К. На него уже было семь покушений. Во всяком случае, так он говорит. Не думаю, что всему, что он сказал в интервью, можно верить.
      О. Восьмое покушение может стать последним. Какое впечатление он на вас произвел? Он сумасшедший?
      К. Он фанатик. Возможно. Возможно, это одна из форм сумасшествия. Для чего вы искали встречи со мной?
      О. Мне нужен выход на Рузаева.
      К. Зачем?
      О. Вы сделали свою сенсацию. Я хочу сделать свою. Я хочу получить у Рузаева эксклюзивное интервью. В том ключе, который интересует западного читателя. Рузаев заинтересован в паблисити. Он даст мне интервью, если вы поможете мне на него выйти.
      К. Не понимаю, почему я должен вам помогать. О. На этот вопрос я отвечу. Мы с вами деловые люди. Информация стоит денег. Я не спрашиваю, сколько заплатил вам Рузаев. Полагаю, много больше, чем могу предложить я. Три тысячи долларов. Тысяча - немедленно. Остальные две после того, как я установлю контакт с Рузаевым.
      К. А сколько вы получите за свою сенсацию? О. Если повезет - порядка десяти тысяч. Я отдаю вам треть. Согласитесь, Игорь, что это справедливо.
      К. У меня нет связи ни с Рузаевым, ни с его людьми. Они сами выходят на меня, когда им нужно. Не уверен, что я им понадоблюсь. А тем более - в ближайшее время.
      О. Может - да, может - нет. Вы сами можете выйти с ними на связь. После публикации интервью вы встречались с человеком Рузаева. Он был в "мерседесе" с номерами постпредства Чечни в Москве. Не сомневаюсь, что вы запомнили его и узнаете. Штат постпредства небольшой.
      К. Откуда вы знаете об этой встрече? Вы следили за мной?
      О. Не за вами. За вашим соавтором. Сначала я попытался сделать это предложение ему. Это было моей ошибкой. Я не знал об известных вам особенностях его характера и образа жизни. С ним это часто бывает?
      К. Как только появляются деньги. Он пьет, пока они не кончаются, потом неделю подыхает, а потом включается в работу с бешеной энергией. Он очень талантливый журналист. И если бы не эта его привычка...
      О. Прискорбная привычка. Но поговорим о наших делах. Вы принимаете мое предложение?
      К. А если я скажу "нет"?
      О. На нет и суда нет. Разойдемся и забудем о нашей встрече. Но я не вижу причин для вашего "нет". От вас требуется совсем немного. И ничего противозаконного.
      К. Если мне не удастся связать вас с людьми Рузаева, я должен буду вернуть аванс?
      О. Нет. Деньги небольшие, я рискну. Уверен, что у вас все получится.
      К. Что я должен буду сказать человеку Рузаева?
      О. Только то, что я сказал вам. Представить меня. И получить телефон для связи.
      К. Как я вам его сообщу?
      О. Есть у вас клочок бумаги?
      К. Запишите здесь. Это наш дачный гроссбух.
      О. Передадите на пейджер только одну фразу: "Позвони дяде". И телефон. Вот номер оператора и абонента. Запомните, он несложный. А теперь вырвите этот лист и сожгите. Прямо сейчас, при мне. Очень хорошо. Вот ваш аванс.
      К. Хотите получить расписку?
      О. Хорошая шутка. Я не намерен вас ни шантажировать, ни вербовать. Никаких расписок. Условие только одно: все должно остаться строго между нами. Вы смогли опубликовать свое интервью только потому, что о нем никто не знал. Если станет известно о моих планах, мне ничего не дадут сделать. И средства для этого могут быть применены самые острые.
      К. Применены кем?
      О. Будем считать этот вопрос риторическим. Я рад, что мы нашли общий язык. Как знать, может быть, и мне удастся когда-нибудь подбросить вам тему для первой полосы или "прайм-тайм". Проводите меня. Тем более что ваша жена уже высказывает явные признаки нетерпения.
      Женский голос. Игорек! Сколько можно трепаться? Люди уже уезжают, а у нас еще две грядки не вскопаны!
      К. Не кричи, иду!.. Часа через два мы едем. Подбросить вас до Москвы?
      О. Ни в коем случае. Нас не должны видеть вместе. Удачи, Игорь.
      К. Удачи, Генрих..."
      Полковник Голубков отложил расшифровку и вопросительно взглянул на Нифонтова.
      - Почему ты сказал, что этот разговор особенно важен?
      - Дочитай аналитическую записку, поймешь.
      "Выйдя из дома К., объект прошел в дальний конец дачного поселка, переоделся в бесхозном хозблоке и смешался с огородниками, спешившими к электричке. Несмотря на многообразные и весьма профессиональные попытки объекта уйти от наблюдения, усиленной группе "наружки" удалось довести его до города Химки Московской области. Однако здесь, в старых кварталах, воспользовавшись поздним временем и хорошо знакомой ему системой проходных дворов и черных лестниц, объект наблюдения сумел скрыться. Руководитель группы наружного наблюдения, имевший приказ ни при каких обстоятельствах не обнаруживать себя, принял решение прекратить поиски.
      Тот факт, что после шести с лишним часов плутаний объект приехал в Химки, а также доскональное знание им местных условий позволили нам сделать вывод о том, что именно здесь находится его постоянное или временное место проживания. На следующий день была начата активная негласная отработка жилых кварталов с помощью сотрудников местных отделений ФСБ и МВД, а также подан запрос в МИД о корреспонденте "Таген блатт" Генрихе Струде.
      Как мы и предполагали, такого корреспондента в Москве нет и никогда не было ни среди штатных, ни среди нештатных журналистов. В главной редакции "Таген блатт", куда удалось дозвониться сотруднику МИДа, повторили то же самое. Следовательно, аккредитационная карточка, которую объект показал журналисту К., была фальшивой.
      Отработка жилых кварталов Химок на третий день принесла результаты. По высококачественным фотографиям, которыми располагали сотрудники опергруппы, один из участковых инспекторов уверенно опознал в объекте наблюдения российского гражданина Деева Геннадия Степановича, 1956 года рождения, уроженца Таллина, тренера по горнолыжному спорту детской спортивной школы при клубе "Динамо", переехавшего на постоянное место жительства в Химки из Эстонии в июле 1991 года.
      Изыскания, проведенные в сохранившихся архивах бывшего КГБ, и ответ, полученный на наш запрос из информационного центра ФСБ, дали возможность установить, что под именем Деева скрывается один из самых опасных международных преступников, входящий в первую десятку в розыскных списках Интерпола, бывший член "красных бригад" и других левоэкстремистских террористических группировок Карлос Перейра Гомес, он же Пилигрим и Взрывник..."
      - Твою мать! - вырвалось у Голубкова. - Пилигрим. Только его нам не хватало для полного счастья!
      - Да, - согласился Нифонтов. - Теперь понял, почему я дергаюсь?
      - Пилигрим! - повторил Голубков. - Взрыв израильского парома в Средиземном море. Взрыв вокзала в Болонье. Взрыв торгового центра в Белфасте.
      - Не исключено, что и участие в убийстве Альдо Моро, - подсказал Нифонтов.
      - Вряд ли, - усомнился Голубков. - Сколько ему сейчас? Сорок два? Он был еще слишком молод.
      - Не слишком, - возразил Нифонтов. - В самый раз. После этого он специализировался на взрывах. Скорей всего, после обучения в террористическом центре Ирландской республиканской армии. Или у палестинцев. А может, и там и там.
      - Пилигрим! - снова повторил Голубков. - Взрывник! Я был уверен, что он давно сидит где-нибудь в Шпандау вместе со своими друзьями из "красных бригад".
      - Он и сидел. Только не в Шпандау. В Шпандау с 46-го года сидел небезызвестный тебе и всему миру партайгеноссе Гитлера Рудольф Гесс. А Пилигрим сидел под Дармштадтом, в специальной тюрьме для особо опасных преступников. Во время следствия ему и еще двоим организовали побег.
      - Из специальной тюрьмы для особо опасных преступников? - удивился Голубков.
      - Вот именно. Двое погибли при перестрелке. Пилигриму удалось уйти. Перебрался в ГДР, его прикрыла Штази. Дело, конечно, прошлое, но есть у меня подозрение, что и побег организовала Штази. Больно уж профессионально все было сделано, любителям такое не под силу. И тех двоих пристрелили, сдается мне, не случайно. Они были не нужны. Нужен был Пилигрим.
      - Зачем?
      - Спроси. Если найдешь у кого.
      - А у нас-то как он оказался?
      Нифонтов еще походил по кабинету, потом занял свое начальственное кресло за письменным столом и словно бы с брезгливостью захлопнул папку с досье и отодвинул ее от себя.
      - Как ты думаешь, Константин Дмитриевич, с кем мы боремся? - спросил он.
      - Лет десять назад я бы ответил: с происками мирового империализма. А сейчас... - Голубков пожал плечами. - С теми, кто мешает новой России.
      - Я тоже так думал. Но последнее время мне все чаще кажется, что это не так. Мы не с противниками новой России боремся. А в основном с нашей собственной дурью. Даже не знаю, как ее правильнее назвать - советской или российской. Совковой, в общем. Сначала создаем проблемы, а потом их в поте лица решаем. И слишком часто - в кровавом поте.
      - Ты имеешь в виду Афган и Чечню?
      - И их тоже, - подтвердил Нифонтов. - Так вот, Пилигрим. Как он оказался у нас. Очень просто. Незадолго до первого путча КГБ вывез его сначала в Таллин, а потом в Москву. Соорудили надежные документы, дали "крышу". И даже сделали пластическую операцию.
      - На кой черт он нам был нужен?
      - Это ты у Крючкова, тогдашнего председателя КГБ, поинтересуйся. Решили, видно, что пригодится. Ценный кадр. Четыре языка, включая арабский. Огромные связи. Широкая известность в узких кругах.
      - А дальше?
      - А дальше и произошла та самая дурь. Когда началась вся эта заварушка с ГКЧП-1 и с разгоном КГБ, о нем просто забыли.
      - То есть, как забыли?! - поразился Голубков.
      - Да очень просто. Ты никогда не обращал внимания, как в канцеляриях и бухгалтериях теряют бумаги? Упал листок между столами и лежит ребром. На одном столе нет, на другом тоже нет, а между столами сверху не виден. А под стол заглянуть - это же нагибаться нужно! Так и с Пилигримом вышло. Когда взялись трясти КГБ, до того ли было, чтобы лазить под столами в поисках потерянного листка! В "конторе" только после нашего запроса узнали, что Пилигрим числится за отделом 12-С. Начальник отдела хлопал себя по ляжкам с лампасами, как гусь, который хочет взлететь. И повторял только одну фразу из трех слов. Не буду цитировать. А потом спросил: "Что же теперь с ним делать?"
      - А что с ним делать? - хмуро переспросил Голубков. - Выдать его к чертовой матери Интерполу, и пусть они сами разбираются, где и за что его осудить: в Израиле, в Италии или в Лондоне. Это будут уже не наши проблемы.
      - Ошибаешься. Не можем мы его выдать. Придется же объяснять, как он оказался в Москве.
      - У нас есть на кого валить. Кагэбэшные дела. Тем более что так оно и есть.
      - А как ты объяснишь, почему мы укрывали его целых семь лет? Не КГБ укрывало, а ФСБ - служба безопасности новой России. Про листок между столами расскажешь? Кто же тебе поверит? Забыли, а? Детский сад. А поверят - еще хуже. Выставить себя на посмешище перед всем миром - кто же на это пойдет?
      - Я бы пошел, - сказал Голубков, закуривая новую сигарету. - Да, пошел бы. Мало мы весь мир смешили? Ну еще раз посмешим. Зато избавимся от этой головной боли.
      - Я бы тоже пошел, - подумав, кивнул Нифонтов. - Но не нам с тобой это решать. А те, кому решать, и слушать не захотят. Престиж России! Шутка?
      - А интервью, которое Пилигрим хочет взять у Рузаева, - шутка? Ты сам прекрасно представляешь, какую сенсацию он хочет испечь. Этой встречи нельзя допустить.
      - Как? Никаких преступлений на территории России он не совершал. А если и совершал, то мы о них ничего не знаем. Нам его даже задержать не за что.
      - Проживание по фальшивым документам, - подсказал Голубков.
      Нифонтов только рукой махнул:
      - Ерунда. Доказать, что они фальшивые, будет очень непросто, в КГБ работали профессионалы. Но даже если докажем, что? Полгода тюрьмы? Депортация? А это все равно что отпустить щуку в реку. И вечно держать его под колпаком мы не можем. При его опыте он вполне может уйти и все-таки связаться с Рузаевым.
      - Есть третий вариант, - напомнил Голубков. - Тебе его предлагали?
      - Да, - кивнул Нифонтов. - Предлагали подумать. Я сказал, что категорически против. Убрать неудобного человека - простой выход. Но после этого мы становимся на одну доску с преступниками. Это мы уже проходили по полной программе.
      Голубков усмехнулся:
      - Удивляюсь, Александр Николаевич, как ты умудрился стать генерал-лейтенантом с такими взглядами.
      - А я не удивляюсь, что ты так и остался полковником. Потому что у тебя такие же взгляды. Хочешь взглянуть на этого красавца?
      Не дожидаясь ответа, Нифонтов достал из сейфа средней толщины папку. В ней было два больших конверта из плотной коричневой бумаги. В одном была стандартная ориентировка Интерпола с черно-белым фотоснимком разыскиваемого преступника, описанием его примет и довольно длинным перечислением имен, которыми он пользовался. В конце стопки листков было пять цветных снимков, весьма качественно выполненных на лазерном принтере.
      - Досье Пилигрима, - пояснил Нифонтов. - Я позаимствовал его на время в ФСБ. Все данные собраны Интерполом. О нашем участии в его многотрудной судьбе - ни слова. То ли действительно в его агентурном деле ничего больше не было, то ли на всякий пожарный зажали или даже уничтожили.
      Голубков всмотрелся в снимки. Два из них были сделаны в тюрьме, а три - явно скрытно - на улице то ли Вены, то ли Берлина. На них был запечатлен среднего роста, худощавого сложения человек лет тридцати с длинными черными волосами, перехваченными сзади в "конский хвост", с правильными суховатыми чертами лица, с тонким прямым носом. Голубков профессиональным взглядом отметил: сросшиеся на переносице густые черные брови, тонкие губы, необычно длинные мочки плотно прижатых к голове ушей, впалые щеки.
      - Таким он был лет десять назад, - объяснил Нифонтов и извлек из второго конверта еще несколько крупных цветных снимков. - А вот такой он сейчас. Это уже наши ребята снимали.
      Голубков перебрал снимки и даже головой потряс:
      - Да это же не он!
      Круглолицый блондин с прической ежиком, короткая шея, нормальные, даже чуть оттопыренные уши, белесые небольшие брови, пухлые губы, нос морковкой.
      Голубков разложил в два ряда снимки: сверху интерполовские, под ними наши. Долго сравнивал и уверенно повторил:
      - Не он.
      - Ну, даже если ты не узнал... Стоило бы поздравить профессора, который делал эту операцию. Специалист был суперкласса. Мечтал, говорят, получить Ленинскую премию за свои методы лазерной и пластической хирургии. По закрытому списку, само собой.
      - Получил?
      - Пулю в лоб он получил. В декабре 93-го года. Эстонская прокуратура квалифицировала это как дело об ограблении и убийстве. Преступники не были найдены.
      - У него было что грабить? - спросил Голубков.
      - Было. Его центр делал всякие операции. В том числе и коррекцию женских фигур и грудей. Для западных немцев в основном. И стоила эта работа недешево. Так что в сейфе у него было чем поживиться. Непонятно другое: для чего нужно было поджигать центр. Причем так, что погибли все архивы. Впрочем, почему непонятно? Как раз понятно.
      - Тебе не кажется, Александр Николаевич, что в нашем деле трупы накапливаются слишком быстро?
      - Не факт, - возразил Нифонтов. - Он же не только Пилигриму делал пластическую операцию. Но и многим другим. А кому? Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Так что не будем спешить с выводами. Для нас главное сейчас, что это - Пилигрим. Можешь не сомневаться. Запроси досье, у нас оно есть. В нем - заключение экспертизы. Они целую неделю над ним работали.
      Нифонтов звонком вызвал помощника, сложил листки и все снимки в папку и приказал:
      - Сделайте для нас копию. А дело верните в ФСБ в отдел Г2-С. Дубли наших снимков тоже приложите, пусть будут. Копию - полковнику Голубкову.
      Помощник вышел.
      - Такие-то вот дела, - констатировал Нифонтов. - Дай-ка мне еще сигарету. Он прикурил и поморщился:
      - И как ты это говно куришь?
      - Привык. На "Мальборо" не зарабатываю, да и слабые. Есть что-то еще? - осторожно поинтересовался Голубков.
      - Да, есть. Две новости. Как всегда, одна плохая, а вторая...
      - Очень плохая, - предположил Голубков.
      - Я бы так не сказал. Хорошей ее, пожалуй, не назовешь, но и очень плохой тоже. Неопределенная.
      - С нее и начни, - посоветовал Голубков. - Плохими новостями я уже по горло сыт, не худо передохнуть.
      - Передохни, - согласился Нифонтов. - Не уверен, правда, что это у тебя получится. Новость такая. Один из руководителей МИДа, мы с ним еще с Анголы знакомы, сообщил мне, что около двух месяцев назад Израиль довел до нашего сведения, что располагает информацией о том, что Пилигрим находится в России.
      - Мама родная! - изумился Голубков. - А они-то как об этом узнали?!
      - Понятия не имею. Возможно, в Штази у них был "крот", а после кончины ГДР БНД поделилось с Моссадом информацией из захваченных архивов. Моссад умеет работать. И терпения им не занимать. Эйхмана, как ты знаешь, они искали больше двадцати лет. И все же нашли, аж в Южной Америке. Хотя ему тоже сделали пластическую операцию. Выкрали, судили в Тель-Авиве и повесили. На поиски Пилигрима у них ушло всего восемь лет.
      - Это был официальный запрос об экстрадиции?
      - Нет. Неофициальная информация. То, что на дипломатическом языке называется импульс. Дали знать. И предложили обсудить эту деликатную для нас проблему.
      - В чем они увидели ее деликатность для нас?
      - Думаю, как раз в том, о чем мы с тобой говорили. Наша дурь. Листок между двумя столами. Этого ни в жизнь не понять ни немцам, ни штатникам. А евреи поняли. Не забывай, что там на четверть наш народ, как пел Высоцкий. И уж что-что, а совковую психологию они понимают.
      - Что ответили наши?
      - А как ты сам думаешь?
      - Ничего? - предположил Голубков.
      - Вот именно, ничего. Сделали вид, что не восприняли импульса. Решение чисто совковое, но в данной ситуации, возможно, правильное. А вот то, что они не передали полученную информацию в ФСБ, это я считаю настоящим блядством, извини за выражение. Мы могли бы уже два месяца назад вычислить Пилигрима.
      - Твою мать! - проговорил Голубков. И повторил, подумав: - Твою мать! Ладно, выкладывай последнюю новость. Чтобы уж мало не было.
      - Мало не будет, - пообещал Нифонтов. - Через два дня после публикации интервью Рузаева Пилигрим с группой горнолыжников из юношеской сборной "Динамо" и со своей любовницей вылетел на Кольский полуостров, в Хибины, на турбазу "Лапландия". Хотя обычно весной тренировались на Чегете.
      - Кто у него любовница?
      - Манекенщица из дома моделей "Шарм". Информация собирается. Так вот, через четыре дня они вернулись. Руководству спортклуба Пилигрим объяснил, что трасса в Хибинах не годится для тренировок, подъемник сломан, а в гостинице температура всего плюс двенадцать градусов.
      - Это действительно так?
      - Возможно. Но важно другое. Через день после возвращения Пилигрим сделал первую попытку выйти на контакт с корреспондентом Н. Не понял?
      - Пока нет, - признался Голубков.
      - Плохо ты географию знаешь. В двадцати километрах от турбазы "Лапландия" находится Северная атомная электростанция. Теперь понял?
      - Святые угодники! Он хочет предложить Рузаеву взорвать Северную АЭС?!
      Нифонтов только пожал плечами:
      - А что еще можно взорвать, чтобы вызвать новую войну в Чечне? Вокзалы взрывали, московское метро взрывали. Кремль? Белый дом? Так мы его сами из танков долбали. Не думаю, что, если его взорвут, это вызовет в ответ взрыв всенародного возмущения. А что еще? "Арзамас-16"? Там все перекрыто так, что комар не пролетит. А Северная АЭС - глушь. Охрана - соответствующая. То, что надо.
      Полковник Голубков уважал своего начальника, но на этот раз не склонен был с ним соглашаться.
      - Чушь! - заявил он. - Полная ахинея! Да ты только представь себе, что это значит - взорвать АЭС! Нейтрализовать охрану - раз. Какая бы она ни была, так ведь не деды же с берданками сидят! Доставить взрывчатку два. Изолировать персонал. Уложить заряды - тоже нужно знать, где и какие! А проблема ухода? Херня все это на постном масле. Киношная трепотня. Сколько уже существуют АЭС? А был хоть один взрыв? Не считая, конечно, Чернобыля. Или даже попытка захвата? Не было!
      - Была, - возразил Нифонтов. - И не попытка, а самый настоящий захват. И знаешь где? На том самом "Арзамасе-16". Причем вся охрана была предупреждена и стояла на ушах. А "Арзамас-16" - это тебе не Северная АЭС. Там вокруг не леса, а деревни, каждый новый человек на виду. И скрытых засад навтыкали через каждые сто метров. И все же произвели захват. Причем просочились очень интересно. Посидели в библиотеке и выяснили, что как раз на территории "Арзамаса" находятся остатки часовни преподобного Серафима Саровского, а рядом - Дивеевский монастырь. Легенда была такая: разработка маршрута для поездки детей из воскресных школ по святым местам, связанным с Серафимом Саровским. А эти места как раз и располагались по периметру объекта. И все прошло как по маслу. Так-то, Константин Дмитриевич. А ты говоришь - не было. Было. Как раз после того случая и перестроили всю систему охраны "Арзамаса-16".
      - Кто производил захват?
      - Ну, было в то время одно подразделение, - неохотно ответил Нифонтов. - Теперь его уже нет. Этого я нашим мудозвонам никогда не прощу.
      - Ты никогда раньше не говорил, что служил в "Вымпеле", - заметил Голубков.
      - А я и сейчас тебе этого не сказал. Понял?
      - И все-таки нет, - подумав, убежденно проговорил Голубков. - Нет. Не пойдут они на это.
      - Кто? - рявкнул Нифонтов так, что из приемной испуганно заглянул помощник. - Кто, твою мать, не пойдет? Рузаев? Пилигрим? Они пойдут на все!
      - Они не смогут этого сделать.
      - А вот это уже другой вопрос, - вполне мирно, мгновенно смирив вспышку ярости, согласился начальник управления. Он передвинул по столешнице папку с досье. - Вникай, Константин Дмитриевич. И думай. Решать проблему Пилигрима приказано нам. Не хочешь спросить - почему?
      - Не хочу, - буркнул Голубков. - Потому что сами высунулись. А кто высовывается, на тех и грузят.
      - Вот именно. Все свои дела - в сторону. Абсолютно все. У тебя сейчас только одно дело - это. Все, что понадобится, получишь немедленно. Ко мне - в любое время дня и ночи. Куратор в курсе. Решать нужно быстро. Во-первых, евреям может осточертеть ожидание. И они вполне способны предпринять действия, которые нам не понравятся. Выкрадут Пилигрима - и дело с концом. Уж если смогли найти, смогут и выкрасть. При нашем нынешнем расп... разгильдяйстве то есть, - не проблема. И будем мы потом до морковкина заговенья рассказывать про листок между столами. Но главное другое - обстановка в Чечне. В общем, действуй. Интервью Рузаева особенно внимательно перечитай. В него сейчас многие вчитываются. И не только в России.
      Полковник Голубков взял папку и молча пошел к выходу.
      - Кстати, - остановил его Нифонтов, - что значит слово "пилигрим" знаешь?
      - Странник. Что-то в этом роде.
      - По Далю: "Паломник, путешественник-богомолец", - уточнил Нифонтов. - Вот только каким богам он сегодня молится?
      III
      Выйдя из кабинета начальника управления, полковник Голубков спустился в цокольный этаж, где располагался особо тщательно охраняемый информационный отдел, приказал срочно подобрать и доставить ему все, что есть по Пилигриму. В просторной рабочей комнате оперативного отдела Голубков провел планерку со своими замами и ведущими сотрудниками, распределяя между ними дела, которые были под его личным контролем.
      Через час, когда он вернулся в свой небольшой, со стандартной канцелярской мебелью кабинет, на его письменном столе уже лежала стопка бумаг, еще теплых от принтера или ксерокса. Но он не спешил приниматься за них. Сначала нужно было разобраться в себе - в своих ощущениях от этого неожиданно свалившегося на него дела.
      А они были - как любят выражаться депутаты Госдумы - очень неоднозначными.
      Голубков бросил папку с докладной запиской и материалами аналитического отдела на стол, остановился у окна и стал рассеянно рассматривать молодых охранников в штатском, лениво прохаживавшихся возле старинных, узорчатого литья ворот...
      Версия Нифонтова об упавшем между стол ими листке была остроумной. Но чем больше Голубков думал об этом, тем менее убедительной она казалась. Потеряли. Все, конечно, бывает, любая глупость возможна, особенно когда рушатся великие империи и разгоняют такую контору, как КГБ - имперский оплот.
      И все-таки.
      А если допустить, что Нифонтов прав в своих предположениях насчет побега Пилигрима из тюрьмы в Дармштадте, то тут вообще никакими случайностями уже и не пахло.
      Зачем-то Штази нужен был именно Пилигрим. Зачем? Штази была под полным контролем КГБ и без его санкции никаких акций не проводила. Значит, Пилигрим был нужен не Штази, а КГБ? Зачем? Зачем-то его перебросили в Таллин и сделали пластическую операцию у специалиста высшего класса. Зачем? Зачем-то ему создали надежную "крышу" и перевезли под Москву. Зачем?
      Почему нет никаких документов в его агентурном деле? Обязательно были. Не могли не быть. А все-таки нет. Значит, уничтожили? Зачем?
      Эти "зачем" порхали, как воробьи над облезлым купидончиком, торчавшим во дворике управления посреди такого же облезлого фонтана, бездействовавшего, наверное, со времен Великой Октябрьской социалистической революции.
      С начала империи. До конца империи.
      88-й год - побег Пилигрима из Дармштадта.
      89-й год - перевоз в Таллин. Тогда же, вероятно, и пластическая операция. Дело-то не быстрое. Очень небыстрое.
      91-й год - переезд в Химки. Точнее - июль 1991 года, за месяц до ГКЧП-1. Легализация.
      Декабрь 93-го - убийство профессора и уничтожение его архивов...
      Но при чем здесь конец империи? Фонтан-то все равно не работает!
      Связь есть. Но какая? Имеет ли она отношение к этому конкретному делу или же существует вообще, как судьба любого человека всегда связана с тем, что происходит в его стране?
      ...Полковник Голубков сначала хмурился, а потом и вовсе уж помрачнел. Не любил он таких общих вопросов. Без них, понятно, не обойдешься. Но без конкретики они превращаются в беспредметную болтовню. А конкретики не было.
      Какого черта этот Пилигрим сидел семь лет тихой мышью в своих Химках и только теперь обнаружил свое присутствие?
      Чего-то боялся? Что-то пережидал?
      Что?
      Был, впрочем, один конкретный вопрос. Был. Кто-то же от КГБ вел секретного агента Деева Геннадия Степановича? Кто? Почему в агентурном деле нет его имени? Почему связь с агентом была прервана или переведена в другую систему?
      Это был вопрос, на который сложно было найти ответ. Голубков сделал отметку в девственно чистом плане оперативных мероприятий, основательно уселся за стол и придвинул к себе документы.
      Умственные воспарения кончились, начиналась работа.
      Досье Интерпола на Пилигрима он видел несколько лет назад, хорошо его помнил, но перечитывал внимательно, стараясь не упустить никаких деталей. На этом этапе работы, он знал это по тридцатилетнему опыту, главными были именно детали.
      * * *
      В разговоре с корреспондентом К. на его даче в Вялках Пилигрим не соврал, рассказывая о своей биографии. Мать у него действительно была эстонкой, а отец, ребенком вывезенный из Испании, закончил в Москве Институт международных отношений и сделал неплохую карьеру, не без содействия, надо полагать, КГБ.
      В 1968 году отец Карлоса был пресс-атташе посольства СССР в Париже, жена и их единственный сын жили вместе с ним, и на формирование характера двенадцатилетнего Карлоса, как считали психологи Интерпола, оказали решающее влияние студенческие волнения, охватившие в тот год всю Францию и цивилизованную Европу. Вид бушующей молодой толпы, громящей все подряд, поджигающей автомобили, строящей на улицах баррикады, забрасывающей камнями и бутылками полицейских, стал сильным потрясением для замкнутого, плохо сходившегося со сверстниками подростка. Юный Карлос не ограничился ролью стороннего наблюдателя, как остальные дети посольских служащих, а принял в беспорядках самое активное участие. Юного Гавроша задержали полицейские при разгроме зеркальных витрин дорогих магазинов на Елисейских Полях, после выяснения личности он был возвращен родителям, а посол СССР получил по поводу этого случая мягкое предупреждение французского МИДа.
      Вполне возможно, что дотошные интерполовские психологи были вполне правы. Так или иначе, но через восемь лет, когда отец Карлоса, ставший к тому времени третьим секретарем советского посольства в Мадриде, погиб в случайной автомобильной катастрофе (насчет случайности этой катастрофы были у полковника Голубкова некоторые сомнения), двадцатилетний студент Мадридского университета Карлос Перейра Гомес отказался вернуться с матерью в Таллин, хотя был к ней очень привязан.
      Около года он жил в студенческом кампусе на деньги, полученные за страховку отца, затем бросил университет, спустя некоторое время был арестован за участие в покушении на видного политического деятеля правого толка. В подготовке покушения Карлос играл далеко не главную роль, само покушение оказалось неудачным, так что суд счел полгода пребывания в следственной тюрьме достаточным для него наказанием.
      Потом были Афины, Рим, Бейрут, Ольстер, Западный Берлин, Нью-Йорк, снова Мадрид. За эту любовь к перемене мест он и получил прозвище Пилигрим.
      В досье Интерпола была, правда, и другая версия, которая казалась Голубкову более достоверной. В начале 81-го года Карлос проник вместе с группой паломников из Иордании в одну из мечетей Иерусалима и оставил там взрывпакет с часовым механизмом. В теракте обвинили еврейских экстремистов. И хотя следователи Моссада и Интерпола были уверены, что это дело рук террористов из ООП и выполнявшего их задание Пилигрима, достаточно убедительных доказательств получить не удалось.
      За Пилигримом уже тянулся длинный кровавый след. Взрывы израильского парома, вокзала в Болонье и торгового центра в Белфасте - это далеко не все его подвиги. Установили его участие в серии диверсий в пригородных лондонских поездах, в ограблении нескольких банков в Австрии и Италии. Каждый раз сначала устраивался отвлекающий взрыв в центральном офисе или в соседнем доме, и в возникавшей панике вооруженные грабители прорывались к сейфам. Пилигриму поразительно везло, на десятилетия садились в тюрьмы его подельники и сообщники, ему же удавалось избегать ареста.