, -- согласился Майор и обернулся к лысому: -Извините, пан. Эта информация вам ни к чему. Не возражаете, если я побеседую с нашими гостями тет-а-тет?
      Пан. В лысом не было ничего польского. Значит, кличка.
      -- Валяйте. Меньше знаешь -- лучше спишь. А если что?
      -- Вы же будете рядом.
      Пан нажал какую-то кнопку на ручке коляски и откатился в другой конец гаража. За ним последовали и его кадры. Четверо с "узи" слегка расслабились, но все еще были настороже и не спускали с нас глаз.
      -- Так лучше, да? -- спросил Майор. -- Итак, кто вы? Но прежде: где еще двое?
      -- В милиции, -- ответил я, а сам тем временем соображал. Знает, что спортсмены. Знает, что должно быть шестеро. Знает про "Эр-вояж" и "Три оливы". Знает, когда мы должны были прилететь. Что он еще знает?
      -- Что они делают в милиции? -- удивился Майор.
      -- Что делают в милиции люди? Или работают, или сидят. Наши сидят.
      -- Почему?
      -- За что, -- поправил я. -- Немного поддали, ввязались в драку с какими-то неграми. Их и забрали.
      Понятия не имею, откуда мне на язык вывернулись эти негры. Но вывернулись очень кстати, такие детали сообщают достоверность любой туфтяре.
      -- Не с неграми, -- вмешался в наш разговор Артист. -- С арабами.
      -- С какими арабами? -- подключился Муха. -- С татарами!
      -- Иди ты с татарами! -- возразил Артист. -- Тренер сказал: с черными. Разве татары черные?
      -- А какие? Желтые?
      -- Белые. Даже рыжие бывают.
      -- Татары -- рыжие?! -- презрительно переспросил Муха. -- Где ты таких видел?!
      -- А что? И видел! -- стоял на своем Артист. -- Даже грузины и чечены бывают рыжие!
      -- Во дает! У него уже и чечены рыжие!
      -- Кончайте, -- прервал их перепалку Док, резонно опасаясь, что их ненароком занесет в воспоминания о чеченской войне. -- Неважно, с кем они подрались. Важно, что их забрали.
      -- Неплохо, -- оценил Майор. -- Синхронно работаете. И что же -- некому было выручить?
      -- Поздно узнали, -- объяснил я. -- Перед самым отлетом. Выручат, конечно.
      -- Кто?
      -- Ну, кто? Тренер. Или кто-нибудь из Национального фонда спорта.
      -- Мы договаривались быть откровенными, -- напомнил Майор.
      -- Разве? -- удивился я. -- Так, может, вы и начнете?
      -- Я знаю о вас все.
      -- Да ну?
      -- Или почти все.
      -- Есть разница.
      -- Цель вашего приезда на Кипр -- господин Назаров. Я знаю, что вы должны с ним сделать. Но я хотел бы, чтобы вы сами об этом сказали.
      "Резидент, -- понял я. -- Вот откуда он это знает. Ровно столько, сколько знает резидент. На хрена бы нам такое информационное обеспечение?!"
      -- Не слышу ответа, -- проговорил Майор. Я пожал плечами.
      -- Зачем вам мой ответ, если вы и так все знаете? Убить, конечно.
      -- Бросьте, Пастухов! Кто же посылает шесть человек, чтобы убить одного? Здесь одного и достаточно. Нет, у вас другое задание: выкрасть Назарова и доставить его в Россию.
      Он внимательно взглянул на меня, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова.
      -- Не слабо, майор, -- сказал я. -- Вы действительно много знаете. Чего же вы не знаете?
      -- На кого вы работаете?
      -- А вы?
      -- Почему вы назвали меня майором? -- спохватился он.
      Дошло.
      -- Потому что вы и есть майор. -- Я вспомнил слова полковника Голубкова: "Эмиссар КПРФ". И добавил: -- В отставке или в запасе. Вас из "конторы" вышибли или вы сами ушли?
      -- Так... Что еще вы знаете обо мне?
      -- Вчера вы встречались с другом и компаньоном Назарова Борисом Розовским.
      -- Вы в этом уверены?
      -- Более чем.
      Он не спросил, откуда я это знаю, но, судя по выражению лица, напряженно об этом думал.
      -- Не сушите мозги, майор, -- посоветовал я. -- Конечно же резидент.
      Он укоризненно покачал головой:
      -- Ай-ай-ай, какой нехороший человек! Просто сволочь.
      -- Ну, почему же сразу сволочь? -- возразил я. -- Может, вы просто мало ему платите? И он вынужден подторговывать информацией на стороне?
      -- Зачем же, по-вашему, я встречался с Розовским?
      -- Чтобы договориться о встрече с самим Назаровым.
      -- А для чего мне встречаться с Назаровым? "Зачем эмиссару КПРФ встречаться с Назаровым?" -- спросил я себя. И ответил вслух:
      -- Вы хотите получить от него компромат на некоторых деятелей из президентского окружения. Но вы его не получите. Он вас пошлет. Очень далеко. -- Я будто пробирался по кочкам через болото -- приходилось тщательно обдумывать каждую фразу. -- Тогда вы дадите ему срок для размышления. И намекнете, что его ждет в случае отказа.
      -- Что?
      Я не люблю произносить это слово. Есть слова, которые притягивают опасности. Еще древние это знали. Поэтому у них было столько табу. Но в этой бетонной коробке каждый кубический сантиметр был пропитан опасностью. Хуже не бывает. Поэтому я сказал:
      -- Смерть.
      Майор промолчал. Я был уверен, что угадал. Теперь можно было и блефануть.
      -- Это вторая позиция в вашей оперативной разработке. Запасной вариант. В новом покушении на Назарова весь мир увидит руку Кремля. Что вполне устраивает ваших работодателей. Вы считали этот вариант маловероятным, -продолжал я уже более уверенно. -- Не сомневались, что Назаров согласится отдать вам компромат на своих врагов.
      -- Я и сейчас в этом не сомневаюсь, -- сказал Майор.
      -- Вы ошибаетесь. На вас работают никчемные психологи. Они не смогли понять, что такой человек, как Назаров, никогда не даст ни одного козыря коммунистам. Поэтому вы и не запаслись профессиональным киллером. И теперь будете вынуждены обращаться к этой швали.
      -- Я обратился к ним только для того, чтобы перехватить вас.
      -- Зачем?
      -- Познакомиться с конкурентами. А вдруг выяснится, что мы не противники, а союзники?
      -- Ну, перехватили. Познакомились. Выяснили, что не союзники. А дальше что? -- спросил я. -- Кому-то нужно будет завершить операцию. Значит, придется и за этим к ним обращаться. Гиблое дело, майор. Рано или поздно они завалятся и продадут вас со всеми потрохами. И этого вам ваши заказчики не простят. У вас нет ощущения, что вас подставляют?
      Если этого ощущения у него раньше и не было, то после моих слов появилось. Майор задумался. Наконец сказал:
      -- Вы правы. Поручать им это дело нельзя. Но я знаю, кто с ним справится.
      -- Кто?
      -- Вы.
      -- Это вы так шутите?
      -- А если я скажу, что за эту работу вы получите пятьдесят тысяч долларов? Я засмеялся.
      -- Знаете, почему коммунисты не смогли удержать власть? Они не любили платить. Все тащили к себе и жрали за заборами своих дач.
      -- Хотите сказать, что вам заплатили больше?
      -- И намного, -- подтвердил я.
      -- У вас нет выбора. Либо вы будете работать на меня, либо отсюда не выйдете.
      -- Выстрелы услышат в соседних домах, -- предостерег я.
      -- Ближайший дом -- в пяти километрах отсюда.
      -- Нас будут искать.
      -- Не здесь. Никто не узнает, куда вас увезли.
      -- А четыре трупа? И завтра еще два. Их вы куда денете?
      -- Не мои проблемы. Но я поинтересовался. Тут неподалеку есть бетонный завод. Делают блоки для фундамента. Продолжать?
      -- А если мы согласимся, а потом кинем рас? Майор усмехнулся. Похоже, он обрел под ногами твердую почву.
      -- Вы этого не сделаете. У вас есть родители, жены, дети. Вы подумаете о них.
      -- Неужели вы пойдете на это? -- спросил я, хотя был на все сто уверен, что он пойдет на все. Такая это порода. Они с генералом Жеребцовым в одной школе учились. А верней: одну бешеную суку сосали.
      -- С неохотой, -- ответил Майор. -- Но я должен подстраховаться. Для этого мне достаточно сделать всего один звонок в Москву. Я могу сделать его прямо из этого дома. Если хотите -- при вас. И я его сделаю.
      -- Если у вас будет эта возможность, -- вступил в наш разговор Док.
      Майор мгновенно осмотрелся. Четверо с автоматами по-прежнему стояли метрах в двенадцати or нас. Как я и предполагал, намеренно затягивая этот разговор, они еще больше расслабились, опустили стволы, двое курили. "Узи" пятого, напарника рыжего водителя, вообще висел на плече. Склонившись к Пану, он о чем-то негромко с ним разговаривал. Значит, этот вообще не в счет. Ему понадобится секунды три, а то и больше, чтобы начать стрелять. Целая вечность. Этим четверым -- меньше, конечно. Двоим, что курили, -секунды две. А двоим другим -- полторы как минимум. Да плюс время, пока врубятся. А они не похожи были на профи, способных сделать это мгновенно. Так что шансы у нас были. И неплохие, в Чечне не раз бывало и хуже.
      Но Майор, судя по всему, не оценил ситуацию как угрожающую. Не вник, видно, в глубинный смысл известной песни из фильма про Штирлица: "Не думай о секундах свысока". Может, вообще фильм не видел? Большой пробел в его культурном развитии. И я бы даже сказал -- опасный. На всякий случай он отодвинулся от нас, шага на два. И как раз по направлению к автоматчикам. Ну, подарок! В какой он, интересно, спецшколе учился? Будь он в моей команде, за такое дело я отправил бы его на "губу". Суток на трое. Потому что он перекрыл автоматчикам директрису -- линию огня. Значит, в плюс нам -еще секунда: пока они сообразят, как стрелять через Майора...
      Пора. Лучше момента не будет. Я уже готов был дать знак, но тут Док демонстративно-медлительно закурил и неожиданно протянул мне пачку "Мальборо":
      -- Сделай пару затяжек. Очень прочищает мозги.
      Он прекрасно знал, что я не курю. Но раз предлагает -- значит, знает зачем. Я прикурил от его зажигалки. Не затягиваясь, выпустил изо рта струйку дыма. Ничего не понял. Выпустил еще одну. И только тут дошло: дым не стелился в воздухе, как всегда в закрытых помещениях, а явственно вытягивался вверх. Это могло означать только одно -- что вентиляционные люки-окна наверху открыты. И это в корне меняло ситуацию.
      -- Расслабьтесь, -- сказал я Майору. -- Мы не собираемся брать вас в заложники.
      -- Значит, вы принимаете мое предложение?
      -- Нет, не значит. У нас уже есть контракт. Выгодней вашего.
      -- Контракт -- с кем? -- спросил он.
      На этот вопрос можно было не отвечать. Но я решил, что стоит попытаться прояснить, кто наши работодатели. Он мог о них знать. Поэтому я ответил: