«Странная компания», — машинально отметил начальник секретариата «Интер-ойла», которому президент Макклоски поручил спуститься в холл и встретить людей, беседа с которыми была назначена на два часа дня. Это было очень необычное поручение.

Так в корпорации «Интер-ойл» встречали лишь самых важных клиентов или партнеров.

Эти трое, высадившиеся из такси, менее всего на них походили.

Пятидесятилетний молодящийся фат в дорогом клубном блейзере, с дымчатым фуляром на шее и с небольшим, светлой кожи, кейсом в руке.

Серьезный молодой человек в круглых очках, похожий на аспиранта университета.

Третий был явно иностранцем — об этом нетрудно было догадаться по интересу, с которым он оглядывал офис «Интер-ойла» и задирал голову с седыми короткими волосами, всматриваясь в громаду «Эмпайр Стейт Билдинг». Он был похож на небогатого европейского туриста. И не более того. Нет, не более.

И все же эти трое были теми людьми, которых ждал президент «Интер-ойла».

— Блюмберг, — небрежно представился фат и, не дожидаясь приглашения, последовал к лифтам в сопровождении своих спутников. Он даже не потрудился представить их.

Неслыханное нахальство. Но начальник секретариата промолчал. Он чувствовал, что происходит нечто не совсем обычное. Слишком уж нервничал всегда невозмутимый Джозеф Макклоски, ожидая этого визита. Были отменены все встречи, две из них — очень важные.

Скоростной лифт, которым пользовался только президент корпорации и члены совета директоров, за считанные секунды вознес посетителей на двадцатый этаж, начальник секретариата открыл дверь кабинета патрона и посторонился:

— Джентльмены, прошу.

Макклоски поднялся из-за массивного, резного бука письменного стола, но не сделал и полшага навстречу вошедшим.

— Мистер Блюмберг, — отрекомендовал начальник секретариата фата и умолк, давая понять, что имена остальных двоих ему неизвестны.

Их представил сам Блюмберг:

— Мистер Коллинз. Мистер Голубков, наш гость из России. А где же мистер Тернер?

— Возможно, он присоединится к нам позже, — ответил Макклоски и дал знак начальнику секретариата, что тот может быть свободен.

— Он присоединится к нам гораздо раньше, чем вы думаете, — заявил Блюмберг. — И чем думает он сам.

В этом кабинете никогда так не разговаривали. Никто. Но Джозеф Макклоски умел держать себя в руках.

— Располагайтесь, джентльмены, — сухо пригласил он и опустился в свое резное кресло. — Могу я узнать о цели вашего визита?

— Разумеется, — ответил Блюмберг и достал из кейса видеокассету. — Мы хотим продать вам небольшой документальный фильм. Он недлинный, всего сорок семь минут. Но очень, очень интересный.

Макклоски холодно улыбнулся:

— Мы не занимаемся кино, мистер Блюмберг. Мы занимаемся нефтепроводами, нефтеналивным флотом и нефтью вообще.

— И немного политикой, не так ли? — подхватил Блюмберг. — Совсем немного. В той мере, в какой это связано с нефтью. Об этом и фильм, мистер Макклоски.

— Нас не интересует кино, — повторил президент «Интер-ойла».

— Вы даже не представляете, от чего отказываетесь! Давайте договоримся так. Вы посмотрите лишь маленький кусочек фильма. Самое начало. Всего полминуты. И если вас это не заинтересует, мы немедленно удалимся.

Не дожидаясь согласия, Блюмберг подошел к стеллажу, на котором была смонтирована радиоаппаратура, сунул в приемник «Филипса» кассету и пультом включил видеодвойку.

Экран телевизора осветился. На нем появилось снятое крупным планом лицо молодого полноватого брюнета с пышными черными усами. Он произнес на хорошем английском:

— Мое имя Азиз Садыков. Я являюсь советником командующего армией освобождения Ичкерии полковника Султана Рузаева. Я приехал к вам, мистер Тернер, чтобы изложить план, разработанный известным вам человеком по имени Пилигрим и одобренный полковником Рузаевым. Этот план предусматривает организацию на территории России крупномасштабного террористического акта, который приведет к освобождению Ичкерии и одновременно уничтожит Каспийский трубопроводный консорциум. Речь идет о захвате и при необходимости взрыве крупнейшей на северо-западе России Северной атомной электростанции. Разрешите продолжать, мистер Тернер?..

Блюмберг остановил запись.

— Ну как, интересно? — поинтересовался он. Макклоски молчал. Он был ошеломлен.

Этот смуглый человек на экране обращался к мистеру Тернеру. Да, к Тернеру. В этом не было никаких сомнений. И предлагал ему этот чудовищный план.

Впервые за десятилетия работы на ответственных постах Макклоски не знал, что сказать. Красная лампочка, вспыхнувшая на пульте интеркома, избавила его от необходимости отвечать. Это был срочный вызов к Тернеру. Макклоски встал.

— Прошу извинить, но я вынужден вас ненадолго покинуть.

Он вышел в приемную, и тут же в кабинете появился сам Тернер. Он занял место Макклоски за письменным столом и кивнул Блюмбергу:

— Крутите ваше. кино.

— Это и есть мистер Джон Форстер Тернер, — представил его Блюмберг своим спутникам. — А эти джентльмены… — Я слышал, как их зовут, — прервал его Тернер. — Но не слышал, кто они.

— Вы узнаете об этом. Чуть позже, — пообещал Блюмберг. — Ну что, смотрим кино? И он нажал на клавишу «Play».

Все сорок семь минут Тернер не отрывал взгляда от экрана. Фильм был не смонтирован, разноплановые куски сменялись смазанными, случайными кадрами. Но одно Тернер понял сразу и по мере того, как шла пленка, лишь утверждался в этом.

Это была не инсценировка. Это была настоящая документальная съемка настоящего захвата станции. Настоящей была стрельба, настоящими и поразительно слаженными были действия группы захвата, настоящим был труп какой-то молодой женщины, из-под копны белокурых волос которой растекалось по полу алое пятно крови, настоящим был ужас на лицах людей в белой униформе, смотревших по телевизору на Рузаева — тот предъявлял ультиматум России и всему миру. Настоящим был какой-то сумасшедший парень, который ворвался в комнату и навскидку, не оглянувшись, очередью из «узи» изрешетил телевизор.

Все было настоящим. И это было самым угрожающим.

Мелькнул на последних кадрах небольшой вертолет, стремительно удалявшийся от камеры, пошла панорама по заснеженным сопкам, в кадре появился телерепортер, сунул почти в рот черную бобышку микрофона с надписью «Си-Эн-Эн» и объявил:

— Это все, дамы и господа. Атомный Апокалипсис не состоялся. Или просто отложен?

Я, Арнольд Блейк, и мой друг Гарри Гринблат желаем вам никогда не пережить того, что пришлось пережить нам минувшей ночью.

Блюмберг нажал на кнопку «Stop», бросил пульт на стол перед Тернером, закурил «Кэмел» и поинтересовался:

— Ну, как вам это кино?

Тернер включил видеомагнитофон, на скорости отмотал пленку назад и на одном из кадров, где рядом с Рузаевым и Азизом Садыковым стоял какой-то человек в черной маске, остановил запись на паузе.

— Это — Пилигрим?

— Да, — подтвердил Блюмберг. — Он не любил рекламы. Хотите посмотреть на него без маски?

Он достал из кейса стопку крупных цветных снимков и разложил перед Тернером.

— Это снимал уже я. На месте взрыва вертолета. От Рузаева и его советника Азиза мало что осталось. А Пилигриму некоторым образом повезло. Взгляните на этот снимок.

Тернер посмотрел и отодвинул снимок подальше от себя. На нем была оторванная от тела голова человека, в котором при всем желании невозможно было кого-то узнать.

— Не узнали, — констатировал Блюмберг. — Я еще в Чечне говорил вам, что его трудно узнать. А сейчас почти невозможно. Но тем не менее это он. Но в этих снимках интересно другое. Совсем другое, Тернер. Посмотрите на эти стодолларовые купюры. Похоже на листопад, не так ли? Они высыпались из кейса Пилигрима. Около пятисот тысяч. Вторые полмиллиона Пилигрим вынужден был уплатить группе захвата.

Правда, денег этих ребята не получили и не получат. В суматохе они не озаботились тем, чтобы их припрятать, и они превратились в вещдок — в вещественное доказательство. А что в руки государства попало, то пропало. Так уж повелось на Руси. Но для вас важно не это. Важны номера и серии банкнот. Они задокументированы российскими следователями. Банкноты были мечеными, Тернер. И самое интересное в них то, что именно эти банкноты были получены моими людьми из банка и по вашему приказанию переданы Рузаеву. Часть гонорара, затребованного Пилигримом. Он его получил. Но не стал счастливей. Что подтверждает известную русскую пословицу: «Не в деньгах счастье». У американцев такой пословицы нет. Во всяком случае, я ее не знаю. Вы, полагаю, тоже. Или знаете?

— Чего вы хотите?

— Я разделю ваш вопрос на две части. Чего мы хотели. И чего мы хотим сейчас.

Хотели мы, Тернер, многого. Мы хотели посадить вас на скамью подсудимых Международного военного трибунала в Гааге. Вместе с Рузаевым и Пилигримом — с такими же выродками, как вы, мистер Тернер. Чтобы вы получили лет сто тюрьмы строгого режима. И чтобы после этого ни одному мерзавцу в мире и в голову бы не взбрело решать свои финансовые проблемы таким путем, каким пытались решить их вы. К сожалению, не получилось. Рузаев и Пилигрим мертвы. Без двух главных обвиняемых Международный трибунал не станет рассматривать это дело. Мы отказались и от идеи передать все документы в американский суд. У вас будут хорошие адвокаты, они сумеют разрушить доказательную базу. Это будет не слишком трудно, так как многие материалы получены без соответствующих санкций и, следовательно, не могут рассматриваться в суде. Не подпадаете вы и под юрисдикцию российского суда, так как являетесь гражданином Соединенных Штатов. А затевать возню с экстрадицией — это затянется на годы и вряд ли приведет к какому-то результату. Поэтому на выбор у нас осталось только два пути. Первый: передать эту пленку и все материалы в средства массовой информации. И второй — продать ее вам. Мы решили начать со второго пути.

— Почему не с первого? — спросил Тернер.

— Объясню, — кивнул Блюмберг. — Кино, которое вы видели, — сенсация мирового масштаба, Ваше имя в контексте событий на Северной АЭС приведет к краху вашей корпорации «Интер-ойл». Ни один порядочный человек не захочет марать руки о ваши акции. И ни один ваш партнер не рискнет больше иметь дело с таким монстром, как вы. Я уж не говорю о тех двух-трех сотнях миллионов долларов, которые вы потеряли на Токийской бирже.

— Я подам на вас в суд, — перебил Тернер. — И выиграю процесс.

— Может быть, может быть, — согласился Блюмберг. — Но сначала вы разоритесь. А суд будет тянуться… в русском языке есть очень образное выражение… В общем, долго. И я не решился бы предсказать результат. У меня тоже будут хорошие адвокаты. И на моей стороне будет общественное мнение Америки и всего мира. Так что не это мешает нам пойти по первому пути.

— Что?

— Три причины. Первая: нежелание демонстрировать всему миру, насколько плохо в России охраняются стратегические объекты. Вторая: нежелание травмировать общество — России прежде всего — зрелищем атомного кошмара, пусть даже не реального, но вполне вероятного. И третья: нежелание осложнять положение президента Чечни Масхадова. Ему и так очень непросто сохранять в республике мир.

Но если вы откажетесь купить у нас пленку и документы, мы все-таки пойдем на это.

— Сколько? — спросил Тернер.

— Пятьдесят миллионов и еще двести тысяч долларов.

— Что за идиотская цифра?

— Двести тысяч долларов — гонорар Блейку и Гринблату. Мы лишаем их славы. А она стоит денег. А пятьдесят миллионов вы перечислите на счет МАГАТЭ. Целевым назначением: для улучшения системы охраны российских атомных электростанций и ядерных центров.

— Где гарантии, что это оригинал и у вас не останется копий пленки и документов?

— А кто вам сказал, что это оригинал? Это одна из копий. Оригиналы останутся у меня. Одна копия — в ЦРУ. Вторая — в российской службе безопасности. Еще одна — в Интеллидженс сервис. И четвертая — в Моссаде. И при малейшей провокации со стороны чеченских непримиримых эти материалы будут немедленно переданы в СМИ.

Мои коллеги — государственные служащие, они не могут этого сделать без разрешения руководства. А я могу. И сделаю.

— Что вы несете, Блюмберг?! — взмутился Тернер. — Как я могу отвечать за всех сумасшедших Чечни?!

— Это ваши проблемы. Вам придется потратиться, чтобы создать в Чечне свою агентурную сеть и блокировать все готовящиеся провокации. Я не буду разбираться, Тернер, кто их заказывает и оплачивает. Я предоставляю это вам. У вас хорошая служба безопасности, она в силах решить эту проблему. Это все. Трех минут вам хватит, чтобы принять решение?

— Кто ваши коллеги? — спросил Тернер.

— Извольте. Командор Коллинз, заместитель начальника информационно-аналитического директората ЦРУ. Полковник Голубков — спецслужбы России. При нашем разговоре могли бы присутствовать еще два человека.

Подполковник Бен-Ари из Моссада и сэр Роберт Кингсли из «Ми-6». Но подполковник Бен-Ари отказался от участия в этой беседе из этических соображений. А сэр Роберт сказал, что он предпочитает провести это время в беседе со своим старым другом. Мы не стали настаивать. Решили, что нас троих вполне достаточно. Я знаю, о чем вы сейчас думаете. И вы совершенно правы, Тернер. Эта операция с самого начала шла под контролем спецслужб США, России, Великобритании и Израиля. И благословила ее миссис Олбрайт.

— А кого представляете вы, мистер Блюмберг?

— Самого себя. И всех нормальных людей, которые хотят жить в мире. — Блюмберг взглянул на часы. — Три минуты истекли. Итак?

У Тернера желваки заходили на крутых скулах. Но он лишь нажал кнопку звонка и приказал появившемуся в кабинете Макклоски:

— Сделайте то, что скажут вам эти господа. Кассету и дискету принесете мне.

И молча вышел. Не заходя в свой кабинет, он спустился в комнату охраны, молчаливым кивком подозвал Нгуена Ли и показал на один из мониторов, передающая телекамера которого была установлена в кабинете президента корпорации «Интер-ойл».

— Укрупни. Не этого. И не этого. Этого.

На экране появился Блюмберг.

— Помнишь его? — спросил Тернер.

— Да, сэр.

— Займись. Осечки быть не должно. Ты понял, что нужно сделать?

— Да, сэр.